На скамейке

Паникос Пеонидис
Перевод с греческого языка: Михаил Бородкин (Mike V. Borodkin)

На скамейке сидел мужчина, в очках, в странной для этих мест одежде. На нем были разноцветная безрукавка, широкие штаны, почти шаровары, и желтые остроносые ботинки. Сначала молодая пара приняла его за стареющего хиппи, коих много собралось на Кипре в последнее десятилетие, но что-то в этом образе было не так. Его волосы уже тронула седина, и первым, что заметил Маркос, был цепкий быстрый взгляд серых глаз. Тоже, в общем-то, необычная черта для киприотов — серые глаза. Иностранец, ясное дело. Но мужчина неожиданно заговорил по-гречески:

— Присаживайтесь, пожалуйста. — И, помолчав, добавил: — Жара здесь невыносимая.
— Очень жарко, да, — подхватил Маркос, оглядывая исподволь своего собеседника. Его жена опасливо примостилась на краю скамейки. «Недолюбливает иностранецев», — усмехнулся про себя Маркос.

— А Кипр очень изменился. — По всему было видно, что иностранцу хочется поговорить. Что ж, на скамейку опустилась тень от прибрежных деревьев, подумал освежающий ветерок, почему бы и не поговорить?

Слово за слово мужчина рассказал свою историю. Он только что вернулся на родину после тридцати пяти лет эмиграции. Ему едва исполнилось двадцать, как он, с молодой женой и крошечной дочкой на руках, отправился искать лучшей доли в чужие края, в Австралию. Кипр переживал тогда нелегкие времена: началось турецкое вторжение, на острове был хаос, одни декреты сменяли другие каждые полчаса, и все это на фоне государственного переворота (1). Он отправился в Мельбурн, в надежде найти там своего дядюшку. Почти бесконечное путешествие на корабле, хороший прием в Австралии, вступительные экзамены и поступление на государственную службу… А потом родился второй ребенок, на этот раз сын. Прошли годы, дети выросли и сами стали родителями. О, он гордился своими детьми! И сын, и дочь предпочли теплому местечку в какой-нибудь конторе научную карьеру и преуспели в этом. И вот, когда все так хорошо складывалась, случилось непредвиденное. Жену, верного его спутника и опору скосила скоропостижная болезнь. Врачи только разводили руками и предлагали «поддерживающую терапию», суть которой сводилась к накачке наркотиками до состояния беспамятства. Да… Так все внезапно случилось. И так быстро. Словно весь мир потерял свои краски. Все оплакивали ушедшую в расцвете сил женщину, но ему казалось, что только он несет всю тяжесть утраты. Возможно, так и было.

Пока австралиец (или киприот, как лучше сказать? — подумал Маркос) рассказывал свою историю, пара не прерывала его. Чувствовалось, что ему надо выговориться, поделиться болью. Они даже имени его не спросили. Ведь это не было нужно: образы, рожденные рассказами о далеких землях не требовали ни пояснений, ни вопросов… Возможно, свою лепту вносило бурное воображение Маркоса, привыкшего на одном слове возводить воздушные замки.

Мужчина приехал на родной остров всего несколько дней назад. Его депрессия не проходила много месяцев, и как-то, еще будучи в Мельбурне, он понял, что если что-то не предпримет быстро и опрометчиво, как семнадцатилетний подросток, то сойдет в могилу вслед за своей женой. Он оставил гостеприимную Австралию, давшую ему кров и достаток, оставил детей и их семьи, которые больше не нуждались в его помощи, чтобы вернуться на родину. Он истово хотел вновь увидеть свой маленький городок, его узкие улочки, тенистые дворы и прохладные горные ручьи… он хотел вновь ощутить себя частью чего-то родного и привычного.

Дети пытались переубедить его. Очень старались. Но он уже принял решение и ничто не могло его отменить. Он прибыл в аэропорт Ларнаки (2)  всего с двумя чемоданами, забитыми новой одеждой. Новая жизнь — новая одежда. Все логично.

Рассказ мужчины оборвался на том, что он прилетел на остров. В молчании все трое, Маркос, его супруга и австралиец смотрели куда-то за горизонт. Каждый думал о своем. Морские суда, хорошо различимые еще полчаса назад, теперь едва угадывались в легкой дымке. Перед скамейкой сновала разноязыкая и разношерстная толпа из туристов, эмигрантов и местных.

— Утром я зашел в прибрежное кафе и заказал бутылку пива. KEO (3). А официанты меня не поняли! Понимаете, о чем я говорю?! Они меня не поняли! Они не говорят по-гречески. Как же изменился этот остров…

После долгого молчания он добавил:
— У меня было десять хороших друзей. И из них только трое ответили. Остальные… растерялись кто куда, кто-то уже умер даже.

Эта фраза прозвучала так резко, что Маркос вздрогнул.

Мужчина внезапно поднялся и, торопливо попрощавшись, растворился в толпе. Маркос и его жена остались молча сидеть на скамейке. Маркосу показалось, что их собеседник надломлен. Надломлен и растерян. Ведь все так изменилось…

(1) Турецкому вторжению на Кипр летом 1974 г. предшествовал государственный переворот (июль 1974 г.), в ходе которого законный президент острова Макарий III был смещен, а власть перешла в руки кипрских националистов.

(2) Ларнака — один из четырех значимых городов Кипра. Крупный морской порт и воздушные ворота острова (наряду с аэропортом города Пафос).

(3) КЕО — популярная на Кипре марка пива.