День 3Д

Он любил такое начало дня. Вчера вечером, по дороге домой, на панели приборов почти одновременно загорелись два значка – топливо и двигатель. Настроение сразу испортилось. Уже было поздно звонить знакомому механику, и оставалось только наудачу ехать рано утром в сервис рядом с торговым центром. Заранее представляя ожидание в живой очереди, когда трудно переключиться даже на работу на компьютере, он автоматически повернул к небольшой топливной станции, расположенной на въезде в городок, увидел маленькую, но очередь, и, не останавливаясь, развернулся по направлению к дому. Заправиться можно будет и утром, у того же торгового центра. Но позвонить патрону и предупредить, что утром он, возможно, опоздает на работу, было самое время. Шла доработка проекта, все нервничали. Так пусть этим вечером настроение будет испорчено не только у него.
Но утро сложилось совершенно по-другому. Вначале порадовал почтовый ящик. Массивный металлический каркас, отделанный медью и окрашенный в цвета какого-то шотландского клана, украшенный подвешенной на позолоченных цепочках табличкой – ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ – оказался пустым. Затем улыбнулась и топливная станция, которая, против обыкновения, также оказалась пустой. Настроение улучшилось, но оно стало совсем прекрасным, когда, подъехав к автосервису ко времени его открытия, он не обнаружил на стоянке ни одной машины. Неужели день 3Д? А когда автомеханик, быстро просканировав ошибки двигателя на своем компьютере, сказал, что все в порядке и погасил значок, можете ехать спокойно, то он уже был уверен, что это 3Д.
Он давно сидел на своем месте, когда патрон вошел в бюро. Этаж был оформлен в стиле полуоткрытого пространства, создающего лабиринты отдельных ячеек, поэтому он не видел патрона, но быстрые шаги, явно слышимые в пустой зале, выдавали обычное раннее появление грозы рынка информационных технологий.
Для патрона он также пока оставался невидимым. Когда несколько лет назад было принято решение о переезде в эту громадную стеклянную башню, он категорически возражал и даже пугал патрона увольнением. Открытое пространство лишало творческий процесс интимности, поэтому он потребовал точно такую же раковину, которую предусмотрел для себя патрон. Учитывая ту важную роль, которую играл в сложном аналитическом командном процессе проектирования главный архитектор корпоративных информационных систем, патрон был вынужден не просто согласиться на вторую раковину, но и утвердить с хозяином башни отдельный противопожарный проект - несгораемые покрытия, металлическую мебель, вытяжку, огнетушитель архитектор купил сам и под аплодисменты и улюлюканье молодых сотрудников торжественно внес в кабинет, – это был действительно настоящий проект, сопоставимый с проектами оборудования серверных помещений, из тех, которые они продавали своим заказчикам. И все только потому, что главный архитектор был заядлым курильщиком. Остальные сотрудники курили на улице.
Конечно, такая жертва со стороны патрона, если затраты на противопожарную безопасность второй раковины можно было назвать жертвой, поскольку они выглядели внушительными только в абсолютном выражении, явно терялась на фоне той добавленной стоимости, которая создавалась в этой раковине. Но, на самом деле, уступка патрона объяснялась и тем, что они вместе работали уже много лет. Патрон испытывал к нему особые чувства, часто приглашал на семейные праздники или просто на ужин в городе. Как-то давно, пару раз они провели вместе и зимние каникулы в горах, где ему, как более опытному лыжнику, отводилась роль наставника, а, точнее, смотрителя младшего поколения патрона. Но младшее поколение подросло, наставник уже стеснял большую семью своими привычками одинокого странника, и совместные поездки в горы прекратились. Он догадывался, что патрон считает его своим другом. Сам не испытывавший таких чувств, архитектор тем не менее отдавал должное чувствам патрона. Тот не был сентиментальным. Наверное, это и определяло успех их бизнеса. Но к своей правой руке патрон относился бережно, на то она и была правая рука.
Их кабинеты разделяла прозрачная стена, которую дизайнеры оформили пластиковыми шторами, синхронно открывающимися с двух сторон. В распоряжении каждого участника этой игры был миниатюрный, наподобие автомобильного, пульт с тремя кнопками – «открыть-закрыть-заблокировать». Поднятие штор с одной стороны означало желание поговорить. Сейчас он не увидел движения штор. Патрон просто его еще не ждал. Но день 3Д уже вступил в свои права, и архитектор сам нажал кнопку «открыть».
Тема 3Д появилась недавно. Как и все, он ненавидел дурацкие хлопоты, сопровождавшие повседневность – переговоры в банке, страховой компании, томительное ожидание в больших и маленьких очередях – поликлинике, химчистке, на кассах в супермаркете, на автозаправках, бестолковость и необязательность электриков, водопроводчиков, работников муниципалитета. Острое ощущение собственной частности требовало избегать и посиделок с соседями, поэтому, чтобы не прослыть бирюком и сохранить подобие добрососедства, он поразил его в самое сердце, избрав в качестве жертвы пастора, милейшего пожилого человека, с которым архитектор пил кофе один раз в неделю, утром после воскресной прогулки, когда пастор приходил в церковь пораньше, чтобы подготовиться к службе. У священника оставалось полчаса свободного времени, и они неторопливо беседовали в кафе напротив. Восемь километров свежего воздуха и сожженных калорий моментально обнулялись пахитоской под кофе и круассаном. Но пастор был интересным собеседником, даже тогда, когда они затрагивали громоздкие темы – политику, нравственный облик общества, и даже религию. Он догадывался, что священник испытывал к нему профессиональный интерес, как интерес к душе, заблудившейся в собственных изысканиях истины. Но, поскольку эти собственные поиски сопровождались достаточно глубокими знаниями истории религии, источников и первоисточников и, как ему самому казалось, истории самого вопроса, то иногда это утреннее свидание оборачивалось жаркими богословскими спорами, умело сводимыми на нет иронией и самоиронией собеседников. Так что и пастору с ним было нескучно. Поэтому тот всячески пресекал периодически возникавшие в городке слухи о причинах его отчужденности, тайных страстях и извращениях. Городок, увлекавшийся разведением черных кошек, был зорким, подчас излишне внимательным к своим обитателям. Однажды машина молодого электрика, их в городке было двое, один, уже пожилой иммигрант, принесший с собой не только акцент, но и заскорузлые, удивительно мастеровитые движения рук, и другой, молодой розовощекий северянин, порождавший у старожилов гораздо больше сомнений, чем его коллега – иммигрант, припаркованная в неурочный час у ворот его дома, вызвала столько вопросов во взглядах на следующее утро в булочной, что на дежурное пожелание доброго дня заставила его ответить весьма пространно - конечно, но сегодня хотелось бы избежать поломки электрики, перегруженной накануне одновременным запуском сауны и стиральной машины так, что пришлось срочно вызывать мастера. Краем глаза он заметил, что очередь никуда не торопилась, куда торопиться в маленьком городке в воскресение утром, а внимательно слушала его рассказ. Но когда через неделю об этом случае сочувствующе упомянул пастор, он не только ответил улыбкой на улыбку, но и пригласил в наступавшую пятницу на ужин к себе одну из сотрудниц компании, девушку-даму эффектной внешности, которую необходимо было продемонстрировать всему городку короткой прогулкой к набережной и обратно, и затянуть ужин настолько, чтобы ее ярко-красный «ровер», освещенный фонарями, отражался во всех лукавых глазах, выглядывавших из-под благопристойных занавесок, до глубокой ночи. Небеса тогда ему здорово подыграли, пошел дождь, он вышел провожать гостью, и глубокий шотландский зонт несколько минут будоражил воображение и молодых завистников, и старых ревнителей, скрывая на самом деле милое шутливое прощание, сопровождаемое советами хозяина, по какой дороге лучше выезжать, чтобы избежать возможной встречи с полицией.
Именно пастор натолкнул его на идею 3Д. Традиционный кофе закрутился вокруг собак. Архитектор рассказывал, как накануне, удивительно быстро решив нудные бытовые проблемы, нашел целый час для собачьей выставки, на которую и не собирался. Священник, прихлебывая кофе, терпеливо слушал рассказ собеседника, не столько об особенностях экстерьера собак, сколько об эмоциях их хозяев. Повествование, в котором участвовали самые разнообразные персонажи – бывший военный, полковник, не ставший генералом, хозяйка салона мод, не ставшая звездой экрана, мясник, не ставший чемпионом по регби, все они угадывались в манерах поведения, воинственные троечники, именно об этом и шел рассказ – было достаточно живым и ироничным, как вдруг оно было прервано очень неожиданным вопросом:
- Скажите, а вам не пришло в голову, что одну суету вы просто заменили другой?
