Желдорбек на гражданке

                Глава первая. Приказано выжить.

                Мир я бы сравнил бы               
                с шахматной доской;               
                То день, то ночь…
                А пешки? – мы с тобой.
                Подвигают, притиснут, - и
                побили;
                И в тёмный ящик сунут на покой.

               
                Омар Хайям.

Перенёсший инфаркт Бурнов провалялся по госпиталям около четырех месяцев. Летом 1997 года, он вернулся, в Военно – транспортный институт (в последствии, ставший университетом) ЖДВ и ВОСО, на кафедру, где ему предстояло служить преподавателем. Кафедральное начальство встретило неласково: кому нужен инвалид, который ещё числится на службе, но не может вести занятия и  ходить в служебные наряды, поэтому Борису предложили уволиться "по болезни". В порыве отчаяния, он написал рапорт и через несколько месяцев полетел «вольным голубем» вставать на учёт в Петродворцовый РВК, выбив, жалкие крохи выходного пособия, за двадцать семь лет безупречной службы. Получив в милиции паспорт, бывший подполковник решил, всё – таки, забрать у государства, полагающуюся ему страховку. Для этой цели, надо было оформить группу инвалидности, что, после долгих хлопот Бурнов и сделал, получил вторую группу и причитающиеся ему деньги. Для ускорения дела, пришлось дать небольшую взятку. Через год, после инфаркта, немного оправившийся Борис начал работать прорабом в Строительной железнодорожной компании (СЖК). Она была создана на базе приватизированных строительно – монтажных поездов и находилась под патронажем, тогдашнего Министра путей сообщения. Состояла эта структура из нескольких подразделений, каждое, из которых занималось работами своей специфики, активно, принимая со стороны субподрядные организации, для выполнения определённых работ. Общая задача всей компании – «Реконструкция ж.д. магистрали Санкт – Петербург – Москва и, строительство локомотивного депо скоростных поездов (типа «Сокол» или «Р – 200»), на ж.д. платформе «Металлострой». Бывший офицер попал к путейцам (СЖД – 1), которым надо было, в течение года,  уложить, на станции, около, сорока пяти километров ж.д, путей и выполнить ряд других работ. Рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался с темнотой, то есть обстановка, как в армии, от стресса до стресса. А на платформу «Металлострой», ещё надо было доехать из Петродворца, где Борис жил с семьёй. Рабочие переодевались и отдыхали, в одном из плацкартных вагонов, в другом - была столовая, а в третьем, купейном - штаб строительства. Данный состав стоял на временных ж.д. путях. Контингент работяг, состоял, в основном, из местных алкашей, которые менялись еженедельно, как перчатки. Дисциплина была соответствующей: с пьянками и, драками, после рабочего дня. Начальником над Бурновым  оказался пятидесятилетний человек, некий Шванёнок, со средне - техническим образованием, опыта, в обращения с людьми не имел и обращался с работниками как со свими крепостными. В основном, он сидел в офисе, на  одной из линий Васильевского острова и оттуда принимал решения. Это не могло продолжаться долго, назревало восстание. Обязанности главного инженера выполнял бывший полковник инженерных войск, дельный,  башковитый, мужик, с которым, у Бориса сложились нормальные отношения. Первое, чем занялся новый прораб -  было твёрдое, установление  распорядка дня. Опоздания и прогулы, не говоря, о пьянках, карались рублём. Нерадивых, увольняли без разговоров. Борис переодел всех рабочих в оранжевые жилеты и строительные каски, на этих атрибутах формы одежды, были нашиты логотипы «СЖК  - 1». Повторялась, среди рабочих, фраза: «Раньше было государство, а теперь - проезжий дом!». По утрам, он строил подчинённых, проводил утренние осмотры, при этом, за ним следовал начальнике склада, который, тут же менял порванные сапоги и рукавицы на новые, ворча, что это перерасход. Сердце прораба, радостно замирало, когда жёлтые шеренги, образовывали единое целое, радостно оравшие, в ответ, на приветствие прораба, родное, армейское: «Здравия желаем, товарищ прораб!». После успешного введения, этих элементов армейской службы, Бурнов пошёл дальше, заставляя работяг, петь строевые песни, при следовании на объекты работ и обратно. Сначала, данное нововведение, было воспринято отрицательно, дело не дошло, чуть ли, не до бунта, но когда Бурнов, вместе с главным инженером возглавили строй и заорали песню Танича, «Не плачь девчонка», рабочие сдались и подхватили песню. Дорога на объект была длинной и скучной, почему же не попеть? Борис не ленился и знал, о каждом работяге всё: демографические данные, семейное положение, при этом, он контактировал с жёнами рабочих, приглашая их к выдаче заработной платы, знал пристрастия и увлечения своих подчинённых. Работяги, первоначально роптали, а потом, привыкли к странностям прораба. Тем более, что они чувствовали неподдельную заботу о себе, понимая, что пришёл человек, который, действительно, думает об их дальнейшей судьбе, не воспринимает их, как грязь и мусор, да и условия труда улучшались. С начала, начальство косо поглядывало, на нововведения прораба - вояки, но, когда дело дошло до перевыполнения плана, прекратились пьянки и отток рабочих, успокоилось и благосклонно взирало на его действия. На объекте работало ещё несколько субподрядных организаций: строили путепровод и подходы к нему, прокладывали канализацию и линии связи. Генеральный директор, чем – то напоминал Борису, его бывшего комбата, Павла Петровича Рогмана, да и имя и отчество, у них совпадали, правда, фамилия была другая - Шванёнок. Этот начальник любил, внезапно, появляться на объекте, на джипе «Чероке». Выходил из него, давал нагоняи рабочим, гнусно ругаясь матом. Однажды, он нарвался на неприятность: когда он бросился с кулаками на двухметрового бригадира путейцев, тот поймав, его за шиворот, поднял в воздух и держал, пока не подошёл Борис. Бурнов дал команду и генерального директора опустили на землю, после чего, тот юркнул в джип и умчался со стройки. Через час пришёл факс, о наказании виновных: Бурнову, само собой, был объявлен выговор, а бригадиру, с неизвестной фамилией, предстояло, быть уволенным из организации. Борис посмеялся и сделал вид, что приказ исполнил. Если бы, не главный инженер, то данный гендиректор, давно бы запорол выполнение всех планов СМР(строительно - монтажных работ). Так, в армии, все глупости Рогмана, поправлял майор Паперный. Так бы и трудился Борис, по настоящее время, если бы не случай. В начале февраля 1998 года, приболел старший прораб Селезнёв, его обязанности, пришлось принимать на себя, Бурнову. Главный инженер Свечколан убыл в Москву, для согласования проектов производства