Рваные времена, фант. пов. о времени после времени

Есть Бог Времен, его венок терновый искрит прозрачность Нила в звездный сноп,
Когда Каверн колдует злато-цепных, крадущихся во тьме вчерашних Колб…
И, на еще одно, - в том «Уравнение Шивы», мгновения Связи вдруг осыплются в приливы…

Отстукивая ритмы потихоньку, Минорность сменит пыль гармоний полимерных.
Нас унося с собой в мажор других начал, как разбивая мост совсем чужих зеркал.
И, первый Шаг Велик, но как же горька Грусть. Все ждут нас там, миры, миражных покрывал.

Рваные времена


Даже когда у человека совсем не останется Времени, у него останется Любовь. Или Вера в Любовь. А если у него Ее нет, то зачем ему Время? Значит, и Времени ему уже не нужно…

Человечество ни в чем и никогда так не обманывалось, как в своем представлении Времени.

Проходя все лабиринты тьмы человек вовсе не ищет выхода. Он всегда ищет логику, словно улитка вползает в свой завиток… Так как именно она, логика, и есть, почти всегда, уравнение выхода… Но иногда логика не является незыблемой основой и тогда расцветает огонь интуиции. Именно он и выводит заблудших на свет божий из коварных сетей лабиринта… Но не всегда вышедшие являются Победителями. И не всегда тот мир, в который они пришли по длинным холодным туннелям лабиринта – это их мир…

И сказал Господь: - Будут и Другие: будет Время и будет Время после…





Москва, март-апрель-май 2016


Глава 1. Давным-давно. Когда время было целым.

Река, широкая упрямая сибирская река, как и все северные реки как-то особенно сильная и могучая, текла прямо у наших ног между крутых извилистых скалистых берегов, местами покрытых вечно-изумрудным мхом и желтоватыми пятнами лишайников и исчезала где-то там, за горизонтом, туда, куда невозможно было бросить взгляд – мешали именно эти, - серые приземистые скалы, которые копошились тут и там повсюду, куда хватало глаз. А может и не исчезала она никуда, а там за каменистым уступом у нее была своя тайная другая жизнь. Пока еще не доступная нам. Но мне хотелось верить, что не было у этой самой реки, где мы сейчас сидели: не было у нее ни конца ни края. А просто это была, - Река…
- Вот, так вот и время, течет т течет у наших ног, а мы лишь странники на берегу той реки, - сказал задумчиво я необычно для себя как-то совсем по-взрослому.
Ира ничего не ответила, а только смотрела, не отрываясь в эту извечную непрекращающуюся даль, очарованная мгновением происходящего, пытаясь запечатлеть всю эту дивную красоту каждой клеточкой своего организма.
А может, это низкое раннее солнце так «било», под таким углом, что, отскакивая от влажных поверхностей укрытых росой камней, лучи слепили и сливали картину окружающей природы в какое-то единое розовато-ране-солнечное марево. Туман еще тут и там клубился как бы кочками, клочками, выпуская иногда тут и там вскинутые к верху мягкие бесшумные стрелы своих дымноватых «роз». Булькали скважины болотной термы, чуть дальше от берега, в низине.

И лишь иногда скворцы, невесть откуда тут взявшиеся, заходились в какой-то неимоверно щемящей душу своей песне. Потом также вдруг замолкали и смотрели, смотрели, смотрели. Им было не до нас, сейчас сидевших в укрытой от ветра расщелине большого щербатого расколовшегося почти пополам гранитного камня. Одна половина которого стояла почти прямо вертикально, а вторая представляла собой достаточно гладкую площадку.
Ира уже не отнимала свою руку из моей и только ее ладошка немного вспотела, и сама она чуть порозовела, прям как этот восход…
Я смотрел на нее влюбленными глазами. И она, смущаясь этого моего взгляда все время отводила свой в сторону. Потом все же легонько высвободила свою руку и, упрямо качнув головой ловким движением свела волосы в большую черную длинную косу, приструнив их привычным движением красивой янтарной заколкой.
Наш лагерь оставался там, за нашей спиной, метрах в пятистах против течения. Нам пришлось изрядно потрудится, чтобы скрыться даже в такой ранний час от любопытных глаз… Все в лагере давно знали о нашем романе, еще с прошлого летнего лагеря. Но, как водится, любопытство все же брало вверх над всеми условностями.

Однако в это утро нам повезло. Лагерь спал мертвецки беспробудным сном. Сказывалась усталость после вчерашних долгих посиделок у огромного костра. И только рычание тигра, которых в этих местах было предостаточно, да, может быть сильное землетрясение могло заставить сейчас этих оголтелых юнцов вырваться из своих теплых нагретых палаток. Хотя, не факт…
-  А, знаешь, - тихонько сказала Ирина, прижимаясь ко мне своей мягкой тонкой курточкой.
И я даже через ткань ощутил ее крепкое упругое молодое девичье тельце.
 - Пройдет много-много лет…
-  Много лет, - как эхо повторил я, волнуясь ее такой открытой застенчивой близости.
Пройдет много-много лет, - повторила она, упрямо поджав свои пухлые розовые губки и внезапно задумавшись. - И мы будем все такими же…
- Какими,- тихо переспросил я, околдовываясь буквально с ног до головы этим чарующим незабываемым мгновением и уже понимая и принимая все, что скажет она… Зная наперед…
- Такими же, как сейчас. – тихонько шепнула она.
- И, пусть, все в этом мире изменится, - сказал я твердо, прямо глядя ей в голубые глаза, - пусть даже - изменится все! – повторил машинально я…
Она все также открыто глядела в мои глаза. И я увидел в них отражение своих, и еще много чего увидел я в тех глазах…
И крепко сжал ее в своих объятиях. Она не отстранилась, лишь еще больше покраснела. И тут я ее поцеловал…
Потом, когда мы уже уходили в лагерь обратной тропой. Она вдруг на одном из изгибов таежной тропинки резко обернулась ко мне и спросила, опять прямо глядя мне в глаза: - А так будет всегда?
- Как? - переспросил я, еще находясь под впечатлением тех, бушующих волн нежности, которые продавили меня насквозь и уже не отпускали, как якорные цепи бриг… как там у Грига, - бриг с алыми парусами, по-моему. Да, я и не хотел, чтобы они меня отпускали. Никогда…
- Так, как сейчас между нами? - сказала она неопределенно.
- Так будет всегда! - ответил я внезапно твердо, уверенно и осознанно. - И целого времени будет мало, чтобы между нами встала Пропасть…
- И целого времени будет мало! - повторила она и вдруг, звонко засмеявшись ловко, как альпинистка полезла через высоченную скальную стену. Ох, - только и вымолвил я и также быстро полез за ней, едва успевая уворачиваться от мелких камней и гранитных крошек, которые Иришка щедро выбивала из-под своих кроссовок.
- Ну и ловкая все-таки, скалолазка моя ненаглядная, - подумал я, - не даром, что лучшая в женской группе…
В лагерь мы пришли, когда уже зажглись первые костры и ребята кто по-одному, кто парами тащили наверх от реки тяжелые чугунные котелки с водой. Пора было кипятить воду для чая и завтракать.
А уже через полчаса весь лагерь наполнился шумом и гамом подростков. Все куда-то бежали, просто бродили, кто сидел у костра, вовсю позевывая, еще не полностью очнувшийся после крепкого сна.
Лишь иногда девчонки из соседних палаток, завидя меня начинали шумно перешептываться и хихикать. Но мне не было до них никакого дела. Ведь у меня было все в этой жизни. Была Вселенная смысла и цель…
Я взял топорик и пошел в чащу. Надо было поломать валежник и принести побольше дров к костру.