- Суетой?
- Да, суетой. Той самой, ветхозаветной. Вы торопливо собрали камни и тут же начали их разбрасывать. Господь не приемлет суету, но понимает ее неизбежность. Поэтому он и старается помочь нам с ней разобраться.
- Святой отец, - он сделал глубокую затяжку, - конечно, вы предпочли бы, чтобы я, выкроив из времени целый час, посвятил его прогулке в компании со своими раздумьями о смысле жизни? Или я должен был потратить этот час на какой-нибудь праведный поступок? Например, на поездку к маме?
- А почему нет? Как давно вы навещали свою мать?
- Вопрос на вопрос. А вы не допускаете, что, обретя этот свободный час, я подумал и о прогулке, и о поездке к маме? Но сегодня утром мне предстояла точно такая прогулка, а к маме я собирался как раз сегодня после обеда. Так что выставка никак не повлияла на мои планы. Тем более, что там я наблюдал не собак, а людей. Квиты?
- Квиты, квиты. С вами сложно спорить, но еще сложнее, - пастор допил кофе, постучал ложечкой о край пустой чашечки, - соглашаться.
Из-под густых бровей на него смотрели внимательные глаза. В них скользила какая-то тень. Сожаление? Подумалось, это – профессиональное. Так должен завершаться каждый разговор с каждой заблудшей душой. Идите – и обрящете.
Вечером, возвращаясь от матери, он вспомнил утреннюю беседу. Профессиональное – это у меня. Я сам подвел пастора на квит. Потому что знал заранее и о прогулке, и о поездке к маме. Умение быстро ставить встречные вопросы вырабатывалось годами. Выстрел на выстрел. Боязнь выглядеть идиотами ломала самых неуступчивых клиентов. Но по отношению к пастору это было нечестно. Интересно, а как тот бы провел неожиданно освободившийся час? На лавочке с молитвенником в руке? Вряд ли. Слишком просто.
Неожиданно он вернулся к воскресному разговору и на следующий день, когда, несмотря на назначенное время, был вынужден ожидать в приемной зале, пока его банкир разбирался с делами пожилой дамы. Может, в этом действительно есть какая-то закономерность? Эмпирика, эмпирика и еще раз эмпирика. Будем проверять на собственном опыте, думал архитектор, листая рекламные брошюры банка.
Удачный день не заставил себя ждать. Поскольку он обычно возвращался с работы поздно, то имел обыкновение заезжать в прачечную утром. Но прачечная находилась в том же торговом центре, поэтому ее открытия всегда ждали один-два человека, либо с еще пустыми, либо с уже полными тележками. А в тот раз у прилавка не было никого. Он быстро сдал вещи и, не задерживаясь ни у витрин бутиков, все уже куплено, ни у прессы, все уже прочитано в интернете, вышел на улицу. А на работе его ждал приятный сюрприз. Эскиз проекта, который он должен был представить патрону на следующий день, был буквально вылизан его новым помощником, который, судя по воспаленным глазам, потратил на него большую часть ночи. Ночью надо спать, молодой человек, но эскиз действительно радовал своей законченностью, все его предварительные замечания были учтены, рисунки исправлены, набор ссылок на техническую нормативную документацию выглядел как энциклопедический комментарий, и поэтому он не смог удержаться от похвалы. А когда, уже ближе к обеду, просмотрев внимательно весь документ, главный архитектор был готов поставить на нем свою подпись и отдать его патрону, его вдруг что-то остановило. Нет, это было не сомнение. Медленно открывая жалюзи, приглашая тем самым патрона на беседу, он уже знал, что сразу после сдачи эскиза он опять закроет жалюзи, заблокирует их, вызовет помощника, угостит его сигарой, а потом отправит домой отсыпаться.
Так все и вышло. Но чувство удовлетворения от широкого жеста было неполным. В картине дня чего-то недоставало. Конечно, можно было заняться просмотром сводок отдела маркетинга, но тогда такая картина была бы написана не с этого дня.
Камни… Играя пультом, он машинально разблокировал жалюзи повторным нажатием кнопки. И они тут же поползли вверх. Сквозь идеально вымытое стекло архитектор увидел широкую улыбку патрона. Тогда - на ключ центральный ящик стола, пепельница к услугам уборщицы, оставалось только выйти из своей раковины.
- Ну, что здесь сказать? На мой поверхностный взгляд, - патрон потряс томом эскиза, - через неделю нам ждать оплаты этого этапа. И, поскольку, в отличие от тебя, я не суеверен, то мы можем пообедать вместе уже сегодня.
- Данке, -  не до конца оформившаяся мысль отвлекала, но зачем я буду портить ему настроение? - Принимается.
Патрон не стал затягивать обед, его еще ждал непростой разговор с начальником отдела кадров. Но во время поспешного кофе мысль оформилась окончательно. Доброе дело. Глядя на довольное лицо патрона, он подумал, что и с ним он не стал капризничать. И поэтому, почти физически ощущая законченность мысли, произнес:
- За обед – мерси. Но будь также широк и последователен и позволь мне на сегодня откланяться.
- Без разговоров. На телефоне, или ?..
- Конечно, на телефоне.
Спускаясь в гараж, архитектор с горькой усмешкой вернулся к «или», брошенному патроном. Они оба строго придерживались правила неприкосновенности личной жизни, поэтому, если не считать приглашений одиноких подруг жены на семейные ужины, ни к чему не обязывающих и ставших, в силу своей бессмысленности, уже давно ритуальными, сколько же у ней одиноких подруг, патрон никогда не касался этой темы. Но годом ранее архитектор сам допустил ошибку. Большую ошибку.
Той весной жизнь привела к ним молодую программистку. Девицы из отдела маркетинга сразу же устроили ей молчаливый бойкот, потому что новенькая не оставляла камня на камне на старой студенческой шутке – бывают девушки красивые, бывают некрасивые, а бывают девушки из математических школ.
Патрон взял новенькую на контракт с испытательным сроком. Но, в отличие от других новобранцев, бороздящих воображаемым плугом землю, она вела себя спокойно, даже степенно. Не опаздывала, но и редко засиживалась допоздна. Ему с ней не  приходилось пересекаться. В тех случаях, когда архитектура информационных систем требовала интеграции различных приложений, он ставил задачу своему помощнику, который и отрабатывал вопросы передачи данных с программистами. Поэтому первое время он наблюдал ее издалека, каждый раз отмечая совершенство линий и движений. Девушка не могла не заинтересовать. И как-то его помощник, за чашкой кофе, сказал, что у нее возник вопрос по архитектуре, которую они готовили для большого завода. Там использовалась устаревшая самодельная программа обработки конструкторских данных, от которой заказчик категорически не хотел отказываться. Устав убеждать, они с патроном согласились на решение задачи интеграции этого архаичного наследия с приложением управления материальными потоками. Такое решение требовало значительных усилий по программированию. И новенькая решилась вмешаться в этот вопрос.
Она с его помощником зашла в раковину, архитектор пригласил их за стол, закрыл жалюзи и приготовился слушать, как вдруг девушка подняла глаза.
Все, что потом говорилось за столом, он уже не слушал. Профессиональное внимание автоматически отмечало ключевые моменты – новое, еще не до конца обкатанное решение синхронизации основных данных, разрабатываемое их партнерами, параллельное сосуществование двух справочников конструкторской документации, старого, зашифрованного еще пионерами программирования, и нового, на базе международных стандартов, динамичная таблица соответствий, она же ключ нового решения, партнеры будут наверняка готовы опробовать его в таком престижном проекте, так что цена решения не должна быть большой, по крайней мере, сопоставимой с затратами на программирование, – а он продолжал смотреть. Смотреть на глаза, в глаза, в невероятную глубину глаз, приоткрываемую поднимавшимися ресницами и тут же ими скрываемую вслед движению головы вниз, к столу, на котором лежала открытая тетрадка, заполненная аккуратными рисунками и ровными крупными строчками. Его помощник старательно кивал головой на каждое ее утверждение, я уже взял на себя смелость переговорить кое с кем у партнеров, по-моему, они ждут вашего звонка. Молодцы, сделали мою работу, особенно ты, девочка ниоткуда, вслух можно немного пошутить – а вы понимаете, что это решение лишает вас работы в этом проекте?
