Ч. 4 Прикосновение, гл. 3 Бурелом

        Читать роман полностью здесь: http://www.proza.ru/avtor/vseslavsolo&book=1#1

        Астральное тело - Скоморох или Начало магии - роман 1

        Часть четвертая    П Р И К О С Н О В Е Н И Е

        Глава 3
      
        Бурелом

На следующее утро я направился на работу. В свободно дрейфующем настроении, не обращая внимания на уныло раскачивающихся пассажиров троллейбуса, я, все еще ощущая ветреный ореол вокруг себя, привычно вышел на конечной «Лесного поселка». После вчерашнего выходного дня я чувствовал себя хорошо. На площади, напротив моего кинотеатра, прямо на остановке стояла парочка, парень лет двадцати пяти и девочка лет шестнадцати. По всей вероятности девочка  вышла  провожать парня на троллейбус. Оба они были изрядно пьяны. Парень был одет по-зимнему, а девочка, видимо, жила недалеко, совсем рядом. На ней были красные полусапожки на голые ноги, белое короткое платьице и легкая куртка нараспашку. Девочка то и дело подтягивалась на цыпочках, ухватив парня за шею, жадно целуя его в губы. Я незаметно для себя приостановился. Многие, вышедшие из троллейбуса пассажиры, тоже приостановились. Парень грубо обшаривал груди у девочки. Он залезал обеими руками под ее платье, и его руки крепко прижимали девочку, а она будто пыталась слабенько вырваться из его рук.
— Проститутка! — выкрикнула и отплюнулась толстая бабка.
— Надо милицию вызвать, — начала убеждать толпу солидная женщина лет пятидесяти.
Все женщины переговаривались и спорили между собою, только несколько мужчин даже будто одобрительно обменивались улыбками и короткими репликами.
— Ну, дает!
— Да-а!
«Вот она — расслабленность! — вначале подумал я. — Может, это и есть человеко-ветреное состояние? Да нет! Скорее, его отголосок!» — рассуждал я про себя. Мне даже захотелось так же вот, сию минуту, свободно и непринужденно жить, как эти парень и девочка. Нет. Я не приветствовал их поступок! Скорее, наоборот: считал его аморальным! Но в сокровенной глубине души, там, где никого, кроме меня, я был солидарен этому состоянию легкой ветрености!
Может быть, и в самом деле надо, хотя бы иногда, хотя бы на мгновение, но срываться с цепи предопределенности? Не для этой ли цели существовали кулачные бои когда-то?!
Интересное дело: в кинотеатре мы специально собираемся и смотрим такие эротические сцены! А здесь, на площади, — этого делать нельзя! Почему?.. На экране кинотеатра можно, а на экране жизни — нельзя?! Где тут разврат: в кинозале или здесь, на остановке? Там специально отснято на пленку и специально смотрится, не разврат ли это? А здесь не специально, все естественно, но мы возмущены! Почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать кадры кинофильма, почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать двух сношающихся на улице собак?.. Человек — не собака?! Верно! Он предпочитает гнусно скрывать свое нутро, а собака — нет!
Учительница делает замечание ученику, чтобы тот не приставал к однокласснице.
«И все-таки, я не отказался бы испытать подобное, хотя бы ради укрепления духа своего...» — подумал я и вдохновенно зашагал в свой кинотеатр...
— Доброе утречко, Сергей Александрович! — услышал я голос уборщицы Марины Ивановны, поднимаясь по ступенькам кинотеатра.
Я остановился и повернулся лицом на голос. Марина Ивановна, озорно улыбаясь, видимо, только что шла из-за угла кинотеатра, а может, и поджидала меня. В одной руке у нее было мусорное ведро, из которого густо торчали горлышки бутылок, а в другой — широкая лопата для уборки снега.
— Здравствуйте, Марина Ивановна! — почтительно улыбаясь, приветствовал я. Марина Ивановна подошла ко мне как можно ближе. Росточка она была небольшого, я возвышался над нею головы на полторы!
Как бы поглядывая мне в глаза исподволь и, как всегда, — осматриваясь по сторонам, она поведала мне новости.
— Сергей Александрович! — начала она и сделала таинственную паузу.
— Да, — сказал я. — Что случилось?
— Вы знаете, Лидия Ивановна вчера те доски, ну вы помните, что я прятала под лестницей, — утащила домой!.. Вот как!..
— Да?! — сказал я с видом, будто ничего не понял.
