I. Первые сны

   Вечная жизнь. Оказывается, вампиры тоже мечтают о ней. Красота, богатство, сверхъестественная сила и власть над людскими душами... достаточно ли этого, чтобы обрести бессмертие?
   

   Татьяна Шуран


   Хаозар
   
      
   I. Первые сны
   
   
   1.
   "Я иногда задумываюсь: что такое память? Всё, что мы помним, - настоящее или нет? Возможно, те, кто ничего не помнит, как раз и живут по-настоящему? А нас воспоминания только путают. Ведь если душа, допустим, вечна, то и вспоминать, наверное, не о чем? Всё происходит прямо сейчас. А стало быть, можно вмешаться в собственные воспоминания и поменять их... И получится как бы новая жизнь... Или она тоже уже будет чьим-то забытым воспоминанием?
   Интересно, можно ли начать абсолютно новую жизнь? Наверное, для этого нужно поймать момент между воспоминаниями. И что тогда? Там будет место без памяти? Абсолютное творчество? Или абсолютная пустота? Да и бывает ли что-нибудь абсолютным? Может быть, память сложнее, чем кажется? Что, если это не просто цепочка нанизанных друг за другом событий? Может быть, где-то в глубине памяти скрывается источник всего нового - память о том, чего не было... и память ни о чём".
   - Жанна! - раздался вопль матери. - Сколько можно сидеть со своими бреднями? Тебя все ждут, мы выезжаем на охоту.
   Жанна торопливо бросила диктофон - у людвы для таких целей, конечно, использовались гусиные перья, но здесь, в Чейте, представители высшей расы хоть и притворялись для забавы людьми, всё же не стесняли себя в плане комфорта и не отказывались от техники, работавшей на неизвестной человечеству энергии альрома. Правда, чтобы использовать такую технику, нужно было сначала подкрепить силы кровью людей, но этот нюанс никого не смущал, даже наоборот: обитатели Чейте научились превращать добычу люмэ в весёлое развлечение.
   Замок Чейте был главной резиденцией кэлюме - или, по выражению людвы, вампиров - на земле. Как считалось - всех вампиров, хотя Жанна помнила, что были и другие - те, кто не захотел покинуть Пульс... но со временем вспоминать их становилось всё труднее. Память о ранних годах постепенно угасала... и сейчас Жанна едва могла представить себя ребёнком, хотя это было... всего каких-то сто лет назад. А ведь раньше жизнь воспринималась так ярко... Там, рядом с Пульсом, она пребывала словно в другом, бессмертном мире. Жанна запомнила Пульс как гигантский, сверкающий белым светом цветок. Его лепестки напоминали прозрачные волны с пеной из жгучего серебра... А теперь Жанна даже не смогла бы ответить себе с уверенностью, что такое Пульс. Цветок был приветливым, добрым, только постоянно чем-то встревоженным, и часто о чём-то мысленно переговаривался с заботливыми воспитателями, на которых Жанну обычно оставляли родители, а сами отправлялись гулять в лес. Жанна любовалась исполинскими фигурами своих старших друзей - они казались потоками радужных лучей, льющимися с неба, - но почти ничего не понимала в их таинственной мысленной речи, озарённой вспышками обрывочных видений. Жанна знала только несколько случайных фраз на этом наречии - альде - потому что родители не хотели, чтобы она училась родному языку, хотя сами между собой тоже не всегда разговаривали по-человечески... Теперь альде, похоже, превращался в мёртвый язык. Новое поколение вампиров - пробуждённые души, бывшие люди - в нём не нуждалось.
   Первая рождённая кэлюме на земле, наследница непобедимой империи бессмертных, воспитанная в убеждении, что в этом мире можно всё, - Жанна могла бы ни в чём себе не отказывать. Но под "всем" подразумевались, по существу, грабежи, распутство, убийства и беспробудное пьянство. Если эта бессмысленная и, с точки зрения Жанны, прескучная гнусность была "всем" - тогда Жанне не хотелось "ничего". По счастью, с самого начала она видела мир как бы сквозь двойную перспективу, в преломлении. Земные тени долетали до неё неясно, неправдоподобно. С ранних лет перед её внутренним взором раскрывались совершенно другие картины: безымянный мир из прозрачного света и ясного пламени. Сперва она по наивности рассказывала о них всем и каждому, спрашивая, что за чудесные воздушные города и небесные реки она видит, но, заметив, в какое мрачное настроение её рассказы приводят отца, затихла. Она не понимала, на что тут сердиться. Огненные видения были её единственной отрадой в сыром и грязном мире людей. Но Жанна ещё не понимала, что родители, занятые в основном собой, - не надёжная опора в жизни, и слушалась каждого взгляда.
   Видения становились всё отчётливее, и Жанна, как смогла, сама объяснила их себе, втайне считая свои мечты своим истинным домом. Светлые небеса, в которые погружалась её душа, когда она оставалась одна, дарили ей чувство абсолютного покоя и бесконечной силы, проницавшей всё её существо, как лучи исполинского далёкого светила, и она словно бы сама растворялась в его блеске и плыла где-то высоко, высоко над землёй, созерцая всю вселенную, похожую на бездонный вихрь многих душ, многих жизней... Это чувство никак нельзя было сравнить с тем, что могла дать власть над безликими людьми в тусклом мире.
   Жанна никогда даже не задумывалась о том, что к земной жизни можно относиться серьёзно, хоть сколько-нибудь ею дорожить. Она и не подозревала, что среди кровожадных кэлюме, охочих до жертв и экстравагантных развлечений, слывёт особой замкнутой и неприступной. Она знала только, что родители ею не слишком довольны - они рассчитывали, что она станет менее "рассеянной" после того, как её увезли от Пульса, и старалась быль послушной, хотя с годами накапливались вопросы. Что значили эти споры изначальных кэлюме вокруг Пульса, свидетельницей которых ей пришлось стать в детстве? Почему родители уехали? И, главное, как они собираются жить дальше?.. (Мысль о том, чтобы удовольствоваться псевдолюдским прозябанием, ей и в голову не приходила).
   В кровавых охотах, которые любила мать, Жанна участвовала только для вида; просто выезжала вместе со всеми и, скрывшись от глаз сородичей, неспешно прогуливалась верхом по горному лесу, занятая своими мыслями. В играх с людвой она не находила ровным счётом ничего волнующего и, в частном порядке, придерживалась аскетического принципа: невозмутимо вводила жертву в транс и выпивала один-другой стакан крови, не более, - без душераздирающих сцен, без убийств, - хотя привычно наблюдала за хищными увеселениями других обитателей вампирского замка. Мать, которую раздражали её сдержанность и "бесчувственность", дразнила Жанну "мечтательницей" и уверяла, что эта особенность перешла к девушке от отца, от чего тот, впрочем, всегда решительно открещивался и был, в общем-то, прав: Жанна росла совершенно не похожей на родителей, и вообще ни на кого из сородичей. Её единственным другом и собеседником был Пульс - и хотя он не отвечал ей, она чувствовала отсвет его серебряных лепестков где-то там, глубоко под землёй - Жанна всегда обращалась к нему, уверенная, что он слышит, и надеясь, что он однажды он заговорит.
   Она не винила своего мистического друга за молчание. Исполинский разумный цветок альрома питал жизненной энергией всех кэлюме, но родители Жанны сами предпочли отдалиться от него и перестали помогать стражам, пытавшимся общаться с Пульсом. Как Жанне объяснили, некоторые изначальные верили, что альрома можно поднять в небо. Жанна поняла только, что с Пульсом было связано нечто прекрасное, но с ним случилось что-то непоправимое, а потом родители забрали её от Пульса и его ревнителей и перевезли сюда, в Чейте. Они считали, что среди людей жить лучше, хотя Жанна в глубине души с этим не соглашалась.
   Отъехав от замка на приличное расстояние, она остановилась на берегу илистого, серебрившегося в свете луны озера и вспомнила о цветке.
   "Доброе утро", - только и сказала она.
   
