Танго с безумцем Глава 8

                Глава 8

      1.
   
 Похороны старухи прошли в конвейерном ритме графика Никольского крематория, и к вечеру Лиля совершенно освободилась. Никакими поминками, понятно, она утруждаться не стала, а только раздала старухам конфеты и пирожки с кислым сыром, испеченные в кафе по соседству.

 Сидя с Брылевским в баре на набережной, Лилия медленно, в кайф, напивалась, расслабляясь после всех волнений.
 - Как он себя ведет? – спрашивал про Гошку нотариус.
 - Нормально, – цедила сквозь зубы Лиля, не выпуская изо рта трубочку с коктейлем.
 - Про завещание спрашивал?
 Она отрицательно помотала головой.
 - Что же, вообще ни о чем не спрашивал? – недоумевал Брылевкий.
 Лиля пожала плечами.

 - Странный ты какой-то, – сказала она протяжно, наконец, покончив с коктейлем. – Про что же мы могли говорить в такое время? Я и не видела его почти, разве что утром, в самую рань.
 - Лисанька моя, – замурлыкал Брылевский шепотом, – пятками чую – спешить надо. Неспроста он здесь. Сама убедишься, и ох, как скоро! Завещание Дениса у тебя на руках… Все имущество твое, нет у него других наследников. А генеральские бумаги я беру на себя. Подпиши, Лисуня, доверенность, не упрямься!

 Лиля щелкнула пальцами официанту, тот подкатился, как на коньках, и склонил голову к ее губам. Почти касаясь уха юноши пухлым ртом, она что-то шепнула и игриво оттолкнула его в сторону.
 Брылевский молчал, не реагируя никак. Через минуту официант принес ей новую порцию горячительного напитка.

 - Ты мне не ответила, – заметил нотариус, укоризненно похлопывая ее по сахарной коленке. – Я сделал ставку на тебя, душенька, не подводи меня, ладно?
 Она резко сбросила его руку и пьяно рассмеялась в лицо.
   
 - Ха-ха-ха… ставку! Как на кобылу на ипподроме… За дурочку меня поиметь хочешь? Сказано: купи двухкомнатную – все подпишу. Даже дарственную на твою писку, если желаешь.
 - Не хами, Лиска, а то разлюблю, – он театрально погрозил пальцем. – Ну ладно, достала ты меня, перестраховщица. А если в Пушкино посмотреть? Что-нибудь с видом на речку… Там есть очень приличные квартирки. А? Завтра же и поедем!
 - Ох и хитрый ты, Филя, – растягивая слова, откинулась в кресле Лилька с двойной порцией тягучей ромовой смеси. – Завтра не могу. И мотаться с пропеллером в заднице за тобой тоже не стану. Сам выбирай. Ты знаешь, что я хочу.

 Она снова присосалась к трубочке, отвернувшись от него вовсе.
 Брылевский с трудом сдерживался, чтобы не затевать скандала. Конечно, можно было поставить ее на место, напомнить этой дешевке: кто есть кто. Но сейчас действительно нужно было спешить.
 
 Ультиматум Лильки не лез ни в какие ворота, итак все висело на волоске. Как ни бился нотариус, пытаясь ей втолковать ничтожную степень риска такой сделки, она упорно ничего не желала слышать.

 Сейчас у нее развязаны руки, самое время спихнуть жилье. Подпись Гремина в реестре имеется, а содержания завещания не знал никто, точнее, никто его в глаза не видел. Оспаривать завещание, разумеется, можно, но для этого его нужно хотя бы прочитать. Даже если обнаружится подлинник, главное – успеть все обтяпать до суда. И потом, суд вряд ли станет рассматривать имущественные претензии граждан другой суверенной страны на московский жилой фонд. Брылевский лучше многих предвидел, какой обвал наступит совсем скоро именно в этой области судопроизводства и вообще во всем, что касается недвижимости.

 «Вот же халявщица! Москвичкой стать всерьез захотела, соска рваная… Что же, сама себе приговор подписываешь, – вдруг злорадно подумал он, желчно вскипая. – Давал же тебе шанс, дура: сматывайся со своей долей и живи припеваючи. Так нет, гарантии ей подавай. Ладно, будут тебе гарантии…»

 Со стороны вальяжный, крупный Феликс Эдуардович с блуждающей томной улыбкой на спокойном лице выглядел ленивым интеллигентом, расслаблявшемся в обществе своей пикантной лоретки. Однако мозг его сжигали циничные и жестокие мысли: он ненавидел плебеев, заполонивших сытую и богатую столицу. Была б его воля, он бы отправил их всех туда… ну, скажем, как минимум – за кольцевую.

