общежитие

ОБЩЕЖИТИЕ


Общежитие – это ода нашей молодости! Кто не жил в общаге, тот не  знает всей прелести жизни. Я до сих пор не слышал: написал – ли кто хвалебную песнь про наши общаги? Или может, кто написал стихотворение, посвящённое нашим славным общежитиям?
 Нет, чтобы там не говорили, но  общага – это школа  жизни. Там выстраиваются отношения к работе, учёбе, к жизни, наконец! Там рождается любовь! Там рождаются дети! Там у многих проходит полжизни, а у некоторых вообще вся жизнь. Приходилось и мне мотаться по общежитиям. Жил я в разных общагах:  и в студенческих,  и в рабочих,  и в каменных,   и в деревянных. Особенно мне запомнилось деревянное общежитие в посёлке Кунерма на строящейся Байкало – Амурской Магистрали. Общежитие – громко сказано. Это был длинный деревянный барак с порядковым номером 13!. Мы его так и называли: барак № 13, или 13-ый блок. Шутили мы это так, конечно. В общежитиях проживал разный народ: и смешной и не очень, и негодяи были, и порядочные люди. Но в общежитии под №13 был особенный подбор кадров. Запомнился мне там один пъянчужка: вечно улыбающийся кривой ухмылкой, морщинистое лицо с кривыми губами и с одним зубом. Он запомнился мне тем, что выпил мой прекрасный одеколон с красивым названием: «ГОЛ!». Его выслал мне из города Рига мой друг и сослуживец по Военно – Морскому флоту Толя Кислов. Так этот пьянчуга мало того, что выпил мой одеколон, так ещё и закусил моим же кусочком сахара. Ну не сволочь – ли, а? Даже спасибо не сказал.
 Другой мой сосед по общаге, по имени Володя, тоже мне надолго запомнился. Он был сыном какого – то большого начальника. Володя был обыкновенным работягой,  ничем примечательным особо не отличался от других мужиков. Работал, как все и общался с народом и со всеми нашими соседями, как и все. Но однажды, он вдруг, совершенно неожиданно для него, получил завещание от своего отца, в котором было написано, что когда Володьки исполнится 40 лет, то он получит на свой счёт 40 тысяч рублей! А это по советским временам были огромные деньги. И Володька получил эти деньги. И загулял! У него появилось множество друзей, собутыльников, которые клялись ему в вечной любви и дружбе. Народ пил, гулял и дрался. Однажды избили даже самого Володьку. И я сопровождал его избитого, с переломанными рёбрами, в соседний район, в больницу.
 Ну вот, наконец – то, деньги закончились. Володька, во время всей этой гулянке, не выходил на работу. И после протрезвления узнал, что его давно уволили с работы за прогулы. Деньги у него кончились, жить не на что. Друзья разбежались. И  он сидел в своей комнате в общежитии и думал, что дальше делать. Спрашивал он у многих совета. Спросил и у меня, когда я зашёл в его комнату:
«Слава, может, ты посоветуешь, что мне дальше делать?»
«Что делать, что делать! Иди, просись назад на работу, на своё место. Покайся, дескать, больше не буду».
«Да ходил, просился, не берут».
«Ну, тогда не знаю, что тебе сказать. Слушай: в местной газетёнке было объявление, что требуются корабельные механики на Байкальскую рыболовецкую флотилию. Иди! У тебя же есть корочки механика!».
«Ну, я ещё на Байкале воду не мутил!».
«Ну, как знаешь. Ищи другое место».
И Володька, в конце – концов, уехал к себе на родину.
Другой сосед по общежитию запомнился тем, что был тихий и скромный мужичок. И никто даже не догадывался о его настоящей натуре. Жил он в комнате общежития тихо и скромно вместе с женой и маленьким сыном. Ко мне он относился доброжелательно, вежливо здоровался за руку, всегда с улыбкой. Он часто гулял с сыном по улице, любил ходить в поселковую баньку попарится и приучал к этому делу сына. Но однажды, во время гулянки с соседями по общежитию, затеялась драка. И в пылу этой драки, он хладнокровно зарезал ножом своего соседа и собутыльника Валерку Гвоздилова. Все были поражены его хладнокровием и безудержной, пьяной и наглой похвальбой его супруги. Она ходила по длинному коридору общежития и орала на всю общагу:
«Ну, кого ещё зарезать?!».