работ, поэтому генеральный директор вынужден был руководить работами, лично сам, на объектах строительства. После развода рабочих, он вызвал Бориса к себе в штабной вагончик и поставил ему задачу, по срочной постройке пешеходной дорожки. Технология, которую хорошо знал Бурнов, заключалась в следующем: после геодезических работ, по разбивки оси будущей трассы, пускался колёсный экскаватор и обратной лопатой выбирал торф, на глубину до трёх и в ширину, до пяти метров. Самосвалы вывозили торф в отвалы, а сами подвозили песок, которым забивалось и уплотнялось «корыто» (выбранная выемка от грунта), будущей пешеходной дорожки. По окончании выторфовки, из того же песка делалась уплотненная, полуметровая насыпь, на которую укладывались железобетонные плиты, с просыпкой между швами цементно – песчаным составом, после дождя  песок и цемент становились единым целым. Стоял февраль, песок, привозимый из карьеров, имел до тридцати процентов вкраплений льда, не было асбестоцементных труб для устройства водоотлива в теле насыпи, отсутствовал виброкаток. Обо всём этом, Бурнов письменно, подробно доложил генеральному директору, добавив, что с наступлением тёплой погоды, лёд в песке растает, произойдут провалы железобетонных плит и всю работу, придётся переделать. Но Павел Петрович был не приклонен: «Давай, давай, делай, как я сказал и только, так! Возомнил, понимаешь ли, прораб, чёрти что? Перечит, самому генеральному директору! Молчать! Я Вас спрашиваю?!». Услышав такое, Борис попросил выдать ему письменный приказ, на выполнение этой безнадёжной задачи. Поучив нужную бумагу, прораб её спрятал и стал выполнять работу, прекрасно понимая, что гонит брак. Поскольку, длина пешеходной дорожки составляла пятьсот метров, а ширина три метра, то и убыток от строительства этого объекта, был небольшой, но страдала репутация фирмы и реноме её начальства. В жгучие февральские морозы подразделение бывшего подполковника прорубило в густом лесу просеку, выкорчевало пни, произвело выторфовку, засыпку «корыта» дорожки песком и произвело укладку железобетонных плит. Когда вышли к поставленному рубежу, Борис вспомнил Тюмень – Сургут, где девятнадцать лет назад его бойцы, тоже в феврале, в более худших условиях, за короткий срок построили тупик, для приемки труб из ФРГ. Весной тупик провалился и Рогман обвинил Бориса, потому что, никаких письменных приказов он не давал, в таких ситуациях, он брал, больше, криком. А, вот, сейчас, в сейфе у Бурнова была своеобразная индульгенция – письменный приказ гендиректора. В мае, насыпь просела, возник скандал, но прораб предъявил прибывшей комиссии ксерокопию приказа и обвинения к нему были сняты, а, вот, отношения с начальством, были непоправимо, испорчены. Стало пошаливать сердце, к новой, изнурительной борьбе Борис был не готов, но закусив удила, он ринулся в бой, не рассчитав собственные силы. Кроме упрямства директор обладал ещё одним недостатком – был неприлично жаден, жаден до глупости. Сначала, прораб пытался объяснить Павлу Петровичу, что скупой платит дважды, поэтому надо поддерживать отношения с товарной конторой, так как для организации, приходит большое количество грузов, по железной дороге, которая берёт штрафы, за простой вагонов. С товарными кассирами и начальником станции, нужно было жить хорошо, делая им, как женщинам, небольшие подарки, ибо всё это потом, окупалось сторицей. Но директор ничего слушать не хотел и поступал по – своему, срываясь на крик, кричал о больших накладных расходах. В результате, на фирму пришёл внушительный счёт, за простой вагонов. Всё было сделано, строго по инструкции, этакая невинная месть обиженных дам, не получивших обычных подарков к восьмому марта, к чему они привыкли за годы советской власти. Павел Петрович ринулся разбираться сам, но ничего дельного из этого не вышло: товарные кассиры стояли на букве ведомственных инструкций. Этот огромный и неожиданный штраф пришлось заплатить, но вместо того, чтобы посоветоваться с Борисом, который, предупреждал его, заранее, что может произойти, такая неприятность, Шванёнок, ещё больше возненавидел своего прораба. В армии он не служил, чем чрезвычайно, гордился, потому что, сумел «откосить от ношения кирзовых сапог», которые носят, только, идиёты с погонами, где – ни будь в Заполярье, или в горах Афганистана… Следующая стычка на почве денег, произошла из – за закрытия нарядов, за выполненные работы, то есть стоимость выполненных работ, подчинёнными Бориса, была уменьшена вдвое, хотя, план был перевыполнен. Шванёнок, в день зарплаты, на объекте не появился, поэтому разбираться и успокаивать работяг, пришлось Бурнову, которому, с трудом, удалось предотвратить бунт. Борис обратился выше, в центральный холдинг фирмы и, его подчиненным доплатили недостающее, а Павел Петрович, затаил ещё одну обиду на своего прораба. За выходные дни, кто – то разобрал и вывез восемьсот метров рельсов, со скреплениями и шпалами, из тупика на станции «Металлострой, ведущего на станцию «Обухово», транспортная прокуратура виновных не нашла, а тупик, пришлось восстанавливать силами СЖК – 1. Во всём этом, Шванёнок обвинил Бурнова, хотя доказательств не было. Когда уволился старший прораб, Борису пришлось работать за двоих. В шесть утра, он садился в Петродворце на служебную машину и мчался на ж.д. платформу «Металлострой», по дороге связываясь, со станциями, куда могли прийти грузы, затем, звонил диспетчерам в управления механизации, где заказывал автокраны и «шаланды – длинномеры», для вывоза грузов, со станций на объекты работ. Приезжал на развод, распределял людей, после чего отправлялся «лаяться» с субподрядчиками, проверял качество выполняемых работ, короче, говоря, крутился «как белка в колесе» целый день, а вечером, отправлялся на совещание в контору, на шестнадцатую линию Васильевского острова, где «выцыганивал» у Павла Петровича оргаппаратуру: компьютер, принтер, ксерокс и прочие мелочи для работы организации в полевых условиях. Прораб приезжал домой, вечером, после двадцати одного часа, ужинал и ложился спать. Как – то поздно, после работы, а это была суббота, прораб заскочил в местное самоуправление посёлка «Металлосторой», где зайдя, в приёмную: хотел решить вопрос, о пропуске своего грузового транспорта через данный населённый пункт, минуя, запрещающие знаки ГАИ. Секретарша местного мэра сказала, что шеф уехал по делам и все вопросы, во время его отсутствия, решает его заместитель по общим вопросам. Борис в свою очередь попросился, к данному заму на приём и зашёл в его кабинет, после чего, секретарша, чуть, не обалдела: два здоровенных мужика бросились друг другу в объятия и едва, не зарыдали. Так, встретились Борис Бурнов и Сергей Базланов, через двадцать два года разлуки. Секретарша тихо удалилась, закрыв за собой дверь. Само собой, на столе появилась водка, из холодильника, Борис из служебной машины принёс, неизменную тушёнку и две эмалированные кружки, после чего потекла степенная беседа. Прораб рассказал приятелю о своей жизни, вспомнил Степновского, Тигрова и Соромицкого. Поматерил Рогмана и стал слушать Сергея. Оказывается, что Базланов, проработав несколько лет, врачом скорой помощи, завербовался на север, пяток лет ходил по Северному морскому пути, после чего вернулся в Питер, где стал работать в поликлинике данного посёлка. В этом медицинском учреждении, он дослужился до должности главного врача, после чего, был «призван быть слугой народа», в команде нынешнего шефа.