   
   1.
   Полновластной хозяйкой вампирского замка была мать Жанны - Рада, герцогиня Островичи. Именно ей пришло в голову присвоить людской дворянский титул и приобрести земли в собственность. Она же ввела традицию устраивать "охоту": днём выпускать узников, томившихся в застенках замка, а после захода солнца отправляться за ними в погоню через лес. Жанна подозревала, что жертвы были для матери лишь предлогом, а основная прелесть мероприятия состояла в том, чтобы мчаться сквозь лес всю ночь, пока не падёт лошадь. Рада любила скорость, опасность и страсть. Жажда крови, запахи леса, грязь из-под лошадиных копыт и биение Пульса где-то под землёй сливались для неё в один безумный круговорот, и единственный, кто наблюдал за этим спокойно, с нежной улыбкой на мертвенно-бледных губах, был отец Жанны, Дьёрдь. Рада как-то сказала ему, беззаботно расточая винно-красные отсветы дерзких взглядов: "Мне кажется, я бы даже хотела выехать на солнце. Бросить вызов. Вот с кем интересно было бы потягаться. И хотя бы я сгорела, всё равно".
   Неудивительно, что даже преданные сторонники, те, кто последовал за Радой, оставив Пульс и других изначальных, чтобы жить среди людей, всё же считали свою повелительницу бешеной, безумной. "Отчаянная храбрость - это, может быть, и неплохо, - заметил как-то один из её многочисленных любовников, - но ведь она вообще не различает нормальную жизнь и опасность. Трудно назвать смелой душу, которая в принципе не понимает, что такое страх".
   Муж Рады, Дьёрдь, был далёк от того, чтобы формулировать оценки, - он обожал её. Слушая вдохновенный план какой-нибудь очередной авантюры, он только покорно улыбался и почтительно целовал ей руку, хотя на лице его часто отражалось тайное страдание. Он мучительно боялся её потерять, и ещё больше - что она будет несчастна. Порой с башни замка он наблюдал за стремительно и бесцельно мечущейся по полям всадницей в багряном раздувающемся платье, и его ласковые глаза лучились никому не понятной радостью и тревогой. Рада часто уезжала на всю ночь в лес и возвращалась только на рассвете, когда стремительно бегущие по краю неба сизые облака уже озарялись отсветом приближающегося светила.
   - Я боюсь смотреть в её будущее, - как-то сказал он Жанне. - Я чувствую, что она будет очень одинока.
   - Почему? - спросила Жанна. Отец пожал плечами. Потом мельком взглянул в небо - но Жанна заметила серебристый отсвет, появлявшийся в его глазах в минуты пророческого вдохновения. Он добавил отчуждённым тоном, словно думал в это время о чём-то другом:
   - Мы все исчезнем. Мы ведь можем превратиться в людву.
   - Правда?.. - изумилась Жанна.
   - Да... Не сразу, конечно. Но постепенно память уйдёт. Мы просто забудем, кто мы. И даже не заметим этого.
   Коварная перспектива смутила Жанну. Возможно ли, чтобы кэлюме, свет земли, стали настолько чуждыми сами себе?..
   - А ты?.. - неуверенно возразила она. - Разве вы не вместе?
   - У меня нет больше сил, - Дьёрдь грустно покачал головой, серебро его глаз угасло, и он устало прикрыл тяжёлые матовые веки. - Я ничего не хочу.
   
   
   1.
   Именно тогда у Жанны зародилось стремление взять на себя ту ношу, о которой говорил отец, - разделить судьбу всей расы, спасти всех... Ведь не случайно же они, Островичи, считаются повелителями вампиров. На первый взгляд получалось, что Рада объявила себя госпожой над земными кэлюме из тщеславия, прельстившись роскошью и чувственными удовольствиями, но не намекнул ли отец, что её не так-то легко понять?.. Может быть, за всем происходящим есть какой-то скрытый смысл, своя, глубинная мудрость?
   Жанна попыталась обратиться к прошлому, разобраться, кто она на самом деле... и первое, что вспоминалось, - раздражённый голос отца, который, проявляя в общем-то несвойственную ему требовательность и злобу, уводил её от непостижимых огненноликих исполинов со словами: "Не забивайте ей голову. Она этого никогда не увидит".
   Но он ошибался. Жанна многое видела из того, о чём говорили изначальные, и знала, что всё это - правда. Её нынешняя жизнь казалась ей лишь мгновением, как пауза между двумя вздохами, и вот-вот она откроет глаза - и увидит море света, бесконечно глубокое, бездонное. Жанна чувствовала, что все кэлюме прибыли оттуда и все обязательно туда вернутся. Ссоры родственников поначалу казались совершенно беспредметными. Как можно говорить о каком-то падении? Ведь твоя небесная родина - у тебя внутри. И, что бы ни происходило вокруг тебя, достаточно обратиться к своей душе, - и ты снова вернёшься в царство высшей любви и неземного покоя.
   Однако постепенно Жанна с прискорбием поняла, что никто её убеждений не разделяет. Она заметила, какое действие оказывает на изначальных кровь тину и, главное, сам факт необходимости пить эту кровь. Их благородные души преисполнились презрения и отвращения к самим себе. Попытки Жанны объяснить, что самобичевание - отнюдь не признак смирения, что только с радостью принимая испытание, можно его преодолеть, успеха не имели. Может быть, именно в этом разгадка? Может быть, мама ушла от изначальных именно поэтому?
   В доме хранилось несколько портретов Рады. Их все создал Дьёрдь - запечатлённые в камне кровью и альрома, очерченные неземными тенями фрески. С них мама смотрела такой, какой была внутренне, по существу: россыпью рдяных лучей, матовых, прозрачных, ярких, ясных... и всегда беспечных, всегда радостных. Она была похожа на зарю. Рассвет.
   Но сквозь потоки алого света проступали и настораживающие черты. Жанна пристальнее всматривалась в блуждающую на пунцовых губах жадную, бездумную улыбку, в источающие дразнящий пламень властные тёмные глаза. Пышные распущенные кудри раздувались над недвижными алебастровыми плечами, как ночной шторм. Всё просто: такой женщине хочется отдать жизнь. Дьёрдь запечатлел на своих картинах образ самой страсти и чувственности: стихийная сила, которая соблазняет и пугает, и разрушает, и остаётся всегда одинокой, и нет того, кто разделил бы это одиночество, кто научился бы любить ту, кого невозможно не желать.
   А что, в таком случае, любовь? В чём смысл любви? Возможно, любить - значит чувствовать высшее предназначение души, скрытое даже от неё самой. Это и есть высшее чувство.
   Жанна поняла, что запуталась. Всё это красиво звучало, но... Честно говоря, трудно было любить маму. Да она, такое впечатление, и не нуждалась в любви (хотя отец утверждал обратное). Она была такой взбалмошной, жестокой, эгоистичной... порой просто вульгарной. Иногда она казалась Жанне сборищем всех пороков под одной обольстительной оболочкой. Во всём, что Рада вытворяла, не просматривалось ни крупицы смысла.
   