Уходя я еще раз оглянулся на лагерь: там у дальней палатки стояла Иришка и деловито раздавала указания… Ее светлые волосы, золотом переливались в лучах восходящего над тайгой Солнца.
Я вздохнул развернулся и уже более твердо пошел в чащу, оставляя на примятой траве темные изумрудные следы от своих ботинок.


Глава 2. Из дневников спинора второго ранга Лекса Просветлого

- Время бежит не останавливаясь, - сказал как-то Конфуций. И кому он это сказал? …может самому Времени все и высказал залпом. Он ведь мог запросто так почти по-свойски по-простому… На то и был Великим Философом…
Но если вдруг в том полотне трехмерном происходят сразу, во всех его точках одновременно разрывы, то оно начинает разбегаться, крутясь подобно вихрю.
А потом начинают образовываться уже не единовременные каверны разрывов. И так бесконечно – восстанавливая себя в одном времени, в одном его месте, ему, - времени, не хватает себя самого, чтобы полностью устранить течь и тогда начинается Лава…  Так ученые назвали процесс изменения самого Времени, его истекание в доменную воронку.

***

Мне опять снился тот же сон.
Старый седовласый монах в потертом черном немного с отливом в серебро шерстяном плаще с откинутым назад капюшоном спокойно смотрит мне прямо в глаза... В нем есть что-то неуловимо знакомое в этом старике. Но я не могу понять до сих пор, что же в нем в этом старом монахе-отшельнике такого необычного и странного.
Но он все смотрит и смотрит…И, пожалуй, смотрит вовсе не в глаза, а в какую-то одну точку прямо над моим носом. И я понимаю, что также как он внимательно смотрит на меня, смотрю ему в ответ этой самой точкой. Ту я начинаю понимать, что я точно не могу смотреть из этого места своей головы так как там ничего нет, не может быть просто. Я оборачиваюсь к солнцу, оно немного в дымчатом блеклом розоватом мареве. Оборачиваюсь и вижу в его зеркальном отражении себя, уставившегося в полном непонимании происходящего. Мои глаза открыты, но из воды лучей моего старого светила на меня внимательно настороженно смотрит третий глаз. Совсем как на старых ценных бумагах, - доллары, вроде, назывались. Он какой-то не естественный, не совсем человеческий или вообще не человеческий. Не местный этот третий глаз на моем лице…
Я, с трудом переваривая увиденное, опять разворачиваюсь в сторону монаха. Он смотрит внимательно, очень внимательно… Мне не понятно, чего он так смотрит.
И тут, вдруг синева неба надо мной разрывается вертикальными лучами: они падают молча, но сильно ударяя по поверхности. Как только лучи попадают на поверхность сразу практически к самому небу на несколько км вверх взметаются пространства пыли камней и еще чего-то, что практически невозможно различить.
Монах смотрит на меня потом начинает говорить. И понять его я не в силах. Нет такого языка на моей планете. Не придумали еще или уже забыли… И тут: тут я слышу его…
Он что-то пытается до нести до меня, до моего сознания.
И вот я начинаю понимать.  Сначала с трудом, потом все больше и больше. Первая буква, слог…
Он говорит, почти что шепчет. Его губы едва-едва шевелятся и некоторое можно понять только по его артикуляции губами и строгой, в две хорошенькие синусойды, мимике лица: - Chronos, Aion, Kairos. Это зрелище выглядит совершенно фантастическим и величественным. И поднимает высоко-высоко свои руки с раскрытыми к солнцу ладонями, легко соединяя их над собой. Со стороны он выглядит точно, как свеча…
И тут все покрывается сверху какой-то одной пленкой, совсем как молочной пенкой, только немного с тем же розовым оттенком, как и все в окружающем меня.
Все вокруг застывает и исчезает. Остаюсь только я, с широко раскрытыми глазами глядящий из зеркала. Третьего глаза нет, как нет и монаха. Остался только его голос. Который приходит ко мне издалека. Он не попадает в мои уши как волна, как вода, как звуки, затекающие сиюминутно, каждое последующее мгновение… Этот звук идет изнутри, - из среднего уха, что ли. И я теперь уже совершенно отчетливо слышу эти словно вычеканенные Голосом слова, - Chronos, Aion, Kairos.
Что они означают и могут ли что-то означать для меня, совсем не посвященного в институт эзотерики человека. Даже не эзотерика, а Экзотерика какая-то получается, ей богу…
Тут почва под моими ногами начинает сначала мелко вибрировать, потом сильно трястись, как будто в преддверии извержения гигантского супер-вулкана. Таких вулканов у нас на Земле то раз два и обчелся, и то все давно замершие. Так как умерших совсем вулканов в природе, верно, не бывает… да и на Венере с такими мега-кратерами совсем, прямо скажем, не густо. Тем не менее, не только пространство вокруг, - темпы времени убыстряются и раскручиваются, как маховик в сложном старинном механизме, словно пущенный какой-то не известной рукой. И вдруг я начинаю растворяться. Капли пота текут по моему лицу. Или уже это не пот, а слезы…
Резкий удар в бок, снизу-вверх. Хороший мертвый, словно припаянный огромным прессом удар. И я исчезаю.
Исчезаю…
Я открыл глаза потирая ушибленное место – свалился с кровати такое со мной вообще никогда не случалось. Чудеса, да и только. Я привстал на колено, которое саднило и наливалось гематомой как слива настоящая…
В окно стучали лучи светил и это были лучи разных резвящихся многочисленных звезд: они сливались и разливались, сходились и разбегались, взрывались и сжимались.
Небо над Москвой словно перекрашивалось какой-то острой кислотной палитрой, фосфоресцируя чем-то настолько сильным и глубинным, что все как бы изнутри светилось и это чувствовалось, не смотря на яркий солнечный день или не солнечный. Я распахнул окно.
Что-то точно менялось: только вот что, я не мог уразуметь и объяснить простым человеческим языком… Сполохи сдвинулись к горизонту. Там лучи как бы слились во едино и сейчас уже мерцали как северное сияние что ли. Не могу сказать точно, как это выглядело, потому что до этого момента я и северное сияние то никогда не видел. Только что на фотографиях, да совсем редко на картинах…
В комнату ворвался ветер. Коснулся моего лица залез за воротник рубашки. Какой-то совершенно необычный теплый добрый вечерний, не по суткам, ветер. И потом пришла Волна. Меня бросило прямо к люстре и вбок. Здание зашаталось заскрипело бетонными блоками, но устояло. Я метнулся к окну охая и не веря еще своим глазам:
