Раечка

  Я всё думала: рассказать или промолчать? Наконец решилась. Такие истории должны стать достоянием — а может, и наукой для многих.

По приезде в Израиль у меня, как и у большинства репатриантов, были трудности с адаптацией. Сионисткой я в Союзе не была, но и не выпускали меня из «Совка» — из-за «анамнеза» семьи. Мы числились во «врагах народа», несмотря на реабилитацию отца и моё членство в партии, куда меня, как бывшую спортсменку, «засунули» вовсе не по желанию.

— Абрам, ты снова влез в какое-то говно, сними хоть там калоши! — любил повторять папа. Этот его анекдот всплыл в памяти, когда я впервые взяла в руки красную книжку «члена».

Первые месяцы на земле обетованной я принимала пациентов дома — в условиях, которые язык не поворачивался назвать санитарными. Вспоминался «Греческий зал»…

Среди моих первых пациентов была милая пожилая женщина — Раиса Злотник. Жила она неподалёку, в роскошной по тем временам квартире. Как их семье удалось вывезти столько антиквариата в начале 70-х, когда Совок ещё стоял на ногах, оставалось для меня загадкой.

Раечка жила одна. Муж умер, а дети разъехались. Сын, известный скульптор и художник Александр Злотник, так и не прижился в Израиле. Зато прекрасно устроился в арабской среде, женившись на девушке из Бейт-Лехема, а потом и вовсе перебрался с ней в предместья Парижа.

Муж дочери Раечки (по счёту уже не первый), приехавший вместе с ними из Москвы, вскоре попал в тяжёлую аварию и остался инвалидом. Но доченька не захотела утруждать себя страданиями рядом с калекой: оставила его на попечение больной, старой матери и поспешно вышла замуж за израильтянина-дельца, крутившегося между Америкой и торговлей недвижимостью. Так Алла, дочь Раечки, довольно скоро очутилась в Калифорнии, в славном городе Лос-Анджелес.

В Америке Алла, владевшая прекрасным английским, быстро подтвердила диплом и устроилась по специальности. Недолго думая, открыла собственную клинику — и весьма преуспела.

Зачем я так подробно, словно археолог с кисточкой, рассказываю о социальном статусе её детей? Лишь для того, чтобы подчеркнуть: жили они на уровне самого настоящего «хай-класса». Работы же сына до сих пор висят в уважаемых музеях мира и продаются по вполне достойным ценам.

А сама Раечка стала для меня человеком особенным. Её гостеприимство не знало границ. Я обожала её «знаменитые» пирожки с мясом и голубцы — самые вкусные в мире. Она приходила ко мне не только как пациентка (я поставила её на ноги при тяжёлом диагнозе L5–S1), но и как близкий человек, в котором я сама нуждалась.

Она сыграла немалую роль и в моей судьбе.
— Нелька, выходи замуж, — говорила она. — Дети вырастут, уйдут, а ты останешься одна. А так хоть будет с кем жить. Он у тебя — высокий, красивый, видный и любит.

Светлая память моей дорогой Раечке…

Однажды утром зазвонил телефон. Она звала меня к себе и почему-то говорила шёпотом. Я быстро собралась и пошла. «Помчалась» звучит смешно — нас разделяло всего пять минут ходьбы. Она была одна: дочь с мужем уехали на «объекты» — у него было несколько домов в Тель-Авиве, которые он сдавал.

Но и оставшись одна, Раечка продолжала говорить шёпотом, словно чего-то боялась.
— Неличка! Я срочно продаю квартиру, мебель — и уезжаю к дочери в Америку.

Для меня это был шок. Потерять родного человека было страшно. Я стала уговаривать её: не продавать квартиру, а просто сдать. Если уж так хочется быть рядом с дочерью — пусть уедет, но с сохранённым домом.

Раечка заплакала…
   К вечеру того же дня ко мне пожаловала нежданная гостья — дочь Раечки. И сразу разразился скандал. Видимо, мать ей всё выложила: партизанки из Раечки не получилось. Моё предложение — не продавать, а сдать квартиру — стало для дочери настоящей бомбой.

