Сотников

                Рассказ
Было два часа дня. Солнце щедро одаряло теплом окружающий мир. Для середины лета была самая благодать. Не слишком уж и пекло. Но и на солнце долго находиться не тянуло. Лопухов шел по  середине улицы от автобусной остановки. Он приехал из соседнего города навестить  свою мать.

Улица была безлюдной. Те, кто годами постарше, после обеда прилегли подремать, отдохнуть от  забот по хозяйству. Работоспособное население находилось в поле или на фермах. Лопухова это даже радовало. Не нужно  останавливаться. рассказывать неожиданному собеседнику о том, как у тебя дела, как с работой, со здоровьем, все ли нормально в семье. Николаю Петровичу хотелось поскорее в материнскую хату, отдохнуть с дороги. Как –никак добирался автобусами, с пересадками. В дороге с самого раннего утра. А ему уже шестой десяток. И возраст, и хронические болезни дают о себе знать. После такой поездки тянет полежать, расслабиться, ни о чем серьезном и беспокойном не думать.

Но дойти без задержки до материнской хаты не получилось. И осталось –то всего каких –то метров триста. Но на скамейке у своего дома сидел  Михаил Фомич Сотников, подвижный сухопарый старик. Несмотря на свой почтенный возраст (Сотникову было лет 75) голову его украшала шикарная кудрявая шевелюра. При виде идущего по асфальтной дороге Николая Петровича он радостно оживился:
 –С приездом в наши края, Николай Петрович! Заходи посиди минутку. Перекурим это дело.

Лопухову ничего не оставалось как присесть рядом на скамейку в тень развесистой яблони. Михаил Фомич сразу раскрыл свой интерес:

 –Курить  не бросил?

 –Да нет пока. Никак на получается.

 –Тогда угости сигареткой. Пшеничной побалуюсь. Я позавчера купил в магазине махорку, а она подмоченная. Как затянулся – так бзнул.
Сотников пытливо вгляделся в лицо Николая Петровича, проверяя, какое произвел впечатление. Решил, по –видимому, что сказал в точку, закрепил свою фразу двукратным повторениеи. И добавил:
 
 –  Уторы –то слабые. Боюсь, забудусь. Затянусь покрепше –обмараюсь.
Николай Петрович протянул Сотникову пачку сигарет:

 –Возьми сколько нужно. У меня в сумке запас.
Сотников не поскупился. Пачка потощала примерно наполовину.

 –Ну что, Петрович, собрался мать проведать?

 –Да вот время выкроилось.

 –И порыбачить мечтаешь?

 –Если получится.

Николай Петрович мысленно отметил прежнее пристрастие Сотникова к слову "мечтать". Тот никогда не говорил привычное для села:"Я собираюсь косить траву на своих грядках". Или: "Я думал съездить в Ленинград к дочке". В таких случаях Михаил Фомич обязательно говорил: "Я мечтаю..." Эту привычку он приобрел сразу после войны, когда временно убегал из колхоза в Москву на заработки. Там у него с давних пор обосновались родственники. И они определили его кочегаром на паровоз.

По тем временам заработки на железной дороге были неплохие. Но Сотников в Москве долго не задержался. Вернулся домой в том, в чем из села уехал. Знающие люди утверждали, что незадачливый кочегар всю зарплату оставлял в  забегаловках.

 –Ты, Петрович, весь в отца. Тот тоже любил с удочками посидеть. Помню, я как –то даже напросился к нему в компанию. Говорю ему: кум хочу поглядеть. что тебя так увлекает на речке. Пошли мы, значит, на зорьке под Ногайцевых. Там у твоего отца курень был. Он для этого свежей травы накосил. Курень оборудовал так, что прямо из него можно было удочки забрасывать. Пришли  мы туда еще до рассвета. В кромешной тьме устроились в курене. Отец твой на ощупь начал удочки разматывать. Я за его спиной обосновался. Духота в курене нестерпимая. Комарья – тучи. На нас они набросили –и –и –сь. .Вроде  злость  вымещали. Я понял: долго не выдержу:

 –Кум, пошли домой.

