Владыка судьбы

Семидесятые годы прошлого столетия.
В замечательное время летних каникул и отпусков в Одессе проводились недели зарубежного кино. Бывали недели французского кино, итальянского, испанского, американского и прочего.
Приезжие сходили с ума, разрываясь между пляжами и кинотеатрами. Одесситам было легче – море никуда не денется. Для почитателей жизни за бугром как будто была продырявлена большая прямоугольная дыра в железном занавесе, в которую смотреть надо было немедленно, так как в любую минуту могли заштопать.

И вот в одно прекрасное лето наступила неделя индийского кино, которое по популярности превосходило все перечисленные вместе взятые.
О, как наши люди любили индийское кино! Всем сердцем, самозабвенно, отрешенно! Злые языки утверждали, что любить индийское кино свойственно только бестолковым домохозяйкам, не в меру замученным серым бытом, и всем остальным, кому начисто не везло в любви. Категорически не согласен!

В те годы советский кинематограф хоть и создавал один за другим шедевры, но по части любовного накала явно не зашкаливал, поскольку все переживания на экране в большинстве своем сводились к тому перевыполняется ли план по надою молока или по производству стали, и именно в прямой зависимости от этого выяснялось, кто достоин любви, а кто нет. 
А здесь были страсти совсем иного рода, настоящие, душераздирающие, на грани жизни и смерти, при этом создавалось ощущение, что главные герои вообще нигде и никогда не работали, а были заняты исключительно выяснением отношений. Этим работники Болливуда совершенно безошибочно угадывали, чего недоставало советскому зрителю.
 
Для меня, заядлого киномана, это был праздник души и не только души.
Будучи студентом испанского отделения иняза, я регулярно привлекался в качестве переводчика. Хотя, по сути, знание языков в таком деле слишком большого значения не имело. Переводил я и с немецкого, и с французского, и даже с японского.
Технически это выглядело так: на ушах – наушники, из которых доносился экранный звук, перед лицом – микрофон, соединенный проводами с акустическими колонками в кинозале, а на столе – листы с уже готовым переводом, привезенным к нам из Москвы вместе с коробками, содержавшими пленку.
А почему это был праздник не только души? А потому что оценивалась такая работа довольно прилично. Три рубля за сеанс, если одна серия, и шесть рублей, а то и семь, если две. Восемь сеансов в день по три рубля = 24 рубля. Неделя кино – и заработок 168 рублей при стипендии 40-45!

Началась та памятная неделя с моего прихода накануне вечером в кинотеатр «Одесса», директор которого пышная яркая блондинка Галина Павловна, являвшаяся одним из организаторов кинонедель, собрала нас, переводчиков, на инструктаж.

- Новичков среди вас нет. Все люди опытные, потому буду краткой. Там, в Москве, произошли какие-то накладки, все делалось на скорую руку, в последнюю минуту, и информация нам выдавалась каждый раз другая. Афиши, наконец, смогли развесить только пару дней назад, когда прибыли фильмы. Вы, в общем-то, уже ознакомились с ситуацией и знаете, кто когда и где завтра приступает к работе. Фильмы вами предварительно просмотрены, тексты прочитаны. Но некоторым придется попотеть, так как несколько фильмов прибыли только что, и времени для подготовки нет.

В число некоторых попал и я. Мне, как человеку ответственному и хорошо себя зарекомендовавшему, по словам директора, предстояло завтра в 8 утра начать в Большом зале кинотеатра «Родина» первый сеанс двухсерийного фильма, не видя его ни разу и не зная содержания.
Но я был спокоен, уверен в себе и полностью согласен с данной мне Галиной Павловной характеристикой. Удивило только время и место. Обычно первый сеанс начинался на час позже, а тут в такую рань, да еще и в Большом зале, вмещавшем полтысячи человек! Даже для индийского кино это слишком. Так мне думалось.

