С песней по жизни

   Самые первые песни, которые я помню, не были колыбельными. Рос я в семье многодетной, и матери было не до песен. Точнее петь она любила, и голос у неё был замечательный, но только колыбельные в её репертуаре отсутствовали – было не до того. А вот романс «Выхожу один я на дорогу», который мама пела, стирая бельё, стряпая на кухне, зашивая наши рваные штаны, я знал наизусть лет с шести. Что же касается колыбельных песен, то они нам были и ни к чему – нагонявшись за день на улице, спать мы ложились, как убитые и без них. Самые же дорогие и памятные песни детства – это песни из детских радиопостановок. «Эй, с дороги, звери, птицы, волки, совы и лисицы, зайка в школу идёт», – пел по радио храбрый заяц, и мы живо представляли, как по лесу идёт бесстрашный заяц, распевая песни, а волки и лисицы уважительно уступают ему дорогу.

   Радио в те времена для народа было, как сейчас телевизор. Больше всех по нему звучали песни Гелены Великановой («Ландыши», «Поезда») и Людмилы Руслановой. Знаменитые «Валенки» исполнялись, чуть ли не каждый день. От отца я слышал, что Русланова сидела в лагере. Что такое лагерь и пересылка я уже знал от жильцов с соседней Кавалерийской улицы, которых все звали «урками». Это была семья, где сидели все – дед, отец, мать и практически все взрослые дети. Периодически к дому подъезжал милицейский «воронок» и кого-то забирал, периодически кто-то выходил после отсидки из тюрьмы, периодически в доме закатывались лихие гулянки. Я учился в параллельном классе с одним из пацанов из этого дома, ходил к нему в гости и часто был свидетелем, как взрослые мужики сначала пили и пели, потом страшно дрались, разрывая майки на груди, потом опять пили и пели. Песни пели «блатные». Через несколько лет, когда мы жили уже в другом конце города, родители купили мне семиструнную гитару. Быстро освоив немудрёные аккорды, я поразил своих сверстников необъятным репертуаром блатных песен – результатом цепкой детской памяти. Детская память хранит многое.

   Особенность того времени – патефонные пластинки: почти в каждом доме был либо патефон, либо радиола – радиоприёмник, совмещённый с патефоном. Повсюду слышались песни в исполнении Владимира Трошина, Леонида Утесова, Марка Бернеса, Клавдии Шульженко. Когда я гостил у маминой сестры тёти Паши, жившей на окраине города, то забирался на чердак, заводил хранящийся там механический патефон и слушал старые пластинки с записями «запрещённых» Вадима Козина и Петра Лещенко. Через много лет, когда я работал в Магадане, мне показали дом, где живёт Козин. На вопрос, а можно ли к нему зайти в гости и взять автограф, мне ответили, что не стоит: старик очень некоммуникабельный, с желчным характером и не любит общаться с посторонними. Слышать это было странно: как-то не вязалось со сложившимся образом сладкоголосого певца.

   Из репертуара же Петра Лещенко самой моей любимой была песня «Журавли»: «Здесь под небом чужим». Из всех пернатых журавлям песен посвящено больше всего. Что-то есть в их полёте от щемящей тоски, которой вряд ли кто может избежать в своей жизни. Недаром последней песней Марка Бернеса были «Журавли» на стихи Расула Гамзатова. Вряд ли стихи разпиаренного советской пропагандой аварца получили бы всенародное признание, если бы талантливый перевод на русский язык автора многих «подстрочников» Наума Гребнева (хотя существует мнение, что и сами стихи Гамзатов украл, и что их написал молодая грузинская поэтесса, погибшая за свободу Грузии в 1921 году). Несомненно, сыграла роль и щемящая музыка замечательного Яна Френкеля. Ну, и конечно же, Марк Бернес. Смертельно больной певец тайком от ухаживающих за ним близких вызвал такси и поехал на студию, где записал свою прощальную песню о караване птиц, в которых по народному поверью вселяются души убитых солдат. В пятидесятые годы караваны диких птиц весной и осенью пролетали прямо над нашим городом. Услышав перекликающиеся голоса птиц и, завидев высоко в небе птичий клин, мы кричали: «Журавли, журавли!» Хотя, скорее всего, это были дикие утки и гуси. За свою жизнь мне пришлось столкнуться с тремя природными явлениями, когда я почувствовал собственную никчёмность: это землетрясение, в которое попал, работая на Сахалине, полное солнечное затмение, наблюдаемое в восьмидесятые годы под Черепановым и отлёт на юг диких гусей и уток на озерах Карелии. Самое яркое впечатление в памяти оставил именно этот отлёт.

   С дикими птицами у меня связано ещё одно событие, которое могло закончиться весьма печально. Как-то на Чукотке мы с приятелем решили поохотиться. Настреляв дичи, мы заблудились в тундре, что было немудрено: во время полярного дня ориентироваться по солнцу, которое никогда не заходило, неопытному человеку было трудно. Мы повыбрасывали всю свою добычу и шагали наугад по мягкому ковру тундры, снедаемые гнусом, который умудрялся, пробравшись через складки портянок, грызть наши ноги, обутые в кирзовые сапоги. Слава Богу, после многочасового блуждания мы всё же вышли на дорогу. С тех пор я ни разу не взял в руки ружья, а песня «По тундре», которую так самозабвенно пел Валентин Гафт в фильме «Небеса обетованные», пожалуй, единственная из моего прошлого, ныне напрочь забытого, репертуара, которую я пою до сих пор.