Город погружался в хаос. Обрушивались уже не дома сами по себе. Кварталы крошились в белесый кварцевый песок, оставляя черные пятна на теле моего города. Все изменилось за долю секунды, или на этом все не закончилось, или, - это было только начало катастрофы?
Я посмотрел на часы, которые по старой дурацкой привычке ношу на правой руке и не снимаю даже ночью. Циферблата не было передо мной был плоский выжженный изнутри стальной диск. Все сплавилось какой-то совершенно непонятной и не видимой энергией. Как будто и не было тут никаких стрелок, ничего такого любезно предусмотренного в виде тикающих механизмов, рубинов, золоченных стрелок, колесиков подзавода и будильника. Был только этот слиток искореженного металла.
И ВСЕ!
Я НАЧИНАЛ ПОНИМАТЬ…
Сон. Что? Что говорил мне тот монах? Надо вспомнить… Обязательно надо успеть, - вспомнить… Что все-таки он хотел сказать? О чем желал ПРЕДУПРЕДИТЬ!?
И тут я сел на холодный пол. Волосы стали дыбом. Я начинал понимать.
Время. Оно исчезло на моих глазах… ВРЕМЯ ?! Боже, что же это такое?! Как ?! Как такое вообще возможно!? И как теперь жить дальше?  Как нам всем теперь быть?
Время. Его больше не осталось у человечества. Оно перестало быть единым целым. Началась новая эра, или если правильно говорить закончилась эра целого и непрерывного, замыкающего положенные ему Создателем круги. Время стало распрямляться, унося все свои формы куда-то ввысь к бесконечному многообразия вечных миров. А в нашем…
В нашем мире пришли рваные времена. Я понял, что мне все еще предстоит в этом разобраться. Так уж создан человек: в хаосе, близком к первозданному, его мысли быстро приводят к желаемому результату…
Все будет хорошо!
…всё это Время мы побеждали пространство. Теперь настало время победить само Время. И я это сделаю… Мы это сделаем. Все будет хорошо, - как молитву повторял я себе, сам уже во всем этом сильно сомневаясь.
Вступление.
Начало разрыва. Армагеддон континуума.
«Всадники» неторопливо пришпорили своих «коней» и пустили их в легкий галоп. Спешить было некуда. Уже некуда! Этот мир уже был почти полностью предоставлен своим новым хозяевам. Он уже был их мир, или скоро станет таким. Какая разница! Ведь, уже все было предрешено.
Их тени встали разом в разные горизонты, десятикратно увеличенные при неровном мигающем в свете серых пеленок облаков лунном свете. Да и сам свет здесь был не тот привычный лимонный, а зеленоватый словно через изумрудное стекло витража в церкви.
Впереди горели дальние огни десятков земных городов. За этими городами были долины и реки, горы и холмы. Далее местами опять возникали небольшие поселения, а потом опять отступали в тень больших необжитых еще никем пространств.
Там была мирная человеческая жизнь. Пока была… Ходили по бульварам люди. Кричали младенцы. Хлопали двери и окна от сквозняков. Кто-то ругался на чем свет стоит, кто-то просто горланил пьяные песни, совершенно не попадая ни в одну из положенных богом нот, кто-то смеялся, кто-то смотрел влюбленными глазами, кто-то затевал недоброе и измышлял преступное… Словом обычная человеческая жизнь лилась своей дорогой ни о чем серьезном и не помышляя.
Доспехи их отливали бронзой, хотя точно нельзя было сказать, этот ли точно металл сейчас окутывает их тела доспехами и обрамляет с головы до ног. Справедливости ради можно сказать, что вряд ли это была бронза. Так как в том мире, откуда они пришли не было бронзы. Там вообще ничего не было.
Их мир не был пространством в нашем обычном человеческом восприятии. Но и ничем он тоже не был.
Они не испытывали зла, не знали добра и сострадания. Уже не раз они «скакали» по разным планетам в «означенной» для каждой из них День… Сердце, если оно у них когда-то и было, притупили тысячелетние боли и чувства. Они стали холодны, как холодны все гиганты и быстры, как сама смерть. Потому что они ей и стали. А может они просто были какой-то алгебраической аллегорией, демониальными проявлениями страхов человечества, неудачной концовкой уравнений Великих сего.
Может их вовсе и не было, а были только гигантские сполохи полярных сияний с этими вот гигантскими неведомыми тенями. Которые человеческое воображение легко преобразовывало во Всадников Апокалипсиса.
***
Солнце зашлось в зенит и ярким светом залило поверхность Земли. Рассвет всегда был здесь таким. Неожиданным всепоглощающим и откровенным. Но дальше…
Дальше все было не так, как обычно.
Солнце расслоилось на несколько. Потом еще, и еще. И, вот, уже через мгновение тысячи разноцветных солнц уже полыхали на всей протяженности синего неба.
Потом «пришли» гало. Они были трехслойными нависающими кольцами, почти правильными конусами они парили над Землей на расстоянии нескольких километров.
После всех пришли те, чье пришествие было предначертано святыми писаниями в отражениях и сполохах полярного сияния появились три высоченные фигуры. В несколько километров ростом. Точно никто не мог сказать, что это за фигуры. Но если отбросить ненужное и воображаемой эти фигуры были уж очень сильно похожи на всадников. Фигур было всего три.
Только потом, часа может через два ударили «метеоры». С огромной мощью и скоростью прорываясь сквозь воздушно-космическую оборону землян они вонзались практически вертикально в разных частях планеты.
Потом в местах упавших метеоритов «пришли» Домены. Как цветы, верно, они прорастали из тех воронок, куда ударяли метеоры, в разные стороны. Эти области появились совершенно внезапно и стали разрастаться с неведомой силой на поверхности планеты, как язвы поедая и кромсая привычные очертания материков, городов, морей…
После этого были сброшены бомбы в эпицентры доменов. Тридцать семь по числу доменов.
Два из доменов, что были поменьше исчезли вовсе – на их месте осталась только выжженная термоядерными бомбами пустыня. Оставшиеся Домены стали больше и мощнее, а стены их, представляющие собой вулканизирующие, словно дымные, пленочные бугристые завесы, стали как-то плотнее мощнее что ли.
Последнее, что было использовано, - магнитно-аномальные флуктуационные «полевые» бомбы. Хотя бомбами в общем понимании их назвать было нельзя. Скорее это были «муфты», удерживающие в своих широченных всеохватывающих лапах-сетках «чудовище» Хаоса.
Они и остановили рост доменов. Но радоваться было рано.
После всего на планете осталось 35 доменов, рост которых сильно замедлился, но не прекратился.