 Идея заполучить через Лильку лакомый куш не оставляла его ни на мгновенье уже долгое время. Он тщательно и осторожно выстраивал свою партию. Однако сначала выживший из ума генерал едва не напортил все своим завещанием, затем нотариуса черт дернул заставить Лильку науськать Дениса, и события вовсе вышли из-под контроля… Правда, ни один прокурор не докажет, что заказчиком был он, Брылевский. Самое большее – должностная небрежность, да и то – вилами по воде.

 Но как же сейчас ненавидел он свою подельницу! Да заполучи хоть и весь куш, что она станет делать с деньгами? Зачем ленивому, завистливому быдлу деньги?! На тряпки, пряники, помады?! Фантазии наверняка хватит добежать до первого траста, а потом мечтать своими деревянными мозгами про то, как станут сыпаться с неба дармовые баксы… Идиотка! Таких надо держать в борделях и трахать по пятьдесят раз в день. Чтоб пахали в кровати, как лошади в упряжке!

 Да, чтоб пахали, потому что он поездил по свету и повидал толпы уличных шлюх, бездомных бомжей и тупых, свирепых подростков – единственное, пожалуй, чего он испугался всерьез. Быдло должно пахать в жестком хомуте и под кнутом до кровавой пены со рта, иначе беда.

 Ему хотелось топать ногами, таскать Лильку за волосы и лупить головой об асфальт до тех пор, пока жидкие мозги не растекутся по набережной, но вместо этого он томно, вымученно улыбался и тусклым взглядом провожал скользивший по бурой мутной воде речной трамвайчик.

 Впрочем, и Лиля Васильевна не оставалась в долгу перед своим кавалером в смысле обуревавших ее чувств. Она презирала его всегда и люто ненавидела за то, что он откровенно покупал ее тело, предпочитал всем прочим забавам жесткий оральный секс, скупо оплачивал все услуги и порой, как это свойственно импотентам, заставлял спариваться со своими приятелями, наблюдая с садистским наслаждением за случкой.

 К тому же она боялась его. Недоучка, чужая в громадной столице, она, на первых порах, во всем зависела от Брылевского. Выбора не было: или грязный уральский городишко, белковый комбинат, медленное умирание, или столичная панель и хоть какой-то маломальский шанс. Она выбрала последнее, и судьба подкинула ей этот шанс в облике молодого наркомана.

 Неглупая от природы, Лиля сразу сообразила, что ее прямой вины не было в мамонтовской трагедии, следовательно, никто не мог оспаривать ее права проживать в доме убитого кем-то мужа. То же, что предлагал ей Брылевский: продать генеральскую квартиру по подложному завещанию и смыться из столицы, – попахивало серьезным мошенничеством. Она боялась остаться на бобах, не верила ни одному слову нотариуса и не сомневалась, что при случае, он тут же избавится от нее.

 В отведенной ей роли ставилась точка за подписью на доверенности о купле-продаже. Она догадывалась, что нотариус не отступится, будет домогаться своего, шантажировать, и просто тянула время, выставляя ему условия. Потом, ее мучил страх и предчувствие третьей какой-то силы в этой истории. Но в жилах Лили Васильевны текла кровь живучей уральской породы демидовских байстрюков, ее не легко было запугать, или обвести вокруг пальца. К тому же она сама могла постоять за себя и, случись что, выпустить жирные кишки из этого столичного борова. Случись что – ей терять нечего.

 О дочке она давно уже не думала как о ребенке. Выросшая в интернате девочка вела самостоятельную, скрытую жизнь. Лиля Васильевна понимала, что своя крыша над головой в столице – это уже половина дела, и дальше можно будет подумать об устройстве будущего всерьез, тем более, что доучить девчонку вряд ли удастся, столичную школу та возненавидела стойко, а затем пристрастилась к бродяжничеству.

 Возле нее крутился настырный покровитель из бывших афганцев. Они сразу стали трахаться. После первого аборта пришлось отвести Жанну к врачу, чтобы поставить спираль, потому что пользоваться презервативами забывали оба. В какой-то мере Лиля Васильевна даже была спокойна: афганец ни на шаг не отпускал от себя девчонку. Они пели в электричках и что-то, кажется, зарабатывали.

 Она вдруг вспомнила, что Тимура не было на похоронах, а Жанка, забившись в угол, наотрез отказалась провожать бабку в крематорий. «С чего бы в такой день ей захотелось остаться одной, поссорились, что ли? – подумала Лиля, раздраженно поведя бровью. – Вот, однако, забота…»
   
 Косясь на надутого Брылевского и посасывая трубочку с коктейлем, она перехватила его прищуренный взгляд и, обернувшись к реке, увидела за кильватерной волной уходящий в даль прогулочный катерок.

 2.

