Тихий Дон - Шолохов и Толстой
Мне кажется, что Шолохов перенес в свой роман сюжеты двух романов Льва Толстого: «Войны и мира» и «Анны Карениной». Действие разворачивается в той же последовательности, что и в «Войне и мире», а любовная линия (и тоже в той же последовательности) взята из «Анны Карениной». Например, как Анна, так и Аксинья – символ здоровой чувственности. Они не используют манипуляцию, чтобы привлечь мужчину. Они ведет открытый диалог, на равных. Впоследствии она все же попадет под кнут Григория, но делает это в полной уверенности, что заслужила подобное обращение с собой. Она, несомненно, по-женски сильная, но ее сила оборачивается против нее в контексте событий. Аксинья, как Анна Каренина, жила чувствами, соединив все свои цели на единственном объекте, как некогда поступила и Анна («За всю мою жизнь горькую отлюблю!.. А там хучь убейте!»). И финал получился почти тот же самый. Анна в сильном стрессовом состоянии шагнет под колеса вагона (если бы она осознанно хотела покончить с собой, то бросилась бы под паровоз), а Аксинья погибнет от пули. В мужском мире женщина пробивает себе дорогу не только через обстоятельства, но и через социальные барьеры, главным из которых является общественное мнение. В светском Петербурге иметь любовника было нормально, да и на Дону «жалмерки» – жены погибших казаков – вполне могли иметь женатого покровителя («Как она жила без меня? <…> А что если жалмеркой принимала?»). Связь не осуждалась до тех пор, пока соблюдались внешние приличия. Но и у Толстого, и у Шолохова гибнут женщины, которые делают попытку стать свободными.
Однако в образе Григория Мелехова и героев Толстого есть существенное отличие. Он – казак, в поведении которого есть два регулятора: внутренний – чувство справедливости («Меня совесть убивает»), и внешний – общественное мнение. Оба одинаково сильны и принуждают держать свои чувства в узде («Не пакости соседу! Не срами отца! Не таскайся, кобелина!»). У казаков главным регулятором действий является казачий круг, который вбирает в себя и справедливость и общественные установления. Однако у Толстого акцент смещается на внутреннюю мотивацию, а у Мелехова главной является внешняя. Лишившись внешней поддержки Григорий, в отличие от Пьера Безухова, не нашел в себе силы самостоятельно определить свой путь, тем более, что большинство казаков устало от гражданской войны («Для них было все равно, кто бы ни правил страной, - Краснов ли, немцы ли, или большевики, - лишь бы конец»).. Он действовал в условиях аномии, разбалансированности социальных норм, что порождало и невротизм, и неадекватные реакции. Вронский, в конце концов, прибивается к обществу. Так же поступает и Мелехов, только общество изменилось, а этические критерии остались («До чего же ты склизский человек…»).
Григорий, как и многие современники в период перестройки, пытался найти тот «обруч» (термин Р. Мертона), который бы скрепил его с социальной базой («Так ты и им служи, сынок!»). Обруч оказался ненадежным, но другого не было, да и в современной России его нет. Мелехов, человек, воспитывающийся в рамках строгой системы, в отличие от Вронского, оказался маргиналом. В наше время навязываемых ценностей успеха и «красивой» жизни маргинальными выросли уже несколько поколений.
Свидетельство о публикации №216101602205