   
   1.
   Не далее как вчера она заявила такое, что даже Дьёрдь ей возразил, и у них чуть не вышла размолвка. Дождавшись, пока приближённые основательно напьются - Дьёрдь не пил - Рада (не настолько пьяная, как хотела казаться) ляпнула мимоходом: почему бы, дескать, не уничтожить Пульс? Он только "фонит". Раз он всё равно почти погас, пусть уходит в развоплощение, кэлюме и без него прекрасно справятся. Это он, а не Рада, вызывает брожение умов. Если бы не возня вокруг Пульса, все давно бы присоединились к Островичи и жили без забот.
   Дьёрдь, услышав такое соображение, даже отшатнулся - возможно, оттого, что ему подобная мысль тоже приходила в голову. Он никогда не скрывал, что веяние альрома для него мучительно.
   - А... самому... Чалэ, ты показывала... эти свои... планы... - спросил он, опустив глаза.
   Рада принуждённо улыбнулась.
   - Нет, Дьёрке. Я давно уже ни с кем не делюсь своими мыслями просто так, - она помолчала. - Я научилась ставить телепатический заслон. Он и сейчас стоит. Здесь. - Дьёрдь опустил голову. - Я хотела сначала с тобой посоветоваться.
   Дьёрдь вздохнул, потом отошёл к окну; Рада настороженно наблюдала за ним. Он неохотно поглядел в небо и покачал головой.
   - Я вижу в твоём будущем страшные испытания, - без улыбки сообщил он, хотя Рада обычно посмеивалась над его предостережениями, называя их "сентиментальностью". - А в своём... - он запнулся, - ничего. Это значит: без тебя.
   Рада рассмеялась.
   - Дьёрке, ну ты уж определись, буду я или нет.
   Он неопределённо посмотрел на неё, словно не видел.
   - Ты станешь другой. Забудешь меня. Впрочем... - он вздохнул и отвернулся, - бессмысленно пытаться помешать тому, что предрешено. Такова твоя судьба. Ты не остановишься. И, может быть... так лучше.
   
   
   1.
   Так было принято решение уничтожить последнюю нить, связывавшую кэлюме с миром света. Жанна не смогла ни понять этого, ни простить, но о ней и не вспоминали.
   Дальнейшие события развивались с абсурдной неумолимостью, словно сами собой. Рада ввязалась в войну против других изначальных. Дьёрдь сделал вид, что его всё устраивает, и как будто чего-то ждал. Жанне просто не верилось, что всё это всерьёз. Да и потом, она надеялась, что гордые стражи светлого цветка, огненноликие ангелы, памятные ей с детства, сумеют за себя постоять и как-нибудь оградят Пульс от ребяческого, бессмысленного, самоубийственного, в сущности, изуверства... Под началом Рады служили в основном пробуждённые, неопытные души. Жанна стыдилась возражать, когда Рада с легкомысленным смехом хвасталась, что ей удалось "кое-кого там убить", но однажды мама дошла до того, что привезла в Чейте взятого в плен раненого изначального, чтобы наглядно продемонстрировать подчинённым "ещё какую смертность" стражей. Она созвала во двор всё население замка и подробно разъяснила сомневающимся в успехе кампании, что всего-то и надо - покрошить светимость серебром, вбить в сердце кол и отрезать голову. Дьёрдь наблюдал за триумфом возлюбленной, зажав себе руками рот. Приговорённый озирался на столпившихся вокруг любопытных, испуганных, беспощадно-молчаливых сородичей, как будто не узнавал.
   Видимо, впечатление от бесчинств Рады отозвалось далеко за пределами крепостных стен. После очередной стычки в Чейте вернулась роковая новость: изначальные заманили Раду в ловушку и убили. До сих пор они поступали со своими врагами рыцарски, лишь отбивая их атаки, к потерям в Чейте не привыкли, нахально объясняя свою безнаказанность превосходством в силе, а не ущербностью во всём остальном. Однако, осуждая мать, Жанна ни на мгновение не задумывалась, каким кошмаром станет жизнь изгнанников, отрёкшихся от Пульса, без неё, без её беспечного, самоуверенного смеха, словно обещавшего, что всё закончится хорошо, что они просто играют...
   Дьёрдь узнал о смерти Рады прежде других и, видимо, ещё до того, как она погибла. Он долго не выходил из своих покоев, и никто не осмеливался его тревожить. А когда вышел, это был уже совершенно другой человек. Жанна предполагала, что смириться с утратой ему будет нелегко, но когда увидела его, поняла, что потеряла не только мать, но и отца, и лучше бы он умер. От его прежней личности не осталось ничего, но самое главное - он стал похож на Раду, словно все её пороки перешли к нему. У него появились похожие жесты, похожие интонации в разговоре. А в те моменты, когда переставал быть "Радой", Дьёрдь превращался в тёмного двойника себя самого.
   Он стал вспыльчивым, хитрым, мстительным, капризным и неправдоподобно жестоким. Новый повелитель Чейте быстро показал, что способен собственноручно убить любого из сородичей, кто как-то неправильно на него посмотрел, или сказал что-то не то, или вспомнил о чём-то лишнем, а лучшее применение для людвы - это готовить из них ванны и купаться в их крови. Выяснилось, что Дьёрдь отлично знает - словно специально следил - все тайные связи, все слабости, все секреты подчинённых - даже будущие - и не замедлит пустить это знание в ход, если будет в плохом настроении - а в плохом настроении он бывал теперь часто. Атмосфера всеобщего страха и недоверия, воцарившаяся в замке в считаные дни после смерти Рады, не шла ни в какое сравнение с прежним легкомысленным и беспечным существованием.
   В то же время с головокружительной скоростью выросла мощь вампирского клана. Извращённое сознание Дьёрдя без остановки извергало теперь одну дьявольскую интригу за другой, как кошмарные сны, и в несколько лет вампиры проникли в людские тайные общества, аристократические дворы, церковь; на окружающих Чейте землях началась полная анархия, а от изначальных не осталось почти никого. Пульс отгородился непроницаемым покровом и исчез.
   До сих пор путь развития, избранный расой, казался Жанне каким-то недоразумением. Она привыкла оставаться в стороне, скромная роль чудаковатой дочери всесильных повелителей её устраивала. Теперь Жанна поняла, что придётся действовать против отца. После смерти Рады самой страшной угрозой расе оказался не кто-нибудь, а именно он. Жанна попыталась нащупать Пульс, но он был закрыт и не отвечал. В глубине души она почему-то верила, что где-то здесь, рядом, идёт другая, настоящая жизнь, просто её не видно. А между тем небытие подбиралось ближе и уже грозило поглотить, одного за другим, всех кэлюме, и Жанну с её несбывшимися мечтами... Пора было признать правду: безрадостные будни, сбитые гвоздями корыстных забот, вражды и непонятных Жанне страстей, всё равно коснутся её, как бы они ни скрывалась. Жанна поняла, что земной мир нужно перехитрить. Притвориться, что ты в нём есть, а на самом деле тебя нет.
   
