IX. Пульс

   
   
   1.
   Первая королева клана - Мария, оценив безрадостное количественное соотношение вампиров Островичи и Надашди, ввела официальное многомужество, надеясь, что там, где потерпели неудачу разум, нравственность, голос совести и прочие абстракции, положение спасёт неумолимый демографический фактор. "Учение Надашди" оперативно обогатилось концепцией прогрессивной, раскрепощённой семьи. Давно уже следовало отбросить обывательское представление о любви: дескать, мужчина и женщина соединяются всего лишь под влиянием личных симпатий, противопоставляя свой замкнутый мирок общественным нуждам. Союз, основанный не на мимолётных страстях, а прежде всего на принципах и ценностях нового, справедливого вампирского общества, будет гораздо более прочным (и плодовитым). Крепкая семья, посвящённая служению высокоморальной политике (в дополнение к разнообразным эротическим связям, которые никто не отменял) - вот лучшая сфера приложения сил. Вампир, наделённый развитым нравственным чувством, осознаёт, сколь важно для будущего воспитание нового, просвещённого поколения, не отягощённого вековыми предрассудками о якобы оздоровляющей роли кровавых ванн. Поскольку женщина вносит достаточный вклад в демографию, вынашивая и рожая детей, почётную обязанность растить их можно делегировать мужчинам. Следовательно, мужчина вполне обойдётся одной женой, тогда как женщине понадобится несколько мужей (ведь воспитание потомства - хлопотный и долгосрочный проект, а женщине нужно время, чтобы заниматься политикой). В итоге семья, понятая как социально-этический долг, приняла у Надашди довольно разветвлённую структуру даже географически, так как свободные от предрассудков супруги не обременяли себя ни общим хозяйством, ни собственно сожительством, изредка созваниваясь, чтобы радостно обменяться новостями из семейной жизни, или случайно встречаясь на официальных мероприятиях с возгласами: "Сколько лет, сколько зим!" Многомужество дало всходы в виде отменных рождённых кэлюме, которые продемонстрировали значительно более высокие ментальные способности, чем у пробуждённых вампиров, и превратилось в клановый "традиционный семейный уклад" при том, что своих мужей-Надашди у королевы Марии не было ни одного: она вообще не жаловала флирт.
   В отличие от первоосновательницы, её преемница - королева Кристина считала, что нет лучшего способа усилить своё политическое влияние, как обзавестись свеженьким, с иголочки, трудоспособным мужем, естественно, образованным, амбициозным, с положением в обществе и природными данными, не внушающими тревогу за генофонд потомства. Мужчин, не годившихся на то, чтобы выйти за них замуж, Кристина просто не рассматривала, некогда было. То есть рассматривала, конечно, в первые лет двадцать-тридцать своей жизни, а потом занялась строительством той самой прогрессивной семьи и построила весьма большую. Идеология Надашди нашла у Кристины живой отклик, словно создавалась специально для неё. Кристина искренне считала, что честно выполненный социальный долг - это и есть истинная любовь. Светлого чувства у неё набежало на четырёх мужей и дюжину отпрысков, и Кристина не собиралась на этом сворачивать свою бурную общественно-сексуальную деятельность, сохранив в свои двести семьдесят шесть лет девическую свежесть чувств, жизнерадостность и оптимизм, а также страсть в свободное от государственных дел время потанцевать на балах. Трагическая смерть одного из мужей в застенках Островичи временно омрачила её настроение, но не сломила дух; Кристина произвела в семье некоторые перестановки, посадила парочку своих дочерей в Совет (чтобы приглядывали за кланом, пока она будет в отъезде) и отправилась в путешествие, чтобы развеяться, а заодно и присмотреть достойного кандидата на замену почившему мужу (раз уж так вышло). Примерно в то время, когда ещё не закончилась так называемая "пушкинская" эпоха, но уже началась так называемая "николаевская", вампирская королева впервые посетила заснеженную Россию и осталась довольна петербургской архитектурой, после чего произвела выборочное знакомство со статями русских мужчин, которые нашла вполне удовлетворительными, если не считать "никуда не годной дисциплины". "Поддаются ли русские мужчины дрессировке?" - интересовалась бойкая красавица у более опытных в этом отношении местных дам и получала неопределённые ответы. "Те, которые попонятливее, - в общем, да", - признала наконец одна из них, и, полагаясь на её стадевяностолетний опыт, Кристина повнимательнее присмотрелась к великосветской публике, но ничего убедительного не обнаружила. "Повальная, неистребимая страсть к рисовке и мотовству, неадекватная самооценка, находящаяся в прямой зависимости от количества выпитого", - таков был предварительный диагноз. На другой чаше весов была непосредственная близость к богатствам суровой природы и загадочной культуры, что должно же было как-то запечатлеться в местном геноме? (Из всех мужских достоинств геном особенно волновал Кристину). Так и не придя к окончательному выводу, она плескалась в волнах бальных приливов и отливов, пока наконец её не вынесло на маскарад в императорском дворце, где она и встретила своего будущего четвёртого (или пятого, смотря как считать) мужа (который пока ещё об этом не знал).
   Честно говоря, князь Дмитрий Константинович был стопроцентным олицетворением того самого диагноза, который напрашивался Кристине в отношении русских мужчин вообще. В хорошем настроении - обворожительный собеседник, изобретательный любовник, знаток старинного оружия, археологических редкостей и книг, князь Воронцов в полнолуние, в межсезонье, а также во время геомагнитных бурь - в общем, в те несчастливые периоды, когда у психически неуравновешенных людей случаются обострения - впадал в чёрную меланхолию, любил выпить и проиграть в рулетку миллион-другой. Это всё выяснилось постепенно, а тогда, в новогодней феерии Зимнего дворца, увлечённые мысленным обменом любезностями представители кровососущей элиты не заметили, как протанцевали семь вальсов подряд. Кристина чувствовала, как в белом вихре русских метелей к ней возвращается весеннее настроение и в сердце расцветают подснежники.
   "Может быть, всё дело именно в несметных богатствах этой страны? - размышляла Кристина, увозя новоприобретённого поклонника с царских увеселений в своей карете и рассчитывая, с какой степенью интенсивности следует предаться с ним любви (и следует ли вообще). - Может, если на время извлечь его из этой рассеянной и давящей атмосферы, он придёт в более дееспособное состояние?"
   - Я, возможно, позволю себе некоторые отношения с тобой... но только если ты будешь сопровождать меня в путешествии, - озвучила она. Дмитрий Константинович захлопал пушистыми тёмными ресницами: он не привык простирать свои планы дальше ближайшего вечера. - А чему ты удивляешься? Я направляюсь на юг, в Персию, - пояснила Кристина. Князь неуверенно посмотрел в окно, но оттуда подсказки не поступило. - Ты поедешь со мной или нет? - в третий раз активизировалась прекрасная дама, и в её серебряном голосе послышались нетерпеливые нотки. Дмитрий Константинович почувствовал, что надо думать быстрее.
   - Да... конечно, - осторожно согласился он, и Кристина вздохнула с облегчением, как учитель, которому удалось добиться правильного ответа от безнадёжного двоечника.
   - Вот и отлично, - удовлетворённо подытожила она и откинулась на спинку сиденья, рассеянно расстёгивая серебристую шубку, - под нежным мехом разноцветными огнями блеснуло бриллиантовое колье. - И учти: мы сейчас приедем ко мне в дом, так вот, мои слуги - не для еды. Я придерживаюсь того правила, что конспирация позволяет взять от жизни гораздо больше и с большим комфортом, чем глупая резня. Я хочу оставить после себя добрую память, - приступила Кристина к прощупыванию идеологической почвы, естественно, умолчав о своей истинной роли в войне кланов. - А ты что по этому поводу думаешь? - небрежным тоном поинтересовалась она, глядя в окно на проплывающие мимо фонари и снежинки и всерьёз опасаясь, что настоящий момент как раз и будет первым случаем, когда его светлость задумается над собственными жизненными принципами.
   - Как скажешь, - с готовностью откликнулся князь, очевидно, чутко уловивший основную тенденцию предстоящего сезона, и добавил после глубокомысленной паузы: - А мне, в общем-то, всё равно.
   
   
   1.
   В приватной обстановке заграничная гостья оказалась раскрепощённой красавицей, блистательной и холодной, как зимний день, хохотушкой и большой любительницей мороженого. Всё время путешествия князь наслаждался ролью особо ценного предмета багажа, который с почестями перевозят из отеля в отель, а в ночной тиши распаковывают, чтобы полюбоваться. Он успел заметить даже, что в свободное от него время спутница бывала чем-то занята, хотя её делами не интересовался, как и вообще какими-либо делами. Однажды - где-то на исходе путешествия, в Восточной Европе - ему были представлены три ужасно похожих на Кристину надменных личности, одна мужского и две женского пола, оказавшиеся её детьми; Дмитрий Константинович с уважением отметил про себя, что меры безопасности, сопровождавшие семейную встречу, были достойны политических заговорщиков (князь, ещё в бытность свою человеком, имел некоторое отношение к работе тайной полиции).
   Момент истины наступил неожиданно. В роскошном лифте солидного (то есть только для вампиров) отеля изысканная пожилая дама обратилась к нему как бы невзначай:
   - Так это вы - будущий муж королевы Кристины?
   Дмитрий Константинович чуть не выронил часы, на которые смотрел, прикидывая, успеет ли кого-нибудь убить перед свиданием с возлюбленной, которая предпочитала вредные для здоровья замороженные полуфабрикаты, и от неожиданности спросил: "Кого?", - хотя следовало бы спросить: "Кто?"
   - Кристины Эскабр-Надашди, - ослепительно улыбнулась дама, выплывая из лифта. - Вы ведь с ней приехали?..
   Дмитрий Константинович был крайне возмущён тем, что его не поставили в известность о фактах, о которых он не только не спрашивал, но даже и не думал.
   - Мне теперь называть тебя "Ваше Величество"? - с места в карьер начал он выяснение внезапно обнаруженных отношений, в то время как обвиняемая сторона, сидя среди кружевных подушек в кокетливом корсете из лебяжьих перьев, намеревалась приступить к утренней порции мороженого.
   - Можешь называть меня "госпожой", как обычно, - милостиво разрешила она.
   - Почему ты не сказала, что ты - королева?!
   - А это имеет для тебя значение? - невозмутимо поинтересовалась Кристина, вертя в изящных пальцах изящную ложечку.
   - Как... ну... конечно! Это, как-никак, существенный факт твоей биографии... - князь слегка смешался: Кристина подловила его на слове. Теперь выходило, что он интересуется её жизнью, как будто она ему небезразлична! - К тому же получается, что ты, насколько я слышал, замужем... - Дмитрий Константинович рассчитывал уколоть любовницу упрёком, но понял, что снова попал впросак, поскольку в ответ прозвучало снисходительное:
   - Ты тоже можешь стать моим мужем, если хочешь.
   - А может, и хочу! - запальчиво возразил князь и тут же мысленно выругал себя за несдержанность: до сего момента у него и мысли не было о женитьбе. - Впрочем, разговор сейчас не о том! Почему ты меня обманывала?! - вернулся он в более безопасное русло обвинений и тут же почувствовал, что слово "обман" здесь не совсем уместно: он не интересовался, она и не докладывала. Кристина царственно сняла с верхушки мороженого ягодку клубники и отправила её в рот, после чего обратила на неосмотрительного любовника строгий взор.
   - Дмитрий. Разговор сейчас о том, как ты видишь будущее наших отношений. Напрягись, пожалуйста, и подумай, для разнообразия, прежде чем ответить.
   Князь насупился, но совету добросовестно внял, подспудно чувствуя его справедливость. Он думал целую минуту.
   - Я бы... ээ... конечно, хотел... и дальше с тобой... встречаться.
   - Если мы поженимся, ты будешь встречаться со мной, когда захочешь, - твёрдо пообещала Кристина.
   Дмитрий Константинович, которого всю дорогу преследовало ощущение смутной угрозы, понял, что его предчувствия сбываются самым ужасным образом, и слегка оробел.
   - А... сколько мужей... у тебя уже было... до этого? - неуверенно осведомился он, чтобы потянуть время, и принялся лихорадочно перебирать в памяти подозрительные слухи о бесхитростном шведском многомужестве.
   - Если считать тех, кто сейчас жив, ты четвёртым будешь, - сообщила Кристина, орудуя ложечкой.
   - А... если посчитать тех, кого нет... с нами?..
   Кристина заметила его замешательство, отвлеклась от мороженого и мягко улыбнулась.
   - Тогда ты будешь пятым. Разница, как видишь, небольшая.
   Дмитрий Константинович всё же не совсем успокоился.
   - А отчего... тот... умер?.. - с трудом выговорил он; ему раньше как-то не приходилось расспрашивать женщину о личной жизни, и он не представлял себе, до чего скользкое это занятие - на каждом слове можно оступиться и нечаянно взять на себя какие-то совершенно неожиданные обязательства.
   - Не волнуйся, он умер не в постели, - насмешливо пояснила Кристина, - я никого не перегружаю супружескими обязанностями. Он умер по естественным причинам: его убили Островичи.
   - А... - безнадёжно подытожил князь.
   - А мне сейчас русский муж будет очень кстати, - уверенно продолжила Кристина, отставила опустошённую вазочку, сунула маленькие белоснежные ножки в украшенные лебяжьим пухом туфельки и подошла к зеркалу. - Я давно планирую обзавестись резидентом в вашей стране, так что тебе, ваша светлость, представится удобный случай поработать.
   - Мне? Поработать?.. - повторил Дмитрий Константинович, как во сне. Он даже не сразу понял, что именно имеется в виду: ему представилось, что злая судьба в лице прекрасной безжалостной дамы заставит его чистить улицы от снега.
   - Да, друг мой! Поработать! Ты в первый раз слышишь это слово? Ну да не в последний! - обнадёжила его Кристина. - Мы, конечно, состряпаем с тобой приличных детишек, и они тоже будут работать, но ты же не отправишь собственных детей на совершенно неизведанную территорию?
   Тут мысль князя перескочила с ужасной перспективы стать русским резидентом Надашди на ещё более ужасную перспективу завести с Кристиной детей. Воспоминание о надменных отпрысках возлюбленной - всех, как один, высоких, темноволосых, белокожих и желтоглазых, так уязвило его, что он даже собрался с мыслями в достаточной мере, чтобы попытаться возразить.
   - Кстати, Кристина, твои дети... Они все так ужасно похожи на тебя! - упрекнул он. - Ни за что не скажешь, что они от разных отцов...
   Кристина отвлеклась от зеркала и бросила на злосчастного кандидата в мужья прохладный взгляд.
   - Ты считаешь, что дети, похожие на меня, - это какие-то не такие дети?..
   - Нет, но... - Дмитрий Константинович замялся. - Замечательные...
   - Дети, похожие на меня, - это гарантированно отменные дети! Высший сорт! - внесла ясность Кристина и рассеянно извлекла из простой дорожной шкатулки небольшую корону, в которой, как ехидные взгляды, горели крупные жёлтые топазы. - Чего ещё желать?..
   - Но... я хотел бы... чтобы в моих детях было и что-нибудь от меня...
   - Так никто и не мешает тебе принять самое деятельное участие в их воспитании, - ответила Кристина, и ехидное выражение топазов сменилось изумлённым. - Наоборот, я же сказала: ты увезёшь своих детей в Россию и сделаешь из них первоклассных шпионов... Клану Надашди необходимо укреплять свои позиции по всем направлениям, - озабоченно добавила она. - С тех пор, как в Чейте к власти пришла одна моя бывшая родственница, Виктория Лавей, Островичи совсем стыд потеряли. Эта женщина бесчувственна и груба, как лесной кабан, скажу я тебе... Обезвредить её будет непросто... В общем, я даю тебе уникальный шанс внести почётный вклад в процветание расы. - Кристина выдержала паузу. Поскольку Дмитрий Константинович не сообразил, что пора давать положительный ответ, тонкие брови дамы неодобрительно сдвинулись. - Слушай, ваша светлость, если ты будешь так медленно вникать, я подыщу себе в мужья кого-нибудь другого. Хоть ты мне и понравился, - великодушно добавила она.
   - Когда свадьба? - быстро сказал князь. Точёные черты Кристины несколько смягчились.
   - Вот это уже предметный разговор. Организацией свадьбы займись сам, мне некогда. Насчёт моего платья - уточнишь размеры у придворной портнихи. Она уже не в первый раз этим занимается и всё сделает, как надо. Список приглашённых оставляю на твоё усмотрение, ты человек светский, всё понимаешь. Не забудь передать даты и расписание мероприятий моему секретарю, чтобы для меня всё это не оказалось сюрпризом... И... - Кристина прервалась на мгновение, как бы проверяя, всё ли учтено. - Ах, да, Дмитрий!.. - отложив корону, она пересела к новоприобретённому жениху на колени, нежно завладела его рукой и проникновенно заглянула ему в глаза. - Почему бы тебе не признаться мне в любви?..
   
   
   7.
   Велиал (деловито):
   - Так, ну всё, я вывожу Влада и другие запасные души, которые будут работать с Тамарой.
   Сорвахр (в ужасе):
   - Маленькие велиалята!
   Велиал (строго):
   - Не "велиалята", а правящая династия!
   Сорвахр (в неослабевающем ужасе):
   - Куча маленьких, холодных как снег велиалят!..
   Велиал (устало):
   - Сам ты куча.
   (весело, Эве):
   - А удачно я тебе подсказал насчёт многомужества?
   (довольно)
   Очень удобный социальный институт!..
   Эва и ещё несколько кэлюме (в глубокой задумчивости).
   Аллат (одобрительно):
   - Ну ты простой как пять копеек!..
   
   
   1.
   В юности Влад был уверен, что станет безупречным разведчиком. Его готовили к этой профессии с детства, развивали память, внимание, многослойную психическую защиту от чтения мыслей и энергетических атак. На тренировках он показывал блестящие результаты и к выпускному классу возомнил, что работать в спецслужбах - вообще плёвое дело. Он мог без усилий вытерпеть голод, ранение серебром и в жизни не помнил случая, когда бы ему пришлось потерять хладнокровие - до первого визита за стены закрытой Королевской Академии, где обучались предельно политизированные кадры... Хорошо ещё, что никакого задания не было - просто знакомство с большим шумным миром, в котором предстоит работать, практически неформальное... Тогда Влад понял, что единственным, первым и последним экзаменом для него будет жизнь, которая пройдёт мимо него, которой он лишён.
   Раньше он искренне недоумевал, когда слышал о какой-то особой привязанности сургов к ромеи, и считал семью пунктом в общем плане добросовестного выполнения социальных обязательств. Но когда увидел вампиров Островичи, и особенно - их женщин, жизнь в клане Надашди показалась ему прозябанием от первой до последней секунды. Было бы наслаждением просто находиться рядом с такой возлюбленной, ловить горячие взгляды, принимать её обволакивающий алый свет... Ну и, собственно, такого рода наслаждения - то есть "просто находиться рядом", без малейшей перспективы более серьёзных отношений - его будущая профессия грозила предоставить в переизбытке. Истинную близость, доступную представителям высшей расы - эспальдо, прикосновение любви к душе, а не к телу только - разведчик не мог себе позволить, чтобы не выдать себя.
   Конечно, Влад научился сдерживать свои чувства, прежде всего потому, что отдавал себе отчёт: завяжись у него - в обход всех "невозможно" - интрижка с кем-нибудь из ромеи Островичи, отношения не продержались бы долго. Влад был принцем своего клана, а Островичи - врагами. Верность принципам была важнее любви. Влад понял и принял, что для клана придётся пожертвовать личным счастьем, и никогда никому не говорил, что если бы речь шла только о его личных интересах, он выбрал бы совсем другую жизнь.
   Зато он мог позволить себе сколько угодно смертных любовниц... Вступая в необременительные связи с безликими земными девушками, у которых можно было перехватить люмэ, а потом при помощи лёгкого гипноза вовсе стереть свидание из легкомысленной головки, Влад представлял себе роскошных самок враждебного клана, таких естественных, свободных и жадных до удовольствий... Учитывая вольные нравы Островичи, ему пришлось придумать, а потом реализовать хитроумную тактику уклонения от близкого знакомства с коллегами по резиденции клана в России, но... в итоге вышло, что при встречах с ромеи Милой - главой российского посольства, проявлявшей - не без инструкции "сверху", разумеется - особенно рьяный интерес к невзрачному (как она в глубине души считала, и Влад это отлично слышал) новичку, ему значительно труднее было скрыть своё влечение к ней, а не шпионскую деятельность, и порой - в уединении - Влад искренне смеялся над идиотизмом своего положения... Смертные девушки были хороши тем, что по крайней мере не могли прочесть его мысли, от которых Влад и сам нередко приходил в ужас.
   Правда, оставались ещё более-менее непричастные к войне кланов ромеи, и хотя определённый риск в таких отношениях был, но... жить вообще вредно, от этого умирают.
   
