Мимо любви

tatjana-kmylina@rambler.ru

жизненная история
Роли: женские: 4; мужские: 1; детские: нет; другие (животные, предметы и т.п.): нет; массовка: нет
Оригинальный язык произведения: русский; период написания: XXI век, октябрь, 2016 г.
Формат файла: doc (Microsoft Word); размер 58 КБ.


 Действующие лица:
Елизавета Петровна, бабушка
Лиза Зимина, 17 лет, ее внучка, студентка
Марина Зимина, мать Лизы, около 50 лет
Сергей Зимин, муж Марины
Клавдия Семеновна, соседка по квартире, 70 лет

Обычная квартира Елизаветы Петровны, в которой проживают все действующие лица – родственники. Лиза крутится у зеркала. Марина на кухне.
 
ЛИЗА: Мам! Мам!
МАРИНА: (из кухни) Что?
ЛИЗА: Мам, ты ничего не замечаешь?
МАРИНА: А что я должна замечать?
ЛИЗА: Ничего-ничего?
МАРИНА: Ничего-ничего.
ЛИЗА: Совсем ничего?
МАРИНА: Лиза, ты или говори, или не говори. А то загадки какие-то. Слушай, а ты, случайно, сюрприз нам никакой не приготовила?
ЛИЗА: Какой сюрприз? Ты о чем?
МАРИНА: О том. Не прикидывайся. А то что-то поздно приходить стала. Смотри у меня. Узнаю…
ЛИЗА: И что? Убьешь? Зря. Посадят. Хотя, в тихушку это сделать не получится. Сейчас соседи очень бдительные. Чуть что… Смотришь же передачи по телику: (копирует) «А сейчас мы пригласим соседку. Уж она-то все знает про эти взаимоотношения!»
МАРИНА: Ну, надеюсь, до этого не дойдет. Пока, во всяком случае.
ЛИЗА: Про то, что ты думаешь, не дойдет. Не переживай. Тут любовь должна быть. А без любви…Это неинтересно.
МАРИНА: А вам сейчас, молодым, без разницы. Есть любовь, нет любви.
ЛИЗА: Ну, не скажи.
МАРИНА: А что тогда? Что я замечать-то должна?
ЛИЗА: Да я вот все понять пытаюсь, что с бабуленькой-то нашей происходит?
МАРИНА: В смысле? А что с ней происходит?
ЛИЗА: Вот где она сейчас?
МАРИНА: Господи, я уж думала, что-то серьезное. Ну-у, не знаю. Гулять, наверное, пошла.
ЛИЗА: Мам, ну ты же знаешь. Расскажи, а.
Раздается звонок.
ЛИЗА: О, пришла. Странно, что это сама не открывает? (идет к двери) Сейчас, сейчас, бабуль.

Входит Клавдия Семеновна.

