Курт-Виктор Сельге. Меланхтон и его время

МЕЛАНХТОН И ЕГО ВРЕМЯ
Курт-Виктор Сельге (1997)

Филипп Шварцерд, чье имя прочно связано с его великим дядей Иоганном Рейхлином, который, когда ему было 12 лет, в знак признания его успехов в латинской поэзии переделал его немецкую фамилию в греческую,  родился 16 февраля 1497 года в пограничном городе между Баденом и Пфальцем - Бреттене. Умер он в Виттенберге 19 апреля 1560 года и был похоронен в церкви замка рядом с Лютером. В его 400-летний юбилей весь Университет Фридриха-Вильгельма в Бонне прервал свои лекции,  и Адольф Гарнак произнес речь, начавшую вторую половину его карьеры с организацией большой науки далеко за пределами богословия и истории. Празднование 500-летия сегодня предусмотрено только богословским факультетом,  но это предполагает, по крайней мере, символический мост к Свободному университету и миру гуманитарных наук в целом. Здесь я дам лишь общий очерк темы, чтобы развить ее позже.
Меланхтон был оценен в свое время, но после этого его влияние обычно не считалось привлекательным. Признание его заслуг и, наоборот, обесценивание их смешивались в самом понимании оценок. Картина, однако, никогда не создавалась без учета границ. Меланхтон стал важной фигурой, но, будучи хрупким и замкнутым человеком, он никак не мог исполнить задач второго гения Реформы. Во многом он отвечает за систематизацию схоластики ортодоксального лютеранства, но его свободу от Лютера, и переход к нашему времени, если говорить по существу, мы в корне не понимаем. Этот тон был услышан сначала в пиетизме и развернут в XIX веке, а затем подготовил как экуменизм, так и лютеровский ренессанс в ХХ (1). Это произошло при том, что христианский и классический гуманизм к концу XIX в. уже были спорными, изучение классических языков пошло на спад и гуманитарные науки оказались на обочине мощного развития естествознания, прикладных наук и технологий. После Первой мировой в богословие пришло поколение, которое не говорило на древних языках и Иоаннеум уже не наполнялся как прежде. История богословия все больше представала ученым как остаток христианства, которое на протяжении ХХ века постепенно погружалось в маргинальность. Если бы сегодня мы подали идею поставить памятник Меланхтону, возможно, этого пришлось бы ждать полвека. "Маловероятно, что будет ренессанс Меланхтона, как есть лютеровский ренессанс" - писал Рихард Нюрнбергер в 1961 г. во введении к III тому исследований по Меланхтону. "То, что остается - это проблема протестантского гуманизма" (2). Остается ли она на самом деле? Вывод Гарнака в 1897 г. кажется слишком оптимистичным: "Для понимающего знания в наше время столь же мало места, сколь и для богословия, имеющего возможность отбросить прогресс в пользу классики. Но христианский гуманизм Меланхтона обогащается и углубляется и сегодня, как высшая сила нашей жизни, и его меч продолжает сверкать там, где необходимо защищать наследие истории, защищать благородство и чистоту души" (3). Очевидна, однако, в настоящее время, как и начиная с 1933 года, беспомощность этих благородных чувств.