   
   1.
   Линда считала себя счастливо вышедшей замуж. Они с мужем вместе уже больше двадцати лет. Конечно, за это время бывало всякое... Стив иногда выпивал... Но раньше пил больше. А в сравнении с её первым мужем... Стив, по крайней мере, помог ей растить дочку, когда Дэвид исчез в неизвестном направлении. Позже удалось вытребовать алименты через суд, но сумма с официальной зарплаты всё равно получалась смехотворная... Так что Стив заменил девочке отца. А позже Линда родила Эрика, их общего со Стивом ребёнка, и это ещё больше укрепило их отношения, ведь мужчины, как правило, мечтают именно о наследнике, сыне. Правда, наследовать после Стива было особо нечего, но всё равно мальчик считается более престижным ребёнком, чем девочка... что бы там ни говорили об эмансипации, а традиционные нравственные нормы никто не отменял. Отец Линды, пока ещё жил с мамой, любил повторять, что феминистки - это всего-навсего несчастные, неудовлетворённые женщины.
   Через пять лет после рождения сына они со Стивом наконец-то поженились - Линда настояла - без лишней помпы, у них тогда были финансовые трудности: Эрик часто болел, да Линда и не настаивала на пышном торжестве, помня предыдущую свадьбу - Дэвид тогда напился, и первую брачную ночь она провела, пытаясь вызволить новоиспечённого супруга из полицейского участка. А теперь... Вполне счастливое, респектабельное семейство. Линда, конечно, подозревала, что муж изменяет ей - иногда, в командировках - а однажды они чуть было не развелись из-за молоденькой фотомодели, которая, впрочем, быстро нашла покровителя побогаче и поспешно исчезла с горизонта добропорядочной четы. Сына удалось пристроить в престижный колледж... Дочь вроде живёт с каким-то, старше её в два раза, то ли дельцом, то ли мошенником, Линда не лезла в их отношения - где уж ей советы давать - авось девочка сама как-нибудь устроит свою личную жизнь... она симпатичная, умненькая... а не устроит - так оно, может, и к лучшему. По нынешним делам, ещё неизвестно, как женщине лучше: замужем или самостоятельно. Потому что замужем - это всё равно самостоятельно, только ещё и выходки мужа терпи...
   Но Линда сейчас уже не в том возрасте, чтобы "жить для себя", - поезд ушёл. И она всегда осуждала подружек-ровесниц, заводивших молоденьких любовников едва ли не напоказ. Всё-таки ценность семьи не только в сексе... есть ещё чисто человеческие отношения... общее хозяйство... обязательства, в конце концов. И даже если муж во всех отношениях далёк от идеала, нужно хотя бы поддерживать презентабельный фасад.
   Вооружившись такими убеждениями, она привыкла твёрдо не замечать повсюду извечную картину хамского флирта мужчин с малознакомыми спутницами и хамского же пренебрежения к спутницам, знакомым слишком хорошо. Время от времени Линда сопровождала мужа на светские мероприятия (поехать по клубам с подружками так ни разу и не решилась, тем более что вообще не любила вечеринки), внушала себе, что довольна, и утешилась бы, наверное, мыслью, что нормальных мужчин не бывает в природе - если бы не та встреча...
   Учитывая разницу в возрасте, ей логичнее было бы называть его мальчиком, он выглядел на тридцать, не больше, но странно: в отличие от многих знакомых Линде мужчин, которые, даже выйдя на пенсию, продолжали вести себя как недалёкие капризные подростки - взять хоть её собственного мужа - этого молодого на вид незнакомца она смело назвала бы именно мужчиной. Она вообще не представляла себе, что такие люди бывают в реальности, он выглядел как пришелец с другой планеты - даже кожа как будто светилась, а глаза... в жизни не видела таких пронзительных глаз, они горели, как топазы. Впервые Линда позавидовала своим более бойким ровесницам, сама она даже в юности не решилась бы пофлиртовать с таким красавцем - привыкла довольствоваться мужчинами другого сорта, но теперь понимала подруг... а незнакомец сидел один, созерцал сквозь ночной дождь вывеску на противоположной стороне улицы и, судя по расслабленной позе и отрешённому выражению лица, даже никого не ждал...
   Тут на входе в зал - ресторан был крошечный, элитный, столики наперечёт - послышался шум, на который трудно было не обратить внимания: кокетливый женский смех, шелест роскошного букета, стук каблучков и оживлённая болтовня троих очень внимательных спутников изящной молодой дамы. Линда не поверила своим глазам, узнав в гостье - без сомнения! - свою бывшую однокурсницу, Виолетту! За двадцать восемь лет она нисколько не изменилась!
   - Виолетта! Это ты? - воскликнула она прежде, чем успела подумать.
   - Не может быть!
   - Вот так встреча!
   - Подумать только!
   Когда шквал бессмысленных восклицаний пошёл на убыль, получилось, что компания вновь прибывших как-то незаметно осела за их столик - деловым партнёрам Стива пришлось потесниться: муж бросил на Линду недовольный взгляд, а на очаровательную гостью - оценивающий; впрочем, Виолетта этого не заметила, так как разглядывала зал и пару раз помахала знакомым - в том числе, Линда заметила, и желтоглазому красавцу возле окна - тот в ответ вежливо склонил голову.
   - Ты совсем не изменилась, кажется, даже похорошела! - с упоением защебетала Линда; нудные деловые разговоры мужа утомили её до смерти. Виолетта в ответ залилась своим неподражаемым смехом.
   - А как ты?
   - Замужем... Сын учится. Дочка работает. Всё нормально.
   - Понятно.
   - А ты замужем?
   - Я-то?.. - Виолетта, казалось, удивилась. - Да как сказать... По большей части нет... Вот, - она почему-то с гордостью указала на одного из своих спутников. - Представляешь, Уолтер согласился поработать со мной! Разве ты не знаешь?.. Он работал с Андреа Бочелли и Кристиной Агилерой! Разве я не сказала?.. Мы будем вместе записывать мой первый альбом!.. - и Виолетта пустилась в замысловатые рассуждения о блюзе, периодически одаривая спутников лучезарной улыбкой, в то время как одинокий красавец отвлёкся от окна и созерцал рассказчицу таким взглядом, словно именно от неё зависела вся его жизнь.
   - Слушай, ты что, знакома с тем молодым человеком? - понизив голос, поинтересовалась Линда, когда удалось вклиниться между длинными пассажами с перечислением разных звёзд эстрады, их продюсеров и звукорежиссёров. - Он так на тебя смотрит!
   - О, господи, с Владиком, что ли?.. - Виолетта слегка повернула отягощённую пышными локонами и бриллиантовыми булавками головку и послала лучезарную улыбку, для разнообразия, за интересовавший Линду столик; незнакомец отвернулся и снова стал смотреть в окно. - Да мы с ним, можно сказать, друзья детства!..
   - По-моему, он хочет устроить с тобой вечер воспоминаний. Прямо сейчас, - ляпнула Линда и ужаснулась: кажется, она сама стала выражаться не лучше заядлых сплетниц! Виолетта заливисто рассмеялась, а потом серьёзно заметила:
   - Он-то, понятно, хочет, но вот у меня совершенно нет времени!.. - взглянула на изящные бриллиантовые часики и снова затянула про свой неотвратимый будущий успех на музыкальной сцене. Однако у "Владика", очевидно, имелись на вечер диаметрально противоположные планы, потому что когда будущая звезда блюза в сопровождении свиты покинула ресторан, её молчаливый поклонник целенаправленно вышел следом. Линда с любопытством понаблюдала в окно непродолжительную перепалку возле парковки, после чего Виолетта усталым жестом отправила троицу воротил шоу-бизнеса восвояси, а сама отбыла с "другом детства".
   Линда даже не позавидовала, хотя никогда в жизни, ни до, ни после, не читала в облике мужчины столько мольбы и надежды, нежности и преклонения - а ведь сама ещё в далёкой юности старательно уверила себя, что так не бывает... Она только с отвращением покосилась на свою законную половину и поняла, что ни мгновения своей никому не нужной семейной жизни не была самой собой.
   
   
   1.
   Первая половина ночи смешалась для Влада в водоворот из серых простыней в номере дешёвого отеля, рассыпанных по ним лепестков роз из распотрошённого букета Виолетты и её шёлкового, обволакивающе прохладного тела. Виолетта за полтора века с момента их последней встречи успела окончательно распрощаться с моральным кодексом клана (он знал об этом из донесений, а теперь прочёл в её мыслях, что это правда) и (что было приятно, хоть и немного грустно) превратилась из аристократически-меланхоличной девочки в надменную особу с железной волей, умеющую раздразнить мужчину и заставить пресмыкаться - а ведь когда-то обижалась до слёз из-за того, что её дразнили "дамой с фиалками" (она появилась на первом балу с этими цветами, они шли к её бархатным глазам - белое платье и тёмные цветы, а вообще она была неприметной, застенчивой...) Под утро он более-менее пришёл в себя - по крайней мере перестал машинально шептать ей дурацкие признания и комплименты, которые сам тут же забывал, и членораздельно подумал о том, что неплохо бы найти где-нибудь часы и взглянуть на них... Часы обнаружились на полу среди других вещей Виолетты, Влад понял, что вовремя вспомнил об утреннем рейсе в противоположный конец света и устало рухнул обратно в кровать.
   - Боже, ты просто принцесса ночи, - выдохнул он. - И я бы охотно побыл твоим рабом ещё, но мне нужно завтра быть в Москве.
   - Ты не мог найти гостиницу поприличнее? - возразила дама, окидывая придирчивым взглядом номер, в котором брошенные в беспорядке вещи постояльцев выглядели, как инопланетные артефакты.
   - Обожаю наркоманские притоны, - рассмеялся Влад. - Меня это заводит.
   Виолетта тоже улыбнулась, очевидно решив, что он шутит; на самом деле соответствующие вкусы выработались у Влада вследствие долгого общения с Островичи.
   - И куда подевался Влад, которого я знала? - с улыбкой заметила Виолетта. - Принц, от которого я мечтала получить предложение руки и сердца, в то время как он бросался в девчонок камнями и гонял верхом на чёрном, как смоль, коне через поля?..
   - Ты мечтала выйти за меня замуж? - рассеянно удивился Влад и закурил, небрежно бросив на ветхий зеркальный столик свою золотую зажигалку рядом с её бриллиантовыми часами.
   - Я мечтала выйти замуж за какого-нибудь принца, - поправила Виолетта. - Не обязательно за тебя, хотя ты казался мне симпатичным... и я непременно развернула бы в отношении тебя бурную военную кампанию, если бы ты не бросался камнями так метко...
   Влад рассмеялся.
   - Странно, я ничего об этом не помню... Ну, а как ты сейчас? Чем занимаешься? - Влад с неудовольствием заметил в своём сознании профессиональный интерес и безуспешно попытался его отогнать.
   - Ты же слышал, - Виолетта пожала точёными плечами. - Увлеклась шоу-бизнесом, хочу петь... Соблюдаю практически все законы... Я в общем-то согласна с той идеей, что иногда бывает даже полезно вписаться в людское общество... Хотя наша семья порвала все связи с кланом после той "реформы" в Совете.
   Влад заставил себя пропустить фразу мимо ушей. На самом деле речь шла об успешно раскрытом заговоре против королевы Кристины, но, к сожалению, в глазах рядовых кэлюме всё выглядело так, будто Её Величество самовольно отправила полкабинета в отставку и посадила на освободившиеся места своих детей. Хорошо ещё, до рядовых кэлюме не дошла правда о том, что "отправленные в отставку" чиновники были на самом деле расстреляны прямо в зале заседаний, потому что правительственную резиденцию пришлось брать штурмом.
   - А у тебя какие новости?
   - У меня?.. - Влад вздохнул. - Работаю... в Москве.
   - О, боже! В этой дыре?..
   - Там родился мой отец.
   - Что-то такое припоминаю... - Виолетта наморщила безмятежный лоб. - Он был местным князем, что-то в этом роде?..
   - Там уже давно нет князей... Одни секретари. И я тоже - секретарь... - Влад с отвращением загасил сигарету. Виолетта окатила его сочувствующим взглядом прозрачно-синих глаз, правильно истолковав затянувшееся молчание.
   - А ты не думал о том, чтобы уйти?.. - тихо спросила она. Влад отрицательно покачал головой и поспешно поднялся с кровати. Конечно, пора было собираться, но вместо того, чтобы светски попрощаться и озвучить подходящие к случаю ничего не значащие слова, он вдруг застыл перед зеркалом, в котором не отражался, и ответил сам себе на вопрос.
   - Да я постоянно об этом думаю. На протяжении последних ста пятидесяти лет... Как видишь, пока не пришёл к окончательному решению, - он устало провёл рукой по лбу. Всё-таки воздержание до добра не доводит: начинает тянуть на ненужную откровенность. - Иногда кажется - всё. Уйти... вообще уйти. Из клана. Из обоих кланов. Забуриться в какую-нибудь клоаку... сколотить секту, например... собрать толпу дураков, изобразить из себя бога - у нас ведь многие так делают... у нас... я расу в целом имею в виду. И ужраться. Вот ужраться, как свинья, хоть раз в жизни. Не потому, что я так уж крови хочу, а просто... от всей этой мерзости. Раз другие так живут, значит, и мне - можно! Я, что ли, особенный?! Мне больше всех надо?.. Вот только... я понимаю... что просто не смогу себе это простить. И рядовым кровососом жить тоже не смогу. Зная, что вокруг творится... Память никогда не уйдёт. - Влад вздохнул. - Я думаю, что Островичи, на самом деле, угоднее богу. Они, по крайней мере, не ноют. Живут, жрут и радуются. А мы... Ни два ни полтора.
   Виолетта поёжилась.
   - А может, тебе жениться? - оживилась она, нащупав более близкую себе тему. - Не обязательно же так рвать все связи... с прошлым... как ты сказал. Просто... чтоб была семья, близкие. Я, например, усыновила двоих ребятишек из людвы... Это сейчас модно... Может, мы и правда сверхлюди, а, Влад? - Виолетта беспечно улыбнулась этой приятной мысли.
   - Не смогу, - Влад не стал вдаваться в объяснения, что больше всего на свете ему нравились женщины Островичи. - Я сам не знаю, зачем живу, ну и что я скажу детям? "Здравствуйте, дети, я понятия не имею, кто я и почему, а семью создал от скуки. Добро пожаловать в реальный мир!"
   Виолетта рассмеялась.
   - По-моему, ты всё усложняешь. У них и может и не возникнуть такого вопроса, "кто ты и почему". Папа - этого достаточно.
   Влад отмахнулся.
   - У грудничков, конечно, не возникнет вопросов. А потом?.. - он посмотрел на часы, поколебался и снова закурил. - Иногда вроде кажется, что всё нормально... не хуже других. Живу, могу позволить себе что угодно - в материальном плане, я имею в виду - вроде даже пользу какую-то приношу... А порой... думаешь... Взять, что ли, да и выехать на солнце в какой-нибудь модной машине с откидным верхом... А потом думаю: вдруг я, в последний момент, пожалею, что сделал это?.. А вернуться назад уже не смогу... Ну и вот, продолжаешь жить, ждать непонятно чего... Пусть уж лучше убьют естественным путём. Иногда даже хочется, чтобы меня поскорее убили. А потом смотришь на весь этот бардак, который они устраивают... и, кажется, взял бы и передавил всех голыми руками. Короче... ерунда какая-то, - грустно резюмировал Влад и посмотрел на отражение сломанного вентилятора под потолком.
   - Да, Влад, хорошо, что я родилась не такой умной, как ты, - озадаченно протянула Виолетта. - Зато ты, говорят, осчастливливаешь смертных девушек направо и налево? - добродушно улыбнулась она, очевидно, припомнив какую-то сплетню.
   Влад помялся; если о его интересе к женщинам Островичи никто не знал, поскольку проявить этот интерес было технически невозможно, то о его романах с представительницами людвы благополучно ходили слухи.
   - Для кэлюме я - чей-то десятый муж или сто десятый любовник, - отшутился он. - А для земных девушек - прекрасный принц...
   - Влад, поверь, - рассмеялась Виолетта, - для нас ты тоже вполне достаточно прекрасный...
   - Кстати, что это была за "встреча двух давних подруг"? - вдруг нахмурился Влад, вспомнив предыдущий вечер. - Почему ты не применяешь гипноз? Ты ведь не стареешь, - упрекнул он. Виолетта растерялась: она уже и думать забыла об этом инциденте.
   - Я... и не ожидала, что Линда меня узнает. Так давно не виделись, - оправдывающимся тоном пояснила она.
   - Я понимаю, всего не предусмотришь, но в таких случаях надо применять гипноз задним числом. Затирать память. Ты не представляешь, какими неприятностями может обернуться неосторожно оброненное слово ничего не подозревающего человека, - недовольно заметил Влад, погасив сигарету; настал черёд Виолетты вздыхать. - Охотники на вампиров - не сказка, пойми это. Они действительно существуют. Могу сообщить, что их умело консультируют наши добрые друзья из соседнего клана, через Ватикан. Так умело, что за последние сто лет от рук охотников не погиб ещё ни один вампир Островичи. А Надашди и вольных - около семидесяти убитыми. Будь осторожнее. - Виолетта устало откинулась на подушки; Влад обвёл убогий интерьер внимательным взглядом в поисках, не забыл ли чего. - И вообще, лучше не дожидаться, пока тебя внезапно узнают и бросятся бурно приветствовать, вереща во весь голос от восхищения твоей молодостью и красотой. Не так трудно постоянно мониторить толпу и, чуть только встречается сомнительное направление мыслей, сразу исправлять. Это надёжнее.
   Виолетта с совершенно измученным видом завернулась в простыню.
   - Ох, ты действительно погряз в политике дальше некуда!.. - проныла она. - Как хорошо, что я всё-таки не вышла замуж за принца...
   - Да о чём ты так беспокоишься? - удивился наконец Влад и привычными движениями застегнул на белоснежных манжетах топазовые запонки - жёлтые искры ехидно сверкнули в темноте. - Я бы на тебе и не женился.
   Возмущённая таким неожиданным поворотом беседы, Виолетта даже села на кровати, изящно приоткрыв красиво очерченные розовые губы.
   - Ну ты нахал! - потрясённо выдохнула она.
   
   
   7.
   Чалэ:
   - Прошу внимания, мы подходим к моменту судьбоносного знакомства Тамары и Влада.
   Аллат (возбуждённо):
   - Ах!.. Бэльчик!..
   Велиал (хладнокровно):
   - Нет, мы не "гульнём" и не "зажжём". Мы будем делать всё в строгом соответствии с программой, которую ты сама же и написала!
   Аллат (разочарованно):
   - Ах!.. Бэльчик!..
   
   
   1.
   Дьёрдь и Виктория иногда бродили по ночному Будапешту от нечего делать, причём Дьёрдь имел обыкновение фонтанировать идиотскими идеями, а Виктория наблюдала за их реализацией с любопытством естествоиспытателя, так что под конец прогулки оба оставались довольны. Также оставалось много убитых и раненых, но в общем-то без них можно было и обойтись. Вот и сейчас высшее руководство высшей расы брело по облезлому проулку в глубоком внутреннем взаимопонимании, сосредоточенно соображая, что бы такое сотворить.
   - О, давай цветов купим, - в результате глазения по сторонам Дьёрдь обнаружил приткнувшийся на углу мрачного дома цветочный ларёк.
   - Нафиг? - деловито уточнила Виктория.
   - Да я не знаю, хочется чего-то, - пояснил Дьёрдь, и они направились к освещённым пронзительно-белым светом пластиковым вёдрам.
   - Мне, пожалуйста, ведро, - вежливо попросил Дьёрдь, кивнув на огромную охапку багровых роз на длинных ножках, и пожилая продавщица посмотрела на него с сомнением, видимо, пытаясь определить степень алкогольного или любовного опьянения. Рассеянный мужчина лет тридцати в невзрачной полуспортивной тёмной куртке и высоких ботинках на шнуровке и молчаливо застывшая поодаль высокая женщина в модном серебристом плаще, с рассыпанными по плечам кроваво-рыжими волосами, так же мало походили на романтических влюблённых, как и на кого бы то ни было ещё. - Я возложу их на могилу моих безрадостных воспоминаний, - пояснил мужчина, пока продавщица пересчитывала розы, причём по его проникновенному тону трудно было понять, шутит он или говорит серьёзно. - Воспоминания, правда, ещё не умерли, но кто знает, может быть, они поймут намёк и наконец издохнут? - тем же элегическим тоном продолжил кавалер, а дама прыснула. Продавщица назвала сумму, и поскольку предыдущий риторический вопрос остался без ответа, мужчина перешёл к более насущной теме, обернувшись к спутнице со словами: - Тори, у тебя деньги есть?
   Женщина задумчиво полезла по карманам.
   - Вечно ты ходишь без кошелька.
   - Я не имею привычки платить, - непринуждённо пояснил кавалер, и дама снова прыснула. - Но сегодня что-то настроение законопослушное... - Мужчина извлёк из кошелька дамы несколько купюр, причём сказал: - Сдачи не надо, - и потащил из "ведра" непослушную охапку мокрых, шипастых роз. Дама, хихикая, наблюдала.
   - Хочешь, возьми себе немного? - предложил он.
   - Не, они колючие, - поморщилась Виктория.
   - Ну и хрен с тобой. Тогда я всё понесу, - подытожил Дьёрдь и поудобнее перехватил охапку, откуда уже свесилось несколько цветов, грозя выпасть на асфальт. Так они прошли несколько улиц, являя собой довольно необычный вариант гуляющей пары: задумчивая женщина с засунутыми в карманы руками и довольный мужчина с огромным букетом и мечтательным выражением лица, - пока не вышли к реке.
   - О, давай взойдём на мост, и я брошу цветы в реку, - обнаружил Дьёрдь ещё один объект для приложения сил. Виктория молча повернулась и пошла вдоль набережной.
   "Взойдя на мост", Дьёрдь залез на каменную ограду - видимо, чтобы чувствовать себя ближе к природе, а Виктория посмотрела в воду и со скучающим видом отошла.
   - О, прекрасная река, - нараспев начал Дьёрдь, глядя в блестящие чёрные волны, - прими сии розы, ибо мне они не нужны, хоть и нравятся, - Виктория прыснула, а Дьёрдь стал разбрасывать розы торжественными широкими жестами, не без усилий отдирая некоторые из них от своей куртки. После чего, провожая уплывающие цветы растроганным взглядом, он обратился к ним с прочувствованной речью. - О прекрасные розы! Ваш век был коротким - как я вам завидую. Срезанные безжалостной рукой, вы были проданы за горсть грязных бумажек, чтобы кануть без возврата в тёмные воды вечного безмолвия, а также и Дуная, и не совсем понятно при таких раскладах, на кой ляд вы вообще вылупились из своих семян. Надеюсь, потусторонний банк генетической информации растительного царства примет к своему божественному сведению ваш мимолётный, но нежный аромат, который я, откровенно говоря, не почувствовал, потому что у меня отсутствуют обонятельные рецепторы. А я пойду напьюсь, и да пребудет с нами ненависть Великого Господина Ктулху! - продекламировал он, размахивая над невозмутимыми водами Дуная руками, как итальянский тенор в опере Верди, и с выражением человека, честно выполнившего нелёгкий, но почётный долг, слез с ограды. Виктория давилась смехом, хотя давно уже отвернулась и смотрела не на растаявшие в темноте цветы, а на приближавшийся к мосту с противоположной стороны прогулочный катер. Прощальной речи над цветами Дьёрдю показалось мало, он сделал над печально журчащим Дунаем рокерскую "козу" и похоронным голосом запел песню "Ohne dich" группы "Rammstein". У него был превосходно модулированный драматический баритон, способный передавать тончайшие оттенки в том числе и тех чувств, которые вовсе не предполагались в оригинале песни, так что его музыкальные экзерсисы быстро привлекли внимание отдыхающих на теплоходе, особенно если учесть, что он при этом ещё обменивался с трясущейся от смеха Викторией величавыми движениями из хорошо известного им обоим по позапрошлому веку бального танца менуэта. Некоторые зрители даже стали подпевать, и под дружный финальный вопль, прославляющий одиночество "с тобой и без тебя", Дьёрдь и Виктория отвесили друг другу старинный поклон, а с теплохода зааплодировали. Вампиры, повиснув друг на друге, расхохотались.
   - Блин, - подытожил Дьёрдь. - Ну чё? Розы утоплены, голос у меня, кажется, сел - надо меньше орать на ветру. Пойдём, что ли, ужрёмся?
   - Людва называет это: "охотиться", - авторитетно поправила Виктория, прочитавшая среди прочей коммерческой макулатуры пару вампирско-любовных романов.
   - Лишнее доказательство, что они используют только пять процентов своего мозга, - согласился Дьёрдь, спускаясь с моста.
   - Интересно, а сколько мы, кэлюме, процентов используем? - глубокомысленно заметила Виктория. Дьёрдь бросил на неё задумчивый взгляд, а потом дружески обнял за плечи и ласково пояснил:
   - Это смотря кто, Тори. Некоторые - вот я, например, - используют сто процентов. А некоторые - например, ты - приблизительно ноль.
   - Ты - сто процентов? - возмутилась Виктория. - Ну, это ты себе льстишь! И, кстати говоря, если ты считаешь себя в сто раз умнее меня, то, к твоему сведению, сто, помноженное на ноль, тоже будет ноль!
   