- Понимаю, - она задорно встряхнула головой, - но если вы мне доверите обработку и синхронизацию справочников, там будет много нудистики, простите, нудной ручной работы, но есть и интересная математика, то я с удовольствием ее выполню.
Надо было поднимать жалюзи.
Патрон моментально уловил суть дела, тут же, из его кабинета, позвонил партнерам и пригласил их на переговоры. Все прошло почти так, как и предполагали девушка с его помощником. Партнеры дали большую скидку, но вдобавок, для снижения рисков, включали в их команду своего специалиста по внедрению нового решения. А вот здесь, девочка, ты прогадала.
Вместе с партнерами они решили просить заказчика о новой презентации, та прошла очень успешно, было оформлено дополнение к контракту, которое не изменяло общую цену, но наполняло его новым содержанием. Как только главный конструктор услышал, что пришельцы не будут трогать ни его справочник, ни его программу, то так звонко зааплодировал, что вопрос с изменением контракта был моментально решен. 
На следующее утро, рассказав помощнику о результатах презентации, он поймал молчаливый вопрос в его глазах – а как же новенькая? Она же поднесла снаряд нашей самой главной пушке. Он таскал с собой этот немой вопрос целый день и только под вечер набрал ее номер по внутренней линии и пригласил к себе.
Ее бы не испортили высокие каблуки, но мокасины идут ей больше, подумал он, заказывая по телефону две чашки кофе.
- Наверное, вы уже слышали о результатах переговоров.
- Да.
- И вы понимаете, что ваше желание обрабатывать данные справочников не находит себе места?
- Да.
- Но идея-то ваша.
- Да.
Ее односложные ответы качались, как на волнах – выше, ниже, опять выше. Что бы такое для тебя придумать?
- А вы не хотите попробовать себя в роли, скажем, заместителя руководителя проекта?
- А как же задачи по программированию в других проектах?
- Сделаем расчет вашего времени. Например, треть на программирование и две трети на этот новый проект.
- Боюсь, что так не получится. Ведь у меня нет достаточного организационного опыта. Я стану стараться, это выбьет меня из графика, и программирование поплывет.
- Опыт – дело наживное. Когда-нибудь надо начинать. Ну, а программирование… Поначалу посидите ночами. Как перед экзаменами.
- Ночью надо спать, - она несмело улыбнулась, - или посвящать их другому. И совершенно неожиданно спросила: - Вы – мне поможете?
Программирование, конечно, поплыло. Руководителем проекта был назначен педант предпенсионного возраста, расчетливо выбранный патроном из того же поколения пионеров информатизации, что и конструкторы заказчика. Они быстро нашли общий язык, и педант решил, что остальную часть организационной работы он может возложить на плечи новенькой. Боясь теребить руководителя проекта, она стала часто заглядывать к архитектору, а тот, ссылаясь на текущие дела, переносил обучение, точнее, натаскивание, в вечерние кафе и рестораны. Продолжение последовало достаточно скоро. И телефон, годами доступный для патрона даже вечерами, стал предлагать тому оставлять сообщения. Так что поплыло не только программирование.
Архитектор сам стал менее требовательным к своей работе. Заметив это, он испугался. Но не за работу. Возникала новая реальность, которая меняла и его. Увлечение теряло видовые признаки увлечения, яркие краски страсти сменялись пастельными тонами новых, незнакомых ему очертаний. Но испугала его даже не эта новая реальность, и не то, что он стал приспосабливаться к ней, а то, что эти изменения стали заметными и очевидными для окружающих. Он почувствовал, что становится уязвимым.
Пытаясь как-то восстановить прежний порядок, он несколько раз в ее присутствии договаривался об ужине с харитой и, угадывая недоумение в уже так безгранично влюбленных и преданных глазах, не пытался рассеять его, потому что рассеивать это недоумение, как ему тогда казалось, пока было нечем.
И случилось то, что должно было случиться. В один день. В одно утро.
Когда архитектор пришел на работу и зашел в свою раковину, жалюзи уже были открыты. Патрон ждал. Проект на заводе затормозился, что было естественным, завод - не художественный салон, но педант испугался за свой предпенсионный бонус и, пытаясь оправдаться за вечерние посиделки в конструкторском бюро под домашние настойки, свалил все на новенькую. А у той еще зависли и «хвосты» по программированию. Ошибка в расчетах любителя сигар стала последней каплей.
- Я долго терпел. Я не буду ставить тебе условий или-или. Ты все сам прекрасно понимаешь. Это кино ляжет на полку недоснятым.  Все, разговор закончен.
Был ли патрон жестоким, или так понимал милосердие, но жалюзи на время его разговора с девушкой остались открытыми и заблокированными. Повернувшись к ним спиной, он  сразу же подставил ее под поток липкого холодного пота. Недоуменно и беззащитно вскинутые ресницы, пронзая насквозь стекло стены и разрывая шелк рубашки, царапали на вдруг покрывшейся струпьями коже – виновен.
Ночной полет написан не про тебя. Да и не для тебя.
Поэтому, выехав из гаража и припарковавшись за будкой охранника, он достал телефон с вполне определенной целью. Никаких «или».
- Мама?
- Да, дорогой. У тебя все в порядке? Немножко неожиданно. Звонок в такое время…
- Будет еще более неожиданно, если я спрошу тебя, что ты собираешься сегодня делать?
- У тебя точно все в порядке?
- Мама…
- Что я собираюсь делать? Ничего особенного.
- Тогда я приглашаю тебя на прогулку. Центральный парк подойдет?
- Центральный парк? Ты что, уволился? А ты не заболел?
- Да нет. Просто сдал важную работу раньше. Ну, так как?
- Центральный парк… Я уже там не была сто лет. И у тебя нет никаких других дел? И мы не будем торопиться?
- Ты мое самое главное дело. И мы не будем торопиться. Мы даже съедим в кафе у пруда мороженое и запьем его настоящим итальянским кофе.
- Какие слова! Нет, здесь что-то не так. Мы же только виделись.
- Но это были твои булочки и твой чай. А сегодня – итальянское мороженое и кофе.
- Ты за мной заедешь? Через сколько?
- Я буду у тебя через час.
- О, я как раз успею себя подготовить к встрече с Центральным парком.
Мама жила в пригороде, на северо-востоке, поэтому с его юго-запада, даже с учетом скоростной кольцевой дороги, в будни добраться было крайне непросто, как, впрочем, и в выходные, когда кольцевая пролетала незаметно, но на поселковые дорожки, ведущие к маминому дому, где обгоны уже были запрещены, выползали пожилые и крайне степенные за рулем дамы, неторопливо переключавшие передачи своих букашек по дороге к детям, к товаркам и в церковь. Все аргументы переехать поближе к нему были давно обсуждены и категорически отвергнуты, я же не смогу перевезти свои розы, поэтому транспортный вопрос накладывался на их отношения, точнее, превращал общение в плановые терапевтические процедуры.
А тогда, в середине рабочего дня, он мог быстро выскочить из города по радиальной. Он физически ощутил, как поймал «зеленую волну» нечастых светофоров. Да, день добрых дел. Три «д». Что-то или кто-то с самого утра позаботился избавить его от суеты, и за это он должен делать сегодня только добрые дела. Эта мысль, нет, сила, кружилась перед обедом в кольцах сигарного дыма, отражалась своей законченностью в широкой улыбке патрона, переключала светофоры и гнала его машину на встречу с мамой.
Так 3Д стало правилом. Удачные дни случались нечасто, но, если случались, то он не находил себе места, пока не делал что-нибудь хорошее. В эти дни он уступал всем дорогу, покупал отделу маркетинга пирожные к чаю, приглашал своего помощника вечером на кружку пива в соседний бар, спускался в метро, чтобы послушать бродячих музыкантов и бросить им в шляпу несколько монет. Конечно, эмпирика его очень интересовала. Он заметил, что добрые дела могут превращать последующие дни также в удачные, однако при этом они не терпят перегрузки хлопотами. Однажды, после дня 3Д он самонадеянно запланировал на ближайший свободный день много дел, но застрял на предпоследнем, в очереди к стоматологу на давно требуемую чистку, и поэтому опоздал на встречу со своей харитой.
Это шутливое прозвище родилось, когда их отношения уже перерастали в дружескую привязанность. До этого страсть хозяйки художественного салона не давала права на иронию. Она была властной женщиной.