 Гражданин Тимур Воробьев оказался симпатичным рослым парнем, демобилизовавшимся с последней ротой, выведенной из Афгана. Не успев толком навоеваться, он все же вынес из армии много полезного, в том числе инвалидность ІІ-й группы, дававшую некоторые преимущества в нестабильной житухе.
 Об его задержании каким-то образом тут же узнали в союзе воинов-интернационалистов, и полковники разных ведомств донимали теперь друг друга нетерпеливыми звонками.

 Виктор Федорович допросил бывшего сержанта весьма добросовестно и, неожиданно для всех, не согласовав толком с начальством, отпустил задержанного  с поличным, подозреваемого к тому же в «особо тяжком», на все четыре стороны.

 Выслушав матерный ор своего шефа без малейшего раздражения, майор положил к нему на стол протокол допроса и сказал:
 - Он под колпаком, пущена «норушка», афганца мои парни пасут надежно. Такого скорей головой об стену расшибешь, чем расколешь. Версия как в кино: нашел мертвяка на рельсах, пошарил в карманах, понятное дело: не пропадать же добру. Книжки на предъявителя, значит, как бы Бог послал. Кто предъявит, тот и бабки скачает. Пришлось ему подыграть: убедил, дескать. Мародерством хоть и попахивает, но и здесь все тоже четко: молчал, в мокруху боялся влипнуть, а от денег как отказаться? Пускай этот Воробей почирикает на воле, глядишь – на гнездышко сообщников наведет, тогда и накроем.

 - Пфе, – фыркнул шеф, – тоже мне птицелов. Охренел ты, что ли? Афганец, десантник… Глухаря мамонтовского теперь на нас перевесили по твоей милости. Самого тебя ощиплю заместо Воробья твоего скаженного, если упустишь. Даю тебе сорок восемь часов на все завороты. Не зачирикает – так мы его от склероза подлечим.

 Но угрозы начальства Жергин воспринимал философски. Его больше сейчас занимала информация с маршрута, по которому двигался Воробьев. Интуиция почти не подводила майора, он ослабил силки лишь для того, чтобы выбрать удобный момент и наверняка захлестнуть петлей этого стреляного парня.

 За несколько часов удалось уточнить, что гражданин Воробьев был прописан и проживал у своей престарелой тетки на станции Правда, постоянной работы не имел и на жизнь зарабатывал «авторскими песнями», импровизируя в электричках. Чаще всего его видели с малолеткой, которую принимали за младшую сестренку, отчего охотно сбрасывались в кружку «солдатику с дитем». Однако тетка божилась, что никакой сестры у него отродясь не было, и что шляется он по вагонам со своей сожителькой. Что же до последней, то даже имени ее она толком не знала. Племянник не слишком распространялся, а на свою половину летней кухни тетку не допускал. Хотя та изловчилась все-таки и подглядела, как бесстыжая повадилась к нему ночевать.

 Все это была, так сказать, лирика. Около 22.00 позвонили и сообщили, что Воробьев дважды пытался с кем-то связаться. В первый раз разговор был слишком коротким, но во второй записали пару фраз, а вот с кем был на связи, засечь не успели.

 Жергин спустился к операторам и надел наушники: «…объясняться не буду. Сказал: чеши завтра на ручеек, – не слишком отчетливо звучал хриплый голос афганца, мешали уличные шумы, – значит, все в сторону: бабки, мамки…» – «А чего не вместе?» – спросила явно девчонка. «Тьфу, безголовая. Садись на электричку в 9.40, сойдешь в Тарасовке… За церковью свернешь к речке и на другом берегу, в леске, возле лосиной кормушки дожидайся. Я ж тебя возил туда с ночевой», – «Ладно, приду!» Афганец резко бросил трубку, запищали короткие гудки.

 Заинтригованный донельзя, Виктор Петрович снял наушники и задумался.
 Гладкой версии не выстраивалось, конечно. Тарасовка… он хорошо знал эти места. За речкой начинался акуловский лес, который тянулся вдоль водохранилища. И к ручейку, кстати, удобней было добираться через Мамонтовку, со станции автобус довозил почти до самого леса. Зачем же было выписывать кренделя? «Чтобы обминуть дачу Гремина незаметно», – сам себе ответил Жергин, в который раз удивившись странной особенности: что если и сейчас неодолимая сила тянет преступника к месту преступления? Лосиная кормушка находилась совсем близко к Зеленым дачам, напротив которых убили старого генерала,  она-то как раз, похоже, замкнула раскинутую на удачу «петлю» майора.

 Неудовлетворенно помотав головой, он вдруг снова вспомнил про Гошку. То, что парень не объявился до сих пор, ничего хорошего не обещало. Плохих известий, впрочем, тоже не поступило. Он поднялся к себе в кабинет и в коридоре едва не столкнулся с поджидавшей его там женщиной. Не глядя в лицо посетительницы, майор сунул ключ в замочную скважину, на секунду замешкался, распахнул дверь и, наконец, обернулся, намереваясь пропустить гостью вперед.