1

Мягкий блеск Меланхтона легко открывается историку, который читает его латинские тексты и рассматривает его в контексте времени. Это был один из величайших периодов эпохи европейской истории, значение которого будет забыто только в том случае, если протестантизм будет отвергнут как ущербная форма христианства. Обновленный католицизм мог, по-видимому, интегрировать и поглотить незаконченный протестантизм, и в таком случае не возникло бы специфической церкви, а все существенно христианское в протестантизме могло бы существовать и дальше в качестве общехристианского наследия там, где оно осталось в протестантской традиции. Протестантизм как таковой с самого начала осознавал шаткость своих оснований. Во время Реформации, и особенно Меланхтона, это было не так плохо, но это не могло остаться так за время свидетельства христианства как протестантизма. Около 1550 г. Меланхтон был назван "учителем Германии" (praeceptor Germaniae) как педагог и основатель школ и университетов; таково и название классической книги о нем, выпущенной профессором Хайдельберга Карлом Хартфельдером в 1889 году (4). Учитель Германии - титул, который относится к формированию мира латинских начальных школ вплоть до южногерманских католических земель, и он объясняет, почему основатель Общества Иисуса, Игнатий Лойола, повелел в 1554 году посланному в Германию Петру Канизию не только предупредить католических князей об угрозе протестантизма, но и основать католические школы - что, собственно, и было началом Контрреформации - но при этом он разрешил учебники Меланхтона по философии и свободным искусствам, даже при том, что автор уже считался еретиком! (5).  Его учебники грамматики, диалектики, риторики, физики и этики были оценены во всей Европе. Игнатий был удовлетворен не именем автора, но с точки зрения содержания этих книг, хотя сформулированные в них знания по физике, психологии и этике были поданы в контексте протестантской доктрины спасения. Те же самые античные философские учения, в том числе доказательства бытия Бога и образа Божия в человеке, а также меры его естественной свободной воли, были введены в последние издания его знаменитой доктрины и руководства для понимания Писания - "Общих мест", заложивших основы лютеранского и даже общепротестантского богословия на полвека вперед.
Добившись к 1550-м гг. европейского признания, Меланхтон после смерти Лютера прослыл тем не менее среди богословов не только противоречивой личностью, но и предателем лютеровского наследия. В ходе борьбы и страданий в годы  после победы императора над протестантами (1547-1552) Меланхтон был столь же готов пойти на компромисс в одних вещах, сколь он отличался принципиальностью в других. Он выделил существенное и несущественное, "адиафору", и таким образом взял на вооружение различие, которое Лютер разработал, еще читая лекции по Павлу в 1520-е гг., когда он пришел к вопросу о применении протестантской реформы. Теперь речь шла о сохранении этой реформы и о том, к чему можно было бы вернуться как к терпимым вещам, одновременно разрывая верность католического населения своим привычкам. Наставник Германии пренебрегал в последнее десятилетие жизни фанатизмом богословов в его собственном лагере; избавиться от него было его надеждой и на пороге вечности, о чем он писал в предсмертном письме-утешении друзьям (6).

2

Но как   Меланхтон достиг этой высоты славы и враждебности, и как могло случиться так, что с одной стороны у него имела место надежда универсальной протестантской реформы, а с другой - страх перед ней и озабоченность перед тем, что в ходе реформирования церкви Евангелие Лютера будет настолько разбавлено, что в итоге ложная, зараженная папским идолопоклонством церковь антихриста воцарится снова?
Очевидный ответ заключается в двух этапах образования и карьеры Меланхтона: гуманистическо-эразмианской учености (1511-18) и лютеранско-паулинистского мировоззрения после обращения в 1518 г., когда, переведясь из Тюбингена в Виттенберг, молодой преподаватель греческого нашел себе место на факультете свободных искусств. Он должен был уйти из Тюбингена, ибо, как писал его покровитель Рейхлин, в классе для малолеток он был под угрозой опуститься на их уровень (7). Рекомендация его саксонским курфюрстам вытолкнула его в изгнание из культуры намного выше домашней вытолкнула его в восточные земли, от неотесанности которых и самого Лютера он часто страдал. Если он хотел чего-то добиться, то должен был идти вперед, потому что "пророк не имеет чести в своем отечестве». Поскольку Рейхлин опасался, что падение только начавшей подниматься Реформы погубит его ученика, он пытался получить его чуть позже на юге Германии, в Ингольштадте, и напрасно, ибо Меланхтон уже принял свое решение, и ни одно из многочисленных последующих приглашений не сделало для него больше, чем вызов в нелюбимый Виттенберг, где он оказался рядом с Лютером в деле окормления молодых церквей и приходов и обучения пастырей для всей Германии, Восточной Европы и скандинавского Севера. Даже от приглашения 1552 года в Англию, дошедшего до него во время нужды, он отказался, в отличие от страсбургского реформатора Бусера - и к своему счастью, ибо через год до него дошли вести о возведенных для протестантских лидеров и епископов кострах. Бусер имел счастье умереть раньше, но только для того, чтобы его эксгумированный труп был публично сожжен!