- Теперь понятно, почему тебя не смогли вычислить наши ребята! А то, все   
  говорили, что ты помер! – задумчиво сказал Бурнов.
- Как видишь, жив и весьма упитан! – засмеялся Сергей. Посидев, старые «трассовые волки» пришли к соглашению: Борис завозит в детские сады посёлка десять самосвалов песка и обеспечивает местную баню дровами, потому что ведёт вырубку леса  и отсыпку насыпи песком. Кроме того, ему вменяется в обязанность – засыпать берег реки Усть – Ижоры растительным грунтом из отвалов (самое смешное в том, что вывозить чернозём - выторфовку Борису было, некуда). В свою очередь, местное самоуправление обеспечивает проезд грузового транспорта СЖК – 1, через свою территорию, выдавая, полученные в Колпинском МРЭО (ГАИ) пропуска. Далее, местное самоуправление обещает оказать помощь, в снятии штрафных санкций с СЖК – 1, при выгрузке грузов, по станции Колпино Октябрьской железной дороги, непосредственно, переправляя их, на пути ст. «Платформа «Металлострой», обеспечивает контакт с милицией, которая будет патрулировать объекты работ, данной организации, на предмет пресечения расхищения имущества и стройматериалов. Через неделю, в сауне местной бани собрались старые товарищи: Соромицкий, Степновский, Базланов и Бурнов. Тигрова из Москвы вытащить не удалось, он разбирался с очередной махинацией Голококосова, который отказывался, одновременно, жениться на двух забеременевших от него женщин. Друзья парились, пили водку и пиво, девок не приглашали, лишние уши, были не нужны. Постановили и составили протокол заседания: «Рогмана – считать козлом, через десять лет, то есть в 2008 году, всем собраться вместе и поехать на Выйский, где закопаем протокол под фундаментом офицерского общежития, после чего, будем пить и смеяться! (так сказал Степновский)».
         Планам этим не дано было осуществиться, потому что через два месяца Базланов, выйдя из дома выносить помойное ведро, получил под сердце нож от обкуренного наркомана, а Сыромицкий со Степновским через год, поехали на рыбалку и, будучи на Ладоге, утонули. Тигров умер от церроза печени, Голококосов без вести пропал в Чечне. Остался в живых, один Бурнов, но он был человек слова и выполнил посмертную волю приятелей, съездил на  Выйский, где выпил бутылку водки, а в посудину от  неё положил протокол заседания, которую зарыл под фундаментом офицерского общежития… «Пусть помнят, если случайно найдут!».
         Но до этого надо было еще дожить и работа не стояла. Павел Петрович, только, диву давался, когда исчезла головная боль: по вывозу грунта, проезду грузового транспорта, штрафам за простой вагонов, прекратились, воровство стройматериалов, пьянки и отток рабочих.
- Наверно, ворует и продаёт песок?! Нужно срочно сделать контрольный обмер насыпей! Иначе, почему он не просит денег, почему рабочие от него не уходят, чем он их купил?! Может, продаёт железобетонные шпалы и детали верхнего строения пути (ВСП)? – лихорадочно думал он о прорабе, вызывая геодезиста Каминского, которому поставил задачу, всё обмерить и пересчитать. Тот проверил, оказалось, что в насыпи заложено, на пять процентов песка больше, чем по документам поставки. Построенные железнодорожные пути исправно работали, принимая прибывающие составы, элементы ВСП были на месте. Так Шванёнок ничего и не понял, Свечколан же посмеивался, но не поделился с гендиректором своими мыслями, он давно всё сообразил. А ларчик открывался просто: во время сильных дождей, по канализации, со всей территории строительства, вода сбрасывалась в речку «Славянка», куда выносился и намывной песок, за поворотом, у устья, не видного с автомобильной дороги, образовалась песчаная отмель, откуда Борис и черпал свои неисчислимые резервы. Причём, прораб узаконил свои действия, явившись, в администрацию посёлка «Славянка», сказав главе, что «СЖК» не ждёт, когда выпишут штраф, за засорение речки», поэтому просит дать «добро», на очистку русла водотока. Разрешение, в письменном виде было получено, соседние подразделения «СЖК», даже зубами скрипели от зависти, когда Бурнов вывозил очередные тысячи кубов песка на стройку, но придраться было невозможно. Но, тупорылый гендиректор этого не ценил, считая, что так и должно быть, он не понимал, что Бурнов – его, «золотое дно». Рядом со стройкой, ловкие «азеры» открыли ночной киоск, где, помимо пива, стали распространять и водку, неизвестного разлива в долг, по бешенным ценам. Прораб пригрозил, что снесёт киоск бульдозером, ответа не последовало, тогда, он натравил на данное заведение местное РУВД, передав последним триста литров бензина, для служебных машин. Подействовало, чучмеки пропали, но пообещали отомстить прорабу, на что он, по простоте душевной, наплевал. Как то вечером на него напали и немного поколотили, после чего Бурнов написал заявление в милицию. Через неделю негодяев поймали, после суда, они, отправились, в места, не столь, отдалённые, на различные сроки заключения. Проработав в этом режиме восемь месяцев, ощущая на себе звериную ненависть гендиректора, где – то на уровне тонких субстанций, их биополей, Бурнов стал сдавать, вернее, сдавать стал не он сам, а его постинфарктное сердце, да и курил он, в эти дни много. После нескольких продолжительных приступов нестабильной стенокардии, прямо, в купе служебного вагона, Бурнов, передав дела и должность прорабу Чучумаю, уволился, с гордо поднятой головой. Утром, следующего дня, он был госпитализирован, со вторым инфарктом миокарда, обширным и циркулярным. В военном госпитале, его неожиданно, стали навещать рабочие, причём, каждый приходил со своею бедой и просил совета. А, он – то, полагал, что работяги его ненавидят, потому что, он отправлял, в неоплачиваемые отпуска нерадивых и пьяниц, зарплату алкашам выдавал в присутствии жён и сожительниц, что помогло, как выяснилось позже, сохранить большое количество семей, в которых росли сытые и здоровые дети. Он лежал, как бог Савоаф, принимая подношения, как должное. Приносили в основном, фрукты и водку, фрукты он съедал, а водку дарил врачам.