Потом они исчезли куда – то из общежития. Говорили, что их увезла милиция. А за Валеркой приехал отец. Он был военным, в звании полковника. Родом Гвоздиловы были откуда то из западных областей России. А потом шло следствие. Следствие было долгим и нудным. Были собеседования и разговоры с общежитским народом. И во время всех этих разборок, исчез из общежития составитель поездов на нашей станции, белорус по национальности и милиционер по бывшей должности: Иван Деревяго. Да, вот такая у него интересная фамилия была: «Деревяго!». Он был участником той  пьянки - гулянки и видел всё это убийство. А  тот, кто убил Валерку Гвоздилова, свалил всё на него, мол, дурачок, всё стерпит.  Деревягу нашли потом далеко от нашей станции, он пытался уехать на Родину, где у него были родственники. Но на нём никакой вины не было, и его вскоре отпустили с миром.
Но пока шли все эти разборки, кто – то убил охотника и его охотничью собаку на выходе из тайги, возле железнодорожной насыпи. Они лежали рядом: охотник и его собака. Вокруг был утоптанный, забрызганный кровью снег. Говорили, что это сделал тот самый, мой бывший, тихий и скромный сосед. Но он был под следствием. Подобную картину я видел той – же зимой, на этой – же железнодорожной насыпи. Ранним морозным утром следовал я с грузовым поездом  по перегону и увидел два окровавленных тела: огромной сибирской охотничьей собаки и здорового матёрого свирепого волка. Они лежали мёртвые, вцепившись в  глотки друг – друга смертельной хваткой,  вокруг был утоптанный, забрызганный кровью снег, и валялись клочки шерсти. Это видеть было ужасно.
А в общежитии посёлка Киренга я познакомился с одним очень интересным персонажем. Это был молодой, симпатичный парень. Настолько симпатичный, что местные девчата от него просто с ума сходили. Это был бывший урка, по кличке «ОПОКА», а звать его было просто: «ВИТЁК!». Он забросил свои прежние воровские дела и работал у нас на станции путейцем. Мы жили с ним в одной комнате общежития. Блатной, дёрганный, весь в наколках! Ужимки его и речь – соответствовали, конечно, образу.  Но ко мне, что удивительно, он относился с уважением. Мы с ним были в хороших отношениях. Но вот однажды, после очередной крепкой выпивки, он решил помериться со мной силой. Надо сказать, что я не был спортсменом, работал круглые сутки в поездной работе. А это бессонные ночи и нервы. Так что тут не до здоровья было. Но я был тогда молодой, крепкий, малопьющий и малокурящий. Да и не занимался тогда я этими глупостями. Не до того было.  И мы схватились с Витьком в борьбе. И завалил я его на лопатки, прямо на пол.
«Ну что – говорю ему – удостоверился, кто из нас сильнее?».
«Слава, ну как это ты? Вроде, на вид не очень?».
«Ох, Витёк – сказал я ему – многие считали и до сих пор считают, что я лопух и не на что не способен. Вот и ты так считал. Да, да считал и не надо спорить. Я - то знаю! Однако – ж, моя фотография висит на доске почёта города Северобайкальска, а твоя нет! И тебе до меня ещё далеко скакать! И не только тебе! Это, конечно, я расхвалился, но это правда. Вы все меня считаете дурачком,  и наивным человеком. Даже, когда в карты у вас у всех выигрываю, то вы все так и говорите:
«Дурачкам везёт!». Но когда убеждаетесь, что ошиблись, и что я соображаю в некоторых делах не хуже, чем вы все, а то и лучше, то осекаетесь, видя во мне достойного соперника и лучшего собеседника. Наверное, вас всех приводит к сомнению мой внешний вид лопуха и наивного человека. Но это я так, к слову. А вообще – то, Витёк, пить надо меньше и курить. Вот силы от этого и уходят помаленьку».