   
   1.
   Королева Виктория, любившая назначать встречи в неожиданных местах, поджидала Мишеля на заваленном мусором заднем дворе облезлого байкерского клуба, верхом на "харлее". В тусклом свете единственного - над дверью в здание - фонаря неприветливо поблёскивали многочисленные металлические заклёпки, а также хитрые глаза нахальных "фрейлин" - таких же отмороженных стерв. Насколько же со смертными женщинами проще! Мишель заставил себя не поморщиться, зная, впрочем, что его обычное выражение лица тоже трудно назвать приятным. Её Величество, будучи рождённой, могла не замечать ни темноту, ни вонь, а Мишеля "неформальная обстановка" раздражала, хотя он понимал, что избранное место встречи - лишь ещё одно испытание изобретательной на такие штуки королевы. Все подданные Виктории знали, что сама она, если нужно для дела, не брезгует никакими условиями - то есть абсолютно никакими, а потому Мишель молча протянул интересовавшие её документы, мысленно отмахиваясь от насмешливых, любопытных, дразнящих, презрительных, равнодушных и прочих взглядов "фрейлин", как от надоедливого комарья.
   - Что с тем? - Виктория была, как всегда, предельно кратка.
   - Владислав Евгеньевич Сухоруков, 1850 года рождения...
   - Это проверяли?
   - Была запись на человека с таким именем в церковной метрике... Её нашли ещё в советские времена, перед тем, как архив сожгли... Он или нет - неизвестно.
   - Дальше.
   - Родители - обедневшие дворяне... умерли от тифа, остался сиротой... в четырнадцать лет... воспитывался у родственника, запойного алкоголика... примерно тогда же произошло перерождение.
   - В таком юном возрасте?
   - Редкость, конечноЈ но бывает.
   - То есть он пробуждённый?
   - Утверждает, что так.
   - Это проверяли?
   - Насколько удалось заглянуть ему в память... похож.
   - "Похож". Я знаешь, на кого бываю похожа? Есть кто-нибудь, кто может сообщить о нём достоверные сведения?
   - Если вы имеете в виду женщин, то... кое-какие связи были, но... не с теми, за чью надёжность я мог бы поручиться.
   - Поздравляю!
   - Ваше Величество, он сидит на бумажной текучке. Я не могу каждому сотруднику посольства залезать в душу. Честно говоря, не понимаю, почему в качестве контрольного образца выбран именно Сухоруков. Примерно половина наших москвичей вызывает гораздо больше вопросов и вообще никак не проверена. Во время Второй Мировой войны, например, вся эта путаница с документами... и потом - орды неопознанных кэлюме, каждый из которых может оказаться рождённым Надашди.
   - Допустим... И что же он делал в эти свои четырнадцать лет? До того, как пришёл к нам?
   - Скрывался где-то... потом примкнул к социал-демократическому движению... Среди людвы был известен как четыре разных террориста. В итоге на него вышли наши люди.
   - Как он объясняет отсутствие близких отношений с ромеи клана?
   - Да чего тут понимать? - Мишель покосился на "фрейлин". - С людвой, в определённом отношении, удобнее... Это, конечно, сокращает наши возможности держать его под контролем... Согласен, есть такая проблема.
   - Вот что. Первую же смертную девушку, с которой у него возникнут достаточно длительные отношения, похитить и отвезти в закусочную. Проследите только, чтобы она не сразу умерла. А потом подробно рассказать ему об этом. И установить круглосуточную слежку. Пусть его держат под наблюдением сильные телепаты. Сам и займись.
   
   
   1.
   Совещание закончилось, но Джулия, сидевшая в основном для проформы, специально дождалась, пока остальные разбредутся по своим делам, зная привычку Мишеля уходить последним. Её манёвр был встречен недоверчивым взглядом и выражением лица "не больно ты мне и нужна". Джулия с мысленным вздохом плавно выбралась из-за стола и принялась за работу: в конце концов, она отдыхала от него несколько месяцев, теперь можно и потерпеть.
   - Как дела? - промурлыкала она, прижавшись к нему всем телом.
   - Обыкновенно.
   - Что делаешь сегодня вечером?
   - Обойдусь без тебя!
   - Поменьше пафоса, Мишель, тебя это не красит! - "Хотела бы я знать, что тебя вообще красит". - Не пытайся взять меня на голос, как этих несчастных одиночек, которых ты склоняешь на сторону сотрудничества с законом в своём подвале.
   - Ты сколько не звонила?
   - Откуда? Из Антарктики? Брось, - ей наконец удалось в буквальном смысле припереть привередливого кавалера к стенке, и дальше дело пошло на лад: под её поцелуем он несколько смягчился.
   - Ты делаешь со мной всё, что захочешь, - грустно заметил он.
   "Во всяком случае всё, что из тебя можно сделать", - подумала она, а вслух сказала:
   - Чепуха. Просто признай, что быть безжалостным главой московских ищеек тебе иногда надоедает... Я никому об этом не скажу, - она снова мягко поцеловала его, - и тебе тем более выгодно принять моё предложение, что я скоро уезжаю. - Она выскользнула из его объятий, а он бросил на неё внимательный и тоскливый взгляд.
   - Когда? - помимо воли вопрос прозвучал глухо и недовольно - с ним всегда так: не успеешь уговорить, сразу приходится оправдываться. Джулия засмеялась слегка деланным смехом.
   - Ах, боже мой, Мишель, у нас будет целая неделя! А потом я должна буду смотаться в Токио, японцы обещают нам новое оборудование. Знаешь, эти ледовые раскопки не так уж плохо продвигаются!
   Он вздохнул и красноречиво промолчал; очевидно было, что профессиональные успехи любимой женщины - последнее, что может его взволновать.
   - Ах, Мишель, да перестань! - Джулия снова перешла в наступление и повисла у него на шее. - За это время я успею тебе до смерти надоесть, и ты об этом знаешь!..
   В отговорке была доля правды. Мишеля Юсупова никак нельзя было назвать дамским угодником; он, может, и хотел бы держаться обходительнее, но надолго его не хватало. Слежка, пытки, погони - вот его стихия, а в постели - более грубого любовника было ещё поискать, так что постоянные отношения с ромеи ему не светили - слишком дурной характер. Джулия связалась с ним отчасти от скуки - для редких наездов в Москву удобнее было держать постоянного любовника, а не тратить время на флирт каждый раз с новым мужчиной - отчасти из-за негласной политики клана: держать крупных руководителей отдалённых резиденций под присмотром. Джулия не любила его, и он это знал, а сам незаметно привязался к ней потому, что она единственная готова была его терпеть. Отношения с ним напоминали изматывающую борьбу, и если бы Джулии приходилось проводить с ним больше, чем пару недель в год, она бы его, наверное, просто убила. Ей нравились ласковые, послушные мужчины, а Мишеля даже в Чейте знали как "жутко ядовитого типа, которого каждый раз приходилось приручать заново" - так Джулии охарактеризовала его одна дама, знакомая с ним ещё по царской России, и Джулия готова была подписаться под этим утверждением на основе собственного опыта.
   Впрочем, в течение вечера - после снежной пустыни Джулия не отказала себе в удовольствии проехаться по дорогим кабакам - у Мишеля хватило такта не слишком часто смотреть на часы, за что Джулия мысленно решила его вознаградить, когда они останутся наедине, и терпеливо выдержала сдобренную плётками и верёвками сексуальную акробатику без малейшего проблеска истинной близости столько, сколько он просил. Для самой Джулии секс без эспальдо просто не имел смысла, и добро бы Мишель сам получал от этого удовольствие, но похоже было, что садистская прелюдия требуется ему исключительно для того, чтобы излить избыток злобы. Когда он наконец устал издеваться над её телом, она быстренько оседлала его и в несколько минут довела до такого экстаза, что он кричал от наслаждения. Естественно, тут на него нашло сентиментальное настроение, он стал клясться, что никого в жизни так не любил - Джулия это слышала сто раз (и не только от него). Она придирчиво изучала оставленные им синяки и думала о том, где бы подзаправиться люмэ. Впрочем, нет, она лукавила, говоря себе, что совсем ничего не чувствовала - заглянуть ему в душу было не так-то просто, и оттого особенно приятно.
   
   
   2.
   Семья Юсуповых свято чтила патриархальные традиции, поэтому, хотя князь владел богатыми загородными поместьями с множеством слуг и блистательным дворцом в столице, его дети сызмальства усвоили, что ничего нельзя. Все, кроме отца, чувствовали себя дома, как в гостях, и во всём должны были отчитываться перед хозяином. Мишель с младшим братом и двумя маленькими сёстрами рос на попечении нянек и гувернёров, потом где-то в деревне, потом в юнкерской школе, а когда вдруг каким-то образом очутился в доме уже двадцатилетним молодым мужчиной, неожиданно для себя обнаружил, что отец - которого он за всю жизнь не так уж часто и видел - ему окончательно осточертел. В присутствии главы семейства только и было разговоров, что о наследстве и негодном поведении сыновей, о которых Александр Павлович, к слову сказать, не знал ровным счётом ничего, и не желал знать, и гордился этим: для исполнения родительского долга было, по его мнению, вполне достаточно "приучить молокососов знать своё место". Общение в кругу семьи сводилось примерно к следующему:
   - Ты, Мишка, рожу-то не криви. Нет чтобы уважить старика, испросить разрешения, как полагается, он - шмыг за дверь, только его и видели! Напрасно пренебрегаешь отцом, авось я тебе ещё пригожусь! Слышал я, за Сонечкой твоей больше пятидесяти тысяч не дадут: известно - племянница, не родная дочь... А там, глядишь, и самому тебе, Мишка, жить станет не на что: всё на монастыри откажу! Младший-то не лучше растёт - такой же вострый! Про девок не говорю: баб и за людей считать совестно... - по мнению Александра Павловича, именно в таком тоне следовало интересоваться жизнью подрастающего поколения. Честно говоря, покладистая, но с точки зрения Мишеля совершенно безликая молоденькая Софи, племянница князя Арсеньева, была из тех девушек, которыми Мишелю и в голову бы не пришло интересоваться, тем более что его вполне устраивали поездки в весёлый дом с такими же, как он, никому не нужными повесами, но из факта неравнодушия самой Софи к Мишелю отец почему-то счёл нужным сделать выводы, идущие значительно дальше планов сына. Несколько раз Мишель выслушал отповедь молча; потом начал чувствовать раздражение. Он и рад был бы посоветоваться о важных вопросах жизни со старшим другом, но отец на эту роль никак не подходил: со старым болваном и погоде-то заговорить было тошно; поэтому со временем Мишель обнаружил, что у него в присутствии отца как бы отключается слух, а однажды неожиданно для себя, как-то даже машинально, прервал складную речь Александра Павловича собственным замечанием:
   - А мне без разницы, - несколько пар удивлённых глаз обратились к внезапно подавшему голос отпрыску: почтенное семейство сидело за обеденным столом и, по обыкновению, все, кроме кормильца, молчали. - Лишай наследства хоть сейчас, я без твоих денег не пропаду, - не повышая голоса, продолжил Мишель. - Только перестань об этом болтать без умолку, надоел. - Мишель бросил салфетку на стол и поднялся. Уже у двери его настиг придушенный хрип Александра Павловича:
   - Ты как с отцом разговариваешь?.. Ты как с отцом?!
   Мишель спокойно обернулся.
   - Будешь меня оскорблять - ты мне не отец, - негромко, но отчётливо пояснил он. - Ври да не завирайся, старая сволочь.
   Целый день домашние ждали, чем разрешится буря, когда Мишель вернётся домой (он как ни в чём не бывало поехал то ли на службу, то ли по каким-то своим делам, по обыкновению никому не доложившись). Однако ничего особенного не произошло. Мишель вечером вёл себя непринуждённо и даже приветливее, чем обычно, Александр Павлович прятал глаза, а о наследстве в доме Юсуповых с тех пор как-то не вспоминали.
   
   
   1.
   - Так что же, отец не лишил тебя наследства? - улыбнулась Джулия. Мишель отмахнулся.
   - Какое наследство? Как революция началась, не до семейных дрязг ему стало. Всех перестреляли, всё разграбили. Да я и не жил уже с ними.
   - А та девушка?
   - Какая?..
   - Ну, невеста-то.
   - Да не была она никогда моей невестой. Ничего... Умерла. Ещё до того. До революции, в смысле.
   Джулия подождала продолжения и сделала из паузы правильные выводы.
   - Ты её убил?
   - Ну, ты уж так прямо: убил, - поморщился Мишель. - Нет, всё было романтично... Как сейчас в фильмах показывают. Наведывался к ней в качестве загадочного принца ночи, через окно. И она умерла чин чином, от заражения крови.
   - А как же духовные терзания? - засмеялась Джулия. - Признался бы, что ты - чудовищное порождение Пульса, но жаждешь быть, как все лохи, и потому предлагаешь ей руку, сердце и всё остальное! Глядишь, она бы сомлела. Быть женой упыря - это ведь невероятно сексуально!..
   - Может быть, для неё это и было бы невероятно, а для меня - скука смертная, - прозаично подытожил Мишель и позвонил в разделочную гостиницы. Джулия обрадовалась: очевидно, пока она барахталась в его мыслях, он успел почувствовать её голод, а может, и прочёл кое-какие мысли в ответ - впрочем, ей нечего было скрывать - и пока она жадно глотала угощение, чувствуя, как наливается новыми силами каждая клеточка тела, он поцеловал её в плечо и сказал:
   - Я ужасно жалею, что не могу быть тем, кого бы ты любила.
   
   
   1.
   А несколько дней спустя её обезглавленное тело нашли неподалёку от его дома, в парке, и похоже было на то, что убили её где-то в другом месте, а труп специально подбросили ему под окна. Совпадение это, охотники, чья-то месть - ему или ей? - или очередная попытка запугать главу службы безопасности клана - так и осталось неизвестным. Мишель гонял всех вампиров в округе, и подчинённых, и тех, кто вообще никогда о нём не слышал, как грешников по кругам ада, убийц искали, но не нашли.
   
   
   1.
   После того, как Мишель в очередной раз облаял отдел дознания по телефону, в кабинет вполз секретарь, и на этот раз Мишель посмотрел на него с каким-то особенным отвращением. Серенький, никогда не повышающий голоса, боязливый, сутуловатый, обожающий бумажную возню: хлебом не корми, а дай что-нибудь проверить и перепроверить. Информаторы сообщали, что с людвой Влад Сухоруков держался понаглее, но Мишелю был знаком такой типаж: со смертными - сверхсущество, а с равными себе - полное ничтожество. Именно такие и выбирали себе обычных, земных любовниц... "А сам ты?" - трезво возразил внутренний голос, и в памяти промелькнули бесчисленные жертвы вампирских оргий, а поверх с новой силой вспыхнул образ Джулии - её апельсинного цвета платье казалось кусочком весёлого лета в мрачной переговорной, хоть она и прилетела из Антарктиды - как он обрадовался, увидев её здесь, и какая она была жизнелюбивая, яркая... Джулия занималась научными исследованиями, археологией, и не производила впечатление человека, способного нажить влиятельных врагов...
   - Михаил Александрович, - прервал его мысли негромкий голос секретаря, со свойственным ему одному занудством зачитывавшего от слова до слова сугубо формальный ежедневный доклад, суть которого сводилась к тому, что ничего особенного не произошло. На лице у Сухорукова читался вопрос: "Вы нездоровы?", - который по обыкновению был заменён на более обтекаемое: - Вы меня слушаете?
   - Нет, - сквозь зубы сообщил Мишель и больше не проронил ни слова. Сухоруков воспринял это как намёк и перестал бубнить.
   - Что-нибудь случилось? - после паузы поинтересовался он голосом, означавшим, что лично ему, Владу Сухорукову, - всё равно, пусть хоть серебро с неба посыплется.
   - А то ты не знаешь, - с досадой огрызнулся Мишель; он не сомневался, что обыски вокруг его дома уже стали притчей во языцех по всей Москве.
   - Вы имеете в виду... эту ромеи, Джулию да Сильва? - ровным голосом уточнил Сухоруков, и тень мысли пробежала по его лицу. - Я уверен, что расследование дела завершится в самое ближайшее время, - заключил он и зашелестел бумагами, явно намереваясь снова начать читать в точности с того слова, на котором остановился.
   - Кому она могла помешать? Бред какой-то! - почти против воли воскликнул Мишель, обращаясь преимущественно к самому себе. В компании таких вот бумагомарателей его как будто кто-то за язык тянул. От природы неразговорчивый, привыкший быстро принимать решения, он готов был петь, плясать и с воем бегать по потолку, лишь бы не слушать бубнёж серых пиджаков. Влад Сухоруков прервал словесный поток на время, в которое вместилась вежливая пауза, и родил ещё одну бессодержательную фразу:
   - У всех кэлюме много врагов. Впрочем, не берусь строить версии. Я не был знаком с этой женщиной.
   
   
   1.
   "Не был знаком, пока не убил на днях", - текли мысли Влада, пока он гнал машину прочь от Москвы - сам не знал куда, хотелось развеяться - хоть минуту вздохнуть свободно - а потом придётся возвращаться, прерывать работу никак нельзя, его держали под наблюдением, и он это знал. С того самого дня, как похитили Тамару, на него постоянно давили, или ему казалось, так что, может быть, суета вокруг этого убийства несколько отвлечёт внимание Островичи от его скромной персоны, - но он сделал это не по расчёту, а из ненависти и мести, которые просто не мог больше выносить, и теперь тщательно вспоминал каждую подробность своего последнего разговора с Юсуповым, раздумывая, не выдал ли чем себя - потому что перед глазами у него так и стояла Тамара, голая, истерзанная - этот подонок сам же и рассказал ему, как издевался над ней, не особо заботясь скрывать свои мысли, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что эта сколь очаровательная, столь и внезапная откровенность с подчинённым не случайна - они опять его в чём-то подозревают, но почему?.. И та же Тамара стояла перед глазами, когда он случайно встретил на безлюдной набережной Джулию, знакомую по досье на самого же Юсупова, - нападать на неё было рискованно, хотя Влад был уверен, что круглосуточную слежку с него сняли - Тамару похитили около года назад, и её, может, уже вообще нет в живых, - а ещё где-то в уголке сознания упрямо ворочалась недобитая мысль, что глупая любовница мерзавца ни в чём, ровным счётом ни в чём не виновата, и всё же Влад не смог не отсечь ей голову, и место той, умирающей мысли заняла другая: "Это тебе за Томку, сволочь!" - и стало хоть немного, но легче.
   
   
   1.
   Дина никогда не боялась стрелять. Ей казалось, что умереть в бою - это прекрасно, и, таким образом, убивая своих врагов, она оказывает им неоценимую услугу. Однако вне штурмового отряда она даже не задумывалась о смерти. Не то чтобы избегала мыслей о ней, просто они, кажется, и не приходили. Дина мечтала научиться сочинять стихи, но хорошо получались у неё одни только эпиграммы. А ведь как, наверное, изящно было бы: выйти в кружок поклонников и озвучить не какие-то там пошлые намёки, а стихи собственного сочинения!.. Дина была убеждена, что настоящей принцессе, коей она по рождению являлась, к поэтической внешности не помешал бы поэтический дар, но, как видно, кроме кратких команд по рации ей пока нечего было сказать.
   Однажды ей приснилось, что она попала в окружение. И смерти точно не миновать. И её охватила такая паника, показалось так рано умирать, что она стала высчитывать: как бы вырваться за счёт своих людей, какие приказы отдать, чтобы её прикрыли, а сама она смогла бы сбежать. На этой мысли она проснулась, и ей потом всю жизнь было стыдно. Потому что главный-то ведь вопрос не в том, умрёшь ты или нет, - все смертны, но важно - как ты умрёшь. Отойти без суетных мыслей, в покое - пусть хоть серебро с неба сыплется - в мире со своей душой встретить вечность - вот что занимало Дину, и никогда она не была до конца в себе уверена, потому что заранее такие вещи не решишь.
   Влад, её брат, очень серьёзно относился к религии; Дина порой даже завидовала ему, сумевшему найти утешение в каких-то абстрактных идеях. Сама она считала, что есть в твоей душе бог или нет, будет ясно только в момент смерти.
   А когда её отряд и правда попал в окружение, пытаясь вызволить смертную девушку, за которую просил Влад, она вдруг успокоилась, потому что поняла каким-то безошибочным чутьём: вот и всё. И хотя телепатическая битва развернулась не на шутку - долгое время вообще ничего не было видно - её всё-таки ранило в конце концов, и она мимоходом заметила, что успела прорваться дальше, чем рассчитывала, хотя уйти им всё равно бы не удалось - против пулемётной очереди с вертолёта никакой телепат не устоит; и ещё успела подумать, что придурковатые костоломы Островичи не сообразили взять пленных - хотя кого они могли искать в провинциальном притоне - а какая была бы добыча, Дина Эскабр. Эта смешная мысль мелькнула вместе с занесённым над её головой ножом, а последняя была - что она желает мира всей земле, и больше ничего не желает.
   
   
   7.
   Аллат:
   - Так, ну вот! Я переродилась! Бэльчик, было так мило с твоей стороны отчасти за меня погибнуть! Но основная работа у нас с тобой ещё впереди! Как говорится: умереть за женщину проще, чем жить с ней!..
   Велиал:
   - Уф... Лучше скажи: как ты себя чувствуешь? Всё это было так ужасно!
   Аллат (возбуждённо):
   - Ах!.. Да! Ужасно! Я чувствую себя тошнотворно интересно и омерзительно восхитительно.
   Дора (недовольно):
   - Как я устала этого садиста, Мишеля Юсупова, играть! Между прочим, я его держу, Аллат, специально для тебя! Я требую льгот при поступлении в солярный свинарник.
   Аллат (обеспокоенно):
   - Да у меня там уже и на льготные места очередь.
   Чалэ (деликатно):
   - Господа, о свинках потом. Сейчас у нас более насущные проблемы. Надвигается масштабная перспектива разнообразного секса. Кто-то должен взять на себя мужскую часть работы.
   Сорвахр (с улыбкой):
   - Золтан, ты не хочешь сменить позицию наблюдателя на что-нибудь более полезное для общего дела? А то погиб ещё при падении Пульса, хитренький такой!
   Чалэ (проницательно):
   - И надеется, что про него все забыли!..
   Золтан (насупившись):
   - Как всем отлично известно, я испарился на Солнце, чтобы выяснить, как смерть влияет на душу в условиях Земли!
   Аллат (кокетливо):
   - Зажжём?..
   Золтан (опасливо):
   - Но мы же решили, что должен быть резерв. Я в запасе! И потом, у меня есть одна небольшая душа в клане Маршан.
   Ио (зловеще завывая):
   - Спрятавшись в подземном храме, кто угодно станет ой каким нравственным! А вот не угодно ли попробовать безудержного секса!
   Золтан (сосредоточенно сопит):
   - Безудержного секса?..
   (настороженно)
   Ну, что с вами поделать?.. Пусть будет безудержный секс.
   