Книга Синергий («Лавы Первые (I)»)
Стих 1 Глава 1
Плоть Времен. Разрыв.

Когда Время струится потоком. И змеится в незримую Дань…
Сжав заботы тисками Итогов, ускоряя Неведомость в Даль...

В инстантонах вчерашнего Мира, там, где Токи мерцают во тьме:
Все топчась в Миге зыбком тонком, Забывая себя нигде…

А магниты все пьют Истоки, тензорят неизменность Нишей,
И стремятся под самый купол, где лишь Веры нирвана Тиши.

И Искря внеземное подле, у широких злаченых Врат:
Пусть, - даровано Восприятие той Идеи, в ветрах Плеяд…

В то, заветное всеми небо, вперемешку изменных черт:
Там, дыша - не дыша, посмеем прикоснуться к телам комет.

Оси звезд между древних трещин, - Стен, в которых Причина ждет....
И когда Гор осядет кремень, будет нами воссоздан День.

А Ковчеги стоят бортами: Весь о пристань сцарапав лак...
И лишь грезит гроза богами, излучая палитры гамм.

И мгновением вплетаясь в Вечность, замечая спиральных Тем…
Мы решим Уравнения эти, и вернем в дивный Мир Тотем.



Из дневников Спинора второго ранга Лекса Просветлого

Я заворачиваю за резанный край какой-то гигантской трубы, неужели здесь когда-то был металлургический завод, или это все-таки старая брошенная в сутолоке последних событий газовая магистраль, которая тут же обрываясь в никуда приглушенным булькающим гулом гудит своим эллипсойдным разорванным срезом, который появляется здесь, время от времени, как только покажется любое живое существо.  Как будто этот звук этой мертвой трубы и был связан с чем-то живым по одному ему понятному закону. Или просто это был сегмент прошлого, который так же взывал к Артему – уноси ноги-и-и-и-и. Беги - - - -и… Да, куда здесь побежишь. Жа в таой амуниции сильно не побегаешь все равно кроликом будешь выглядеть перед бронтозавром. Раздавит и сам не поймешь, что случилось. Артем усмехнулся сам себе: - Да,уж…
А из живых тут в последнее время, - мы и эти беспомощные собаки. И как они тут выживают и питаются одному богу известно.
Было, правда, предположение, что в Домене могут быть птицы, кошки, хорьки, а также крысы. И вообще какая-то иная форма жизни.
Но я ни тех, ни других не видел. И даже следов ни их, ни кого бы то ни было, кроме наших спинорских и следов вот этих самых диких, но умных собак. Иногда последние долго шли с нами провожая до первых границ Доменов. И тогда было как-то повеселее шагать.
По крайней мере по сегодняшний день. Только этот ветер, грубо шершавящий как наждачная бумага лицо, песок скрипящий под ногами, и иногда мелкий моросящий дождь со струйками цвета индиго.
Тем более я не видел никого из чужих. Выть иногда хотелось от этой пустоты для разума. Сесть в песок, упасть на колени и выть…
… Но я опять иду и иду все дальше. За большой ареольный бархан, пересыпающий свое тело, как песчаное неведомое существо. Потом строго на Запад, которого тут минимум три, а может и все четыре… Но ориентиры редко подводят. Редко, но все-таки подводят. Я вспомнил как трое наших в прошлом году не сходя с проверенной тысячи раз тропы внезапно ухнули в «прорубь Верты». И сгинули там безо всякой надежды вылезти…
И я опять иду неспешно по все той же плотно протоптанной тропе твистора. А куда тут собственно спешить, если Времени нет, в прямом смысле, - нет. Исчерпали черпаком алюминиевым то самое драгоценное, а, если где и есть, то вон оно,- измененное искривленное горбатое мертвое, радужит неправильными ядовитыми сполохами, поднимается тоненькими нитями лиан, бронзовеющих под лучами то ли Солнца, то ли Луны, то ли вообще неизвестного какого небесного тела, пузырится по краям черных зеркальных луж, как будто кто-то из щедрот своих плеснул ртути тут повсюду. Кто-то умный по-своему расчетливый и злой. Особенно не разбирая к чему и зачем произвел такие спонтанные действия.
 И хотя все здесь на первый взгляд понятно: и как вчера, и как позавчера, и как в самый первый раз, хотя даже не помнишь, как давно это было, - всегда понимаешь, что эта тропа, - ох как, - совсем не тропа, а название только одно. Эта тропиночка живет в этот раз по-новому, как-то изменилась. По-другому изогнулась что ли? Как будто тот же самый человек – его привычки, идеи, чувства и вдруг он говорит совершенно другим низким измененным голосом, другими словами и тебя не узнает, не воспринимает, хотя ты был с ним рядом полсотни с гаком лет…
Тут и там поблескивает роса. И как всегда разная. Куполообразная с большими тяжелыми каплями сверху, клино-подобная, как арамейские кинжалы, маленькие груше-подобные бусинки, сосредоточенные под ссохшимися листами трав растений кустарников и деревьев. Темно-синяя, прозрачная как настоящая, оранжевая, как будто с пойманным мини-солнцем и множества другой. Такой росы, какой не бывает на своей родной планете. Не бывает… По крайней мере точно не было раньше.
А трава, листва? Те, тоже совсем другие. А может и те же. Сейчас ведь не вспомнишь каким все должно быть. Только покрыты какой-то крупой серенькой, которая фонит сильно. Да на нас в таком состоянии радиация не действует. Не проникает. Некуда ей тут проникать. Ведь мы только конформная проекция. А по-другому и не скажешь…
Теперь это уже иной мир. Это не та приятная колыбель всего человечества. Но нечто большее. Большее темное, Большее светлое, Большее никакое… Теперь не это главное. Теперь главное, - кто ты сам? И есть ли ты в этой связующей разрывной серии времен. Или те, как и многие другие, - сдался и сгинул в небытие… Которое тоже уже просто небытие. Человеческая обыденная смерть – теперь та самая роскошь и таинство, о котором уже не мечтают многие земляне.
Еще шаг. Еще шаг. Еще один шаг…
Все еще тяжело идти. Никак не привыкнешь к этой дуальности гравитаций. То нога вдруг беспомощно скользит по воздуху царапая пространство.

Что я тут искал? Возможно себе на погибель, а людям во разочарование.
Сигнал, знак, указатель, возможно летающую штуковину, точку гармоний, золотое сечение, путь в Эльдорадо, маяк, фонтан, мельницу…
Я не знал, что ищу. Но точно знал, что найду это когда-нибудь. В это верил и Старик.
Вот уже двадцать восьмая ходка. И опять я совершенно пустой и возвращаюсь домой. Старый умный пес с глазами хаски все-таки отстал перед Барьером шагов на пятьдесят и, остановившись на каком-то таком же рваном бугре, как и все что здесь было вокруг, пару раз пролаял что-то неразборчивое и до смерти обидное. Но я его уже не слышал. Я вышел на финишную «прямую»: всего то каких-то метров пятьдесят до «Дома». Интересно, как там дела у других? У меня то ведь, - очень не густо…
Я вбил очередную вешку маяка на последних двадцати метрах к проходной. Еще раз крутанул горизонт вокруг себя. И, так ничего и не увидев не то что подозрительного, вообще мало приметного и нужного, бодро рванул к площадке возврата или «Проходной», как мы ее называли по старинке.
Эх, если бы я так не спешил, возможно, многие бы не погибли. Да, и времени у нас бы было больше, чтобы задачки, поставленные перед всем человечеством порешать.
Там вдали за моей спиной, как раз я запрокинул голову к верху и сжался для прыжка, что-то совсем тоненько мелкой серебристой струйкой блеснуло и промчалось искоркой ровно вдоль моей многокилометровой тропы. И, может, это и было то, что мы все так тщательно, но безуспешно искали второй год подряд.
Но сейчас мне было уже не до чего. Я глотнул воздух, который здесь был больше жидким серым плотным туманом. Мысленно напрягся и уже через секунду другую весь этот черно-белый мир закружился у меня за спиной охнул тысячью гудков и колокольных переливов, и отошел от меня, как вторая кожа у ящерицы.
***
«Хорды Коды» вошли нескольким стержнями в мозг, зацепили меня и стали крутить в разные стороны мое и так уже изрядно потрепанное скользящими гравитациями и полостными антигравитациями сознание.
Через полчаса, когда я уже спал в уютной капсуле внизу в лаборатории, а вокруг меня копошились ученые мужи и медики из Второго батальона, наш Старый мастер, Шеф, то бишь, устало посмотрел в стекло, за которым висел я в нейтрализаторе и покачал головой.
- Этот малый, - думал он, - безусловно, очень хорош, но и он ничего пока дельного не вытащил с той стороны. А надо было спешить. Очень спешить… Ведь неизвестно, сколько еще нам всем осталось…
Прошел год, как замолчали станции в поясе астеройдов, Первый Базовый на Нептуне, Трехцветная Колония на Марсе. Теперь на всех планетах до Земли полностью властвует серый непроницаемый туман и еще ни один из сигналов связи не подан с поглощенных форпостов человечества. Остались ли там люди? Выжил ли хоть один из них?
И сейчас, когда горстка смелых ребят неустанно ночь и день, день и ночь ходят в своих ходки каждая из которых может оказаться последней… Он опять сильно вздохнул, -Только они эти молодые пацаны и девчата и могут ответить на главный вопрос – как справиться с ниспосланным и есть ли хоть один маленький шанс победить необъяснимое… он покачал головой и перекрестился. Скоро очень скоро этого мира может не оказаться там, где он доселе находился испокон века или он перестанет существовать полностью… Надо спешить! Надо очень постараться и они это понимают он опять тяжелым взглядом посмотрел на Лекса, висящего на невидимых нитях как личинка в капсуле. И после круто развернулся и потопал вдоль коридора, уходящего почти параллельно вверх в Залы Совета…
Глава Первая. В конформных амфорах сознания.
И Первым было, - Слово!
И слово было - Время! …
И это была Подсказка….

