Watercolours продолжение 2

*** (наши дни)
 Небо октября очень быстро становилось, темным…но не таким, как южное глубокое черное и затягивающее, нет. Оно было похоже на нависший над городом черничный кисель. Вязкое, какое-то трепыхающееся на грани пролива, но не выливающееся небо. Моросил мелкий, не по-осеннему ласковый дождь, впереди, за лобовым стеклом виднелся горящий сиреневым огоньком факел нефтяного завода.
  Майк отложил телефон и закрыл глаза. Словно уловив, что что-то не так, она перестала рассматривать капельки воды на стекле и внимательно взглянула на него. Такое знакомое, хоть и постаревшее лицо было напряженным, каким-то серым, словно передернутым судорогой, на виске выступили капельки пота. Джули вздохнула. Он всегда любил быть героем… Никакой слабости, никогда. Только сарказм, с годами - дежурная улыбка, иногда вновь бывавшая искренней. Она придвинулась на сиденье и коснулась губами вспотевшего виска, почувствовав внутреннюю мелкую дрожь кожи, будто тысячи иголок быстро-быстро втыкались и исчезали. Ждала, что он отодвинется, откроет глаза, наигранно улыбнется и начнет говорить какую-нибудь чушь… Только бы не дать заметить свое состояние. Майк не отодвинулся, только вздохнул. Как же он все-таки постарел… Она закрыла глаза, вызывая в памяти образ промокшего под весенним ливнем мальчика с сумасшедшим загаром, яркими, как океан глазами и совсем не послушной мокрой челкой… Но память подсовывала другой образ – лоснящегося в свете софитов, полного звериного обаяния, чуть щурящегося кумира извивающихся в темноте танцпола девочек…да и не девочек тоже. Он вновь вдохнул, а Джули ощутила пробежавшую по знакомому плечу сильную, будто вибрирующую судорогу.
- Где у тебя аптечка?
- Не надо, - Майк улыбнулся уголком губ, - сейчас пройдет.
- Тебе виднее. Как часто с тобой так?
- Не бойся, все нормально, - он по-прежнему не открывал глаз, а кожа то пылала, то сразу же становилась ледяной, моментально покрываясь бисеринками пота.
- Знаешь, я почему то не хочу быть деликатной. Ты меня удивил, ты же отлично выглядишь, повсюду просто.
- Это не сложно, отлично выглядеть.  Во внутреннем кармане, в курточке, достань, пожалуйста.
Джули привычно вздернула брови, хоть этот мимический, когда-то тщательно заученный и отработанный перед зеркалом жест сейчас и не кому было оценить… Скользнула по его груди к карману и вздохнула. Сердце не просто билось не ровно, оно то останавливалось, то взрывалось бешеными ударами… она вытащила блестящий в отсвете от уличного фонаря серебристый блистер.
- Тебе нужно отдыхать.
- Ты же отлично знаешь, меня ничто так не выводит, как советы отдохнуть. Отдыхать нужно от сочувствующих советчиков, жить нужно, милая моя, а не отдыхать.
- Так я как раз об этом. Забей на все и всех… вообще на всех, если ты понимаешь.
- Не смогу. Есть такая вещь, как обязательства. Ответственность, если ты помнишь, что это такое.
- Это грустно. Ты постарел. Не перебивай, я не о твоей внешности… Я о тебе. Состарился изнутри. Истаскался. Не перебивай. Я не о твоих амурах. В тебе давно уже нет куража… пойми, ты выезжаешь на когда-то наработанном… Я смотрю на тебя и вижу пафос, бьющее в глаза лицемерие, ты открываешь рот и врешь… даже в том, что когда-то било искренней болью или счастьем… или размышлением. Всё – механически. Отработано до жеста, манерно до блевоты. Остановись. Если ты уйдешь сейчас – ты не уйдешь не смешным стариком-паяцем, ты останешься героем, я не знаю… останешься генералом девичьих сердец, вот. А не остановишься – станешь не просто смешон, станешь жалок… Зачем тебе это все?
- Неужто ты считаешь, что все? Меня пора закопать и забыть?
- Может и нет. Но тебе необходимо остановиться. Прости, я знаю, точнее, догадываюсь, какого тебе это слышать. Мне даже говорить такие слова тебе как-то…как металлический привкус во рту, не знаю, чувство, что предаю тебя.
- Я привык к твоим предательствам. Ты это всегда делаешь. С первой минуты.
- Не ври. Я ждала тебя, черт знает сколько… а что делал ты? Бренчал на гитаре и написал самую прекрасную песню на этой земле… Самую искреннюю. И… пророческую. Ты сам все запрограммировал в те минуты. Если сказать немного пафосно – сам выбрал поворот. Не позже, когда на тебе висели все, кому ни лень, а в те минуты.
- Может быть. Только я ни разу не спел ее механически.
- Наверное. Я не слежу за твоей жизнью на сцене или вне ее, ты же знаешь. Прости, тебе плохо, а я добиваю… прости.
