Красный значит народный

Теперь каждый август для нас — боль. За утерянный Союз, за утраченную социальную справедливость...
Телевидение Магнитогорского металлургического комбината часто крутит старые ленты о последних днях жизни нашего легендарного директора Магнитки (как всегда именуют директора ММК), а среди простого рабочего люда — дяди Вани, Ивана Харитоновича Ромазана, последнего красного директора союзной поры.
Никогда не поверю, что его нелепая смерть в 56 лет—   из-за болезни. К слову, директор ММК времен Великой Отечественной войны Григорий Иванович Но¬сов умер в 46, так же были сверхперегрузки.
Иван Харитонович Ромазан был удивительно живым, неунывающим человеком. К власти и славе не рвался. В 40 лет стал лауреатом Государственной премии СССР — в это время Магнитка била рекорды по сталеварению, а он переводил мартеновские печи  на двухванные сталеплавильные агрегаты. Тогда же, в бытность И. Ромазана главным сталеплавильщиком, начались разговоры о сломе мартенов и строительстве конвертеров. Сравните: плавка в мартене несколько часов, в конвертере — полчаса. Выигрыш — колоссальный. И, тем не менее, советские мартены Магнитки уже с директором Ромазаном давали 16 миллионов тонн стали в год (сейчас гордимся 10 млн).  Действительно, это «стабильный» рост после гайдар-ударов в начале девяностых.
И. Ромазан. Сегодня для каждого из знавших его — это только
добрые воспоминания. Я увидел его впервые на комбинатском активе, куда попал как комсомольский секретарь цеха. На фоне огромного плаката с изображением Владимира Ильича Ленина с проникающим в самую душу взглядом Иван Харитонович с горящими глазами смотрелся под стать. Не растекался «словом по древу», а был лаконичен: «Сколько дадите чугуна, столько и разольем». В
смысле — после переплавки в мартенах из чугуна в сталь. Когда идея конвертеризации на ММК обрела реальные черты, сватали и меня, прокатчика, в кислородно-конвертерный цех  заместителем по автоматизации. Успели попробовать и в горном производстве, и коксохимическом, и механическом. Не боги горшки обжигают. «Добро» дал, да грянула перестройка, и меня призвали в партком, позже — в райком. Сказали: здесь нужнее, а дальше перспектива есть — ККЦ, станы «2000» горячей и холодной прокатки.
В парткоме и райкоме КПСС три года видел И. Ромазана практически ежедневно: и из зала, и сидел вместе в президиумах, и в кулуарах беседовал. Безгранично верил этому человеку, видел, как он выкладывается на работе. Что называется — горит. И при этом честен, справедлив, скромен, совестлив. Забегая вперед, скажу: после смерти его семье выплатили годовую зарплату Ивана Харитоновича — 25 тысяч рублей. За год!
За свою директорскую 12-ю пятилетку И. Ромазан совершил многое. По сути создал новую площадку для ММК: запустил конвертерный цех, пробил у Н. И. Рыжкова стан «2000» и начал строить его, продолжил ре¬конструкцию горы, кокса, домны, проката. Понятно, стал членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР от «красной сотни», в июле 1991 года — Герой Социалистического Труда. К Ельцину относился соответственно, знавал того в бытность первым в Свердловском обкоме (Ромазана на время  переводили в Нижний Тагил): «Да  что говорить, водку хорошо  пьет».  Это когда местные «демократы» наседали на И. Ромазана и требовали вывести ММК из союзного подчинения и платить налоги Ельцину.
Ромазан отказался даже ликвидировать партком КПСС после указа Ельцина о департизации. Так был силен духом Иван Харитонович, успокаивавший нас в своих последних телекадрах конца июля 91-го: «13-я пятилетка будет выполнена».
Увы, не стало ее, 13-й. после августа 91-го, в том числе и потому, что не стало, видно, в стране таких людей, как Ромазан, кто струсил, кто «сориентировался».
Сердце Ромазана отказалось работать на «ДемРоссию».
Ленин и Сталин, Носов и Ромазан — имена для меня из одного ряда, гордость СССР и гордость Магнитки.