 –Ш –ш –ш.

Набрался я терпенья. Думал, кум наловит рыбы –уха таких мук стоит. Но вот уже и рассветать стало. На воде поплавки обозначились. А комары только злей становятся. И поплавки застыли. Видно, рыба к кумовой наживке и близко не подходит.

 –Кум, пошли домой. Не видать нам  рыбы.

 –Ш –ш –ш.

Тут меня прорвало.

 –Да иди ты к черту со своим шиканьем! Рыбой, похоже, ныне и не пахнет..Сиди один пеньком. Наслаждайся. Может, комары к вечеру до костей тебя обглодают.
Вылез я из куреня и бегом домой.

А отец твой терпеливый был мужик. Рыба, она редко когда ловится. Но у него  хватало духу днями на речке высиживать. Что –то его тянуло к  этому делу.
Прямо через улицу стоял справный дом Любки Мязиной. В ее огороженном крепким и высоким забором дворе наблюдалось какое –то движение. На улицу выходил и возвращался во двор какой –то незнакомый Лопухову мужчина. Он спросил о мужике Михаила Фомича. Тот лаконично ответил:

 –Первый Любкин мужик.

Лопухову вспомнилось его послевоенное детство.  Наверное, году в 46 –м в село на побывку приехал моряк. Он сразу посватался к Любке. Та раньше крутила бурную любовь с инвалидом фронтовиком. Тот потерял в боях ногу по самое колено. Ходил на протезе. Работал в колхозе конюхом. Семья конюха была беднейшей и родственники Любки никак не хотели отдавать ее замуж за голозадого, да еще и инвалида.

А вот за моряка отдали с удовольствием. Шумная тогда была свадьба. Не по изобилию стола или приданого невесты, а по бурному веселью и шумным пересудам на селе.

После свадьбы Любка год жила у родителей мужа, а потом уехала у Новосибирск. Там демобилизованному моряку нашлась работа. Года два Любки не было в селе. Потом она объявилась дома. История ее  развода была туманной. О ней   ходили разные слухи. Любка еще не раз выходила замуж. А теперь вот, оказывается, сошлась с первым мужем.

 –Михал Фомич, а почему они расходились?

Сотников всегда поражал  эмоциональной краткостью и точностью своих реплик. Слов произносил мало, зато очень емко и выразительно. И тут он был верен своей натуре:

 –Не подходила.

 –А теперь?

 –Теперь в самый раз. Люди подогнали.

Сотников был готов просвещать  так удачно подвернувшегося собеседника до самого вечера. Но Лопухов поторопился в материнскую хату. Это старинной  планировки жилье с горницей и  теплушкой. Так отродясь звали кухонную комнатку. По нынешним  представлениям, тесновато. Поэтому спать приходилось в одной с матерью комнате. Уже в сумерках, лежа в постели, Николай Петрович спросил ее, почему Любка Мязина расходилась с первым мужем и как они снова сошлись.

 Мать рассказала все обстоятельно, во всех подробностях. Оказывается, Любкин муж служил на одном корабле с новосибирцем. Подружились. Демобилизовали их в один день. Приехали они в Новосибирск в семью друга. Сибиряки –люди с размахом. Встречу служивых праздновали не один день. Да так, что Любкин муж утратил ощущение реальности. А когда пришел в себя, оказалось, что он в постели сестры друга. Родственники друга  посоветовали гостю искупить свой грех женитьбой. В результате Любкин муж оказался двоеженцем. Любку в новую семью и на порог не пустили. Но мир не без добрых людей. Ей помогли устроиться на работу. Вот так она и прожила в Новосибирске два года, пока не поняла, что мужа ей не вернуть. За два года новая жена принесла ему двоих сынов.

Но мать свое неодобрение перенесла на Сотникова:

 –Чем других судить, на себя бы оглянулся. Его Полюха всю жизнь с ним промучилась. Кобе –е –ель был –таких поискать. Полюха из справной семьи. За нее любому завидно было посвататься. А она Мишку Сотникова выбрала. Кудри его с ума девку свели. Да так свели, что никакие отговоры не подействовали. А жениху Полюхина родня штаны на свадьбу покупала. Он в одних драных щеголял. Зато чуб свой носил гордо. Еще смолоду прихвастнуть горазд был.