Глава вторая. Коронарное шунтирование.

                Жизнь похожа на тельняшку,
                Есть белые и есть черные полосы,
Главное не сдаваться обстоятельствам,
                А смело идти по выбранному пути…

Из рассуждений Степновского.

Вслед за президентом России, решился Бурнов на эту операцию, которая могла однозначно изменить, его земную судьбу. После очередного курса реабилитации, когда он поправился настолько, что в окружном госпитале соблазнил молодую медсестру и трахнул её, прямо, на служебном посту, в ночное время, он почувствовав себя снова сильным и здоровым, поэтому решил решить вопрос о своей дальнейшей жизни, через операцию шунтирования. Выписавшись из этого лечебного учреждения, Бурнов отправился на консультацию в Военно – Медицинскую академию (ВМА), к врачу кардиологу. Седой полковник его внимательно обследовал и спросил:
- У Вас имеются сто долларов на закупку материалов для коронографии?
- Конечно, товарищ полковник!
- А четыреста баксов, для закупки лекарств и материалов, для самой операции коронарного шунтирования?
- Безусловно! Здоровье дороже всего, я это давно понял!
- Тогда, оформляйтесь, товарищ подполковник!
Бурнова положили в клинику ВМА у Витебского вокзала, где он попал в четырехместную палату. Постояльцы, там менялись часто, некоторые, прямо отправлялись в морг, кому как повезёт. Через день, после кардиографии заведующий кардиологическим отделением вызвал Бориса к себе, для приватной беседы. Посадив в кресло Бурнова, перед видеомагнитофоном, подполковник медслужбы, начал прямо:
-  Смотрите сами: вот видеокассета, где заснята работа, Вашего, так, называемого сердечного насоса. Три коронарных сосуда у Вас, полностью забиты атеросклеротическими бляшками, просвет четвёртого, закрыт на восемьдесят процентов. Шансов выжить, у Вас нет, если Вы откажетесь от оперативного вмешательства.
- Я согласен на операцию, туземная валюта у меня имеется, в достаточном количестве, чтобы отблагодарить Вас лично, если Вы будете меня оперировать!
- Идите, готовьтесь, лечащий врач Вам объяснит, что к чему. Не забудьте, на всякий случай, составить завещание. И заплатите вперёд. Лично меня благодарить не надо, я прилично зарабатываю, оперируя иностранцев, у которых на родине, такая операция стоит, столько же, как приличная вилла, на побережье США. А здесь, они платят, по их понятиям сущие гроши…
Сначала, Бурнов сдал, около литра, собственной крови, которая будет ему возвращена во время и после операции. Ночь перед операцией была похожа на ночь, перед казнью, за это время вся жизнь промелькнула перед его взором, он вспоминал своё детство и ключевые моменты собственной судьбы. Утром, в десять ноль, ноль, за ним пришли. Борис разделся до нога, лёг на каталку, ему сделали укол в ягодицу, он перевернулся на спину, его накрыли простынёй и повезли. Бесконечные коридоры, с полами из дореволюционной кафельной плитки закончились в светлой зале, где подполковника переложили на операционный стол заботливые руки. Ему в вены вставили капельницы, одели маску, анестезиолог попросил его считать от десяти, в обратном порядке, на счёте пять Борис стал сбиваться, тело заволокла приятная истома, он стал терять сознание, последняя мысль была: «Ну, вот и все! Может это и к лучшему, хоть не буду мучиться в этой жизни!». Не было никаких световых тоннелей, была лишь чернота вечности, в которую он падал, как в пропасть. Сознание погасло. Правда, ему привиделось, что душа его отделилась от тела и парит над операционным столом, на котором лежит он сам, врачи суетились, расшивали грудину, вставляя какие – то крючки, затем, опять, что – то делали, потом, он опять, погрузился в своё тело и опять, сознание погасло. Очнулся, почувствовав тупую боль в грудине. Он открыл глаза, на него смотрел осунувшийся, но улыбающийся хирург.
- Очнулся железнодорожник?! – спросил он.
- Вроде, да! – неуверенно прошептал Бурнов.
- Считай, что заново родился, видно крепко тебя Бог любит, - сказал профессор, - вытащили мы тебя с того света, всей бригадой, не отдали душу твою ни чёрту, ни дьяволу. Во время операции, у тебя неожиданно развился третий обширный инфаркт миокарда. Когда тебя зашили, сердце остановилось, пришлось, снова вскрывать и запускать твой мотор, вручную, но всё обошлось, теперь, будешь жить очень долго. Правда, аневризма у тебя, в верхушке сердца, но, думаю, что это мелочь, по сравнению с клинической смертью. Удачи тебе подполковник!
Через неделю Борис ходил, а через три попал на реабилитацию, в кардиологический центр  города Сестрорецка, откуда был выписан домой. После операции, работать  ему запретили, в течение года, поэтому Борис сидел дома и писал мемуары. Проза шла плохо, он злился, мял и рвал бумагу, потому что, понимал, что его кипучей натуре, чего – то не хватает, потеряно направление, своеобразный азимут, по которому он всегда шёл, он понял, что тоскует по временам СССР, которые, уже, никогда не вернутся, как не вернётся молодость. От безделья стал часто заглядывать в рюмку, затрещала семейная жизнь, стали возникать конфликты с близкими людьми. Через год пошёл учителем труда, в среднюю школу, где стал командовать учениками, как солдатами в армии, пошли жалобы родителей. Через три месяца пришлось уволиться, так как зарплату задерживали, а когда, после увольнения, получил заработанные деньги, горько рассмеялся, потому что, столько, на стройке, он имел в неделю, а не в квартал. Жить, особенно, не хотелось, пропала цель. Вечером, он выпил бутылку водки и заснул, забыв выключить телевизор…






Глава третья. Солдатская исповедь.

                Служба в Вооруженных Силах – священный долг каждого гражданина РФ...
                .              Текст военной присяги.

         Бурнов проснулся в холодном поту, куда – то проваливалось сердце. Стал вспоминать странный сон: «Говорит Пешавар, говорит  Пешавар! Работают все радиостанции исламской республики Афганистан. Слушайте экстренное правительственное сообщение! Братья и сёстры! К Вам обращаюсь я – духовный лидер движения Талибан – мулла Омар! После продолжительных оборонительных боёв, с превосходящими силами, так, называемого «Сэверного альянса и экспедиционным корпусом англо - американских империалистов, наши войска оставили столицу южных провинций нашей страны, город – герой Пешавар! На окраинах города, ещё продолжают сопротивление разрозненные, немногочисленные группы бойцов Талибан и арабских братьев из организации Аль Кайда, а также добровольцы из Чэчэнской республики Ичкэрия, во главе, с их полэвым командиром – Бен Секач. В неприступную крепость превращен каждый дом и дувал! Мы уходим, но не сдаёмся. Наше дэло правое - враг будэт разбит, побэда будэт за нами! Аллах – Акбар! Аллах – Акбар! Аллах – Акбар!».
У Бориса трещала голова, хотелось похмелиться. Он оделся, выгреб из кармана мелочь, пересчитал, должно хватить на пару бутылок пива. До пенсии ещё было четыре дня, а крепко выпить, хотелось смертельно. Бурнов вышел на улицу и, вяло пошёл к киоскам, где играла музыка и светились огни. Тут тусовалась компания молодых ребят с юными спутницами, лихо смолящими сигаретами.
- Пошёл отсюда дед, не мельтеши! – грубо прикрикнул на Бориса сопляк, лет четырнадцати.
-  Тебе рано ещё пить пиво, сынок! Шёл бы ты домой! – посоветовал Бурнов.
- Ах ты, ублюдок, старпёр, сейчас мы тебя мочить будем! – взвился мальчишка. Пенсионера мигом окружила толпа подростков. Кто – то из них, неловко, пнул его в пах, Бурнов отклонился, сзади пытались попасть бутылкой по голове, но попали в плечо. Так бы и сбили его с ног, забив на смерть. Но, в этот момент вмешался огромный пьяный мужик, лет, под сорок, который расшвырял мальчишек, мгновенно отключил самых наглых, ударами пудовых кулаков, сопляки разбежались, крича, уже из дали, что вернутся с подмогой. Подхватив под локоть, не успевшего, прийти в себя Бориса, спаситель представился: «Андрей! А Вы - подполковник из училища, я Вас, здесь, видел в форме! Я, ведь, солдатом служил в ЖДВ на Выйском, в роте Голококосова. Хотите, расскажу? ». Бурнов, чуть не обалдел от такой вести: встретить сослуживца, за тысячи верст от Сибири?! Новый знакомый взял в киоске несколько бутылок вина, блок сигарет «Парламент» и повёл Бурнова к себе домой, где усадил за стол и стал угощать. Видно было, что ему хочется высказаться, да никому не было дела до его службы в ЖДВ. Сейчас он обрушил на неожиданного ночного собеседника, свою нехитрую исповедь. Когда выпили по стакану и в душе в душе стало хорошо, Борису захотелось послушать, как выглядит служба, с точки зрения простого солдата, а не с офицерской колокольни. Он стал слушать.