Познакомились они не случайно. В перерывах между кассовыми выставками салон открывал двери для начинающих художников. И его хозяйка придумала игру. Полотна выставлялись без имен их авторов, а напротив каждого из них стоял пульт, наподобие тех, которыми оснащены окошки муниципальных служб. Посетители оценивали качество безымянных картин, а их авторы могли через интернет следить за статистикой оценок. По окончании дня эта статистика выводилась на большое табло, которое обычно использовалось в салоне для анонсов будущих мероприятий. И вот тогда хозяйка объявляла аукцион. Благодаря такому нехитрому ходу коты в мешках обретали некоторые очертания, за которые посетители были готовы платить. Технически решение было пустяковым, но хозяйка салона не стала мелочиться и обращаться к рядовым разработчикам, а обратилась в престижную фирму. Она все точно рассчитала и получила качественное решение бесплатно. Патрон также решил не мелочиться и, поскольку стоимость такого проекта представлялась не выше цены одного рабочего дня фирмы, то сделал широкий жест в обмен на медную табличку у входа, что оснащение художественного салона сделано ими. Но, раз контракт был подписан, то его сопровождали все требуемые этапы, вплоть до утверждения архитектуры системы. Поэтому однажды утром жалюзи приподнялись, и он увидел патрона в компании с очаровательной женщиной.
Так они узнали, что регистрация для начинающих художников на сайте салона будет, естественно, бесплатной, но за участие в выставке они будут должны платить некоторую сумму. Когда архитектор это услышал, то моментально обменялся с патроном такими взглядами, что хозяйка салона, ласково назвав их мальчиками, спросила, разве она делает что-то не так, а, процент с аукциона, но я же должна покрывать издержки обслуживания вашей системы, а, плата за участие, ну для вас, если вы решите выставиться, это будет бесплатным.
Патрон… На работе только ему было известно, что архитектор пишет картины. Последняя реплика хозяйки салона превратила их из одураченных простаков в персонажей замысловатой пьесы. Вечером того же дня, дома за сигарой и стаканом теплого виски, сдобренного ломтиками лимона, он дал себе однозначный отрицательный ответ на вопрос, был ли заказ художественного салона случайным. Патрон очень уважительно относился к его занятиям живописью.  Подарок - натюрморт с конвертом и старинным макетным ножом на письменном столе, небрежно брошенные, только что снятые перчатки и, разумеется, бокал вина - украшал одну из стен домашнего кабинета главы почтенного семейства. Тот несколько раз заводил вполне определенный разговор, даже о персональной выставке, потому что не понимал работы «в стол», точнее, не мог понять, что все, что пишет его друг – не для публики. Работ было мало, здесь он никогда не торопился, натюрморт с конвертом был продуман за год до юбилея патрона. Пара городских пейзажей, столичный бульвар как проба пера, улица приморского города, подкупавшая своим средневековым, невероятно длинным, сказочно научным названием, и одна незаконченная натура. Конечно, он написал много натюрмортов, именно они так нравились и патрону, и его жене, но все они были аккуратно составлены в угол студии, в которую он превратил, переехав в этот дом, гостевую спальню. Архитектор пересматривал натюрморты сам, как пересматривают любимые фильмы, правда, только с одним, но существенным различием. На натюрмортах не было, и именно это выгодно отличало их от кино, персонажей, за игру которых бывало порой стыдно. Не надо было опускать глаза, и сигарный дым окутывал яблоки, бокалы с вином, гроздья лука, ручную прялку, старинные географические карты, лаванду, мамины розы, изящно усыхавшие в голландской вазе, и книги, книги на кресле, на столике, на подоконнике.
В противоположном углу, на мольберте, стояла давно законченная картина, которая никак не могла обрести имя – массивное кресло, полузакрытое просторной белой шалью, поперек которой, от подлокотника к подлокотнику, был брошен ярко-красный шарф, словно хозяйка пыталась согреться у огромного мертвого камина, зиявшего пустотой на заднем плане, и встала, услышав колокольчик входной двери.
Он не мог дать имя этой картине. Поймав жест женщины, вышедшей из залы навстречу звону колокольчика, он утонул в омуте фантазий, ждала ли она этого гостя, нет, так быстро с кресла не встают, почтальон, разносчик молока, тоже вряд ли, что-то неожиданное или очень давно ожидаемое. Муж, вернувшийся с войны, сын, вышедший из тюрьмы, нет, все не то, а, может, это тот, кто пропал на десять лет, тепло руки которого до сих пор хранит щека, ласково потрепанная, вернусь через пару дней, легким наклоном с высокого седла.
Картина не привлекла внимание редких посетителей. Мама пожала плечами, патрон изобразил раздумье, а его жена даже не остановила взгляд. Харите картина понравилась, в зеве камина она увидела врата ада, втягивавшего в себя кресло. Но харита не была бы харитой, если бы не стала давать советы, пусть будет не шаль, а плащ, белый плащ, и шарф, не тонкий, не шелковый, а грубой вязки, тогда это была не женщина, а мужчина, красно-белый крест, это тамплиер, бегущий от зова преисподней, так и назови – бегство.
Женщины… Смелость хариты ошеломляла, но, как оказалось, это был еще не край пропасти. Выпускница математической школы, которой единственной было дано право обнажиться в этой комнате, терпеливо ожидавшая на диване воплощения своего образа, во время одного из сеансов, указывая на картину, стоявшую напротив, сказала:
- Я поняла. Это пьета.
Увлеченный натурой, он даже не понял, о чем она говорит. Лишь заметив, что она поменяла позу, он проследил движение тела навстречу белой шали - и уставился на картину. Она тоже увидела крест. Когда и какой рукой на полях трогательной истории о неразделенной любви он машинально набросал виселицы и распятия?
- Конечно, - девушка приподнялась, села на диван и стала разводить руками, - смотри, белая шаль – это она, а красный шарф – это он.
- А что же тогда означает камин? – тупо спросил он.
- Камин? Постой. Ты говорил про ожидание? Оно было тщетным. Твоя женщина вышла из комнаты много лет назад и больше в нее не возвращалась. Но шаль и шарф до сих пор хранят тепло ее тела. А камин? Его уже давно никто не разжигает.
Как он ее любил в ту минуту! Обнаженную, стыдливо накинувшую край простыни, покрывавшей диван, на бедра, плавно двигавшую спиной вслед за руками, с широко раскрытыми глазами, устремленными на посредственный рисунок, превращавшийся под ее преданным взглядом в бессмертное творение.
Натура осталась незавершенной, и именно тогда харита удачно продала на своем аукционе одну из книг, раскрытую поверх пожелтевшей карты на столе рядом с астролябией. Тем вечером, пригласив их с патроном отметить коммерческий дебют нового имени в искусстве, она честно рассказала, что покупатель никак не производил впечатление путешественника, скорее, менеджера среднего уровня, даже не понимавшего, что он покупает, но завороженного изображением старинного медного механизма. Поэтому больше всех радовался патрон, в паузах между глотками бургундского вина похлопывавший друга по плечу:
- Что я тебе говорил? И это только начало.
Тот вечер запомнился больше тем, что он надрался, вино заливалось текилой, пивом, опять текилой, опять пивом, наконец, бургундской «живой водой», эстеты, перекошенным от искренней радости лицом патрона, успевшего пообещать свободный день назавтра, уютной спальней хариты, нашедшей свое одинокое счастье, стаскивавшей с этого счастья ботинки, брюки и трусы, подносившей тазик и вытиравшей мокрым полотенцем мятое неприглядное лицо этого одинокого счастья.
Следующий день не заставил себя ждать. Головная боль, ванна, кофе, опять ванна, раковина, апельсиновый сок, записка на журнальном столике, милый, у меня встреча в издательстве, просто захлопни дверь, откуда у нее берутся силы, провонявшее такси, пробка, кипа счетов в шотландском ящике для обуви. Вечером, после тяжелого сна, в сауне, съежившись до позы новорожденного, он не мог остановиться:
- Зачем? Зачем? Зачем?
После этого случая архитектор не мог прикоснуться к кисти. Более того, он даже перестал подниматься в студию, где на диване покоилась незавершенная натура. Наступила эпоха оледенения. Несколько раз он был почти готов набрать знакомый номер, но чувство стыда останавливало его. Стыд был каким-то несоизмеримым, всеобъемлющим. Возникая ниоткуда, он сводил скулы, лицо, плечи, все тело, кончики пальцев боялись прикасаться к предметам. Сидя в гостиной и глядя на репродукцию любимой картины, висевшую прямо напротив дивана, он вдруг понял замысел творца, заставившего охотников возвращаться с пустыми руками в родную деревню по снегу пятьсот лет. Их согбенные спины так разнились с весельем детей, катавшихся по замерзшей реке на коньках, но зато естественно и неколебимо поддерживали темно-зеленое небо. Они прячут свои лица от стыда, им почти нечем порадовать своих детей. И по этим согбенным спинам все пятьсот лет течет холодный липкий пот.