Не все было в Этом странным, но что-то точно было…

Кто же и когда это сказал?
Время НИКОГДА и не было единым целым.
Время никогда… Никогда не было той единой тканью и сетью уравнений, пропитанной беспечным, тянущимся, тягучим, словно медовая патока пространством и переплетенной первозданными гармониями звуков. Оно всегда состояла из множеств и множеств звеньев, тянущихся из самых мрачных времен в туман совершенно неизведанного будущего. Где, может лишь, одним из малых не основных подмножеств было и пока есть человечество…
Мы были готовы ко всему или, - почти ко всему. Единственное, чего мы никак не предполагали, что Время. То самое, которого всегда не хватает, или которое, когда не надо, вдруг останавливается, замирает, и тогда слышно только глухой стук своих сердец, как звук капель метрономно падающих в пещерной тьме со сталактитов и разбивающиеся о каменный непроницаемый для них настил. Это самое Время, о котором кто-то из древних философов (может, - Эйнштейн) с усмешкой говорил – Ведьма. Это самое время закончится, как абсолютное неразрывное целое и будет физически меняться, исчезать, растворяться, практически на наших глазах исчезая в никуда. Как стиральный порошок в длинном чулке мешка у стиральной машины. Просто порошка все меньше и меньше, а машине надо продолжать работать, а новых мешков уже не будет никогда.
Так пришли «рваные времена». Эра временных островов, никак не связанных между собой. Островов, где менялось все, кроме людей... Хотя, их память менялась тоже... И, еще, что-то неуловимое, запертое тысячелетия внутри людей. Оно менялось тоже... То, о чем мы даже не подозревали... Возможно это была Третья, тайная сущность человечества. А может – что совсем иное. Возможно древние конструкторы Цивилизации заложили этот механизм как возможность противостоять неведомому, а может это простое случайное стечение разных факторов крепко приправленное искрами разума… И эту сущность точно нельзя описать, но возможно можно показать, как это работает...
Мы только коконы, которые сплели древние, чтобы дать нам эту самую возможность. Понять и принять истинный порядок вещей.
Как пузырьки поднимаются вверх в тонких длинных узких сосудах, так и наши души прорастают прямо к небу и являются единственной связующей составляющей этого мира. Его операционной константой. Где Информация, - лишь след ушедшей отсюда энергии.
Вы когда-нибудь видели одно дерево во всем лесу. Правильно, тогда это был бы не лес, а одно дерево. Так почему вы считаете, что в саду Времен растет лишь одно плодовое дерево?
Так уж получилось: Времена когда-то очень давно, миллиарды световых лет назад примагнитились к нам, людям намертво. Стали, пожалуй, нашей второй сущностью. Как жгутами намертво опутав все наше существо, бытие, восприятие, действия, поступки, мысли, желания, разочарования.
Теперь же возникло как бы чувство невесомости. Мы все как будто сманеврировали фигуру высшего пилотажа в одном большом «колоколе», вдруг стали невесомы вне его пут, вне времени… «Самолет», несший нас к этому состоянию все еще возвращался время от времени в исходное состояние. И тогда Времена возвращались… Но все реже, реже и реже.
В моих видениях в местах реальности цепи этих времен были золотыми и бронзовыми. В отдалениях прошлого - олово и алюминий, и в далеком будущем это была самая сильная сталь из всех времен. Никогда человечеству еще не удавалось изменить будущего. Изменить предначертанное. Оно было создано только для одного: пожинать плоды настоящего или лепить прошлое по своему усмотрению и разумению. И, вдруг, в звеньях этой цепи, той самой неразрывной цепи случайностей и закономерностей, появились пробелы, разрывы, расколы… Как будто бы только вчера какой-то огромный великий Кузнец с истинным наслаждением ковал свое детище, выгибал чугунные завитки, раздувал меха горна, нагревая исходную субстанцию до самых высоких температур, чтобы можно было ковать… А, потом, с огромной силой опускал на краснеющий металл свой исполинский молот, превозмогая мыслимую плотность в точке удара. И, вот, внезапно все прекратилось…
Ковал осторожно со знанием дела, вплетая косы времени в пространственно-временной континуум. Зная такие формулы и законы, которые могли бы быть вечными. И тут! То ли Кузнец устал, то ли он куда-то ушел, а потом по какой-либо нечеловеческой причине и совсем забыл о своих обязанностях. Только время вдруг перестало быть цепочкой последовательных действий и событий. Цепи его начали постепенно разрушаться. Да, и разрушились на самом деле…
…разрушились. И никто не знал, - насколько сильно и поправимо ли это все. Насколько звенья цепи тронула коррозия. И что с этим делать. Оно разомкнулось и космический процесс его нестабильности и непредсказуемости был невольно запущен. Теперь оставалось только верить, что законы Вселенной не позволят Времени прекратиться и найдут другие способы связи… Все мы молились только о том, что явиться следующий Исполин, который завяжет узлом разрывы и даст нам опять тот мир, который мы хорошо знали.
Это самое Время и наступило сегодня, сейчас, сию секунду, этот миг, здесь, на Земле.

***

Сначала был звук. И это был тоненький противный писк комара. Он то взывал вверх к едва люминесцирующему слабым сиреневым светом потолку, то крутился вокруг моей головы, то ненадолго исчезал, чтобы опять возникнуть в одном из полукруглых углов комнаты. Был ли этот комар настоящим или все-таки сознательно сконструирован программой, копнувшей встроенными анализаторами, своим глубинным «экскаватором» что-то из моей далекой детской памяти. Тут можно было только гадать. Но тем не менее эта компьютерная или настоящая игрушка немного меня отвлекла…
Я уже давно не спал. Не спалось. И я невольно в тщетной попытке отгонял тяжелые мысли о вчерашнем дне. Все бы ничего, только все эти последние дни были и так, через чур перенапряженными. И так изобиловали всем тем, что ломает уродует коверкает человеческую психику. Но вчерашний день был, пожалуй, самым страшным и странным из всех них…
Я опять перевернулся на бок к окну и стал смотреть сквозь огромную семиметровую стеклянную стену на ночное небо. Луны не было видно. Там, где она должна была висеть на своем месте виднелось лимонное сечение туманных нитевидных плетений… Черная дыра продолжала свой пир. И раз начавшись это веселье никак не могло остановиться самостоятельно. Теперь уже не могло. Я опять покряхтел на своем старом замызглом диване – койке космонавта, как в шутку любила в прошлом называть мою лежанку жена. В моем счастливом прошлом.
Жена. Где она теперь? Будет ли то самое время. Или возврата назад не будет никогда... Так я страшился представить все это. То самое, когда прошлое исчезнет совсем, когда настоящее смажется в разные стороны, как пирог под ударом футбольного мяча, пущенного бомбардиром прямо в единственную не защищенную точку ворот. И когда будущее уже не наступит.
Но день приходил за днем. Утро наступало. И я опять мысленно молился, чтобы нам был дан уже следующий день. Не весь день, а он полный Времени целиком.
Кто же предполагал, что так все выйдет. Мы готовились к войне с пространством, с чужими мирами, возможно с опасными разумами. Да и тут сложно сказать были ли мы готовы. А на самом деле все оказалось так просто.
Просто в один злополучный момент начало исчезать само Время. Все его ипостаси. Храмы часов, возведенные человечеством в непомерную ценность и единство.
Как же так?! Ведь мы верили. Ведь мы точно знали! Исчезнуть могло бы все. Все Абсолютно. Но не Время. Смешно! Теперь уже смешно. Когда стержень того мира, тот самый мир, который мы знали, в который пришли однажды, родившись совершенно случайно затеей двух встретившихся во Вселенной человеческих существ.
Теперь без нашего ведома и согласия с нами совершили не равновесный обмен. Теперь нам давалось другое. Жить в страхе, что ничего нельзя изменить, что все предначертано и предопределенно… Что Времени с его свойствами уже не будет никогда.
Даже тогда, десять лет назад, когда все только начиналось... Даже тогда мы не думали и не знали, что все будет вот так страшно и не отвратимо.
Я бросил взгляд куда-то вдаль: туда, - наверное, к самому горизонту. Ломанной зигзагами кольцевых небоскребов уровней, неоновых прожилок между ними и скользящих теней цепных и единичных робото-капсул, торопливо как пчелы снующих туда-сюда и спешащие доставить своих драгоценных хозяев к месту назначения.
Время от время белый пар вырывался из скрученных труб фабрик? разбросанных по городу тут и там и после почти сразу начинал искриться серебряным смерзшимся облаком. Ночи теперь стали холодными. Очень холодными. ОТ окна веяло изморозью. И я невольно вздрогнул? когда холодный ветер проскользнул через окно в мою спальню и попытался в ней обосноваться, вливаясь в искусственный сквозняк устроенный умным домом. Мурашки пробежали по телу с ног до головы. Я как Минотавр мотнул головой, откинул слипшиеся после сна черные смоляные волосы со лба и попытался скинуть охватившее меня оцепенение. Все-таки начинала сказываться усталость прошедших дней.
Черная дыра. Она появилась в один роскошный день. Солнечный прекрасный день. Тогда погибла треть всего человечества. В один момент по необъяснимым причинам. Те, кто слишком легко были связаны со временем. Кто слишком мало думал о нем. Или по совсем неизвестным причинам. Что гадать над пеплом, чем он был, когда уже ясно, чем он стал… К чему опять бередить старые раны и будоражить эмоции.
Если бы на самом деле ЧД приблизилась к нам настолько быстро и близко, мы бы все были даже не мертвы, мы бы просто перестали существовать. И это уже не был бы богословский спор: есть ли жизнь после жизни или нет.
Ничего бы не стало.
Все бы исчезло в непрекращающийся, всепожирающий, не человеческий, холодный, черный плотный туман. Смолу Забвения. Не осталось бы ни надежды, ни любви, ничего. В одну долю того, что и временем нельзя уже было бы назвать, так, в самое последнее кварк-мгновение, все бы схлопнулось, как будто просто какой-то гигантский исполин из наших человеческих легенд взял и выдернул вилку телевизора из розетки, не утруждая себя выключением с пульта. Искры разума в последний раз взметнулись бы ввысь и моментально погасли. …
А теперь мы вынужденно или предопределенно существуем в угасающем мире. Еще колеблются струны миров сходятся и расходятся вектора судеб, меняются и металлизируются мгновения. Дробятся перепрыгивают через себя, словно это резвятся малые несмышленые дети, дни, мгновения, минуты, секунды.
Все что могло произойти – настанет. Все что происходит – завершилось. Будущее как ткань Времен истончилось, схлопнулось и однажды «завертелось» на одном месте, как щенок за своим хвостом.