Рассказ Андрея:

Вообще – то, я два года в желдорбате отпахал, на груди осталась татуировка с эмблемой наших героических войск. Я в Североморске родился, пока в школе учился, меня часто били, пока батя, в секцию бокса не отдал. Я тогда стал свою тему держать. Поднял одну группировку, в родном городе, до уровня банды. Потом, один человек объявил меня, стукачом. Но правда всегда побеждает, отмазался я. Даже, не стал его «метелить», «мараться западло», просто, вытер об него ноги, конкретно. Многие, меня тогда уважали и боялись, жизнь я свою ценил, но много глупостей наделал. Нас с друзьями было пятеро: я, Смолян, Клёня, Сокол и Колян. Суетились, как воробьи, потом, судьбы по разному сложились, кто сел, кто женился, один стал богоискательством заниматься, обет дал в церкви, ушёл в монастырь, грехи свои тяжкие замаливать. Стал я кончать наше ПТУ, прихожу к парням и говорю, что меня в армию забирают. Утром пришёл в райвоенкомат, спрашиваю у дежурного прапора, где моя команда, а он набычился и, орет: «Где ты болтался, твоя команда уже убыла! Придётся идти служить в ЖДВ!». А я и не знал, что такие войска есть, подумал, что это от слова железо – железные части, как части ЧОНа, для всяких козлов – комсомольцев, вроде пресловутого Павки Корчагина, фанатично преданного идеям придурка, как его, «ни войны, ни мира» - Троцкого, жида махрового, которого, потом, в Мексике Меркадор, ледорубом отделал. Ладно, поехал за Урал, в Тюменское соединение. Там, я впервые, чучмеков увидел, не по телеку, а в натуре: узбеков, таджиков, киргизов, азербайджанцев, казахов и чечен злых. Они по полгода уже отслужили, всю часть на Выйском в руках держали. Ладно, обнюхался я, осмотрелся, после отбоя, лежу в форме, на койке, в проходе, курю сигарету «Шипка», а передо мной стоят сто урюков. Подходит ко мне широкомордый азиат и говорит:
- Уходы, отсюдова, здесь, наш дэмбиль спит!
- Слушай индеец! Если хочешь побазарить, давай, выйдем на чистый воздух, потому что, от вас идет, такой пахер, что хоть святых выноси!
Вышли, короче, я шесть «батыров» отметелил, челюсти и рёбра поломал, у одного – разрыв селезёнки, еле в Тобольске откачали. Он всё руками шевелил, каратист хренов. Я ему сапогом, ещё и, по морде достал. На гражданке, было у меня погоняло «Дикий», а в армии, стало, «Иван Грозный», когда я узбеков побил. Уважать стали, потому что азиаты, только, силу и уважают. Прошло два месяца.  Захожу, как – то, в роту. Парень – красавец, косая сажень в плечах, развалился на дембельской койке, как Илья Муромец, былинный.
- Ты, откедова, братан? С северов, наверное? – спрашиваю.
- Архангельский, в натуре!
- Будем спать рядом, теперь, тебя никто не тронет! – продолжаю.
- Я сам за себя привык стоять! – отвечает.
- Не кипятись, против лома нет приёма, будем спина к спине стоять, против этой неруси, если припрёт, эта жизнь! На том и поладили. А ночью проснулся от удара по голове, тут, такая резьба по дереву идёт, между чурками: таджики узбеков мочат, те Александра Македонского оскорбили, таджики горные с Бадахшана, зеленоглазые потомки македонских воинов, строятся, в фалангу и пряжками от ремней лупят, всю Среднюю Азию. Мы с товарищем, боком, боком и ушли от этой махаловки, пусть сами разбираются.  Вышли в коридор. А тут, «Рух» ещё восстал, все сержанты были у нас с Западной Украины, которые Петлюру почитали. Они любили властью побаловаться, такие мерины, гаси свет, сливай воду! Тут ко мне узбек подлетает и табуретом лупит. А ротник - Голококосов, как раз в штаб ушёл. Встал я тогда, в полный богатырский рост, перекрестился двумя перстами, как дед – старообрядец учил, стащил с себя гимнастёрку и давай, их всех прессовать, рядом дружок новый помогает. Погнали мы всю нерусь из казармы. Узбеки накапали и меня на трое суток посадили, ничего, сдюжил. Выйдя на свободу поймал стукача и он всю ночь вылизывал своим поганым языком полы солдатского сортира. Так мы и служили, потом, с разъезда Выйский переехали на станцию Туринская, под Тюменью, откуда нас отправили в Хакасию. А Вас товарищ подполковник, я помню и по Аскизу, когда Вы были помощником начальника штаба, в соседней части. Уважали мы Вас за то, что когда был Ваш наряд дежурным по части, продукты закладывались в котёл полностью, а не разворовывались складскими и штабными  «крысами». Честным Вы были перед нами, когда объявляли нарушения по внутренней службе, не взирая, на должности и звания, всех гребли под общую гребёнку. Да и гоняли Вы за дело. Прости подполковник, но по  «дембелю», спели мы песню, стихи на которую ротный сочинил, сейчас и Вам спою. Андрей снял со стены гитару и начал петь осиплым голосом:

« Нам продолжение пророчат, дорога прёт через тайгу,
  Как зверя, там тебя замочат, на этом бешенном, кругу,

  Ну, а пока, тебя дрезина везёт, в межпоездном «окне»,
  Дымит палёная резина и глухари на полотне,

  Токуют, гребни наливая, а рядом, девушка грустит,
  Цистерна «газо - наливная», стоит на запасном пути,

  Тебе приснятся: скрежет стали и паровозные гудки,
  И комсомолка молодая, и автоматные рожки,

  Мы пронесёмся, как Мамаи, сквозь эти странные деньки.
  Вези АЭСКа, дорогая, не измени, не подведи!

  А ты, в иронию закован, как отслуживший век уже,
  Читаешь лирику Баркова, на этом «дембель», рубеже.

  Прощай любимая палатка, и ты, любимая, прощай,
  Тебе куплю я шоколадку, налью в стакан, в буфете чай,

  Здесь, на окне, в липучке муха, жужжит и бьет стекло крылом,
  А у меня и сила духа и душит память о былом!

  Ну, а потом, мы купим водки, снега растают за окном,
  И, фотография красотки украсит дембельский альбом,

  Стоит она, хвалясь кисами и разметавши соболя, 
  Мы молодые ещё сами и дико вертится земля,

  Любить тебя я буду вечно, смотря на Выйского огни,
  Ну, а потом, приснится «кормчий» и ротного, ты помяни.

  Не рассыпайся горностаем, по этой праздничной тиши,
  Пусть на стекле снежинка тает, а ты на родину спеши,

  Сидим, в стаканы наливая. С тобою встретимся, мы вновь,
  А эта слабость половая, её, ещё зовут любовь…

  Мы клали рельсы до Сургута и под глазницами круги,
  Страна торопится сугубо, за чёрным золотом тайги.

  Сиди, насвистывай негромко, слагая арию, про ту,
  Что промелькнула «Незнакомкой», в Тюменском аэропорту,

  А ты, отбросив гонор глупый, вдруг, в след метнулся, как гусар,
  Чтоб вновь, увидеть её шубку, а может, адрес записать,

  Девичий раздается хохот, а ты, смеяться не моги,
  Когда услышишь в небе рокот и гул серебряной ладьи…

  Ну, как там, всё, с судьбою выйдет? Увы, фортуна, ещё та!
  В иллюминаторе увидел зубцы Уральского хребта…».

Бывший солдат отложил гитару, налил и выпил вина, потом, рассказал, что по «дембелю» вернулся в родной город, откуда завербовался работать в Питер сварщиком, где, сейчас работает вахтовым методом, в одной строительной организации. Прослушав исповедь солдата и его заунывное песнопение, от которых сжимало сердце, Бурнов почувствовал себя частью легенды. Он понял, что это переделанная поэма Голококосова «Сургутская эпопея», к которой поколения солдат железнодорожников добавили свои неуклюжие четверостишья.