   
   1.
   Ни за что бы не поверил, что можно влюбиться в женщину, увидев её за едой, но случилось именно так.
   Они возвращались с вечерней прогулки - Тамара тайком провела его на репетицию цирка: она любила в тумане пробираться под колосники и смотреть обрывки номеров, особенно огненное шоу, ¬- а на обратном пути внезапно оголодала и, примчавшись в Чейте, вытребовала себе миску рублёной человечины, в которую совсем не по-дамски полезла руками, роняя кровавые капли на элегантный кремово-белый брючный костюм (который, кстати, уже успела порядком измазать, лазая по балкам под крышей цирка).
   Внезапно Джин понял, что видит перед собой совершенно незнакомого человека, какую-то другую женщину. Не то чтобы изменилось её лицо... Но Джин впервые заметил, что её карие глаза отбрасывают вино-красный отблеск; они были как две реки цвета тёмного пламени, и эта горячая волна так и разливалась вокруг, согревая и обжигая...
   Всё дело в том, что Джин считал Тамару на удивление недалёкой, и к тому же слабой как ромеи - с чего герцог назвал её Розовым Бриллиантом Чейте, невозможно было понять... до этой минуты. Из любопытства Джин постарался уделить ей побольше внимания, и чем дольше ухаживал за ней и наблюдал, тем необычнее и привлекательнее она казалось. Она как будто вовсе не стремилась ему понравиться, хотя принимала знаки внимания с простодушным удовольствием, не старалась произвести впечатление... Он порасспрашивал о красавице и выяснил, что с ней требовалась бережность и предупредительность. Сплошная пресная романтика - его немного смутила такая перспектива: он любил сильные впечатления, азартные, жестокие любовные игры, похожие на поединок... а здесь, выходит, придётся чуть ли не нянчиться, как с ребёнком? И всё же он чувствовал, что если не пойдёт до конца, её дразнящий образ будет его тревожить. Она затягивала, обволакивая своим нежным светом, как ароматом цветка.
   Когда они наконец остались наедине, он уже ни о чём не думал. Запомнил только холодный перестук длинных жемчужных нитей, которые свешивались между её полных белых грудей до пупка, и терпкий, свежий аромат лилий в её темных кудрях - когда он расплетал её сложную причёску, осторожно извлекая длинные костяные булавки... Странно, в этот раз не было ни одной багряной волны - она оказалась такой нежной, такой нестерпимо невинной... У него было ощущение, что он купается в сливках. Она, вжавшись в пышную пуховую перину, только прерывисто вздыхала и всхлипывала от страсти; в какой-то момент он подумал, что просто не сможет остановиться. К концу их встречи он уже готов был рыдать, вымаливая передышку от её божественных ласк. Теперь он предпочёл бы, чтобы она проявила жестокость, которая заставила бы его протрезветь, но наслаждение не кончалось... Наконец она успокаивающе погладила его по плечу, взглянула на часики (которые отказалась снимать) и деловито заявила, что ей пора уходить, потому что она договорилась поездить по магазинам с подругой... но, добавила она, заметив отчаяние на его лице, если ему так хочется, они могут встретиться... нет, завтра она занята... послезавтра. Он прижал её перламутровую ручку к губам. Она нацарапала его имя в своём ежедневнике (чтоб не забыть или с кем-нибудь не перепутать) и выплыла, как луна, забрав с собой добрую половину блаженства и света. Он тоже вскоре ушёл, чувствуя, что и на мгновение не сомкнёт глаз на кровати, источающей её пряный аромат.
   
   
   1.
   Их следующее свидание прошло так же, как и предыдущее: она была беспечна и нежна, а он просто сходил с ума. Тамара была такой щедрой, как ни одна другая ромеи, но его всё навязчивее преследовало ощущение ненужности, своего ничтожества перед ней. Казалось, его можно было с равным успехом заменить на любого другого мужчину, или вообще на неодушевлённый предмет - она и не заметит. Жив он, умер - ей без разницы. Она купалась в чувственных ощущениях, которые ей дарили любовники, а какое значение её любовь имела для кого-то конкретно - ей было всё равно.
   В то же время он заметил в ней и некоторую напряжённость, скованность... Скрытая, глубоко запрятанная, но она была. Он понял это по слегка застывшим линиям её плеч, поясницы. Да и её молчаливость наводила на размышления. Может, она просто считает, что с мужчинами вообще не о чем разговаривать? Ему некстати вспомнились запуганные земные девушки. Как ни странно, она чем-то напоминала их. Может, у неё были свои причины держаться так отстранённо?
   Для начала он решил слегка размять её тело, чтобы она расслабилась. Она отреагировала с видимым удовольствием. Поглаживая мягкую, как цветы, атласную кожу, перламутровую, с нежными тенями, спину и плечи, бёдра с очаровательными ямочками, он снова почувствовал волну какого-то неутолимого желания. Вроде бы она была близко, но в то же время так далеко!..
   - Ты так хорошо делаешь массаж, - хихикнула Тамара в подушку. - Здесь все что-то умеют, одна я бесталанная...
   Он жадно приник губами к её гибкому позвоночнику, поглаживая восхитительные округлые бёдра.
   - Я бы не сказал, что ты... совсем ничего не умеешь... - глухо проговорил он, борясь с мучительным желанием облизать её с головы до ног.
   - Что ты имеешь в виду? - искренне удивилась она. Джин стал целовать её спину.
   - Нелегко мужчинам... забыть... твою нежность... - с трудом пояснил он, чувствуя, что её ослепительное тело так и плывёт у него перед глазами, словно молочная река.
   - Если тебе нравится, то зачем забывать?.. - она обернулась через плечо и плеснула на него ярким янтарным светом своих глаз.
   А и в самом деле?.. Этот вопрос застал его врасплох.
   - Не знаю... - он отстранился. Может, это он что-то неправильно понимает?.. - Странно... когда я с тобой, меня иногда вдруг охватывает тоска... - он рассеянно провёл смуглой ладонью вдоль её сияющего тела. - Как будто... я хочу вспомнить что-то... но не могу.
   Он отвернулся и поднялся с кровати. Признаться, он жалел о том, что поделился с ней своими мыслями. Похоже, кроме секса её ничего не интересовало. Да и потом, объяснение вышло довольно скомканным. Он, кажется, сам не понял, что хотел сказать. Бросив на неё настороженный взгляд из-под ресниц, он с удивлением заметил, что Тамара как будто задумалась.
   - Да... иногда... я тоже что-то такое чувствую... - словно нехотя призналась она, завернулась в простыню и тоже встала.
   От её слов он почувствовал себя ещё более неловко. Получалось - "принеси то, не знаю что".
   - Может, это Пульс?.. - она подошла к раскрытой двери на веранду и встала в звёздном проёме, сама как призрачная смесь серебра и теней. - Я имею в виду... вот эти вспышки, влияют на настроение, вот и всё?..
   Джин поколебался.
   - А ты задумывалась о том, что такое Пульс на самом деле?..
   Она помолчала, потом пожала обнажёнными плечами и отошла от двери.
   - По-моему, здесь бесполезно что-либо обсуждать... Да и зачем?.. - она мелодично рассмеялась - ему вспомнился перезвон её жемчужных бус... - Может быть, Пульс существует для наслаждения, как и все мы?.. - она снова рассмеялась - её манящий голос омывал его тело, как волна. Джин в раздражении отвернулся. Конечно, ей легко говорить. Она плавает в альрома, как рыба в воде. Иногда, поневоле подчиняясь магическому очарованию женской силы и красоты, он действительно чувствовал себя рабом - безвольной игрушкой в равнодушных руках. Женщины, плоть от плоти альрома, были стихией, которую не так-то просто умилостивить. Иногда он завидовал ромеи. Почему он не может жить так же, ни в чём не нуждаясь и ни о чём не задумываясь?.. Впрочем, она ведь тоже сказала, что ей чего-то недостаёт...
   Тамара как будто немного смутилась, уловив его настроение.
   - Ты чем-то недоволен?.. - неуверенно спросила она, боязливо поведя своими мягкими округлыми плечами. Он заглянул в её наивно распахнутые яркие глаза, в которых отражалось искреннее изумление, что мужчина может быть чем-то недоволен, получив несколько оргазмов за ночь, и заставил себя покачать головой.
   - Нет, всё в порядке.
   Да, она не понимала его, но, в конце концов, и он её - тоже.
   
   
   1.
   Их разговор всё же возымел положительный эффект; Джин стал спокойнее относиться к ней. Она стала понятнее, а вместе с тем прояснились и его чувства к ней. Если не считать секса, слишком многое их разделяло. Он вернулся к встречам с женщинами, которые были более интересны ему как личности; но всё же образ хорошенькой Тамары иногда тревожил его. Время от времени он встречался с ней, и каждый раз испытывал в её объятиях неземное блаженство... Поистине, она обладала над ним какой-то непостижимой властью; в ней было даже что-то пугающее... Вроде бы она совсем не занимала его мысли, но... ощущение её ароматной кожи, мягких рук, ласкающего взгляда невозможно было забыть. Её светлая страсть оставляла на всём существе мужчины глубокий след, печать, проникавшую в самую душу... Он чувствовал себя не в силах разорвать эту связь.
   Постепенно он понял, что за её безыскусственностью и простодушием скрывается недюжинная сила, которую она, впрочем, даже не осознавала (что было в глазах Джина её недостатком). Однажды она позвала его на "спектакль", куда, по её словам, её пригласили "знакомые". "Спектакль" оказался ночным исполнением "Мессии" Генделя в специально для этого случая восстановленном гигантском соборе Святого Сердца где-то в горах на границе Венгрии, а "знакомые"... из непринуждённого воркования Тамары Джин понял, что не ошибся, узнав в одной из присутствовавших дам не кого иного, как легендарную королеву Викторию. Королева появилась в верхней галерее собора (предназначенной, как беспечно пояснила Тамара, усаживаясь, для знати) в сопровождении стайки хорошеньких послушных девиц, которыми явно собиралась в ближайшее время закусить, с любопытством изучала публику (состоявшую в основном из людской политической элиты) и, похоже, мало интересовалась музыкальной частью мероприятия. Тамара подтвердила, что "Вика", в общем-то, не очень склонна к изящным искусствам, а идея устроить представление принадлежит "Дьёрдю" (приходилось предположить, что речь шла о герцоге Островичи), который, оказывается, любит церковную музыку (вот уж чего Джин никогда бы не подумал). В качестве исполнителей были приглашены звёзды мировой оперной сцены, и выступление транслировалось по центральному телевидению страны, так что все кэлюме были заранее предупреждены о необходимости соблюдения правил застольного этикета, а в глазах людвы инициатива вампирского патриарха выглядела венцом меценатства и благочестия. Едва окинув взглядом строгие профили колонн и чистую линию центрального купола, сиявшего, как золотая сфера в кольце тёмно-радужных витражей, Джин признал про себя, что "спектакль" достоин по своему размаху изобретательности герцога, которого он привык отождествлять со спектаклями несколько иного рода, проходившими в основном в подвалах Чейте. Тамара шепнула ему на ухо, что, собственно, Дьёрдя-то они и дожидаются, и как будто в ответ на её слова в галерею потекли чёрные волны причудливой светимости герцога, а из зала поднялись первые ноты оратории.
   Джин, признаться, не знал, куда смотреть. Вот уж не думал, что окажется в тесной компании высших иерархов клана. Галерея была широкой, удобные кресла стояли здесь в несколько рядов, и гости - человек тридцать мужчин и женщин, принадлежавших, как Джин теперь догадывался, к высшему обществу кэлюме, были почти полностью скрыты от глаз присутствующих в зале зрителей, так что вели себя совершенно непринуждённо. Королева Виктория, подробно разглядев публику, откинулась назад, вытянула длинные стройные ноги - она даже на светское мероприятие пришла в эксцентричном брючном костюме мужского покроя, не сковывающем движений, - и, казалось, задремала, укрывшись гривой ярких рыжих волос. Тамара полностью сосредоточилась на представлении, и Джин тайком любовался её мягкой, нежной талией и прелестной ручкой, упиравшейся в каменный край балюстрады; девушка была сегодня очаровательна в серебристом платье с чёрными кружевами, прекрасно оттенявшем её ландышевую кожу и пышные тёмные кудри. Джин почувствовал, что в нём снова против воли поднимается непрошеная нежность и желание ласкать это ослепительное тело, снова и снова погружаясь в упоительное забытьё... Стараясь стряхнуть с себя искушение, он отвернулся. Остальные гости - некоторые слушали, некоторые переговаривались ¬- мысленно, чтобы не создавать лишний шум. Джин осторожно оглянулся - вампирский патриарх сидел в последнем ряду, опустив голову на руку, и казался бесконечно отчуждённым от всего, что его окружало, - но Джин отлично видел тёмные волны, беспокойно шарившие по всему залу, как радар... "И как Тамара не боится находиться рядом с ним", - мелькнула невольная мысль, и это было со стороны Джина оплошностью, потому что Дьёрдь, словно услышав, поднял голову и обжёг его мрачным пламенем своих беспросветных глаз. Джин поспешно отвернулся и сосредоточился, по примеру Тамары, на музыке, от души надеясь, что этому похвальному примеру последует и Дьёрдь.
   Вскоре представление закончилось - оратория оказалась не такой уж и длинной, а может, это Джин не заметил, как пролетело время, - и публика начала расходиться. Тамара обернулась к нему с горящими от удовольствия глазами.
   - Красиво, правда? Мне ужасно нравятся такие вот потусторонне-холодные мужские голоса... Ах, жаль, что сама я петь совсем не умею!.. Вика, вставай, пора перекусить, - потормошила она свою ближайшую "знакомую".
   - Что, мы уходим?.. Господи, как долго! - проворчала Её Величество и недовольно заворочалась. Дьёрдь, слышавший эту перепалку, рассмеялся.
   - Певцы тебе не слишком мешали? - поинтересовался он у Виктории.
   - Нет, почему, я тоже музыку люблю, - оправдывающимся тоном пояснила Виктория, лениво потянулась и направилась вместе с остальной высокопоставленной толпой к выходу. - Вот я была в прошлом году на концерте "Rammstein" - очень понравилось. Но там, конечно, было больше пиротехники.
   - Всего-то ничего вниз по Дунаю, и мы практически в каком-нибудь столичном клубе, - подвёл итог беседе Дьёрдь и внезапно обернулся к Тамаре. - Малышка, ты с нами?..
   
   
   1.
   Часть вампирского общества переместилась из храма обратно в гостеприимные стены Чейте, а часть рассеялась по людским клубам, причём солидных размеров компания последовала за Дьёрдем, который вообще не любил одиночества. Джин уже немного привык к новым "знакомым" и с любопытством наблюдал за происходящим. Поначалу его отвлекла беседа с изысканной придворной дамой, как оказалось впоследствии - одной из ближайших помощниц Виктории, а затем всеобщее внимание привлёк резкий голос Дьёрдя, который, сверкая холодными чёрными глазами, говорил кому-то из ромеи - как позже выяснилось, королеве Диане:
   - Да мне плевать, что они там себе думают. Я сказал, что переговоры этих уродов должны состояться не позднее октября, - неужели так трудно этого добиться?! Ты что, не можешь подействовать на людву?! Зачем я тебя вообще держу?!
   Его собеседница - эффектная строгая дама - раздражённо вздохнула. В обществе кэлюме не принято было, чтобы сурги повышали голос на ромеи, но Дьёрдю не смели перечить - у него, похоже, был дар служить исключением, подтверждающим правило.
   - Я же объясняю, что у них полностью сменилось руководство, - резко возразила она. - Я должна их из окон повыбрасывать? Тем более что это всё равно ничего не изменит! Я попробую успеть...
   - Не "попробую", а успеешь, - зло прервал Дьёрдь. - Я не люблю повторять.
   - Хорошо, хорошо, только перестань орать! - взмолилась ромеи. - Я поняла.
   Дьёрдь устало отвернулся, в досаде покусывая костяшки пальцев. Её Величество Виктория даже ухом не повела - против неё Дьёрдь и пикнуть не смел. Все остальные постарались держаться как можно незаметнее: вспышка раздражения герцога могла быть чревата какими угодно неприятностями. Тамара, случайно оказавшаяся поблизости, посмотрела на Дьёрдя с жалостью. Она ласково обняла его сзади и сказала с нежным смешком:
   - Вы сегодня такой злой, потому что трезвый.
   Дьёрдь закатил глаза.
   - Устами младенца глаголет истина, - выдохнул он. - Эй, плесните-ка мне чего-нибудь... покрепче. А ты будешь, малышка? - он с интересом обернулся к своей перламутровой утешительнице. Тамара поколебалась; Джин знал, что она не очень-то любила алкоголь, во всех случаях жизни предпочитая люмэ, но ей, видно, не хотелось обижать герцога, поэтому она рассмеялась.
   - Если с вами, то можно. Немножко.
   Она присела на широкий подлокотник его кресла, склонившись над ним, как сияющее ласковым светом видение. Остальные уже забыли об инциденте, видимо, посчитав, что Дьёрдь временно попал в надёжные руки, а посему можно беззастенчиво вернуться к развлечениям. Виктория доедала уже вторую девушку. Джин наблюдал за своей непредсказуемой малышкой с любопытством. Как ни странно, сейчас, увидев её рядом с Дьёрдем, он, несмотря на колоссальную и очевидную дистанцию, разделявшую этих двоих, подумал, что между ними есть какое-то сходство. Дьёрдь смотрел на неё с какой-то как бы даже настороженностью, хоть и улыбался, а она, по обыкновению, была безмятежно нежна. И... да, складывалось впечатление, что ей вообще всё равно, кто перед ней: Дьёрдь Островичи или какой-то другой сург. Вампирский патриарх, будь он хоть трижды изначальный, был для неё только мужчиной.
   Дьёрдь рассмеялся, с сомнением глядя на неё.
   - За что будем пить? - неуверенно пожал плечами он. Она тоже неслышно рассмеялась, показав прелестные жемчужные зубки. Потом мягко взяла его за руку и поднесла точёные мраморно-бледные пальцы к губам.
   - За любовь... которую все верные подданные испытывают к своему прекрасному повелителю, - с неуловимой улыбкой на губах закончила она, бросив на него из-под ресниц лукавый взгляд. Дьёрдь расхохотался, причём на этот раз в его голосе явно промелькнули чувственные нотки; её безыскусственное кокетство волновало его.
   - Тебе палец в рот не клади... То есть никакой другой любви ты ко мне не испытываешь?.. - уточнил он.
   - С вами тоже шутки плохи... - с притворной скромностью потупилась Тамара. - А вы хотели бы, чтобы я испытывала к вам и другую любовь?..
   Они оба рассмеялись.
   - Хорошо... За всяческую любовь, - сдался Дьёрдь, и они наконец отдали должное вину, впрочем, не отводя глаз друг от друга и периодически давясь смехом; этот долгий молчаливый взгляд нашёл продолжение в череде жадных глубоких поцелуев, которыми они обменялись, едва отставив бокалы. Дьёрдь прижал её к себе, покрывая поцелуями её шею и плечи; она обняла его, продолжая неслышно смеяться. В этот момент она перехватила взгляд Джина и беспечно улыбнулась ему; похоже было, что к вниманию вампирского патриарха она относилась не иначе как к очередной шалости капризного ребёнка. Дьёрдь отстранился, глядя на неё как будто с сомнением.
   - Ах, извините, ваша светлость, - приглушённо сказала Тамара. - Я пришла сюда не одна, и мой спутник ждёт меня.
   Она сделала движение, чтобы встать, но Дьёрдь придержал её за талию.
   - Он давно тебя ждёт, - насмешливо сообщил он. - Как любезно с твоей стороны, что ты вспомнила о нём именно сейчас.
   - Ваша светлость, это оттого, что он как раз попался мне на глаза, - незамысловато объяснила Тамара.
   - А, тогда конечно. Очень серьёзная причина, - согласился Дьёрдь и больше её не задерживал.
   
   
   1.
   Поцелуи Дьёрдя так и горели на моей коже - всё-таки его общество всегда действовало на меня возбуждающе, я чувствовала себя словно наэлектризованной... Я вернулась к Джину, полная сил, но он, по обыкновению, казался задумчивым и как бы даже несколько отстранённым... Тогда я переместилась к Виктории и позаимствовала у неё одну из её свежих девушек. Думаю, ей вполне хватит оставшихся; людвы на танцполе было немерено, но я боялась нарваться на букет наркотиков, вообще не поддающийся идентификации... Под закуску вечер заиграл новыми красками. Мне хотелось веселиться, например, пригласить Джина потанцевать, но я вспомнила об охватившем его в последние дни мрачном настроении и поневоле задумалась. Везёт мне на каких-то замороченных сургов. Поначалу я считала, что настроение Джина никак не связано со мной - мало ли, какие-то личные проблемы - но постепенно у меня возникло подозрение, что он чем-то недоволен в наших отношениях, хотя я и не могла понять, чем, а сам он не говорил (хотя я спрашивала). Конечно, можно было не обращать внимания или вообще расстаться - в конце концов, я не люмэ, чтобы меня все любили, - но он мне нравился, так что, наверное, надо было что-то сделать... Я решила посоветоваться с более опытной ромеи и, отыскав взглядом в толпе безмятежно потягивающую коктейль Веронику, подсела к ней. Тем более что Джин был здесь, вот я его ей и покажу. Подруга была рада посплетничать, и, обменявшись с ней стереотипными фразами о сегодняшнем вечере, я приступила к делу.
   - Слушай, видишь вон того мужика со светимостью медового цвета, который смотрит сейчас в зал? Вон там, слева, - прошептала я, склонившись к её уху.
   - Вижу, - прошептала она в ответ. - Я с ним незнакома.
   - Я знакома. Это мой любовник. Слушай, тут такая проблема, - я неуверенно пожала плечами. - У тебя так не бывало, что сург, ну, вроде, недоволен вашими отношениями, хотя ты ведёшь себя, ну, просто безупречно!
   Вероника покосилась на меня чуть насмешливо, но, прежде чем ответить, поразмыслила.
   - А ты уверена, что дело в ваших отношениях? Может, проблема в чём-то другом?
   ¬- Не уверена... - расстроенно призналась я. Вероника снова бросила на меня насмешливый взгляд.
   - Готова поспорить, ты толком ничего не знаешь о его жизни? - скорее утвердительно, чем вопросительно заметила она. Я помялась.
   - Нет... А зачем?.. Мы друг другу в душу не лезем...
   Вероника с улыбкой покачала головой.
   - Я, конечно, не могу судить. Это же совершенно чужой мне человек. Но, если хочешь, могу высказать предположение. Просто зная тебя. Только не обижайся.
   - Конечно, - смутилась я. - Давай.
   - Возможно, ты его просто не удовлетворяешь.
   Я вытаращила на неё глаза.
   - Я?.. Вероника, извини... но, тут ведь... ошибиться-то невозможно! Что я, по-твоему, не замечу, получает мужчина оргазм или нет?.. Когда он сознание теряет в моей постели - это он таким образом маскирует свою неудовлетворённость, что ли?..
   Вероника прыснула от моего искреннего возмущения.
   - Тише, тише... Я не то... Вот видишь... в каком смысле ты поняла мои слова, - смеясь, заметила она. - Я не то имела в виду. Понимаешь... слышала я о тебе уже определённое мнение. Что тебя в мужчинах интересует только член. Тебе нравится удовольствие, которое доставляет любовник. А ни его чувства тебе при этом наплевать. Ты, такое впечатление, вообще не догадываешься, что у мужчины могут быть какие-то чувства, кроме собственно эротических ощущений в половом органе. Просто, видишь ли, некоторых это напрягает. Ну вот, раз ты спросила, я и предполагаю, - рассудительно закончила Вероника и погрузила ложечку в мороженое, которое как раз принёс официант. Я задумалась.
   Признаться, я раньше как-то не смотрела на проблему с этой стороны. Мне моё обращение с любовниками казалось чрезвычайно снисходительным. Я никогда не играла с ними, не выставляла условий, требований... Мне и в голову не приходило, что это может восприниматься как "наплевательство"! Да уж, всем не угодишь...
   Я в самом деле любила забавляться с сургами. Иногда мне казалось, что я всю жизнь охотно бы провела, принимая страсть этих восхитительных созданий, наблюдая, как они, один за другим, отдаются мне, растворяются во мне, исчезают во мне... Мне нравилось наблюдать за мужчиной в момент наслаждения, когда он, совершенно собой не владея, покорялся мне полностью, забывал обо всём... и потом склонялся ко мне на плечо, утомлённый, опустошённый. Некоторые мужчины даже боялись близости, зная о своей уязвимости в момент экстаза, но всё же тайной мечтой каждого из них была женщина, которой они могли бы отдаваться без оглядки, ни о чём не заботясь...
   Теперь я смотрела на Джина совершенно другими глазами. А что бы он предпочёл? Чтобы я велела ему вызвать всех своих соперников (во главе с Дьёрдем Островичи) на дуэль? Или бросить всех остальных своих любовниц и жениться на мне? Или найти мне Пульс?..
   - Ну, уж если я его не удовлетворяю, тогда не знаю, что ему вообще нужно, - подвела итог своим размышлениям я. Вероника снова покосилась на меня с добродушной усмешкой, уплетая мороженое.
   - Ты, кажется, опять думаешь не о том, - заметила она. - Просто у мужчины может иногда возникнуть ощущение, что наслаждение, которое он получает от тебя, досталось ему случайно. Кто подвернулся под раздачу, тому и повезло, типа того. Если хочешь поэкспериментировать, попробуй показать, что тебе хочется доставить удовольствие лично ему. Попробуй разобраться, что нужно от тебя именно ему, и почему... Хотя, с другой стороны, может, ты и права. Я думаю, до конца удовлетворить сургов невозможно. Мужчина всегда остаётся мужчиной, и не выйдет на прямой контакт с альрома, хоть в лепёшку расшибись. Так что им тоже не повредит поучиться соизмерять свои запросы со своими реальными возможностями, - с этими философскими словами Вероника отставила опустевшую вазочку мороженого и бодро огляделась по сторонам. - Кстати, о сургах! А где мой муж?..
   