Меланхтон происходил из южногерманской респектабельной буржуазной среды, и со стороны матери и бабушки его семья была близка к учившемуся во Флоренции великому гебраисту  Иоганну Рейхлину, а соответственно и к  самым образованным кругам аристократии. Имя Филипп было дано ему курфюрстом, на службе которому его отец стоял как оружейник. Хайдельберг, Штутгарт и Тюбинген давно стали ориентирами для молодежи, а честность и серьезная набожность были унаследованы юношей от родителей. Однажды Филипп перевел на латынь назидательный стишок, услышанный от матери: "Кто хочет есть больше, чем добудет плугом, будет опускаться все ниже и может кончить свои дни на виселице", или, как вариант: "будет просить милостыню, иначе кража приведет его на виселицу" (8)!
Искусность мальчика в латыни стала известна Рейхлину, который побудил его заняться греческим - в чем Филипп также преуспел, а через несколько лет он выучил еще и иврит, да так, что позже смог преподавать его в Виттенберге, заместив вакансию. К 14 годам он бакалавр в Хайдельберге, в 16 - магистр искусств в Тюбингене, и вскоре труд по переизданию классики создал   блестящему молодому гуманисту такую репутацию, что Эразм произнес ему публичную похвалу. В Тюбингене он приобрел старших учеников и друзей, которые, как и он, несколько лет спустя, в 1518 году встали на сторону Лютера и оказались реформаторами в Южной Германии. Ничто из этого не было удивительно: такова была современная для той поры студенческая элита, заинтересованная в классических и гуманистических изысканиях, и сам Эразм был убежден, что она заткнет за пояс схоластов. Конечно, еще до направления, принятого Лютером в Виттенберге, она заметила враждебность кельнских доминиканцев к Рейхлину, вызванному для объяснений в Рим. Причиной было предупреждение Рейхлина против сожжения еврейских каббалистических, предположительно антихристианских книг. Необразованные обскуранты, писавшие на варварской кухонной латыни с обилием ошибок, активно противостояли всем корифеям нового классического образования, а не только Рейхлину, который в 1518 г. получил защиту со стороны Лютера. Рейхлин, Лютер, Эразм - все они одновременно оказались под ударом. "То, что Эразм говорит тихо, Лютер говорит громко" - писал тогда эльзасец Бусер секретарю Эразма, обсуждая Хайдельбергский диспут (9). С самого начала возврат к древним библейским и святоотеческим источникам христианства стал явной тенденцией Реформы. Эразм говорил о простой «философии Христа», которой мог бы постепенно учиться каждый крещеный человек, даже крестьянин или ремесленник, и через такое влияние добродетель и церковная реформа будут прогрессировать. Можно представить себе энтузиазм студентов, получивших в свое распоряжение новый круг латинских и греческих древних авторов; перед ними было будущее, и так возникала дружба на всю жизнь.
Именно в такой среде прокладывал себе путь и Лютер, начинавший как студент-юрист, которому высокий интеллект обеспечил респектабельность. Гуманистическое направление образования коснулось и его, но лишь вскользь, он пошел прямо к школе богословия, на которой вырос, однако гуманистическая тенденция в нем позволила ему в 1518 г. предоставить место Меланхтону, и этот симбиоз быстро сделал Виттенберг центром духовной жизни всей Германии.  Позже Лютер сказал, что если у него есть евангельский разум, то "Меланхтон говорить правильные слова по делу, Эразм - просто красивые слова не по делу, а Карлштадт не произнес ни слова нормально и по делу"; последнее он говорил, впрочем, и о Цвингли, так что не вполне ясно, кто имелся в виду  (10). Лютер никогда не обвинял Меланхтона в  отклонении от Евангелия, даже  в вопросах евхаристии и  свободной воли, а его ясным языком и толкованием христианского учения он всегда восхищался. Только крайние лютеране и недавние истории догмы превратили Меланхтона в исказителя идеи Лютера, не без оснований, но все же несмотря на собственное суждение Лютера. Это слишком спорное толкование, но все же оно дает  возможность распознать границы идей.