   
   1.
   Жанна попыталась возродить хоть что-нибудь из мудрости изначальных. Она знала, что в древности кэлюме обладали огромными знаниями, но за последний век деградация расы достигла карикатурных форм: некоторые кэлюме опустились по своим духовным запросам ниже людей. Нередко встречались вампиры, которые даже не слышали об изначальных и нимало не интересовались ни происхождением расы, ни своим предназначением на земле. "Естественным" теперь считалось убеждение, что жизнь даётся душе для того, чтобы украсть как можно больше вещей, как можно больше помыкать людьми и как можно больше заниматься сексом. Жанна не удивилась бы, если бы обронённый мимоходом каприз Рады однажды осуществился и кэлюме настолько сравнялись бы с людьми телом и духом, что солнечные лучи перестали бы им вредить.
   Жанна знала, что когда-то, ещё до её рождения, Дьёрдь занимался вопросами трансмутации земного вещества, но сейчас к нему нечего было и пытаться подступиться с разговорами на эту тему. Зато достойные внимания личности попадались среди смертных. Жанна едва поверила в свою удачу, случайно разыскав нужную информацию у людвы. Порывшись в близлежащем человечестве, она обнаружила и лабораторные опыты, и специальные трактаты. Тину называли это "алхимией".
   Жанна заинтересовалась и тоже начала опыты. В одном из подвалов замка она оборудовала лабораторию, где никто не нарушал её уединения - сородичи были слишком заняты увеселениями, не прекращавшимися круглые сутки. Жанна же почувствовала, что нашла, где не ожидала, то, что отчаялась извлечь из куда-то спрятавшегося Пульса и окончательно свихнувшегося отца. Причудливые метафоры и рисунки в алхимических книгах не составляли тайны для интуиции высокоразвитого существа; они напоминали гармоничную речь растерянных, печальных ангелов, оставшихся в далёком детстве, на угасающем дне воспоминаний... Именно так изначальные говорили о полёте альрома, о нежгучем серебре, о высшей любви - эспальдо, что значит "истинная близость", перетекание одних энергий в другие... Где они сейчас - её прекрасные призрачные учителя?.. Впрочем, Жанна твёрдо отдавала себе отчёт: изначальные, даже если кому-то из них удалось выжить, вряд ли стали бы надёжными помощниками. Они сами себе не смогли помочь. А вот люди - более закалённый материал. И, похоже, своими силами достигли кое-каких ценных знаний. По-видимому, истинная мудрость всё же не исчезает бесследно, даже если кто-то её временно забыл.
   Насколько Жанна поняла, суть того, что предлагалось в "алхимии", состояла в трансмутации души. Как происходит превращение вещества - так же должно происходить и превращение личности. Например, вода: если непрерывно нагревать глыбу льда, она растает, закипит и испарится. Точно так же и душа, если охвачена непрерывным горением - стремлением к высшей цели - из холодной и застывшей превратится в текучую, изменчивую, бурную, а потом станет легче воздуха, поднимется ввысь, воспарит... И, возможно, вернётся вновь на землю, чтобы повторить весь круг сначала?
   Аналогичные трансформы происходили со всеми веществами в недрах земли, вопрос заключался только во времени: за миллионы лет уголь превращался в алмаз, и не потому ли драгоценные минералы ценились так высоко, что в их душе хранилась память тысячелетий?
   В "алхимии" работа души уподоблялась "превращению свинца в золото". А "философский камень", дарующий бесконечное изобилие и вечную молодость, был ничем иным, как бессмертной частью личности, истинным "Я".
   Изучение "алхимии" позволило Жанне понять ошибку, совершённую отцом, да и другими изначальными. Они искали спасительную духовную субстанцию где-то извне. Например, Дьёрдь пытался получить люмэ из минералов. Остроумная затея, но для преображения требовалось кое-что посерьёзнее. "Алхимики" связывали процессы синтеза новых химических элементов с использованием внутренней творческой энергии личности, с эволюцией сознания. Именно поэтому они называли свои опыты "Великим деланием".
   Наблюдая за самоотверженными монахами-учёными, Жанна прониклась симпатией к людям. Некоторых "коллег" она даже навещала в открытую. "Алхимики" искренне считали призрачное видение своей "мистической сестрой", ведущей их по пути духовного посвящения, хотя в действительности Жанна понимала не больше их, да и перспектива неожиданно вляпаться где-нибудь в серебро немного нервировала. Одно Жанна поняла определённо: всё, что касалось земных минеральных веществ, для кэлюме не подходило, учитывая разницу в восприятии стихий - к примеру, земной "огонь" вампиры не чувствовали, а земное "серебро" действовало как "огонь"... Предстояло изобретать новую, предназначенную для другой расы "алхимию", подключив неизвестный людям, но жизненно важный для кэлюме фактор - альрома. Однако Жанна уловила самую суть метода и решила, что если ей суждено когда-нибудь собрать вокруг себя сторонников, то она организует сородичей в такой же, как у "алхимиков", закрытый орден посвящённых - специалистов по превращению собственной души.
   
   
   1.
   Благодаря в принципе более развитым, чем у людей, духовным силам и природным способностям Жанна быстро достигла значительных успехов и, в частности, действительно научилась не только изменять химический состав любого вещества, но и просто материализовывать вещи из воздуха. Увлёкшись изысканиями, она не учла, что её манипуляции вряд ли ускользнут от Дьёрдя, и забыла, какую опасность представляет отец. Он вроде бы не интересовался её жизнью, дни и ночи проводя в беспробудном пьянстве в гигантском подземном зале, где даже со стен лилось вино. Однако Жанне пришлось пожалеть о своей неосмотрительности, когда однажды за ужином ей любезно подали расчленённый труп одного из её невольных, но старательных сотрудников, талантливого учёного-францисканца. Жанна в замешательстве подняла глаза - отец смотрел на неё и издевательской улыбкой.
   - Попробуй, - насмешливо посоветовал он. - У людвы душа находится в крови. Так ты даже лучше с ним сработаешься.
   Жанна поднялась и, хотя обычно веля себя очень сдержанно, даже холодно, в этот раз в бешенстве сказала первое, что пришло в голову:
   - Берегись, отец. Как бы тебе самому не занять его место. Я тоже умею резать на куски.
   Дьёрдь смотрел на неё с неопределённым выражением, но без раскаяния: скорее, он был похож на человека, которому предложили новую, занимательную игру, и вот он пытается понять правила. Потом его мраморно-бледные губы снова сложились в характерную для него злую, вызывающую улыбку.
   - Буду только рад, - обронил он.
   Жанна поразмыслила и с высоко поднятой головой царственно опустилась на место.
   - Отнесите это в мои покои, - повелительно сказала она слугам, указав на "блюдо". Для знакомого смертного она решила сделать исключение и предать бренные останки земле, как полагается у людей. Дьёрдь уловил эту её мысль и взглянул на неё с любопытством. "Повернись ко мне всем своим сердцем и не отталкивай меня из-за моей черноты, потому что солнце изменило мой цвет, а вода покрыла моё лицо и земля загрязнилась от трудов моих", - мысленно процитировала она ему один из алхимических трактатов, непринуждённо попивая люмэ из кубка; Дьёрдь, кажется, ни слова не понял и отвернулся.
   
