Мы говорим с лесом

Потревоженная экскаваторами дорога, кусками глины пачкает обувь. Прилипает, цепляется, скользит и ведет. В тайну. В шумящий о чем-то своем лес. А мы идем зачем-то громко крича, зовя и шумя. Идем. Идем среди тонких прутиков кленов, склоняющихся перед нами от малейшего дуновения ветра. Не замечаемых нами. Не всерьез и ненадолго. Идем мимо… Да нет! Не мимо, а к ним. К огромным и величавым букам. Атлантами держащих на своих могучих ветвях низкое, тяжелое, нахмуренное небо.
     Дочка бежит вперед. Между кленов. Они большие для нее. А вот исполинов буков даже не замечает. Они слишком велики для нее сейчас.
- Остановись!
     Дочка послушно останавливается и вопрошает. Недовольно и громко:
- Ну что!?
- Подойди к дереву. Поздоровайся!
- Зачем?!
     Ей не хочется. Быть повелительницей кленов, гораздо интересней.
- Смотри! Я целое дерево наклонила! Я сильная!
- Подожди! Оставь клен в покое! Подойди к дереву и поздоровайся. Пожалуйста!
- Ну зачем?!
- А затем что это дерево очень древнее. Оно помнит шторма, ураганы. Пожары и войны. Вон видишь на дереве рубцы? Это от осколков. А вот видишь лепешки? Это пули. Это дерево настолько старое, что оно еще помнит людей, которые охотились здесь при помощи лука и стрел.
     Замолчала. Стало интересно. Потрогала руками рубцы.
- А ему больно было?
- Конечно! Оно же живое!
- А ему было больно потому что его ранили?!
- Ну да!
- А сейчас все зажило и ему не больно?
- Ну война давно закончилась.
- А тогда почему оно плачет?
     Поднимаю голову. Смотрю и осматриваю ствол. А по гладкому стволу, капельками, словно слезы бежит вода… Пропадая в шрамах и складках…
- Плачет…
     Ребенок гладит ствол рукой:
- Ты не плачь. У тебя же сейчас все хорошо. А почему оно плачет? Почему! Почему! Почему?
- Ну может вспомнила что-то… а может… Ну не знаю. Надо у него спросить.
- Деревья же не умеют разговаривать!
- Почему ты так думаешь?! Вот смотри. Прикоснись к нему руками и замолчи. Слушай руками. Слушай ушами. Чувствуй его.
     Крутит головой по сторонам. Вверх и вниз. Замирает.
     Исчезли голоса. Лес притих, давая раствориться в тишине. Пропитаться и услышать. Сначала робкий, а затем нарастающий гул деревьев, опадающей листвы. Крики птиц. Скрип ветвей. Шелест травы. Биение сердец.
- Пойдем! Оно сердится!
- Не знаю…
- Пойдем же говорю! Оно не хочет с нами говорить…
     Идем огибая и наклоняясь, и переступая. По кажущейся тропинке среди всего лесного. Пней, травы, кустов, веток… После очередного ныряния под зазевавшиеся листья обрушиваю на себя их гнев. Каплями дождя. Или росы. От холода воды за шиворот кричу. От неожиданности. Со смехом.
- Вот ты мне скажи, почему капелька попадает именно за шиворот? И почему прямо до глубины?
- Ну не знаю…
     И с серьезностью на лице:
- Может ты их чем-то разозлил. Вот меня они не трогают…
- Ага! Они тебя не трогают, потому что ты с капюшоном на голове.
- Ну да. А ты как хотел?! Это такая жизнь.
- Может ты промокла? Может пойдем домой?
- Нет!
     Твердо и настойчиво. За руку. В самые заросли.
     А за густым частоколом молодой поросли роща плачущих атлантов. Не согнувшихся от сдерживаемой тяжести. Гладкими и мощными стволами. С шатрами веток. Накрывающими зонтами ржавеющей зелени.
- А вот смотри! Цветочек!
