Третий день рождения

     В истории, которую я собираюсь поведать, весёлого мало, но хочется начать с позитивных нот, ибо для моей семьи всё закончилось благополучно. Кроме того, Куся будет играть в ней ключевую роль, а поскольку Куся – это животное (если быть совсем точным – кошка), не лишним будет сказать пару слов, касающихся нашей семейной фауны.
     Мой дом с детства не покидали домашние питомцы. Отец – трудоголик, балагур, а по счастливому стечению обстоятельств ещё и историк – всегда любил давать им экзотические прозвища. Была у нас болонка по кличке Навуходоносор, сокращённо – Нава. Одну из своих черепах мы величали не иначе как Веспасиан. Волнистый попугай, принесённый папой на мой пятый день рождения, был наречён Лестригоном*, хотя размером скорее походил на гномика. Даже тараканы на кухне были пронумерованы – Людовик Тринадцатый, Филипп Четвёртый, Вильгельм Второй, Александр Третий и так далее. Не исключаю, что папа вполне мог отличить их друг от друга.
     Единственное животное, на которого у отца не хватило фантазии, была кошка Куся, приведённая в дом вашим покорным слугой. Кличка за ней закрепилась благодаря моему детскому неумению выговаривать слова; вместо на первый взгляд элементарного «кися» я постоянно говорил что-то вроде «куися», вот родители и выделили золотую середину. Котенка решили оставить, тем более что не так давно помер наш последний сожитель – хомяк Малюта Скуратов.
     Дело было в девяностых. Жили мы на Сахалине – там, где подземные толчки случаются настолько часто, что скорее настораживает их отсутствие. Посёлок Н-ск хотя и был, как полагается, скучным и невзрачным, располагался возле градообразующего предприятия, обеспечивавшего жителей кое-каким досугом, жильём и деньгами, на которые можно было по крайней мере кормить семью. Отец работал, я ходил в третий класс, а мама сидела с моей сестрёнкой – полугодовалой Иришкой.
В полночь одного весеннего дня Куся начала суетиться. Папа бодрствовал, разрабатывал какой-то план на смену, поэтому сразу заметил неладное. Сначала она бегала по кругу, словно пытаясь ухватить свой хвост. Потом вдруг замерла, уставившись в одну точку. Затем начала подпрыгивать на ковре, как если бы он превратился в раскалённый лист железа. Доскакав до отца, Куся уставилась на него с мольбой в глазах, а затем принялась волчком крутится по всем комнатам квартиры, здорово шумя.
     Проснулась мама. Немного посовещавшись, родители пришли к выводу, что Куся чувствует беду. Мама с папой являлись, как принято говорить, воинствующими атеистами, но это не мешало им регулярно следовать пословице «Бережёного Бог бережёт». Это не казалось глупым и потому, что наши звери всегда хоть как-нибудь да реагировали на дрожание земли, особенно чувствительна была Куся, но ещё никогда она так не бесновалась. Они разбудили меня, собрали самые необходимые вещи (документы и деньги предусмотрительно хранились в одном месте), и быстренько побежали к машине. Помню, как сейчас, родительский грязно-жёлтый «Запорожец», тускло сияющий под высоким фонарем. В ту ночь мотор затарахтел, по-моему, сильнее обычного, и мне казалось, что от этого звука проснётся весь дом. Но нет – ни единое окно не загорелось.
     Мы направили машину в сторону в О-хи, где жил брат отца. Конечно, дядя Валера слегка удивился бы, встретив нас на своём пороге в два часа ночи, однако родители логично рассудили: если ничего не произойдёт, всегда можно развернуться и поехать обратно, а если разразится буря, то всему острову будет не до сна. Куся продолжала вертеться на заднем сиденье машины: то прыгала мне на колени, больно впивая когти, то спрыгивала на пол. Мама укачивала Иришку, которая начала громко реветь.
     Мы отъехали от Н-ска километров тридцать; было около часа ночи, когда всё вокруг зашаталось, будто земной шар кто-то схватил и начал неистово трясти. Конечно, у страха глаза велики, а глаза детского страха ещё шире, но мне до сих пор кажется, что машину прокрутило вокруг оси раз сто. Было какое-то странное ощущение невесомости и, в то же время, движения, от которого к горлу подступала тошнота; в салоне начался громкий крик. Кажется, к воплям малышки присоединилась ещё и мама. Отец сидел, крепко вцепившись в руль, его глаза широко раскрылись от ужаса, что, впрочем, не мешало ему постоянно оглядываться назад, проверять, всё ли в порядке с семьёй. Нас же болтало по салону, как шарики в лототроне.
