Я не вырос

– Что делаешь? – спросила какая-то незнакомая девчонка присев рядом на перила моста, на котором сидел я свесив ноги и вглядываясь куда-то вдаль.
– Ничего.
– Ну, как ничего? Ты что же, неинтересный человек? – никак не отставала прилипчивая (и незваная!) незнакомка.
– Именно. Совершенно скучный и неинтересный. – буркнул я. Я отчаянно хотел остаться один…
– Хм ну что ж… что ж, я тебе не верю! – и она обвиняюще ткнула в меня пальцем.
– Что, как Станиславский? – не удержавшись, хмыкнул я в своей обычной, так раздражающей людей манере. Надо сказать, хмыканье вообще всех раздражает, ведь им человек обозначает как бы свое превосходство, мол, хмыкнул своим мыслям, которые не желает разделить с собеседником. И неважно, продолжает ли он реплику после хмыканья, все равно взгляд партнера становится мрачным… Мало, увы, очень мало кто понимает, что не все слова человек может сказать, но подумать-то он их обязан! А если это сильные слова? Не может человек не отреагировать на них, ну никак! Вот и получается: сказать надо, просто необходимо – а нельзя… в грудь набирается воздух, рот раскрывается, слова готовы слететь – и не могут. Остается только хмыканье. Или смешок. Извиняющая, а чаще грустная улыбка служит ему сопровождением. Если вдуматься, вообще, так и рождаются люди с грустными глазами и легким насмешливым превосходством…
– Эй! – мои мысли снова прервала та девчушка, – я спросила, кто такой этот Станиславский. И я жду ответа!
– А что, в Википедии ничего не написано?
– Я спросила не «вики», а тебя. – не менее резко и куда как серьезней ответила она.
Тут я уже посмотрел на нее внимательно. Девушка лет 16, не лишенная изящной угловатости подростка и уже оформляющейся фигурки красивой – в будущем – женщины. Подумав, я решил разъяснить ей, кто это, чтоб она отстала.
– Станиславский – великий актер и педагог. Его слова «Не верю» - вошли в поговорку на постсоветском пространстве. Его целью было научить актера не «играть роль», а жить ролью.
– Тогда ты все сказал правильно, – кивнула она, – ты ужасно фальшиво изображаешь буку.
Я усмехнулся:
– А может, настолько хорошо изображаю фальшивую игру, что ты мне веришь?
– Это лишено смысла, – лишь улыбнулась она. – Ты говоришь, что ты неинтересен, давай поглядим?
– Давай, – с невольной улыбкой согласился я, подивившись ее горячности.
– Мы в Америке, а у тебя русские часы.
– Ну, я турист.
– Хорошо, идем дальше: серьга в ухе на пиратский манер, а точнее на манер голубого, но в то же время, судя по интересующимся взглядам, которыми ты награждаешь проходящих мимо девушек, явный гетеросексуал. Что это? Вызов обществу?
– Возможно, – снова улыбнулся я, – продолжай.
– Кольца, что опять же сейчас мало популярно среди мужчин, фенечки… хипповская традиция, однако никак не вяжется с тобой, тем не менее, ты явно знаешь об этом что-то, судя по сочетанию цветов, плетению, ношению на левой руке, узелкам. Кстати, узелка тут четыре. Неужели такого тоскливца как ты безнадежно любили ажно четыре девушки?! – преувеличенно изумленно воскликнула она, полагая, что уж это-то должно его растормошить.
Сам не знаю, почему, но вместо хмыканья и пустого ответа с моих губ сорвалось совсем другое:
– Один узелок за девушку, остальные за меня.
– Ооо, безнадежно влюбленный? Что ж так? Аж три неудачи! Хотя, такого как ты татуированного могут и за зека принять, так что немудрено, а? – она показала мне язык.
– Татуировка как татуировка. Кольца, фенечки… чего ты взялась описывать мои вещи? Досье составляешь поди? – решил отшутиться я.
– Да нет, просто смотрю на разностороннего чувака, говорящего, что он скучен, на неудачливого романтика, на паренька, воюющего с устоями, но живущего по ним.
– Как-то мудрено… не пойму. – чуть улыбнулся я.
– А все-таки?
– Эх… как тебя зовут?
– Таня.
– Так вот, Танюша, что ты хочешь услышать? Исповедь борца? Я тебя разочарую, я не веду войну с миром.
 – А что же ты делаешь?
– Я… делаю выбор, как правило.
– Какой?
– Как будет лучше.
– Для кого?
– Для других. – и предвосхищая ее вопросы – Для друзей, знакомых, тех, к кому отношусь хорошо, тех с кем дружу, тех, кого люблю.
– Например?
– Ну, какой тебе пример?.. Недавно вот хороший знакомый попросил меня помочь ему наладить отношения с девушкой, которая нравится ему. Я согласился. В процессе общения она начала нравиться и мне. Ну, я немножко психолог, потому чтоб что-то делать, нудно ж узнать человека. Я узнавал… А дальше – вот дилемма, как поступить? Начать ухаживать самому или помочь ему, как обещал?
– И как же?
– Ну, большинство бы послало его в жопу. Я не стал… О, нет, я ни разу не считаю, что я что-то сделал, склонил что ли девушку его любить. Я не дурак, прекрасно понимаю, кто в итоге делает выбор. Но я не стал вмешиваться. Сам решил.
– Но почему? Неужели обещание аж так много значит? – спросила она.
– Да. Много. Но дело не только в нем. Им лучше быть вместе. Он похожи друг на друга.
– Так будет лучше для них… – задумчиво протянула она.
– Да.
– А для тебя?
– Что?
– Что будет лучше для тебя?
– Это неважно.
– Важно!
– Нет… видишь ли… В детстве многие мальчики хотят быть героями, рыцарями, знаешь? Потом они вырастают, становятся унылыми прагматиками, с кучей хобби и интересов – да, но на первое место ставящих деньги и карьерные перспективы. Ну и вот.
– Что вот?
– Я не вырос.
– Ну, говорят, жизнь всех делает взрослее… – глубокомысленно сказала Таня.
– А меня только все более и более инфантильным. Может быть, потому что я козерог, – засмеялся я, – мы всегда старички в юности и молодеем тогда, когда приходит пора взрослеть.
– Ты веришь в гороскоп? – захохотала она. – Да ты и впрямь ребенок!
– Я и говорю, не вырос.
– А что ты забыл на мосту?
– Мечту, наверное. Только не забыл, а расстаюсь.
– В смысле?
– Когда чашка разбивается вдребезги – мы не храним осколки, правда? Мы их бережно собираем и с жалостью, но выбрасываем. Так и с мечтой. Ее нет, теперь осталось попрощаться с осколками.
– Ну, это можно сделать где угодно, у ближайшего окна, если так нужна символика, зачем здесь, над морем?
Я как-то грустно улыбнулся, повертел недавно завязанный узелок, бросил взгляд вдаль, перевел его на девушку, потом взглянул под ноги, и чуть влево… Потом снова посмотрел вдаль и хмыкнул с печальной извиняющейся улыбкой:
– Потому что я не вырос.