Можно обратить внимание на отличие этих людей в характере, социальном и культурном отношениях, но также на отвращение обоих представителей интеллектуально дисциплинированного и буржуазно-респектабельного слоя к варварской неотесанности и распущенности в массах, не обученных языкам и дисциплине. Лютер жаловался в 1525 году на то, что мистически настроенные сельские прихожане Карлштадта в Тюрингии, положившись на наставление Духом, презрели буржуазную дисциплину и мораль (11). В своем ответе на крестьянские восстания и деятельность Томаса Мюнцера Лютер и Меланхтон были в полном согласии. Мюнцер был прав, когда он обвинил Виттенберг в работе только с ученой и городской средой. Конечно, реформаторам было нелегко найти верных сторонников из простых людей. Достаточно лишь коснуться вопроса о духовной дисциплине, чтобы убедиться, что церковная реформа должна была коснуться и наставничества. Эразмианский лозунг о простом Евангелии для всех, которое фактически было ни для кого, Лютер и Меланхтон уже в опыте 1520-х гг. нашли неприменимым вне определенного социального типа - образованного городского бюргера или чиновника, связанного с королевской или муниципальной властью. Меланхтон был верен себе, когда он в 1520 г. женился на дочери бургомистра Виттенберга, как и Лютер, когда рядом с ним оказалась бывшая монахиня - решительная Катарина фон Бора.    
Поворот в жизни блестящего молодого гуманиста, который представил свою эразмистскую программу реформирования художественного образования, состоялся в августе 1518 года, когда он обратился ко Христу, и на следующий год вполне понял призывы Лютера принять Господа ради мира личной совести. Это совершилось в ходе изучения Послания к Римлянам, этого ключевого текста Реформации, который Меланхтон читал глазами, только сейчас дошедшими до богословской просвещенности Лютера. У того окончательный разрыв со схоластической теорией заслуг и благодати состоялся тремя годами ранее в его вызвавших споры в университете лекциях по тому же Посланию. В 1518 г. он вновь обратился к нему за определением праведности через веру для личного прощения и уверенности, в которой ум кающегося  находит покой. "Что сделало меня христианином,  - указывал Лютер в октябре 1518 г. в ответ на требование папского  легата в Аугсбурге об отречении  - так это страх и трепет без абсолютной уверенности во Христе, Который спасет меня, и в средствах Его благодати" (12). Подозрение, что Рим захвачен антихристом, который запрещает Евангелие Христово, уже вспыхнуло в Лютере.
В годы этого знакового для всей европейской истории библейского противостояния  Меланхтон узнал от Павла, что как христианский богослов Лютер был прав. Христос не только учитель добродетели и пример эразмианской "философии Христа", Он  возвещает прощение и мир совести для каждого, кто верит в это Евангелие как реальное для него лично, и  это помогает лучше, чем наставление и пример для улучшения жизни. В 1519 г. Меланхтон перешел к более радикальной критике, когда он обнаружил, что Лютер был прав и в том, в чем соборы могли ошибаться: раньше, чем Лютер, он отошел от средневековой доктрины пресуществления и способности осуществлять его, которой наделяет рукоположение, считая это необоснованным и чуждым Библии философским допущением в Церкви. Впрочем, еще в 22 года, получая степень бакалавра богословия, он заявил, что никакая догма сама по себе не может обязывать. "Грубо, но верно" - отметил Лютер, принимая этот тезис (13).
