Танго с безумцем Глава 10

                Глава десятая

               1.
 Сладкие мечты одолевают в дороге, особенно в поезде, в комфортном купейном вагоне, под монотонный стук колес. Сладкие сны снились беглянке, одному Богу известно как оказавшейся во львовском курьере, следовавшем по маршруту из Минска. Еще несколько часов – от силы сутки – и она будет в Одессе… Уж из Львова-то до юга добраться не проблема. Лето ведь кончилось, «грязник» на дворе. И сущим раем рисовался в ее воображении город у моря, где наконец-то встретится она с Гошкой.

 Телефон не отвечал. Правда, она так и не дозвонилась ему ни с Ярославля, ни с Минска. Но мало ли что? Обрыв какой-нибудь, или профилактика. Главное – папаньке здесь ее не достать. Не станут же его молодцы прочесывать все железнодорожные ветки. Денег не меряно, еще и ста рублей не истрачено из той пачки, которая добыта из секретера. Значит, теперь она невеста с приданым! Ха-ха! Алька невольно улыбнулась в темноте, все равно никто сейчас не мог уличить ее в преступлении. Да и какое же это преступление, скажите на милость: взять у собственного отца немного денег на первое время? Он и сам ничего не пожалел бы для нее, при других обстоятельствах.

 Обиду, нанесенную ей родителями, – такое унизительное заточение в клинику Фишера, – она старалась забыть. Ну, квиты и все. Ничего же страшного не случилось. Вот, если бы… Она погладила себя по животу, и ей показалось, что живот заметно потолстел в последние дни. «Я тебя в обиду не дам!» – мысленно заверила она малыша. И снова заулыбалась, гордясь собой и львиной своей отвагой. Сила материнского инстинкта внезапно до дрожи охватила юную женщину: он обязательно родится, ее малыш! Теперь она в этом не сомневалась.
 А колеса скорого поезда монотонно стучали по рельсам, с каждой минутой приближая встречу с Гошкой. Очарованная мечтами, Аля то усыпала, то вновь открывала глаза, безмятежно улыбаясь наплывавшему за окном рассвету.

 - … возиться с вами… Фамилия ваша? Как ваша фамилия?
 Она плохо понимала, чего хочет от нее этот сморщенный, брызжущий слюной лейтенант. Почему кричит? Ну разве она виновата в том, что у нее украли сумку?! Просто крепко заснула под утро…

 Конечно, уже на подъезде ко Львову, она хватилась сумки, до смерти перепугалась, когда обнаружила пустоту багажной полки в купе над дверью и бросилась к проводнику. Тот вызвал бригадира, и на платформе  их уже ожидали менты. Они прогулялись зачем-то по всему составу, а потом привели ее сюда, к этому нервному лейтенанту, оравшему сначала по телефону, а теперь и на нее в той же манере.

 - Ну, что ты таращишься на меня, как в зеркало? – рявкнул он снова. – Фамилию свою назови и имя отчество.
 Аля уже собралась открыть рот, и вдруг вся похолодела от макушки до пяток: на столе у мента, справа, лежало несколько ксероксных копий с ее собственного портрета. Эта было любительское фото, сделанное отцом на даче перед самой ссорой. Она поперхнулась так сильно, что из глаз брызнули слезы.

 - На, попей водички, – смягчился лейтенант, – что, на учебу торопилась? Да не горюй, студенты – братия щедрая, поделятся сухарями. А то нечего варежку разевать. Документы и деньги при себе носить надо, и за вещами смотреть, а не так: кинул и забыл, – поучал он пострадавшую. – Ну и как же тебя величать все-таки?

 - Гремина, Александра Евгеньевна, – быстро сказала Аля, неожиданно для самой себя назвавшись фамилией Игоря. – Я к мужу еду, в Одессу.
 Лейтенант хмыкнул и покосился на нее с недоверием.

 - Транзитная, значит, – заключил он после короткой паузы, брезгливо скривившись. – Так и с заявлением нечего людям морочить голову, весь этот терендеж в пользу бедных. Сумка твоя тю-тю… Сама понимаешь. Вот, если телефон дома есть, можешь позвонить своему благоверному, пусть телеграфом вышлет на дорогу и шляться тебя больше не пускает, раззяву такую.
 Аля послушно набрала номер, но на другом конце по-прежнему никто не подходил к аппарату.

 - Его нет дома, наверное, – тихо сказала она, виновато пожимая плечами.
 - Не беда, позже перезвонишь, – окончательно подобрел лейтенант. – Бумагу, значит, марать зря не будем, согласна? А если не дозвонишься, вечером посажу в общий вагон. Доставим тебя к муженечку целенькой, то есть в полной сохранности, – он противно ухмыльнулся и добавил: – Можешь передохнуть у нас в дежурке. Хлопцы чаем напоят.