Глава четвертая. Снова в строю.

                « Правитель слабый, но лукавый,
                Плешивый щеголь, враг труда,
                Нечаянно пригретый Славой,
                Над нами царствовал тогда…»

                А.С. Пушкин


        Наступил 2000 год, к власти пришел новый Президент страны, на которого народ возлагал большие надежды, но все оставалось по – старому, ухудшаясь с каждым месяцем. Просидев дома без дела несколько месяцев, Бурнов заскучал и обратился по объявлению в фирму, занимающуюся вывозом леса – кругляка с делянок, в районе Малой Вишеры. Его назначили начальником участка. На собеседовании ему объяснили, что его задачей является вывоз леса с делянки на склад фирмы в поселке Низино, выделили два лесовоза и трелёвочный трактор, установили план: в течение месяца – не менее двадцати машин кругляка, с каждой машины десятипроцентная премия от стоимости леса при стоимости машины с грузом, в тридцать тысяч рублей. С рабочими водителем трелёвщика и рабочими на делянке фирма рассчитывалась отдельно. Всё шло хорошо, пока, через несколько месяцев, Борис не стал замечать, что платят ему меньше, чем предусмотрено договором. Разразился скандал, Бурнов получил всё, что ему положено и уволился по собственному желанию. Его давно звали на должность начальника склада муки, одного из филиалов Новгородского мелькомбината, расположенного у ст. метро «Пионерская». На предварительной беседе гендиректор стал задавать Бурнову вопросы по профессии, на которые подполковник запаса отвечал столь подробно, что его визави стал делать заметки в блокноте. Продав свою свободу за триста американских долларов («туземных», как их называл Степновский) Борис приступил к должности начальника склада и он стал принимать материальные ценности. Его предшественницей была дама бальзаковского возраста, ранее служившая стюардессой «Аэрофлота», разведенная, сохранившая следы былой красоты, но по причине жизненных обстоятельств скатившаяся до уровня начальника склада и то, судя по всему, по чьей-то рекомендации. На складе в мешках на поддонах и в гуртах хранилось: пятьдесят тонн пшеничной муки, десять тонн ржаной муки высших сортов и несколько тонн муки пшеничной и ржаной низших сортов. Ежедневно прибывали машины которые привозили и отвозили муку, то есть продукция постоянно менялась. Бурнов отказался принимать муку по весу, принял по количеству целых мешков, поврежденные грызунами мешки с мукой были списаны и отправлены на переработку. Выше указанную даму отпустили, пустив ей толику «малой крови», то есть не стали придираться к недостаткам, а просто списали недостачу, заставив поволноваться, да и скандал был никому не нужен. Теперь Борису надо было заняться самим складом. В его подчинении был водитель электрокара и четыре грузчика. Первый из этой команды в прошлом был прапорщиком внутренних войск, прошедший Чечню, поэтому у него с Бурновым установились нормальные деловые, почти дружеские отношения. А, вот, грузчики были «вещью в себе», постоянно опаздывали, к работе относились с прохладцей, не всегда своевременно выполняли поставленные задачи по погрузке и выгрузке муки. Провоевав с ними пару месяцев, Борис был вынужден обратиться к руководству фирмы, с просьбой о замене бездельников. Гендиректор отмалчивался, так бы всё и продолжалось дальше, если бы однажды в конце рабочего дня не пришло три машины с мукой, которые надо было выгрузить. Грузчики объявили забастовку и разошлись по домам, поэтому машины пришлось выгружать ночью за большие деньги с помощью «авральной команды». Утром старых грузчиков заменили, вместо них прислали четырёх узбеков, живущих в России «на птичьих правах». Возглавлял их здоровенный бородатый Саид, похожий на «курбаши» из фильмов про басмачей и как выяснилось в дальнейшем, имеющий склонность к спиртному. Сам он не работал, а только числился, приводя, вместо себя на склад другого узбека, который пахал за него, сам же он крутился на других складах, где руководил своими соплеменниками. Борис поймал его с запахом спиртного и сказал, что в следующий раз Саида ждёт наказание, но «курбаши» не угомонился и через три дня опять выпил. Тогда подполковник запаса завел бородача к себе в будку и объявил: «У тебя два выхода, первый – уволиться по плохой статье, второй – заплатить мне за пьянку тысячу рублей и я всё забуду, но при повторении подобного штраф будет уже в две тысячи рублей. Выбирай!»
          Сын Востока выбрал второй вариант и попался на пьянке через неделю. «Третья бутылка водки будет стоить тебе четыре тысячи рублей. Думай джигит, думай!» - вразумлял его Бурнов. Тут, уж предводитель воинов ислама задумался и на пьянках больше не попадался, что Борису было и надо. На штрафные деньги начальник склада купил рабочим электрические плитку и чайник. Все шло хорошо, пока не сменилось руководство фирмы. На склад стала поступать мука из других регионов России, а реализовывать её стали по сертификатам Новгородского мелькомбината. Бурнов сразу почуял неладное и уволился, а через полгода его сменщицу посадили за некондиционную муку, поставляемую потребителям. В начале 2003 года, прочитав в газете, что стройбату требуются прорабы для работы в Константиновском дворце, Борис пошел туда устраиваться и стал  прорабом. В его задачу входила работа по строительству двухэтажного коттеджа «Санкт – Петербург», в английском стиле, так называемый «ампир». Таких сооружений, строилось одновременно двадцать штук, у каждого из них было  название одного из городов России: «Москва»; «Екатеринбург»; «Новосибирск»; «Хабаровск»; и так далее. Каждый из городов обеспечивал строительство «своего» здания материалами и деньгами. Кроме этого реставрировался Константиновский дворец, конюшня, окружающая ограда, восстанавливались парки, дороги, мостики, канализация, строилось несколько новых зданий. Работа кипела, денег на строительство и обустройство не жалели, правда прорабы, почему - то получали очень мало. «Стройбатовцы» фундамент, кирпичную кладку стен и крышу сделали быстро. Приступили к отделочным работам, которую выполняли гражданские специалисты. Одновременно, в коттедже под руководством Бурнова трудилось ежедневно (без выходных и проходных) несколько бригад: штукатуры, специалисты по вентиляции и устройству бассейнов, электрики, стекольщики, укладчики мрамора и разноцветного паркета. Солдаты выполняли роль уборщиков мусора, отправляя на свалку по несколько десятков машин в день. Однажды, один из спецов фирма «Фристайл», при навешивании в оконных проемах восьмислойных стекольных рам, расхвастался и сказал, что данные рамы выдерживают прямой удар гранатомета «Муха». Солдаты решили проверить это дело кувалдой, спецу стало плохо, если бы Борис не разогнал своих резвых подчиненных, пришлось бы вызывать «Скорую помощь». После побелки, покраски, сантехнических работ и наклейки роскошных обоев (в каждом помещении разных) все комнаты вымыли и стали завозить мебель в стиле «Ампир», вешать внутренние люстры и картины (правда, когда их увидел Руководитель администрации Сажин, ему, тоже стало плохо и он дал команду все картины заменить на произведения из запасников «Русского музея», что и было сделано). Наступило трехсотлетие Питера, с помпой открыли Константиновский дворец со всеми прилегающими сооружениями. Сводили участников в ДК «Октябрьский» на торжественный концерт, а зарплату выплатили мизерную. Вот, после этого и устроился Борис в ЗАО  «Гранит» на должность специалиста 1-й категории отдела контроля качества (ОКК). Начальником его отдела был Николай Смолин, который по возрасту годился ему в сыновья, но тем не менее, помогал, натаскивал и помогал в решении служебных вопросов. С самого начала он внушал Борису: «…всегда будь в курсе событий на стройке; внимательно работай с документами, не запускай отчетность и собирай исполнительную документацию, старайся работать самостоятельно, старайся решать все вопросы мобильно; заставь уважать себя и наш отдел всех субподрядчиков; не бери взяток, потому что в любой момент может быть провокация; в случае каких - то «проколов»,  ставь меня в известность, я приму решение, как защитить и как наказать тебя….». Кроме того, Николай был трудягой, работал сам и заставлял работать подчиненных, а это качество совпадало с убеждениями Бурнова, поэтому он старательно выполнял все указания своего начальника и они между собой ладили. В обязанности Бориса входили вопросы освидетельствования, проверки ведения исполнительной документации субподрядными организациями прочее, прочее, прочее… Он попал к окончанию реконструкции путепровода через ж.