   
   1.
   Пикировка закончилась настороженным нейтралитетом. Жанна подумывала о том, чтобы устроить небольшое показательное выступление - посбивать, например, с пленников цепи, а на обитателей замка наслать временный паралич и посмотреть, как палачам и жертвам понравится обмен ролями - тоже в своём роде круговорот вещества - но решила выждать. Дьёрдь, со своей стороны, видимо, прошёл через похожее искушение и остановился на аналогичном выборе. Обоим ясно было, что история их разногласий всё равно получит неприятное продолжение.
   Жанна перешла к экспериментам с альрома. Здесь ей пригодились и отцовские разработки по кристаллам; в глубине души она восхищалась изобретательностью его гения, глубокого, пусть и безвозвратно померкшего, и сожалела о том, что такой блестящий ум оказался недостоин себя самого. "Алхимия альрома" раскрывала новые горизонты в плане владения сознанием вообще. Опыты подвели Жанну к революционному предположению: отпечатки альрома в кристаллах - это и есть фрагменты чужой памяти. Коллективная память расы существует вовне. И она многомерна во времени. Если её потоки подвергнуть целенаправленному воздействию, они станут превращаться, как свинец - в золото. Власть прошлого начнёт ослабевать, и откроется будущее. Жанна пришла к убеждению, что подняться над духовной нищетой их нынешнего существования можно только через очищение общей памяти.
   Она принялась экспериментировать, пытаясь уловить в окружающих потоках альрома отблески чужих сознаний, всматриваться в них; порой возникало ощущение, что её личность исчезает, что она может не вернуться. От глубоких погружений в совершенно чуждые здешним условиям энергии у неё так изменялась температура тела, что по возвращении в физический мир ей случалось превратиться в нечто наподобие ледяной статуи или, наоборот, найти всю комнату обгоревшей; иногда после опытов она лежала в бреду или чувствовала себя совершенно разбитой... Потоки альрома подвергали равновесие сознания серьёзному испытанию - как горный водопад, обрушившийся на голову - но Жанна добивалась контроля над движениями своей души, опираясь на свойства минералов. То фокусируя, то рассеивая внимание в кристалле, как луч, она училась замедлять и ускорять ход времени и однажды увидела странный сон.
   
   
   0.
   Я спускался по узкой тёмной лестнице, сдавленной между сырых стен. Рассеянный свет дотягивался откуда-то сверху, но туда нельзя было вернуться. Наконец лестница вышла в пустой больничный коридор с выбеленными стенами, будничной скамейкой и рядами одинаковых дверей. Это был нижний этаж больницы, на котором держали только тех, кто никогда отсюда не выйдет. И я знал, что Рада заражена, и вылечить её невозможно, поэтому нужно убить, чтобы другие не заразились, а иначе она всё равно умрёт, и вообще она уже не та, что прежде. И я пришёл, только чтобы с ней попрощаться, но когда увидел её в палате, понял, что она совершенно здорова. Мне сказали, что она ничего не понимает и что ей не будет больно, но она сидела на кровати и смотрела по сторонам совершенно ясным, спокойным взглядом, и улыбнулась мне такой приветливой, беспечной улыбкой. Я просто глазам поверить не мог и неуверенно подошёл к ней, упрямо ища на её лице следы безумия, но их не было.
   - Послушай, ты что, здорова? - с ужасом спросил я. Она ласково поглядела на меня и ничего не ответила.
   - Но ведь они же тебя убьют, - через силу проговорил я, подумав, что, может, она ещё не знает, но по её лицу было понятно, что она отлично знает и всё, что я хочу сказать, и всё, что они собираются сделать, и ещё больше. Но я всё равно не мог понять, как она может быть такой спокойной и зачем вообще нужен этот абсурд, и почему она оставляет меня одного.
   Тут в комнату вошли врачи, уложили её на каталку, пристегнули зачем-то эластичными ремнями, хотя очевидно было, что она вовсе не сопротивляется, и куда-то повезли. Я просто не мог поверить, что всё так и будет продолжаться.
   - Да скажи ты им, что ты нормальна! - взмолился я, вцепившись в каталку с краю, но она молчала и словно бы думала о чём-то своём. У меня было такое чувство, как будто меня здесь вообще нет. Ну, допустим, она почему-то не против умереть, но как они могут волочь на смерть совершенно невинного человека? Откуда у них такая уверенность, что это нужно сделать?.. Я беспомощно оглянулся на врачей и понял, что их не остановить, они вообще ничего не слышат, а Рада слышит, но не отвечает. И, наверное, лучше было дать им уйти, заставить себя принять всё это, но я начал орать, как ненормальный, цепляться за каталку, за стены, за врачей, пытаясь заставить их не то что остановиться, но хоть взглянуть на меня. В жизни никогда так не кричал и никого ни о чём так не просил, но никто даже не оглянулся. Они все ушли от меня один за другим, и она ушла вместе с ними.
   
   
   1.
   Жанна пришла в себя с таким ужасным чувством, словно действительно кричала без остановки. Горло распухло, ресницы слиплись от слёз, мышцы ныли, как будто она в самом деле пыталась остановить бесконечно идущую мимо толпу. Но, как говорится: "ora et labora". Тяпнув стаканчик люмэ для поддержания сил и умывшись, Жанна принялась размышлять.
   Она почти не сомневалась, что видела смерть матери глазами отца. И что эта сцена существует сама, независимо от того, участвует в ней в данный момент кто-то или нет. Она могла прокручиваться раз за разом, нимало не изменяясь, как испорченная пластинка. Таково свойство альрома. Возможно, Дьёрдь даже не видел этот сон и никогда не увидит. Неизвестно, что именно он видел перед тем, как сошёл с ума. Но чтобы освободиться от этих энергий, нужно прожить каждое воспоминание, с ними связанное.
   И Жанна снова принялась за поиски. Смотреть кошмары не хотелось, но она найдёт способ с ними справиться.
   
   
   0.
   Я сидел возле постели Рады в комнате, которая, наверное, считалась уютной, но мне казалась душной: без окон, с золочёными стенами, лепниной на потолке и пушистым ковром на полу. Вокруг тяжёлой дубовой кровати с тёмным пологом стояло множество оплывших белый свечей, особенно у изголовья, как вокруг покойницы, Рада была одета в белый погребальный наряд, но только она была жива. Лицо её казалось усталым и растерянным, и вообще она побледнела и похудела, хотя по-прежнему выглядела спокойной. Когда я вошёл, она посмотрела на меня как будто с вопросом, словно ожидала, что я ей объясню, что происходит. Я без сил опустился в кресло возле кровати, хотел что-то сказать и так и зарыдал, опустив голову на руки. Мне казалось, у меня больше нет никого на всём свете. А потом я вдруг понял, что это просто невозможно, чтобы мы расстались. Что я верну её хоть из-под земли. Неважно, что такое на самом деле смерть, для меня её больше не было. Я просто почувствовал это в своей душе. Для меня она никогда не умрёт. Мы вечно будем вместе.
   - Я не отпущу тебя. Ты никуда не уйдёшь, - сказал я. Она посмотрела на меня с робкой улыбкой и протянула руку, болезненно-прозрачную, казавшуюся невесомой.
   - Я буду приходить к тебе, - сказала она словно издалека. - Прощай, - она страдальчески улыбнулась, и вдруг красный свет потёк по комнате, как кровавая река, и её образ растворился, растаял, а красная тьма стала сворачиваться, сгущаться и...
   