В аппаратную вела отдельная лестница с правой внешней стороны здания. Поднявшись по ней за полчаса до начала сеанса, я пересек неширокий коридор, служивший одним из выходов из зрительного зала. Чуть дальше, в глубине коридора, располагалась за шторами еще одна маленькая лесенка – последнее звено.

Киномеханик Петя, мой хороший знакомый по предыдущей кинонеделе, был старше меня на пятъ лет. Университетов он не заканчивал, но любил поговорить о смысле жизни, который, по его твердому убеждению, напрочь отсутствовал. Петю умилял тот факт, что люди тратят свою собственную жизнь на то, чтобы, собравшись в кучу, глазеть на жизнь чужую, к тому же придуманную. На мой контраргумент, что людям необходим не только хлеб, но и зрелища, киномеханик кривился и показывал пальцем в сторону экрана, мол, это ты называешь зрелищем?

Петя встретил меня с улыбкой и распростертыми объятиями.

- Владыка судьбы! – воскликнул он.
- Кто? Я?
- Нет, тут, - кивнул он на кассеты с фильмом. Индия форева!   
- Ты полагаешь? Интересно, кто на эту Индию припрется в такую рань на две серии. Хотя нам без разницы, я готов болтать в пустой зал.
- Да? - хмыкнул Петя, закрепляя бобины и ловко проводя пленку через всякие штырьки и углубления, - туда взгляни. 

Я взглянул в окошко и обомлел. Зал был полон! Более того, билетерши бегали поперек рядов, расставляя так называемые приставные стулья.

- Ни фига себе!
- То-то. Народ по рубчику сбросился чуть свет, а ты говоришь...
- По рублю?! Это круто.

Здесь я сделаю небольшое отступление, чтобы вспомнить вместе с вами, дорогие товарищи, что можно было заполучить на один рубль в стране советов.

Перечисляю: плавленый сырок «Дружба», большую кружку кваса из бочки, плюшку с повидлом, пломбир в вафельном стаканчике, котлету на развес, полстакана сметаны, а также: стрижку «под ноль», поездку в маршрутке, газету «Правда», презерватив и банку вазелина. Все вместе взятое! Вот чего лишали себя наши граждане ради того, чтобы на часик-другой окунуться в зарубежную жизнь, необычную и удивительную.

Делились они при этом на две категории. Одни расстраивались и плакали, глядя на экран, другие радовались тому, что происходило на их глазах, мысленно повторяя за доктором из анекдота: хорошо, что это все не у нас.

- Как вообще дела? – спросил Петя.
Мы поговорили “за жизнь”.
- Так. Пора, - сказал он, взглянув на часы.
- Ага... где текст?
- А вот, - Петя придвинул ко мне толстую папку. – Никогда раньше не видел тексты в папках.
- Любопытно, что мы тут имеем. – Я развязал папку, открыл ее и снова обомлел. – Они не прошиты!
- Что?
- Листы. Не скреплены совсем, – и не заметил еще более важной детали.
- Я готов. Время.
- Я тоже.

Петя выключил свет в аппаратной и запустил проектор, а я, сев на свой стул, включив настольную лампу, поставив удобно микрофон и надев наушники, стал рассматривать первый лист, который переводил вступительные титры и, поглядывая на экран в окно переводчика, принялся читать:

- Производство Прокаш Мехра. Владыка судьбы. В главных ролях...

Пока я читал титры, Петя готовил кофе. Это было у нас доброй традицией.

Киномеханик гордился благоустроенностью своей просторной аппаратной, где можно не только работать, но и жить – есть, пить, спать. Сокрушался он лишь по поводу невозможности удовлетворять другие естественные потребности, но он над этим работал.

Я одновременно смотрел в текст, на экран и на Петю, также гордясь своим профессионализмом.
На миг приоткрылась дверь, и заглянула к нам Маня, одна из билетерш. Петя передал мне по цепочке жестами, что слышно меня хорошо.