 - Нет, спасибо, – поблагодарила Алька, вскочила со стула и опрометью кинулась к дверям.
 - От же подвеянная, – бросил вслед лейтенант, покачав головой, и крикнул в коридор: – Бодуняк! А ну-ка быстро пришпили на доску свежую ориентировку, какого хрена она у меня на столе третий день валяется?

 - Слушаюсь, товарищ лейтенант! – откозырял конопатый курсант, шумно ввалившись в комнату вылитым истуканом с бессмысленно выпуклыми глазами. – Смотрите, какая лялька файная, – кивнул он на ксероксный портрет молодой девушки, – грабанула кого, что ли?
 - Лялька, – передразнил лейтенант, – дай сюда. На индекс надо смотреть, бовдурь, и читать, что подписано. Вешай ее к «пропавшим без вести».
 
 Начальник возвратил бумагу курсанту, но вдруг дернул портрет снова к себе, едва не разорвав пополам, и остолбенело уставился на изображение, багровея до самых ушей.

 - Задержать! – неожиданно взвизгнул он, выпрыгивая из-за стола и приправляя команду матом.
 - Да кого? – удивился курсант, не выказывая ровно никакого служебного рвения.
 - Ляльку ту чертову, которая сумку похерила! Она ж тут у меня только что…

 Лейтенант не договорил, оттолкнул истукана в сторону и скрылся за дверью.
 Верзила недоуменно пожал плечами.

 Он еще раз вгляделся в тусклое изображение хорошенькой девушки и раздумчиво почесал за ухом: «Интересно, хоть одного гастролера нашли по этим картинкам?» За свою недолгую практику ему еще ни разу не приходилось опознавать и задерживать преступников по фотороботу или портретному сходству.

 Честно говоря, у курсанта вообще была плохой зрительная память на лица, но он не тяготился этим особо, справедливо полагаясь на другие свои достоинства. Он аккуратно разгладил мясистой ладонью ксероксы и пришпилил их кнопками к информационной доске оперативного отдела с надписью «Их разыскивает милиция», затем одернул китель, распрямил плечи и с высоты своего баскетбольного роста окинул зал ожидания ленивым взглядом светло-голубых водянистых глаз.


            2.
         
 Припустив изо всех сил с привокзальной площади, Аля отдышалась только в заморышном пыльном скверике, между мрачных толстостенных домов с низкими подворотнями, откуда тянуло плесенью и средневековой инквизицией. Все вокруг источало невидимую опасность, и казалось, что длинные лапы палачей вот-вот дотянутся и сюда. Но разве дело было только в ней? Ее ребенок! Вот кого следовало спасать. Она вытерла влажный лоб и справедливо прикинула, что вряд ли этот сморчок с вокзала станет поднимать шум, даже если запоздало опознает ее. Не будет же он трещать на весь мир про то, что так промахнулся. И потом ладно, ну, пусть ее вернут отцу, все равно у него ничего не выйдет: она уже совершеннолетняя. Имеет право рожать, если хочет. Да.

 Эта мысль неожиданно успокоила ее настолько, что беглянка, оглядевшись все-таки по сторонам на всякий случай, твердым шагом направилась вдоль улицы, совершенно не представляя, куда и зачем идет.
 
 Между тем вызревший день выдался по-летнему теплым. Она распахнула куртку и механически пошарила в кармане рукой. На счастье, там завалялась какая-то мелочь и даже несколько рублей. Аля вспомнила, что сунула в карман сдачу с билета. Пересчитав тщательно весь капитал до последней копейки, она вдруг сообразила, что может продать куртку. Ну конечно же!

 Во-первых, она едет на юг и в сухую погоду свитер из натуральной ангоры гарантирует хорошее самочувствие, а во-вторых, вырученных за куртку денег должно хватить на остаток дороги. Осенившая ее внезапно идея обретала привлекательность с каждой минутой, и теперь дело оставалось за малым – осуществить задуманное.
 
 Сначала надо было разузнать, как попасть на вещевой рынок. Не сразу объяснившись с продавцом «кавы» и пирожков, она все же выяснила, куда следует держать путь, и довольно скоро добралась до места.

 Вещевой рынок кишел людьми. Аля с интересом наблюдала, как бойко торговали поляки, занимавшие здесь целые ряды. Они говорили по-польски, перемежая речь русскими словами для ясности. Также, на непривычном суржике, общались и все остальные, смешивая русские, украинские и белорусские слова. «Может быть, они собираются достроить Вавилонскую башню и придумывают славянское эсперанто?» – усмехнулась про себя Аля, не терпевшая охальной речи.