- Мне нормально. К тому же, ты говоришь мне то, что я…то, о чем я раздумываю уже давно, где-то в затылке, в заднем потоке мыслей. Особенно, когда не могу уснуть. Меня иногда догоняет и накрывает понимание, что живу не своей жизнью. Рядом, но не так. какая-то поганая потусторонняя фигня. Словно смотрю кино, или смотрю сон…сеанс должен кончиться. Я обязан проснуться… но, этого не происходит и все снова идет само по себе, а я опять наблюдаю. Вроде бы все есть, все, что хотел, да? Я занимаюсь любимым делом, у меня есть все, что нужно… есть средства, я обеспечиваю близких… Дико прозвучит – близких чужих. Словно барьер какой внутри, вроде бы родные люди, а нет самого главного. Нет с ними единения. Может я слишком эгоист… ты верно говоришь – лицемерие. Оно всюду со мной, даже за мелочами… Я про бытовые мелочи. Есть все, но оно все не такое. Фальшивое. Не настоящее будто. От этой жизни нет радости.
- Майк, это просто кризис среднего возраста. Пройдет.
- Вот именно это я и услышал, когда попробовал что-то объяснить. Ты помнишь, кем я хотел всегда быть? Артистом. Я хотел слышать «мотор», «начали»… Хотел жить в вагончиках. Не вскидывай брови.
- Откуда ты знаешь, у тебя глаза закрыты.
- Просто знаю. В нормальных вагончиках, в комфортных. С нормальным диваном. Не в палатках же… - он тихо рассмеялся, - а потом, знаешь… хотел прийти в кино, не по красной дорожке, по ней тоже, но после… сесть за руль, приехать в тихий город, купить билет и посмотреть фильм с собой. Я очень хотел услышать взрывы хохота в зале, когда зрители смотрят на одном дыхании, забыв про свой попкорн. Я хотел каждый вечер выходить на сцену, как бы ты сказала, среди пыльных тряпок… и, чувствовать тишину. Всей кожей ощущать пробирающее до костей внимание людей там, в темноте зала с креслами... а потом, когда уже все, увидеть, как они выходят, обсуждая мою игру…
- Я всегда говорила, что наш театр много потерял. Но ты прекрасный музыкант.
- Да что ты? Я давно не могу полноценно играть. А песни… Это стало на поток. Я тут себя поймал, на том, что, сев за работу, задаю себе вопросы, словно тезисы… для какой целевой группы, какие слова нужны, что будет продано, что нет… Песни перестали рождаться.  Они стали производиться. Вот я про что, когда говорю, что рядом, но не то. Все есть, да не такое.
- Так перестань. Исчезни от всего вообще. Пройдет неделя, три… не знаю, сколько. Но ты вернешься снова живым, а не марионеткой дерганой.
- Девочка моя, не смеши. Есть обязательства. Я… Я не могу делать то, что я хочу. Теперь не перебивай сама. Я говорю не о жизни из фотосессий, я говорю о работе. Все прописано и расписано. Нельзя встать и забить. Это не просто поводок, это очень строгий ошейник. Даже сойди я с ума и … и решись, я ведь не один на свете. От моей блажи пострадают другие люди. Просто банально – что они станут есть, если я все брошу?
- Ты преувеличиваешь. Я не первый день тебя знаю, ты всегда готов взять материальную ответственность за весь мир.
- Не совсем, если ты о моих близких – от них я откупаюсь. Я не могу дать любви, как сказать точнее, вернее.. не даю тепла. Пытаюсь, не выходит. Я, как же выразить четче… будто использую их. Соответственно, они – меня. Но я говорю о другом. Я же не солист филармонии… Я не могу просто уволиться, это на заводе можно взять и уволиться. Выйти на пенсию можно. Мне – нельзя. Очень много людей зарабатывают на свою жизнь потому, что я выхожу на сцену. Если для родных можно подготовить запас всего, смешно – вслушайся – запас денег… так, о чем я? для тех, кто зарабатывает на мне, грубо если выразить, этот запас не сделать.
- Меня всегда поражал твой двойственный мир. Ты сверхэгоистичен, ты абсолютный нарцисс…циник. Ты расчетлив, ведь ты шагу просто так не сделаешь… ты даже дружишь в последние годы только с теми, кто выгоден, кто подчеркивает твою респектабельность… вся твоя жизнь – показуха. Ты и на спектакли ходишь на нужные и полезные…В нужные театры. И тебе это нравится. Тебя просто распирает от любования собой. И как хоть в одном тебе уживается это все рядом с тобой другим?
- Помнишь, как в наших институтах говорили – актер – это пустой флакон, который должен наполнить режиссер. Я всегда боялся быть пустым. Поэтому хотел стать артистом, а не актером. Но пришел именно к этой пустоте. Мне очень больно, нет, не физически. Больно раздумывать обо всем этом. Я трус, наверное… Как четче сказать… больно от мыслей, и они в никуда звенят. Я смотрю вверх и буквально чувствую эту пустоту внутреннюю, нет наполнения… оно не приходит. Мне может быть нужен режиссер… только я не верю в бога, ты же знаешь… я фаталист, но не верующий при этом… И пустота доставляет боль, которую не объяснить. А потом приходит день и, нужно прыгать, смеяться.. нужно быть радостным за завтраком, ведь смотрят… собьюсь с мысли… скажи мне, почему близкие люди не чувствуют, что все не так? Что хреново? Что выть хочется, а не петь, да и выть то уже не чем. Почему?