 - Здравствуйте, Виктор Федорович, – тихо сказала она, отводя глаза в сторону.
 - Входите, Валерия Георгиевна, раз уж вы самолично явились, – вздохнул Жергин, приглашая ее жестом.

 Потом он несколько раз пытался дозвониться на Кутузовский, но телефон там молчал.
 - Мы его потеряли, – негромко констатировал майор.
 - Как?! – вскинулась Лера с расширившимися зрачками.
 - Очень просто, – не обратив внимания на реакцию матери, – продолжал сыщик. – Утром договорились обо всем, а потом началась сплошная белиберда: девчонка сбежала из клиники, Игорь там не появился. Знаете что, отправляйтесь-ка вы к Валентину. Он вам все распишет подробно. Я спал четыре часа, да и то в кресле. А на завтра у меня впереди воз и маленькая тележка.

 Говоря это, он набирал пушкинский номер. Но и там никто не снимал трубки: то ли Валентин был в отрубе после всех неприятностей, то ли квартира пустовала.
 - Ну, вот что, – решил Жергин, – если хотите, я вас отвезу к вашим родственникам на Кутузовский.
 - Да какие они мне родственники? – занервничала Валерия.
 - Какие-никакие, а сын ваш именно туда и причалил. Только сдается мне, что искать там его бесполезно. На этот раз, Лера, – устало сказал он, отбросив официальный тон, – послушайтесь меня. Я сейчас разбронирую для вас номер по нашим лимитам, и вас отвезут в гостиницу. С парнем ничего страшного не случилось. Во всяком случае, до сих пор, – добавил он с нажимом. – Метро открывается в 6.00, электрички на Пушкино идут часто. Если не проспите, то к восьми позавтракаете со своим другом. Он не сдвинется с места, ручаюсь, пока не дождется вас. Все, что выясню – сообщу вам немедленно.

 - Спасибо, – пробормотала Лера.
 Ей почему-то стало неловко. Лицо майора заострилось и посерело, даже гусарские усы слегка поникли. Он пододвинул к себе телефон и, ссутулившись над ним, стал накручивать диск.

 Когда оживленный дежурный офицер, не без удовольствия получив «спецзадание», усаживал в машину сексапильную женщину с печальным, непроницаемым лицом, чтобы поселить гостью в гостинице на Ботанической, наперерез улицы неожиданно бросился к ним мужчина крепкого телосложения. Профессиональную реакцию лейтенанта, к счастью, смазало неловкое попадание руки в кобуру – загадочная дама успела пнуть его под локоть и сделать решительный шаг навстречу бегущему.

 - Лера! – выкрикнул тот, на ходу раскинув руки.
 Женщина бросилась ему на шею и оба замерли, не издав больше ни звука.
 Потоптавшись на месте, лейтенант вернулся в дежурку доложить майору нештатную ситуацию.

 - Ну, будет, будет! – затормошил Валентин подружку, чувствуя, как она дрожит всем телом от беззвучных слез. – Никакой катастрофы пока не случилось. Ну все, на вот платок, сопливая ты моя…
 Он нежно гладил женщину по волосам, неловко тыча в руки скомканный платок, которым она воспользовалась всласть, виновато улыбаясь ему мокрыми родными глазами.

 - Прошу вас, садитесь в машину, – скрипучим голосом официально предложил приставленный для сопровождения офицер,  напичканный дополнительными инструкциями, – Вам же будет удобней общаться в гостинице.
 Оба за всю дорогу в машине не проронили ни слова.

 3.

 - Ты была права, – шептал Валентин, обнимая любимую. – Мы дорого заплатили.
 - За что? – отстранилась Лера.
 - Не знаю еще. Говорят, за свободу.
 - Да, – согласилась она, – только лицо у нее больно жуткое.
 - Рожей, конечно, свобода наша не вышла, – улыбнулся Валентин. – Ну так у нас, русских, недаром говорят: не с лица воду пить.
 - На беспредел она сильно смахивает, такая свобода. Вон как Игорь рванул без оглядки...
 - Молодые сейчас без комплексов, им по-новому жить проще.
 - Что же будет, Господи, что с ними будет?

 Лера и впрямь не могла представить, что ждет ее сына, какая кара, какие мытарства… И эта девочка беременная… Думать об этом становилось все невыносимей с каждой минутой.

 - Поженятся, куда им деваться, – затянувшись сигаретой, тихо обронил Родин. – Девчонка, видать, крутого посола, плюс жених с норовом. Я ведь тебе главного не сказал…
 - Что еще? – вздрогнула Лера.