     И протягивает мне сорванный белоснежный анемон. Это по-умному. А так это лесная ветреница. Но анемон нравится больше, Строго. Ветреница звучит воздушно, кружащейся девушкой в белом платьице. Серьезная девушка в белом танце вихрем танца.
- Ну зачем ты такую красоту сорвала?
- А мы маме принесем и подарим. А чтобы он жил мы его в воду поставим.
     Молча соглашаюсь.
     Идем сбивая капельки воды. С кустов и травы. Смотрю на плачущую буковую рощу:
- Чего же ты плачешь? Что случилось?
     Ноги выносят на опушку. За которой, до моря. Красивые дома за высокими заборами. Башенками и крышами сверкая, горя и переливаясь на солнце. За заборами. Великой китайской стеной перед полем с вековыми и могучими пнями. Перед распиленными поверженными пилой гигантами. Не сломившимися и не согнувшимися от времени. Сберегаемые и охраняемые веками и людьми. Великаны пали.
- Ты почему плачешь?!
     А слезы бегут и бегут. И нет слов. Пытаюсь хоть что-то сказать, но махнув рукой увожу дочку в сторону от этого ужаса. Ей рано это видеть. У нее детство.
- Пойдем! Поговорим с лесом!
     И она бежит вперед. От одного старика к другому. Обнимая и что-то им щебеча. Беседуя и рассказывая.
- Смотри! Смотри! А что здесь написано?!
     Подхожу. Читаю на гладкой коре, глубокие и нестройные: «1953-1958»
- А что это значит?
- Ну это кто-то служил в армии и перед тем как ехать домой вырезал ножом.
- Ну ему же больно!
- Ну да. Больно. Но заросло.
     Дочь думает. Вздыхает. А затем задумчиво, так:
- Он уехал, а надпись осталась… а они поэтому плачут?
     Бежим по ямкам выкопанных копателями остатков войны. Через и по. К одному дереву. К другому. Она смотрит на глубокие линии на стволе:
- А это что? Как шрамы!
- Это и есть шрамы. От осколков. Во время войны тут шли бои. Вот и остались.
- А это? А это как у тебя, от войны? От чего это?!
- Наверное от пуль.
- Пули они маленькие. А тут вон какие. Большие!
- Пуля попала. Сделала ранку. А потом много лет заживала… Вот смотри. Каждое колечко это десять лет. А здесь их три.
- Это что значит?
- Это значит, что рана от маленькой пули заживала тридцать лет.
- А война она давно была?
- Давно…
     А перед глазами устремленная к морю аллея пней…
     Дочь гладит заросшие раны. Нежно. Трогательно.
- Ну пусть тебе теперь не будет больно. Войны нет. Расти себе. А те деревья это их на войне спилили? Они умерли?!
-Да. Их нет больше.
- А зачем ты их фотографируешь?
- Знаешь, их не будет, а у нас они останутся в памяти. Ты вырастишь, посмотришь на дома и скажешь: «А когда-то здесь были огромные деревья!».
     Слезы бегут и бегут. Молча.
- Ты не плачь! Знаешь, я не хочу, чтобы тебя не стало. Мы же тебя любим. А как мы без тебя? А кто нам с мамой будет блинчики печь, сырники жарить? Ты ведь их так вкусно готовишь, так никто не умеет. Ты же не умрешь? Ты же на войне победил?! Значит ты не умрешь!
     Бежим дальше. Слушая и читая.
«Г.Я.», «Ш.О.», «БЫЛИ ЗДЕСЬ», «КУМ», «ИГОРЬ», «ВАЛЕРА», «18.III.74», «ATS 1964», «АЛЛА», «СВЕТА», «ОЛЕГ», «ДМБ 2009», «ДМБ 1971» ...
     Кленовый листок зацепившийся и приставший к стволу.
«СЕРЫЙ», «КОТ» …
     И еще. На гладком стволе орошенным слезами. Глубоко и навсегда:
«ИРА, ПОДУМАЙ» …