О правде и наказании. Записки сумасшедшего
Короче. Схлопотал я, наконец, от племянницы своей. Сковородку недавно купил. Удачно купил, не говори. Алюминиевую. Купил бы чугунную, сидел бы ты сейчас не в теплой кухне, а под косым, холодным дождем, не на электрическую плиту «Лысьва» глядел бы - на цементную.
За что тяпнула, спрашиваешь? За правду. За что на Руси испокон веков бьют? За нее родимую. Причем, что характерно, я ничего не утверждал. Я только вопросы наводящие задавал. Может, только чуть эмоционально. По порядку? Давай по порядку.
Пришла племянница третьего дня уже под вечер. Пока я на кухне хлопотал, чаек заваривал, она в комнате к телевизору подсела. Давай кнопки на пульте переключать: известно, дело молодое, беспокойное. Слышу, добралась до двадцать седьмого канала. Церковный канал «Союз». Ладно, смотри на здоровье.
Поют там, служба идет где-то. Племянница возбудилась, аж дрожит.. Хорошо то есть ей. Я чаек заварил, печенья высыпал в тарелку, сыра порезал. Иди, говорю, телезрительница, чайку пошвыркаем. Пришла она и нет, чтоб молча похлебать, давай рассказывать о проблемах телеканала этого. Денег не хватает каналу. В бегущей строке пишут, сколько собрать удалось, сколько еще не хватает. Переживает племянница, чаем давится.
Я молчал-молчал, да возьми и спроси: не раздражает ли ее правоверное сознание эта самая бегущая строка с деньгами на фоне литургии? Ежели бы, например, на последней вечере Спаситель бы беседовал с учениками, а какая-нибудь профурсетка перековавшаяся типа Магдалины, апостолов отвлекала, записи бы показывала – сколько денег удалось собрать за день или там лепешек, или еще чего, как бы Он среагировал?
Замолчала она враз. А я опасность не почуял, дальше спрашиваю: не раздражает ли количество золота в храмах? Вроде учил-то Он не тому. И на хрена вообще храмы? Сними крестик с шеи, повесь на ветку и молись. Хоть вслух, хоть молча. А еще лучше – дома. Втайне. А то где храм, там – бухгалтерия, касса, магазин, сторож. Была у Спасителя бухгалтерия, или он так обходился?
В последнюю секунду глаза успел на нее поднять. Лучше бы не поднимал. Только и запомнил подлетающую сковородку. Потом провал, конечно.
Она добрая у меня, племянница моя, хоть и дура беспросветная. Сама скорую вызвала, потом у постели сидела, плакала. Не о том, правда, что чуть сковородку не испортила, а о том, что я – погибшая овца. Я ей заплетающимся языком: Маруська, я – не овца. Если уж на то пошло, так – баран, хоть и старый. Не слушает.
А если один человек другого не слушает, то как, скажи на милость, им договориться меж собой?
В общем, пострадал я за правду, понес наказание. А правда эта никому и не нужна. Как ее услышат, если более очевидных и простых вещей не слышат, овцы от барана не отличают? То-то и оно.
Свидетельство о публикации №216102201592
Владислав Королев 10.07.2019 18:29 Заявить о нарушении