— Ага! Я сама видела. На почту как раз шла! — подтвердила Марина Ивановна и приняла гордый вид человека, бдительно озабоченного за имущество кинотеатра, верного соратника.
Она вообще очень любила докладывать, доносить на кого-нибудь. Я никогда не воспринимал ее всерьез, на что она обижалась, но всегда аккуратно выслушивал, потому что к чему сокрушать старого человека!
Отними у Марины Ивановны эту способность, мягко говоря, подсказывать, кто и что сделал, так она же будет невзрачной, бесцветной старушонкой, как тысячи других, а так, пожалуйста, светится вся, торжествует, и сейчас видно, как настроилась услышать мой гнев. Словом, живет человек, и не безынтересно, зачем же отнимать у него смысл существования!
Но гнева не последовало.
— Я ей разрешил, — спокойно сказал.
— Да-а?.. — то ли спросила, чтобы убедиться в моих словах, то ли просто машинально подтвердила сама себе вслух Марина Ивановна, но разочарованно пожала плечами, мол, на нет и суда нет!..
— Марина Ивановна! — окликнул я уборщицу, когда та уже намеревалась уйти в кинотеатр.
— Что, Сергей Александрович? — будто ожила, обрадовалась Марина Ивановна. Возможно, у нее промелькнула надежда на то, а вдруг как пошутил директор в отношении Лидии Ивановны и досок, и сейчас же распорядится немедленно вызвать ее сменщицу из дома на разговор! С каким наслаждением она побежала бы тогда к той домой и успокаивала бы ее по дороге!
— Марина Ивановна, у нас еще есть песок? — поинтересовался я, и мне стало жалко Марину Ивановну в ее разочаровании...
— Да, там же, под лестницей! — ответила она.
— Присыпьте, пожалуйста, ступеньки песком, погуще, — вежливо попросил я и направился в кинотеатр.
Марина Ивановна уже находилась позади меня, шагах в десяти, как вдруг, спохватившись, выкрикнула мне вслед:
— А Лидия Ивановна вчера не присыпала ступеньки, вот так!
Но я сделал вид, что уже не расслышал ее слов, и поторопился скрыться в кинотеатре.
В малом фойе, возле дверей моего кабинета стояла Зоя Карловна.
— Здравствуйте, Зоя Карловна, — врастяжку поздоровался я, не останавливаясь. Я было направился пройти в большое фойе, дабы заглянуть в кинозал, как там обстоят дела, как библиотекарь тут же выказала свои намерения: оказывается, у дверей кабинета она ожидала меня.
— Сергей Александрович! Cережа! — окликнула она меня. — Подожди, пожалуйста, ты мне нужен, — иногда она позволяла себе называть меня на ты.
— Да, — остановился я, но краем глаза успел приметить, что контролер, сидевший возле огромного фигурного зеркала в большом фойе ко мне лицом, почему-то вскочил с лавки и моментально юркнул в кинозал, словно как от меня...
— Дайте мне ключи от кабинета, — попросила Зоя Карловна. — У меня телефон в библиотеке не работает, а мне срочно позвонить нужно!
— А почему не работает? — поинтересовался я.
— Да черт его знает, — возмутилась она, — вчера еще вечером перестал. Я уже договорилась на заводе с мастером, после обеда обещал посмотреть.
— Хорошо, — сказал я, — держите, — я достал из кармана связку разноцветных ключей от кинотеатра и подал ее Зое Карловне. — Вот, этот, желтенький... — указал я ключ от кабинета.
— А вы где будете, Сергей Александрович?
— А что такое?
— Ключ от кабинета мне надо вернуть.
— Ну, вернете, не беспокойтесь, не на Луне же я!
— Да чтобы вас долго не искать! У меня библиотека открыта, Сережа!
— А что же вы ее бросаете?
— Да там подруга!
— Екатерина Васильевна?! — обрадовался я.
— Она самая!
— Ну, тогда и нечего волноваться! — сказал я.
— Да, вам нечего! Люди собираются. Она книги не оформляет, только присматривает,  —  словно пожаловалась Зоя Карловна.
— Так она там не одна? — спросил я.
— Нет, конечно!
— Жалко, что не одна, — сказал я.
И я почувствовал, как во мне просыпается то ли наглость, то ли раскрепощенность.
— А вам что до этого? — поинтересовалась Зоя Карловна.