Обвенчали их. Да только жизни не было. С первых лет за чужими юбками увязывался. А уж после войны совсем совесть потерял.

В хате было душно. На ночь мать распахнула створки окон и затянула их от комаров марлей. Ставни остались открытыми. Матовый лунный свет тускло освещал хату. Лицо матери серой тенью смотрелось на белой подушке. Мать была довольна, что у нее есть наконец  терпеливый слушатель. И она разоткровенничалась, что с ней не часто случалось. Обычно с сыном она была сдержанна в изложении подобного рода сведений. Николай Петрович знал, что было у Сотникова после войны. Он тогда уже кое –то понимал в окружающей жизни. Но чтобы подбодрить мать  спросил:

 –А что же случилось после войны?

 –В бригадирах от тогда ходил. А Егориха вдовой с войны осталась. Молодая была. Вот они и скрутились. Сотников настолько совесть потерял – дома не ночевал. У него сын Петька уже в седьмой класс ходил. Стыдно ему было из –за проделок отца. Тогда дети его возраста уже  трактористами работали. Вот и Петька –его, если ты помнишь, Сопляком дразнили. В детстве все носом шмыгал. Сопляком он и был. Но тогда и в седьмом классе уже выпивали. И ни у кого это не вызывало удивления. Вот Сопляк как –то выпил и пошел бить окна к Егорихе. А стекло тогда берегли –и –и –и. Его днем с огнем не сыщешь. Взять было негде, да и не за что  Вот Сотников и избил сына до такой степени –и –и  –собаку так не бьют. Петька тогда уже женихался вовсю. Стыдно ему было –о –о  –не приведи господи. Вот он и уехал из дому. В техникум поступил.

Николай Петрович пожелал матери спокойной ночи. На удивление она,поохав и покряхтев, поворочавшись немного с боку на бок, мирно засопела в спокойном сне. К Лопухову сон не приходил. Бывал он у матери не часто. А потому койка ему казалась неудобной, матрас –сбитым в комки. В комнате стояла духота. Тупая боль стойко держалась в правом боку. Похоже, печень. Медленно, тягомотно минуты складывались в часы, но забытье не приходило. И в голове с досаждающей назойливостью толпились воспоминанья о Сотникове. Ничего близкого Николай Петрович никогда не имел с этим человеком. Да и иметь никакого желания не было. Про себя Сотникова он называл Ноздревым. Михаил Фомич умел прихвастнуть, в совести легко переступить через "не могу". А уж авантюрных историй. связанных с этим человеком, просто не счесть.

"Надо, наконец, уснуть. И на кой черт дался мне этот Сотников" – в досаде подумал Николай Петрович и в который уже раз повернулся на другой бок в поисках для тела более удобного положения. Но мстительная назойливая картина тут же была подсунута коварной памятью. Теперь Николай Петрович в точности уже не может сказать – было ли это в 43 –м либо в 44 –м году. Тогда морозной  еще бесснежной осенью поздно вечером они заигрались на улице. И вдруг невиданная новость:

 –Шкура вернулся! Шкура с войны пришел!

К хате Сотниковых устремился народ. По большей части бабы. Не столько на Сотникова поглядеть, сколько в тайной надежде – вдруг пришлось повоевать с родным человеком. Вдруг какая весточка.

За бабами в сотниковскую хату протиснулись и дети. Прошло столько лет, но Николай Петрович помнил все отчетливо вплоть до последней детали. В теплушке, слабо освещенной привычной для военного времени коптушкой, на табурете у самого зева печи сидел Михаил Фомич с трофейной гармошкой на коленях. Он растягивал и сжимал меха,извлекая из дивного на вид инструмента беспорядочные резкие звуки. На правой руке фронтовика с тыльной стороны ладони как –то неуклюже и нелепо, будто пришлепнут, был пришит средний палец. В месте его соединения с ладонью кожа гляделась морщинистой и страшновато –красной.
Бабы бестолково закудахтали о своем: "Не видал ли моего?", Не встречались ли с моим мужем?"