 Но Родин молчал. Не так-то просто рисковать собственным счастьем, именно теперь казавшимся таким непрочным и зыбким, как замок из песка на морской косе. Да, он готов был признать, что боится потерять любимую и желанную до безумия женщину, которую завоевывал столько лет. Он знал, что просто друзякой оставаться больше не сможет. Однако унизиться до подлости и скрыть встречу с Чемпионом тоже не смог. Как бы ни было тяжко собственными руками подталкивать к нему Валерию, а выхода другого не оставалось.

 Он сделал глубокий тренировочный вдох, резко выдохнул и произнес неискренним, бодрым тоном:
 - Чемпион объявился!
 Она молча откинулась на подушку.
 - Представь, держит приватную клинику. Известный врач. Репатриант. Пользует пациентов, наравне с ЦКБ.
 - Я так и знала, – прошептала Лера, – я предчувствовала, что это случится.
 На ресницах ее заблистали слезы.

 - Что случится?
 - Что они когда-нибудь сойдутся, и он сманит моего сына.
 - Погоди, – остановил ее Валентин. – Они же оба об этом пока не знают. Я ничего не сказал. Клянусь! Тебе решать.

 Голос у него на последних словах осип, и он прокашлялся. Лера, завернувшись в простыню, встала с постели и подошла к столу. Отпила несколько глотков из графина невкусной водопроводной воды.
 
 Кровь пульсировала до звона в ушах. Щеки жгло так, будто их настегали крапивой. Все в душе взбудоражилось и напряглось. Понятно теперь, почему Валька не смог дозвониться. Бедный, бедный друзяка, благородное, щедрое сердце! Всю жизнь любил, несмотря ни на что. И даже сейчас, когда они, наконец, вместе: «Тебе решать…» Нет! Чемпион решил все один. Еще тогда, когда валялся в ногах и заранее вымаливал прощение. «Бог простит!» – говорят люди. Бог простит! Но не она. Предательства она не прощает. Нет в ее жизни для него места. Теперь решать Игорю, а не ей. Он честолюбив, страшится нужды, презирает бедность. Да и можно ли взрослого сына лишить права признать отца? Но если Гошка сделает выбор… такой выбор…

 - Что же нам делать, Валя? – вдруг жалобно спросила она.
 Он рывком спрыгнул с постели, обнял ее и зарылся лицом в волосах. А потом торопливо забормотал глупые, банальные слова, ничего не меняющие в этой проклятой жизни, заданной кем-то там, в небесах, и дьявольски запутанной на земле.

 Утром Жергина на месте не оказалось, и они оба зашли в тупик: с одной стороны, майор велел носа не высовывать, а значит, следовало оставаться в гостинице, а с другой, надо было что-то делать. Иначе зачем тогда вообще торчать здесь?

 Несколько раз звонили на Кутузовский, никто не ответил. Пробовали даже выяснить на АТС, нет ли поломки на линии – там утверждали, что все в порядке. Спустившись в холл, Валентин тайком звякнул Фишеру, попытавшись узнать что-нибудь хотя бы об Але. Но тот резко ответил, что не в курсе и положил трубку.

 Лера выглядела совсем плохо. Бессонная ночь не прошла даром, к тому же все последнее время нервы ее были на пределе. Путаясь и повторяясь, она пересказала Родину вкратце, как обстоят дела с филиалом издательства, едва сдуру не ляпнув про гнусную «доплату натурой» Попику за регистрацию, но вовремя спохватилась, перевела стрелки и объяснила свой план командировки в Ахангельск. Хотя именно сейчас ей, понятно, было не до бумажных дел. Сейчас главным был Игорь. И ко всему прочему, добавился Чемпион. Одно дело быть твердой и непоколебимой в объятиях верного друга, а другое – следовать своему решению.

 Встретиться с Чемпионом Лера категорически отказалась, более того, она запретила даже упоминать о нем. Это была первая, защитная реакция оскорбленной предательством женщины. К тому же решения принимает ум, а поступки, как всем известно, подсказывает сердце. И сердце Валентина глухо заныло: его счастье по-прежнему оставалось одиноким песчаным замком на размытой морской косе.
 
 Улетая из Якутска, он сухо простился с женой, поцеловал детей и шагнул за порог. Он сделал это легко, как обычно, потому что знал, что однажды этот шаг станет последним. И Лера здесь была не при чем.

 Он был однолюбом. Попытка создать семью всего лишь подтвердила это. Таким уж он уродился. Однолюб, и все тут. Конечно, он понимал, что терзает Асю, гнал прочь мысли о ребятишках. Но что поделать, если его воротило от жены с первых дней брака? Поначалу он старался привыкнуть, приспособиться к ней, но они оставались чужими. Даже дети, его собственные дети, были как бы Асиными, а не его, и порой относились к отцу враждебно.