   
   1.
   На этот раз, оставшись наедине с Джином, я попыталась проявить немного больше инициативы, чем обычно. Правда, мне казалось, что мои самые серьёзные чувства к нему и так очевидны. Выбрала же я его - наверное ведь, не просто так?.. Неужели для мужчин такого недвусмысленного знака внимания недостаточно? Что же мне, расписку им выдавать?
   Удивил меня и совет Вероники "побольше интересоваться" своим любовником. Нет, я, положим, не расспрашивала его о подробностях биографии. Хотя чего там могло быть неожиданного? Скольких он убил? Со сколькими переспал? Да я и без проверки догадываюсь, что цифры весьма внушительные. Зачем в это вникать?.. Зато я каждую проведённую с ним вместе ночь уделяла самое пристальное внимание его гладкой коже с этим пьянящим ароматом дикого мёда, его настойчивым чувственным губам... Куда уж больше-то интересоваться?
   Но, так или иначе, я постаралась проявить больше усердия, более тщательно исследовать его тело (из-за чего он, между прочим, только чаще обычного прерывал меня, умоляя то "подождать", то "перестать", то "сделать так ещё") и для порядка попристальнее заглянуть в его воспоминания, откуда я, в частности, почерпнула информацию, что ему особенно нравится тёмно-красная часть спектра (вот уж ни за что бы не подумала, потому что он каждый раз буквально таял в моих опалово-белых лучах). Остальные подробности как-то прошли мимо моего внимания, а поток алого света я ему по мере возможности обеспечила, кстати говоря, с удивлением заметив в этот момент, что рдяные краски ассоциируются у него с первой любовью - с женщиной, которую он любил, ещё когда был человеком, а она была женой его дальнего родственника (что никому не помешало). Самое интересное: я поняла, что Джин ровным счётом ничего не помнит из этой части своей жизни - ни как уехал после кончины этого своего родственника (от болезни) в южные штаты, ни как связался с шулерами, ни как его избивали несколько раз на улице до полусмерти... Как потом умерли родители, которых он не видел с детских лет, и где-то остались две несовершеннолетние сестры, о которых стал заботиться кто-то другой, а он бродил один по нищим пригородам Нового Орлеана, раздумывая о том, чтобы повеситься.
   Внезапно в его памяти вспыхнул необыкновенно яркий эпизод. Я поняла, что это первый момент, который он помнит в своей нынешней жизни. Это был момент, когда он превратился.
   
   
   2.
   Сидя в полутьме кареты рядом с совершенно незнакомой женщиной, я задавал себе вопрос: как я мог согласиться?.. Что ей вообще надо? Правда, на этот счёт вряд ли могли быть сомнения. Непринуждённо расположившись напротив, она откровенно разглядывала меня, мертвенный свет газовых фонарей, по временам проскальзывая в узкие окна, озарял её бледное лицо с незапоминающимися чертами и богатый тёмный наряд, крупные бриллианты в изящно вылепленных маленьких ушах... и глаза... мерцающие глаза под низко надвинутым тяжёлым лбом - глубоко посаженные, маленькие, неопределённого цвета и колючие, как ухмылка злого ребёнка. Её трудно было назвать красивой - в её лице проступало слишком много характера, его даже нельзя было назвать благородным... Если бы её костюм не был подобран с таким утончённым вкусом, я принял бы её за скучающую мещанку, хотя, по-видимому, это была дама высшего общества... Но ещё в ей чувствовалась какая-то сила, которая не имела ничего общего ни с гордостью аристократки, ни с наглостью куртизанки... И снова я спрашивал себя: как я вообще здесь оказался?
   Она была так удивительно настойчива, заметив меня из окна кареты на краю темной улицы. Поначалу я ответил ей очень грубо, а потом сам не заметил, как оказался внутри. Она стала задавать странные вопросы низким убаюкивающим голосом, почему-то не дожидаясь, пока я отвечу ей вслух, но как будто читала мои мысли, а мысли рождались довольно неожиданные.
   - Почему ты бродишь по улицам один? Тебе грустно? Какие женщины тебе нравятся? Ты боишься смерти? Тебя ждёт кто-нибудь?
   Внезапно она замолчала, откинулась на спинку бархатного сиденья и со скукой вздохнула. Я чувствовал себя, как будто очнулся ото сна. Выглянув в окно, я с изумлением заметил, что мы едем через самый старинный и богатый квартал города, мимо ярко освещённых изящных особняков. Женщина тоже выглянула в окно и улыбнулась.
   - Кажется, я почти приехала... Нам пора прощаться... Ах, да, ещё одно... последнее...
   Она таким грубым рывком впилась мне в горло, что я не успел и не смог бы оттолкнуть её, даже если бы заранее догадался об опасности. Я даже не вскрикнул, потому что дыхание перехватило от боли. Потом, чувствуя, что она не отпускает меня, я на миг ощутил жгучую волну возбуждения и злости, пробежавшую по венам, как тёмный огонь, а потом - страх и смертную тоску. Когда краем сознания я понял, что она собирается меня убить, то ещё раз попытался оттолкнуть её, но было поздно, руки уже не слушались меня. И в конце концов остались только глухие удары, которые я слышал, как сквозь сон. Сначала я думал, что это моё сердце, но потом понял, что звук идёт из-под земли. Пульс.
   Я почувствовал, что карета остановилась.
   - Хм, любопытно... - услышал я где-то над собой женский голос. - Никогда такого не видела. Альбер, помоги! - крикнула она, по-видимому, кучеру. - Наш пассажир сойдёт здесь.
   Послышался скрип дверцы.
   - Он что, кэлюме? - хмыкнул мужской голос, и чьи-то крепкие руки извлекли меня и усадили на обочине; я ничего перед собой не видел, а слышал всё как будто издалека.
   - Похоже, теперь да, - ответил женский голос, и последние слова утонули в грохоте кареты по мостовой.
   Я, кажется, лёг на камни, но почти совсем их не чувствовал. От земли поднимался холод. Я подумал, что умер, и вдруг на мою мысль ответил строгий голос:
   "Перестань паниковать, Юджин, я тебя умоляю. Все кэлюме способны к регенерации, даже сурги. Я тебя научу".
   На этот раз я ничего не подумал, но участливый голос вступил снова:
   "Просто тебе нужно кого-нибудь убить. Срочно. Скоро рассвет. Если не хочешь сгореть на солнце или умереть от истощения - пошевеливайся, будь ласков".
   Словно в ответ на это законное требование невдалеке послышались шаги и голоса.
   - Пьяный, что ли?
   - По-моему, это не бродяга. Может, вызвать врача?
   - Я врач. Отойдите. Эй, парень, что с тобой? Ты меня слышишь?
   Чья-то рука похлопала меня по щекам, и я, мало соображая, что делаю, как-то машинально перехватил её и вгрызся в аппетитное, сверкающее горячим блеском запястье.
   
   
   1.
   Давно перевалило за полдень, Джин благополучно спал, а я всё ещё переживала увиденное. Как ни странно, заглянув в его воспоминания, я стала лучше его понимать... Я осознала, что близость с женщиной ассоциируется у него с чем-то оскорбительным. Как ни странно, сбывшаяся первая страсть, которую он даже не помнил, и особенно - встреча с женщиной-вампиром, которая бросила его на дороге, нанесли ему глубокие раны, которые он не смог простить. По здравому размышлению, она была не виновата, что так совпало с его превращением, - это не зависело от её воли - но у него осталось впечатление, что она как бы насильно заставила его стать вампиром, а потом бросила. Хотя на самом деле ему повезло: она всё равно бросила бы его, а если бы он не переродился, просто умер бы, и всё. Да и заменять ему няньку никто её не обязывал... Большинство кэлюме прекрасно справляются с освоением новых навыков в одиночку, у всех у нас есть Пульс, и он как никто другой может найти к каждому подход, подсказать именно то, что нужно. В общем... Я лично не осуждала эту его роковую незнакомку, да и вообще не нашла в его истории ничего такого трагического. Но меня изумило другое: я поняла, что Джин, оказывается, воспринимал своё обращение в вампира как что-то противоестественное, вынужденное, как несчастье. Он считал свою принадлежность к высшей расе чуть ли не обращением в рабство! Вот как бывает... Мне-то казалось, что открыться истинному свету - самое прекрасное, что только может произойти... Но Джин, похоже, вместо того, чтобы думать об альрома, продолжал переживать какие-то мелкие житейские неурядицы со случайными женщинами, оставшимися в далёком прошлом.
   
   
   1.
   Тамара его в очередной раз поразила. Каким-то образом догадавшись о его противоречивых желаниях, она устроила ему такую ночь, в сравнении с которой даже предыдущие померкли. Он надолго вообще забыл обо всех своих тревогах, и кто он в принципе. Ему казалось, что он видит сам Пульс где-то под землёй, - а ведь Джин редко чувствовал свет живительного цветка, среди сургов, к тому же пробуждённых, такое удовольствие мало кому доступно...
   К реальности его уже под вечер вернули её дразнящие ласки - она щекотала его тело свежими губками, её распущенные тяжёлые кудри так и обжигали кожу. Заметив, что он проснулся, она вступила в диалог.
   - Я осталась у тебя даже дольше, чем планировала! - провозгласила она. - Тебе понравилось?
   - Да... - он пошевелился, пытаясь выбраться из-под непомерной для него роскоши её плоти, но это не получилось, и он смирился, прикрыв глаза. - Ты вчера... превзошла саму себя, Тамара. С чем это связано? - "С вдохновляющим присутствием Дьёрдя Островичи?" - невольно продолжил он про себя; по счастью, у неё не было привычки прислушиваться к чужим мыслям.
   - Ах, Джин, ну, мне показалось, что тебя что-то тревожит в наших отношениях, - напрямик сообщила Тамара. - Вроде ты считаешь, что я к тебе равнодушна, что-то типа того. Но ведь это же не так.
   Он вздрогнул и поначалу приготовился привычно отрицать, что его что-то не устраивает, но потом только спросил:
   - Разве?
   - Ну, конечно. Слушай, я тебе сочувствую, что так получилось с твоим превращением... я видела в твоих воспоминаниях... - искать тонкие подходы Тамара явно не умела, - насчёт той женщины... которая ранила тебя тогда и бросила, хотя могла бы помочь. Но, послушай, ведь она была уверена, что ты справишься. Что Пульс подскажет всё, что нужно. Так и произошло. А ты никогда не думал, что, по большому счёту, она открыла тебе дорогу в новый, прекрасный мир?.. Ведь ты сейчас можешь жить, ни в чём себе не отказывая. И любить самых лучших женщин, - он не видел её лица, но почувствовал, что она улыбается, рассеянно поглаживая перламутровыми пальчиками его поясницу. Он устало вздохнул.
   - Ерунда. Ромеи не нуждаются в сургах, точно так же как людские женщины не нуждаются в своих мужчинах.
   - Почему ты так думаешь? - искренне удивилась она. Джин тоже удивился.
   - А ты хочешь сказать, ромеи так уж и прожить не могут без мужчин?
   - При чём тут "прожить"? - растерялась она. - Если ты говоришь о выживании, то ведь и сурги могут обойтись без ромеи. Есть же такие гордые чудаки. Погуляют, погуляют, посидят на диете из неочищенной люмэ, и возвращаются в цивилизованное общество.
   - Вот и я о том же.
   - Так ведь это потому, что нормальному человеку недостаточно просто "выживать". Хочется ведь радоваться жизни. Для того и существует разделение на мужчин и женщин!
   Джин ощутил некоторое замешательство.
   - Да?.. Я раньше как-то не смотрел на проблему с этой стороны.
   С её точки зрения, всё объяснялось так просто! И ведь она была по-своему права. Но тогда почему у других не получалось такой же гармонии чувств? Откуда берутся все эти сомнения, взаимные обиды?
   - Очень жаль, - рассмеялась она и легонько куснула его в живот, - что ты не смотрел! Иначе давно бы понял, какое счастье на тебя свалилось! - она бегло поцеловала его в уголок рта и поднялась. Он наконец вздохнул свободно. Она принялась с очаровательной неловкостью натягивать на себя старомодное ажурное бельё, в котором выглядела ещё соблазнительнее, чем раздетой. Его, против обыкновения, не кольнуло болезненное чувство зависимости и тоски. Наоборот, мысли его приняли неожиданное направление: он вдруг вспомнил, с чего она начала разговор.
   - Странно, ни одна из женщин не видела раньше именно это воспоминание. Я и сам, признаться, старался обходить его стороной. Хотя, наверное, оно сильно на меня повлияло.
   - Правда? - изумилась Тамара. - А мне оно первым попалось. Не знаю почему.
   - А я ничего не вижу в твоём прошлом, - признался он. - Тоже странно.
   - Наверное, потому, что я и сама не очень-то люблю всю эту надуманную ностальгию, - рассеянно отозвалась Тамара. - Было и нет, чего на этом вязнуть-то?..
   Джин рассмеялся.
   - Наверное, ты права. Так лучше. Нужно уметь забывать...
   - А также вовремя вспоминать, - решительно заключила Тамара; мысли её явно приняли более практическое направление. - О еде, например. Почему бы нам не глотнуть люмэ? А то я, кажется, оголодала!..
   Заявление было серьёзное. Джин снова рассмеялся и послушно позвонил в разделочную.
   - А потом я поеду в горы, - продолжала рассуждать Тамара, крутясь перед зеркалом и расчёсывая пышные кудри рассеянными, длинными движениями. - Ты знаешь, я так люблю ночные горы! И горные озёра! Если бы я не была кэлюме, то хотела бы, наверное, стать какой-нибудь медлительной рыбой на дне глубоких вод. Волшебной щукой из проруби, как в сказке! - Тамара звонко захохотала. - А ты любишь бывать в горах? - она вдруг обернулась к нему. Он поспешно опустил глаза, в которых, наверное, всё-таки мелькнула ревность - от того, что она способна так легко о нём забыть, что она не принадлежит ему полностью... и зависть к её непринуждённости, её свободе.
   - Нет, не особенно.
   - Ах, не печалься, я тебя умоляю!.. - она верно истолковала ответ и обвила его прохладными белоснежными руками, не возвращаясь, однако, в постель. - Моих несметных поцелуев тебе в любом случае хватит на всю жизнь!..
   Он устало улыбнулся и почтительно поцеловал её ладонь, потом - более требовательно - гибкую талию.
   - Я твой раб, - тихо сказал он в белые кружева, обращаясь скорее к самому себе.
   
   
   1.
   На следующем свидании она, по-видимому, снова слегка заглянула в его светимость, потому что спросила, деловито разглядывая флакон духов (случайно забытых его предыдущей гостьей):
   - Всё ещё боишься женщин?..
   Глупо было отрицать, что он чувствовал себя униженным, забываясь в экстазе с любой пустоголовой красоткой... но теперь он не был уверен, что к недостаточно чутким женщинам подходит слово "пустоголовая". Может быть, дело в другом? Ему уже приходилось убедиться, что в их причудах тоже была своя мудрость. Прежде он так не формулировал для себя проблему, но похоже было, что "боишься" - точное слово.
   - Скажи лучше, сколько у тебя сейчас женщин, кроме меня? - рассмеялась она, брызнув духами на запястье и придирчиво принюхиваясь. - Ну же. Скольким ещё снисходительным хозяйкам ты отдаёшься?..
   Он смутился.
   - Какое это имеет значение?..
   А и в самом деле? Уж не пытался ли он убежать от одной женщины к другой? И всё же не мог отказаться от их любви.
   - Почему бы тебе не познакомить меня с кем-нибудь из них? - со смешком проворковала она, оставив мнение о запахе духов при себе. - Мы могли бы взять тебя вместе. Ты пробовал любовь двух женщин одновременно?..
   - Н-нет... - странно, ему такое даже не приходило в голову. Он считал, что и одной-то любовнице не слишком нужен.
   - О, это особое удовольствие! - возбуждённо воскликнула Тамара. - Тебе понравится, вот увидишь! Хочешь, мы попробуем?.. Я могу пригласить кого-нибудь из своих подруг... - Тамара оживлённо приподнялась, глаза её заблестели предвкушением. Мысль разнообразить их с Джином досуг явно прочно завладела её воображением. - Слушай, а давай пойдём на какую-нибудь вечеринку и познакомимся там с кем-нибудь?..
   По её вдохновенному лицу Джин понял, что спорить бесполезно; к тому же приходилось признать, что ей удалось раздразнить его любопытство... а сам, без неё, он ни за что не решился бы на нечто подобное.
   Вскоре Тамара ловко столковалась с какой-то изысканной и сдержанной по виду дамой - обладательницей светлых рысьих глаз с пронзительно-яркими зрачками и голоса с гипнотической хрипотцой - без малейшего участия Джина в сделке, и они его куда-то повели, возбуждённо обдумывая подробности почти вслух и на всякий случай обвив его за руки с двух сторон. Первое, что он увидел, войдя в просторную круглую гостиную (разительно отличавшуюся от крохотной комнатушки Тамары, похожей на старинную дамскую шкатулку), был выполненный во влажных тёмно-синих и чернильных тонах гигантский портрет полуобнажённой хозяйки.
   - Похоже на Модильяни! - невольно вырвалось у него; это была первая фраза, сказанная им в общем разговоре, хотя она, наверное, не очень сочеталась с целью вечера. Однако дама кокетливо рассмеялась.
   - Это и есть Модильяни! - довольно заявила она. - Он меня рисовал.
   - Серьёзно? - поразился Джин. Вообще-то он всю жизнь провёл в Америке, да и там было как-то не до приобщения к высокой культуре - всё больше шлялся по кабакам - но мечтал когда-нибудь заняться изучением европейского искусства.
   - У меня и другие его работы есть, - улыбнулась дама. - Если хочешь, я тебе потом покажу.
   - Вы хорошо его знали?..
   - Очень! - облизнула яркие губы дама; видимо, знакомство с художником оставило у неё самые приятные впечатления.
   - О боже, я, кажется, даже не знаю, кто это такой, - призналась Тамара и с интересом вгляделась в картину, поставив одно колено на диван. - Или знаю?.. Вроде бы мне кто-то говорил...
   - Мм... он рисовал Анну Ахматову, - пояснила хозяйка, отчего-то посчитав, что именно такая рекомендация сориентирует Тамару лучше всего, хотя кто такая Анна Ахматова, не знал уже Джин.
   - А! - сказала Тамара, словно услышала знакомое имя, и потеряла к портрету интерес.
   - А я - Марианна, - обернулась дама к Джину. - Друзья зовут меня Мия.
   - Юджин, то есть Джин.
   - Да, я знаю, Тамара говорила!
   Тамара, видимо, много чего говорила, потому что, отвлёкшись ненадолго (на звонок в разделочную), он, среди прочего, уловил следующее шушуканье:
   - Слушай, ты будь с ним побережнее, - озабоченно подсказала Тамара. - Он почему-то считает всех женщин жестокими стервами.
   В ответ хозяйка заливисто расхохоталась.
   - Но ведь я такая и есть!
   - Я серьёзно!
   - Мне как раз нравятся такие нервные, - плотоядно заключила хозяйка. - Они восприимчивее.
   - Ну, я тебя предупредила, - отмахнулась Тамара.
   Беспокойство Тамары оказалось не напрасным: хозяйка повадками напоминала изголодавшуюся хищницу, что было вдвойне странно при её светимости необычного серебристо-синего цвета. Первое время Джин чувствовал только бессильную тоску и тревогу, особенно из-за контраста между нежными ласками Тамары и умелыми пытками её дублёрши, однако потом втянулся и как-то незаметно сам перешёл к довольно агрессивной манере (чего раньше никогда не делал). На какой-то момент причудливые ощущения полностью захватили его, он как будто чувствовал переплетение требовательных рук и в то же время был где-то далеко, и странно, под воздействием холодных лучей Мии где-то на дне его сознания проснулись и потекли картины далёкого прошлого - когда он был ещё человеком. Джин не задерживал нахлынувшие воспоминания и так и не успел обдумать их прежде, чем они окончательно поблёкли, но позже почувствовал, что в эту ночь словно сбросил груз прошлого, хотя вряд ли испытал удовольствие в привычном смысле слова. Обволакивающий свет одной любовницы возносил его к высотам блаженства, в то время как другая с безжалостным искусством распаляла всё новые желания, и, проваливаясь в забытьё после их умопомрачительных ласк, он уловил чью-то довольную мысль: "Я хотела бы его оставить ненадолго, если ты не против".
   
   
   1.
   Проснувшись, он отметил, что солнце очень далеко; кругом была глубокая ночь.
   - У тебя отличная фигура, - подвела итог встрече задумчивая хозяйка. - А твоя подружка ушла. Мы не стали тебя будить. Но она была не против, если ты останешься у меня. А ты как на это смотришь?
   
