У лошадей глаза печальные

1.

- Ну?..

Евгения вопрошала и гневно, и грозно.

- Нууу?! Слушай, убери, пожалуйста, это выражение просветлённой идиотки! Он женат?
- Немножко.
- Ты дура?!

Даша захихикала.

- Да, ты дура, - резюмировала Евгения. – Боже мой, какая пошлятина…
- Да он не живёт с женой уже полтора года. Они совершенно чужие люди. Он не любит её.
- А тебя любит?
- Очень. Представь себе, буквально так и говорит: я очень тебя люблю.
- Дети есть?
- Сын. Взрослый почти. Правда, больной… Эпилептик, кажется.
- Его тоже больше не любит? Тоже чужим стал?
- Да при чём тут… Какая же ты всё-таки… Моралистка несчастная.

Даша поднялась и подошла к трюмо, трогая свои пушистые волосы. Тушь поплыла, и глаза её теперь казались огромными, таинственными, почти чёрными. Она утомлённо спросила отражение:

- «У лошадей глаза печальные, о чём, скажи, они грустят?»...

Сестра следила за ней отсутствующим взглядом. Даша присела возле и миролюбиво взяла её за руки.

- Ну, любовь, Женя... Любовь! Понимаешь ты или нет?!

Помотав головой, заговорила возбуждённо и радостно:

- Жёны, дети, жилищный вопрос, нравственные дилеммы, общественное мнение, смена государственного строя, выборы президента, война – ничего этого нет сейчас. Не существует! Отсутствует как понятие. Ничего, никого нет, кроме нас двоих. И мы друг для друга – бесконечный, необъятный, гипнотический космос. У нас просто времени нет на все эти ваши... практические вопросы. Часто ли, да и вообще - у всех ли такое бывает, скажи? У тебя вот было? Это состояние невесомости? Концентрированный смысл бытия?! Когда ты чувствуешь, что ты - нечто большее, чем просто человек. Что ты всё можешь! Ничего не боишься. Даже смерти. Когда точно знаешь, что с тобой творится сейчас самое-самое главное – что-то невероятное, необъяснимое, чудо какое-то... Что ты сама – чудо, что ты... ты меняешься постоянно, превращаешься... воплощаешься! Сбываешься! И сама не знаешь, чего от себя ждать каждую минуту. А ты хочешь меня лишить всего этого? О, да, я знаю: снять розовые очки, выбить дурь и вправить мозги... Спасибо, не надо, оставь себе. Они очень нужны, чтобы выдумывать утешения и эффективно работать с психоаналитиком. Прости, это зло с моей стороны! Но Женя! Неужели ты не видишь?! Я счастлива... Я так счастлива... Сегодня утром, когда он позвонил и сказал, что не смог заснуть – «губами твоими бредил»! - я вдруг поняла, что вот он и наступил, апофеоз всей моей жизни: для этой минуты я родилась, её ждала и предчувствовала, для неё терпела, страдала, мучилась... А завтра, может быть, я умру... Умру, и всё - понимаешь? Кто знает... Ну и пусть. Зато я ни о чём не буду жалеть. Потому что у меня так много... потому что это - так щедро... Женя!

Даша уткнулась лицом в колени сестры и заплакала.

- «Ах, она щедра, щедра. Надолго ли хватит», - Евгения погладила сестру по голове, и тоже отёрла набежавшую слезу, - Было, глупенькая моя, было, конечно. Это после таких вот «невесомостей» – психоаналитики-то, и вся жизнь шиворот-навыворот... Ты бы у него насчёт статистики лучше поинтересовалась.
- Какой статистики? – удивилась Даша.
- Сколько у него «невесомость» длится в среднем? Женат-то он хотя бы единожды?
- Понятия не имею, - окрысилась та, - Он хочет жениться на мне, зачем мне знать остальное...
- Жениться хочет?! О-о... Значит, и женат не единожды, - Евгения вздохнула и умудрённо покачала головой, - Любитель жениться. Бракодел. А что, некоторым так проще – меньше возни. Заключил - услуги оказаны, обязательства выполнены - и расторг. «И всё так чинно, благородно». По закону и обоюдному согласию: получите, распишитесь, претензий и задолженностей не имею...