Но Сотников никому  радостной вести не принес. Сказал,что в окопах никого из земляков встретить не довелось. И все больше о своем ранении:
 –Хотел я, значит, бруствер свой подправить. И боль руку обожгла. Гляжу – я без пальца. Палец на дне окопа. Я схватил его и бегом в медсанчасть. Пришили, значит, И прижился. Прирос. Работы от него никакой. Но все –таки прирос. И почти на месте.

А воевать я стал негожим. И готово дело.
Бабы с большим недоверием слушали раненного фронтовика. Они потихоньку, не получив желанной весточки, уходили из сотниковской хаты.
Потом мужики, списанные из окопов по инвалидности вчистую, с ехидцей объясняли причину сотниковского ранения. Будто бы он сам стрелял  себе в руку через буханку хлеба. Дело это рискованное. Таких раненых в войну проверяли специальные эксперты. Если они обнаруживали самострел –уклонисту от окопов следовал немедленный расстрел. Но как говорили бывалые фронтовики, некоторым удавалось таким путем избавиться от передовой. По словам тех же фронтовиков, уклонисты стреляли именно в палец. Наименьшая потеря трудоспособности, зато сохраняется собственная жизнь, и с фронта  –вчистую.

Относиться с недоверием к рассказу Сотникова у селян были веские основания. Николай Петрович заметил для себя, что надо расспросить у матери, каким образом Михаил Фомич в 42 –43 –м годах вместо фронта оказался председателем колхоза. Его память держала что –то смутное из раннего детства. Вроде бы, Сотникова общее собрание колхозников прогоняло с должности с большим скандалом. Михаил Фомич с тогдашним бухгалтером колхоза – дядей Николая Петровича – забрали себе весь колхозный мед. А это было два ведра. Кроме того, в тощей колхозной отаре недосчиталось то ли две, то ли три овцы. Обоим грозила суровая кара. Поговаривали даже о расстреле. Но кто –то из влиятельных похлопотал где надо, после чего Сотников и дядя Николая Петровича загремели на фронт.

Только вот Михаил Фомич как –то очень быстро отвоевался. Николай Петрович в бессонной тягомотине удивлялся тому, насколько природа изворотлива в своих фантазиях. Ведь задатки у Сотникова, несомненно, были. Могла быть у человека судьба вполне благоприятная. А он стал нечто средним между гоголевским Ноздревым и шолоховским Щукарем. Сотников умел как –то даже благородно, аккуратно воспринимать и переносить смешные ситуации, в которые он попадал.

Лишь один случай, при упоминании, вызывал в нем бешенство. Дело было уже после войны. Михаила Фомича к тому времени, как говорили в селе, лишили всех чинов и званий. Как –то колхозный бригадир дал ему наряд отвезти провиант колхозным рубщикам леса под Воронцовку. Путь был далекий, через чужие села. А потому бригадир наказал Сотникову вести себя у чужих людей достойно. Дабы не пришлось его потом вызволять в другом районе.Михаил Фомич даже обиделся. За кого, мол, меня принимаешь. Я никогда в жизни. Ну и все такое.

И оскандалился. Провиант он довез до места честь по чести. А вот при возвращение через одно хохлацкое село оскандалился. Улица была пустынной. Посреди нее была громадная лужа. А в луже довольно гагакали гуси. Крупные такие, упитанные. В семье Сотникова мясо на столе давно не появлялось.Так захотелось жирной гусятинки. И благоразумие покинуло мужика. В кармане фуфайки с незапамятных времен лежала гайка. Как –то по своему обыкновению, Михаил Фомич прихватил ее на всякий случай в тракторном отряде. Вот она и пригодилась. Сотников привязал ее к концу кнута а когда проезжал по луже мимо гусей, самому жирному намотал  легким аккуратным взмахом кнут на шею
Таким путем он умыкнул из лужи двух птиц. Быстро спрятал их в мешок и постоянно постегивая лошадей, поспешил покинуть ставшее опасным хохлацкое село.