   
   1.
   - Так ты американец? - с оживлением принялась за расспросы Мия, принимаясь также и за аккуратно разделанный мужской труп в глубоком фарфоровом блюде - она пояснила, что любит "по-нормальному порубленное мясо"; Джин аккуратно зачерпнул чашку люмэ. - А я тоже американка!
   - Серьёзно?.. - удивился он. - Я думал, ты европейка.
   - А вот нет! А ты в каком веке родился?..
   - Ээ... я толком не помню... Но где-то в тридцатых годах позапрошлого века я уже точно там был.
   - Правда?.. Я тоже! Я жила в Саванне... Надо же! Мы, наверное, могли ещё людьми встретиться, а вот ведь где познакомились!..
   - Да... Но ты, я так понимаю, давно уехала из Америки?..
   - Да... как только превратилась... У моих французских предков-ублюдков, которые пытались подложить меня под весьма самоуверенного мота - отпрыска одного из "уважаемых" - ими уважаемых, но не мной! - семейств, - был родовой замок во Франции, туда-то я и навострилась. Представляешь, я в тумане пересекла океан!..
   - Правда?.. - поразился Джин. Ему, как мужчине, и в голову не приходило, со сколькими неприятностями могло быть сопряжено путешествие более традиционным способом для одинокой молодой женщины.
   - Да... Вот как далеко может рвануть девушка от законного супружества... - Мия звонко расхохоталась. - На самом деле, я решилась на это, потому что была ужасно невежественна. Я не знала, что океан такой большой. Думала, что Старый Свет - это рукой подать. Типа: где старый, там и новый - какая разница?.. - Мия снова расхохоталась. Джин с улыбкой смотрел в её сияющее, волевое лицо. - Ну и, конечно, я останавливалась на попадавшихся кораблях перекусить. Зато теперь я могу похвастаться тем, что купалась в океане не с краешку там где-нибудь, а прямо посерёдке!.. Ужас, вымокла до нитки. Платье, конечно, пришлось бросить. Вылезла на другом берегу голая, как Венера из пены морской. Выкурила из нашего замка лишнюю людву - там уже давно жила совершенно чужая семья - а я изобразила полтергейст и выкупила дом, чинно-благородно... Было прикольно! Ты не представляешь, как я страстно завывала у них в подвале! - Мия бросила острую двузубую вилку и снова залилась смехом.
   - Ну ты выдумщица, - признал Джин.
   - Ой, не то слово. Чуть было не связалась с Надашди! Одно время меня очень интересовали все эти вопросы насчёт справедливости и миссии высшей расы на земле...
   Джин поразмыслил и промолчал. В отношении его самого вопросы справедливости его очень волновали, а вот насчёт людвы он как-то даже и не задумывался. И вообще он, как правило, избегал общества сородичей. Что Надашди, что Островичи - ему было фиолетово. Что один упырь может сказать другому?.. Уж лучше выпить одному.
   - Я, был период, довольно плотно общалась с людьми... - задумчиво обронила Мия. - Помогала талантливым художникам, музыкантам... В общем... А теперь работаю телепатом в штурмовой команде, - засмеялась она.
   - Да ну? - ужаснулся Джин. - Это ведь, наверное, очень опасно!
   Мия пожала плечами.
   - По-моему, самое опасное - это вообще не уметь за себя постоять.
   Джин тоже пожал плечами.
   - Может, лучше ни во что не ввязываться? - за океаном противостояние кланов ощущалось не так сильно. Всё-таки эпицентр войн, по историческим причинам, приходился на Восточную Европу.
   - Попробуй тут не ввяжись, - усмехнулась Мия. - Надашди-то не дремлют! Вот недавно случай был где-то на Черноморском побережье... Страшно подумать: в России - это ж у чёрта на рогах! Там-то чего они не поделили! Короче, на обыкновенный дом отдыха напала чуть не целая армия. Вроде, есть предположение, что кого-то они там искали. Получается, кого-то из обслуги, из людвы. Нет, ну ты представляешь себе, чтобы ты, допустим, из-за какой-то смертной расстрелял целую толпу?.. Это ж надо быть маньяком, каким-то совсем уж извращенцем!
   - Правда, трудно поверить, - недоверчиво заметил Джин. - Может, дело в другом было? Просто не разобрались.
   - Да, теперь уже не поймёшь, - безнадёжно махнула рукой Мия. - Думаешь, сама я в Чейте просто так оказалась? На меня тоже напали. Кто, и чего надо было, - честно говоря, так и не поняла. Надашди, наверное, потому что больше некому. А они меня знали, общалась я кое с кем из их среды. Ну и, видимо, перебежала кому-то дорожку и сама этого не заметила. Считала, что я сама себе хозяйка, а тут такое! Еле ноги унесла. Потом уже попалась мне информация, что в экс-моём замке сейчас какая-то людская фармацевтическая фирма, только охрана не людская. Вот и понимай, как знаешь. - Мия запила этот вывод глотком люмэ. - У Островичи, по крайней мере, всё однозначно: кто не с нами, тот против нас. Без всяких этих двусмысленных игр: хочу, но не могу, могу, но не должен, но если надо, то хочу... Слушай, а тебе нравится фиксация? - без видимой связи переключилась она на другую тему.
   - В смысле?.. - растерялся Джин.
   - О, господи, нуЈ тебя что, никогда не связывали?.. - закусив "по-нормальному порубленным мясом", хозяйка, видимо, преисполнилась сил для продолжения знакомства; она недвусмысленно пересела к Джину и просунула руку за не очень-то и застёгнутый воротник его рубашки.
   - Н-нет... - нерешительно признался Джин.
   - Это очень странно!.. - с искренним сожалением воскликнула она и тут же шутливо поймала его за руки. - У мужчин главные эрогенные зоны расположены там, где застёгиваются наручники, - она легонько куснула его в нижнюю губу, и то ли от её соблазнительного, чуть насмешливого воркования, то ли от этих дразнящих прикосновений он в самом деле почувствовал возбуждение. Да что это, правда, что ли?.. - А знаешь, как я люблю готовить десерт?.. - она вдруг отстранилась и вскочила. - В общем, пойдём в спальню, я тебе покажу.
   
   
   1.
   Выяснилось, что "приготовление десерта" было непосредственно связано с "фиксацией". Она привязала Джина к кровати каким-то необыкновенно мягким шарфом - наверное, из восточной ткани, с яркими, сиявшими в полутьме узорами - символически, в общем-то, привязала: тёплые шелковистые узлы лишь приятно сдавливали запястья, - и сначала обмазала его холодным мороженым, а потом принялась это мороженое со всяческим усердием слизывать, дополняя дразнящие движения язычка задумчивыми комментариями, так что они закончили с "десертом", давясь от смеха.
   - Обожаю сладких мужчин.
   - Осторожнее, я боюсь щекотки.
   - Так и хочется что-нибудь откусить.
   - Оставь что-нибудь на следующий раз...
   - Раздвинь немного ноги, - улегшись между его ног, она приступила к основной части "блюда". - Ужас как люблю мороженое.
   - Я чувствую...
   Раздразнив его чуть не до потери сознания, она вдруг отстранилась. Он кусал губы, стараясь сдержать невольные стоны. Она смотрела на него с любопытством.
   - Госпожа!.. - взмолился он. - Прошу тебя...
   Она слезла с кровати и подошла к тумбочке у изголовья. Он в изнеможении откинулся на подушки. Попытаться, что ли, развязать руки?.. Но этим он всё равно как бы признает своё поражение перед ней... Да уж, малышке Тамаре и в голову бы не пришло его так дрессировать. Мия извлекла из тумбочки длинный гладкий фаллоимитатор какого-то футуристического металлически-синего оттенка, с лукавой улыбкой продемонстрировала его Джину и, раскинувшись на кровати, стала неторопливыми движениями вводить его себе, не сводя с Джина раскосых рысьих глаз. Он тоже был не в силах не смотреть... она выглядела так соблазнительно!..
   - Прошу тебя, - со стоном повторил он, не произведя, впрочем, никакого впечатления на Мию, которая, откинувшись назад, занялась собой с удвоенной энергией. - Брось ты эту штуку! - в ярости взмолился он.
   - Формула подчинения, - невозмутимо потребовала она, не прерывая, впрочем, своего занятия.
   - Я твой раб, - бросил Джин; он только теперь понял, что в глубине души ненавидел, когда приходилось произносить эту фразу. - Мия, умоляю тебя... - простонал он, со страданием глядя на её длинные белоснежные ноги. Мия с усмешкой медлительно покачала головой и, извиваясь на простынях, принялась свободной рукой ласкать свою грудь - и вскоре кончила. От этого зрелища в голове у него помутилось, и он сам не заметил, как тоже кончил без единого прикосновения. В жизни не испытывал такой ярости и изнеможения, как в этот раз. Хозяйка с довольным вздохом упала на подушки.
   - Вот как я люблю готовить десерт, - с лукавым смешком заметила она, пощекотав пальцами его живот, и развязала стягивавшие его руки узлы. - Тебе, кажется, тоже понравилось?.. Хоть ты так ничего и не попробовал!.. - Она снова захохотала, откинув голову.
   - Зато я заметил, что ты очень старалась, - сердито сказал Джин, хотя глупо было отрицать, что эта необычная игра доставила ему своеобразное удовольствие.
   - Хочешь попробовать эспальдо? Хочешь, я сделаю тебе это под душем? - непринуждённо затараторила хозяйка. - Ты знаешь, я пробовала это под водой - так прикольно!
   Джин уже начал понимать, что, как дурак, напрасно потратил полтора века совершенно безрадостного существования на бессмысленные пьянки в грязных кабаках и убийства случайных прохожих, в то время как всего-то и надо было - поднять задницу и приехать в Чейте.
   - Но сначала я тебя накажу, - внезапно решила она.
   Во как! Джин покосился на неё с опаской.
   - Ну-ка, ложись на живот. Давай-давай! - нетерпеливо скомандовала она; он нерешительно повиновался. Она снова резкими движениями затянула узлы на его запястьях и извлекла из тумбочки плётку в несколько широких кожаных полос. - Я люблю иногда бить своих любовников, так что привыкай к плётке, - посоветовала она; он почувствовал, как тяжёлая рукоятка ткнулась ему в шею. - Вот что, солнце моё. Если ты, как и сам сказал, мой раб, ты должен учиться дисциплине. - Кожаные ремни мягко заскользили по его спине. - Нужно быть сдержаннее, и запомни: ты не имеешь права кончать без моего разрешения. - Эти абсурдные слова доходили до него как сквозь пелену. Он просто поверить не мог, что она на полном серьёзе собирается его избить, да ещё в связи с таким запредельным "обвинением". Он слышал о том, что в Чейте вообще довольно популярны садомазохистские утехи (по слухам, эта устойчивая мода объяснялась соответствующими пристрастиями герцога Островичи), но сам как-то не сталкивался - а точнее, избегал таких игр, считая, что в его отношениях с женщинами и так достаточно подчинения... Между тем Мия хладнокровно размахнулась плёткой и принялась его хлестать - и нельзя сказать, что это было очень уж больно, скорее... возбуждающе... Он поймал себя на мысли о том, как бы опять не кончить "без разрешения", и чуть не рассмеялся, но всё-таки дышать под обжигающими ударами было тяжело, и с его губ сорвался только невольный стон - скорее от удовольствия, чем от боли... Наконец "наказание" прекратилось, в голове у него шумело от раздиравших его противоречивых впечатлений. Она проворно отвязала его руки и принялась покрывать поцелуями его пылавшие, как в огне, плечи.
   - Мне нравится с тобой, - прошептала она ему на ухо. - Может быть, я буду наказывать тебя, только если ты сам попросишь.
   Как-то незаметно она оказалась в его объятиях, он быстро овладел ею, и они почти сразу вместе достигли вершины. У него ещё ни разу не было такого быстрого и бурного оргазма; она, казалось, тоже осталась довольна и не обратила внимания, что он снова кончил "без разрешения".
   
   
   1.
   Спустя несколько встреч он вынужден был признать, что в основном их отношения не отличались ни жестокостью, ни экстравагантностью, которыми она любила приукрашивать эротические игры. Она оказалась интересной и совершенно ненавязчивой собеседницей, да и в общем жизнерадостной и неприхотливой (если дело не касалось секса) особой, и как-то незаметно они стали проводить вместе почти всё время; Джин с неохотой думал о том, что придётся уезжать, и всё откладывал расставание.
   - Слушай, хочешь остаться жить здесь, со мной? - как-то раз неожиданно спросила она, бросая жадные взгляды на стройное смуглое тело любовника. Джин смутился; он как-то не планировал задерживаться в Чейте, а приехал потому, что приятель пригласил. Он даже не задумывался толком о жизни этого гигантского дворца. Это же была всё равно что вампирская столица мира, со своими традициями, отношениями, иерархией... В каком качестве он будет здесь обретаться?.. - Ты мог бы заступить на должность моего слуги, - предложила Мия. - Обязанности несложные, зато ты жил бы прямо тут, у меня... И мы бы чудесно проводили время... Я бы познакомила тебя со всеми моими подругами... Хочешь?.. - Она принялась ласково целовать его лицо, шею и плечи. - Ну, чего ты ломаешься, я же чувствую, что ты хочешь... Ты знаешь, я давно мечтала иметь такого красивого, горячего слугу... но как-то подходящих мужчин не попадалось... а с тобой мы, по-моему, прекрасно поладим...
   Джин запустил пальцы ей в волосы; её темнокудрая голова уже спускалась по его груди к животу, так что объективно рассуждать становилось всё труднее.
   - А если мы... ну... не подойдём друг другу?.. - неуверенно предположил Джин; опыта долгосрочных отношений с женщиной у него вообще не было.
   - Да с чего ты это взял?! - от удивления Мия даже отстранилась и плеснула на него пронзительным взглядом светло-серых глаз. - Мы друг другу отлично подходим!..
   Глядя на эту женщину, деловито склонившуюся на его грудь, как рысь над добычей, и, по-видимому, не допускавшую сомнений в своей правоте, он вдруг понял, что его одинокая американская жизнь давно уже вспоминается ему отстранённо, как бесцветный сон.
   - Хорошо, я согласен, - медленно проговорил он, словно с удивлением вслушиваясь в эти слова.
   - Вот и отлично! - обрадовалась она и бросилась ему на шею. - Я так люблю тебя!
   Он осторожно обнял её за гибкую талию.
   - Я... тоже тебя люблю... - неожиданно для себя вдруг признался он.
   
   
   7.
   Золтан (самодовольно):
   - Видели? Кто тут предрекал, что я обломаюсь на безудержном сексе? Всего каких-то двести лет - и пожалуйста, высокие чувства!
   Чалэ (рассудительно):
   - Золтан, погоди хвастаться. Жениться у твоего Джина, может, ума и хватило, но вот дальше...
   Золтан (удивлённо):
   - А разве дальше что-нибудь есть?..
   Чалэ (назидательно):
   - Духовные поиски! Осмысление пройденного пути! Развитие личности!
   Аллат (сочувственно):
   - Какой ужас...
   Золтан (с сомнением):
   - Это всё тоже я должен проходить?
   Чалэ (успокаивающе):
   - У тебя мозгов не хватит. Но я пошлю к тебе кого-нибудь продвинутого.
   (деловито)
   Пойманную волну надо запечатлеть.
   
   
   1.
   - Я уже решила, как это будет, - увлечённо докладывала мне Ребекка об очередном витке своих творческих исканий, накручивая на палец послушный локон. - Я делала наброски в залитой солнцем комнате. Ну, то есть я, конечно, стояла в тени... Представляешь?.. Я в жизни не видела солнца, я ведь никогда не была человеком! А тут вдруг такое понимание пришло... Я просто почувствовала, что надо нарисовать именно так. Хотя, наверное, кто-то скажет: странный подход для кэлюме. Но мне нужно, чтобы это была фигура в солнечных лучах. Вот он просто сидит у окна, и вся комната залита светом. Даже стены как будто растворяются... Понимаешь?.. Но я всё никак не могла найти, кого рисовать. Естественно, проще всего было бы взять натурщиком кого-то из людвы. И я смотрела, но ничего подходящего как-то не нашлось. И так несколько лет. Как вдруг: он! Представляешь, я буду рисовать одного сурга, слугу Мии Аллен. Да ты с ним, кажется, знакома.
   Я оторвалась от созерцания блюд на столе: мы сидели в небольшой обеденной зале на верхнем этаже одной из башен; была густая пасмурная ночь.
   - Не припоминаю, - протянула я. На самом деле, я вообще не припоминала, чтобы у Мии Аллен был слуга, но тут Ребекка отправила мне мысленную картинку.
   - Ах, Джин! Ну, конечно! Мы с ним одно время встречались! А я думала, он давно улетел обратно в Америку! Ну, Мия, своего не упустит! Вот и води после этого поклонников в гости к подругам! - когда мои восклицания иссякли, Ребекка кратко подытожила:
   - Да, он согласен работать. Плюс, конечно, у меня есть фотографии разных освещённых объектов, всё такое. В общем, я буду искать этот колорит, понимаешь, солнца, золотого света...
   Тут я в очередной раз перехватила взгляд Дьёрдя, который тоже присутствовал на обеде, с отвращением наблюдая происходящее вокруг, причём выражение его лица из просто мрачного постепенно превращалось остервенелое. Вообще герцог в последние дни был не в настроении, это все заметили. Связано это было, как обычно, непонятно с чем, скорее всего - ни с чем, но у меня возникло странное ощущение, что он то ли слышал, о чём мы говорили, то ли догадался. Не зная, как реагировать на его ненавидящий взгляд, я ему улыбнулась; он встал и отошёл к окну. Ребекка смерила его застывшую фигуру задумчивым взглядом.
   - И как ты его не боишься? - она неуверенно пожала плечами. - Он - единственный клинически сумасшедший кэлюме в мире!
   - Тише ты! - зашипела я. - По-моему, он слушает, о чём мы говорим!
   - О, боже! Только этого не хватало. Знаешь, я, пожалуй, пойду. Мне ещё наброски разобрать надо, - одним движением опрокинув в себя остатки люмэ, Ребекка решительно скрылась, оставив меня в гомонящей толпе практически наедине с недовольным молчанием герцога.
   Некоторое время я пыталась что-нибудь погрызть, потом решила тоже уйти, но вместо этого почему-то направилась к Дьёрдю. Впрочем, ни за что бы так не поступила, если бы не всеобщее угнетённое настроение, которое я уже не могла выносить: в конце концов, это пресмыкание перед Дьёрдем просто раздражало! Ну, нервозный повелитель вампиров, что с того? Убиваться теперь из-за этого?
   Правда, повод для беспокойства всё-таки был. Более опытные придворные кэлюме всерьёз обсуждали, как, дескать, его светлость на этот раз начнёт сходить с ума - давненько он не купался в крови, и те, кто не хотел испытывать судьбу, незаметно разъезжались из Чейте, чтобы провести недельку-другую в менее престижном месте, а то герцог мог, под настроение, начать стрелять в подданных из арбалета - справедливости ради надо сказать, что ни в кого специально он не целился. Просто игра такая была, на проверку реакции. Двери в зале запирались снаружи - на тот случай, если кто-то передумает играть. Дьёрдь брал арбалет, отворачивался и стрелял наугад. Остальные могли прятаться, где угодно и как угодно, применять какие угодно степени защиты. Хоть взмывай под потолок, хоть бросайся на пол. Можешь следить за движениями его светлости в расчёте уклониться от стрелы в самый последний момент, можешь метаться как попало в надежде, что если сам не понимаешь, где находишься, то и стрела тебя не найдёт. На первый взгляд, самым логичным было бы спрятаться и сидеть неподвижно, но по факту такие манёвры вызывали крайнее недовольство тех, кому укрытий не досталось, а неподвижную фигуру Дьёрдю проще было вычислить энергетически. Игра шла, пока не кончатся стрелы или пока Дьёрдь не устанет. Раненых он потом добивал (ни за что бы не поверила, если бы не увидела реальные воспоминания!) или, в порядке особой милости, брал на неопределённый срок в секс-рабство, причём находил отчего-то очень сексуальным избивать своих "рабов" и "рабынь" кнутом с серебряными гвоздями, заставлял их ползать по дворцу на коленях голыми - совершенно независимо от того, какие посты занимали "невольники" ранее в вампирском обществе...
   Когда я впервые услышала о такой "старой доброй традиции" в Чейте, просто понять не могла: неужели кто-то может добровольно участвовать в подобном извращении?.. Самое странное было то, что на самого Дьёрдя никто ни разу так и не попытался напасть! Почему вампиры, отлично зная о "небольших слабостях" своего властелина, не только не пытались сопротивляться, но и оставались в Чейте как ни в чём не бывало, словно специально искушая судьбу?.. Но потом я поняла, что для кэлюме, пресытившихся безнаказанностью, сумасбродный повелитель был своего рода необходимостью, - вызов, соблазнительная возможность испытать себя... а для кого-то - и расстаться с опостылевшим бессмертием?.. Быть может, и сам Дьёрдь, запросто выходя в открытую убивать собственных подданных, втайне хотел стать жертвой, чтобы сбросить бремя безрадостной власти? Так или иначе, лучше узнав своих сородичей, я - теоретически - объяснила для себя их образ жизни, но, конечно, подобные "удовольствия" были не для меня.
   Поэтому, наслушавшись историй о местных увеселениях, я слегка поддалась панике и рискнула подольститься к герцогу, который, несмотря на свою ужасную репутацию, почему-то всё же не казался мне таким уж извергом... скорее заложником того образа жизни, который предпочитали вампиры... по крайней мере известные мне. Странно, я почему-то была уверена, что он страдал в Чейте.
   Вот и сейчас он замер у окна, словно мечтал отсюда куда-нибудь исчезнуть, хотя, казалось бы, в чём проблема? Вся земля перед тобой... Я мягко обняла его и сказала:
   - Хотите, уйдём отсюда?
   - Куда мы пойдём? - усмехнулся он, словно я предлагала ему выбраться из какой-то роковой ловушки.
   - Ну... можем пойти ко мне... - брякнула я, раз у него не нашлось других предложений, и только потом подумала, что в данном случае "ко мне" - это всё равно что "к нему", замок-то чей?.. Он, видимо, подумал о том же, потому что рассмеялся, но потом неожиданно согласился, и я под заинтригованными, любопытными, сочувствующими, завидующими и испуганными взглядами вывела вампирского повелителя неизвестно зачем, неизвестно куда.
   Впрочем, мне понравилась мысль, что он теперь остался в моём полном распоряжении. Может быть, поэтому мы как-то естественно начали целоваться ещё в лифте. Мне было так приятно, как будто мы давно знаем друг друга - может быть потому, что на самом деле его никто не знал... подумать над этим мне было некогда, мы как-то незаметно перетекли в мою комнату и продолжили целоваться уже там. Только оторвавшись наконец от его губ, я сообразила, кого и зачем пригласила. Мне же совершенно нечего ему предложить...
   Я осторожно высвободилась из его объятий и нервно прошлась по комнате. Я словно увидела здесь всё другими глазами. Господи, и кто меня заставлял соглашаться на такую крошечную комнатушку?.. Впрочем, я ведь здесь почти не бываю... Дьёрдь сделал пару шагов внутрь и, особо не заморачиваясь, лёг на кровать; надо сказать, выбора у него не было, поскольку кроме кровати и большого платяного шкафа у меня имелся только пуфик перед зеркальным столиком, так что вздумай герцог дожидаться приглашения, мне пришлось бы предложить ему сесть прямо на пол. Раньше я не задумывалась над этим, но, похоже, моя комната в принципе не подразумевала двоих.
   - Хотите люмэ? - неловко предложила я. Он молча покачал головой. "Предпочитаете кровавую ванну", - чуть было не ляпнула я, но сдержалась; что-то подсказывало мне, что мой гость будет не в восторге от шуток на эту тему. Я почувствовала себя совсем уж никчёмной; честно говоря, я понятия не имела, каким образом такая бездарность, как я, сможет скрасить досуг такого взыскательного мужчины, как он, но герцог, казалось, пребывал в каких-то своих размышлениях и обращал на меня мало внимания.
   - У тебя бывает так, что снятся сны... - глухим, каким-то отдалённым голосом сказал он; наверное, моя постель навеяла ему эту тему, - такие яркие, как будто это на самом деле было...
   Я пошевелила мозгами. Нет, в интересных снах я тоже замечена не была, в чём честно призналась. Он перевернулся на живот и стал разглядывать узор на покрывале (до этого он разглядывал полог).
   - Пока была жива моя дочь, - тем же тоном сказал он, - она смотрела сны, не закрывая глаз.
   - У вас была дочь? - опешила я. Как-то трудно было представить его отцом; у меня сложилось впечатление, что у него вообще не было близких людей.
   - Там, в подвале... - по-видимому, в продолжение предыдущей фразы сказал он. - Где сейчас пыточная...
   Тему пыточной мне совсем не хотелось продолжать; я подошла поближе к кровати. Он посмотрел на меня странным взглядом: задумчивым и как будто вопросительным... Потом опустил глаза, и снова - на мгновение - мне показалось, что я вижу другое лицо, мечтательное и немного печальное, и неуловимо знакомое... Дьёрдь отвернулся.
   - Иди сюда, - усмехнулся он. - Я подвинусь.
   На кровати у меня места для двоих вполне хватало, так что я благополучно улеглась рядом с ним, а он наблюдал за мной странно-отсутствующим взглядом, приподнявшись на локте. Потом вдруг снял с шеи цепочку, на которой висел очень большой, почти совсем без оправы, тёмный камень, как мне показалось, сапфир, и, держа украшение на вытянутой руке, коснулся им моего лба. Я подумала, что это такой вариант любовной игры - всяко лучше, чем кнут с гвоздями - и закрыла глаза. Камень скользнул по моему лицу, потом по шее, задержавшись в ямке на горле, по груди... На уровне сердца Дьёрдь накрыл его ладонью, и я внезапно почувствовала тяжесть, даже боль... Я хотела открыть глаза, но поняла, что не могу пошевелиться, как будто всё тело окаменело.
   - Я покажу тебе сон, - сказал Дьёрдь и шёпотом добавил несколько слов, которые я не поняла.
   