- Потому что они редко тебя видят.
- Нет, милая. Просто воспринимают, как должное. А если и чувствуют что-то… так и черт с ним, пройдет.
- Может, ты талантливый артист и удачно играешь счастье?
- А почему тогда ты видишь фальшь? Я вот никогда не мог понять, врешь ты или нет… Вернусь к пустым флаконам. Заглянешь в эту пустоту… и намного проще ее проигнорировать. Спрятаться от нее, пусть все идет, как идет…  мне как-то сказали, что я с жиру бешусь… Может быть это именно так и есть. И так проходит еще год, потом еще… Я ведь даже время перестал замечать.
- Не от большого ума тебе сказали про жир… сколько ты еще прокривляешься? Год? Три? Десять?
- Зачем ты так? – он слегка сморщился, - очень зло. Как яд, на ноже при чем. Я буду жить так вечно.
 Она отстранилась и внимательно посмотрела на него… такое знакомое лицо и всегда такое …далекое. Вновь наклонилась, осторожно, тихо коснулась его сжатых упрямых губ, через секунду забыв о намерении лишь лаского прикоснуться… Он не открывал глаз, не шевелился, и только когда она оторвалась, переводя дыхание, резко и нежно, так как умел только он в целом свете, перевернул ее на спину на пассажирском кресле, поймав взгляд серых, как грозовое небо глаз… Ненастье из них уходило, как всегда, растворяясь в его взгляде, ласкающем, как океан, с притаившимися где-то в глубине чертенятами…

***
Майк прикурил пару сигарет, протянул одну ей.
- Ты все еще хочешь, чтобы опять все закончилось? – он смотрел в сторону, опуская стекло.
- Ты же знаешь, что нет. Ты моя вечность… Мне так жаль, что я тебя не люблю, - она повертела головой в поисках пепельницы, не хотелось выпрямлять кресло и открывать окно, Майк улыбнулся, протягивая смешную банку с крышкой, когда-то она не могла сообразить. Что это и есть пепельница…
- Я люблю твою нелюбовь…, - она приподнялась и поправила его волосы, вновь упавшие на глаза. а он, как обычно, перехватил запястье поцелуем, - иногда мне интересно, что мешает. Когда наступил момент, сделавший меня только… не знаю, как и сказать.
- Любовником?
- Нет, любовник от слова любовь. Есть в тебе что-то, что держит на грани. Не меня, тебя. Ты мне не доверяешь, веришь абсолютно, но не доверяешь.
- Наоборот все. Я тебе не верю совсем, а вот доверяю полностью.
- Может быть. Я не хочу сейчас холода.
- Да и не выйдет. Когда я ушла? Всмысле в последний раз?
- В первый день осени. До этого – в конце весны… какой из них был последним? В августе тебе просто была необходима помощь, было ли это оттепелью?
- Я до сих пор не понимаю, как ты узнал.
- И не надо понимать. Просто пусть все будет…
- Ты не думал, что мне хочется большего?
- Ты серьезно? У тебя глаза хитрые.
- Конечно, несерьезно.
- А все же, что мешало? И мешает?
Она затушила сигарету, чуть отодвинула его руку с пепельницей и, снова поправив его волосы очень нежно, как только могла поцеловала упрямые, такие желанные всегда губы, чуть вскрикнув, когда, отвечая он неосторожно сильно задел им же искусанные ее…
Хотелось спросить, спит ли он еще с мужчинами… Или тот давний случай, перевернувший ее изнутри был случайностью… Но это было ни к чему, Джули не хотела знать ответ, ведь он мог ответить не так, как… как жаждали услышать ее уши. Иногда лучше не знать, проще игнорировать… действительно, пусть все будет, как есть, да и не сломать уже все, что наросло годами.

***

Черный джип на удивление тихо шуршал по блестящей в свете фонарей дороге. Джули смотрела за стекло и глаза как-то сами собой закрылись, унося ее в мир снов, где шумел прибой, облизывая горячий после дневного солнца песок, где были лепестки цветов под ногами… разные, большие, маленькие, яркие и нет, синеватые, белые и темные под бледным светом луны… Она шла по ним в сторону небольшой беседки и улыбалась… впереди было счастье, просто счастье… без ненужных мыслей, и весь мир не существовал, был где-то в параллельном месте, даже времени не было…
Майк еще снизил скорость, машина еле двигалась. Он улыбался, посматривая на спящую пассажирку и просто ехал по ночным улицам, не задаваясь целью приехать, вокруг него тоже не было времени, а весь мир… мир где-то ждал, когда умная черная машина все же вернет людей в реальность.