 Он вспомнил, вдруг, что накануне его отъезда жена собиралась проведать детей на даче, где они отдыхали с тещей, гостившей у них все лето, – стояли последние погожие деньки, – а она сама намеревалась вернуться в город то ли клеить обои, то ли красить кладовку – он так и не разобрал. Зато, выходя, столкнулся на крыльце с капитаном. Они обменялись рукопожатием, и кэп кивнул на подержанный «жигуленок»:

 - Вот, обзавелся игрушкой на бессрочный отпуск. А ты куда намыливаешься? Аська ж просила на дачу свезти.
 - Ну так вези, – похлопал его по плечу Валентин и нехорошо ухмыльнулся.
 - Ты чего? – вытаращился капитан. – Мы ж случайно на рынке встретились. Она сказала, что ты без колес, на ремонте стоишь. Я и сам хотел тебя повидать. Спустят ведь, шмандродеры, все пароходство.
 - Спустят, – жестко подтвердил редактор. – В хозяйские бы руки, да и то ладно.

 - Ить… хозяев нашел! Эти хозяева только водку жрать и с суками на реке пороться горазды. Разве что япошки глаз на сухогрузы положат.
 - В другой раз погутарим, – оборвал его Валентин. – Улетаю я, Москва-матушка заждалась.
 - А одесситка твоя как? – вдруг спросил капитан.
 - Тебе-то что? Вези вон мою клушу, коль сговорились уже.

 Он сам не знал, почему вспомнил сейчас об этом. Уж конечно не потому, что ревновал Аську или боялся прослыть рогоносцем. Ему было все равно: возвращаться домой, в семью, – или в общежитие. Его комната там, кстати, до сих пор пустовала, словно поджидала хозяина.
 
 Всегда, сколько он себя помнил, лишь одна Лера наполняла теплом его запутанную жизнь. Даже там, в зимовье на Медвежьем ключе, он не чувствовал себя одиноким, вспоминая про свою смешливую голенастую подружку. Теперь же все могло разом рухнуть.

  4.

 На редкость теплая и сухая осень установилась к концу сентября. В Тарасовке было славно. Жанка удалялась от станции вглубь поселка быстрым пружинистым шагом, улыбаясь чему-то своему, а может быть, пурпурным кистям калины в густо заросших палисадниках вдоль дороги, или поздним растрепанным астрам, слегка примятым ночным дождем, сплошь светло-сиреневым или фиолетовым, топорщившимся из-за щелястых заборов. Ветер дул в спину, идти было легко и приятно. И такие же легкие и приятные мысли вертелись в голове молоденькой девушки.

 Ей не хотелось думать ни о чем мрачном. Даже о смерти бабки мысли как-то выветрились из головы. Она и сама просила освобождения, бедная.
 Вечером, накануне, Гошка – сводный ее братец по отчиму, хотя и вовсе чужой, если по-настоящему, – собирался за своей невестой в больницу. Про это он рассказал ей мельком, но видно было, что ему совсем не хочется туда идти. К тому же он скоро вернулся и заперся в кабинете. Жанка стучалась и скулила под дверью, в конце концов он не выдержал и открыл…

 Кое-какой опыт в обращении с парнями у Жанны, конечно же, был. Но всерьез она не влюблялась ни разу. Чтоб вот так, как сейчас. Этот чужеродный братец не был похож на тех, кто окружал ее до сих пор. К Воробьеву она относилась по-другому. Тимур был взрослым. Чересчур даже взрослым, настоящим мужчиной, и возле него никто не смел ее тронуть. А в московских электричках иметь такую защиту было немаловажно.
 
 И чтобы там ни говорил Гошка про свою невесту, она неистребимым женским чутьем почувствовала, что ему хорошо именно с ней. Так хорошо, как никогда еще не было. Незнакомая до сих пор волна первой влюбленности захлестнула с головой Жанну. Ей тоже захотелось быть невестой, в белом платье, и выходить из церкви с цветами под звон колоколов… Она представила себя рядом с белокурым стройненьким студентом и даже остановилась посреди дороги, так поразила ее эта картина.

 Какое-то неясное решение зрело в ее хорошенькой кудрявой головке. Он женится на ней! Не на той хлипкой невесте, а именно на ней, своей Жанете. Потому что он ночью чувствовал то же, что и она.

 «Сегодня же скажу Тимке, что между нами все кончено», – решила Жанна, не задумываясь о том, что объясниться по этому поводу с афганцем будет непросто. Придется, может быть, врать или оправдываться. Однако она же не вещь, а живой человек! Не в карты ему проигралась!

 Внезапно Жанна сообразила, что случилось что-то все-таки необычайное, если Тим вызвал ее на свидание таким странным образом. И чем ближе подходила она к церкви, тем отчетливее вспоминался ей образ старого генерала, отца Дениса, ее отчима. Да и сам Денис вдруг явился перед глазами мертвым, с посиневшим лицом, и сдавил грудь полузабытый кошмар, пережитый в Мамонтовке.