— Хотел подняться наверх, что-то чаю так хочется, что и полюбить некого! — изображая серьезный вид, сказал я. — А вы бы позвонили подольше! А? Зоя Карловна? — продолжая наглеть в стиле шутки, предложил я.
Но, честно говоря, меня прямо-таки манило, во что бы то ни стало, испытать то свободное чреволобзание, которое одурманивало меня на троллейбусной остановке. И что самое интересное, я знал, я был уверен, что это неминуемо, очень скоро должно произойти! В последнее время у меня часто исполнялось то, что я задумывал. Потому я и начинал теперь, лихорадочно, с виду полушутя, но стучаться, тарабанить в первую попавшуюся дверь. Где откроют, — там и я!..
— Ну, так как? — переспросил я в улыбке озадаченно молчавшую Зою Карловну. Она смотрела мне под ноги и часто моргала.
— А-ха-ха-ха-ха! — расхохоталась она, наконец понявши в чем дело, но замолчала и засуетилась открывать кабинет...
Так неожиданно прервалась моя шутка, но не прервалось мое желание! Да, именно желание одолевало  мою натуру сейчас. И я это понимал с полной ответственностью перед собою! Проверять себя, — так проверять!.. «Решайся на что-либо: сразу, мгновенно, или не решайся совсем...» — вспомнил я наставление Ивана и ринулся в большое фойе через зал...
И нестерпимая радость и сила обдавала меня с ног до головы! И я, наверное, слишком сильно дернул кинозальскую дверь на себя, ибо контролер, хотя и громила в плечах и по росту, чуть не вывалился из кинозала ко мне под ноги! Видимо, он стоял в кинозале и держался за ручку двери, и, может, не так уж слабо держался!
— Ой, извините! — сказал я контролеру спешно, оглядев его с ног до головы. «Но зачем ты держал дверь?..» — подумал я.
— Ничего страшного! — ответил контролер.
«Если в зале что-то и существовало, чего нельзя мне было видеть, — думал я, продолжая анализировать, — то теперь наверняка уж поздно... Этот следы замел! Он в их компании, это вне сомнения!..»
— Ну, как там, все в порядке? — спросил я.
— Фильм дерьмовый! — ответил контролер.
— Опять с премией пролетим! — послышался ехидный голос позади меня. Я обернулся: это подошел Палыч.
Круг замкнулся. Отступать было некуда. Мои скандалы с Палычем всегда начинались вот так: с его стороны оттачивались копья для решающей схватки, там, в кинобудке, а с моей стороны, здесь, внизу, в кабинете. А потом возникала подобная ситуация для стычки. Я насторожился.
— Плана в этом месяце опять не будет, Сергей Александрович! — подтвердил свою позицию контролер.
— А я тут при чем? — было ощетинился я.
— Вы же директор... — улыбчиво, умиленно произнес Палыч, чуть ли не в реверансе!
— Ну, так и что же?.. А вы киномеханик! — съязвил я как можно отрешеннее.
— Это ваше дело: фильмы заказывать, Сергей Александрович! — раздраженно выкрикнул он, глянув на контролера. Начиналась атака.
— Конечно! — предательски подтвердил контролер.
Но я уже успокоил себя полностью. Мне даже стали они безразличны оба: контролер и киномеханик.
«Какой-то глупый разговор», — сказал я про себя. — «Надо его заканчивать...» Палыч набирал обороты. Это было хорошо видно по его манере входить в раж: кулаки в карманах брюк, и от этого карманы оттопырены, немного покачивается всем туловищем, плечи приподняты.
И тут в зале неожиданно послышался разношерстный свист и какие-то крики. В следующее мгновение из зала выскочил и наткнулся на Палыча мальчик, лет десяти, худенький. Он жалко потирал свое плечо, потому что ударился о киномеханика.
— Шпаненок, куда летишь?! — возмутился тот.
— Дядя, звука нет! — сказал мальчик.
Наверное, Палыч чувствовал, как его авторитет безупречного работника падает в моем лице. Он побелел от злобы, прикусил нижнюю губу от досады.
— Сколько раз я тебе говорил, — рухнул его гнев на ошалевшего контролера, — в зале надо быть. Стоишь здесь... мать твою. Рот разинул!
Контролер тут же, вслед за мальчиком, исчез в зале, а Палыч будто десятилетний кинулся к себе в кинобудку  через  фойе, поскользнулся у дверей и едва не растянулся.
— Кирилыч! — заорал он где-то на лестнице своему напарнику.
— Ого! — отозвался тот радостно.