***

Почему же это пока еще не произошло? Почему?
Было одно из тысяч смелых предположений, которое давало нам надежду и позволяло хоть как-то обдуманно действовать в полном хаосе всего происходящего. Возможно оно и не описывало точно, что с нами стало происходить, но многим интуитивно показалось чем-то реально точным. Показало тот самый правильный угол, под которым стала видна суть происходящего с планетой и Цивилизацией.
Группа ученых под руководством профессора Отт-Па-и-У обратила внимание на не столь очевидное смещение гравитационных волн в радиусе круга присутствия ЧД.
Чд была словно затянута какой-то плотной полиэтиленовой пленкой. По краю ее выступала некая астрономическая субстанция, напоминающая пенку кипящего молока. Как будто рыбка билась в сетке и не могла свободно вытащить сквозь ее ячейки свои страшные зубы наружу… Ученые предположили, что то, что мы видим лишь предвестник, в лучшем случае, - все что случится и случилось с нами не больше и не меньше. Они высказали предположение, что Объект ЧД у Земли таковой на самом деле не является, а лишь копирует по непонятным причинам некоторые ее свойства.
Предположим, что где-то далеко, далеко по космическим меркам, есть большая функционирующая Черная Дыра (ЧД – далее по тексту). Очень большая. Она поглотила возможно уже несколько крупных звездных систем, может несколько сотен, и перенасытившись материей, накопив в Чреве своего пылесоса огромное количество сжатой энергии бросила свои отростки через весь космос по одному только ей ведомому проходу сквозь космические миры. Тогда, можно предположить, что Галактика при определенных раскладах, приобретающая зеркальные свойства, поймав такой отросток щитом, который они назвали бликовой ЧД, отобразит его не окрепшие свойства не совсем под тем же углом, а в зависимости от угла поворота оси своего щита к самой первичной материнской ЧД.
Тогда «блик» этот, чернильной кляксой рванувшись в противоположном направлении, долго бы рыскал по всей Вселенной, отыскивая себя новые и новые «игрушки» на свою потеху. И так, судя по всему, и произошло. Однако, где-то в космосе это детище Смерти было случайным образом поймано в некую вязкую инертную межзвездную среду, которая не позволила блику путешествовать дальше. Поглотила в и приостановила несущую смерть и уничтожение детище ЧД. Тогда такая ЧД не была бы полностью идентична материнской и приобрела бы иные, возможно, более мягкие с точки зрения физических законов свойства.
И тогда, если они были правы, вот это подобие материнской ЧД и поселилось недалеко по космическим меркам от нашей Солнечной системы. Именно тогда все началось. В противном бы случае ничего бы этого еще или уже не было. Представьте на секундочку тараканов, на которых сверху плашмя свалилась чугунная сковородка во время пира. Такими бы тараканами стали и мы.
Но не стали…
Правда, существует и иная точка зрения, которой я собственно и придерживаюсь: согласно неё время существования людей — это особый специальный очень давний, глубокий разрыв в текстурной ткани вечности. которая существовала до наступления времен и будет существовать после конца времен. Тогда весь процесс можно было описать следующей моделью: кто-то берет в свои руки мягкий ластик и начинаеи стирать им заштрихованную область, которой собственно и явялется наше земное существование.
Кто-то из другого сообщества Ученых Аакторона предположил, что ЧД нет такие уж и разумные. А только представляют собой суть механизма, закрепляющего бесконечность и устраняющие разрыв Времени. И что появление такой звездной субстанции было предопределено метафизическими законами, действующими на всем протяжении нашей Вселенной.
Однажды времена разверзлись и в этом узком клиновидном кинжальном пике была создана человеческая цивилизация. Настало время, когда самая Верхняя Сила ликвидирует безжалостно и бесчеловечно этот разрыв. Тогда небеса сойдутся в одной струне. И через всплеск всех волн мира затихнут, уступив место бесконечности. Той бесконечности где уже давно ждут своих детей – Человечество.
Одно оставалось ясно: что бы это ни было, оно и является масштабным Кайрусом, определяющим все дальнейшее для человечества.