Критический анализ Меланхтона дал Лютеру импульс продвигаться вперед. Кульминацией этого процесса стало наставление Меланхтона по изучению Писания, предложенное в 1521 г. Лютеру в Вартбурге в виде "Основных понятий богословия", которые могут рассматриваться как первое систематическое изложение Реформации, нашедшее полное одобрение Лютера (14). Меланхтон сблизился с Лютером настолько, что даже принял высказанное им в конце 1520 г. радикальное философское суждение, что "все в мире совершается по необходимости" (15). Это была фраза, ставшая для Эразма поводом начать противостояние Лютеру и впоследствии развить широкую теорию свободы воли как образа Божия в человеке - что Меланхтон разделял только применительно к гражданской жизни. Это также не противоречило Лютеру, который  всегда признавал буржуазную свободу Божьим установлением в науке, искусстве и общественной жизни, в то же время ничем не противоречащим богословски решительному утверждению, что человек оправдывается пред Богом только верой (16) и что здесь, по отношению к Богу, ничто не образует человеческой свободы и достоинства. В пылу полемики Лютер говорит, что если вы поднимаете глаза от явной свободы в естественной жизни к Богу, всякая свобода оказывается под властью Его предвидения и предопределения.  Меланхтон последовал за ним в 1521 году до крайности; позже он аккуратно выделяет ограниченную свободу, которую человек имеет от Бога - чему следует также уделить должное внимание в философии жизни обоих реформаторов. Человек должен знать, что он может и чего не может, и что он не в состоянии прийти к Богу, и для этого ему дано Откровение. В то же время все люди нуждаются друг в друге, и потому в Церкви, обладающей истинной верой, не место культурному варварству и неприятию образования, чем иногда грешила евангелическая церковь.
Я указал уже на  другой большой вопрос богословского и философского развития Меланхтона, что руководил его мыслью с 1524 г. и, видимо, получил свои первые импульсы уже в конце первого издания "Основных вопросов". В то время, как Меланхтон встретился в Виттенберге с восторженным духом пророчески настроенных, но малообразованных верующих, это привело его к серьезным затруднениям с признанием крещения детей. Позже последовала Крестьянская война и "Царство" в Мюнстере, когда опыт   реорганизации церквей довел анабаптизм до крайностей. За этим последовала трудоемкая, растянувшаяся в общей сложности на десятилетия работа по реорганизации по всей стране церквей и школ, которые должны были быть верными Слову Божию и жизнеспособными в социальном, политическом и культурном отношении. Все это не происходило в абстрактном социальном пространстве; истинная вера в сердцах немногих христиан не могла существовать вне общества в целом, она должна была проявить себя среди образованных крещеных людей и дать им шанс приобщиться к подлинно христианскому учению. Из университета и школы начинается общий закон Бога для всех людей, и образование формирует среду, позволяющую беспрепятственно проповедовать Евангелие чистой праведности веры. Это, конечно, не может возникнуть в результате просто взращивания Богоданных природных сил. Диалектика и риторика, физика, этика и политика должны преподаваться в колледжах, и лучший пример этому Меланхтону предоставил изданный им Аристотель,  богословское злоупотребление которым так осуждал Лютер.  При этом он принимал во внимание то, чего нельзя было найти у Аристотеля: астрономию и науки, которые недавно появились с развитием флорентийского Возрождения. Все люди могут постигать Бога через математический порядок творения, через органическую форму природы, через ход звезд, через подъем и падение государств в истории, и единственным, что постижимо только через работу Бога в сердце и потому доступно и необразованным, является слово и порядок Евангелия.  Вера признает Божий порядок в природе и истории с большей ясностью, чем разум, и также она указывает, где и что разум может искать. Прежде всего, Бог является свободным Господином Своих дел, которые указывают на Него и побуждают славить Его. Вся природа увещевает к благочестию и предупреждает о Божьем наказании. Звезды и кометы, монстры, ночные кошмары и открытие минеральных источников в Пирмонте увещевают благочестивых в том,  что является принципиально важным в вере, но больше всего все это говорит о том, как ужасен ход событий в странах, от веры отпавших. Все, что служит доказательством веры и верности в человеческой культуре, содействует Слову и праведности. На поиск этих малых островков гражданской праведности в культуре в очень опасное время была направлена надежда Меланхтона. Соотечественников он считал в большинстве своем неотесанными и жестокими людьми, и эта мысль возвращается к Меланхтону от молодых лет до старости снова и снова. Поэтому он считал необходимыми одинаково и проповедь покаяния, закона и Евангелия, и образование. Евангелие нужно для утешения верных;  закон для тех, кто неправильно понимает Евангелие как оправдание своей лени, а такова основная масса крещеных;  природное же образование нужно систематически для всех и особенно для правильного понимания христианской свободы. Отчасти это напоминает раннего Лютера, который говорил, что ввиду людской грубости Евангелие должно поддерживаться законом для поддержания порядка (17). Меланхтон был Наставником, который разрабатывал закон и учение и для простых христиан, и для будущих пастырей.

