Непризнаные

               
               

     Рабочий посёлок жил не только размеренной жизнью, но и волнующими скачками. То высоким событием, то низкой тишиной.
      Туркина Мария, начальница личного стола, всех жителей знала наизусть и даже каждого чем дышит. Но мужское население не желало знать её и, тем более что её волнует. Не признаёт её за женщину и всё. Побаивается её, видит в ней агента осведомителя. И однажды в праздник в пьяной компании она несчастная, но смелая решилась на отважный поступок, ошпарить яростью этих глухарей напыщенных. В разгаре веселья Мария, взяла да и разделась до гола и гордо вскочила на стол с криком.
     – Я вас счас всех сфотографирую. – Стала важно выгибаться в вальсе перед этими тюхами – матюхами. Но её, жаждущий от скуки объектив, был волнующийся и не столько фотографировал, сколько запотевши, смущался от наглости во хмелю глаз. На этот подвиг её подвиг мужикастое непризнание в ней женщину. Не желают в ней её углядеть. Только видят в ней затхло кабинетную бумажную гниду. И невдомёк им, как она тоскует по любопытной проворной их руке, от которой она бы откликнулась немедля горячим ребёночком. Обидно ей до слёз находиться в таком кишащем мужском рое и быть не замечаемой.
      В танце на столе объектив её был застенчив от большого любопытного скопища мужицкой пытливой подробности да женского призрения.
      Не увидев в этой кучи лучи изумления, Мария тогда, босыми ногами посшибала тарелки и пошла бойко, плясать. Мужская часть испытание таким казусом перенесла без потрясения, стойко вынесла это её нашествие. И это нападение на неколеблющийся люд прошло в основном мирно без потрясений. Только один мужичонка от неожиданности не вынес такого высокого азарта и обмочился. Да какой-то потянулся поближе высмотреть её потайное место да в намеренье пощупать, чтобы удостоверится, не кажется ли ему, и баба ли это, но Мария в порыве пляски брыкнула голой пяткой по разомлевшей рожице, да так, что снопом искры сыпанули из глаз его, а так в основном всё обошлось без происшествий. От, из ряда вон выходящей оказии, кто приумолк, а кто при  встрече в улыбке к ней с открытым ртом застывает. Ну а то, что толки перетолки, покатили, так это обычное и всегдашнее дело. За то, теперь крепкая часть человечества стала после такой отчаянной завораживающей пляски на Марию другими глазами смотреть, увидели её в другом ракурсе, а некоторые даже пленниками её стали.
     А Марии терять нечего было. Или подвигнуть этот народ на живой интерес, или пускай замрёт в столбняке, так и не соблазнившись в чуткости. Всё равно, всё вянет в лежачем унынии. На это безумство она отчаялась от тоски. Быть в многолюдности и не замечаемой её погнала на это глубокое одиночество. Она своеобразно борется за жизнь, за себя, ей хочется общаться радостью быта, радостью живого, оглушаться заботами и хлопотами. Плачет у неё душа, хочется ей семьи да детей своих нянчить. Этим танцем она крикнула. «Люди живу я среди вас и не могу, состоятся женщиной. Вы все видите во мне только бабу – рабу».
      А этот согнанный сюда люд защищался холодом невнимания, не замечания.
      Вот только подруге Марии красавице Анне не повезло. Постиг её злой рок. Анна была коварна. У неё было много поклонников, с которыми она играла задорно забавляясь. Чувство у очередного любовника подогреет, разбудит в нём страсть, а потом в удовольствии наблюдает за его терзаниями. Своей красотой она дразнила пылких сладострастников и будила в них к себе агрессию. Пользуясь своей привлекательностью, Анна провоцировала желание у блудливых баловников плотских утех овладеть ею, разбудила в них зверя. И нашлись озорники, не выдержав её шалости, обуянные жарким соблазном, наказали её изнасиловав. После чего, задрали ей на голову юбку и, завязав, бросили оголённую, без трусов на позор и на презрение миру.
      Рано утром, шедший на работу конюх Ефим, обнаружил Анну плачущей.
      – О-о-о-й-й-й, бесы над тобой поиздевались, бесы. Айда, отогрейся и поплачь. Слезами новую жизнь вымолишь. 
Он развязал её и, подняв стонущую и трясущуюся Анну, привёл на конный двор, отогреться, чтоб отдышалась и пришла в себя.
      После этого похабного осмеяния и надругательства Анна с горбатенькой  матерью покинули проклятый посёлок.