д. пути ст. «Шушары», объект сдали во временную эксплуатацию, а Бурнов переключился на пробивку Витебского проспекта от ул. Звездная до Московского шоссе (в районе ст. «Шушары»). Данный участок, длиной около шести километров, включал автодорогу с шестиполостным движением, несколько путепроводов и мостов, а также инженерные сети (канализацию, очистные сооружения и газопроводы). Начальником штаба строительства был Владимир Правчук – простой работяга, который сначала встретил Бурнова крайне холодно, но когда разговорились и выяснили, что служили в одних и тех же войсках, да к тому же в Абакане, хоть и в разное время – подружились и стали работать рука об руку. Работа была трудной и интересной. Большое количество объектов (которые строило более двадцати субподрядных организаций) заставляло постоянно быть на стройке и контролировать все процессы производства, передвигаться приходилось пешком, то есть, как подсчитал Борис, он «наматывал» ногами около двадцати километров в день, а ведь нужно было и с документами работать, а на это времени и не хватало. Самое смешное было в том, что все субподрядчики стремились обмануть ОКК и заказчика, например, предъявляя последующие этапы работ, не показав предыдущие, подсовывая фальшивые или просроченные сертификаты на некачественные материалы, «мухлюя» с объемами выполненных работ. Когда же Бурнов «ловил их за руку», пятидесятилетние мужики (прорабы и начальники участков), вели себя как нашкодившие школьники. Подполковник запаса выписывал им кучу предписаний, которые им приходилось выполнять точно и в срок, поскольку взяток он не брал. Чтобы получить деньги, полагающиеся за выполненную работу, субподрядчик должен отчитаться Бурнову актами выполненных работ, которые последний комплектует у себя, в ОКК. Каждый месяц Бурнов подписывал, так называемую «процентовку», где были отражены эти работы. Горе тому субподрядчику, кто во время не сдал акты исполнительной документации или не выполнил предписание ОКК, тут Борис был безжалостен, следствием было то, что данная организация оставалась без денег. Однажды, проходя по территории строительства, Бурнов обратил внимание, что на прилегающей к Витебскому проспекту автодороге, какое – то ЗАО «Орелдорстрой» укладывает асфальт, прямо в грязь, что было дичайшим нарушением всех норм и правил. Подойдя и представившись Борис нашел старшего команды и принялись того воспитывать, угрожая предписанием о запрете работ, когда мужик (а это был начальник участка) дошел до кондиции и был готов устранить все замечания, Бурнов дал ему срок, до утра навести порядок и удалился. Прибыв в штаб, Бурнов решил переговорить с гендиректором «провинившейся» организации и тут, выяснилось, что данная строительная фирма в списке субподрядчиков не числится, а прилегающая к Витебскому проспекту автодорога находится за границей работ ЗАО «Гранит», то есть он «напугал» совершенно постороннюю фирму. Тем не менее, на следующий день Борис пришел проверить, как выполняются его устные замечания и увидел, что асфальт уложен в соответствии с требованиями всех ГОСТов и СНИПов, а вот, само ЗАО «Орелдорстрой», вместе с техникой, куда – то пропало. Об этом, он доложил начальнику строительства и они вместе посмеялись над данным случаем. В конце января 2005 года одна из дорожных организаций стала делать запасы гранитного щебня (на берегу реки Волковка), для дальнейшей его укладки в тело автодороги. При этом, материал сыпали и буртовали (собирали в кучи), прямо на снег. Бурнов потребовал очистить основание буртов от снега, сделать песченное основание под щебень, о чем выписал соответствующее предписание, о чем сообщил по команде в центральный офис. Организация на эту бумагу махнуло рукой и забыло. А, вот, когда пришла весна, все растаяло, щебень провалился в грязь и перемешался с ней. То есть верх щебня выбрали и уложили в дело, а остатки, около ста пятидесяти кубов, «погубили». Стали искать виновных, прежде всего насели на ОКК, но Борис предъявил выписанное им предписание и служебную записку в центральный офис и от ОКК отстали, взялись за дорожников. Да, несладко пришлось ребятам, им пришлось заплатить за промывку «грязного» щебеня, а это стоит немалых денег.   На ОКК постоянно все жаловались, но «брака» не было, наверно поэтому  Смолин ушел на повышение, а последующие начальники отдела стали меняться раз в год. Бурнов не рвался на повышение,  молча выполнял свой долг, он был уверен, что после его работы путепровод не рухнет, автодорога на провалится, а газопровод не взорвется. В мае 2005 года открыли временную эксплуатацию продолжения Витебского проспекта, приезжало правительство города, было много хороших слов и благодарности строителям. Теперь нужно было сдавать исполнительную документацию эксплуатирующим организациям на проверку. Не мудрствуя лукаво, Бурнов собрал всю документацию по Шушарам и по Витебскому проспекту и сдал респондентам. Через шесть месяцев, устранив все замечания, Борис получил акты эксплуатирующих организаций о том, что к нему (то есть в ЗАО «Гранит») нет претензий по выполненным СМР и  по исполнительной документации. Можно было передавать объекты на баланс города. А потом, закрутило, замотало строительное лихолетье, стало бросать Бурнова и на строительство водопропускного сооружения (на дамбе у станции Бронка), а оттуда он перебрался на Пулковское шоссе (автодорога М -20), затем, поехал реконструировать Пискаревский проспект и помогать строить путепровод через ж.д. пути ст. «Ручьи», дослужившись до главного специалиста ОКК. В это время начальником ОКК назначили человека, которого Борис не уважал и не понимал. Данный индивидуум дожив, почти до пятидесяти лет и окончив (на заре своей туманной юности) автодорожный институт, так и не научился разбираться в производстве и работать с людьми, поскольку около десяти лет просидел в отделе, где составлял бесконечные, никому не нужные отчеты. Звали его Сергей Адивлев, по внешнему виду и поведению он напоминал морскую свинку, которая хочет спрятаться в свою норку. Был труслив с начальниками и ленив по натуре. Ему ничего нельзя было поручить, так он, выполняя обязанности начальника строительства, «успешно» завалил бы все работы по прокладке канализации на Ботанической улице в Петродворце, если бы не самоотверженный труд субподрядной организации, которая с трудом вышла из данного положения.   К нему за помощью обратился один из субподрядчиков на Пискаревском проспекте, чтобы получить заключение лаборатории об определении модуля упругости песка. Самый главный контролер качества  «профилонив» полтора месяца, так ничего и не сделал. Пришлось вмешаться Бурнову и договариваться с лабораторией, которая выполнила заказ за три дня. После этого случая, начальник строительства на Пискаревском проспекте Володя Правчук выразился  о нем так: «Институт ума не дает, он дает знания, отсюда понятие – «дурак с высшим образованием!» Впервые став начальником Адивлев, приезжая на объекты строительства  вел себя как «американский наблюдатель»: находил кучу мелких недостатков и давал подчиненным «ценные указания», при этом, не объясняя, как эти недостатки устранять. Выше стоящие начальники называли его в лицо обидным словом – «Полупидор» (а он, молча сносил оскорбления), так как  боялся принимать какие – ни будь решения, действуя из принципа - «Как бы чего не вышло».   Убывая в отпуск, Адивлев оставлял за себя Бурнова, взваливая на того, самую ответственную работу, в глубине души надеясь, что Борис «споткнется» и всю вину, потом, можно будет свалить на него. К его удивлению подполковник запаса справлялся, проводя бесконечные комиссии по пресловутым «гарантийным обязательствам ЗАО «Гранит». Бурнов терпел его «художества» полгода, а затем, стал «валять дурака» и откровенно издеваться над своим начальником. Как - то, была необходимость выйти на освидетельствование элемента автодороги, в выходной день. Напарник  Бориса был в отпуске, а выходить не хотелось, тем не менее, он позвонил Адивлеву и сказал, что в виду того, что начальник ОКК не обладает определенным опытом в освидетельствовании (так как он бывший кабинетный работник), поэтому подполковник не может доверить тому такое важное мероприятие. Сергей, чуть  со стула не упал (об этом Бурнову сказали потом знакомые) и тут же по телефону закричал, что он САМ выедет на освидетельствование (а это и нужно было Борису). Летом 2010 года Бурнову досталась в наследство двухкомнатная квартира, которую он стал сдавать в аренду, появился дополнительный доход, а с учетом пенсии, отпала необходимость в работе на Пискаревском проспекте, чем он и воспользовался, написав заявление об уходе. Подполковник запаса, даже рассмеялся в душе, когда Адивлев, прочитав заявление, обрадовался, расцвел, захлопотал и тут же помчался  подписывать данный документ у гендиректора (вероятно, думал, что Борис передумает). Бурнов же, передав имущество с документами по акту, рассчитался с данной фирмой. Теперь, он помогает жене строить бизнес в фирме «Амвэй» (они добились, хоть, небольшого, на первых парах, но успеха), а дочери воспитывать двоих внуков. Борис определился в жизни, финансово он независим, правда, иногда наступают приступы меланхолии, но он их быстро гасит, садясь за мемуары. Спиртное? А что спиртное? Пить бывший военный бросил совсем, без всяких кодирований: во – первых, – это ему стало неинтересно (нет стрессовых ситуаций), а во – вторых, – нужно беречь здоровье.