   
   1.
   ...у Жанны возникло странное чувство, которого она не знала прежде. У рождённых кэлюме в принципе отсутствовало обоняние, они не знали запахов. Первый и единственный раз в жизни Жанна ощутила вязкую, удушливую волну - густой запах крови.
   
   
   1.
   Пересекая на следующий день многолюдный общий зал, Жанна предпочла бы твёрже стоять на ногах. Впрочем, нельзя же вечно отсиживаться в подвале. Плюхнувшись на своё место, она с опозданием заметила, какой у Дьёрдя измученный вид - словно его всю ночь резали на куски, и по его злобному взгляду Жанна поняла, что ей предстоит неприятный разговор, который не заставил себя ждать.
   - Какого чёрта ты лазаешь по альрома? - без предисловий рявкнул отец, едва войдя в её комнату, куда Жанна поднялась после завтрака, нимало не сомневаясь, что Дьёрдь последует за ней. Очевидно, её духовные успехи от него не укрылись; всё-таки он был изначальным.
   Жанна устало откинулась на жёсткую спинку неудобного кресла.
   - А какого чёрта ты этого не делаешь? - со скукой поинтересовалась она. Жанна отдавала себе отчёт в том, что опыт и силы отца были огромны, и в глубине души жалела, что он оказался не в состоянии продолжать борьбу. С ним работа пошла бы лучше. Дьёрдь понял её ответ в том смысле, что она рассчитывает на успех в деле, с которым он сам не справился, и злобно усмехнулся.
   - Много о себе понимаешь, - возразил он. Жанна прикрыла глаза.
   - Будем считать это моей маленькой слабостью, - ровным голосом предложила она. - Кто-то пьёт сутки напролёт, кто-то занимается сексом со всеми своими слугами, кто-то завёл себе гарем - очевидно, от бессмертной тоски по безвременно почившей жене - ну а кто-то, от нечего делать, лазает по альрома.
   Даже с закрытыми глазами Жанна чувствовала, как Дьёрдь в бессильной ненависти жжёт её взглядом, сжимая и разжимая кулаки. Грустно, в глубине души она понимала его, но его вечно недовольный, наглый тон просто не оставлял места для сочувствия. Быть снисходительной с ним никак не получалось. Жанна вспомнила мать - жадную до впечатлений, беспечную. Та тоже никого кругом себя не замечала. Да, они были достойны друг друга. Будь Рада жива, с ней тоже пришлось бы разговаривать, как с глухонемой.
   - Я... запрещаю тебе... - выплюнул наконец Дьёрдь, словно ядом подавился, - так говорить со мной, и... тем более... лезть мне в душу...
   Жанна открыла глаза и холодно посмотрела на него. Потом поднялась - он отступил, словно ожидал, что она сейчас бросится на него.
   - Отец, твоё притворство - безрассудство, - терпеливо пояснила она. - Раны, нанесённые общему сознанию, должны быть залечены, иначе дальше будет ещё хуже. Я подозреваю, что раса имеет коллективную душу. Я младше тебя, и то успела заметить, как мы деградируем. Какое-то происходит... я не знаю... дробление, измельчание... - увлекшись, Жанна прошлась по комнате. - Каждое следующее поколение слабее предыдущего. Ты же знаешь, мы такими не были. Мне кажется, что этот мир чужой для нас, что мы здесь случайно... - Жанна умоляюще обернулась к отцу, который смотрел на неё, как на привидение. - Расскажи мне, что тебе известно об альрома? О чём вы тогда спорили... насчёт Пульса?..
   При её последних неуверенных словах его лицо побледнело так, что казалось, дальше уже невозможно, и окончательно превратилось в бездушную маску.
   - Ничего подобного не было, - провозгласил он с такой торжественностью, словно играл на сцене, и поднял к небу абсолютно безумный взгляд. - Кэлюме всегда жили на этой земле. Никто ничего не знает. Пульс, изначальные - это глупые побасенки, на которые не стоит тратить время. Что касается тебя, дочка, - он перевёл на неё ненавидящий взгляд, - ты с детства страдала галлюцинациями.
   На мгновение Жанна засомневалась; он говорил так убедительно. Но потом она почувствовала, что он сочиняет всё это из страха и отчаяния.
   - Это неправда, отец, - тихо сказала она. Дьёрдь надменно усмехнулся.
   - Это не та правда, которая устраивает тебя, - возразил он. - Ты ведь у нас умненькая, ты уже поняла, что в нашей вероятностной вселенной всё относительно?
   Про себя Жанна выразила противнику почтение. Всё-таки Дьёрдь - мастер психологической игры, хоть и кажется порой опустившимся до последнего скотства. А может - мелькнула новая мысль - он только притворяется сумасшедшим?
   - То есть тебя текущий вариант устраивает? - вздохнула она и обвела комнату рукой.
   - Я уверен, что ничего изменить нельзя, - заявил Дьёрдь с таким самодовольством, словно речь шла о его личной заслуге.
   - Тогда не лезь, - прозаически предложила Жанна. Дьёрдь посмотрел на неё, как на безнадёжно больную, и направился к выходу.
   - Пульс надо было уничтожить с самого начала, - неопределённым тоном заметил он уже за дверью, и Жанна поняла его ответ в том смысле, что близка к успеху.
   
   
   2.
   Я шёл по улице глядя в пятачок асфальта под ногами и раздумывал не лучше ли снять номер в мотеле чем возвращаться домой, правда мысли немного путались потому что я был малость под кайфом. Да и денег кажется не было, во всяком случае недостаточно. Я решил пойти домой потому что вдруг мне позвонил бы Нил, хотя мне казалось что если я ещё раз увижу родителей я кого-нибудь убью. Строго говоря они жалеют что взяли меня я им не родной сын, но раз это такая проблема тогда нечего было и брать. А я вообще не помню своего детства, вроде родители у меня сгорели или что-то в этом роде. Так говорят а я сам не знаю. Мы живём в Бухаресте в старинном доме, в котором от былого величия осталась просторная мраморная лестница почти стоптанная простолюдинами вроде нас, а залы поделены на соты маленьких клетушек, в которых обитает всяческое отребье в том числе мы. Я позвонил в дверь и мне даже открыли, мачеха была заплаканная и сразу ушла. Честно говоря плохо помню, когда я в последний раз был дома. Отчим наверно пьяный спал, потому что меня так никто и не ударил, но тут зазвонил телефон и я ушёл к себе.
   Не знаю, может если бы я был не под кайфом и мог несколько более связно выразить свою мысль, Нил не сказал бы, что уезжает. В общем-то я знал что он приехал сюда только на время школьных каникул, просто мне казалось что у нас бессмертная любовь. Конечно характер у меня не сахар, и я бывает могу поломать что-нибудь из вещей, но это потому что мне не хватает слов. Сейчас я понял что всё это время скорее идеализировал Нила он был как бы из другого мира, наверное потому что вырос в более благополучной семье, то есть в некоей семье по крайней мере. Конечно, глупо было надеяться, что он заберёт меня куда-то я честно говоря не знаю где он жил, но мне представлялось что-то светлое, хотя я конечно никогда не обсуждал это с ним. Короче в итоге так получилось, что я молча повесил трубку.
   Свет в комнате я не включал и почти ничего не видел. За окном в облаке электрического света горели: сначала верёвки с постельным бельём, потом плавный изгиб крыши, а дальше - высокое ночное небо, совсем прозрачное в сравнении с тем, что близко. И будь я проклят, если на верёвках не висели две простыни: красная и белая. Они раздувались на ветру, и по ним скользили влажные блики уличных фонарей, яркие и одновременно нежные. Я лёг на кушетку под окном, стряхнув с неё какой-то хлам, и кажется что-то разбилось. Вообще я думаю, что окно это скорее угол, хотя как посмотреть.
   
