Бродяга

Славик рос на моих глазах, по соседству. Красивый, веселый, приветливый мальчик. Отлично учился в школе. Поступил в столичный университет, на электронику. Без памяти влюбившись в однокурсницу и рано обзаведясь семьей, бросил учебу. Семейная жизнь складывалась все хуже и хуже, не ладилось и на работе, несмотря на то, что университет со временем он все-таки окончил, - и однажды слабость перед очередной рюмкой и последовавшие за этим крупная растрата и семейный скандал привели его на скамью подсудимых, а потом в «зону». Вот уж и она позади, а жизни нет, и семьи нет, и нет дома. Слава бродяжничает.

Не раз попадался он мне на глаза на городских улицах – обросший седеющей бородой, с несмываемым бурым загаром на лице, дружелюбно улыбался и обещал зайти рассказать о себе, излить душу. И вот он сидит напротив меня, неспешно потягивает кофе и много курит…

- За решетку я попал потому, что ударил свою жену, впервые в жизни… Если честно, то поколотил, причем у нее на работе… Злость свою выместил. Спустя годы я понял, почему не сложилась моя семейная жизнь - просто возникла диспропорция между тем, какое место я занимал на работе, и тем, кем я был дома. Там – профессионал, с которым считались, а дома – ничто. Но сам виноват, разрешил собой помыкать. То, что называется интеллигентностью, а, может быть, мягкотелостью, нерешительностью, сыграло со мной злую шутку.

Но сейчас я хочу рассказать о другом.

Когда ты лишен свободы и оторван, как было у меня, на два года от обычной жизни, то для тебя жизнь застывает на той отметке, когда ты ушел от нее. И когда возвращаешься в этот мир, то смотришь на него еще глазами теми, из прежнего времени. Не буду вспоминать то, что пришлось пройти за время всех этапов: задержание, изолятор, тюрьма, суд, зона… Кстати, методы доследования недалеко ушли от приемов 1937-го. Как «играют» с подозреваемым клюшками для хоккея на траве и последствия этой «игры», я видел. И как делают «ласточку». И как довешивают дела - по совокупности.

Не хочется рассказывать и о том, что происходит с человеком, когда он попадает в руки «правосудия». И то, что писал Солженицын в «Архипелаге», с небольшими изменениями можно отнести и к нашему времени. Правда, тогда нажимали на 58-ю статью, во времена Сталина она была той дубинкой, с помощью которой он мордовал народ. А  в наше время, когда объединили в одну статью кражу личного и государственного имущества, она стала той дубинкой.

Вот пример. Хлопец восемнадцати лет украл из комнаты в студенческом общежитии куртку, поймали, избили, дали полтора года зоны. Кем он там стал? Пидером. Очень и очень многие сидят там за ерунду. Кто по-крупному, не сидит, а если и сидит - то неплохо сидит.

- Ты в каком году вышел?

- В 95-м. И что увидел? Ребят, вернувшихся из армии и прошедших через дедовщину, которые впитали в себя рассказы «а ля блатных», ибо в войсках служат и те, кто сидел. Увидел школьников, окончивших по девять классов и не нужных ни школе, ни ПТУ. А жить-то надо. И начинается околокриминальная деятельность, а потом и криминал… Увидел школьниц, которые в открытую курят, говорят матом и бог знает что еще…

Меня поразило, когда я вернулся, что общество начало смыкаться с зоной! Может быть, это не так заметно, когда постоянно живешь в этом мире. Весь этот мусор разговоров: «братва», «западло», «свободен!»… Да, порой это попугайничанье, бравада, но даже те, кто когда-то был «хиппи», а потом стал солидным бизнесменом, говорят, что всё равно что-то остается. Да самое элементарное – мчаться со скоростью 100, когда на дорожном знаке 60, это не оттуда же? Не от зековского сознания, что тебе всё позволено?!

Мне нечего возразить Славе, я с ним согласна и продолжаю слушать его откровения.