 Курток навезли навалом. Турецкий ширпотреб забивали яркие китайские пуховики, вьетнамские и корейские студенты во всю торговали «залипухой» под фирмачей, всучивая свое барахло разомлевшим от выбора покупателям с разбегавшимися глазами. Кстати, продавцов было заметно больше, чем пожелавших что-либо купить на рынке. Алька отметила про себя, что хороших фирменных вещей почти не видно, это вселяло надежду на успех предприятия. За два года учебы в Лондоне она неплохо научилась разбираться в качестве одежды. То, чем торговали здесь, годилось разве что для малайцев или нищих итальянских кварталов.

 Аля спросила цену у поляков на кожу, и сейчас же поймала ухом встречное предложение сбоку от краснорожей бабищи:
 - Скильки за куртку просыш?
 Ее шведская рыжая куртка из мягкой телячьей кожи стоила, кажется, триста долларов. Она была почти новой, впервые одетой только в дорогу.
 - А сколько дадите? – профессионально поинтересовалась Аля.
 - Ну… сто карбованцев!

 Поляк прыснул и отвернулся. Черные, из заменителя, у него улетали по двести.
 - Нет, за сто не отдам, – твердо сказала Аля, сама не понимая, почему вдруг ей расхотелось продавать свою вещь этой тетке.
 По сути, ей было на выручку наплевать, лишь бы хватило денег поскорее убраться отсюда. За сотню можно на поезде доехать до Владивостока.

 - Ну, кажи свою цину, – настаивала баба, от нее разило сивухой и луком.
 - Нема цины, – копируя чужую речь, ответила Аля. – Не продается.
 - Чому це? – удивилась нахальная покупательница. – А то твоя куртка чи, може, крадена?
   
 - Как это? – удивилась Аля. – А ваше какое дело? Моя, конечно, – и отвернулась, не желая больше продолжать разговор.
 Но не так-то просто оказалось это сделать. Бабища вдруг вцепилась в рукав и заверещала на весь базар, как резаная:
 
 - Держить воровку! Москалька клята, куртку вкрала и тикае!

 Алька потянула куртку к себе, но бабища не разжимала скрюченных пальцев и продолжала грязно ругаться.
 Дело принимало худой оборот. Поляки быстро ретировались, зато толпа озлобленных, сбегавшихся отовсюду торгашей стала сжиматься вокруг беззащитной девушки.

 Бабища жаловалась, что предложила хорошую «цину», а «клята москалька» нанесла ей смертельную обиду – не согласилась продать, из чего следовало, что куртка крадена. «Да что за чушь! Откуда вы знаете?» – попытались вступиться одинокие голоса за девушку, но бабища заверещала еще сильней, и толпа разделилась на два лагеря: одни почем зря ругали красных, другие – белых и коричневых.

 Кто-то уже ораторствовал про «вильну мати», из задних рядов слышалось: «Ганьба! Геть москалив!». От куртки оторвался левый рукав, впрочем, большая часть «товара» досталась сочувствующим «воровке», и потасовка заметно оживилась: у бабищи из носа потекла кровавая юшка, а Альку пнули так сильно в плечо, что она едва устояла на ногах, но тут выпрыгнул вперед морячок в черном бушлате, рванул тельняшку и заорал:

 - А ну, шваль продажная, кто пойдет на балтийского моряка? Что, суки, хвосты поджали? Родину расхерачили, расшматовали на куски по живому, а вы радехоньки. Гайда с москалями горшки бить! Э-эх, рас****яи позорные! На кого с кулаками прете, морды спекулянтские? На девчонку-малолетку! Тьфу!.. Пошли отсюда, сестренка.

 И он стал проталкиваться с равнодушной, не реагирующей ни на что больше Алькой через сочувствующую половину толпы, оставив за спиной запенившихся горлохватов и подстрекателей, а снаружи уже вовсю заливались трели милицейских свистков.

 Все смешалось потом в воспаленной Алькиной памяти в один спутанный клубок обрывочных воспоминаний: верткая, как мучнистый червь, бабища… полосатая тельняшка, отчаянный морячок… рваная куртка… булыжная мостовая… телефонный зуммер… низкий потолок… духота и бесконечные сумерки…


           3.