 Ее затрясло от мысли, что что-то неладно: вдруг узнали, что Тимур дал ей ту последнюю дозу, которой укололся Денис прямо на станции? Но она тут при чем? Она же ничего не подозревала. Тим сказал: «Отдай ему, когда запросит. Он наверняка пустой. А я тут покараулю, чтоб не наделал глупостей, если вздумает возвратиться…» Она же все слышала собственными ушами: ну, как Денис с дедом ссорился. И как Игорь убежал на Зеленые дачи к той своей крале, видела. А Тимур ждал за гаражом, потом велел проводить Дениса на станцию и отдать дозу…

 Она уже дошла до мостика через речку, на котором какой-то дядька в плаще с капюшоном удил рыбу, и неожиданно замедлила шаг. Почему-то ей стало страшно. Зачем афганец вызвал ее к лосиной кормушке? Там место глухое. Значит, за ним следят? Почему? Он ведь поклялся ей, что старого не трогал, что это, наверно, Денис… А он только бумагу сыскал, про которую она говорила. И отдал ей завещание.

 Ну, правда, она же заради этого проклятого завещания туда и пошла с Денисом. А Тимура только попросила посторожить снаружи. «Все у тебя отнимут, все, – кричала мамка Денису, – под забором издохнешь! А у меня дите, понимаешь? Может, и от тебя рожу… если постоишь за свое добро и старому мозги вправишь».
 Жанна остановилась на мостике около дядьки с удочками и спросила:
 - Который час?

 Просто так спросила, чтобы постоять немножко рядом. Щеки ее пылали, а спина почему-то взмокла. Она вдруг поняла, что это проклятое завещание, которое выкрал Тимур, а она с перепугу запрятала так, что сроду никто не сыщет, теперь нужно отдать одному Игорю. Именно ему. И в этом видела сейчас единственно правильный выход.
 
 Смутно она догадывалась, что в чем-то очень серьезном могут обвинить и мамку, и даже того толстого нотариуса, ее любовника. Да, конечно, ведь это они все подстроили, натравили Дениса на отчима. Он, однако, грозился вернуться – значит, дед оставался живым. То есть мертвым. Но и Тимур не мог этого сделать, не мог ее обмануть. Она снова запуталась.

 Все роковые события той ночи затем, вдруг, обрисовались в памяти очень отчетливо: и то, как она вспомнила, что Денис забыл в дедовой комнате мамин зонтик, как бросилась назад, на дачу, как увидела застреленного генерала и едва не заорала во весь голос… Как искала Тимура, а затем снова вернулась под мост, к Денису, и поняла, что этот зашоренный нарком все-таки укокошил своего отца, а теперь в убийстве наверняка обвинят Тимура, он ведь тоже там был. И скажут, что она его подослала!
 
 А вдруг Денис проснется, и свалит все на нее? Гадина, зачем он ее с собой потащил? Конечно же, чтобы свалить все на нее! Ну, нет, не будет по-твоему… Именно так она думала в ту ночь, но вспоминать все до конца была больше не в силах.

 Жанна затрясла головой, прогоняя кошмарные видения роковой ночи, и бросилась бегом назад, на станцию. Конечно же, генерала застрелил Денис, он был в помрачении. Она и сейчас в это верит, без малюсеньких даже сомнений. Следователи тоже все подтвердили.

 «Мы на станции просто разминулись с Тимуром, – твердила про себя Жанна, – у меня ведь лихорадка сделалась, он за мной ухаживал, как за малым дитем. У себя поселил тайком, от тетки прятал, таблетками пичкал две недели… Потом завещание отдал. «Вот, – сказал, – сделал все, как ты просила». Почему же он сейчас прячется? Почему ждет у лосиной кормушки?!»

 Она не могла понять, что за страх одолел ее так внезапно, и не представляла, что скажет теперь Тимуру, как объяснит свое бегство, но между тем, вскочила в электричку и вздохнула с облегчением только тогда, когда платформа осталась далеко позади.

          5.

 - Не может быть! – твердо сказал Игорь, когда в приемном покое клиники Фишера выяснилось, что Александра Рыкова в стационар не поступала. – Проверьте как следует.
 - Молодой человек, – тихо, но внятно ответил ему дежурный врач, – это частная клиника. Обратитесь к главврачу, если у вас есть серьезные основания.
   
 Основания, конечно же, были, но ни к кому больше обращаться Игорь не стал. Он понял, что допустил непростительную ошибку: принял самостоятельное решение и этим разрушил планы редактора и мента, взявшихся ему помогать с такой охотой. Больше того: он навсегда потерял Альку. Конечно же, ее увезут в Лондон, и никакого ребенка не будет. Или уже нет, вполне возможно.