— Звука, звука нет в зале! Мать твою! — и еще что-то орал Палыч, но уже было не разобрать что. Дверь в кинобудку с оглушительным треском захлопнулась! Словно затрещину отвесила!
Мне доставил удовольствие такой ход событий. Это сработал во мне Человек-Ветер. Я торжествовал!..
На втором этаже занималось несколько групп ритмической гимнастики. Этим самым удавалось как-то, худо-бедно, подрабатывать наличные деньги для различных нужд нашего скромного увеселительного заведения. Открывалась возможность приобретать необходимые культ- и канцтовары, стоящие больше десятирублевых чеков, установленной разовой нормы по смете.
Поскольку в кинотеатре материально-ответственным лицом является директор, мне приходилось три раза в неделю выставлять и убирать комплект радиоаппаратуры. Она хранилась в библиотеке, и мне ее надо было каждый раз перетаскивать в комнату напротив и обратно в библиотеку. Правда, за это я получал доплату в сорок рублей, но зато и косились на меня в кинопрокате, а непосредственное начальство даже пыталось искать пути запретить мне подрабатывать!
Я зашел в библиотеку. На книжных полках, напротив стола, в расшатанных книжных рядах рылись дети: две девочки и мальчик. За столом величественно восседала Екатерина Васильевна.
Мы обменялись приветствиями.
— Как у вас тут с любовью? — спросил я у Екатерины и, напрямик подойдя к ней, нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— О-о!.. Какой вы!.. Сергей Александрович... — обалдело сверкнув лукавыми глазами, произнесла она умиленно.
Но ничего не говоря больше и не делая красивой сцены с продолжением, я отвернулся от Екатерины Васильевны и пошел прочь по своим делам. Ощущая пристально-изумленный взгляд ее у себя на спине, я быстренько, за два прихода, перетащил аппаратуру куда полагается.
Я закрыл комнату на ключ. Я потом буду еще подробно вспоминать об этом. У Тани, девушки-выпускницы хореографического отделения культпросветучилища, имелся свой ключ от этой комнаты.
Дверь в мой кабинет была немного приоткрыта. Я хотел уже войти к себе, как услышал:
— А-а- ха-ха-ха-ха! Вы шутник! — послышался хохотливый голос Зои Карловны. Она все еще разговаривала по телефону.
Я остановил свою руку, и она неподвижно зависла в воздухе, едва не коснувшись двери. Так я и оставался стоять на месте и вслушиваться:
— Нет, нет!.. Я же сказала  —  нет!.. Вы меня не так поняли!.. Я сегодня занята!.. Что?.. Хо-хо!.. А?.. Да!.. Да!.. Еще будет!.. Я говорю  —  еще будет! Да, Да!.. Безусловно!.. Конечно!.. Как и договорились!.. Адью, Остап Моисеевич!.. — В кабинете послышались шаги. «Значит, разговор закончился». — подумал я и резко открыл дверь: деловито прошел к вешалке и стал озабоченно раздеваться. Мне казалось, что у меня на лбу было написано, что я подслушивал. И поэтому я отвернулся от Зои Карловны, испытывая неловкость. Человек-Ветер улетучился, чувства и навязчивые образы повисли надо мною и засасывали мою сущность в себя. Возникло состояние дискомфорта.
— Спасибо, Сергей Александрович, — поблагодарила библиотекарь.
— Да, да... Не за что... Зоя Карловна... — отрывисто отвечал я, потому что уже нервно выдергивал в этот момент из рукавов кожаной куртки на меху свои руки.
— Давайте помогу! — обратилась Зоя Карловна.
— Нет... Спасибо... Я сам... — отчеканил я, краснея от усердия. Зоя Карловна направилась к двери. Наконец-то мне удалось стащить с себя куртку. Я повесил ее на вешалку рядом со своей спортивной шапочкой.
— Ну, я пошла, — сказал Зоя Карловна, уже в дверях. — Ключи настоле, — добавила она.
— Ага! — ответил я, подкивнув.
Дверь в кабинет захлопнулась. Я остался один. «Остап Моисеевич...» — прозвучало у меня в голове... Из разговора по телефону я, конечно же, ничего не понял, но... «Остап Моисеевич» снова прозвучало у меня в голове... «Это он... Вчерашний... К Богу! — мелькнуло у меня в голове. — Прочь, прочь лукавые!»