Спасали только дни 3Д. Почему он не жил в них раньше?
Однажды вечером, заметив у помойки бродягу, которому все соседи оставляли в бумажных пакетах остатки засыхавшего хлеба, он припарковал машину на улице, а сам нырнул в гараж, где на верхних полках скопились ненужные чемоданы ненужных вещей, долго в них рылся, пока не нашел то, что искал – утепленный костюм из дорогой непромокаемой ткани для горных пеших прогулок. Но, когда он вышел на улицу, бродяги уже нигде не было видно. Тогда, бросив костюм на заднее сиденье, архитектор начал кружить по городку в поисках своего соратника по одиночеству. Его он нашел случайно, тот сидел, спрятавшись от надсадно желтых фонарей в тени контейнера у продуктового магазина, где медленно жевал поданный добропорядочными соседями хлеб. Крошки скатывались по небритому подбородку на засаленные колени и немыслимой формы разбитые ботинки. Бродяга поднял голову, протянул руки и взял костюм, положил его рядом с собой, но жевать не перестал. Чувствуя глупость сцены, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто ждал какого-то ответного слова. Но бродяга молча продолжал свою унылую трапезу. Тогда он развернулся, зашел в магазин, набрал в пакет хлеба, ветчины, сыра, молока, вернулся к контейнеру и поставил пакет рядом. Костюма уже не было видно, но реакции не последовало и на этот раз. И лишь когда он сходил в магазин еще раз и вернулся с бутылкой вина, бродяга удостоил его вниманием:
- Выпьем?
- Спасибо. Это вам.
- Как знаешь.
Бродяга порылся в карманах своего огромного грязного рюкзака, костюм, наверное, уже внутри, достал складной нож, открыл бутылку и сделал большой глоток.
Все. Дело сделано. Доброе ли, плохое, но – сделано. Как-то, уже в середине зимы, утром он заметил у помойки того же бродягу, одетого в добротный клетчатый костюм, смотри, не пропил, практичен, но даже тогда делиться этим случаем желания не возникло.
Пастор первым заметил перемену настроения, обратив внимание на непривычную немногословность своего воскресного собеседника. Но тактичный вопрос - много работы? – сопровождавшийся понимавшим гораздо больше взглядом, не шел ни в какое сравнение с яростью хариты, неожиданно взорвавшейся из-за пустяка, я молча терпела всю зиму, как ты смеешь, из-за какой-то девчонки, причем здесь девчонка, так, берем отпуска, у меня все равно мертвый сезон, махнем в горы, какие горы, я и барахло-то нищим раздал, ничего, купим новое. Он поддался на уговоры и, неожиданно для себя, провел свой лучший отпуск в горах. С харитой все было удивительно легко - утренний кофе, гонки по снегу, она была хорошей лыжницей, плотный обед в горном кафе, снова гонки, правда, помедленнее, чтобы не расплескать обеденное вино, ужин в долине, живая кантри с виски в просторном баре, ненавязчивые короткие ночные ласки и крепкий сон. Дорогой, давай продадим мой салон, купим остров в северном море и будем разводить на нем овец. За две недели только один звонок патрона, и то с приятным известием о подписании контракта, за расчетами которого архитектор прятался от стыда. Пастор, вы не правы, никакого 3Д не существует.
Мама встретила новостью о предстоящей операции. Не волнуйся, приеду в следующие выходные, обсудим. Входя в понедельник в зал заседаний на встречу с новым заказчиком, он не мог элементарно сосредоточиться, патрон представил его сидевшим напротив мужчине и женщины, а это, господа, наш архитектор, точнее, ваш архитектор, видите, немного рассеянный, это после отпуска, тяжело сразу входить в дела, ну ничего, этот проект его быстро расшевелит. Мужчина встал из-за стола, протянул руку, еще один воинственный троечник, а женщина слегка наклонила голову и буквально измерила его оценивающим взглядом.
- Познакомься. Директор по логистике и финансовый директор.
Пожимая руку и отвечая поклоном на поклон, он подумал, где они находят таких финансовых директоров. Женщина была далеко не миниатюрной и буквально ошеломляла своей крупной красотой – длинными черными волосами, собранными на затылке в массивный пучок, открывающий крепкую высокую шею, возносившую резко очерченную горбинку носа над большим ртом, и огромные зеленые глаза. В голове мелькнуло – где-то я ее видел. Кажется, у моих соседей точно такая кошка.
Они обсудили детали предстоящих работ, гости встали, директор по логистике подошел к патрону, а женщина направилась к нему:
- Нам надо с вами поближе познакомиться. Перед девятью месяцами совместной работы.
Это кино будет многосерийным:
- Конечно. Но большую часть работ будут выполнять помощники – мои и ваши.
- Но за результаты, - она немного растянула последнее слово, превращая его в улыбку, - отвечать будем мы.
Вдруг он понял, где видел эту улыбку. Это мой проклятый мертвый камин за спинкой кресла. Неужели харита права? Бежать, бежать.
Женщина вернулась к своему месту, собрала бумаги и вдруг опять повернулась к нему:
- Для начала давайте вместе пообедаем.
Архитектор заметил, что другие участники встречи прекратили беседу и с интересом смотрели на них. Удержать удар  и задать встречный вопрос. Выстрел на выстрел:
- Почему бы и нет? Например, сейчас.
- Сегодня я не могу, меня ждут в офисе, - директор по логистике проявил какую-то нервозность.
- Да и я, - патрон недоуменно развел руками, -  ты же знаешь, я сейчас должен ехать на встречу с партнерами.
- Хорошо, - голосом, не принимающим возражения, согласилась женщина. - Тогда мы пообедаем вдвоем.
Тамплиер, твоя черная пятница пришла за тобой.
Он все еще старался держаться, широко улыбнулся, достал телефон, нашел номер ресторана внизу башни, будьте добры, нам столик на двоих, как вдруг его руку обняла другая, очень крепкая рука. Телефон выключился сам собой:
- Пригласила же я. Так что и место выбирать мне.
Выходя за женщиной из зала, он обернулся - и поймал многозначительный взгляд патрона.
Они сели вдвоем на заднее сидение ее машины, она сделала несколько коротких звонков, потом обернулась к нему, откинулась почти на боковое стекло и медленно сказала:
- Я очень давно хотела с вами встретиться.
Зев камина стал увеличиваться, в нем загорелся неестественный зеленый огонь ее глаз. Плечи широкого пиджака расправились и открыли высокую грудь в крупную клетку. Клетка зашаталась на ухабах, когда повозка медленно двинулась к месту казни.
- Да? И чем же я мог вас заинтересовать?
Женщина поглядела в окно, наклонилась к водителю, здесь лучше во второй переулок направо, и только потом повернулась к нему:
- За обедом.
После парфюмерно-изящных, но совершенно безвкусных улиток, запитых таким же безвкусным, наилучшего урожая последних лет, бордо, они заказали кофе, и лишь тогда женщина, немного растягивая слова, сказала:
- В некоторых кругах о вас рассказывают легенды. И я слышала одну из них.
- Интересно.
- Да?
Официант принес кофе, поклонился и удалился прочь. Женщина добавила в чашку сахар, медленно его размешала, сделала маленький глоток, прикоснулась салфеткой к губам и только потом, также растягивая слова, произнесла:
- Что вы можете продать все, что угодно. И за этим еще будет стоять очередь.
- А, вам рассказывали о моем умении убеждать клиентов?
- Не только. Например, когда вы летели с советом директоров заказчика за полярный круг, сделали из-за нелетной погоды вынужденную посадку - на полпути и на целых два дня - в течение которых вы обыграли в карты весь совет директоров на его месячный фонд заработной платы. Рассказывали, что ваш шеф, отчаявшись прекратить это безобразие, как можно так вести себя с клиентом, заказал частный самолет у компании, которая брала на себя риски посадки в месте назначения, и заставил вас оплатить этот рейс.
- Нас встречали с цветами. Несмотря на сорокаградусный мороз.
- И на следующий день вы удвоили сумму контракта.
- Кто вам рассказал такие подробности?
- Один из членов совета директоров был моим мужем. Да, я вышла замуж прямо со школьной скамьи.