***

Я опять перевернулся: болел бок после неудачного второго приземления в сегменте 17-83 Домена 24.
Мы уже ничего не знали точно. Мы только надеялись, что бог не оставит нас. Однако проходили дни. Дни сливались в месяцы. И вот уже год с лишним. Вторая осень договаривала за окном своими оранжевыми садами. Шептала, волновалась своими кружащими оранжевыми листьями и волновала людей там далеко внизу. И где был этот бог, которого мы все с таким нетерпением ждали, так и осталось не ясным. И, пришел новый бог или боги. Боги Времен. Которые никогда и ни о чем не разговаривали с нами людьми. Им нечего было сказать нам, ибо они пришли все закончить…
Год с лишним, когда наша привычная размеренная по строгим правилам реальность перестала существовать. Настало другое Время. Настал мир, где Времена стали рваными.
Рваные времена! Хорошенькое определеньице, - я опять ухмыльнулся и перевернулся. - И кто его выдумал то! Хотя, подмечено было, конечно, верно.
Простынь была совсем мокрая от пота, что струился по всему телу. Местами скрученная в узел она также вдавливалась в пространство моего тела, как будто хотела спрятаться так, вжавшись от всего этого непонятного и страшного.
Под самое утро меня стал бить озноб. Я выпил кофе, но он не проходил лишь дрожь из крупно перешла постепенно в какую-то слабую дрожащую. Вязь. Болото ощущений. И вот хотелось уже вытянуть себя из всего этого взять себя за волосы и одним рывком поставить на твердую почву. Однако, руки ноги и голова, - все это уже увязло в этом зыбучем песке. Он втягивал всего меня в эту черную неподвижную воронку. И казалось мне, что в той самой черноте, пустоте, и еще как там описать не знаю, сидел кто-то очень злой и страшный. И невероятно умный и хитрый. И это все с удивлением наблюдало за моими попытками выбраться, оторваться от этого всего гнетущего и неправильного.
Казалось, чего не сдаться просто свесить ножки вниз в этой доставшейся мне по наследству реальности ощущений. Пусть недолго, но подышать полной грудью ни о чем, ни о чем вовсе не думая. Просто смотреть во все глаза на свет, свет утренней зори, свет уходящего вечера. Тусклые сиреневые звезды, которые стали такими в одночасье и больше никогда не являвшиеся нам тем свело голубым ярким, чем были раньше… Созвездия, те их строго выверенные годами тысячами астрономов очертания, которые я знал с детства. Те, что отец так тщательно научил меня выискивать глазами на ночном небе.
Все это в один момент стало совершенно другим. Совершенно чужим. Звезды сместились. Очертания знакомых созвездий изменились и, вот, иногда, все-таки угадывалось то или иное. Там, - тень Большой Медведицы проскользнула только каким-то другим изогнутым боком. Там, - сам Скорпион задрал выше вышнего свой хвост… И жало его нацеленное непостижимым образом прямо на меня из темноты космоса, было совершенно красным. Казалось, что вот-вот он рванется на противника и нанесет свой коварный смертельный удар. Но были и совершенно новые чужие созвездия. Те, которые мы раньше не видели. Те, которые скрывались от нас под разными углами и были так далеки, что определить их как единое целое, как звездные системы и скопления было совершенно невозможно.
Это был уже совсем другой мир. Мир другой ночи, другого дня, мир другого неба и иных ощущений. Мир уходящего Времени. Люди стали меняться. Стали пугливо озираться на улицах и ждать. Ждать исхода всего этого. Ведь когда-то все это должно было закончиться. Маятник должен был либо где-то остановиться окончательно… Либо…
Но мы продолжали по старой привычке называть объект - ЧД.
Я вздохнул и одним махом левой ноги скинул одеяло куда-то на пол далеко в угол своей комнатушки.
Эллипсойдная чешуйчатая прорезь открытого хрустального стекла, заменяя мне так привычное в прошлом окно, с его неподвижными тяжелыми деревянными рамами, смотрела на меня, как будто первая влюбленная по уши девочка.
Я закурил и вытянувшись у разверстого окна стал медленно-медленно выпускать клубы дыма в этот сгущенный мир новой неизведанной ночи.
Там, у горизонта было все черно, несмотря, что на часах застыло стрелки ровно на шесть. Шесть утра. Не было ни ветерка. Все та же духота и жара. Все казалось зыбким и не устойчивым.
Я опять выдохнул облако дыма, бросил в темноту догорающую сигарету и еще долго смотрел как она искря падала вниз. Потом вздохнул и, как дирижер, одним движением руки в воздухе, не касаясь прикрыл прорезь окна. Она послушно сомкнулась. Теперь не надо было уже открывать или закрывать окна с их тяжелыми деревянными или пластиковыми рамами. Все делали прото-роботы. Они сновали тут и там старательно убирали пыль, доводили до ума комнатные атмосферы и старались, как могли. Только и им дано было не все…
Я повернулся и медленно пошел в ванну. Надо было смыть с себя всю печаль, всю печать этой ночи. Которую я опять пережил здесь как нежданный подарок свыше. Щелчок и ванная наполнилась розовым светом, который проникал в нее буквально отовсюду сверху и снизу. Из-под полупрозрачной местами матовой плитки. Птицы включились сразу и стали порхать по этим мнимым цветкам KLJ-панелей. Псевдо-объем которых мог спутать даже человеческих глаз. Я любил устанавливать режим джунгли и принимать все тепло тропических дождей. Это было лучше, чем купаться в айсберговых водах где-то у берегов Гренландии. Не любил я эти контрасты. Для души и для тела.
Пока я плескался в ванной, телефон звонил дважды и хлюпнув вроде как в третий раз вдруг раздумав остановился. На часах было шесть тридцать, когда я посвежевший вышел в комнату.
Окно опять притягивало мой взор. Там в утреннем свечении чернело то самое, что так изменило весь наш привычный мир. Там во всей своей дивной чернильной красе в полнеба зловеще переливалась сполохами индиго черно-фиолетовая Дыра. Черная дыра. Или если правильно называть Объект 31476, который мы почему-то так не называли с самого начала.
И мне хотелось выть на нее как степному волку, который выл когда-то на луну в моей любимой в детстве сказке про Маугли.
Телефон все-таки полноценно зазвонил и в третий раз, и я машинально в темноте нащупал его на тумбочке у кровати.
Звонил шеф. Срочно. Как всегда, - срочно. Как будто можно было куда-то не успеть в этом мире. В мире, где время перестало быть целом. Где его ход уже не предопределялся и был зависим только от нас самих, от наших воспоминаний и окружающих людей.
Часы давили своим фиолетовым светом на инкрустированный, словно живыми звездами, потолок, выгравировывая синим цветом уже шесть сорок.
Когда время стало внезапно исчезать, остались механизмы. Без постоянного подзавода они быстро приходили в негодность. Однако напоминали только одним своим присутствием о том, что было раньше, до Момента. И они были теперь тем самым диковинным чудом, той библией и верой, в которые теперь окунался каждый из нас.
Я вздохнул опять, оглянулся на черную дыру, которая зияла в окне прямо как пасть голодного леопарда. Впрочем, я никогда не видел пасть леопарда и это скорее всего было не удачное сравнение. Но, тем не менее…
И медленно-медленно потопал к концу коридора, там, где стояла пластина квиклифта.
Кольца обуви, одетые машинально до самых колен, плавно, но с небольшим шипучим звуком, как таблетка аспирина в стакане воды, опустились до лодыжек, потом стремительно как портянки обернулись три раза, крест-накрест, примеривая к точным размерам ноги и дождавшись момента, когда нога чуть приподнялась над глянцевой картинкой переливающегося пола, стянулись плотным эластичным подошвенным швом. Я любил эту обувь: она была действительно удобна и, что немаловажно, практически вечна. Достаточно комфортна.
Тут я впервые улыбнулся самому себе за все это тягучее черное, как смоль, как кофе без молока утро. Вечное. Теперь это уже не вечное. Ничто уже не вечно! Осталось только мнимое, разрывные звенья. Но еще можно было побороться за нас, за жизни, за Время, отведенное нам. Еще можно было побороться за все человечество. Дать ему этот самый второй, а может и третий, и четвертый шанс. И, если понадобиться – столько шансов, сколько их нужно, чтобы превозмочь неведомое. Восстановить тот привычный мир, ранее не заметно окружающий нас во всем.
Кто, если не мы?
Я встал на полукруглую, чуть выступающую над полом пластину скайдрера, прямо в центр где светящиеся зеленым, означающим цвет готовности, таксо-чашечки любезно напоминали о возможно скорой доставке, и устало махнул рукой в наэлектризованном воздухе, как будто говоря другим, которые, как будто тоже не спали, собираясь куда-то по старой неосознанной годами привычке или по придуманной привычке, и уже давно не нужным делам, смотрели на меня со своих многочисленных визорфонов. Одежда щелкнула статикой чуть приподнялась и тут же бессильно обвисла увлажненная специальными распылителями в боковых коридорных панелях.
Пластина подо мной буркнула чего-то неразборчивое крутанулась сначала влево потом в право, как диск старинного телефона, и, вдруг, пол подо мной, который непосвященному со стороны вообще казался каким-то единым скальным монолитом. Этот самый пол механически разверзся и весь я, все мои думы, и все, что только сейчас находилось на такой строго незыблемой опоре пола, вдруг унеслось вместе со мной куда-то вниз по сплетающимся в каком-то совершенно немыслимом скоростном вираже спиралям. До сих пор не могу привыкнуть к этим стремительным перемещениям. Американский горки отдыхали бы, если бы были здесь, сейчас со мной. Я чувствовал себя тубусом, перемещающимся по трубам пневмо-почты. Даже когда человечество шагнет к новым горизонтам невиданных технологий все его ощущения будут сводиться либо к кирпичу, либо к тубусу.
Свет звезд всегда проникает сквозь человека… Так же как его взгляд всегда проходит сквозь глубины звезд. Потому что это единственное, что определяет их существование и объединяет сущности - этот неземной свет…
Мгновение. И вот я уже стоял на девятьсот девятом – площадке нашего центра – Службы теней всех Времен. Я сошел в зал с практически такой же идентичной пластины с которой и стартовал секунды назад из своей квартиры. И таксо-чашечки мигнув квадратом малинового света успокоились и замерли, как будто прислушиваясь к своему внутреннему у миру и ощущениям.
Играли Баха.
