- И начались мои похождения уже на воле… - Слава равнодушно взирает на предложенные бутерброды. - Я не только запивал, что бывало, но и пытался анализировать то, что происходит вокруг. Запомнился случай: в конце декабря у кафешки напротив универмага два патруля, а это шесть человек, решили задержать двух подвыпивших парней. Один уже не сопротивлялся, но другой… У патрульных летело всё: и радиостанции, и шапки. Уже в наручниках, лёжа на асфальте, парень смог сбить с ног двоих или троих ментов. На помощь им приехали омоновцы, затолкали бунтаря в машину и там начали избивать! Толпа человек в сто слышала его крики, но дальше возгласов возмущения дело не дошло.

Вот это-то меня больше всего и поразило после возвращения: у людей исчезло, у очень многих, чувство сострадания. А солдатам внутренних войск - им сколько? - по восемнадцать лет! Но они уже познали вкус власти над людьми и привыкли к страшной мысли, что человек это ничто - дерьмо собачье. С ним можно делать всё что угодно.
Ты не видела, как готовят этих ребят для разгона демонстраций?!.

- Не видела, хотя сама как-то попала под раздачу в самой, казалось бы, безобидной ситуации: при проверке у меня водительских документов. Еле вырвалась из жёстких объятий салаги в форме…

- То-то! А через полтора года они возвращаются со службы. И то чувство вседозволенности, и разумение, что человек - дерьмо, у них останутся.
Дело в том, что у ментов-срочников, как и в зоне, происходит ломка и приходит сознание того, что человек - говно. Собственно говоря, понятие о беспредельной власти над человеком, будь оно даже государственным, это зековское понятие. Разве не так? И разве хулиганы и грабители не исходят из понятия, что человек - ничто? Но самое страшное, что среди зеков очень много молодых. Они, возвращаясь на свободу, привносят сюда «дух и романтику» тюрьмы.

- Ты не заметил, что этой романтикой пронизаны сейчас и бесконечные телесериалы? И бедному зрителю порой трудно выбрать, кому же сочувствовать: бандиты по обе стороны баррикад…

- Хорошо, что телика у меня нет. Хотя посмотреть есть где, хотя бы на вокзале…

Летом я любил ночевать в лесу. Утром соберешь грибы, отвезешь в город, продашь, а к вечеру - опять в лес. Там у старого полигона сохранились деревянные вышки, так что крыша над головой есть, внизу настелил доски. Обгородишься сосновыми ветками - и отличный шалаш. Хорошо!.. А однажды возвращаюсь и не верю глазам - прямо на меня, выгнувшись, словно кобра, смотрит змея. В первый раз я видел такую в наших краях. Больше я там не ночевал.

- Ну а зимой?

- Знаешь, что такое тепловой узел?

- Конечно, но они же запираются.

- Договариваемся! Зато там уже кайф - тепло, сухо, горячая вода.

- Ну ладно, в случае отчаяния в тепловом узле можно перекантоваться ночь-другую, но всё время…

- Есть люди, которые живут там месяцами, годами…

- Кто они?

- Просто люди, у которых что-то где-то не сложилось. Кто-то после Афгана, с надломленной психикой. Просто алкаши. Или бывшие зэки.

- А на что ты живешь? Чем питаешься?

- Представь себе, что бомж может заработать не меньше, чем «на гражданке». Хотя бы на бутылках…

- Но день на день не приходится. И то, что бомж зарабатывает, он, вероятно, тут же и пропивает!

- Да. Хотя не все так делают. Есть у нас одна женщина, ей 58 лет, получает пенсию и еще примерно столько же имеет на бутылках. Можно подносить вещи на вокзале - тоже неплохо платят. А питаюсь – могу и сервелат себе позволить, и бананы, но бывает и так: полбуханки хлеба и колбаса. Позавчера я даже кусочка хлеба не имел, потом разжился…

- А что пьёте?

- Я - только вино, из-за болезни. Старость, как говорится, не радость… Случалось, и французским коньяком угощали, и икрой… Вот что поражает: отношение католиков к бездомным и бродягам. Ведь в городе большинство православных, но именно костёл открыл бесплатную столовую для бедных. Там такие красивые монашки… Я, правда, всего раз туда заходил… Но обед был отменный - суп, второе, чай. К сожалению, наша православная церковь не такая щедрая. К тому же бомжей в городе не так много.