Камин захлопнул свой зев. Он знал, что она сейчас скажет:
- Да-да. Я вижу, вы вспомнили. Полярный день, ослепительно белая ночь, выпускной бал, девочка в таком же ослепительно белом переднике, столичный лощеный гость, выпьем за новое поколение, широко шагающее в большую жизнь. И обещания, обещания, обещания.
В голове пронеслись обрывки того вечера. Второй приезд за полярный круг. Приглашение директора школы на выпускной, нас редко балуют заезжие знаменитости, какая же я знаменитость, но вы же компьютерщик, а у нас это большая редкость, скажете напутственное слово, зал, полный цветов и бантов, девочка-десятиклассница, подносившая ему букет, она же на выходе из школы, расскажите, пожалуйста, о вашей профессии, скамейка в школьном парке, прогулка по городу, он упивался ее вниманием, неожиданное признание в скором, давно решенном в семье замужестве, он взрослый и состоятельный человек, а мне так хочется уехать отсюда, возьмите меня с собой, а семья, они вас увидят и сразу согласятся, вы такой важный, неожиданно сорвавшееся с языка обещание в следующий приезд, осенью, поговорить с родителями, с мамой, огромные глаза, полные детской доверчивости, скоротечная влюбленность в эти огромные глаза, потрясающая девчонка, почему бы и нет, опять упоение собой, домашний телефон на клочке бумаги, прощальный поцелуй в высокий лоб.
- Я знаю, что вы приезжали осенью. Но - не позвонили. А я ждала, очень ждала.
- Мне нельзя было вмешиваться в уже решенный вопрос.
- Неправда. Летом я всем сказала, что приму решение осенью. Я оставила вам записку в гостинице.
- Не получал я никакой записки.
- Сейчас-то врать зачем?
Записка была. Но ему, тогда очень перспективному специалисту, совсем не нужна была такая история. Карты – картами, но отбивать невесту у влиятельного на северах человека… Поэтому, в тот вечер, он и старался держать себя в руках.
- Но во время нашей встречи я был очень, как сказать, корректен с вами.
- Да, хотя я была, и вы это видели, готова на все. Ведь провожали – не вы меня, до дома, а я – вас, до гостиницы. Почему вы, мужчины, думаете, что ваши обязательства возникают только во плоти? Дорогой мой, - она неожиданно перешла на развязный тон, - они начинаются в слове.
Он огляделся. Вокруг были люди, много людей. Повозка выехала на площадь.
Женщина откинулась на спинку кресла и продолжила тем же развязным тоном:
- Я рано овдовела, но успела получить блестящее образование и хорошую работу. Передо мной открылись все возможности профессионального роста и все прелести разнообразной личной жизни. Так что твое тело меня не интересует.
И, наклонившись почти вплотную к его лицу, она прошептала:
- Я пришла за твоей душой.
Подумалось, а не сон ли это. Она сумасшедшая?
- А кто должен оплатить счета за дни и ночи в компании с пожилым сластолюбцем? – словно угадывая его недоумение, продолжила женщина, - Мать, потерявшая мужа в шахте, и поднимавшая четверых детей? Мой муж поставил на ноги всех четверых. Не бойся, тебе не будет очень больно.
Она обернулась к зале:
- Официант, еще два кофе и счет, пожалуйста.
- Я больше не буду кофе.
- А это не вам, - она посмотрела на часы и с этим жестом вернулась к деловому тону. - Мы начали подготовку к проекту полгода назад. Тогда, для усиления команды, я взяла на работу очень толковую девочку, программиста, но с хорошими задатками организатора. Она будет моим помощником в проекте. И вам предстоит тесно общаться. Она сейчас подойдет.
Женщина подождала, пока официант расставит кофе, вот сюда, пожалуйста, и расплатилась кредитной картой.
- Кстати, она начинала свою карьеру у вас. Думаю, что вы хорошо ее знаете. Даже очень хорошо. Ваш системный мир очень узок, и мало что остается незамеченным. Между прочим, она недавно вышла замуж. С ее мужем вы сегодня уже познакомились. Да, это наш директор по логистике. - А вот и она.
Последние слова потонули в криках толпы, окружившей повозку. Он смотрел, как она вошла в переполненный ресторан, взглядом нашла их столик и стала медленно подходить.
- Думаю, знакомить вас не надо. Я бы хотела, чтобы вы сейчас оговорили ваш недельный график. Мне же надо будет знать, где и когда вас найти.
Женщина одним глотком допила кофе, встала, обошла столик и наклонилась к нему. Расстегнутый ворот рубашки приоткрыл массивную грудь, сквозь которую ему на плечо соскользнул миниатюрный золотой крест:
- А теперь позвольте откланяться. Удачи.
Она уходила, не оборачиваясь, по-мужски небрежно сбросив пиджак на руку, демонстративно покачивая большими фигурными бедрами, будучи уверенной, что они оба смотрят ей вслед. Сопротивляться было поздно, на руки и на ноги навалились солдаты.
Девушка тряхнула головой, словно сбрасывая оцепенение:
- Страшная женщина, да?
Он посмотрел ей в глаза. Глаза оставались такими же. Преданными. Любящими.
- Когда я к ним устраивалась, меня предупреждали, что она бывает неравнодушной к молодым сотрудницам. Но мне очень нужна была это работа. Доказать твоему другу, я не сомневалась, кто выиграет конкурс на этот проект, что я чего-то стою. А она… Я думала, что справлюсь.
Да, совсем не больно. Гвозди с хрустом пробивали плоть и вонзались в дерево.
- Но я не поэтому вышла замуж, - девушка наконец поставила сумку на освободившееся кресло и взяла чашку. – И не потому, что хотела защититься от тебя. Просто мне подумалось, что в роли замужней женщины я тебе буду интереснее.
По спине потек липкий холодный пот. Вокруг распятия стали складывать хворост.
- Я не хотела возвращаться к нашим отношениям. Только заглянуть в твои глаза и - увидеть обреченность. Еще утром, когда я провожала в офисе мужа на встречу с тобой, я была непобедимой. Но, когда она позвонила из машины и попросила прийти к вам на кофе, все мои доспехи рухнули, и я спускалась в метро абсолютно голой. Я стала кутаться в воображаемой пальто. Ты понимаешь? Абсолютно голой в толпе спешащих, незнакомых людей. В вагоне я продолжала кутаться в это пальто, но не останавливалась. У меня даже не возникло мысли выйти. И не потому, что я боялась ослушаться ее. Я уже хотела видеть тебя.
Палач медленно разжигал факел, раскручивал его, давая смоле разгореться, но какой-то юродивый, радостно воя, выскочил на середину круга с мешковиной и подбежал к костру. Тряпка моментально вспыхнула в его костлявых руках. Юродивый бросил огненный шар в кучу хвороста и поднял к небу почерневшие, дымившиеся руки. Его вой достиг какой-то невообразимой ноты, запах горевшей плоти ударил в пока еще что-то чувствовавшие ноздри, так сейчас будешь гореть и ты, палач пинком вышвырнул юродивого из круга и бросил уже ненужный факел к подножию распятия.
- Ты – молчишь? Скажи что-нибудь.
Неужели она не чувствует вонь горящего мяса?
- Здесь дурно пахнет с кухни. Пойдем отсюда.
Она послушно встала и пошла за ним к выходу. Он подошел к металлическому ограждению тротуара, повернулся к ней, облокотился и раскинул руки. Огонь охватил само распятие. Он хотел отдернуть руки, но они прикипели к металлу, раскаленному полуденным солнцем.
- Совещание проектной группы по четвергам, в десять. В понедельник, в два, прогон отчета для совета директоров, редактура, и к пяти мы готовы.
- И это – все?
- Все.
Бегом, бегом, к харите, снять проклятие. Сними меня с креста. Он действительно перешел на бег, оставив без ответа тот самый преданный любящий взгляд, летящий, как и в прошлом, сквозь беззащитно вскинутые ресницы.
Харита, продадим салон, купим маленький остров в северном море и разведем овец. На бегу он вытащил телефон, почти вслепую пощелкал клавишами, я согласен, как вдруг что-то его дернуло за полу пиджака. Он остановился. На тротуаре сидел его бродяга, нелепо смотревшийся здесь, в центре весеннего города, в теплом полуспортивном клетчатом костюме.
- Бежишь? Ну, беги. От себя все равно не убежишь.
