Агхора по-московски

Давно у меня была мечта сфотографироваться на фоне железнодорожных путей. Я видела в этом сюжете что-то многозначительно-философское: поблескивая на солнце или от недавнего дождя, убегают вдаль рельсы, а меж них идет  человек,  многообещающий, непознанный, как дорога.
Ты привел меня сюда, в депо Белорусского вокзала побродить по путям, посмотреть на истоки, откуда вытекают по белорусскому направлению поезда и товарные составы. Идем не спеша вдоль рельс, в  меланхоличной   серости  проявляются синие вагоны с темными округлыми окнами, линии передач тают в молочном  небе. Пахнет прогоркло каменным углем, прелым листом, тленом.
Я помню этот запах, вдыхаю его полной грудью, закрываю глаза и вижу вытянутые до горизонта, заваленные бытовым и строительным мусором железнодорожные пути Дели. Поезд – бесконечная гусеница – ползет по рельсам, плотный, пахнущий гарью, влажный воздух проникает в легкие сквозь окна, зарешеченные толстыми металлическими прутьями. Мимо – делийские трущобы,  сколоченные наспех из всего, что можно найти на дороге, даже не лачуги, а  шалаши из картона,  проржавевших от дождя металлических листов, кусков фанеры, почерневшего от времени брезента, соломы, бамбука…  Возле трущоб стоят, сидят на земле такие же грязные, оборванные люди, темнокожие женщины в странно выглядящих здесь  ярких сари, тощие дети в коротких шортах и замусоленных майках.  Некоторые смотрят на длинный состав,  приветливо машут руками, белозубо улыбаются. Дети с азартом диких кошек мчатся вдоль путей, бросают камни, норовя попасть в окна.
Трогаясь с мелких  станций, поезд увозит с собой бесчисленных безбилетников. Малоимущие запрыгивают на ходу в открытые дверные проемы вагонов, забрасывают огромные баулы с пожитками, им помогают уже ворвавшиеся  безбилетники и сочувствующие. И вот в купе третьего класса уже не девять человек, как положено (в индийских поездах предусмотрено с каждой стороны по три спальных места), а около пятнадцати, некоторые особенно ловкие индусы  забираются под  потолок, откуда прокопченный вентилятор гоняет горячий воздух, свешиваются оттуда черноволосыми головами, поблескивая белыми глазными яблоками и  желтоватыми зубами. Однако местные безбилетников не сильно гоняют, ибо, если и есть где-нибудь толерантность, так это в индийских поездах третьего класса.  Моим спутникам и мне повезло – к нам подсели только двое. Мы тихо едем, оставляя позади урбанистический тлен великого города.
Мы проезжаем мелкие поселки, деревни, на остановках вдоль поезда ходят продавцы съестного и кричат гнусаво: «Чаааа-ииии, чаааа-ииии, чааа-ииии!», заходят в вагоны, таща алюминиевые ведра с горячим, на специях и молоке, чаем, разливают в пластиковые стаканы, идут дальше, получив положенные пять рупий. На одной из остановок   к нам в купе зашел совершенно голый, тощий как жердь, индус с толстыми металлическими цепями на руках и ногах. Бородатый, с длинными спутанными волосами, приблизился к одному из моих русских спутников, что-то сказал на своем наречии и протянул руку. Наш гид, порывшись в бумажнике, выдал ему десять рупий, после чего попрошайка так же тихо исчез, словно испарился в воздухе. Сидевшие рядом индусы смотрели на мою реакцию, широко улыбаясь.
- Кто это? – спросила я, немного шокированная видом совершенно обнаженного мужчины с цепями.
- Это агхори, - ответил гид. – Агхора, в переводе с санскрита - «бесстрашие», – одно из радикальных направлений в тантре.  Они поклоняются Шиве, медитируют на местах захоронений и местах сожжения трупов. Страшные аскеты, но могут употреблять алкоголь в ритуальных целях, есть человечье мясо и даже трупы.
- Зачем они это делают? – спрашиваю я,  ужаснувшись.
- Таким образом они хотят быстрее достичь освобождения. Идут, покоряя страх, ужас, отвращение, боль, смерть.  Живут на изнанке жизни.
Я  открываю глаза и вижу расходящиеся в разные стороны железнодорожные пути московского депо. Кое-где валяется среди рельс бытовой и  строительный мусор. Пахнет гарью. «Все, как в сне про Индию, - машинально думаю я, переступая по камням. – Нигде так не чувствуется призрачность, зыбкость жизни, как в этом тлене».
Мне кажется, я понимаю, почему ты любишь тлен, зачем ездишь на развалины, стройки, пробираешься ночами на фабрики, заводы, военные базы.  Может быть, это любопытство сродни неистовству агхори, желающему за каркасом, скелетом мира увидеть вечную жизнь вне форм, ограничений, страха…