Домой доехал Михаил Фомич благополучно. Завез  жене краденых гусей, отвел на бригадный двор лошадей. И тут грянуло возмездие. Оказывается, хохлы видели проделки Сотникова с их гусями. Тут же сбегали к участковому милиционеру. Тот запряг лошадей и в погоню за вором. Тогда асфальтовых дорог и в помине не было. Накануне прошел дождь и следы сотниковской повозки были
хорошо видны. Так что участковому никакого труда в поисках гусекрада не составило. Гусей зарубить не успели. Михаил Фомич еще хлопотал на бригадном дворе, в в его хате уже вовсю орудовал хохлацкий участковый. Поскольку краденная птица была в полном здравии, Сотников отделался денежным штрафом. Но над ним в селе долго и зло потешались.

Уже сумрачным от наступающего сна сознанием Николай Петрович отметил для себя. В те годы в селе было мало книг. Об Ильфе и Петрове  никто и слыхом не слыхивал. А то бы Михаила Фомича обязательно  прозвали Паниковским.
С утра Николай Петрович ремонтировал дверь в курятнике. Она от ветхости вся перекосилась, гвозди поржавели и почти не держали доски. Те свободно хлябали. И дверь уже совсем на дверь не походила. а представляла что –то зыбко –неопределенное. Пришлось все разобрать и прибивать наново. На связующую основу пришлось пустить новую рейку. Отремонтированной двери до новой было далеко, но теперь она стала устойчивой, крепкой. И мать ее могла свободно закрывать и открывать.

Пришлось основательно повозиться со штакетником у хаты. Местами эта ограда покосилась. Местами оказались кем –то перебитыми штакетины. Ограда имела заброшенный и унылый вид.

Работы хватило на весь день.  После обеда на стук молотка Николая Петровича наведался Сотников. Предложил покурить. Так и сделали. Из пачки Николая Петровича.

 – Надо бы новый заборчик городить. Только у матери, да поди. и у тебя на доски для ворот, на штакетник денег нет. Дожились. Раньше на какой дом в селе ни глянешь –игрушка. И покрашено все и в аккурат огорожено, где надо. А теперь...

На все такие цены –не укупишь.
Михаил Фомич наслаждался сигаретой с фильтром. На его подвижном и выразительном лице застыло блаженное успокоение.
 –Ну и духота ныне.  Даже в холодке покоя нет.
Николай Петрович догадливо кивнул и пошел в хату. В его объемистой сумке были три литровых баллона с пивом. Один он вынес на улицу, открутил пробку и налил в кружку. Михаил Фомич бережно ее принял и без отрыва выпил:
 –И готово дело.

Николай Петрович с трудом подавил улыбку. Еще одно привычное выражение Сотникова. Оно у него с давних времен. В детстве Николай Петрович на летних каникулах все лето работал на колхозных работах. Зарабатывал семье трудодни. Они мало чего стоили. Но на них в колхозе давали хлеб. И его  в крестьянском хозяйстве стремились иметь побольше. Есть хлеб –можно выкормить кабанов, держать много кур. А это уже неплохое питание. Да и деньги за мясо можно  выручить на рынке.

Тогда Сотников еще бригадирствовал. Не ахти какой начальник. Но все –таки. Была в бригаде бездетная семья. Он туберкулезник, она заботливая жена. Тогда в поле обедали –каждый из своей сумки. Жена туберкулезника обычно привозила молочную кашу, немного курятины. Но больной ее муж имел плохой аппетит. Поупрашивает, Поупрашивает его жена есть основательнее да и позовет помочь бригадира. Авось, трудодней для них запишет побольше.
Михаил Фомич мигом управлялся с кашей в глиняной миске. И произносил неизменное:

 –И готово дело.