Когда кофе был приготовлен и разлит в граненые стаканы, киномеханик поставил один из них на угол моего столика и стал смешно вилять бедрами и широко открывать рот, говоря тем самым, что я смогу приступить к кофепитию, как только на экране начнут петь и танцевать, как это принято в индийских мелодрамах.

Титры закончились, и пошел серьезный текст. Разворачивался сюжет незамысловато, похоже на нередко виденное нами в индийском кино.

Маленький мальчик по имени Сикандар, страдающий от голода, напрашивается в прислуги к маленькой девочке Камне, чей отец, богатый и злой, вынужден смириться с желанием дочери, единственного любимого им человека.

Ох и болтливые эти индийцы! Я читал быстро, еле поспевая за ними, и бегло поглядывал на остывавший кофе.

Как тут не вспомнить моего друга-сокурсника, который на французской неделе переводил нудный длинный фильм с такими огромными бессловесными паузами, что успевал выйти покурить, попить кофе и снова покурить. Через несколько дней он настолько устал от молчаливого созерцания экрана, что при появлении в одном из эпизодов лающей собаки переводил: «гав, гав, гав» или произносил: «собака гавкнула три раза» на потеху не менее заскучавшей публики.
Но друг мой тоже был профессионалом, так как позволял себе такое только в будние дни на первых сеансах, когда зрителей было немного и в основном прогульщики и пенсионеры.

Наконец, на семнадцатой минуте, маленькая Камна сжалилась надо мной и, сев в свой день рождения за рояль, заиграла и запела. Петя произнес: «Давно пора», а я радостно потянулся за стаканом...

О! Зачем я это сделал?! Столик мой пошатнулся и стал заваливаться на бок. Листы с текстом слетали на пол, перемешиваясь.
Петя побежал ко мне, чтобы помочь удержать столик, но, проехавшись по пачке листов, как по льду, навернулся так, что и я, и столик, и все, что было на нем – оставшиеся листы, лампа, микрофон и злополучный стакан с кофе – оказались уже на самом киномеханике.

Камна продолжала петь и играть, поэтому шум и разгром, который мы устроили в аппаратной, не был слышен в зале. Услышала нас только бдительная билетерша Маня. Она вбежала и, увидев такую, как сказал бы знаменитый персонаж кинофильма «Ликвидация» Давид Гоцман «картину маслом», схватила себя за левую грудь и села на пол. Оказывается, Маня решила, что мы подрались. А как, в общем-то, еще могла трактовать ситуацию, в которой я оказался лежащим на Пете, простая пожилая женщина в те времена?

Мы успокоили билетершу, отправили ее обратно, а сами принялись быстро наводить порядок, поскольку Камна могла перестать петь в любой момент.
Мы подняли стол, стул, вернули на место лампу и микрофон. Настал черед текстовых листов, которые находились в жутко перепутанном состоянии. И вот тут началось самое страшное. Они не были пронумерованы!

- Все?! – у меня похолодело внутри.
Петя меня понял.
- Похоже, да

Мы стали рыться в бумагах, и, наверное, со стороны смотрелись как игроки, сорвавшие банк, но обнаружившие, что все купюры фальшивые. Номеров у страниц не было.

- Так, я здесь покопаюсь, а ты садись, - сказал деловито Петя. – Сам знаешь.
Конечно, я знал.

За несколько лет до описываемых событий в одном из кинотеатров инструктировал нас, впервые попавших на эту работу по блату (иначе никак), забавный мужичок средних лет с усами Буденного и бородкой Дзержинского.
Он говорил медленно, с расстановкой, чтобы до нас неизбежно дошла вся суть и важность излагаемого.
- Запомните, как заповеди. Первая: перевод не должен ни опережать, ни запаздывать. Старайтесь максимально помещаться, особенно во время диалогов, чтобы не вкладывать в уста говорящего текст, который относится к его собеседнику. Вторая: ни в коем случае не молчать, когда на экране говорят. Чтобы ни случилось! Потому что народ у нас простой, но справедливый. За свои деньги будет бить...