   
   0.
   Ему снилось, что посреди долины течёт глубокая, светлая река. А на дне реки стоит неподъёмная железная ржавая ванна. И поэтому нельзя нырять. Но даже если плывёшь осторожно, всё равно скорее всего ударишься о покатую железную стенку, или заденешь громоздкий чугунный кран с фигурными вентилями, или порежешься образком почерневшей водопроводной трубы. Почти никто не мог переплыть реку, не поранившись об ванну. Он сопротивлялся быстрым волнам, стараясь держаться подальше от ванны, и самым странным ему казалось, что все делали вид, будто так и должно быть. Ему не хватало простора и глубины.
   
   
   1.
   Жанна открыла глаза и не сразу сообразила, где находится. Потом она всё же поняла, что представшее ей видение хоть и было пережито ею, как настоящее, осталось, по-видимому, в какой-то другой эпохе и цивилизации. Некоторое время она размышляла над причудливым внутренним состоянием молодого человека, чей поток сознания удалось уловить. Она задавалась вопросом: не было ли всё это каким-то символом? Могла ли полученная информация пригодиться в дальнейших исследованиях? Так, например, юноша определённо находился под действием наркотических веществ. Не было ли именно это причиной контакта? Жанна предполагала, что на сознание расы можно выйти с помощью альрома, но так и не поняла, был ли обнаруженный ею молодой человек кэлюме... похоже, что не был. Получается, она проводит опыты наугад? Что, если альрома тут вообще ни при чём?..
   Жанна с сомнением перевела взгляд на кристаллы, разбросанные по столу, и решила с целью получения новой информации повторить ровно тот же самый опыт, что и в первый раз, и проверить, изменится ли что-нибудь и что.
   
   
   0.
   Мне снилось, что я в большой круглой башне, и скоро меня должны казнить, это уже решено. Впрочем я давно ждала в этой башне приговора и знала, что казнь - лишь вопрос времени. В башне была только одна комната, на самом верху, и в ней только одно окно, очень маленькое и узкое. Из него я видела начало дороги, спускавшейся куда-то под гору, и цветущие деревья.
   Перед казнью мне разрешили погулять возле башни. Я спустилась по винтовой лестнице вниз и увидела небольшой двор, а во дворе ждал могучий чёрный конь, мышцы которого бугрились, как стальные, под мягкой бархатной кожей, отливавшей серебром. И я подумала, что раз меня в любом случае убьют, то не всё ли равно, если я немножко сбегу напоследок. Хотя я знала, что мне обязательно помешают уехать, я прыгнула на коня, и мы полетели вниз по извилистой горной тропе. Честно говоря, не знаю, как мне удавалось уклоняться от низко нависших ветвей, а коню - поворачивать на крутых склонах; помню только, что несущаяся мне навстречу тёмная зелень и каменистая дорога доставляли мне огромную радость, ведь я наконец-то дышала полной грудью. Тут перед нами открылась влажная цветущая долина, а в ней - шумная река, и мы с разбегу въехали в воду, подняв тучу брызг. В жизни так не смеялась, не чувствовала себя так легко. Я поняла, как мне ужасно не хватало движения и света.
   
   
   2.
   Проснувшись, Лили уже не помнила свой сон; осталось только ощущение свежести и полёта. Впрочем, ей некогда было сентиментальничать: весь день загружен до отказа. Просмотреть светскую хронику и журналы мод; обзвонить подруг; не меньше четырёх часов придётся провести в салоне красоты, а там уже и до ночи недалеко, учитывая, что сейчас полдень. Выложив себе на тарелку в качестве завтрака пару консервированных персиков (больше ничего в холодильнике не нашлось), Лили глубоко задумалась над тем, какую из лондонских дискотек имеет смысл посетить сегодня. Брайен наверняка снова потащит её в "Атмосферу", и публика там правда собиралась любопытная, но для зрелищности заливали танцпол пеной, и вся одежда пропитывалась жутким синтетическим запахом - в последний раз после свидания с Брайеном платье пришлось просто выбросить, тем более что оно было ещё к тому же порвано. Существовала ещё Саманта, которая давно предлагала собраться большой компанией и просто покататься по ночным улицам... попробовать один спецнапиток в винном баре, другой - в пабе... Саманта - отличная девчонка, наследница одной из богатейших семей Пятой республики, они с Лили вместе учились в колледже. Совсем не зануда, вот если бы только её мобильный телефон умолкал хоть иногда. Да и среди друзей у неё попадались довольно странные личности: как-то раз Лили угораздило оказаться за одним столом с нежнейшей, как цветок, девушкой, которая весь вечер в подробностях рассказывала про свой аборт...
   
   
   2.
   ...не знаю, как меня не вырвало прямо в тарелку с шоколадным фондю. Кстати говоря, мои родители скептически воспринимают моё увлечение активной клубной жизнью и считают, что неплохо бы мне получить какую-нибудь профессию. Иногда я с ними даже соглашаюсь, особенно наутро, после бурной вечеринки. Но если, например, известно, что в том или ином заведении видели принцессу Элис, для меня это очень весомый повод выйти в свет. Леди Элис для меня - икона стиля, я могу часами обсуждать, во что она одета, её причёску и макияж, и уж тем более её нового мужа - молодой грек, ослепительный зеленоглазый красавец - они недавно вернулись из свадебного путешествия, но вместе я их ещё нигде не видела... что показывает, как я порой бываю далека от светской жизни! Честно говоря, всем лондонским дискотекам я предпочитаю вечеринки в пальмовых рощах Гоа!
   Родители у меня - довольно продвинутые люди, совсем не зануды. Хотя на самом деле я приёмная дочь. Но своих у них нет, так что они не скупятся и терпят все мои капризы почти безропотно. Считается, что у меня травмирована психика, так как мои настоящие родители погибли при довольно странных обстоятельствах. Я считаю, что это дело прошлое, но миф о "личной трагедии" развенчивать не тороплюсь, ведь он позволяет мне получать от приёмных предков всё, что я захочу. Кстати говоря, вчера...
   
   
   2.
   ...она видела ту самую красную сумку из кожи питона с розой ручной работы на лицевой стороне, о которой читала в "Вог", и так и не поняла, чем кроме цвета и металлического планшета эта "лимитированная серия" отличается от сумок из весенней коллекции. Обсудив новость по телефону с подругами, Лили так и не пришла к окончательному решению: имеет ли смысл покупать сумку? - и безнадёжно опоздала на сеанс талассотерапии, как вдруг позвонил Брайен и пригласил её в "Атмосферу" - Лили просто...
   
   
   2.
   ...поверить не могла, что его туда пустят! Этот клуб, кажется, был самым модным местом Лондона, туда вечно стояло три очереди. Одна для тех, кто точно не попадёт, другая для тех, кто по спискам, и третья - для знаменитостей и звёзд первой величины... Оказалось, Брайен как-то исхитрился получить членство, и я согласилась, потому что...
   
