Воспоминания 3 или Его Величество Эрос продолжение

Как я уже поведал, водный мир моего детства открылся мне во всей своей мокрой красе уже в ту пору, когда я торжественно перешёл из яслей в детский сад – то еще местечко…

Здесь я уже не мог похвастаться мощной статью и потерял свои ясельные преимущества местного пахана. К тому времени я резко похудел, причем без всяких фитнесов и прочих диет, о которых никто тогда и слыхом не слыхивал. Как мне это удалось? Так я и сказал! Это моя личная коммерческая тайна.

Садик мне припоминается, как зона  полного моего бесправия и такого же   абсолютного беспредела местного персонала. Одни женщины – чего еще от них ожидать будущему мужчине! Всё время пичкали в нас манные каши, кисели, рыбий жир – бррр, ну и гадость! – и молоко. Всё время – молоко. Бесконечное молоко. И еще сон. Дневной. Это уже был полный и окончательный предел, дальше идти было просто некуда
.
Спать днём у меня никак, ну никак не получалось! Один – единственный раз я каким-то чудом ухитрился заснуть. Как сейчас помню: зажмурился я изо всех силёнок и вдруг обратил внимание, что под  веками у меня происходит какое-то круговое вращение. Какие-то розовые фигуры перемещались перед внутренним взором отчаявшегося заснуть нарушителя. Ибо я был злостным и неисправимым нарушителем тихого дневного часа. Но тут, засмотревшись на круговорот монотонных образов, я вдруг с удивлением понял, что засыпаю. И заснул.

Проснулся, помню, совершенно потрясенный от этого подвига. Пытался растолковать своим родным и близким всю необычность и значимость такого редчайшего события, но никто не хотел и слушать. Даже кошка.

И чем же я нарушал этот их сон, чтоб им всем пусто было совсем! Да ничем – я просто не спал. Ну, наверное, какую-нибудь жалкую тысячу раз повернусь с боку на бок – скучно же так лежать – и больше ничего. То есть, абсолютно же никаких тебе эксцессов – лежит себе пацан и лежит, никого не трогает. Так нет же! Этим садюгам обязательно нужно было, чтобы я спал « как все хорошие и послушные детки». Тьфу, пропасть!

Однако, следуя бесспорным и достоверным утверждениям Зигмунда Фрейдовича Фройда, где-то тут уже должно было начать формироваться моё эротическое эго. Будем шукать.

Как-то раз я обратил внимание, что одна из моих соседок…О, я же еще не рассказал, какой разврат царил в самых младших группах этих совковых садиков! Только вдумайтесь: мальчики и девочки спали вместе! Хоть и в разных кроватках, но вместе, в одной комнате! Вот где Фройду – то было бы раздолье! Жаль, не дожил старик, а то наверняка бы заново переписал все свои труды.

Что же не так было с этой девочкой? Да она ложилась спатки без трусиков! Ну, хоть какой-то оригинальный поступок в этих казарменных стенах. Я немедленно решил последовать её креативному и пикантному примеру, но был тут же пресечён и пристыжен, как неимоверный, всем надоевший нарушитель, да еще и извращенец, в придачу.

Лежал я, значит, в законопослушно натянутых труселях и меланхолически размышлял о несправедливости этого мира. А потом решил прямо под одеялом продемонстрировать акт гражданского неповиновения и потихоньку приспустил свои трусишки. Так я открыто заявлял протест против подавления моей индивидуальности и отстаивал своё неотъемлемое право на свободный выбор.

Но Фройд сказал бы: «Ага!»…

Только не успел он ничего сказать, потому что наша церберша – воспитательница как будто только и ждала этого момента. Подобно омоновцу, пресекающему неразрешенную акцию «феменок»  посреди Красной площади, налетела она на меня и торжествующе, с придыханием,  произнесла: «Так вот почему ты не спишь! Снимай штаны.»

Нет, в этот раз она не стала меня сечь какой-нибудь жуткого вида плёткой, которой, безусловно, секли всех непослушных деток в совковых детских садах. Она  решила наказать меня еще страшнее и вынести этот мой поступок на суд общественности – когда проснутся все послушные детки, я при всеобщем обозрении должен буду с позором и покаянием одеть эти самые трусы.

Лежу я, значит под одеялком, не верчусь уже и не так чтобы очень ликую, что все-таки моя взяла: сплю-то я голенький, как и задумывал! Но неумолимо приближался момент моего позора, который должен будет послужить для остальных деток назидательным и наглядным примером того, что во время дневного сна нужно спать. Зачем им это, они же и так спят, вон, как сурки? Никакой логики…

Предаваясь таким невесёлым размышлениям я незаметно долежал до часа «Ч».

Дабы усилить назидательность момента, воспитательница собрала зевающих после праведного сна детишек обоего пола вокруг осквернённой мною  невинной детской кроватки, где внезапно угнездился жуткий грех и блуд.

Послушные детки, в особенности противные девчонки, заранее похихикивали, предвкушая зрелище моего позора. О, род человеческий! Как ты падок до смакования чужих бед и унижений! И за что же я ввергнут в эту юдоль страданий?

Так, по идее, должен был бы идти ход моих горестных мыслей. Но меня вдруг  что-то перемкнуло: внезапно я гордо сел на своём ложе позора и презрительно оглядел всю эту мелкоту. Затем, почему-то, с возгласами: «А я – моряк! А я – герой!» объект  предстоящей расправы  резко и эффектно сбросил с себя одеяло и начал совершенно спокойно одеваться под растерянными взглядами опешивших от такой наглости зрителей. Чтобы усилить эффект, я еще и повертел перед собой интимный предмет туалета, якобы отыскивая, как сподручнее и правильнее его одеть. Потом я спокойно облачился и посмотрел на всех невинно-недоумённым взглядом – чё, мол,  припёрлися? Не могу ли чем помочь почтеннейшей публике ? До сих пор приятно вспоминать!

Но Зигмунд снова повторил бы: «Ага!».