 Он направился прямиком на Герцена, демонстративно распрямился в подъезде и прошел мимо консьержки, почему-то даже не окликнувшей его, согласно инструкции. Впрочем, никто все равно не распахнул перед ним массивную генеральскую дверь с бронзовой пластинкой вверху, несмотря на продолжительные и настойчивые звонки. Тогда он спустился и спросил уверенным громким голосом:
 - Александра Рыкова не оставляла ничего для меня?

 Консьержка мельком взглянула на молодого человека, которого видела в первый раз, но, вышколенная за много лет, не стала задавать вопросов.
 - Нет, – отвечала она односложно.
 - Она, что же, уехала насовсем? – неожиданно сникнув, спросил Гоша.
 - Не знаю, меня в известность не ставят.
 Пожилая консьержка смотрела на него безразличным усталым взглядом, откровенно ожидая, когда он свалит и оставит ее в покое.

 Как же он их всех сейчас ненавидел! И апоплексичного генерала, и усатого майора, и рыжего редактора, и даже собственную мать, выпотрошившую из него его тайну и, возможно, приложившую руку к разлуке с Алькой. Ну и ладно, пускай! Все против него, и Алька заодно с ними. Иначе наверняка нашла бы способ дать ему знать с самого начала. Что они там – приковали ее на даче? Смогла же позвонить все-таки. Захотела бы – и до Одессы добралась, как он до Москвы. Как же! Все они такие.

 Беспричинная злость на безвинную Альку захлестнула Игоря. Вся горечь разочарования в собственных просчетах, унижение, которое он испытал в приемном покое, мысль о предстоящем объяснении с майором и Родиным – все это вмиг обострило и без того болезненное самолюбие парня. Над ним посмеялись! Конечно же посмеялись! А ведь он и вправду хотел жениться. Даже мечтал, как снимет комнатушку, пока утрясется дело с этим проклятым наследством.
 «Погодите! – с досадой подумал он. – Я вам докажу. Я вам всем покажу, кто такой Игорь Гремин! Вы еще пожалеете обо мне…» Меньше, чем через пять месяцев вступит в силу его право на наследство, и тогда поглядим.
 
 Вдруг он вспомнил, что так и не покатал Алю на дедовой машине. «Ладно, зато старый хрыч и поплатился, что пожалел мне ржавую тачку…» Эта мысль окончательно добила его почему-то, он заметался по улицам, набрел снова на какой-то буфет в сквере и заказал водки.
 - Чем закусывать будешь? – игриво спросила его пухленькая буфетчица и доверительно подмигнула. – Бутербродик с икрой хочешь?
 - Чипсы дай и томатного сока, – сказал Игорь.

 Он хлестнул водку одним глотком, попросил повторить и после отошел в сторону метро, на ходу запивая томатным соком. Его слегка пошатывало, напряжение отпустило, но голова прояснилась, как будто после стакана сельтерской. Почему-то на глаза навертывались слезы, он смахивал их рукой и все кружил зачем-то по подземным переходам в метро, пока не вышел на кольцевую и не приткнулся в углу вагона с чесночными чипсами, просыпавшимися на пол из неловко разорванного пакета.

 А ночью впустил к себе Жанку. Она была понятливой, милой девчушкой и до утра утешала его так нежно, что все случившееся стало казаться не таким уж непоправимым.
 
 «Ну и пусть улетает в свой Лондон, – думал Игорь с обидой про Алю. – Пусть катится… Тоже мне, принцесса заморская. Ни за что не прощу ей нашего ребеночка…» Всю ответственность за то, что случилось, он теперь перекладывал на Алю. По крайней мере, его совесть была чиста: он никогда не отказывался жениться, даже примчался сюда.
 
 В том, что он не пришел вовремя, не пожелал открыто встретиться с отцом Али и посмотреть ему в глаза, Игорь сейчас не признавался даже себе. Просто не хотел вспоминать об этом и все. И не только об этом… Как-то вяло и неохотно он соображал, что, возможно, майор с редактором знают что-то такое, что может прояснить ситуацию, но тогда почему не придут сюда, на Кутузовский?

 А вдруг придут?! Игорь даже подхватился с дивана и сел. Нет. Сейчас он никого не желал видеть. Даже Альку с ее крутым напыженным отцом. Хватит унижать его, как мальчишку. Уж слишком свежа была в памяти их последняя встреча на Зеленых дачах. Раз уж так получилось, что она не может распрощаться со своим папанькой, так пусть и остается с ним навсегда.

 Пожалуй, даже под пытками, он не признался бы никому, что истинной причиной его поступков стала девочка с черными колдовскими глазами, сумевшая незаметно втиснуться между ним и Алькой, а затем и вовсе заслонить для него весь мир.

*********************

Продолжение следует


Рецензии