Она осеклась и умолкла, встретившись с яростным взглядом сестры.

- Н-да... Какая я всё-таки наивная, - горько протянула та, - Если я и нахожусь в плену каких-либо иллюзий, так это относительно тебя. Ты как была хамкой, так ею и осталась. Глупо было ожидать от тебя чего-то принципиально нового. Это твоя глубинная сущность, судя по всему. Но придётся тебя разочаровать (раз уж ты не можешь порадоваться за меня): сестра твоя встретила умного, обаятельного и очень порядочного человека, а он её, представь себе, безумно полюбил. Навсегда, ясно? Понимаю, ты таких никогда не встречала, и с тобой ничего подобного не происходило... Ну... Даже не знаю... Восприми этот факт, как... как... как новость о повышении Иделевич: мол, везёт же дуракам!

2.

- Есть гороховый суп и винегрет, вчерашний.
- Давай супу! Да побольше. И винегрет. И кофе сделай. Покрепче. Меня сегодня весь день по городу гоняли, как Савраску. Без обеда, без продыху – аж кишки сводит.
- Бедолага. Что же твоя новая пассия тебе обед с собой не собирает? Не жалко тебя, беспризорного?
- Да... Мы же еще не съехались... Так что... Пока всё сам.

Виталий с охотой налёг на суп, Люся отошла к подоконнику и закурила.

- А к Чмыху сестра, что ли, приехала? – вспомнил Виталий, - Сейчас заглянул к нему – баба какая-то дверь открыла.
- Тёлка очередная. У него после развода там… ротация. Текучка кадров. Прямо-таки головокружительная.

Виталий молча доел суп, сыто откинулся на спинку, призадумался:

- Это всё мишура, видимость. А внутри... Внутри у него рваная рана. Я его понимаю. Его обманывали. Его предали. Списали со счетов как балласт. Просто потому что он... не намолотил ей на палаццо и ландшафтный дизайн. Она его пользовала, как банкомат: выпотрошила и кинула. Вот он и глушит теперь боль. Скажи спасибо, что не пьёт и не дебоширит.
- Спасибо, - Люся взглянула на мужа изумлённо и задумчиво. Потушила сигарету и как можно безразличнее сообщила:
- Виталик, что касается нашего развода... То сначала надо всё-таки решить, как обеспечить будущее Тёмы.
- А что тут решать? Всё остаётся, как было: башляю ежемесячно ползарплаты. Для вас вообще ничего не меняется. Даже голову себе не забивай.

Люся немного помялась, но стояла на своём, вкрадчиво, но твёрдо:

- Понимаешь, я бы хотела, чтобы всё было оформлено официально: прописаны все суммы, все проценты, все сроки... Не знаю, что там для этого требуется... Давай специальное соглашение подпишем, что ли.
- Это ещё зачем? Ты за кого меня принимаешь?! Ты мне не веришь, что ли?! – оскорбился тот.
- Я верю. Верю. Но, Виталик, извини. Я должна иметь какие-то гарантии. У нас тяжело больной ребенок, ты сам прекрасно знаешь, как дорожают его лекарства. Ему нужно каждый год в санаторий. Рохманов настаивает на новом обследовании и лечении в Бехтерева. А там сейчас один стационар тысяч двадцать стоит, не меньше. Плюс дорога...
- Что за Рохманов? Очередной шарлатан?
- В смысле? Ты чего? Рохманов?! Наш лечащий врач, профессор? Приём – три тысячи рублей. Я же тебе рассказывала: он уже два года нас наблюдает...- Люся опять достала сигарету и прикурила, - Потом, Тёме почти тринадцать, он изо всего вырос, ходит, как Волк из «Ну, погоди!» ... Мне тупо не на что его одеть и обуть. А надо уже думать, куда после школы... Где он будет учиться, жить, чем заниматься. У меня никаких заначек нет, ты в курсе – я всё трачу на жизнь. Ты за последние два месяца дал всего двенадцать тысяч. Да я помню, что задержали, я просто объясняю. У тебя новая жена, дети появятся – тоже деньги нужны. Свои заботы, свои планы, свой бюджет... А мы? Нам что делать прикажешь?
- Верить, надеяться и любить, родная. Надеяться, первым делом. Что фирма не лопнет и меня не турнут. Какие в наше время могут быть гарантии, ты что? Тёма полностью на моём обеспечении, сколько можно повторять. Ты работаешь, слава Богу, себя кормишь. Слышишь, что я говорю?