   
   2.
   ...Джессика уже обзавелась ухудшенной версией белоснежного норкового манто, в котором я блистала на вечеринке в субботу - все только на меня и смотрели. Танцевать в шубке, правда, было жарковато, так что пришлось её снять, и я осталась в облегающем пурпуровом платье с вырезом сзади до талии - в сочетании с гладкой высокой причёской и диадемой Chopard это выглядело потрясающе! Джесс вечно пытается мне подражать и покупает такие же вещи, как у меня, - вот только внешние данные у нас настолько разные, что мой стиль ей совершенно не идёт. Я выгляжу, как настоящая английская аристократка: высокий рост, худощавая фигура, светлые волосы и гладкая розовая кожа, - хотя я родилась в Венгрии. Но с моими настоящими родителями мы жили где-то в глуши, чуть ли не посреди леса, и я толком ничего не помню об этой стране, кроме...
   
   
   2.
   ...глубокая ночь. Когда отце вернулся, то стал уговаривать маму переехать, но она была не в себе. Они снова заспорили, а Лили с братом закрылись в детской и стали обсуждать, есть на их семье проклятие или нет. Десятилетним близнецам такие вещи казались ужасно захватывающими, и хотелось, чтобы проклятие было. Мама говорила что-то интригующее во время припадков, но отец запрещал им слушать её. Так или иначе, родители никогда не выходили на улицу до наступления темноты, а днём закрывались в подвале. Мама часто плакала и говорила, что "из-за этого" погибли её родители, и если проклятие не остановить, то оно перекинется на детей. Но она к тому же рассказывала о каких-то голосах, видениях из других жизней и вообще вела себя странно, так что близнецы порой склонны были согласиться с отцом в том, что она просто повредилась умом, особенно после того, как пришлось провести несколько дней с ней наедине, потому что...
   
   
   2.
   ...поверить не могу! Леди Элис в пятый раз вышла замуж! Я так и бросилась к газетному ларьку, совсем забыв, что мне срочно нужно купить ещё одни туфли. Да, точно... Свадьба состоялась на родине жениха, в Греции... Я принялась жадно листать страницы журнала, на обложке которого красовалась фотография принцессы... Туфли Louboutin, украшения Tiffany Feathers, часы Chanel J12, костюмы Lacroix, Valentino, Chanel... похоже, там был весь цвет общества! Жених хорошо смотрелся в светлом костюме, красиво оттенявшем его смуглую кожу - принцессе этот мужчина определённо идёт... то есть подходит... что, в общем-то, одно и то же. Зажав журнал в руке, я торопливо зашагала по Оксфорд-стрит, почти не глядя на витрины. Боже, надо срочно позвонить Саманте - вдруг она...
   
   
   2.
   ...так и не поняла, ни что отец убит, ни кто в кого стрелял. Просто в доме вдруг оказалось сразу очень много людей. Куда делся брат, Лили не заметила, а её саму схватили и потащили...
   
   
   2.
   ...не говоря уже об этой великолепной норке. Едва взглянув на витрину, я уже знала, что манто идеально подойдёт к тому пурпурному платью с вырезом на спине, которое я заказала Elie Saab. Интересно сочетать вещи, сделанные знакомыми дизайнерами специально для тебя, с вещами, которые подвернулись под руку. Ведь модные журналы нужны не для того, чтобы покупать вещи буквально по рекомендации, а для того, чтобы прочитать, забыть и делать шопинг, находясь под общим впечатлением, оставшимся в подсознании. Вообще, одеваться - это как медитировать: правильную вещь покупаешь, когда сами собой складываются опыт, накопленный со времён школьных воротничков, особенности фигуры и тенденции сезона. Только бы норка прошла по длине, ведь она почти...
   
   
   2.
   ...мать. Стоя посреди комнаты, она держала над собой зажжённую керосиновую лампу, которая, как показалось Лили, буквально взорвалась в её руках, и огненный плащ мгновенно покрыл всю фигуру. Горящие волосы развевались у неё над головой, а мама, вытянув вперёд руки, шагнула к двери, а потом выбежала в коридор. Кто-то закричал:
   - Стреляй! Она не сгорит! - и ещё женский голос из другой части дома:
   - Ты сказала, что они под контролем!
   Мужчина, державший Лили, дёрнул её за руку, намереваясь увести, мама пробежала ещё несколько шагов по коридору и буквально испарилась - осталось пустое место.
   
   
   1.
   Лили вздрогнула и проснулась. В последнее время этот кошмар повторялся чаще. Странно, в бодрствующем состоянии она, казалось, совсем не думала о смерти родителей. Как ни крути, они были довольно странными людьми, а мать и вовсе душевнобольной, да и отец, по-видимому, не лучше, раз подолгу оставлял двух малолетних детей с очевидно неуравновешенной особой, которая в итоге покончила с собой - а ведь могла поджечь весь дом. В том, что ей просто показалось, якобы мать испарилась, Лили была совершенно уверена: она тогда, кажется, вообще отвернулась, потому что мужчина, который её держал, потянул её к двери. Люди, которые забрали её из дома, нашли замечательную приёмную семью; Лили спрашивала о брате - ей ответили, что он убежал в лес, но его обязательно найдут и позаботятся о нём. Однако больше она никогда не видела этих людей, а приёмные родители ничего не знали о Тео. Потом она перестала спрашивать. Ей не хотелось вспоминать.
   Зазвонил телефон. Лили взяла трубку, свободной рукой перебирая бутылки в баре. Обычно по утрам она предпочитала холодный коктейль с шампанским, бодрящий и лёгкий, но сейчас хотелось чего-нибудь покрепче.
   - Дочка, ты уже проснулась? - полился из трубки тёплый голос приёмной матери.
   - Да, - просипела Лили и, откашлявшись, повторила: - Да, недавно.
   - Милая, почему бы тебе не заехать к нам с папой сегодня вечером? Нам нужно обсудить с тобой важную новость. Видишь ли, кто-то хочет купить тот дом в Венгрии. Ну, тот, который достался тебе после...
   
   
   0.
   ...снилось, что я - вода на дне глубокого океана. Я смотрела на солнце сквозь воду. Тела не было, только текучие волны, переливающиеся одна сквозь другую. Я чувствовала слои воды, бесконечные прозрачные пласты, составляющие океан. Слои ближе к поверхности были тёплыми, с растворёнными в них золотыми лучами, пронизанные светом. Это была вода, открытая солнцу. Но в глубоких расщелинах и ямах на дне океана таилась другая вода - та, которую ничто не тревожило, которой не достигало даже солнце. Я чувствовала, что быть этой водой значит всегда быть собой.
   
   
   1.
   Жанна медленно открыла глаза. Знакомая лаборатория выглядела непривычно, словно она смотрела на свои вещи чужими глазами. Интересно, сколько времени прошло? Казалось, она отсутствовала целую жизнь. С усилием разжав онемевшие пальцы, Жанна отложила камень, который держала в руке, размяла затёкшие мышцы - тело едва слушалось, словно какое-то время в нём отсутствовала жизнь. Когда Жанна сверилась со счётчиком, измерявшим положение Земли относительно Солнца с точностью, о которой и не мечтали составители людских календарей, оказалось, что с момента, когда она начала повторный эксперимент, прошло всего несколько секунд.