 - Я бы не советовал так рисковать, – говорил доктор, заполняя крахмальной белизной халата все свободное пространство в маленькой комнатушке. – Больную нужно госпитализировать. Пишите расписку, что вы отказываетесь… Что значит «нет»? А кто, по-вашему, отвечать за нее должен?
 Потом снова уходили и приходили какие-то люди. Ворочали ее с боку на бок, растирали, поили горьким питьем, днем и ночью кололи, не давая забыться бесповоротно…

 - Ну, и сколько еще такое терпеть? – тихо выговаривала на кухне сыну Анна Павловна. – Ты-то хоть понимаешь, что найденка твоя умереть может? Что тогда?
 - Нет, – упрямо мотал головой сын, – не умрет. Я знаю.
 - Господи, ну хоть в больницу свези!
 - Нельзя в больницу без документов. Я ж даже фамилии ее не знаю.
 - Ой, беда на мою голову! – причитала женщина.

 Но совсем она растерялась, когда врач, приведенный сыном «частным образом», то есть по рекомендации, за приличные деньги, разумеется, и не из поликлиники, как для всех нормальных людей, а из военного госпиталя, осмотрел больную и, выйдя в другую комнату, спросил сына:
 - Ваша жена беременна?

 Тот залился краской, пожимая плечами. Мать всплеснула руками:
 - Я так и знала, – прошептала она обреченно.

 - Она, что же, не говорила с вами об этом? Странно… Срок довольно приличный, как мне кажется. Впрочем, тут не моя компетенция, – он сделал паузу и продолжил: – дело в том, что при беременности некоторые лекарства противопоказаны. Особенно в первой половине. Ну, вот что, выясните у нее, когда были последние месячные. А пока я пришлю медсестру, поделаем капельницы.

 В конце концов выздоровление, хоть и медленно, все же начало наступать. Больная стала реагировать на приходящих, а однажды заговорила:
 - Где я? – спросила она Анну Павловну.
 - Дома, деточка, у нас дома, – растерялась та поначалу.
 - Вы кто? – явно пыталась что-то припомнить девушка.
 - А ты кто, милая? – вопросом на вопрос ответила женщина, склоняя к ней доброе измученное лицо.

 Аля пошевелила облущенными губами и чуть слышно сказала:
 - Я жена Игоря Гремина. Меня ищут…
 - Вот как? – удивилась Анна Павловна, но больше ничего не смогла добиться от найденки, та прикрыла глаза и, похоже, уснула.
 Вечером настал час объясниться с сыном.

 - Барышня твоя – замужняя, сынок, – мягко сказала мать, стараясь не причинять ему лишней боли. – Сегодня назвалась женой какого-то Гремина и сказала, что ищут ее.
 - Мама, я же просил! – вскричал он сердито. – Не лезьте не в свое дело. Я сам разберусь.
 - А горшки выносить – мое дело? – в сердцах отвечала мать. – Я вам не сиделка. Разбирайся, если такой умный, только побыстрей, – хлопнув дверью, она вышла из кухни.

 Василий быстро остыл, лениво размялся, покурил у окна, затем собрался с духом и тихонько постучал в комнату, где лежала больная. Никто не ответил. Он осторожно приоткрыл дверь. Ночник слабо освещал слившееся цветом с белизной наволочки девичье лицо, вконец исхудавшее, с запавшими глубоко глазами.  Он на цыпочках подошел к постели и остановился у изголовья.

 - Ты кто? – вдруг спросила больная, раскрыв темные невидящие глаза.
 Он взял ее за руку и назвал свое имя. Рука была теплой, уже не горела, как прежде, сухим жаром, только показалась ему очень легкой, почти невесомой.
 - А где Игорь?
 - Не знаю, – честно признался Василий. – Но я его для тебя сыщу, из-под земли достану!
 - Не надо… только по телефону позвони, если можно. Он сам приедет.
 - Ладно, – покорно согласился парень, – говори номер.

 Но ни в тот вечер, ни на следующий день дозвониться ему так и не удалось. Телефон в Одессе молчал.
 В его записной книжке, к тому же, торчал бельмом на глазу любопытный листок: вырезка из «Комсомолки» с портретом светловолосой девушки и просьбой сообщить за крупное вознаграждение по московским телефонам, или по 02, место нахождения пропавшей 21 сентября Александры Рыковой.
 
 Однако показывать листок найденке Василий не торопился. Он справедливо полагал, что если Алю разыскивают в столице «за вознаграждение», а «пропажа» не спешит объявляться, и при этом торопится вовсе в другую сторону, значит, на то у нее есть свои причины. Честно говоря, он не выдал бы беглянку, даже если бы ее разыскивал Интерпол. Что же до Анны Павловны, то она, к счастью, газет не читала, а по телевизору смотрела только «мыльные» сериалы.

*******************
Продолжение следует