Цвет имени

 Сценарий к\к фильма


Как звездам обнаружить себя? Они только светятся - и все: ни вкуса, ни запаха, ни пошевелиться себе, они только горят и тратят свои усилия. Они светят куда-то и не могут ощутить себя, потому что постоянно проваливаются и вместе с тем полностью заняты собой. Может, им можно как-нибудь помочь, этому яркому одиночеству? Можно послушать, о чем они могут говорить, но надо понимать, что говорить они не могут:
« Смотри, какой яркий этот город.- Ты думаешь, он ярче нас? - Нет, я думаю, что он просто более гордый, чем мы. Он так мал и незначителен, а пыжится так, будто кроме него больше ничего на свете не существует.- Но он же тоже светится.- Он светится потому, что в нем живут и получается ни то ни се. И слишком ярко, чтобы жить, и слишком темно, чтобы светиться.- Ты думаешь, что кроме тебя кто-нибудь это переживает? - Хотелось бы.- А может, они слишком заняты друг другом? Давай тогда встрянем между ними, давай разделим их.- Что, всех?- Ну, не всех, а некоторых.- Давай.»
Висеть на мосту - это равносильно тому, что найти последнюю землю. Даже это, скорее всего не земля, а окаменевший воздух, за который цепляешься из последних сил. Под ногами колеблется тяжелая и быстрая река. Над головой грохочет проезжающими машинами небо. Человек висит на мосту и ему кажется, что он подпирает руками синеву. Ровный ряд автомобилей врывается в его исчезающий мир чудовищным наваждением - безобразной карликовой каруселью.
У человека затекают руки, вытягивается тело. Он кажется себе великаном, бессильным удержать свой рост. Он падает. Он падает в безразличную водную пасть. И для него последним видом земли становится отчаянно неподвижные, безразлично кружащиеся кровавые автомобили. Это не он висит на мосту. Это они повисли на нем и нет сил их стряхнуть.
Но у человека есть еще голос. У него есть возможность обнаружить на своем лице рот. Это надо делать так, чтобы рот его встал между мостом и водой. Он кричит: « Помогите! Помогите! Помогите!» Он кричит и уже держится за этот крик. Наконец, он дает возможность для другого, он может появиться еще для кого-либо. Может, так появляется любовь? Он кричит и уже держится за этот крик. Он словно родился заново через этот крик.
Но вот он слышит голос другого, обжигающий его холодом, уже как будто сомкнувшейся над ним воды: « Ты чего кричишь?» Он задирает голову и видит склонившегося над ним милиционера « Ты зачем сюда забрался?» - спрашивает тот.
И тут уже ничего не остается как падать, тут уже не за что цепляться. Но если человеку трудно уцепиться за человека, то глазам можно уцепиться за голос. Он смотрит своими глазами на милиционера, чтобы рассмотреть его, запомнить. И милиционер поддается. Он говорит ненавистно - примирительно: « Дай руку ». Тут уже слезы благодарности и обожания готовы хлынуть из глаз, настолько тело другого человека может быть идолом, больше, чем твое тело...
Но это тело - только тело милиционера, и поэтому ему свойственно пропадать как телу и быстро тускнеть. Он спрашивает неугомонно:« Ты зачем сюда залез?» И трудно при этом избавиться от обиды, оторопи и раскаяния за свой восторг. А милиционер продолжает спрашивать: « Ваши документы».
И уже хочется, чтобы его никогда не было и жалко покинутую пропасть, потому что эта пропасть бесконечнее. И милиционер уже не может быть ничем другим как пойманной массой преступников.
Он говорит :« Пройдемте.» И надо идти друг за другом по мосту и упираться в друг друга, Чтобы не видеть ничего другого. Так они доходят до края моста и перед ними открывается пешеходный переход. На светофоре горит красный свет, и какая-то часть пути пройдена и хочется ее удержать в памяти, хочется ее подарить. И это усилие чем-то родственно насилию. Человек оборачивается к милиционеру и говорит ему голосом, дрожащим от возбуждения: « Знаете что, товарищ милиционер... идите вы на ***»
И пока милиционер приходит в себя и ищет альтернативы, и говорит: « Ну, ну, поговори тут у меня...», и хочет стать злым, очень злым, человек с разворота бьет ему в лицо кулаком и смотрит на милиционера, павшего. Затем он оборачивается - перед ним зеленый - и он перебегает через дорогу, освободившись от чего-то гнетущего и от собственного несчастья. Перебежав через дорогу, он оборачивается и видит, что милиционер продолжает лежать и его скрывают проезжающие машины.