Он с ненавистью посмотрел в мутные глаза, вырвал пиджак, отряхнул его, развернулся и сделал несколько шагов в сторону метро. Но что-то его остановило. В абсолютно чистом небе прогремел гром. Толпа на рыночной площади охнула. Он повернулся:
- Не убежишь?
- Нет. Уж я-то знаю.
Он полез в карман за мелочью, но бродяга взмахом руки остановил его:
- Не надо. Это все равно, что бежать.
Площадь в одно мгновение покрылась тьмой. Крупных капель было немного, дождь почти сразу же пошел стеной. Нелепое громоздкое тело качнулось и выудило из бережно насиженного рюкзака пластмассовую бутылку вина:
- А теперь – выпьешь?
Он внимательно посмотрел на бродягу и достал телефон. Пусть для патрона наступит «или». Бродяга добавил:
- Только давай не здесь. Тут рядом, в Центральном парке.
Палач растерянно смотрел, как вода заливает так бодро начинавший разгораться костер, а юродивый, встав на карачки, ползал в грязи, наклонялся к лужам, высовывал свой грязный язык, хлебал дождевую воду и выл, выл, но уже на какой-то бездонно низкой ноте. Редкие в этот послеобеденный час посетители парка с удивлением оглядывали странную пару, сидящую на траве в тени дерева, размахивающую руками, наперебой декламирующую стихи и поочередно прикладывающуюся к пластмассовой бутылке.
Солнце было еще высоко, когда бродяга развалился на траве, посплю, пожалуй, ты иди, еще увидимся. Он с улыбкой оглядел большое тело, раскинутые ноги и руки, голову, промявшую рюкзак, и пошел прочь.
Уже в метро он вспомнил, что обещал пастору приехать сегодня с работы пораньше. Тот никак не мог настроить, или освоить, там все время отсылают в их электронный магазин, а я в нем просто теряюсь, новенький «мак», который они вместе выбирали  в прошедшую субботу, пастор, когда они сидели в компьютерном салоне, а продавец сновал от витрины к ним и обратно, напоминал ребенка, бережного притрагивающегося к невиданным доселе игрушкам. Выйдя из метро прямо на первый уровень гаража, архитектор все-таки включил телефон. Дань уважения патрону. Подождал минуту. Тишина. Ни одного пропущенного звонка. Даже от хариты. А патрон, патрон поверил в «или». Пусть так и будет. Мы же не верим в приметы, значит, не поверим и в каменного гостя. Если кто-то перетерпел карточный проигрыш клиента, то перетерпит и адюльтер с его вдовой, пусть даже ставшей еще одним клиентом.
Он выключил телефон, сел в машину и направился домой.
Но приподнятое настроение быстро сошло на нет, когда он стал нырять из одной пробки в другую. Кондиционер работал на всю мощь, позднее апрельское солнце под этот вечер отыгрывалось за дождливую зиму. Необычная жара заставляла водителей спешить, и, то тут, то там, из марева, поднимавшегося от раскаленного асфальта, выплывали машины на аварийным сигналах, хозяева которых размахивали страховыми книжками и толкали друг друга в грудь. Воинственные троечники. Он включил телефон, чтобы предупредить пастора, что опоздает, но ничуть не удивился тут же прорвавшемуся звонку патрона:
- Ну ты как, освободился? Все нормально?
- Да.
- А у меня нет. Пока вы там обедали, - патрон гмыкнул, -  мне позвонил их директор по логистике. Говорит, что мы напутали в расчетах мощности. Нервничает и просит разобраться. Я взял небольшую паузу и попросил прислать замечания по почте. Он обещал к концу дня. Это значит, ночью. Так что, утром, пожалуйста, в офис.
А он не сказал тебе, что ошибку, если это была ошибка, нашла его жена, девочка, которую ты вышвырнул за дверь, чтобы обеспечить внутренний душевный покой твоего друга, бретера высочайшего мастерства, архитектора предательств, равнодушия и измен?
Словно сговорившись с патроном, тут же объявилась харита:
- Дорогой, с тобой все нормально? Я была в спа и только сейчас обнаружила твое послание. Ты умница, приезжай завтра пораньше, и мы все обсудим.
Он автоматически ответил – да, хотя уже знал, что ни на какой северный остров он не уедет.
Пастору звонить уже было бессмысленно, поскольку за этими разговорами он въехал в свой городок.
Архитектор издали увидел маленькую фигурку, стоявшую рядом с его домом на самом солнцепеке. Голову пастора украшала невероятных размеров соломенная шляпа. Тот также увидел приближавшуюся машину и помахал рукой. Он подъехал, пастор убрал велосипед, подпиравший ворота,  металлическая решетка поползла вверх. Не доехав до гаража, хозяин остановил машину, вышел и широко раскинутыми руками поприветствовал гостя, закрывавшего за собой калитку:
- Дорогой пастор…
- Не переживайте. Я все понимаю. И потом, я хорошо экипирован, - пастор коснулся края своей шляпы, - из-за океана, подарок коллеги.
- А почему вы не зашли во двор? Калитка же не заперта. Присели бы под каштаном…
Пастор многозначительно указал на клетчатый почтовый ящик.
- Святой отец, бросьте. Кому как не вам знать, что это просто пижонство.
- Тогда выбросьте его.
- Ладно, давайте свое сокровище.
- Не лучше ли нам пройти в дом?
- Там пока кондиционер раскрутится… Здесь, под каштаном, прохладно.
- А сигнал?
- Пастор…
Пожав плечами, гость аккуратно прислонил велосипед к забору, подошел к столу, снял заплечный рюкзачок, поставил на скамью и бережно достал из него красный чехол. Держа компьютер двумя руками, пастор повернулся налево, направо и потом смущенно протянул компьютер хозяину:
- Подержите, пожалуйста.
Архитектор молча взял чехол, а гость, достав носовой платок, стал смахивать с каменного стола пыль и обернулся к хозяину, только встряхнув и аккуратно сложив платок:
- Спасибо.
Они сели за каменный стол. Священник открыл компьютер и бережно коснулся клавиатуры:
- Знаете, это так удивительно.
- Что именно?
- То, что мы легким движением пальцев можем вызвать к жизни всю многострадальную мудрость человечества.
- Прогресс. Давайте его мне. Пусть грузится, а пока мы с вами можем побеседовать и что-нибудь выпить. Кофе или, может, пива?
- А что будете вы?
- Я, пожалуй, пива. Дурацкий день сложился сегодня.
- Тогда и я выпью пива.
- Тоже дурацкий день?
- Разве может быть день дурацким?
- Может, святой отец, очень может.
Он оставил гостя под каштаном, зашел в дом, быстро ополоснул лицо и умыл руки, принимать душ было невежливо, хотя очень хотелось, скинул пропотевшую рубашку, нашел в шкафу старую, домашнюю, достал из холодильника две бутылки пива, взял с полки стаканы и блюдце для орешков, сами орешки и вышел во двор. Оставалось только подключить компьютер к розетке, спрятанной в стене у входа в дом.
Новенький «мак» накручивал свои мегабайты, а они сидели и непринужденно беседовали. По какому-то молчаливому согласию ни он, ни пастор не затрагивали громоздкие темы. Беседа текла вокруг насущных проблем городка, ремонта тротуаров, которые муниципалитет решил отделать дорогой плиткой, учений по пожарной тревоге, так позабавившей жителей на прошлой неделе, несведущие всегда найдутся, именно они и устроили настоящий переполох, вначале в булочной, а потом в кафе, чистке канала, которую давно пора сделать, о чем недвусмысленно напоминал всякий раз северный ветер, приносящий с собой разнообразные нюансы общественных уборных.
Наконец загрузка закончилась. Архитектор удовлетворенно осмотрел экран и жестом руки пригласил пастора полюбоваться калейдоскопом значков:
- А дальше, нажимаете, если что, заходите в помощь…
- С этим я разберусь. Большое спасибо.
- Да, подождите, - ему не хотелось расставаться. -  Может, вам загрузить еще торрент?
- А зачем мне этот торрент?
- Будете скачивать фильмы.
Щеки пастора зарделись.
- Неужели даже вы думаете, что все священники…
- Нет, святой отец, вы не так меня поняли. Я имел ввиду совершенно другое.
- А познавательные фильмы об истории религии, той же Би-би-си, нам доставляют бесплатно.
- Да и не это, - он почувствовал стыд, что своим неловким предложением мог обидеть пастора, и поэтому начал оправдываться:
- Вы же сами мне говорили, что ищите в светских фильмах примеры для ваших проповедей.
- Да, но мне для этого достаточно общедоступных каналов.