Я быстро достал из сейфа крохотную библию в нежно-мягком зеленом переплете из полиэтилена, сел за рабочий стол и разлистнул этот священный памятник человечества наугад, где придется. Я загадал, что меня ожидает, и начал читать вслух:
«И пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим, и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим — дать вам, и сказал Я: «Не нарушу завета Моего с Вами во век.
И Вы не вступайте в союз с жителями земли сей; жертвенники их разрушьте». Но вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали?
И потому говорю Я: не изгоню их от вас, и будут они вам петлею, и боги их будут для вас сетью.
Когда Ангел Господень сказал слова сии всем сынам Израилевым, то народ поднял громкий вопль и заплакал.
От сего и называют то...»
В дверь неожиданно резко постучали... Я замер... Постучали еще раз, внушительнее.
— Да! — выкрикнул я. — Войдите, — и испуганно притаился за столом, сидя. Дверь уверенно раскрылась нараспашку! В кабинет вошла, вот я совсем не ожидал, Катя! И я успокоился.
Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.
Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.
Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.
— Можно? — спросила она.
— Ты же уже вошла, и видишь, что я не против. Значит, проходи! — сказал я.
— И правда! — воскликнула театрально Катя.
— Ты по делу? — спросил я.
— Нет, — сказала она, — просто поболтать!.. Мне можно раздеться?
— Конечно... Вон, пальто на вешалку повесь.
— Да вижу я, куда вешать...
— А что тогда спрашиваешь?!!
— Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.
— Как видишь, добрый!
— Это еще надо подтвердить! — сказала Катя.
— Если надо, подтвердим! — отпарировал я.
Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.
Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи...
Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидела короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.
Катя расстегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.
Мы смотрели друг на друга.
— Ну, что? — спросила она.
— Ничего! — ответил я, будто вовлекаясь в игру.
— Что у тебя новенького, Сергей Александрович?
— Да вот же, ты пришла! — сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.
— А дальше что? — спросила она.
Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.
— А ты хотела бы что-то еще? — спросил я, не отводя глаз от Кати.
— Ну, ты же сам хочешь, я вижу! — сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.
— Да... Нюх у тебя собачий! — сказал я. — Хочу!
— Так в чем же дело, давай, — предложила Катя.
С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!
Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! «Решайся или не решайся!» — диктовал я себе. — «Раз уж ты впустил птичку, то... ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!»
Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..
Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..
— Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. — металась Катенька. Наконец все закончилось.
Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!
«Господи! — воскликнул я про себя, — я же не запер дверь!» Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.
Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!
Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.
От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.
— Здравствуйте, — наконец-то решился негромко вымолвить я.
— Здравствуйте! — громыхнул тяжелым голосом участковый. — Чем занимаетесь? — поинтересовался он.
— Вот, — указал я кивком на Катю. — Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.
— После десятого на постоянную работу в беседку? — громыхнул милиционер. — А, Катька?
— А вам какое дело! — повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.
— Ты что, здесь физзарядкой занималась? — хохотнул он.
— Танцевала! — ядовито выкрикнула Катя.
— С голой задницей? — прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.
— Да нет! — опомнился я. — Она в самом деле танцевала!
— С чего это вдруг?! — спросил, недоумевая, милиционер.
— А просто так! — выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.
— Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. — крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.
Я молчал. А что я мог сказать!..
«Однако я очень чувствительно на все прореагировал!» — мысленно подчеркнул я свое состояние.
— Сергей Александрович! — властно обратился ко мне уча-стковый. — Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, — он даже не спросил разрешения.
— Да, да, пожалуйста, — не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:
— Тряпкин!.. Заходи сюда!..
В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...
Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:
— Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?
— Клянусь я, Сень, — обратился Тряпкин к милиционеру. — Я не знал. Вот, на палец — отрежь, если не так!
— Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!
— Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, — участковый отмахнулся рукой. — Ну вот, не веришь! — сказал Тряпкин. — Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!
— А что это за запах? — спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.
— Сень, ты че? — недоумевая, спросил Тряпкин.
— Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? — обратился милиционер ко мне.
— А чем, я что-то не чувствую, — удивился я.
— Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? — пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром  сегодня и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... «Ну и нюх же у Дубинина!» — притаившись, подумал я.
— Сень, я чист, как стеклышко... Вчера — да... Сегодня...
— Да нет же, — не отступал участковый. — Пивом же прет вовсю! — и он еще раз принюхался.
Но тут в кабинет постучались.
— Войдите, — поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!
Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: «...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану».
Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка,  —  это  начались  занятия гимнастикой.С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.
Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.