Заповедей было не меньше, чем получил Моисей на горе Синай, но этих двух достаточно для моего повествования, вернее достаточно заповеди второй.

Надев снова наушники, я впился взором в экран и весь напрягся, будто в ожидании битвы. Песня закончилась. Началась болтовня.
И я продолжил перевод. Хотя в данном случае «перевод» – это сильно сказано. Вы ведь помните, я все-таки учился в университете на испанском отделении. Я справился бы и с английским, но болтали-то они на хинди!
Да, я говорил вместе с действующими лицами. А вот что я говорил? А что в голову приходило, то и говорил.

Через несколько минут детство мальчика Сикандара, как я догадался, закончилось. Он превратился в красивого индийского мужчину. Вокруг него вились разные женщины, а вот какая из них была Камна, я понять не мог. Имена наверняка звучали, но кто ж их в этой скороговорке разберет?

Бедняга Петя поднялся с пола и помотал головой, мол, хана, ничего нельзя сделать. Я махнул рукой – ну и фиг с ним и, прикрыв ладонью микрофон, попросил его сбегать в зал проверить как там.

Вскоре на экране появилась красивая молодая женщина, которая стала петь и танцевать, кружась вокруг Сикандара. Точно это Камна, подумал я. В дальнейшем при их появлении вместе я вкладывал в их диалоги слова любви и прочее.

Я немного расслабился. Вошел Петя.
- Все ок! – весело произнес он, сложив кольцо большим и указательным пальцами. – Народ внимательно тебя слушает. Кофейка допить не хочешь?
Мы оба приглушенно рассмеялись.

Постепенно я освоился и уверенно повел свои собственные сюжетные линии. Это был мой звездный час, моя драматургия! Тогда впервые подумал, а не замахнуться ли мне на сочинительство сценариев или вообще прозы.

Петя периодически наведывался в зал. Все шло нормально. И шло это более трех часов, точнее три часа и еще пять минут.
И вот свершилось! Заключительные пляски-песнопения и финальные титры.

В зале зажегся свет. Зрители поднялись со своих мест. Я вышел за дверь аппаратной и осторожно выглядывая из-за штор, принялся наблюдать за проходившими мимо к выходу. Это, доложу я вам, было нечто!

Обычно, чтобы ни смотрели посетители, они всегда выходили оживленные, шумно обменивающиеся мнениями. А сейчас – тишина. На лицах невозможно было прочесть ничего, кроме застывшей задумчивости. Шествие напоминало траурную процессию, в которой все участники оказались случайно и не ведали, кого хоронят.

Я подумал, забавно будет, если кто-нибудь из них захочет фильм пересмотреть.

Однако, через двадцать минут должен был начаться следующий сеанс.
Петя, кое-как собравший листы в папку, умчался с ней в кинотеатр «Одесса», перед этим обрисовав ситуацию Галине Павловне по телефону. Он быстро вернулся с новым текстом, на этот раз прошитым и пронумерованным.
Короче говоря, к нам каким-то образом попала техническая копия чернового варианта.

Во время перевода на следующем сеансе выяснилось, что та, которую я принимал за взрослую Камну, оказалась на самом деле Зухрой, элитной куртизанкой, влюбившейся в Сикандара. Но он категорически отвергал ее притязания, будучи все-таки влюбленным в Камну. Камна, повзрослев, превратилась в такую замухрышку в сравнении с Зухрой, что я вообще не придал ей значения.

Галина Павловна, узнав про наши приключения, сказала, что не ошиблась во мне и что я отныне у нее в любимчиках, который будет брошен в дальнейшем на самые трудные участки работы на максимально выгодных условиях.
И слово свое сдержала.