о сугробах, прыжках из окон и старых подоконниках

Воспоминания вспыхивают в моем сознании, как сигнальные ракеты. Иногда мне кажется, что я все забыла, что не вспомню ничего, что происходило в моей жизни. Но картинки внезапно ярко и отчетливо всплывают в моей памяти, как будто это было только вчера.

Зима. Урок физкультуры. Наш преподаватель, с необычным отчеством Мефодиевич, в возрасте слегка за 30, отпирает темную каморку в подвале и велит нам взять лыжи. Радости нашей нет предела. Мы носимся по всему стадиону, шаля, безобразничая и игнорируя крики Мефодиевича. Я, хоть и стояла на лыжах в своей первой школе, чувствую себя коровой на льду. Ко всему прочему у меня еще и слетает крепление с ботинка, и, пока я пытаюсь найти его в снегу, ко мне подлетает Вероника и с хохотом спускает мою лыжу с горки, окончательно уничтожив шансы найти потерянную деталь. Я в ужасе шарю в снегу и истерично ругаюсь с Вероникой.
После, помирившись, мы летим в школу на урок белорусского, боясь опоздать. Мы сидим на подоконниках и наблюдаем, как Мефодиевич в теплом свете от школьных окон ходит в синих зимних сумерках и собирает палки, лыжи и все, что осталось от наших шутливых лыжных баталий, наверняка жутко матерясь про себя и зарекаясь больше не выпускать с лыжами полоумных неуправляемых чертенят.

Перед школьным крыльцом замерзает вода, превращаясь в бугристую скользкую поверхность. От крыльца до калитки путь идет под наклоном, существенно увеличивая шансы невольно проехаться до выхода на пятой точке. По бокам возвышаются огромные сугробы, за которыми принимают засаду мальчишки, начинающие с радостными боевыми воплями кидаться снежками в выходящих из школы учеников. Пытаясь увернуться, многие поскальзываются и падают, вызывая новый шквал веселья. Мы с Вероникой беремся за руки, пытаясь пройти этот квест с минимальными потерями. Кто-то из нас все-таки поскальзывается, и мы, смеясь, летим вниз, съезжая по льду к калитке.

С крыши школы свисают громадные сосульки. Мои одноклассники кидаются вверх снежками, пока из окна внезапно не высовывается голова и грозно вопрошает: «Что это вы делаете?» «Сосульки сбиваем», - невозмутимо ответствуют одноклассники. Голова изворачивается, и посмотрев наверх, а затем на честные лица ребят, заключает: «А, ну молодцы, сбивайте». И исчезает.

Под окнами туалета мальчишек лежат глубокие мягкие сугробы. Ребята открывают окно на втором этаже и, прямо в школьной форме, без курток и шапок, прыгают прямо в снег; потом вскакивают, отряхиваются и бегут обратно в тепло.
Мы с ужасом и восхищением наблюдаем за этим из окна коридора, пока кто-то из учителей не замечает и не прекращает это притягательно опасное занятие.

Из подоконников торчат остатки мха, оставшиеся с незапамятных времен. Мы знаем, что школа стояла еще до войны, возмущенно обсуждаем все недочеты, потертости и то, что здание разваливается. Отчасти это правда, но, думая, что современный ремонт все изменит к лучшему, мы глубоко ошибались. Глубоко и жестоко.

Через несколько лет школу закроют на капремонт, нас временно отправят в корпус новенького, только что построенного здания со стерильно холодной чистотой. После ремонта, на протяжении которого все внутренности нашего старого здания выпотрошат и заменят на новые, выглядящие инородно, как протез, мы будем вспоминать старую планировку с грустью и теплотой.

А вместе с мхом, старыми деревянными окнами, потертостями и потрескавшейся краской исчезнет и все очарование уютного несовершенства.