Люся уже давно повернулась к нему спиной и мерно выпускала длинные струи дыма в открытую форточку.

- Слышу, - пробормотала она, - Пустой звон.

Виталий не разобрал:

- Что?

Люся развернулась: её слегка трясло – из окна протягивало стылым осенним воздухом.

- Тёма никогда не был на твоем обеспечении полностью – вот что. А за последний год, если ты сам не заметил, то я тебе подскажу... За последний год твои… вспоможения вообще сократились втрое. Их даже на еду уже не хватает! Я постоянно занимаю деньги... У меня двадцать тысяч долга, и мне не из чего их отдавать...
- Люсь, я не собираюсь перед тобой оправдываться, - Виталий оборвал её и торопливо поднялся с места, ковыряясь в зубах зубочисткой, - Я понимаю, как тебе тяжело сейчас. И я в чём-то, безусловно, виноват перед тобой... Но это просто... просто обида и ревность в тебе говорят. Остынь. Возьми себя в руки. Ну, как я могу плохо поступить со своей женщиной, пусть и бывшей, и родным, единственным сыном?! Ты сама подумай, дурища...

Люся фыркнула и насмешливо дёрнула плечами.

- Нееет, я тебя не ревную, не обольщайся. И к той... никаких претензий не имею. Так мне и надо, бесчувственной дряни. Я всё это заслужила. Когда мы с тобой сошлись, я твою Олю тоже не пожалела. Думала: сама виновата, за собой совсем не следит, да ещё и разъелась на дармовых харчах: взгляд не радует, мужские... струны не волнует - ну, кому такая корова нужна? - Люся нервно засмеялась, - Так что очень даже поучительно получается. И справедливо, и мораль присутствует. Но у нас с тобой Тёма, который в этих взрослых раскладах ни при чём - вот незадача. Поэтому... поэтому давай-ка составлять договор по-хорошему. А нет – через суд разводиться будем.
- Да ты озверела, что ли? Нашла олигарха в горло вцепляться... Что нам делить, зайка? Однокомнатную квартиру? Раньше ты не была такой... предусмотрительной.
- А я с тобой сильно выросла. Духовно. Котик. Вот только заикнись о квартире. Ты к ней не имеешь ни-ка-ко-го отношения!

Виталий, с торчащей изо рта зубочисткой, достал из кармана джинсов кожаный портмоне и, быстро отсчитав несколько купюр, небрежно швырнул их на обеденный стол. С наигранной веселостью подытожил:

- Слухай сюды, перестраховщица. Десант своих не бросает, запомни. А про гарантии и договоры забудь. И разговор этот больше не заводи, я тебя подобру-поздорову прошу. Спасибо за хлеб-соль. Адью.

3.

- А даже хорошо, что они все против нас. Я думаю, тут не ревность. И даже не зависть. Они просто чувствуют свою неполноценность на нашем фоне. Вроде всё как у людей: работа, дети, кредитка, ашан, телевизор... Хобби! Это важно. Женя моя, например, утюгом рисует... А если зреть в корень – бессодержательно, пусто, вакуум! Имитация подлинной жизни. Иллюзия. Тупое безрадостное существование. Без любви всё это... не имеет вообще никакого смысла, понимаешь? Как-то даже неприлично становится... И когда они видят, что у кого-то всё устроено совершенно иначе - на других основаниях, на других принципах... они не могут не чувствовать своей ущербности, не комплексовать. И да - они и дальше будут беситься, кусаться и лаяться, строить козни...