Он растерялся. Ему еще так хотелось поделиться событием этого дня, но он понял, что разговор окончен. Оставалось только слушать дежурные фразы расставания и смотреть, как пастор основательно и бережно укладывает оборудование в заплечный рюкзачок. Благая весть нашей эпохи. Многовековая мудрость на кончиках пальцев.
Открывая калитку, священник еще раз повторил все дежурные фразы, добавив к ним такое же дежурное благословение. Хозяин стоял у калитки и смотрел, как маленький человек бойко закидывает рюкзачок за спину, затягивает шнурок шляпы и также бойко, по мальчишески, садится на велосипед. Бывалый странник.
Он все еще стоял у калитки и смотрел на нелепую фигуру, покрытую огромного размера соломенной шляпой, из-под которой выглядывал потертый дорожный рюкзачок, как вдруг, не сбавляя хода, фигура повернулась, и он увидел легкий взмах руки.
Засыпая, он попытался еще раз прокрутить в голове прошедший день, но дальше яблочного сока, пролитого утром спросонья мимо стакана на пол, вспоминать не хотелось. Только подумалось – хорошо, что пастор не обиделся. Его рука потянулась за снотворным, но…
Он спал крепко, без снов и долго. Утро его приняло в свои широкие объятия сладким потягиванием, щебетанием птиц, залетевшим в голову невесть откуда тореадором, смело рвавшимся в бой, и совершенно наплевательским настроением.
Верная харита была рядом. Включенный телефон одной нотой сообщения пропел: «Дорогой, малышку всю ночь тошнило, так что я уже у ветеринара. Целую. Созвонимся.» Дорогая, на северном острове твою экзотическую кошку в первую же ночь сожрут крысы.
Спускаясь под марш тореадора по лестнице в гостиную, он уже ощущал запах омлета, заправленного беконом, и ему было совершенно все равно, что там ему прислал по почте патрон.
Он решил почистить зубы до завтрака, и марш тореадора зазвучал гортанным клокотанием зубной пасты. Не вынимая щетку изо рта, он вышел из ванной комнаты. Марш тореадора перешел в бравурное мычание, кнопка раз, кнопка два, полетели спамы, все-таки сапожник без сапог, никак не могу настроить фильтры, ага, вот и патрон. Но почему письмо без вложения? Получено в 22.15. Продолжая автоматически чистить зубы, он присел на край стула и раскрыл сообщение. «Дорогой, как только ты прочтешь мое письмо, то поймешь причину такого трогательного обращения к тебе. Мне только что перезвонил заказчик, начал извиняться на столь поздний звонок, заявив, что его может оправдать радостное известие. Они, у них там нашелся какой-то толковый специалист, нашли ошибку в своих расчетах, а значит, наши, твои расчеты абсолютно правильные. Так что у тебя завтра внеплановый, но вполне заслуженный выходной. Мои поздравления. Спи спокойно.»
Вернувшись к зеркалу и ополоснув рот, он подумал, что был бы полным идиотом, если бы имел привычку читать почту на ночь. Я не нуждаюсь в вашем «спи спокойно». Но спесь тут же утонула во вдруг раскрывшемся ощущении полноты времени. Он еще раз умылся холодной водой. День 3Д. Спасибо, девочка.
И эта мысль вдруг оторвала его от зеркала. Там не на что было смотреть. Наверх, наверх. Девочка, прости. Я - старый плавучий чемодан, мне просто немного не хватило времени развернуться вдоль твоего быстрого течения, и, отброшенный заботливым веслом, я угодил в заводь.  Ремесленник, ты хотел изобразить мимолетность звона колокольчика на фоне бесконечности камина? Неправда. Все – наоборот. Движение – вечность. Покой – мгновение. Он взял первую попавшуюся под руку кисть, обмакнул, голубая, какая разница, и размашисто, на самом краю шали, спавшей на пол, вывел – пьета.
Когда он готовил завтрак, то вдруг поймал себя на мысли, что ему жаль, как быстро сегодня готовится омлет с беконом. В следующий раз я разведу костер на заднем дворе, я уже не боюсь костров, и сделаю омлет на огне. А сегодня, в день 3Д, пусть сам завтрак восполнит процесс его скорого приготовления. Переговоры о неприменении силы, лига чемпионов, пробки на дорогах. Камни. Он выключил компьютер и принялся за завтрак.
Омлет был восхитительным, сок был сотворен из еще непорочных яблок, кофе вновь запах ветром абиссинской пустыни, а сигара – потом большегрудой мулатки, капавшим с темных сосков на табачные листья.
К маме, поездом, на чай и булочки. День начинал пронизывать его насквозь, снизу вверх, щекоча пятки, разводя залежавшиеся мышцы, требовавшие своей будничной работы, шумом в голове и вибрацией барабанных перепонок. Тореадор, смелее в бой. Мама, все будет хорошо.
Закрывая калитку, он бросил взгляд на почтовый ящик. Хранилище рекламных объявлений. А табличка? Он вспомнил нелепую фигуру пастора в широкополой соломенной шляпе. Успею на следующий поезд. Десять минут. Отвертка, пара шурупов, фанерка подходящего размера, и, конечно, краски.
Спустя четверть часа на месте высокопарного почтового ящика, свято охранявшего частную собственность, висела простая фанерная табличка, на которой разноцветными красками было написано:
ЕСЛИ ВЫ УСТАЛИ С ДОРОГИ,
ЗАЙДИТЕ И ПРИСЯДЬТЕ ПОД КАШТАНОМ.
Выходя на улицу, он широкой улыбкой вспомнил плохую примету возращения назад. И пусть! Пусть все черные кошки городка выскочат ему под ноги, он не свернет с пути. И черные кошки услышали его! Они появлялись ниоткуда, из-под невидимых заборов, из-за прозрачных углов несуществующих зданий, перебегали неосязаемую дорогу или, закутавшись в хвост, просто сидели на воздушных подушках и пялили свои зеленые желтые глаза на человека, осмелившегося пренебречь их колдовскими чарами. А человек широко шагал в своем собственном четырехмерном пространстве, оберегавшего его от примет, суеты повседневности, воинственных троечников и не менее воинственных торрентов.
Еще у мамы, обо всем договорившись и успокоив ее, он почувствовал какой-то сдвиг во времени. Прощальный поцелуй мамы не был прощальным. Обратная дорога летела, и только вокзальные часы остановок безуспешно пытались убедить его, что поезд идет по расписанию.
Чем ближе он подходил к дому, тем отчетливее становилось ощущение дежа вю. Булочная, кафе, табачная лавка приобретали более яркие и контрастные оттенки на фоне темневшего неба, но эти новые оттенки размывали строгие геометрические пропорции строений, превращая их в свои игрушечные подобия. Действительно, это уже было. Провинциальный желтый дом. Еще за сотню шагов он увидел тень силуэта на скамейке под каштаном. Сумерки, сползавшие на улицу, размывали и сам силуэт, поэтому он не мог разглядеть, кто это, мужчина или женщина. Но это было неважно. Он ускорил шаг. Его уже ждали.
* * *
- Я прочитал ваш план работ. В целом он меня устраивает, - патрон пододвинул папку к сидящему напротив молодому человеку. «Старается выглядеть старым волком. Потертые джинсы, строгий клубный пиджак, образцово затянутый дорогой галстук. Мальчик, не задохнись.» И вслух добавил:
- Но, прежде чем вы приступите к работе, я бы посоветовал вам перечитать отчеты вашего предшественника. Там вы можете найти для себя немало интересного. И начните с ранних его отчетов. В некотором смысле они были образцовыми. В последние годы их стиль, как бы вам это сказать, несколько изменился.
- Я уже сделал это и, кажется, понимаю, что вы имеете ввиду.
- Да? И что же?
- Отчеты первых лет представляют собой очень детальные инструкции для профессионалов. А вот последние отчеты написаны так, словно их аудитория поменялась. Они больше напоминают учебные пособия для начинающих.
- Что же, мир – глупеет?
- Я бы так не сказал.
- Тогда что?
Молодой человек замялся и опустил глаза.
- Ладно, идите. Идите и работайте. И постарайтесь удержать этот уровень.
Патрон смахнул воображаемую пыль с папки и придвинул ее уже вплотную к краю стола, под самый нос того, кто никогда не сможет заменить ему друга. Но молодой человек, осторожно взяв папку двумя пальцами, поднял голову:
- Конечно. Я постараюсь. Но…чтобы научиться писать как для начинающих, потребуется время.