Глава пятая. Заключение.

      А за это время, Павел Петрович Рогман успел покомандовать «стройбатом РФ» (где выпросил себе очередное звание:  генерал – полковника),  побывать Начальником «Росстроя», тем самым, был приравнен по рангу к министру. После назначения бывший комбат часто заезжал в Питер, где проверял работу метрополитена и устраивал разносы местным начальникам. Длилась эта идиллия недолго, потому что, когда рухнула в Москве крыша «Аквапарка», Павла Петровича отправили на пенсию. Одно время он «тусовался» в Совете Ветеранов Вооруженных Сил, бряцая «иконостасом» парадного мундира, с купленными в сомнительных организациях и полученными на службе орденами и медалями. Потом, по совету высокопоставленного свояка, Павел Петрович вложил большую часть своего капитала в «общаг» правящей партии и стал Председателем «Корпорации строителей России» и отсюда, как он думает, его никто не спихнет до самого конца, то есть «пока руки носят». Ездит к себе, в контору Рогман на «Мерседесе», с мигалкой (которую приобрел за большие деньги), а там проводит бесконечные семинары и симпозиумы со строительными организациями саморазвивающегося направления (получая при этом неплохую мзду, которой щедро делится с теми, кто «сидит повыше», ему не нужны «разборки» с власть предержащими). На данных мероприятиях Павел Петрович выпучив совиные, круглые глаза и тряся для убедительности шишковидной головой, делится своим «бесценным опытом», читая нудные доклады (подготовленные секретарем), смысл которых он не понимает. Простой народ воспринимается им, как «особи второго сорта, о которых можно вытирать ноги», тем не менее, как любой приспособленец и, лизоблюд (приехавший в столицу с периферии), он «тушуется» перед корреспондентами средств массовой информации, потому что боится ляпнуть лишнее. Детей своих, он тоже неплохо пристроил: одного – работать заместителем Главы Московской области, другого –  руководителем пресс – службы одной из российских авиалиний. Как долго это продлится, пока, неизвестно, поживем, увидим…
       Борис иногда размышлял о сотнях тысяч воинов ЖДВ, прошедших сквозь бесконечные, труднодоступные, таежные буреломы и болотные мари, испытавших на себе жару, гнус и сибирские морозы. Они были бесплатной рабочей силой, которую государство использовало в своих интересах, после этих солдат остались многокилометровые железные дороги, включающие в себя колоссальные мостовые переходы через широкие сибирские реки, которые какие – то тупицы – партократы хотели повернуть на юг,  обездолив Россию и осчастливив миллионы азиатов.  И хорошо, что из этой затеи ничего не вышло. Но эти солдаты были безликими, а вот, Голококосов, не бог весть какой, а поэт был настоящий! Эпос его произведений живет в душах его бывших подчиненных (хотя бы того же Андрея), которые, спустя годы, считают, что служба в армии – самое лучшее в их жизни. Временами, забываясь, под магию песни «Играет орган» (в исполнении Валерия Ободзинского), грустя и мечтая за рюмкой хорошего коньяка, Бурнов чувствует себя не частью перемолотого реформами поколения, не инвалидом, лежащим на обочине жизни, а полным сил и задора молодым офицером, последним героем, у которого все еще впереди, как у нашей прекрасной и проклятой державы, ставшей обломком Великой погибшей Советской империи…
Он с тоской вспоминал годы, проведенные в интернате, где о нем самом и других детях, действительно, заботились как о родных, воспитатели и учителя, отдавая последнее. Борис с тоской думал, что это время никогда не повторится и если… если…
«Надо идти вперед, не оглядываясь назад, надо просто жить!» - примерно так говорил герой повести «Калина красная»…
      Прошло много лет, когда с разъезда «Выйский» ушел последний солдат желдорбата, иногда, по требованию пассажиров, здесь останавливается поезд «Екатеринбург – Сургут». Каждую осень сюда приезжают жители столицы Урала и областной Тюмени за грибами и ягодами. Они собирают щедрые дары сибирской природы и устраивают привалы, рядом с бывшей артезианской скважиной, откуда до сих пор ручьем льется чистая вода, омывая лежащую на дне русла старую почерневшую эмблему ЖДВ, с облупившейся эмалью красной звездочки. На месте военного городка всё заросло травами и лесом, лишь, кое-где видны старые фундаменты казарм и строений, тайга наступает на захваченные у неё владения, постепенно отвоёвывая всё новые и новые территории. По проходящей рядом однопутной колее, на север и обратно со свистом проносятся  поезда, везя грузы и пассажиров. Жизнь продолжается…


г. Санкт – Петербург    2010 г.