   
   0.
   Мне снилось, как будто я хожу по кафельному дворцу и что-то ищу. То есть снаружи дворец был такой, как и полагается: каменный, изящный, с выводком островерхих башенок и стрельчатых окон, но внутри все помещения были почему-то выложены кафелем, как в ванной. В воздухе чувствовалась влага, откуда-то поднимался запах воды, но где она - невозможно было понять, комнаты мне попадались абсолютно пустые. Устав искать, я вернулась по гулким переходам назад и вышла на улицу. Дворец стоял на ровной светлой лужайке, но через дорогу была яма, и я почему-то подумала, что раз того, что я ищу, не оказалось во дворце, значит, оно непременно в яме. Я подошла к краю ямы и стала смотреть, но там тоже оказалось пусто. И только когда я отвернулась, что-то выскочило оттуда и затянуло меня вниз.
   
   
   1.
   Когда я проснулась, то сперва не могла сообразить, какое время суток, и вообще где я. Дьёрдь стоял у окна - большое, от пола до потолка стекло служило заодно выходом на веранду, а за стеклом медленно светлел горный пейзаж.
   - Опустите жалюзи! - я села на кровати, как подброшенная. - Вы что, не чувствуете, что скоро рассвет!
   - А я его и жду, - сказал он.
   Я впала в ступор. Самой поскорее сбежать или попытаться сначала увести его?.. Господи, всё-таки влипла!
   - Да что ты волнуешься, в этом крыле не бывает прямых солнечных лучей, - спокойно сказал он и обернулся. - Солнце встаёт с противоположной стороны. А потом заходит вон за ту гору. Здесь можно вообще окна не закрывать... - Он задумчиво опустил голову; его чёрный силуэт всё чётче отделялся на фоне жемчужно-серых туманов. - Я узнал эту комнату, - помолчав, сказал он. - Только раньше она была больше. Сейчас замок очень сильно перестроен. Но когда я вошёл, то вспомнил.
   На снежной вершине за его спиной разгорелся оранжевый луч. У меня так и упало сердце; солнечный свет я привыкла считать чем-то смертельно опасным, хотя видела только на картинках. Между тем Дьёрдь, похоже, всё-таки решил не оставлять меня без острых ощущений, а может, зрелище восхода за окном его возбуждало, но с жалюзи он возиться не стал, зато вернулся к кровати и начал срывать с меня одежду. По уму, он был прав, и облитые огненным светом вершины на фоне безоблачно-синего неба свидетельствовали только о том, что мне досталось северное окно, и всё же я так и обмирала. Я почти не почувствовала укусов Дьёрдя, который, как и следовало ожидать, оказался большим любителем жестоких ласк и наставил мне изрядное количество синяков - не только на шее. Впрочем, я всё же получила определённое удовольствие, хотя такого грубого секса у меня, кажется, ещё не было. Первое время я в основном боролась с искушением попросить его всё-таки опустить жалюзи, но догадывалась, что он пропустит мои слова мимо ушей, а потом как-то незаметно для себя расслабилась, под конец даже задремала, а когда снова проснулась, он уже ушёл. Я первым делом метнулась к окну, хотя всё тело ныло, как будто меня пытали. Зарево цвета рыжего золота расплывалось где-то у подножия гор, последние бледные лучи путались в тёмной листве густого леса, небо тускнело. Дьёрдь сказал правду: в эти окна солнце не заглядывало никогда.
   
   
   1.
   Немного успокоившись после герцогских милостей, я решила подлечить синяки. Для поднятия тонуса тяпнула люмэ из холодильника - показываться в расхристанном виде перед прислугой не хотелось, и попыталась сосредоточиться на альрома.
   Наверное, так совпало, что на Пульсе в это время как раз возникла вспышка. Я почувствовала его дыхание, как в первый раз, когда...
   
   
   1.
   Как будто я - другой человек, но это тоже я. И от этого мне стало спокойнее, потому что моя жизнь была долгой, долгой...
   
   
   3.
   Я только удивилась, что комната стала такой маленькой.
   
   
   1.
   Уже была глубокая ночь. Я почти не запомнила, что видела, но чувство было таким сильным. Я поняла, что до того момента и близко не подходила к настоящему погружению в альрома.
   Из какого-то иррационального побуждения, машинально я подошла к окну и опустила жалюзи. Потом вернулась и села на кровать. Мне вдруг вспомнился вчерашний вечер, потом сон...
   Да что это со мной? Это что, последствия ночи с Дьёрдем? Теперь его репутация "рокового" любовника виделась мне в несколько ином свете. Что, если жертвы "трагических обстоятельств", чью смерть связывали с его именем, попросту сошли с ума?.. Стоп, стоп, стоп. Вот Виктория: двести лет царствует, премило общается с Дьёрдем и живее всех живых...
   Тут мне на ум пришла ещё одна неожиданная мысль. Что, если он отказывался от эспальдо именно потому, что его память просто-напросто опасна?.. Ведь приписывают же ему чуть ли не божественное происхождение...
   Я почувствовала себя усталой, просто измотанной. С тех пор, как проснулась, я не сделала ровным счётом ничего, но погружение в альрома потребовало на удивление много сил. Надо было выйти из четырёх стен, углубиться в ночь, в её освежающую прохладу, будоражащий ветер с гор, словно с самих звёзд, и как следует перекусить...
   Вместо этого я рухнула на покрывало, и мне приснился странный сон.
   
   
   0.
   Я гуляла по вокзальной площади. Главной частью вокзала был водопад, настолько широкий и высокий, что если стоять на перроне, то почти не видно неба. Впрочем, перрон располагался к водопаду ближе всего, потому что все жизни текли вдоль воды. Сюда постоянно прибывало огромное количество душ. Можно было выйти на платформу или двигаться дальше. Внизу вода разливалась без краёв. Только залы ожидания частично виднелись над водной гладью, точнее даже не залы, а входы в них, потому что сами залы находились глубоко под водой, а над поверхностью поднимались выложенные узорчатыми плитами каменные площадки с помпезной лифтовой кабиной, сверкающей стеклом и металлом. Возле лифта, как правило, громоздились магазинчики и кафешки, потому что приятно вот так посидеть посреди безбрежного водного потока, поглазеть на водопад, на прибывающих с потоком, на поднимающихся из-под земли. Чем я и занималась, попивая горячий шоколад за изящным столиком у кромки воды, пока не задалась вопросом: а откуда взялся сам водопад? И тогда я по каменным дорожкам, тянувшимся над волнами, направилась к подножию водопада, где пенились тучи брызг, и странно, вблизи он не казался таким непроницаемым, и я прошла сквозь водную стену.
   Там оказалась огромная тёмная пещера, в которой почти ничего не было видно. Шум воды доносился откуда-то издалека, а за спиной почему-то всё стихло. Я пошла туда, где брезжила ещё одна водяная стена, и прошла сквозь неё тоже.
   Стало как будто светлее, и под ногами уже были не камни, а гладкий пол. Но часть стены опять оказалась водная, и я прошла туда, и попала в узкий коридор, в котором почти сразу опять оказалась водная стена, и ещё одна, и ещё... И так до тех пор, пока я не заметила за очередной зыбкой преградой чей-то неясный силуэт.
   Я совсем не ожидала встретить здесь кого-то ещё, но, как только увидела, сразу поняла, что он ждал меня. И, странно, эту, последнюю стену оказалось перейти труднее всего. Я вдруг заметила, как устала, и что платье у меня насквозь мокрое. Я бы, наверное, не нашла сил, но увидела, что он протянул мне руку, и всё-таки перешагнула. И там не было видно ничего, абсолютно ничего, я только чувствовала его руки, губы и...
   
   
   1.
   ...поняла, что всё это на самом деле происходит. Мужские поцелуи и ласки наконец разбудили меня, и прикосновение этой гладкой, как мрамор, кожи я не спутала бы ни с чем: только с Дьёрдем, возможно, из-за его закрытости, у меня было ощущение, что я обнимаю ожившую статую - таким же физически безупречным и бесчувственным казалось его тело. Впрочем, на этот раз он пренебрёг садистской прелюдией и умело довёл меня до такого экстаза, что я временно забыла о наших разногласиях: я как будто перестала быть собой в этих точёных прохладных руках... Наконец он отпустил меня. Некоторое время я просто лежала, наслаждаясь чувственными ощущениями... Но ведь нельзя же заниматься сексом, сколь угодно потрясающим, вечно?.. Натянув на грудь край покрывала, я села на кровати и бросила на Дьёрдя обвиняющий взгляд, на который он, впрочем, не отреагировал, так как лежал, закрыв глаза рукой, словно хотел отвернуться сразу от всего мира. На мгновение мне снова стало его жаль, но я собралась.
   - Получили удовольствие, ваша светлость? - поинтересовалась я. - Сначала истязаете невинную девушку с помощью солнечного пейзажа и острых зубов, а потом без приглашения лезете в постель. Не очень-то корректно с вашей стороны.
   - Я некорректный, - согласился он слегка заплетающимся языком; как видно, пока я дрыхла, вампирский повелитель даром времени не терял и успел как следует напиться. Поскольку больше от него реплик не поступило, я продолжила тему:
   - Хамло вы препорядочное, господин. И пьяница к тому же.
   - А ты пухленькая и бестолковая, - резонно возразил он.
   - Это был пример мужской логики? - фыркнула я.
   - Это был пример объективной истины, - с трудом выговаривая слова, пояснил он.
   - Ваша светлость, - решительно заявила я, почувствовав, что намёки себя исчерпали, - почему бы вам не пойти переночевать в каком-нибудь другом месте?
   Дьёрдь наконец убрал руку от лица; глаза его смеялись.
   - Ладно тебе, - сказал он более трезвым голосом. - Я вообще-то пришёл, чтобы извиниться. Ты спала. Ну, я тебя разбудил.
   Я слегка смягчилась, хотя, конечно, не следовало... но что поделать, похоже, его дьявольское обаяние действовало на всех без разбора.
   - Я всегда знала, что где-то в глубине твоей души скрывается вежливость, Хору, тебе только надо дать шанс её проя...
   - ...что?..
   
   
   2.
   Её взгляд проник ему в самое сердце - невинный тёмный взгляд, в котором на мгновение мелькнул алый отсвет - как луч, преломлённый в прозрачной глубине розового бриллианта - этот отсвет вызвал в его памяти давно забытый образ, которого никто из ныне живущих не видел, и он сам был уверен, что забыл... А вместе со старой памятью возвращалась и безумная надежда вновь встретить ту, кого любил - бесплодная мечта, к чему тешить себя иллюзиями - даже если девочка напомнила ему Аллат, двух одинаковых людей не существует...
   "А перерождение?"
   Нет, нет, если он потеряет её опять, то не переживёт.
   Но время шло, а боль не утихала: ему хотелось, чтобы она позвала его... Пусть будет хотя бы самообман.
   
   
   1.
   Я с трудом выпуталась из его жгучих мыслей. Единственное, что я поняла: он хотел, чтобы я предложила ему эспальдо. Но эта мысль едва скользнула по краешку моего сознания, потому что я чувствовала себя как-то странно. Я стала видеть себя как будто со стороны.
   
   
   3.
   Её пальцы нащупали в складках смятой простыни тонкий, как жало, серебряный кинжал, и она, азартно посмеиваясь, полоснула его по животу. Из её мыслей он давно знал, что она хочет видеть в роли жертвы не безликую массу людвы, а кого-нибудь из бессмертных... возможно, его.
   - Я хочу умереть, - в забытьи сказал он и запустил пальцы в её спутанные кудри, рассыпавшиеся вокруг чёрным плащом. - Я твой раб.
   Опустив голову, она коснулась губами кожи чуть повыше раны.
   
   
   1.
   Дьёрдь смотрел на меня с ужасом.
   - Это не можешь быть ты, - глухо сказал он. - Она была блистательна, а ты... такая простушка...
   - Я не простушка, ваша светлость, - неожиданно для самой себя вдруг резко перебила я. - Вы не знаете, что мне пришлось пережить... - Тут я застыла с открытым ртом. А действительно, что?.. Я почти ничего не помнила о своей жизни!
   
   
   3.
   Словно оковы, которые хочется носить вечно.
   
   
   1.
   Так это было или не было? - Это моё желание или его?
   
   
   2.
   И её взгляд был таким влекущим, он ласкал и пьянил, и в глубине её глаз лежал свет, я подумал что узнал её или угадал нет скорее всё же узнал.
   
   
   7.
   Чалэ:
   - Стоп, стоп! Вас куда занесло, граждане? Аллат, по этому направлению ты любишь совсем другого!
   Аллат (рассудительно):
   - Ну, увлеклась малость. Бэльчик, а ты где?
   Велиал (ошарашенно):
   - В таком виде Влад Тамару точно не узнает! Но разве в твоём проекте было что-то о возрождении Рады?
   Аллат (стыдливо):
   - Не было... Стих нашёл, бес попутал...
   Чалэ (вредным голосом):
   - Кое-кто бессовестно транжирит наше время!
   Ио (озадаченно):
   - Кстати, а куда делась Виктория?
   Чалэ (возмущённо):
   - А она просто испарилась на глазах у изумлённой публики!
   Аллат (миролюбиво):
   - Ну что ж, и такое бывает. Латану тоже испарялся.
   Чалэ (свирепо):
   - Латану испарялся не по своей воле!
   Аллат (удивлённо):
   - Да какая разница-то?
   Чалэ (деловито):
   - Безобразие. Хулиганство. По договору с Реей ты обязана была оставаться на Солнце. Предупреждаю: веди себя прилично, иначе нас всех отсюда выкинут... Впрочем, надолго тебя не хватит, это и так ясно... Мы должны срочно вернуться в момент, откуда пошёл рассинхрон.
   Аллат (простодушно):
   - А откуда он пошёл?
   Сорвахр (быстро):
   - Не знаю.
   Чалэ (медовым голосом):
   - Кое-кто должен был не с Сорвахром миловаться, а сразу уехать к Владу в Москву!
   Аллат (просветлённо):
   -А!
   Ио (вклиниваясь):
   - По-моему, вырисовывается любопытная расстановка сил в кланах. Коллективное вознесение в ускоренном режиме и мирное отбытие с планеты. Давайте попробуем этот вариант, в качестве разминки перед основным действием.
   Сорвахр (невинно):
   - Да!
   
   
   1.
   - Хору, лапушка, - сонно позвала Аллат, не открывая глаз. - Подай-ка мне глоточек люмэ, будь так добр.
   - Телефон висит на стене над кроватью. Позвони в разделочную, и тебе принесут.
   Прекрасная заказчица поразмыслила, перевернулась на другой бок и снова задремала. Потом вдруг встрепенулась.
   - А где мои свинки? Ой, подожди... А где я?!
   
   
   1.
   - О, боже, мне вспомнилось сейчас, как мы встретились на Бетельгейзе... - он не видел её лица, но о совершенно беспечном настроении Аллат можно было судить по нежному смешку: воскрешение из мёртвых явно не стало для неё серьёзной проблемой. - Помнишь, мы ночевали в каком-то доме на обрыве, а он откололся и куда-то полетел...
   Сорвахр невольно улыбнулся. В её присутствии воспоминание о далёкой звезде не отозвалось болью... напротив, Аллат всего лишь озвучила то, что он чувствовал и сам: словно они снова плывут где-то над кипящим океаном, в прозрачной глубине которого переливаются таинственные отсветы тяжёлого серебра... Воспоминание о родной стихии теперь не казалось пыткой, оно успокаивало; он словно слышал освежающий шум серебряных брызг.
   Аллат, по-видимому, тоже оживилась, потому что подняла голову, щекоча его рассыпающимися волнами длинных чёрных кудрей, и запечатлела на его губах крепкий поцелуй.
   - Реки на Солнце как молоко, - промурлыкала она ему на ухо рифмованные строки на альде, - моря на Бетельгейзе как мёд, а свет глаз Дьёрке - серебро моего сердца.
   Он рассмеялся; Аллат азартно потрясла косматой головой.
   - Как тебе удалось вернуться?
   - Ах! - пояснила она. - Ангел мой!.. Да ведь я люблю тебя ужасно, и мне так тяжело было видеть, что ты тут страдаешь.
   Сорвахр улыбнулся.
   - Узнаю твою безграничную доброту.
   - Ну да, - беззастенчиво согласилась прекрасная пришелица. - Правда, я слегка незаконно пролезла, ну да это детали... Как ты тут?
   Сорвахр вздохнул.
   - Ну да, ну да, понимаю, - затараторила Аллат, вскочила, заметила медное зеркало и принялась подбираться к нему в разных причудливых позах, пытаясь увидеть своё отражение целиком - но какой-то кусочек обильного тела нет-нет да и выпадал из зоны внимания. - Нам всем здесь нелегко пришлось... Кстати, что носят в этом сезоне? - она ринулась к вороху одежды и попыталась примерить первое, что попалось под руку. - Это штаны на ребёнка, что ли?..
   Сорвахр, с интересом наблюдавший пантомиму, прыснул в подушку.
   - Похоже, воскрешение пошло тебе на пользу. Ты прибавила пару десятков килограмм.
   - Эта блузка не застёгивается у меня на груди.
   - Возьми мою рубашку.
   - Да ну... - Аллат высвободилась из обновок. - Так пойду.
   - Соломоново решение, - одобрил Сорвахр. - А куда ты собралась?
   Аллат застыла, застигнутая коварным вопросом врасплох.
   
   
   1.
   - Я и сам не уверен, что хочу вернуться. Мне кажется, я никогда не смогу забыть весь этот кошмар, - он машинально потянулся за сигаретой, потом остановился и с отвращением покачал головой. - Как я ненавижу это мерзкое курево.
   Аллат ловко вынула сигарету из его пальцев и задумчиво закурила сама (не оставлять же?!) Насупилась, пожевала губами и выдала мысль:
   - Чепуха. - Поразмыслив, добавила: - Я улетаю, а ты - со мной.
   - А остальные? - Сорвахр недоверчиво повёл плечом, словно стряхивая постылое бремя. - Я после всего, что было, не смогу никому в глаза смотреть.
   Багряно-чёрные глаза воззрились на него с неподдельным изумлением.
   - Ты шутишь, Хору? Да они должны день и ночь целовать следы твоих ног, - решительно забычарив сигарету, Аллат пояснила свой вывод: - Хору, ты единственный сохранил память расы. Поэтому все преклоняются перед тобой, даже если не осознают истинной причины... Ангел мой, - перебравшись поближе к собеседнику (кровать слегка затрещала), Аллат подарила ему ласковый оскал; на её таранообразное чело даже набежала лёгкая грусть (насколько это было в принципе возможно). - Я вот себя обвиняю... Я должна была сразу понять, что вся эта кутерьма не для тебя, - она покаянно уронила косматую голову на пышную грудь. Сорвахр мягко провёл рукой по спутанным чёрным кудрям. Аллат почувствовала, что прощена, и немедленно оживилась:
   - Может, перекусим?..
   
   
   1.
   - Хороший сервис, - пробубнила она, уминая. - Я думала, ты без меня запустишь хозяйство.
   - Не скажу, чтобы меня прельщали местные удобства, - неохотно отозвался он.
   - А что Аш? Креон?.. По-прежнему сидят безвылазно в своих пещерах? - Аллат беззаботно рассмеялась, по-видимому, нисколько не обиженная на высоконравственных собратьев за то, что они её в своё время убили.
   - Лу, очнись, - с упрёком заметил Сорвахр. - Я - последний изначальный на земле вот уже несколько веков.
   - Ах, да?.. Так они тоже умерли?.. - она вновь беспечно расхохоталась, вытирая пунцовые губы салфеткой. - Ну что ж, все там будем!.. Ужас, моя спальня превратилась в клетушку, - добавила она, окинув взглядом скромную комнату канувшей в небытие Тамары.
   - После твоей смерти... - Сорвахр на мгновение сбился, - я велел перестроить замок... Не могу поверить, неужели ты здесь, со мной?.. Это просто чудо, - он ласково взял её пухлую изящную руку с цепкими белоснежными пальчиками. Аллат с энтузиазмом жевнула.
   - Ещё как! И неплохо бы гульнуть. Но сначала мне надо пополнить запас кружевных чулочков, - она хищно огляделась, явно собираясь обзавестись чулочками прямо сейчас.
   - Это жизненно важная задача, - мягко откликнулся Сорвахр, не выпуская её руки. - И всё же, милая, не кажется ли тебе, что сначала нам следует выйти на связь с Чалэ?
   Такая мысль прекрасной распорядительнице не приходила: багряные глаза удивлённо распахнулись.
   - Ах... ангел мой... ну, если ты так ставишь вопрос... - Аллат задумалась. - Но разве нам необходимо улетать прямо сейчас?..
   - Да, - ледяным тоном обрубил Сорвахр.
   Аллат вздохнула и покорно сложила округлые беломраморные руки, справедливо рассудив, что загрести всё ценное успеет позже.
   - А... в таком случае... что с Жанной?..
   Он поморщился и отвернулся.
   - Умерла. Убита в ходе очередной междоусобицы... Тут их много было.
   - О, нет, Дьёрке, - Аллат медленно покачала головой, и лучи цвета тёмного вина, лившиеся из её глаз, закачались в такт её движению. - Я очень хорошо вижу нашу дочь здесь, на Земле. Именно она контролирует Пульс.
   