Счастье человеческое непрочно. Особенно быстро оно становится достоянием памяти. Счастье надо спешить расходовать, спешить выражать. Выражать его надо из рук в руки. Но как порой бывает трудно дотянуться до чужих рук, как трудно бывает преодолеть расстояние между людьми.
Для преодоления расстояний существуют магазины одежды. С помощью одежды люди замечают друг друга, узнают. Человек заходит в такой магазин и идет к костюмам, которых там слишком много. Он смотрит на костюмы, трогает их и не понимает, что делает. Ему нужен не костюм, ему нужно участие кого-то в нем.
Он смотрит на костюмы, и они никак не могут стать для него вещью. Они просто одежда, но он не просто человек. Он зовет к себе на помощь девушку. Он улыбается ей и, стараясь ее понять, говорит: « Как вы думаете, какой цвет лучше выражает мою индивидуальность?» Продавщица пожимает плечами и говорит: « Не знаю».
Человек смотрит на нее и внезапно для себя теряет обобщенность своего взгляда. Девушка распадается для него на свою заботу о себе. Он видит тушь ее ресниц, помаду ее губ, ее кармашек на пиджаке с ее рукой и туфли с ногами.
И ему становится душно и он начинает не верить себе. Он берет первый попавшийся пиджак и идет в кабину для переодевания. Все происходит быстро и там он уже стоит голый перед зеркалом и кажется себе слишком мягким и слишком непродолжительным. Ему требуется быть дальше.
Он зовет: «Девушка». И когда та подходит к кабине и отодвигает занавеску, он хватает ее за руку и втягивает к себе, прижав ее к своей груди и зажав ей рот. Они стоят и видят друг друга только в зеркало. Девушка несколько раз дергается, но он обхватывает ее сильнее и она замирает, обвисает.
Он чувствует ее неожиданную податливость, и ему становится неудобным непонятное совершенства ее костюма Он начинает рвать его прямо на девушке. Девушка взрывается бурным сопротивлением, и борется не за себя, а за целостность своего костюма.
Он уступает и отпускает девушку. Потеряв опору для сопротивления, успокаивается и она. Человеку делается страшно за себя, за свое непонимание этого мира. Он чувствует, как пространство его выдавливает, побеждает его. А ему надо просто найти, где оно начинается и он боится не успеть, он торопится.
Он торопится пробежать, прихватив с собой костюм, через пустой магазин, через опустошенную улицу, площадь. Он бежал долго и теперь устал. Он устал от пустоты окружающего пространства и сейчас еще мается.
Его давят и стирают белые стены лифта, на котором он сейчас поедет. Он не чувствует себя, и поднимается наверх с помощью лифта как транспортируемый воздушный шарик. Он закрывает глаза, ему надо найти, где он начинается.
Трудно идти в темноте чердака Руки и ноги натыкаются на всякие выступы и глаза тянут тело к свету. Человек добирается до этого света и садится в его раструб. Он освещен, а вокруг него темно. Он видим, но ничего сам не видит. Тело его, освещенное светом, становится безразличным к себе, гладким. Ему никак себя не спрятать. Он быстро надевает на себя унесенный с собой костюм. И это ему неприятно, хотя костюм ярко-малинового цвета Он оделся, и дальше ему надо куда-то девать себя, и он отправляет себя на крышу и затыкает собою свет, идущий с кровли.
На крыше его ослепляет сразу все - солнце, высота, загорающая девушка и кричащее рядом с ней радио. Крыша эта кажется слишком многолюдной для него и кажется уже впадиной, и неизвестно, зачем он сюда забрался. И неужели все этим кончится, и после этого можно прожить то, что останется, как жизнь? Человек принимает решение, кричит девушке: « Выключите радио!» Опять голос, опять крик, но это крик прижатого к себе человека. У него лицо даже покраснело. Девушка выключила радио и стало чуть - чуть попросторнее. А что дальше?
Черный квадрат крыши еще не стал от этого горным плато. Человек подходит к краю крыши. Может, так ему откроется высота его положения? Но ему нужна не высота, а переход в иное, которое и будет высота. Он смотрит вниз и ему кажется, что между высотой и не высотой ничего нет. А внизу рабочие собираются красить дом.
И тогда что-то появляется. Тогда появляется дальнейшее будущее, то есть дом будут красить - он будет. Человек кричит: « В какой цвет красите?» И ему отвечают: « В красный». Значит, дом будет красного цвета. Он кричит: « Это мой цвет», и отходит от края крыши. Ему теперь есть куда идти.