Она сыпала ругательствами, не стесняясь ни в выражениях, ни в тоне. При этом сама гордо величала себя «московской интеллигенткой» — так, будто это давало ей право поливать других грязью. Поток брани и презрения был таким, что я едва удержалась, чтобы не хлопнуть дверью.

В итоге я решила: вмешалась зря. Нечего было соваться в чужую семью и навязывать своё мнение. Недаром ведь говорят: «Чужая семья — тёмный лес».

Годы пролетели, как птицы… Никакой связи с Раечкой больше не было. Иногда мы с дочерью вспоминали о ней и удивлялись: почему не даёт о себе знать? Я успокаивала себя — наверное, всё у неё устроилось, она довольна и просто не может простить моего вмешательства.

Постепенно мы с детьми обживали новую, купленную квартиру. Я вышла замуж. Пережила смерть любимого отца. После похорон приехала мама, и у меня появилась настоящая семья. Она жила отдельно, в квартире, которую я купила в районе Неве-Якова в Иерусалиме.

«Никто не ждал потрясений» — эта фраза очень подходит к той ситуации.

— Нелличка! Я на улице. Меня привёз сын. Мне некуда идти… Можно к вам на время? Помоги, пожалуйста.

Я не сразу поняла смысл этого звонка. Невольно подумала: у пожилой женщины началась деменция, и она, находясь в Америке, зовёт меня на помощь.

— Как я могу помочь? Я в Иерусалиме.
— Я тоже в Иерусалиме, рядом с Центральной автостанцией, — и дальше раздался уже не плач, а настоящий рёв.

Я тут же позвонила на работу, заявив о непредвиденном происшествии. Коллеги были напуганы не меньше моего.

Раечку, всю в слезах, с двумя чемоданами и сумкой, привёз её сын. Я забрала её и отвезла к своей ошарашенной маме.

— Мамуль, принимай гостью. Корми, пои и уложи отдыхать.

Состояние мамы описать невозможно: принять в дом совершенно незнакомого человека для неё было выше сил. Но я пыталась объяснить: это, возможно, ненадолго. Надо дать женщине время прийти в себя — и только тогда мы узнаем, в чём дело.

Судьба у Раечки оказалась по-настоящему трагической. В Америке «любимая» дочь фактически ограбила её, забрав деньги от продажи иерусалимской квартиры. Все расходы на содержание матери она превращала в счета: еда, прогулки, культурные мероприятия, коммунальные услуги, даже проживание — и это у собственной дочери! Всё это оформлялось в длиннющий список с указанием стоимости. Этот список Раечка хранила, как доказательство… Ужас.

Подробности мы узнали позже, когда сыночек, оставив мать, спокойно уехал навестить родственников в Бейт-Лехем…

«Временное» проживание Раечки у моей мамы растянулось на шестнадцать лет. Она умерла в возрасте девяноста шести — заброшенная собственными детьми, которым отдала всю себя. Оба получили прекрасное образование. Но, видно, что-то очень важное было упущено в их воспитании…
  Вишенкой на торте стала история уже после смерти Раечки. К нам пожаловал сын с невесткой — «забрать память о матери». Причём память эта выглядела своеобразно: выбрали только целое и ценное. Фигуры с трещинами их не интересовали — «это не память, это хлам». Забрали лишь старинные статуэтки без изъянов и, конечно же, золото.

Но больше всего меня поразила «материальная память» арабской невестки. Она неожиданно вспомнила, что на старых фотографиях Раечка была в бирюзовых серьгах. И именно эти серьги она настойчиво потребовала.

Для нас ничего неожиданного в этом не было. Всё Раечкино «богатство» после её смерти мы собрали и уже собирались созвониться, чтобы передать детям. Но они нас опередили.

Они взяли всё целое и ценное — серьги, золото, старинные фигурки… Всё, кроме самой памяти о матери, которая осталась у нас.