Виталий обнял Дашу ещё крепче и совсем разомлел, уткнувшись в её шею и распущенные рыжие волосы.

- Да пошли они... – голос его охрип, - Пеночка моя... Я вот сейчас в тебя зароюсь с головой, и никто меня не найдёт, не достанет... Спаси ты меня от этих упырей... Они же меня живого сожрут... Ой... Током бьёшься... Как же ты меня коротнула...

Даша счастливо рассмеялась и расцеловала его.

- Обязательно спасу. Я тебя никому в обиду не дам, орлик. Ты у меня слишком сердобольный, вот они и пользуются. Но ничего. Я, если надо, им так врежу, что... сразу весь аппетит пропадёт, - она обняла его и, монотонно интонируя, проидекламировала: - «Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, у всех золотых знамен, и у всех мечей, я ключи закину и псов прогоню с крыльца – оттого что в земной ночи я вернее пса…»
- Твоё?! – Виталий смотрел на возлюбленную с восторгом и обожанием.
- Что ты, это же не мой стиль... Марина Цветаева. Пафос, истерика. Какой человек – такие стихи...
- Да, ты пишешь убедительнее, мощнее, - искренне признался Виталий.
- Я пока не пишу, а занимаюсь всякой чепухой, - Даша мягко высвободилась из объятий и пересела в кресло-качалку напротив, скрестив и вытянув голые ноги. – Ну, разве это не анекдот: сидеть на неотапливаемом складе и заполнять эти бесконечные акты несоответствия, имея два высших образования и ярко выраженный поэтический дар?! Меня в аспирантуру приглашали! Мои курсовые завкафедрой цитировал! В Лито, без лишней скромности скажу, меня весьма замечают, рекомендуют в городское отделение эспе - можешь себе представить?.. А я вместо всего этого в пуховике и «луноходах» горшки ночные считаю, или в подсобке околачиваюсь весь день. Смех да и только...
- А «эспе» – это что?
- Союз писателей. Мало ли кто пишет, графоманов сейчас пруд пруди... А туда принимают только действительно значимых, которые на первый план уже выходят. Только у меня другие заботы - о хлебе насущном...

Виталий опечалился и нахмурился.

- Но почему ты не пошла в тот журнал работать? Тебя же звали. Писала бы...
- За семь тысяч прыгать по городу или, того хуже, в редакции бумажонки перебирать? И при этом сидеть на воде и гречке, да? Но даже не в этом дело... Мне жить негде! У меня всё упирается в этот проклятый вопрос. Я сестру стесняю ужасно: ей меня выставить неловко, и мне идти некуда – в итоге всем плохо, все мучаются...
- Как это некуда?! Сколько раз тебе говорил: собери ты своё барахло и переезжай? Нет, она кочевряжится, не подходит ей!..
- Милый мой, если бы ты жил на метеорологической станции в Заполярье – я бы к тебе поехала, честное слово, а в Капотню... Извини. Я понимаю, что там дешёвое жилье, но мне там плохо! Неужели непонятно? Неуютно, тоскливо, дискомфортно. Это же жесть и треш: одни заводы, помойки и пустыри. Сточная канава, а не район. И до работы добираться чёрт знает сколько...

Виталий потянулся к Дашиной ножке, пожал её.

- Ну, не злись, игреня, я имел в виду – временно, до свадьбы. Поженимся и снимем комнату в центре, где захочешь. На Патриарших или на Арбате...

Даша ловко перебралась обратно на диван и прильнула к жениху, лаская его жадно и требовательно. Потом вдруг снова вырвалась и отстранилась, озабоченно рассуждая:

- Всё-таки это ужасно глупо, любимый – в наше время снимать жилье. Всё равно что в унитаз деньги спускать. Толку ноль. Если уж и работать на чужого дядю, то хотя бы с реальной перспективой. Может, всё-таки влезем в ипотеку?