Ему теперь есть, что оставить за своей спиной. Он подходит к девушке и улыбается, просто включает ей радио и просто уходит. Жизнь проста, когда есть, что в ней делать. А что делать? Это трудно объяснить. Дело в том, что есть дом, а если есть дом, то в нем живут люди. А если живут люди, то за это можно зацепиться.
Человек стоит перед дверьми и нажимает кнопку звонка Он цепляется сразу за всех и тут есть опасность, что всех слишком мало – всего лишь какой-нибудь случайный человек.
Ему открывают дверь и спрашивают старушечьим голосом: « Вам кого?» Человек говорит наугад: « Жила какая-то девушка Я не помню ее имени. Я не помню, как она выглядела Я просто помню, - что-то было. Я не могу сказать точнее. И у меня было какое-то ощущение себя. Вкус. Цвет. Это все потому, что жила какая-то девушка Я хочу ее найти, иначе я никогда не стану самим собой».
Он говорит и думает одновременно. Он хочет кому-нибудь доверять. Старушка говорит: « Пройдемте». И они идут по темному длинному коридору, словно в подводной лодке. Зато комната, в которую они входят, оказывается залитой солнцем. Старушка говорит ему: « Садитесь». И оказывается ярко накрашенной молодящейся женщиной в сильных летах и очень легкомысленной шляпке.
Она кокетливо смотрит на человека и начинает свою речь. Она говорит и ходит по своей комнате, которая обжита, но так, что дальше и жить некуда - следов, что называется, прожитого, много.
 - Вот теперь я здесь живу одна. У меня было три мужа. Всех я пережила. Последний умер пять лет назад. Первый, Лева, любил меня страстно и нервно. Он не знал, куда девать свою любовь. Ее было так много, и он бросил свой медицинский и стал работать. Время было небогатое и он работал, работал.
Жили мы в другом месте, не здесь. Было ужасно тесно. Все было хорошо, хоть и ютились мы ужасно. Я уже была готова ютиться вот так всю жизнь, и подавила в себе всякие желания. Иногда со мной от всего этого случалась истерика. Но это все ничего. Неожиданно Лева ужасно опустился. Он стал пить и не следить за собой. На него влияли, воздействовали. Но его уже было не спасти. Он пропал. Он буквально исчез. Говорили потом, что он уехал жить в какую-то деревню.
А потом я поняла, что у него была юношеская любовь, которую он не мог вырастить в серьезное большое чувство. А я собиралась быть ему верной женой всю жизнь.
Второй был Саша Он был взрослый и солидный мужчина, намного старше меня. Это его квартира Он работал каким-то важным работником и обожал меня. Рядом со мной он просто терялся и чувствовал себя неловко. Он меня окружил роскошью и почтением, а я была молода и принимала все, как есть. А потом я пришла и мне сказали, что Саша выбросился из окна Я даже не могла себе это представить. Может, я что - то не так делала?
Третьим был Толик. Я за него вышла из жалости. Взяла его в эту квартиру из его халупы. Нашла ему хорошую работу, а он все мучался, мучался. Нервничал все. Я думаю, что он мне завидовал. Я его не любила за то, что он не умел дарить счастья, он меня боялся, но иногда и у него прорывалась страсть. Какая-то горячая и жалкая. А может, это все от его болезни, от нее он и умер, хотя был намного меня моложе.
Пока она говорила, человек ходил по комнате. Ходила и она. Но друг с другом они не встречались. Человек ходил, брал в руки фотографии, рассматривал их. На фотографиях были разные мужчины. В комнате много цветов. Когда женщина закончила говорить, она встала на середину комнаты, распахнула руки, и трагическим голосом сказала: « А теперь поцелуйте меня».
Она стояла, широко раскрыв глаза, и содрогалась. Человек подошел к ней и сказал: « Закройте глаза». Она закрыла глаза и он вышел из комнаты. Там она и осталась стоять.
А он вышел из дома опустошенным. Он, словно сам прожил эти три мужские жизни и у него не осталось ничего для себя. Мир показался ему разреженным и бесплотным, но не как в горах, а как на заброшенных стадионах. Ему не хватало тяжести, и он пошел к реке. Он вышел к ней, той, что текла рядом с мостом, и она стала его притягивать к себе. Он подошел и тронул ее ногой. Вода обещала ему забвение и изменение его.