Землетрясение длилось всего несколько секунд, показавшихся нам – уж простите за шаблон – вечностью. Когда тряска немного улеглась (хотя отдельные толчки ощущались ещё долго), отец снова повернул ключ зажигания, поскольку машина заглохла, и мы продолжили путь. Возвращаться не хотелось. Думаю, все этого подсознательно боялись, даже несмышлёный я. Если бы папа развернул наш «Запорожец», я бы начал кричать: «Папочка, нет, не надо! Поехали к дяде Валере! Пожалуйста!» Куся успокоилась и свернулась калачиком на моих коленях.
В О-хе, несмотря на ночь, улицы были довольно оживленны: люди выскочили из домов, туда-сюда носились какие-то машины, но существенных разрушений не было, разве что у некоторых домов отвалились козырьки. Дядя Валера выглядел озабоченным, сказал, что связи с Н-ском нет и честно поделился, что у них очень плохое предчувствие. Также они не могли связаться с родственниками жены в В-ом. Мы остались на ночь у дяди Валеры. Квартира была крошечная, поэтому на кровать положили только сестрёнку, мы с мамой легли на полу, а папе была отведена ванная.
     Не скажу, что на следующее утро в О-хе все носились с бешеными глазами, и, вместе с тем, чувство паники витало в воздухе. Все старались разъехаться по дачам; погода была относительно тёплая и полу фанерные загородные дома, в случае обрушения, не смогли бы принести серьёзного вреда. Люди были абсолютно уверены, что явился сам Сатана и прошедшее землетрясение – лишь пролог к грядущим бедствиям, ведь никто из живущих тогда, включая древних стариков, не мог припомнить ничего подобного. К сожалению, наш дачный дом был выстроен из дефицитного кирпича, но выбора не было: оставаться у дяди Валеры, стесняя их семью, было как минимум непорядочно. Кроме того, не имея ещё точной информации о родных, но заранее готовясь к худшему, он потихоньку начал прикладываться к бутылке, при том, что пить не умел.
     Мы поехали под Т-ор, на нашу дачу. Было какое-то странное ощущение: обычно я с нетерпением ждал поездки туда, так как период нашего пребывания за городом знаменовался присутствием обоих родителей, с утра до вечера, чего мне в детстве частенько не хватало. В тот день всё было иначе: вроде дача, вместе, тепло, и, в то же время, будто всё это находилось в мутном зеркальном отражении. Жути нагнетал и тот факт, что вполне ощутимые толчки продолжали носиться по округе, хотя ничем кроме дребезжания посуды, они пока не грозили.
     Мы разложили вещи, немного отдохнули, попытались подключить радио – безуспешно. После обеда отец решил съездить в Н-ск, разведать обстановку, узнать, можно ли вернуться. Те несколько часов, что его не было, мы старались не заходить в дом. Правда, сестрёнке надо было спать, и в это время мама, не отрываясь сидела у кровати, чтобы в случае необходимости тут же схватить Ирку на руки. Я играл на улице, одетый в поношенный тулуп – когда день начал клониться к вечеру, существенно похолодало. Куся, как ни в чём не бывало, лежала на крылечке и мирно дремала.
     Папа вернулся молчаливый, с серым лицом, потрепал меня по голове и направился в дом. Из погреба была выужена вишнёвая настойка, и они с мамой долго сидели на кухне и о чём-то разговаривали. Кажется, в тот день я в первый и последний раз видел маму пьяной. Про меня родители вспомнили ближе к десяти, позвали в дом, уложили спать и сами рухнули в кровать, молниеносно уснув. Сестрёнка, видимо, наоралась за последние сутки и тоже спала крепким сном.
     Я заснул довольно быстро, но проснулся ночью от того, что Куся прыгнула со шкафа мне на пах. Я вскочил и вскрикнул, но родные продолжали спать. Кошка пристально смотрела на меня и впивала когти в одеяло, стягивая его с меня. Затем она соскочила на пол, продолжая как-то агрессивно урчать, и снова принялась кружиться, догоняя свой хвост. Минуты через две я уже тормошил родителей. Первым проснулся папа, мой взволнованный лепет он не понимал, но догадался, что произошло. В этот раз мы собрались ещё быстрее, и выскочили из дома.
     Немедленно уезжать было бессмысленно – окрестности не богаты ни горами, ни высокими строениями. Сестрёнка так и не проснулась, её уложили на заднее сиденье «Запорожца», меня посадили рядом, укутав всё в тот же тулуп. Родители стояли бок о бок у машины и принялись смотреть на дом. Куся вела себя ещё более взволнованно, чем в первый раз. Она носилась, как ненормальная, вокруг родителей, подпрыгивала и временами прорезала абсолютную тишину посёлка громогласным мяуканьем. Родители шептались, что надо бы пробежаться по домам, разбудить постояльцев, если таковые имелись. Но решили, что вряд ли в посёлке кто-то был, кроме нас – за весь день, что мы там провели, не встретился ни один сосед. Небо было чистым и звёздным.