3

Учебники свободных искусств, написанные Меланхтоном, и его систематическое изложение учения Писания использовались после его смерти в течение более полувека. В XVII в. его аристотелевская физика и астрономия после открытий экспериментальной науки и новой математики в основном утратили значение; его взгляд на доказательства Бога из порядка природы продержался на век дольше, но в эпоху Просвещения потерял смысл и он (НЕ ФАКТ. - Пер.). В конце концов, ни звездное небо, ни нравственный закон не были для Канта подтверждением существования морального Бога, Который судит по справедливости. Границей возможностей Меланхтона в науке были  древние тексты, интерпретируемые в стиле средневековья и гуманизма. Гораздо большее значение сохранил его взгляд на образование и на использование истории для примеров современникам. Меланхтон пользовался, впрочем, только Библией и авторами, которые стали критически изучаться лишь в следующем веке. Это обстоятельство стоит между нами и его толкованием Писания. Это также верно для наших отношений с Лютером - достаточно вспомнить восприятие им библейского учения о конце времен и понятий о дьяволе и антихристе. Разница между Лютером и Меланхтоном наиболее заметна в терминологии и акцентах; их язык также во многом противоположен. Меланхтон меньше Лютера держится традиции, но он видит врага там, где Лютер - только человеческие дела, преодолимые верой. В речах искусителя Лютер видит прорехи.  Дьявол - это тот, кто хочет уничтожить Евангелие в его простоте. Люди это сделать в любом случае не в состоянии (18).
Остается вопрос, поднятый Борнкаммом: видел ли Лютер в Меланхтоне слишком склонного к гуманизму философа - при том, что именно богословским элементам его мышления было суждено будущее, дошедшее до наших дней? Мы не видим за ним подобного (19), ибо  Меланхтон был для него просто удачно подобравшимся учителем Евангелия для истинно верующих и просто крещеных людей. Божий призыв достигает всех, хотя избраны и не все. Пока вы можете учиться, вы должны делать это изо всех сил. Задача не легкая и рассчитанная на всю жизнь.  Университеты живут сегодня в трудных условиях, и от того, что в них нет таких преподавателей, как Меланхтон, им не легче.

1 Heinrich Bornkamm, Philipp Melanchthon, in: Ders., Das Jahrhundert der Reformation, G;ttingen  1966, S. 55-68; ders.: Humanismus und Reformation im Menschenbild Melanchthons, ebd. S. 69-88. В конечном итоге это критическое суждение о последствиях интеллектуальной истории, обозначающее границы нашего понимания Лютера, соединяется Борнкаммом с самой глубокой признательностью Меланхтону как человеку и мыслителю своего времени. Борнкамм начал изучать реформаторов в Берлине в 1921 г. с Карлом Холлом, великим церковным историком, последовавшим за Гарнаком в 1906-26 гг.  Сам Холл, в свою очередь, разрабатывал подход Альбрехта Ричля, который вдохновил либеральный взгляд Гарнака на догму.   