По мосту шли широким пучком люди и разносили с собой цветные пятна. Они шли цепко- цепко и тягуче, как саранча. Не то, чтобы они были похожи на нее,- они ничего не оставляли за собой. Человек колебался, стоя у воды. Вода - это ведь что-то, - думал он. - Вода - это то, что не утекает, она постоянно остается водой. А люди, идущие по мосту, не дают никаких шансов на уподобление им. Разве можно уподобиться сразу всем? А как уподобиться кому-нибудь?
Человек еще раз попробовал воду ногой. Его охватила тревожная безмятежность. Зыбкость его тела стала невыносима. Люди на мосту - это что-то обратное чуду, вере, - думал он. Он улыбнулся и провел рукой по волосам. Ему стало легче, он нашел способ коснуться себя.
Он стоял в туалете перед зеркалом. Туалет был блестящ. Человек подошел к билетерше и попросил у нее ножницы. Вернулся.
Стал стричь голову. И улыбаться тоже стал. Он почувствовал себя куда-то текущим и изменяющимся. Ему надо было опираться на что-то, а для этого было необходимо что-то делать с собой. Ножницы кромсали его волосы и приносили ему облегчение. Ножницы будто стригли воду и она отсекалась и становилась пустыней. Он предвидел, как над ним блещет какое-то новое качество, определенность.
Его вырвал из этой развоплощенности человек, подошедший к нему. Он было помят и жалок, но он был бунтарь. Его небритое лицо было неистово. Он пристально посмотрел на человека и спросил его с развязной агрессией:« А еще чего-нибудь отрезать себе не хочешь?» Казалось, он чего-то ждал от человека. Человек остановился и стал догадываться. Этот другой приблизился к нему, шныряя по нему взглядом.
Его нос, щеки и лоб обволакивали его и искали, чего бы им поглотить. Он был несчастен, этот другой, и томился от своей недочеловечности. Человеку стало жалко его, он улыбнулся и проткнул его ножницами. Тот захрипел и упал.
Волосы остались недорезанными, зеркало обмануло, качество жизни ушло и мечта отступила Так человек впервые увидел самого себя. А увидев, не мог уже оставаться собой. Он вышел из туалета в одежде убитого.
Он шел по улицам и те были для него велики и безразличны. Как большое пальто с оторванными рукавами. Они куда-то тянулись и это не обещало ничего. Он увидел, что он проходит мимо комиссионного магазина и зашел в него.
Вернее его затянула туда жажда родства с исчезнувшими людьми, с людьми, потерявшими свою одежду. В магазине было малолюдно, в углу кто-то копошился. Человек подошел к одежде, развешанной на стенах, и позавидовал ей, так она была разнообразна и замкнута в себе. К нему подошла девушка и спросила его: « Хотите что-нибудь?» Он вяло улыбнулся и ответил ей: « У меня нет денег».
Девушка понимающе протянула: « А-а-а-а». Она собиралась уходить от него, как человек внутренне заметался и сделал ей шаг навстречу. Нет, он не шагал никуда, он показался себе таким далеким, что выкрикнул:« Скоро вечер, проводите меня, пожалуйста». Девушка удивленно и насмешливо спросила: « Куда?» Если бы не было в ее голосе насмешки, он бы ее не ударил. Звук пощечины раздался в магазине, как щелчок электровыключателя. Все замерло.
Они шли по вечерней улице и фонари выхватывали их из начинающегося мрака и вновь отпускали. Так они молча шли до какой-то парадной. Человеку было хорошо идти рядом с девушкой, только делать ничего не хотелось. У парадной девушка сказала: « Вы извините, но ко мне нельзя». Человеку, было, жаль расставаться, он думал, что это будет теперь бесконечно, и чтобы как-нибудь задержаться, он сказал: « Я сегодня, наверное, убил человека, мне теперь некуда деться».
Девушка внимательно вгляделась в него и почувствовала себя маленькой девочкой, она снова захотела вырасти. Они ехали в лифте и старались не касаться друг друга. Девушка сказала только один раз: « Вот мой этаж». И они ехали дальше.
Двери раскрылись, они вышли.
На крыше девушка сразу легла на кровлю и сказала: « Вы извините, я раздеваться не буду». Он постоял немного и лег рядом с ней. Человеку хотелось к ней прижаться, но он не знал, как и куда. Ему было достаточно прижиматься к темноте. И тут девушка начала говорить:
« Вот хорошо звездам. Они светятся и они есть. Они есть, потому что их видно. Им ничего, кроме того, что они есть, не надо. У них нету ни рук, ни ног. Я им всегда завидовала. Не в чего ткнуть пальцем, не до чего дотронуться. Смотришь на них - и чувствуешь, - сама есть. Они одни и их много, и ничего у них нет, кроме того, что они есть».

                1996г.