Я стоял, беспокойно покачиваясь на месте, и раздумывал о кинопрокате... Неподалеку от меня сидел у окна какой-то парень, где-то моих лет: откусывал большие куски от сливочного мороженого в вафельном стаканчике. Над его головой красовался красненький компостер.
— Сынок, пробей! — протянула помятый талон этому парню какая-то грязно одетая старуха.
— У меня руки заняты, — отрезал парень и спокойно продолжал есть лакомый кусочек замороженного молока.
Талон выхватил у старухи из рук и нервно пробил наискось, как попало, пассажир, сидящий рядом с жующим парнем.
— Будьте добры! — некая женщина похлопала все того же парня по плечу. — Пробейте, пожалуйста, — и она протянула к его лицу свой талон. Парень глянул на нее и отвернулся, ничего не сказав.
Женщина, недоумевая, снова потянулась и похлопала парня по плечу.
— Молодой человек, — сказала она раздраженно. — Прокомпостируйте талон, пожалуйста!
— Чем? — повернувшись к возмущенной женщине лицом, азартно спросил парень, показывая ей руку с мороженым.
И этот талон, снова, нервно пробил пассажир, сидящий рядом с жующим парнем. Так ситуация повторялась в разных вариантах, а парень все твердил:
— Чем?! — и показывал руку с мороженым.
Обстановка зрела скандальная. И вот на очередной вопрос жующего парня «Чем?!» выкрикнул ответ тоже парень, но чуть помоложе, он стоял у соседнего кресла, выдерживал натиск толпы.
— Рукой! Рукой! — крикнул он.
Жующий парень повернулся на этот протест всем туловищем и оказался сидящим полубоком к нему:
— Да пошел ты! — огрызнулся он. — Понапридумывали!.. Все личность хотят воспитать!.. Вы же стадо!.. Как в тюрьме живете!.. С какой стати я должен, обязан, видите ли, пробивать тебе талон! А?! Да я, может, в упор видеть и слышать никого не хочу!.. Ну и страна! Невозможно быть независимым! Попробуй только поступить по-своему!.. Так тебе и вонючие талоны начнут под нос подсовывать, и по плечу хлопать, врываясь к тебе, словно ты кому-то что-то обязан!.. Да пошли вы все к черту!.. Живите своей жизнью, а я буду жить своею!..
Удивительно, но парня никто не перебивал. Все слушали или делали вид, что не обращают внимания.
— Все, — выкрикивал парень, словно лозунги, — как нарочно придумано!.. Какой-то придурок сообразил компостеры расположить так, чтобы обязательно кто-то являлся общественным контролером!.. Да пошли вы все!..
— Я плачу за проезд и не хочу оказывать никаких услуг! Я еду, и все!.. С какой стати вы мне в душу лезете? А?! В нос тычете, по плечу хлопаете!.. Орете на меня, приказываете! Все сделано, как нарочно, чтобы разозлить человека, привести его в ярость, чтобы не застоялся, не задумался, что он человек!..
— Ну, что?! — будто злил публику парень, — зацепили, поиздевались, а теперь приумолкли, безвинно, да?! Дьяволы! Будьте вы прокляты!..
Подоспела моя остановка, я выскочил из троллейбуса.
«И все-таки в чем-то этот парень был прав..» — подумал я, стоя на перекрестке и ожидая зеленого сигнала светофора.
... В здании кинопроката находился и Совет по кино, и Союз кинематографистов, и студия кинохроники.
Я шел по его длинному, длинному коридору. По пути перехлопывались, перестукивались двери со всевозможными табличками. Это звучал своеобразный язык стуков и хлопков, двери жили и, наверное, уставали за день не меньше людей... Мне казалось, что двери помоложе вертелись на своих никелированных петлях туда-сюда легко и свободно, бесшумно витая в воздухе, а двери постарше скрипели, точно от боли в суставах своих!.. Я проходил и такие двери, которые, было похоже, открывались и закрывались, будто на цыпочках. Это были двери больших и маленьких начальников... Словом, здесь повсюду суетились люди: неожиданно сходились в кучку и так же неожиданно рассыпались на все четыре стороны, исчезали и появлялись, будто призраки, или мне просто это все так представлялось: расплывчато и нереально.
Когда я вошел в бухгалтерию, там уже сидел мой перепуганный  бухгалтер  и  о  чем-то  спорил  с главным, кротко высказывая свою правоту.