Бригада понимающе переглядывалась.
Залпом выпив пиво, Михаил Фомич снова взял сигарету из лежащей рядом пачки:

 –Пиво. конечно, неплохо. Но зря ты, Николай Петрович на него деньги переводишь. Я работал в Москве. Ну ты знаешь. Как –то решил проверить –можно ли пивом до пьяна напиться. Ничего не вышло. Сходил за угол пивной, облегчился. И как нигде не был. В наши дни деньги стоит немалые, а  никакого толку. Ты уж бери водку. Или посылай кого за самогоном. По крайней мере, результат.

Слушая разговор то курящего, то пьющего пиво Сотникова, Николай Петрович продолжал свое дело. По улице часто проезжали грузовые колхозные машины. Шла уборка хлеба. Водители, кто постарше, угадывали Лопухова, сигналили в знак приветствия. Одна машина даже подвернула у материной хате. Оказалось, Иван Колесников. В детстве вместе с Лопуховым без порток бегали. Поздоровались, перекинулись словами. Но у Колесникова времени в обрез. Сел шофер за баранку и только пыль за его машиной завертелась.

 –А Ванька –то мой крестник.

 –Знаю.

 –Хороший мужик. Мы с его отцом были – не разлей вода. На войне погиб.

И Михаил Фомич ударился в воспоминания. А Николай Петрович  и слушал его, и многое пропускал мимо ушей. У него возникли свои воспоминания. Он хорошо представлял, каким крестным отцом оказался Ивану Колесникову его теперешний собеседник.

Шел тогда 1960 –й год. Иван только недавно демобилизовался со службы. Братья его из села разъехались. Они давно жили своими семьями. Иван  и мать оставались в родной хате. Мать уже не работала в колхозе. Иван только что из армии. Ходили в том, что было на них. Никаких накоплений, никакого богатства.
Вернее, одно несказанное сокровище у Ивана  к тому времени появилось. Это его девушка Клава. На ней –то недавний солдат и намеревался незамедлительно жениться. Родственники советовали Ивану из –за бедности не справлять свадьбу, ограничиться скромной выпивкой в небольшом кругу. Но он обязательно хотел,чтобы как у людей. Об этом его очень просила невеста. С большими потугами, но свадьбу справили.

Поэтому и дарили молодоженам люди несколько щедрее обычного. Ожидали все, как поведет себя крестный отец. Знали,что щедростью он обычно никогда не страдал. А вот выкрутить что –нибудь понравившееся у другого человека –тут он мастер отменный.

Ожидания гостей оправдались полностью. За свадебным столом Михаил Фомич сидел, как и положено крестному отцу, на почетном месте. Тогда в селах свадебный ритуал соблюдался строго по заведенному обычаю. По обряду пришло время дарить молодоженам подарки. "Дружки" с рюмкой на подносе начали подходить к сидевшим за столом гостям. Первыми молодоженов одаривали самые близкие родственники. Среди таковых по давнему обычаю числился и крестный отец. Но когда до него дошла очередь, его за столом уже не было . Оказывается, Михаил Фомич к этому моменту от выпитого "отяжелел" и улегся спать на чердаке хаты своего крестника.

Процесс дарения обычно сопровождался разными замысловатыми намеками с  прибаутками. Отсутствие крестного не было отмечено даже секундным замешательством. Все продолжалось будто Михаила Фомича на свадьбе и в помине не было.

Как только церемония дарения завершилась и гости начали выпивать и закусывать, у крестного отца в мозгах наступило прояснение. Как –то незаметно он оказался на своем месте и стал ждать, когда  ему поднесут стакан водки. Тогда с посудой был еще дефицит и нередко один стакан ходил по кругу за свадебным столом.

Сотников все рассказывал, какими близкими друзьями были они с отцом Ивана Колесникова. Но Николай Петрович к тому времени закончил чинить штакетник. Он подал рассказчику недопитый баллон пива. Михаил Фомич, не отрываясь, вылил его  в свое сухощавое тело, крякнул, как после выпитой водки, и удовлетворенно произнес:

 –И готово дело. Спасибо тебе, Петрович. Уважил старика.