- Сколько, по-твоему?

- Полсотни, не больше.

- А какие женщины попадают в среду бездомных? Алкоголички?

- Есть и «афганки». Афганский синдром, слыхала?..

- Какие-то эротические отношения возможны в этой среде?

- От самых возвышенных в духе Ромео и Джульетты - до чисто плотских.

- Ну вот только про Ромео и Джульетту в тепловом узле или на свалке лучше не надо!

- Как хочешь. А в основном бомжующие мужики делятся на две категории: либо выраженный самец, либо импотент.

- Воровать приходится?

- Естественно. На вокзале, на привокзальной площади. А пьяные, так те сами отдают, спьяну. Был вообще потрясающий случай, когда у пьяной торговки из лифчика две штуки баксов вытащили.

- Но разве она не хватилась? Такая сумма!

- А если она сразу уехала? В Россию, в Смоленск? И не помнит, где это произошло?

- За такие деньги можно долго и хорошо жить - как белый человек, можно даже машину купить.

- А можно и пропить, прогулять.

- Жаль, конечно, людей, которые таким образом добыли эти баксы и так ими распорядились. Скажи, бывают среди бомжей серьезные разборки, с ножами?

- Очень редко. Чаще мордобоя достаточно. Вообще я хочу сказать - там нормальные люди, порой более порядочные, чем те, что имеют хорошую работу, дом, семью. Вот со стороны ментов - да, очень крутое отношение. Иной готов на месте убить ни за что, только за то, что ты ему не понравился.

- А что их обычно раздражает?

- Да даже внешность. Если видят, что обросший, неопрятный, - значит, можно с тобой не церемониться. Да мы и примелькались уже. Но если по-честному, то менты тоже разные бывают. Есть один на вокзале - он и поговорит как человек, и зря цепляться не будет.

- Если умирает бездомный, как его хоронят?

- Обычно его находят на улице или в канаве, иногда и не сразу. Подбирают. И - в полиэтиленовый мешок. Дальше – не знаю.

-  А в баню бомжи ходят?

- В основном никто вообще не моется.

- М-да… А как с наркотиками?

- Вот чего не пробовал и не хочу…

- Но ходят они в этой среде? Какие?

- Все. Но я в них не разбираюсь.

- А те, кто этим грешит, какого они возраста?

- В основном молодые. Они уже не могут с этим завязать.

-  А кличка у тебя есть?

- Не кличка, а «погоняло». Есть…

- Ты изменился за это время? Уже не миндальничаешь, как интеллигентный человек?

- Изменился. Но до сих пор все удивляются, почему я не озверел. Обзывают интеллигентом. Не обижаюсь.

- Тоска по прежней жизни посещает когда-нибудь?

- Если честно, я еще думаю к ней вернуться. А это был эксперимент - может ли прожить человек, ничего не имея за душой?..

- Ну, за душой-то ты как раз имеешь: образование, профессию, нравственные критерии. Другое дело, что нет своего угла. И что показал эксперимент?

- Можно выжить.

- Ты получаешь пособие по безработице?

- Нет. Я ведь ушел с завода по собственному желанию… Да и сколько осталось жить? Год, два, три? Я живу одним днем.

- Не скажи. У тебя еще столько сил - физических, умственных. А дети - они же навечно останутся твоими. Вдруг когда-нибудь они придут к тебе за помощью? И ты должен быть в силах помочь им. В тебе остались отцовские чувства?

- Никогда в жизни не забуду слова сына: «Поскорей бы посадили этого гада!»

- Но разве ты сам никогда не говорил родителям грубостей?!.

Слава жадно курил сигарету за сигаретой, но, надо отдать должное, не обронил за весь вечер ни одного нецензурного слова.

Знаю, что потом он пробовал возвращаться к обычной жизни: какое-то время жил с отцом, квартировал у сестры, и всё равно время от времени мелькнет то на пустынной улице, то среди прохожих его издали узнаваемая фигура с нереально загорелым лицом, обросшим густой бородой, и уже по одному его облику понимаешь: бродяжничает… Э-эх!.. Однако жив!