Распалённый Виталий не сразу вник в суть рацпредложения и попытался, было, силой вернуть прежнее положение тел, но Даша увернулась от него и надула губы в ожидании ответа. Пришлось переключиться на переговорный процесс:

- Малыш... Ну, это же страшная кабала, пожизненное рабство... И голяк постоянный. Ты только вообрази: ни пожрать, ни одеться нормально, ни в боулинг выбраться, ни в ресторане посидеть, ни поехать отдохнуть... Охота тебе каждую копейку считать? Да и с зарплатой у меня, сама знаешь... то густо, то пусто.

Даша обхватила голову руками и бессильно прикрыла глаза. После мучительного молчания бросила на Виталия немой болезненный взгляд.

- Господи! – горько прошептала она, из глаз покатились слёзы, задрожал подбородок, - Как же я хочу иметь свой угол!.. Неужели это какое-то запредельное желание?! Я же не яхту хочу, не Феррари, не виллу с видом на Альпы... Просто жить в своей собственной конуре, хоть в «хрущёвке», хоть в коммуналке, да хоть в избушке на курьих ножках... Только бы ни от кого не зависеть, ни перед кем не унижаться, ни под кого не подлаживаться...

В такие моменты Виталию хотелось уйти. Женские слёзы давно ассоциировались у него с зубной болью. Подавив раздражение, он скучно сказал:

- Ну, что теперь, с голода пухнуть и землю носом рыть за квадратный метр?.. Не это же главное...

4.

- Наконец-то... Алло! Ну, здравствуй, это я! А чего трубку не берём? На эсэмэски не отвечаем? В гости не заходим?
- А ты звонила, да? Телефон, видимо, накрылся... Ронял его, стекло вон треснуло и вырубается через раз...
- Телефон испортился? Понятно. Бывает. По сыну не скучаешь? Почти четыре месяца не видел.
- Скучаю, Люсь. Каждый день пытаюсь свой маршрут как-нибудь мимо вас проложить...
- Мимо? Ну, а что, неплохо получается.
- Да ну нет... Ты же поняла... Работы по горло просто. Не поверишь, сплю по три-четыре часа в сутки максимум. Кошу под энерджайзера...
- Я-то тебе верю, родной. Это ты мне не поверишь: у нас сегодня еда кончилась, даже лука и соли нет, прикинь? Не подкинешь сотню-две? До получки?
- Слушай... Я понимаю твою издёвку, но... Я тебе не говорил... я же тут в ипотеку влез. Представляешь, впервые в жизни будет свое жильё! Частная собственность, блин... Даже не верится... Всю жизнь ведь примаком: прибивался вечно, как щенок бездомный...
- Ой, правда?! Как же мы с Тёмой за тебя рады! Нам тоже не верится... Сидим с ним и буквально плачем от счастья: у папки нашего наконец-то своя квартира будет в собственности! Это ж надо! Не то, что у нас...
- Люся, ну хоть ты меня пожалей!.. У меня сейчас не жизнь, а сплошной заворот кишок... Я пашу как раб на галерах... На мне ипотека, кредиты, у жены депрессия, отец в больницу попал...
- А вот про кредиты можно поподробнее? Нас это тема теперь очень волнует. Особенно Тёму, прямо не по-детски.
- Что волнует? Ты о чем?
- Я думала, ты мне расскажешь.
- Что расскажу-то? Не понимаю, ты про что?

В трубке воцарилось молчание, перемежаемое вздохами и шмыганьем носом.

- Виталик, как ты мог?! – жалобно пискнула трубка.
- Да о чём ты говоришь? Объясни толком!
- О том, что ты продал нашу с Тёмой квартиру...

Некоторое время Виталий молчал, потом нерешительно возмутился:

- Что за бред... С чего ты взяла?..
- С того. Я сегодня от тебя извещение получила. О том, что ты, оказывается, продаёшь... уже продал свою долю в нашей – в моей! – квартире...

Виталий запнулся и закашлялся.