Оказалось, что наш финансовый бог кинотеатра успел прикатить сюда вперед меня на такси!
Здесь меня и его песочили часа три, не меньше... Мы уже сидели в изнеможении. На столе главного выросли целые стопы толстых папок с бумагами и бумажками, в которых рябило от цифр и всевозможных символических описаний, столько было перерыто документов, дабы определить подтверждение задолженности... Но... Все оказалось тщетным, словно таинственная задолженность нашего кинотеатра выросла ниоткуда, а письмо отпечатано и прислано в наш адрес по прихоти чьей-то злой руки и души, но поскольку злополучное письмо это было подписано рукой самого главного, то он продолжал упорные, сонливые поиски и в конце концов нам повезло! Определилось обратное — кинопрокат за прошлый год задолжал нашему кинотеатру семь рублей двадцать копеек!
На эту сумму денег мне выдали на складе кинопроката пачку агитафиш некогда шедших кинофильмов, и я уже собирался с рулоном этих афиш под мышкой выйти из здания кинопроката, как со второго этажа меня окликнула девушка из опостылевшей бухгалтерии:
— Сергей Александрович!.. Не уходите!.. — она показалась мне взволнованной. — Вас к телефону. — Мой бухгалтер, успокоившись, уже уехал домой продолжать жить свой выходной день, а я снова, лениво на этот раз, поплелся на второй этаж.
Мне подали трубку.
— Алло! — сказал я в полном безразличии.
— Алло! Сергей Александрович?! — послышался рыдающий голос Тани, той самой выпускницы культпросветучилища, что вела у меня в кинотеатре группы ритмической гимнастики.
Я был озадачен и даже немного встревожен.
— Кто вас обидел? Что случилось? Почему вы плачете?.. Да не ревите же вы, — потребовал я.
— Сергей Александрович!.. — приостановив рыдания, всхлипывая, сообщила Таня. — У меня магнитофон украли!
— Как?
— Да, вот так — украли!
— Когда?
— Сейчас только!
— Может, кто пошутил?
— Нет... — всхлипывала тяжело Таня. — Я все обегала! — снова разрыдалась она.
— Тьфу ты! Подождите реветь! Успокойтесь. Ну, я прошу вас. Умница. Все. Танечка, как это произошло?
— Я вниз перекусить пошла, минут десять меня не было...
— А комнату, конечно же, не заперли? — возмутился я.
— Забыла, Сергей Александрович! — опять зарыдала Таня.
— Татьяна, перестаньте!.. Вы милицию вызвали?
— Да. Они уже приезжали, все обследовали...
— И что?
— Нам с вами нужно сегодня к ним в отделение подъехать, — снова ревела Таня.
— Ладно... Выезжайте сейчас же, и я тоже еду! — приказал я. — Вы слышите меня или нет. Да прекратите же реветь!
— Слышу, Сергей Александрович.
— Слушайте внимательно: через полчаса я жду вас в отделении. Все, — строго сказал я и положил трубку. И я направился в милицию.
Ровно через полчаса у входа в районное отделение милиции я ожидал Татьяну. Минут через десять-пятнадцать подъехала и она, заплаканная, ее сильно беспокоило, что придется за свою халатность выплачивать кинотеатру стоимость исчезнувшего магнитофона.
Мне с большим трудом удалось тогда достать этот злополучный магнитофон для нужд кинотеатра, рекламу тоже делали с его помощью, и вот теперь он пропал! Канул!
— Вряд ли мы его найдем! — сообщил следователь мне и Татьяне после нескольких часов изнурительного допроса, кто и как поставил аппаратуру, кто и как запер проклятую дверь, кто и где, почему находился во время кражи, и прочее, и прочее...
— А сейчас, — сказал следователь, откладывая дело по нашему магнитофону в сторону, — пройдите, пожалуйста, в комнату напротив и оставьте свои отпечатки пальцев для следствия.
Тут я совсем сник. Татьяна опять разревелась и мне пришлось договориться со следователем, что главная виновница пропажи откатает свои отпечатки через пару дней, как успокоится.
Гадостно, неприятно и мерзко откатывать свои отпечатки пальцев! Меня посадили за стол, какой-то парень в штатском каждый мой палец усердно пачкал в чем-то черном и прикладывал к листу бумаги, разлинованному на ячейки. У меня взяли даже отпечатки ладоней. Потом этот в штатском куда-то ушел ненадолго, вернулся, извинился и снова стал откатывать мои отпечатки на другом листе.