2  Рихард Нюрнбергер в предисловии к своему изданию гуманистических сочинений: Melanchthons Werke in Auswahl (Hg. R. Stupperich), Bd. 3, G;tersloh 1961, S. 9.
3 Adolf Harnack, Philipp Melanchthon...Rede in der Aula der K;nigli- chen Friedrich-Wilhelms-Universit;t in Berlin am 16. Februar 1897. In: Ders., Reden und Aufs;tze I, Giessen 1904, S. 171-191.
4 Karl Hartfelder, Melanchthon als Praeceptor Germaniae (Monumenta Germaniae Paedagogica 7), Berlin 1889.
5 13.8.1554. Monumenta Ignatiana Rom 1903-1948ff., Epp. VII, Nr. 4709. Ignatius von Loyola, Deutsche Werkausgabe I (Briefe und Unterwei- sungen, ;bersetzt von Peter Knauer), W;rzburg 1993, S. 615.
6 Цит. ниже R. Hansen, Anm. 1.
7 "Repuerasco inter pueros", 12.7.1518, Melanchthons Briefwechsel, Re- gesten I, Stuttgart 1977 Nr. 19 (Hg. Heinz Scheible); Werke in Auswahl 7,1 (Hg. Hans Volz), Nr. 3, S. 33.
8 CR 10 (Halle 1842), Sp. 470 (Nr. 1). "Is mendicando victum petat ostia pulsans,/ aut feret huic tristem crux laqueusque necem." "Ereren" в немецком словаре Гримм имеет тот же смысл: exa rare, erackern.
9 1.5.1518 an Beatus Rhenanus. Martin Buceri Opera, ser. 3, Corre- spondance I, Hg. Jean Rott, Leiden 1979, S.61, Z. 55: "Quae ille (Eras- mus) duntaxat insinuat, hic aperte docet et libere".
10 Luther, WA TR 3, Nr. 3619 (1.8.1537): "Res et verba Philippus, verba- sine re Erasmus, res sine verbis Lutherus, nec res nec verba Carolosta-dius". Лютер написал это мелом на своем столе, как и слова "Сие есть Тело Мое" в Марбурге в 1529 г. на споре с Цвингли.   
11 WA 18; 84,27 (Wider die himmlischen Propheten).
12  Карлштадт 14.10.1518: "Я не хочу стать еретиком, противопоставив себя убеждениям, через которые я стал христианином"; WA Br 1, Nr. 100. S. 217,60.
13 An Staupitz 3.10.1519, WA Br. 1, Nr. 202, Z. 33. Melanchthons Bac- calaureatsthesen in Werke in Auswahl I (1951), S. 24f.
14 von Harnack (oben Anm. 3) zitiert.
15  Лютер принял это предложение в своем  "Assertio" в связи с осуждением Римом на Констанцском соборе 41 тезиса, выдвинутых Уиклифом. WA 6; 146,7. В 1525 г. сам Лютер истолковал это в отношении осуждения Эразма: он хотел сказать этим, что  и Эразм (в противоречии с его собственным определением свободы для добра и зла)был вынужден признать, что без особой Божией благодати человек не способен ни хотеть, ни делать добра (WA 18,667f. )
16 Disputatio de homine 1536, WA 39 I, 175ff., Thesen 4, 11. 32.
17 Von den guten Werken 1520; WA 6; 213,35.
18 Kurt-Victor Selge, Die eschatologisch-apokalyptische Dimension in der Theologie Luthers, in: Storia e figure dell Apocalisse fra `500 e `600 (Atti del 4o Congresso internazionale di studi gioachimiti...1994, hg. Roberto Rusconi), Rom 1996, S. 127-144.
19  Помимо этого он  счел неприемлемым доверие Меланхтона к астрологии.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn