Полгода, как

Полгода, как…

Сегодня полгода, как отца нет на этом свете. И хотя по канонам Православия этот срок не является поминальным, мы решили съездить на кладбище: поправить уже улежавшийся холмик, убрать сорняки, одним словом – обиходить могилку. Вернее, могилы – мама там уже четыре с половиной года покоится, обжилась. Они теперь в одной оградке, как и задумывалось.

Пришла, наконец, со школы жена. Мы положили в багажник «шестёрки» косу с короткой металлическою рукоятью, тяпочку, Люда взяла в салон свежесрезанные цветы – и сын завёл машину.

Небо в тучах, но пока только покрапывает. На обратном пути нас и дороги обязательно промочит, что не удивительно: на дворе конец сентября, хотя температуры днями и ночами стоят прямо-таки летние. И не было в этом году августовских «утренников» – утренних заморозков.

Ещё через полгода отцу было бы девяносто. Точнее, без трёх дней полгода – отец родился 20 марта, а скончался 23-го. Как он мечтал дожить до девяносто! Не дотянул. Но всё равно он наш рекордсмен – так долго из родственников ещё никто не продержался на этом свете. Но… ничто не вечно и никто не вечен. Как говорится: дай Бог нам столько.

– Егор, давай, наверное, там, по последней улице и в лог, – советую сыну.
– Да, я тоже так подумал.
– Ну, давай.

Все эти полгода я не переставая осмысливал произошедшее. Казалось бы, ничего сверхординарного: смерть естественная, ожидаемая; перед кончиной отец не лежал долго, требуя, как мама, например, дополнительного ухода, практически до последнего дня был в сознании. Нет, это не горечь внезапной разлуки. Тут глубже. Здесь постепенное осознание расставания навсегда. Естественного ухода – и от этого почему-то более обидного. Вот раньше не приходило такое в голову: порядок – он есть порядок. Богом заведённый. Но всё больше последнее время возникает чувство неудовлетворённости таким порядком, мать его... Жил, жил человек, ничем неизлечимым не болел, ни в аварию не попал, ни в другой какой роковой ситуации не оказался и вдруг – ушёл. Читал книжки, которые я ему поставлял по просьбе или в порядке рекомендаций, писал в одной тетрадке воспоминания, в другую выписывал рецепты из медицинских журналов – оставил всё это и ушёл. А ещё рубашки, брюки, халат банный, фуражку вельветовую…

Я обкашиваю оградку со стороны крестов, здесь под землёй их ноги. Как буйно поднялась трава в эти дождливые месяцы август с сентябрём!

Передал сыну инструмент – пойду, пройдусь до защитки, посмотрю грибы.
«А ведь обижал ты отца последнее время, вниманием обделял, не хотел беседовать, объясняя тем, что всё равно ты, отец, ни хрена не слышишь, орать тебе по десять раз – глотку сорвёшь».

В первый же год, как они с мамой переехали ко мне десять лет назад, подобрали  ему слуховой аппарат. Я хотел с батарейкой и управлением в кармане, отдельно чтоб – нет, он компактный выбрал, чтобы незаметно. От кого скрывать и стесняться в восемьдесят лет-то? Отдельно – удобней настраивать. Но разве убедишь?

Короче, походил он с ним с недельку, часа на полтора в день надевая, вечерком, – и сложил аккуратно в коробочку. «Дед, ведь привыкать к нему надо! Надевай чаще!». – «А!? Что!? Да я и так…»

Потом регулировать принялся самостоятельно. Не устраивало его качество, когда редкий раз наденет. Привычки ж нет. Втайне от меня внука потом просит: «Егор, что-т не работает, зараза». Егор поправит. «Не лезь ты, – говорит, – к нему сам. Нормально всё работает». Но где там!

Гости, племяши, приедут – а он ладошку трубочкой: «А? А? А?». «Где аппарат твой, дядька!?». «А-а, он не работает». Вот ведь противный: сломает и жалуется. А браты говорят: купи ты аппарат ему. Объясняешь…

Жена поначалу обижалась: покушает, никогда «спасибо» не скажет. Не так что – что ли? Зато за мороженое, банан, к примеру, или ещё что десертное благодарил искренне. «Это он считает, что еда обычная, повседневная Богом даётся, а его он благодарит, перекрестясь, из-за стола поднимаясь, да в молитвах продолжительных утренних. А вот сладенькое – это уже твоё внимание повышенное, не обязывающее тебя, вроде. Я читал где-то про такую философию», – объясняю.

С досадой на себя вспоминаю, как позволял себе раздражаться на какие-то привычки его, штампы. Спросит жена, к примеру, к концу ужина: «Пап, молоко будете?». «Мале-е-енько», – отвечает и показывает сухими, жёсткими пальцами, как пьяницы показывают, сколько водки в стакан налить.

Но отец не пил ничего даже чуть пахнущего спиртом лет уже, наверное, сорок. На дух не переносил. Вот он секрет долголетия. Ведь какое детство голодное было! А потом и юность, и молодость, да и зрелые годы – там уже по привычке не доедали, экономили на желудках. Как он восхищался первое время: каждый день мясо едите! Ешьте, ешьте, родные. Отъедайтесь.

Помню, пришёл как-то с улицы и рассказывает: «Сосед щас делился: сын, – говорит, – с невесткой голодом морят. Продукты прячут. Попрекают куском всякий раз. Я говорю ему: не-е-т, у меня не так».

Подсочинил, наверное, не слышит ведь почти. А всё же на душе приятно было слышать такое. Это так своеобразно отец благодарность свою высказал. Вот оно «спасибо», которое дорогого стоит. Пусть и дальше из-за стола молчком поднимается. Я знаю теперь, что крестясь в пустой угол, он не только Бога благодарит.

А икона у него есть, не одна даже. Просто на кухне он сам был против, как-то неуместны они в современных кухонных интерьерах. И Библия у него есть, толстая, тяжёлая, и Ветхий, и Новый завет в ней. Теперь мне перешла…

Мы едем домой. Сын старается выбрать, где возможно, чтоб травку под колёса. Дождь лупцует хороший, машину заносит, и не везде можно подняться даже на небольшой уклон.  Приходится пробираться окольными путями. Молчим. 
 
Вечером за ужином жена спрашивает меня: «Молока будешь?». «Мале-е-нько», – говорю я и показываю большим и указательным пальцами скобочку. Все смеёмся. Вообще, не только я замечаю за собой, что последнее время где-то шутя, а где-то… – не знаю почему – стал повторять за отцом какие-то коронные его фишки, как сейчас говорят. И ещё: стонать стал от малейшего недомогания, да с удовольствием, а раньше бы звука не издал по такому пустяку. Тоже помин какой-то, своеобразный.

«Какое молоко? Я ведь водку пью», – отвечаю я уже серьёзно.

«Ну, давай, сынок. Помянем ещё раз деда с бабушкой. Пусть будет земля им пухом», – говорю я, поднимая стопку. Жена поднимает бокал с вином.