   Кинофильмы – еще один источник популярных песен. Песни из кинофильмов тут же становились шлягерами. "Ридна мати моя, ты ночей не доспала", – голосили даже не имеющие слуха, посмотрев фильм "Годы молодые". А в начале шестидесятых буквально вся страна запела песню из «Человека-амфибии». «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!» – пели трезвые и пьяные, взрослые и дети. Эта песня буквально ворвалась в размеренный быт советских граждан, объединив всех. Феномен «песни для всех» через несколько лет повторила «Песня про зайцев» из кинофильма «Бриллиантовая рука».

   Песни, которые пели все поголовно, было явлением редким, в основном их слушали. В шестидесятые годы по радио регулярно звучали песни в исполнении Жана Татляна, Муслима Магомаева, Валерия Ободзинского, Майи Кристалинской, Эдуарда Хиля, Тамары Миансаровой и прочих кумиров советского народа. Популярные песни пели и в фойе некоторых кинотеатров.  Если во время просмотра фильма зрители слышали, как через стенку вдруг загремели ударные и заиграли трубы, то это означало, что фильм идёт к концу, и в фойе скопились зрители следующего сеанса.
 
   Были ещё и такие песни, которые официально нигде не исполнялись, но были у всех на слуху. К таковым относились и песни Владимира Высоцкого. И хотя пластинок с его песнями тогда не было, они мгновенно распространялись по всей стране на бобинах катушечных магнитофонов, которые к тому времени перестали быть достоянием спецслужб и начали массово выпускаться для бытового пользования. Летом 80-го я работал в глухомани, где не было ни газет, ни телевидения. Весть о смерти Высоцкого до нас дошла, но мало кто в неё поверил – такие слухи разносились и раньше. Через месяц, вернувшись «на материк», мы узнали, что, к сожалению, это были не слухи. Но в то время страна скорбела о смерти французского певца Джо Дасена, траур же по Высоцкому власти придержащие отложила на двадцать лет.

   Власть сама решала, что народу нужно слушать, а что нет, чётко отслеживая репертуар официоза, где процветал коммунистический интернационализм: прыгал и скакал с гитарой в руках малоизвестный в Америке, но популярный в СССР, американский правозащитник Дин Рид, жеманничал неказистенький чех Карел Готт, почти своей была болгарка Лили Иванова. Из представителей братских республик (нынешнего ближнего зарубежья) огромной популярностью пользовался Полад Бюль-Бюль Оглы. В восьмидесятые годы я калымил в Магадане, туда  на гастроли приезжал Полад, и знакомые девчонки-телефонистки в нарушении должностных инструкций прослушивали его переговоры с московской подругой. Певец жаловался на сырой климат, хвалил щедрых магаданцев и спрашивал совета, куда спрятать кучу заработанных денег. Подруга посоветовала ему зашить деньги в трусы.

   Из песен дальнего зарубежья преобладали кубинские и латиноамериканские шлягеры. «Марина, Марина, Марина», – неслось отовсюду. Но в середине шестидесятых все рекорды популярности побил златоголосый итальянский мальчик Робертино Лоретти. В начале двухтысячных годов по телевидению показали постаревшего и обрюзгшего Робертино в обнимку с молодой казачкой. Следуя новой западной моде, певец приехал в Краснодарский край записываться в казаки – благо атаманы записывают всех желающих, вот и не избежал соблазна повзрослевший Робертино.

   Но, если Робертино Лоретти был популярен повсюду и среди всех возрастных категорий, то с квартетом «Битлз» случился странный феномен. Бешено популярные на Западе исполнители в нашем городе имели почитателей лишь в центральной части города. По крайней мере, в пригородном посёлке, куда мы переехали в шестидесятые, упоминание о «Ливерпульской четвёрке» вызывало полное равнодушие.
 
   Место, куда мы переехали, отличалось от старого тем, что здесь хулиганы и урки жили, чуть ли не через каждый дом, а милицейский воронок на улице был также привычен, как детский велосипед. Причём, почти все урки стремились «держать мазу». Теперь, когда отовсюду несутся блатные песни, лукаво называемые «шансоном», а «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» поют на сцене Кремлевского зала, создается впечатление, что в нашей стране «мазу держит» кто-то из моих бывших соседей по посёлку. Саму же современную песню как-то очень точно охарактеризовал диктор радио, объявивший: «Вы слушали песни отечественных композиторов. А теперь послушайте музыку».

   Трудно спорить с тем, что именно песни точнее всего отражают наше бытие. Послушаешь песню тех или иных времён, и становится ясным, как жила наша страна в то время. А как она живёт сейчас можно сделать выводы, наблюдая жалкие потуги заполонивших телевидение бездарностей и стряхнувших нафталин бывших кумиров и бывших талантов. Всё это, как нельзя точно отражает нынешнее состояние нашего некогда мощного государства. Правда, в последнее время слышится много разговоров о возрождении России, приводятся ободряющие цифры и обнадёживающие тенденции, но вот новых настоящих талантов среди исполнителей песен пока не видно, да и с хорошими песнями не густо. Но я верю, что такие песни ещё зазвучат, и это станет символом возрождения нашей многострадальной Родины.