Книга Синергий (Лавы Вторые (II))
Стих 5.100 Глава 1.803
Забытье. Изовремена.
 Улитка Остывшего Прошлого.

Связуя ткани Испытания, к пространствам, - точные Нули:
Стоят Истуканы ушедшего, в конформные поле-связи.
И, ввысь, - Град осознанной Силы, там правит над форумом Рать:
Седой точит миры как росы, дарует нам шансы под стать…

Тревожа Сиреневой Мантрой, чужими правами в укор:
Мы приняты в символах Веры, вдыхая туманную Роль…
Молитвы чеканя на Разум, владея привычным Основ,
Мы вызовы примем, не зная коварные планы Богов.

 На дальних ветрах, векторами крутящих Вчерашним Молвы,
в которых скользящих из матриц, стучат единицы «Прими!».
И в узкое, - горле Прошедшего, сквозь створы мерцания Зеркал,
магнитов, витками и волнами упрятавших ключ в гипер-сталь…

И, струны реальные мигов, сбежать с полусферами в Зов,
искать из прошедшего формул, гасить Очаги перед вновь.
И средь барахнов звездных, тревожить чувств тот ворох,
и прятать путь к спасению, искать себя в смятении…











Глава 2. Собрание Спиноров
Кто если не мы?!
Мгновение.
И вот я уже стоял на девятьсот девятом –площадке нашего центра – Службы теней всех времен. Я сошел в зал с практически такой же идентичной пластины с которой и стартовал секунды назад из своей квартиры.
Капсула, которая при приземлении в точку финиша исчезала не так быстро, как появлялась, приоткрыла створки, как раковина, потом, словно нехотя, схлопнулась и, откинувшись в одну из полос устройства перемещения с тихим треньком исчезла. Как мне объяснили в инженерном, что так и было задумано – надо было хоть как-то давать сигнал, что движение закончено. А такое решение было и не навязчивым и предусматривало некоторое пусть и малое оповещение что аппарат готов к другом перемещению, если таковое может понадобиться для пассажира.
Сразу же за мной, как только я шагнул в мягкий ковер холла Приглашений за мной еще два раза что-то невидимое тихонько тренькнуло, и я увидел Ирину с Альфредом. Оба были немного взбудоражены и оживленно о чем-то разговаривали. Я успел заметить, что пальцы их рук были сплетены. И они жмутся к друг другу, как котята.
Что ж, в чем я мог винить себя, так только в том, что потерял это единственное, что меня возможно и удерживало в этом мире и времени несмотря ни на что.  Может Светка меня и не любила вовсе, - подумал я и, чуть кивнув, отошел от влюбленной парочки в сторону поближе к администраторским нишам для аутоиндификации, что стояли здесь в центре холла всюду.
Судя по тому, как, сколько и в какой поспешности прибывали в залу люди, собирали нас всех. И это было вызвано чем-то совершенно неординарным совсем неординарным я бы сказал. Последний раз нас собирали так месяцев шесть назад по внутренним отсчетам. Значит дело было действительно важным.
Тут и там порхали автоматы-регистраторы, отслеживая появление каждого вновь прибывшего и скрупулёзно, до мельчайших деталей сверяя все его данные с матрицей.
Целая стая регистраторов! Я хмыкнул, - дело было не только спешное… К чему на самом деле спешка в той временной, похожей на ледяную кашицу, из которой сейчас состояли все события в этом месте, стране, на всей этой планете. Дело было еще и секретное. Такой уровень безопасности на моей памяти применялся всего дважды за весь срок Совета.
И тогда дело было совсем худо. Значит, надо было готовиться ко всему. Ну, этого «ко всему» было у меня не занимать. Потеряв все человек готов к любым неожиданностям. Хотя поначалу, когда нас было почти полторы сотни это казалось очевидным. Теперь нас осталось всего двенадцать. Вместе с Шефом. И мы либо спасем человечество, либо тьма поглоти нас всех… Те второго либо не существовало в принципе. Напыщенно звучит. Спасем Человечество! Напыщенно, - согласен, но, - правдиво: это тот неоспоримый факт, который каждый из нас проверил на своей шкуре.
Последние десять минут играли Баха. Звуки высоченного метров тридцать органа как бы спадали волнами с вершин купола и обрушивались всей своей энергией всем этим сотканным совершенством звуков составляющих единую мелодию… Это было поистине гениально хотя я не причислял себя к любителям органа. Но сегодня это было то что надо встряхнуться и вырвать себя из воспоминаний гнетущего прошлого.
Она наконец заметила меня и пользуясь случаем, что центральный горн еще не просигналил сбор, высвободив свою руку из цепких пальцев Альфреда, приблизилась ко мне. Взглянув прямо мне в глаза она громко, ни кого не стесняясь и скрываясь, как будто не было в этой зале полно любопытного народа, произнесла: - Здравствуй, Лекс.
Ее «здравствуй» тоненьким эхом отразилось от колонн, собранных в пучок у той внутренней стены Залы, где пока намеревался расположиться я.
- Здравствуй, - ответил я и внутренне напрягся.
- Как ты? Давно тебя не замечала на наших советах.
- Работал, - выдавил я из себя коротко, немного с хрипотцой. Голос предательски засипел.
- А, ну да, ну да, - она улыбнулась. Лучше бы она этого не делала.
- А ты? Вижу, у тебя все нормально, - и я кивнул на Альфреда. -я сглотнул.
- Ах это, - она задумчива пождала губки, - Альфред действительно очень милый…
В этот самый момент, когда я уже готов был разразиться целой тирадой, когда готов был ей напомнить, когда…
В этой момент ударил колокол, три белоснежных голубя вспорхнули с анфилады колонн и устремились высоко к куполу.
Длинные Трубы в центре залы взметнулись своими блестящими медными колбами прямо в верх к куполу и троекратно проиграли сигнал Сбора.
И вовсе не из центральной панели Залы, а совсем откуда-то неожиданно сбоку, из «облачных» обычных, не таких мгновенных и скоростных, скайдеров, легкой походкой вошел Шеф.
Неожиданность была его кредо.
Он был в запыленном цветастом костюме и весь был не как на парад, а, казалось, только что вернулся с поле битвы. Лицо было грязное щетинистой. Костюм висел пыльным мешком и от его возможно былой дороговизны мало что осталось и напоминало.