«Это верно – сказал Опока – надо тормозить с этим делом.  Как говорится, пора завязывать».
А ещё жил с нами в этом общежитие в посёлке Киренга, а потом ещё и в посёлке Кунерма, составитель поездов на Бамовских станциях, Гена Толочков. Он всегда нам говорил, а вернее, поправлял:
«Меня зовут не Гена, а Энгельс! Прошу запомнить и впредь не ошибаться!».
Но мы всё равно говорили «ГЕНА!». Жили мы с ним в одной комнате общежития. С ним всегда жил его сынок, 14-летний балбес Игорёк. Жили они всегда без мамы. А где была их мама, Энгельс никогда и ни кому не рассказывал. А мы и не спрашивали. Игорёк был обыкновенный малолетний воришка. Пока мы были на работе, он обчищал наши карманы в одеждах, чемоданы и рюкзаки. Пропадали вещи, деньги и обручальные кольца. Вот и у меня он спёр обручальное кольцо.  Рифлёное! Кто – то из мужиков этого воришку выловил. И сдал в милицию. Игорёк после этого попал в колонию, а когда чуть повзрослел, загремел в тюрягу! Как говорится, пошёл по стопам отца. Видел я Энгельса через несколько лет после нашей с ним совместной работы. Он мне тогда сказал:
«Я всё равно узнаю, кто сдал Игоря. И завалю его.  Хочу попасть в тюрьму и быть там вместе с сыном, чтобы ему легче было. А то там всяких уродов хватает».
И больше я их никогда не видел: ни Энгельса, ни его сына Игорька. Говорили, что исчезли они где – то в лагерях.
Там – же, в общежитие посёлка Киренга, познакомился я и с Гришей Поймыкиным. Отличный мужик был! Он мне запомнился тем, что прекрасно солил сало! На рассоле! И он любил этим салом угощать нас, своих друзей. А сам он любил сало кушать под хорошее армянское вино, под названием: «МАДЕРА!». Это была его коронка! А где он доставал это вино – одному Богу известно. А мы его сало любили есть под любое вино и под любую водку. А могли и просто так его съесть, без вина и водки! Настолько оно было вкусным. Кроме того, Гриша был отличным работягой,  и его ценили на работе. Но Гриша был ещё и прекрасным охотником! У него была своя охотничья собака: Восточно – Сибирская лайка по имени Сёма! Красивая была собака, пушистая, с рыжеватым отливом, почти – что, с золотым! Собачка была умницей. Добрейшей души был пёсик. И верный, до умопомрачения. Когда Гриша, помню, заболел в тайге и оттуда его вывез напарник, то Сёма почти пол зимы ждал на том самом месте, откуда увезли Гришу. Спал на снегу, в любой мороз и неизвестно, чем питался, пока не появился Гриша. Надо было видеть радость Сёмкину! От того места, откуда увезли Гришу и до их зимовья была сильно утоптана тропинка, по которой курсировал Сёма и днём и ночью. Я уже говорил, что Сёма был добрейшей души пёсик. Он никогда лишний раз не гавкал на человека. Он всех любил, даже зверей, на которых ему надо было охотиться. А с Гришей на охоту Сёма ходил просто так, чтобы полюбоваться на природу, и подышать свежим ароматом тайги. Да и Гриша ни на кого, никогда не охотился. Зря только ружьё с собой таскал. Ну, если только пару рябчиков подстрелит себе, да и Сёмки,  на супчик или уточек. Они с Сёмкой просто любили побродить по тайге, переночевать в охотничьей избушке, послушать и посмотреть ночную жизнь тайги. Послушать шум деревьев и рёв диких зверей. Вот и нас Гриша брал с собой именно на такую охоту. Для удовольствия, а не для убийства. И поэтому мы ели простой суп с лапшой, без всякого мясного навара, а только с таёжной зеленью. Вот и всё! А чтобы ружьё не заржавело, мы расстреливали пустые пивные бутылки, а так – же, банки со сгущёнкой. Но это уже после выхода из тайги, чтоб не напугать любимых нами зверей.