День клонился к закату. Ветра почти не было. Духота в воздухе держалась вполне терпимая и Николай Петрович сказал матери, что он пойдет с часок посидит с удочками на берегу. Мать возражений не имела. Николай Петрович накопал в навозе с десяток червей, замесил немного хлеба, взял свои старые удочки и через огород по лугу пошел к речке.

Гладь речушки была зеркальной. В ней, как в чистом зеркале непорочной синевой отражалось небо с кипенно белыми облаками. Низко у самой воды летали ласточки. Порой они задевали воду и капли при их взлете морщили зеркальную поверхность. Тихо, умиротворенно о чем –то шептал камыш. Высокий и густой он щедро рос по обоим берегам. Николай Петрович размотал свои удочки. На один крючок нанизал извивающегося навозного червя, на второй –катышек серого хлеба. Поплавок удочки с хлебом сразу же нервно задергался. Николай Петрович пытался подсечь. Но куда там. Несомненно, катышек хлеба сбивает мелочь.
Удочка с червяком много внимания не требовала. Ее поплавок застыл на поверхности в мертвенной  неподвижности.
 
Покой и умиротворенность царили во всем. Но комары одолевали нещадно. Их бесноватый танец вновь напомнил о Сотникове. Николай Петрович никак не мог понять, почему многие на селе водили с этим человеком дружбу? Ведь никто не будет возражать, что Сотников –личность малосимпатичная. Неудержимый лгун, любитель занять и не отдать. Поговаривали даже, что он лазил за сеном для своей коровы по чужим сараям. В сельской жизни самое последнее дело. Таких презирают великим презреньем.

А с Сотникова, как с гуся вода. У Николая Петровича кроме рыбалки было еще пристрастие к чтению книг. При среднем росте и плотном телосложении он  сутулился. Мать да и жена  считали, что это от постоянного сиденья с книгами за столом. Из прочитанного, да и из своего жизненного опыта Николай Петрович сделал вывод, что не все в жизни поддается логическому объяснению. Кажется, еще в восьмом классе они изучали в школе "Мертвые души" Гоголя. Учительница была молодая,

Вся из инструкций и рекомендаций по методике преподавания. Она дидактически настойчиво старалась вбить в головы подростков, что Ноздрев –одно из омерзительнейших явлений не только в русской, но и мировой литературе. Но соклассники Николая Петровича, да и он сам, считали иначе. Им нравился Ноздрев своей разухабистостью. Да он подлец. Но подлец привлекательный. Можно восхититься его находчивостью и изворотливостью.

Кажется, несколько раньше подобное было и с Печориным. Это сейчас Николай Петрович хорошо понимает, что если бы ему судьба послала в соседи или в коллеги по работе такую персону, он бы возненавидел ее до последней степени. Ведь однозначно понятно, что Печорин –человек крайне тяжелого непредсказуемого характера. В своих душевных метаниях, а скорее в своей душевной усталости и опустошенности он с легкостью переступал через рядом живущих людей.
Но все девочки класса были до безумия влюблены в этого литературного героя. И из жизни помнил Николай Петрович, что балагуры чаще всего бывают в центре любой компании. Их охотно слушают, к ним проявляют симпатию. Им легче, чем другим прощают их проделки.

Сотников не был тут исключением. В селе многие смеялись над тем, как он изображал печника Сараева. Тот был призван в армию на Николин день, и в этот же день приехал в село после демобилизации.
Все дивились, насколько похоже Сотников имитировал голос печника, его жесты.
 –На Миколу меня забрали – на Миколу я пришел.

И по –бабьи всплеск руками. И по –бабьи удар ими себя по ляжкам.
Начало смеркаться. Поплавки уже плохо различались на воде. Николай Петрович за время сиденья поймал на хлеб всего три плотвички  в пол –ладони каждая. Хотел было выпустить, но рыбинки стали уже снулыми. Вряд ли жить будут. Значит, коту матери на ужин.

Он неторопливо встал и по черневшей в сумерках дорожке пошел в село. И все думал о непредсказуемости и необъяснимости человеческих поступков и пристрастий.