- Люся, послушай, успокойся, тут... как бы... не то чтобы продал... всё не так страшно, как ты думаешь... на самом деле... ой, параллельный звонок... шеф звонит... прости, Люсь, это срочно, надо ответить. Я тебе перезвоню.

5.

На пороге стоял красноликий, воспалённый Виталий - в кожаном пиджаке и тёмно-синей модной шляпе, источая запахи перегара и парфюма одновременно. После краткого раздумья Люся впустила его.

- Честно сказать, был уверен, что пошлёшь далеко и надолго, и будешь права, - ободрённый Виталий поспешно стащил с себя пиджак и привычно сел за кухонный стол. – Наверно, это некрасиво, бессовестно даже – заявляться к тебе после всего... Ты, конечно, не должна была меня пускать. Я бы на твоём месте не пустил, правда. Но ты... Ты – другая...- он громко икнул. - Да... Совершенно. Ты всегда была глубоко порядочным человеком. Ты всегда была выше... всего этого дерьма! Ты лучшая. Чуткая... отзывчивая... ты благородная! А главное, умеешь прощать... любить.
- Где это так набузынился? – Люся неторопливо организовала чай, взяла сигареты и пепельницу, села напротив. – Никакого благородства по отношению к тебе я не испытываю. Но и ненависти особой тоже. Мне просто некогда: работать надо, долги отдавать. Я ж назанимала у всех, кого только можно, и кредит взяла, чтоб твою долю выкупить...
- Прости... – гость поник головой, закемарил.
- А я из дома сбежал! – Виталий встрепенулся и растерянно хохотнул. – Свистнул у неё из тумбочки «полтос» и во все тяжкие - четвёртый день в отрыве...

Подумав, похвастался:

- Телефон в Яузе утопил. Нарочно. Чтобы эта стервоза мозг не выносила.
- Вот те на... – Люся оживилась и с любопытством наблюдала за бывшим, – Из чужого и съёмного жилья не сбегал, а из собственной квартиры – ветром сдуло. Выкурили тебя, что ли, касатик?
- Жизнь, она всегда... непредсказуемее, хитрее нас... Мы тут рассуждаем, планируем что-то... Строим замки из песка... Я вот думал, что на чистом, безгрешном создании женился... Разогнался... Думал: ангел, неземное существо... Хрен там... Люсь, она поэтесса, стихи пишет! И какие стихи... Ох, жизнь моя боль... И такой ад устроила... Чертям тошно... Гадина... Люся, это не женщина, это душегубка!..
- Не может быть! – развеселилась та. – Я была уверена, что она само совершенство. Ну, уж если ты меня и Тёму на неё променял, то и вправду должно быть что-то... выдающееся. В хорошем смысле.

Виталий иронически закатил глаза.

- Люся, если бы ты только знала... Это такая шкурница, конченая тварь... Знаешь, бывают ситуации, когда человек предстает во всей красе, когда уже не остаётся никаких сомнений... Если хочешь, я тебе сейчас про неё всю правду расскажу и обрисую свое положение... Прямо скажем, бедственное...
- Ну, давай, - Люся закинула ногу на ногу и закурила, глаза её налились свинцом, - Ты чай-то пей, пей, бутерброды ешь, с колбаской, а то за разговорами этими, знаешь... И голодным остаться недолго.

...Анемичный, белесоватый рассвет Люся встречала одна, облокотившись на подоконник и куря в приоткрытое окно. Виталий спал на раскладном кресле в комнате. Пока Люся стелила ему, он порывался то обнять её, то облобызать ей руки. Люся брезгливо отпрянула и прицыкнула на него: за ширмой спал Тёма.

Докурив сигарету, она отыскала в записной книжке нужный номер и набрала его.

- Извините, разбудила? Ну, я так и подумала... Это Людмила, бывшая жена Виталика. Да... Я потому и... Он у меня, не волнуйтесь. Пару часов назад пришел, сильно пьяный. Всё в порядке, живой. Ну... запил, с кем не бывает. Спит. Проспится – домой пойдет. Пожалуйста... Да ради Бога...

Люся продиктовала свой адрес и положила трубку.


2016