     Прошло минут пятнадцать. Куся куда-то убежала, тишина вокруг убаюкивала, и родители принялись рассуждать о том, что пора бы возвращаться в дом – очевидно, ничего не произойдёт, кошка на этот раз ошиблась. Внезапно землю сильно качнуло, машину тряхнуло так, что на мгновение она застыла на левых колесах; этот же толчок разбудил сестру, а родителей повалил на землю. В посёлке что-то затрещало, рухнуло, с земли взметнулись дремавшие птицы. Через несколько секунд толчок повторился, на этот раз более мощный. Мама вскрикнула, потому что здорово ушибла бедро, снова повалившись на папу, а Иришка начала плакать. В этот самый момент, практически ровно по середине нашего дома появилась трещина. Не прошло и пары мгновений, как правая часть дома поползла вниз, и его крыша с громким треском рухнула – прямо на комнату, где мы спали. Несколько домов в посёлке одновременно сложились, как карточные домики. Больше толчков не было.
     Папа вскочил на ноги и подбежал к машине – удостовериться, что с нами всё в порядке. Мы с сестрой не пострадали, разве что во время второго толчка меня швырнуло на дверь, и я прикусил язык. Мама сидела на земле и с открытым ртом смотрела на то, что осталось от нашего дома.
     Не пострадали только кухня и, как ни странно, сарай, который мы всегда считали хлипким – там хранились дрова и всякая огородная утварь. Отец развёл большой костёр, достал из погреба кое-какие соленья и на этот раз целый ассортимент настоек. Печку гонять было нельзя: она в «Запорожце» работала от бензина и, если использовать её всю ночь, то мы не смогли бы никуда уехать. Мне никогда не забыть этой воистину райской трапезы. Оказалось, что погреб был до отказа забит всякими вкусностями, словно родители давно готовились к апокалипсису.
     Кусю отыскали в углу участка – у компостной кучи. Она лежала там, испуганно прижавшись к земле, нервно перебирая лапками. Мама взяла её на руки и тискала, кажется, не меньше получаса. Потом то же делали мы с отцом – гладили и целовали её, приговаривая слова благодарности. Отец рассказал, что видел наш дом в Н-ске, и поскольку жили мы на втором этаже – то шансов выжить не было никаких. Получается, и тогда и теперь наша Куся спасла нас от неминуемой гибели. Эти дни мы до сих пор отмечаем наравне с днями рождениями. Кошка же спокойно сидела, временами настороженно оглядываясь по сторонам, и равнодушно принимала благодарность, льющуюся со всех сторон. Торжественно была открыта банка с килькой в томатном соусе, которую Куся, немного обнюхав, с удовольствием съела.
Остаток тревожной ночи мы провели в автомобиле. Мама укрылась старой шубой, положив сестрёнку с собой, папа был в простой дублёнке, да и сложится ему пришлось почти втрое, но спиртное творило чудеса – он спал, как младенец, храпел, правда, по-богатырски. Я был в том же дореволюционном тулупе, кроме того, родители дали мне немного вишнёвой настойки, которая горьким теплом разлилась у меня по телу, немного согрев и усыпив.
     Мы решили возвращаться в О-ху. Там провести пару дней, если понадобится, снять номер в гостинице, и решить, что делать дальше. Можно было отправиться в Южно-Сахалинск, а дальше – на материк, родственники были везде; родственники, которых отец часто выручал, что должно было сделать их благодарными...
     На пол пути спустило колесо. Все вышли из машины, отец принялся менять его, мы с мамой разминали ноги, а Куся, выскочив из машины, вдруг снова принялась носиться вокруг нас, забавно подскакивая то на правых лапках, то на левых. Отец испуганно замер, посмотрел на небо, потом на кошку. Приложил ухо к земле, потом выпрямился и снова посмотрел на Кусю. Та продолжала нервничать почти по той же схеме, что и в предыдущие разы. Затем, нахмурившись, папа ловко подхватил Кусю, когда она пробегала мимо, и принялся внимательно осматривать животное – глаза, хвост, лапки. Заострив внимание на её правой задней лапе, отец ухватился за что-то и вытащил перед нашими изумлёнными глазами занозу длиной сантиметра два. Он опустил Кусю на землю, та, опробовав свою свободу, неспешно прогулялась вдоль машины, запрыгнула обратно в салон и спокойно улеглась возле сестрёнки.
- Вот те раз, - сказал папа.

* Лестригоны – племя великанов-людоедов из греческой мифологии

30 августа, 2016 г. М.