— Начальнику не понравилось, — объяснил он. — Ладони получились не четкими. И опять я морщился и меня даже подташнивало.
Когда все закончилось, мне дали небольшую картонную коробку с порошком для мытья рук и полотенце.
За этот день я так переутомился, что когда уже вечером возвращался домой, все время оглядывался назад. Мне чудилось, что за мною следят, незримо идут по следам. И хотя я был полностью уверен в себе, в голову все же лез какой-то бред! «А вдруг как участковый дознался у Кати обо всем! А магнитофон — предлог... Отпечатки взяли специально!.. Если так, то я — пропал... Господи! Только бы все обошлось...»
У моего подъезда на крупной деревянной лавке сидели две бабки. Они были в валенках, затертых шубах из черного каракуля, в пуховых платках! Вокруг все обледенело, снег порошит, а эти сидят! Я их ненавидел!..
Одна из них, толстая, низкорослая, любительница ходить в гости из квартиры в квартиру по всему нашему дому, выспрашивать, осведомлять, словом, переносчик заразы! Другая занималась тем же самым, но выглядела иначе: худая, высокая, детвора так ее и дразнила — «Щепка».
В последнее время я стал замечать удивительное: как только у меня появлялось плохое настроение или же я испытывал некую духовную неуютность, физическое недомогание, так эти две бабки обязательно попадаются мне на глаза! Они будто чувствуют мое отвратительное состояние, будто нагоняют его на меня исподволь из своих квартир, а потом выходят посмотреть: как я там себя чувствую! От одного только вида этих особ у меня возникала раздражительность, агрессивное сопротивление и неприятие! Это происходило еще и оттого, что очень часто я проходил мимо них и здоровался, а они промолчат, сделают вид, что не услышали или же заговорились.
Я перестал с ними здороваться! Всегда молча проходил мимо. Но они окликали меня ехидно, словно посмеиваясь, будто мимо прошел ненормальный! Еще бы! По их понятию, если парню за тридцать и он не женат, значит, тут что-то неладное! В их тоне звучала убежденная, якобы здравомыслящая снисходительность к убогому! А может, это мне просто казалось? Все может быть. Только в одном я уверен: человек неминуемо чувствует недоброжелательность...
Эти две бабки являлись для меня словно лакмусовой бумагой моего состояния, энергетической силы и независимости. Наверное, у каждого человека есть подобные бабки или другие люди, предметы, но не каждый человек обращает на это внимание. А может, я жертва отзывчивого воображения.
Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.
Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!
Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.
— Здравствуйте, Сереженька, — снова ехидность послышалась мне вслед. — Что же ты проходишь и не здороваешься?!
... Я поднимался по лестничной клетке, грустный, опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.
Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.
— Сережа, — услышал я голос Вики.
— Да... — среагировал я и пошел на открытую дверь. Я боялся выглядеть резким — Вика обняла меня приветливо, но настороженно.
— Сережа, — прошептала она, — сегодня тобою интересовалась милиция.
— Как? И здесь тоже? — с печальной покорностью спросил я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.
— Ты что, выпил? — робко поинтересовалась Вика.
— Любимая, — сказал.
— Сереженька, — снова обняла меня Вика, — что же ты натворил?!
— Я?! Я пойду, девочка... — опустошенно сказал я.
И я пошел к себе наверх...
Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в прихожую. Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
— У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все квартиры в нашем подъезде. Что это значит, Сережа?
— Не знаю, — ответил я.
— Ты что-то натворил? — испуганно произнесла мама.
— Я? Нет... Вроде, нет...
— Что значит, вроде? — заволновалась мама еще больше.
— А что ему, следователю, было нужно? — словно приходя в себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость моего положения!
— Я так толком и не поняла, — отвечала мне мама, — но вопросы этот следователь задавал удивительные!
— Какие? — абсолютно опомнившись, спросил я.
— Самые различные... — Мама немного подумала. — Даже невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о твоем отце... Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
— А что еще он спрашивал?
— Еще многое... Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все записывал мои показания. Да вот, — мама протянула мне какую-то бумажку. — Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь явиться к нему в отделение... Сынок! — негромко выкрикнула мама, кинулась и обняла меня. — Ну, что ты натворил? Родной!
— Мамочка, — заговорил я, обнимая ее за плечи. — Я даю тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был сегодня трудный день...
И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком, недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
Нет, есть я не стал.  Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
— Да что это я! — насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.
Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней — промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота... Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала...
Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.