   
   7.
   Ио:
   - Ой, Сорвахр рядом с Радой так сразу посветлел. Стал белый и пушистый.
   Сорвахр:
   - А я вообще очень светлый человек. Когда у меня настроение хорошее.
   Чалэ:
   - Итак, по этой версии центр духовной культуры и нравственного возрождения довольно неожиданно перемещается в Чейте!
   Ио (ворчливо):
   - Ещё бы, такой пиар: двое изначальных.
   Чалэ (торжественно):
   - Двое изначальных, вылечившись от шизофрении и потребительского ажиотажа, ведут расу к процветанию!
   Сорвахр (строго):
   - Попрошу без хамства!
   Аллат (удивлённо):
   - Почему это я вылечилась от потребительского ажиотажа?..
   Чалэ (нараспев):
   - Загребая мимоходом жемчуга и кружавчики, возрождённая Рада Островичи... хм... великодушно прощает вражескому шпиону покушение на её жизнь.
   Аллат (нежно):
   - Я даже вспомнила, что когда-то была в него влюблена!.. Правда, Владу я об этом не сказала, он всё равно бы не поверил!
   Велиал (вежливо):
   - Кстати, тебе очень идёт то синее платье с чёрными бриллиантами.
   Аллат (радостно):
   - Ах! Я тоже так считаю!.. Жаль, порвалось оно немного от твоей автоматной очереди!
   Велиал (деликатно):
   - Извиняй.
   Сорвахр (безмятежно):
   - Да ладно, Лу, твой гардероб и так с трудом подняли на борт.
   Аллат (нахохлившись):
   - Я взяла только самое необходимое.
   Чалэ (удовлетворённо):
   - И мы возвращаемся наконец в тот момент, откуда пошёл рассинхрон... Под благотворным влиянием Влада Тамара приобщается к очередной альтернативной точке зрения, и события стремительно движутся к развязке. Последнее желание?
   Сорвахр (с отвращением):
   - Убейте меня, кто-нибудь!
   Аллат (взволнованно):
   - Бэльчик?..
   Велиал (вальяжно):
   - Если хочешь, я тебя застрелю. Только ты меня не заметь. Очень уж мы в разных весовых категориях.
   Ио (дружелюбно):
   - Я его отвлеку. Толкну речугу про душеспасение.
   Сорвахр (снисходительно):
   - Да ты двух слов, без просторечных и сленговых выражений, связать не можешь.
   Ио (обиженно):
   - Ничего подобного. Если надо для дела, я могу очень даже возвышенно загнуть.
   Сорвахр (покладисто):
   - Ну, загни.
   
   
   1.
   Мия пришла домой непривычно притихшая и после озадаченного раздумья поделилась новостями.
   - Ты прикинь, похоже, королева Виктория убита.
   Джин чуть не выронил чашку люмэ.
   - Серьёзно?!
   - Говорят, что так...
   - Что значит "говорят"? Это не точно известно, что ли?
   - Дьёрдь так сказал.
   Джин осторожно поставил чашку на стол. Да, если хоть часть этих слухов правда - всему Чейте грозят заметные перемены в неизвестном направлении.
   - Думаешь, это он её убил?
   - Ты нашёл, у кого спросить! - усмехнулась Мия. - Всё, что говорят штурмовикам, это: пойди туда, стреляй сюда. Важные вопросы решаются наверху, задолго да того, как о нас вообще вспомнят!
   - Но всё-таки: что ты сама об этом думаешь?
   Мия нервно побарабанила пальцами по столу.
   - Я думаю, вряд ли он. Но от этого не легче. Ты прикинь, что должно было произойти, если даже для Дьёрдя её смерть стала сюрпризом?!
   Джин опустил голову на руки.
   - Блин. Дурдом. Что собираешься делать?
   - Не знаю... Ничего, наверное...
   Повисла растерянная пауза.
   - Слушай, а почему бы тебе не уволиться?
   Мия вздрогнула и захлопала глазами, как будто только что проснулась.
   - В смысле?
   - Ну, уйти из гарнизона. Сделай вид, что ты в шоке, твоя вера в светлые идеалы рухнула и надо взять тайм-аут. И уволься, пока там не спохватились и не пересчитали всех по головам.
   - Намекаешь, что будут закручивать гайки? - Мия задумалась. - А я бы скорее предположила, что начнётся полная неразбериха. Её Величество Виктория чуть ли не всю службу безопасности контролировала лично, всё про всех знала...
   - В любом случае, остаётся вопрос: надо ли тебе продолжать участвовать?
   Мия помолчала и беспомощно пожала плечами. Джин задумчиво хлебнул люмэ.
   - Что это могло быть? Кто мог убить ромеи Викторию?
   Мия снова пожала плечами.
   - Если откровенно, мне кажется, что мы ничего не знаем, - тихо сказала она. - Я, например, за годы службы только одно поняла: возможно, война с Надашди - только так, мишура, прикрытие. А настоящая жизнь идёт где-то... где мы вообще не видим. Как всё равно на другой планете.
   - Короче говоря, ты допускаешь, что тебя могут обмануть, чтобы использовать?
   Мия задумчиво погрызла костяшки пальцев. Раньше ей в голову не приходило так формулировать проблему. Но теперь...
   - Получается, что так.
   Джин, поразмыслив, мягко улыбнулся и осторожно обнял её за плечи. Мия только сейчас заметила, как напряжена была всё это время, и с благодарностью спрятала лицо у него на груди. Она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую сейчас обогреет и утешит добрый друг, и с удивлением поняла, какое это - несмотря на все протесты рассудка - приятное чувство, и как давно она не испытывала ничего подобного - наверное, с самого детства, ещё когда была человеком... Казалось, она снова нежится в золотых солнечных лучах... Она даже не сразу вслушалась в его слова.
   - ...По-моему, нам лучше уехать, малыш. Быстренько подай заявление об увольнении, и через несколько дней мы будем в Америке. Там наш дом, любимая, не при дворе. Я хочу, чтобы мы вернулись туда вместе.
   - Ох, Джин, - Мия растроганно всхлипнула. - Спасибо. Что-то я расчувствовалась. А ведь ты, похоже, прав!..
   Благополучно улизнув из вампирской столицы, Мия и Джин некоторое время вели жизнь не вполне добропорядочных американцев, блуждая по местам канувшей в позапрошлый век юности, и во время последней, самой необычной вспышки на Пульсе Мия даже не особенно удивилась, узнав о существовании клана Маршан. Куда-то мчаться и во что-то вмешиваться было бессмысленно, поскольку выяснилось, что ещё во времена изначальных стражи спрятали корабль на территории России, то есть на другом конце света. Увидев в момент вспышки грандиозную картину брожения умов кэлюме, Мия принялась взволнованно обдумывать шансы Пульса на спасение.
   - Как ты думаешь, Маршан отобьют его или нет?
   - Я думаю, Чалэ с самого начала контролировал перемещение всех кэлюме, - невозмутимо возразил Джин. - Он только делал вид, что зависит от нас, а на самом деле всех дурил. Не исключено, что всё это время он был в полностью исправном состоянии... А вот скажи-ка лучше, что ты делала с этой своей подружкой и её смазливым хахалем в прошлую пятницу? Ты, если не ошибаюсь, сказала, что собираешься перекусить в людском клубе?..
   - О, боже, - Мия покраснела. - О чём ты думаешь? В такой, можно сказать, ответственный исторический момент...
   - О том, что, насколько я понял, чистокровные кэлюме - андрогины, - удовлетворённо подытожил Джин. - Стало быть, когда мы вознесёмся из мира смертных, я уже буду не мужчиной, а полноценным существом...
   - Ну так это ж клёво... Эй, погоди! А кто же тогда будет моим слугой?!
   
   
   7.
   Ио (зевая):
   - Там за хронометражем следит кто-нибудь?
   Чалэ (деловито):
   - Подаём последние реплики и снимаемся.
   
   
   1.
   - Нет... - прошипел он через силу. - Ты... всю жизнь лгала мне... предательница! - и прежде, чем я или Влад успели среагировать, поднял пистолет.
   Автоматная очередь Влада прогремела в подземелье почти одновременно с выстрелами Дьёрдя. Мы выскочили из своего укрытия: я бросилась к раненой Жанне, а Влад - к Дьёрдю, который рухнул на землю, обливаясь кровью. Я слышала, как Влад ударом ноги отбросил подальше пистолет и тихо сказал:
   - Ни с места, тварь, - явно опасаясь, что без присмотра Дьёрдь, даже раненый, способен на что угодно.
   Я подбежала к Жанне. Её духовные силы были огромны, но физическое здоровье подорвано постоянными экспериментами и постом; она, хотя получила всего две пули, тяжко страдала. Я осторожно приподняла её голову, и на бледных губах выступила кровавая пена, но огромные глаза лучились серебром.
   - Они... близко... - мучительно улыбаясь, прошептала мне Жанна. - Мы... будем... там...
   - Держись, Жанна! - беспомощно взмолилась я, чувствуя, как злые слёзы наворачиваются на глаза; я кляла себя за то, что не защитила её, хотя могла. Зачем только я помешала Владу убить Дьёрдя?!
   Словно прочтя мои мысли, Жанна снова улыбнулась и с трудом приподнялась.
   - Не... бойся... я... дождусь... помоги... ему... - она указала глазами в сторону Влада и Дьёрдя, и я так и не поняла, кого из них она имела в виду.
   Я колебалась; мне казалось, что, обнимая хрупкое тело, я хоть как-то поддерживаю её; положить Жанну на пол казалось мне кощунством. Из сомнений меня вывел голос Влада, который тихо, но отчётливо произнёс:
   - Если ещё раз попытаешься взять меня под мысленный контроль, получишь ещё одну очередь. В голову.
   Я вздрогнула, оставила Жанну и поспешила к моему любимому.
   Дьёрдь лежал неподвижно, с закрытыми глазами, но я чувствовала, что он не в обмороке, хотя ему было очень больно. Ненависть горела в нём неугасимым огнём, заставляя совершать чудеса злой воли. Судя по реплике Влада, он всё ещё оставался опасным противником. На угрозу он не ответил, но, почувствовав моё приближение, поднял на меня тяжёлый, как камень, взгляд - кажется, он только сейчас меня узнал.
   - А... ты... Розовый Бриллиант Чейте... - он говорил почти с таким же трудом, как и Жанна. - Будь ты... проклята... кабацкая... шлюха...
   Я увидела, как дрогнул автомат в руках Влада, который по-прежнему держал Дьёрдя на прицеле; быстро шагнув к своему возлюбленному, я коснулась его руки.
   - Не надо, - попросила я. - Я не хочу, чтобы ты стал таким, как он.
   Влад, помедлив, опустил оружие. Дьёрдь ещё некоторое время смотрел на нас, но, видно, у него уже не было сил говорить, потому что он вздохнул и закрыл глаза.
   
   
   7.
   Сорвахр (растроганно):
   - Блин. Душещипательно получилось.
   Аллат (взволнованно):
   - Да! Смачно!
   Велиал (задумчиво):
   - Уф.
   Ио (рассеянно):
   - Так, ну что? Отбываем?
   Чалэ (деликатно):
   - Красивая работа... Меня не забудьте.
   
   
   1.
   Внезапно я почувствовала, что небо над головой светлеет. Не увидела - мы были глубоко под землёй - а почувствовала, но это не было солнце. На какой-то момент я ощутила всю планету, весь земной шар. И в атмосфере над ним, в огненном мареве, начали распускаться гигантские ослепительно-белые цветы. С их переливающихся лепестков лились моря огня, силы и света. Всю поверхность земли залила эта захватывающая душу буря, и на мгновение я отчётливо услышала мысли своих сородичей - все до единой - но помню только три ближайших: Жанны - "Мы все спасены!", Дьёрдя - "Они все меня предали", и Влада - "Это бог"...
   Свои собственные мысли я, к сожалению, не помню. Моё тело становилось всё легче, воздушнее, растворялось, надо мной раскрывалась высота всей вселенной. Мы возносились, подобно незримому свету, преодолевающему все преграды, земля оставалась позади, казалась далёкой, нереальной... Раса полукровок - или, как нас называли на этой планете, вампиров - перестала существовать.
   
   
   7.
   Чалэ (придирчиво):
   - Ты, кстати, так толком и не умер.
   Совахр (непринуждённо):
   - Бывает. Оставшуюся часть я переведу в качестве небольшой новой души на Бетельгейзе.
   Аллат (радостно):
   - Для Тамары?!
   Сорвахр (ласково):
   - А как же?
   
   
   1.
   В подземной пещере прохладно шелестела река шампанского. Лиза сидела у берега, задумчиво наблюдая игру прозрачно-розовых подсвеченных волн, и в очередной раз гадала, откуда в Чейте столько вина. Шампанское лилось самое настоящее, хочешь - купайся, хочешь - пей. Поговаривали, что когда-то это была обычная река, и текла она совсем в другом месте, а Дьёрдь перенаправил её воды и превратил их в вино. Правда, легенда умалчивала, зачем он это сделал и, главное, как. Определённо только, что "шампанский пляж" пользовался у обитателей замка большой популярностью.
   Лора уже освободилась от громоздкого людского наряда с корсетом и кринолином и, раскинувшись на удобном пушистом ковре с огненными узорами, разглядывала публику в изящный золотой лорнет.
   - Помнишь, Мадлен рассказывала о молоденькой жене этого подлеца Шаховского, которая участвовала в оргиях? Вон она - княгиня Тамара. Мишель Юсупов, кажется, с ней знаком.
   - Мишель Юсупов? - усмехнулась Лиза. - Известный садист. Развёл в Москве целую кучу притонов. Нигде нет такого количества заведений для чокнутых сургов, как в этой русской дыре.
   - Королева Виктория это одобряет, - улыбнулась Лора. - Говорит: люблю злых мужиков.
   - Да? - удивилась Лиза и задумчиво прибавила: - А я не люблю...
   Женщины рассмеялись. Лиза тоже вооружилась лорнетом. Новообращённая русская ромеи оказалась темнокудрой особой с богатыми формами, стыдливо кутающейся в простыню. Лизе девушка показалась довольно заурядной.
   - Не сама ли она помогла почтенному супругу отбыть из мира живых?
   - Хм... Возможно. Впрочем, я не уверена... А вот, кстати, и Юсупов, - "Мишель!" - мысленно завопила через всё подземелье Лора, заметив на входе главу московских костоломов.
   "Чего?" - неохотно изобразил на лице её визави.
   "Разговор есть! Не стой столбом!" - прогримасничала дама, и кавалер лениво повлёкся сквозь полуобнажённую толпу.
   - Ну?
   - Вон. Вон, вон. Та.
   - А! И чего?
   - Ну? Вы знакомы?
   - А! Да, - лицо Мишеля, обычно хмурое, озарилось улыбкой, которая была только чуточку плотоядной. - Очень даже знаком. Очаровательная особа. Свежа и свободна, как весенний ветер.
   - Это она убила своего мужа? - вмешалась Лиза.
   - Нет... к сожалению.
   - Я слышала, она, в некотором отношении, на удивление, как бы сказать, девственна?.. - осторожно сформулировала Лора.
   - Ты имеешь в виду, в морально-психологическом плане? - удивился Мишель. - Это да. Невинна так, что дальше некуда.
   Тут очаровательная Тамара сбросила простыню и плавно соскользнула в воду. Её неторопливый заплыв с одного берега шампанской реки на другой вызвал живейший интерес всех сургов, присутствовавших в зале, и когда девушка выбралась на влажные камни, рассеянными движениями рук стряхивая с гладкого беломраморного тела золотисто-розовую пену, её встретили бурные аплодисменты. Тамара беспечно рассмеялась и помахала рукой куда-то в темноту.
   
   
   5.
   - Вот. Представляешь, как мы намучились! - воскликнула я, отлепившись от гигантского кристаллизованного лепестка альрома; мы с моим спутником специально пришли к экс-корпусу Чалэ, чтобы почитать записи. Раувен задумчиво покачал головой.
   - Да. Поразительная история. И такие интересные световые эффекты. Особенно когда началось дробление душ.
   - Эй, ты, кажется, забываешь, что говоришь о трагической странице моей биографии! - попеняла я, впрочем, весьма легкомысленно. Сама я, честно признаться, считала земные приключения довольно забавным эпизодом; но многие здесь, на Бетельгейзе, относились к бывшим вампирам чуть ли не как к героям и подвижникам, ну и я вошла в мученическую роль.
   - Что-то голос у тебя не слишком трагический, - подозрительно заметил на это Раувен.
   - А ты предпочёл бы, чтобы я убивалась? - удивилась я.
   - Нет, что ты, - смутился он, не поспев за моей логикой. - Конечно, нет.
   Он слегка меня потискал и поцеловал. Должна признаться, моду на поцелуи ввела я. Земная привычка привязалась. Хотя это, в сущности, бесполезное действие. Можно сказать, иррациональное. Зато я заметила, что оно очень хорошо влияет на моих поклонников. Позволяет держать их в подчинении. И Раувен здесь не был исключением.
   Я привела его посмотреть память Пульса, чтобы он узнал немного о моём - теперь уже очень далёком, правда - прошлом. А сам он - одна из молодых душ, и не слишком богат грузом экзотических ошибок. У него очень необычный ореол, похожий на реки расплавленной руды. Многие говорят, что при его рождении осталось слишком много первичной породы. Действительно, я в жизни не видела кэлюме такого тёмного серебряного цвета, переливчатого, но совершенно непрозрачного. Вообще-то это говорит об огромной мощи, но и о стихийности, свойственной первоэлементам из недр звезды. Так что некоторые его побаиваются, но не зря же меня всё время тянет на экстремальные варианты. А со мной он послушен, как овечка. На самом деле он очень задумчивый, даже мечтательный. И этим напоминает мне Сорвахра, хотя экс-Дьёрдь, пожалуй, единственная часть земной жизни, о которой я боюсь вспоминать... Всё никак не могу отделаться от чувства вины перед ним. Если бы только он был рядом! Иногда мне кажется, что я стала встречаться с Раувеном именно потому, что он в чём-то похож на того, другого...
   Я плюхнулась в ближайшую реку и потекла наверх, глядя на проплывающие мимо облака. Мысли мои в связи с этим приняли новое направление.
   - Слушай, а давай слетаем куда-нибудь вместе! - вдохновенно предложила я.
   - На туристической лодке не поеду, - быстро сказал Раувен, нахохлившись.
   - Чего это?.. - удивилась я, тем более что он, кажется, ещё ни разу вообще никуда не летал. Раувен смутился.
   - Не знаю... Предубеждение у меня какое-то против них. Только на круизном лайнере по заранее оговорённому маршруту, - твёрдо добавил он.
   - Да брось ты! - развеселилась я. - Со мной нигде не пропадёшь!..
   - Да?.. - он покосился на меня с сомнением. Я вспомнила о Сорвахре и прикусила язык.
   - Ну хорошо, - смирилась я. - Полетим на круизном.
   Видимо, это просмотр Пульса так на него подействовал. Да уж, люди способны ужаснуть кого угодно.
   - Зато там попадались интересные стихи, - вслух продолжила свою мысль я.
   - Где?.. - рассеянно переспросил Раувен; он не спешил окунаться в реку и плыл рядом, деловито оглядываясь по сторонам и настороженно шевеля всеми своими серебряными лучами, как ёж.
   - О, господи! Ну, там!
   Они любили друг друга так долго и нежно,
   С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
   Но, как враги, избегали признанья и встречи,
   И были пусты и хладны их краткие речи.
   Они расстались в безмолвном и гордом страданье
   И милый образ во сне лишь порою видали.
   И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...
   Но в мире новом друг друга они не узнали, -
   продекламировала я.
   - Мм?.. Любопытно! - признал Раувен, обратив ко мне свой тяжёлый сверкающе-тёмный взгляд. - Это какой-то местный поэт?
   - Хомо сапиенс, - подтвердила я. - А звали его, кажется, Мишель. Хотя, может быть, я его с кем-то путаю. Многое забылось...
   - Кстати, что меня удивляет, - заметил Раувен, - это как Дьёрдь, то есть Сорвахр, мог не узнать тебя. Ну, когда ты уже пробудилась. Конечно, Тамара была не совсем то же, что Рада. Но сущность-то одна.
   - Он узнал, - задумчиво сказала я, возвращаясь в памяти к давно забытым ночам. - Он узнал, хоть и не понял этого. И когда смотрел, как я пила кровь. И когда я читала стихи. И когда я разбудила его поцелуем... Он вспоминал Раду. Просто не мог понять, чем именно я похожа на неё. Всё-таки я была только частью... А вот я, глупая, совсем не узнала его и не вспомнила, - я грустно вздохнула и перевернулась в волнах, окунувшись с головой. - Я так боялась его...
   - Чепуха, - усмехнулся Раувен. - Ты никогда его по-настоящему не боялась. Ты не знаешь страха, - ласково добавил он, чуть снизился и влился в реку радом со мной. Некоторое время мы плыли молча.
   - А знаешь... Мне, иногда... кажется, что ты его немного напоминаешь.
   - Да что ты! - Раувен даже отшатнулся. - Да вообще ничего общего!..
   - Да ты ведь его не знал! - поддразнила я.
   - Ну... я же видел в Пульсе...
   - Да на Земле он уже был сам на себя не похож.
   - Я совершенно другой, - настойчиво повторил Раувен и отвернулся. Я решила не развивать эту тему. Мы подобрались к краю света.
   - А ведь как странно работает память, - задумчиво заметил он, зависнув в верхних слоях атмосферы. - Вот ты, получается, трижды забыла о своём увлечении поэзией. Сначала ты сочиняла стихи, будучи одной из изначальных. Но, переродившись человеком, забыла об этом. А став вампиром, забыла, что сочиняла стихи, будучи человеком! Но всё равно поэтические способности остались.
   - Мораль: талант не пропьёшь, - глубокомысленно заметила я, глядя в тёмную бездну космоса.
   - Ты бы ещё сказала: не пролюбишь, - иронически дополнил моё наблюдение Раувен, очевидно, по-своему истолковавший некоторые обороты земной речи.
   - В таких случаях правильнее говорить: не продолбаешь, - скромно поправила я. Да, чувство литературного стиля мне свойственно, как ни крути. Я довольно поболтала в темноте розовыми лучами.
   - И, получается, Сорвахр показывал тебе твою собственную книгу... - продолжил Раувен.
   - Я там не поняла ни слова! - засмеялась я.
   - Если честно, мне кажется, что твоё чувство поэзии - это проявление особой интуиции, - признался Раувен немного смущённо. - Поэзия - это ведь не просто слова. Это дыхание вселенной. Как бы её пульс. Ты чувствуешь незримую гармонию и единство мира. Редкое качество.
   От таких пышных похвал я даже слегка смутилась. Честно говоря, многие кэлюме - как из бывших землян, так и чистокровные - считали, что на Земле именно я втянула экипаж Пульса в колесо перерождений. И, если бы не титанические усилия таких душ, как Ио или Велиал, выволокших меня чуть ли не за уши, как бегемота из болота, мы все так и сгинули бы в этом мире смерти. Просто превратились бы постепенно в людву, и всё. И, признаться, в глубине души я была с этим мнением отчасти согласна... А Раувен всегда относился ко мне очень терпимо. И ни в чём не обвинял. Он ещё и поэтому мне нравился. В самом деле, если бы мы не прошли через земную жизнь, то и не поднялись бы обратно. У Сорвахра, кроме меня, вообще не было никакой радости в жизни... А что касается Велиала - всё, что он делал, было ради меня. Или из-за меня... Да и Жанна тоже не своими силами на Землю попала!..
   - Чувства - опасная сила, - задумчиво сказал Раувен, отвечая скорее на свою мысль. - Наверное, не каждому дано постичь их в полной мере. Есть такое выражение: "высший разум", а тебе свойственно "высшее чувство". Быть может, наша раса ещё к этому придёт.
   - Ох, фантазёр! - я закатила глаза. "Прямо как Сорвахр", - мелькнула мысль, но озвучивать её я не стала, тем более что мимо проплыл помпезный правительственный крейсер с эмблемой министерства транспорта на бортуЈ и я переключилась на разглядывание чиновничьей элиты.
   - Ой, смотри! Это же Велиал там!.. Помнишь?