ЛИЗА: О, бабуля, но не моя.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ты одна что ли?
ЛИЗА: Почему одна. Мама на кухне. Мам, тут баба Клава пришла.
Выходит Марина.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Здравствуй, Мариночка.
ЛИЗА: И Лизонька здравствуй!
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ага. Это ты должна первая сказать.
МАРИНА: Здравствуйте, Клавдия Семеновна. Что опять случилось?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А что случилось? Как будто я просто так прийти не могу.
МАРИНА: Да вы что? Я же…
ЛИЗА: Вы? Не-ет! У вас просто так не бывает. У вас вечно что-нибудь происходит. Вы же все всегда знаете. Вот, наверное, с новостями и пожаловали, да?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да где уж все? Все не знаю. Только по делу.
ЛИЗА: Ага. По делу. А дело, баба Клава,  вам есть до всего. Вы же у нас главная по назначению…
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: (перебивая) Чего-чего?
ЛИЗА: Не чего, а кого. (прикладывает руку «к козырьку»): Докладываю "наркоманов и проституток".
МАРИНА: Лиза!
ЛИЗА: А что Лиза?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: И зря ты так. Я, ей Богу, всегда по делу. Насчет наркоманов я не знаю, пока. А вот насчет проституток... Ты посмотри, как Танька из 39 одевается? Ну, не проститутка ли? У нее же юбка что есть, что ее нет. Куды она в таком наряде ходит?
ЛИЗА: В смысле?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот я и говорю, в таком наряде только проститутки ходют. Я же, Лизонька, зря говорить не буду. Вот ты давеча в штанах вышла…
ЛИЗА: А что, без штанов надо? Вот, блин, как-то не догадалась.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Так, чем в таких, лучше уж совсем без штанов.
ЛИЗА: Ага, тогда и меня в проститутки запишите.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ну, пусть не в проститутки, но вот в бомжи бы записала.
ЛИЗА: О как! Это из-за одних штанов? И чем они вам не  нравятся?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А чему же тут нравиться? Дыр понаделали и думаете, красиво.
ЛИЗА: Так сейчас модно.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ну, не знаю, что у вас за мода. Одна срамота. В магазинах такие не продают. Это вы сами сидите и делаете эти дырки. Делаете, делаете, делаете. Специально, чтобы все смотрели. Тьфу, срамота, она и есть срамота.
ЛИЗА: Отсталые вы люди, пенсионеры.
МАРИНА: Лиза!
ЛИЗА: Мам, ну что Лиза? Что Лиза? Достало. Дома фейс-контроль, в институте – фейс-контроль, у подъезда – опять фейс-контроль! Клавдия Семеновна, вы к нам поругаться что ли зашли?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да что ты? Чего мне с вами ругаться?
ЛИЗА: Так, похоже, с нами только и осталось. А так вы уже со всеми соседями переругались.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Это, Лизонька, потому, как они правду не любят.
МАРИНА: да кто ее сейчас любит? Каждый по- своему живет. У каждого сейчас своя правда.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот-вот. И я про то же. А что это Лизавету Петровну не видать? Нету, что ли?
ЛИЗА: Ага.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ага - что?
ЛИЗА: Ага. Нету.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А я и вижу, нарядилась и подалась.
ЛИЗА: Интересный вы, баба Клава, экземпляр. Раз видели, так зачем спрашивать?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ты меня Лизонька своими словами не называй. Спрашиваю, потому как интересно. Вот ты мне, Мариночка, скажи, почему это меня бабой Клавой кличут, а ее Лизаветой Петровной?
ЛИЗА: Так это, баба Клава, кому как нравится.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А по мне может тоже приятно, чтобы меня Клавдией Семенной прозывали.
ЛИЗА: Так вы скажите, вас так и будут прозывать.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Кому сказать-то? Да сейчас ничего никому сказать нельзя. Сказала тут одному… Этому кошельку…
МАРИНА: Какому кошельку?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Какому – этому?  Из 35. Буржую этому.
ЛИЗА: Вадиму?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ему, кому же еще. Ему же ничего сказать нельзя. Давеча говорю: «Послушай-ка, дружок, почему ты сетку до сих пор в сушилке не поменял, а? Старая прохудилась вся! Там голуби всё засрали... И стены засрали, и пол засрали, и на бельё срут...
ЛИЗА: Где? Какую сетку?
МАРИНА: Да на общем балконе.
ЛИЗА: Где белье сушат?
МАРИНА: Ну да. Его сушилкой и зовут. Подожди, баба Клава, так я помню, еще лет 5 назад Вадим, в основном, на свои деньги сетку купил. Жильцы что-то совсем немного добавили. А вы же тогда не стали скидываться.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А мне зачем было скидываться? Я тогда белье и не вывешивала. В ванной сушила, поэтому тогда голуби на белье и не срали.
ЛИЗА: Вот потому-то тебя, баба Клава, Клавдией Семеновной и не зовут.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Из-за голубей что ли? Голуби срут, а я при чем?
МАРИНА: А что Вадим-то сказал?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Что сказал? А то и сказал. «Бабуля, говорит, ё-маё, а вообще, говорит,  подскажи мне, кто меня записал тебе в рабство и с какого перепугу я её должен вешать снова и снова... Сетка стоит денег, и уже не малых. Скидывайтесь всей площадкой, я тоже скинусь, если так нужно прямо, куплю и повешу новую». Вот, так слово в слово и сказал. Все, как есть, передала, ни одного слова не попутала.
ЛИЗА: И вы промолчали?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Я-то? Ага. Счас! Промолчу я. Я ему говорю: «Знаешь, что дружок! Я вот тебе всё это голубиное говно под дверь вытряхну, тогда ты быстро сетку повесишь новую...». А, да что с ним разговаривать? У него одни деньги на уме. Сетка эта, копейки, поди, стоит.
ЛИЗА: Я и говорю, вот потому-то тебя, баба Клава, Клавдией Семеновной и не зовут.
МАРИНА: Да про копейки вообще забыть надо.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вам бы только все забыть. А я вот помню, раньше булка хлеба 16 копеек стоила.
ЛИЗА: Это в каком веке?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: В нашем. В нашем веке. Я чего пришла-то?  Не про этот же кошелек с деньгами рассказывать?
ЛИЗА: А что, баба Клава, новый объект появился?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Мне бы со старыми разобраться. Вот ты молодая, а памяти у тебя совсем нет. Я еще, как зашла, спросила про Лизавету Петровну.
ЛИЗА: А что, бабушка тоже неправильно одевается?
МАРИНА: Лиза, ты бы...
ЛИЗА: Мам, я же ничего лишнего.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Одевается нормально, а вот ведет себя как-то странно. Прошла давеча мимо нас, а от нее так и прет деколоном.
ЛИЗА: Это, баба Клава, не деколон, это духи такие. С феромонами. Это я ей подарила.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: (смеется) С чем, с чем? И чего только не придумают! С херо... тьфу! Срамота.
ЛИЗА: Не с херо, простите, а с феро. С феромонами.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ладно, с херомонами, не с хероманами. По мне, что пахнет, то и деколон.
ЛИЗА: Говно тоже пахнет.
МАРИНА: Лизка!
ЛИЗА: Не, мам, ну, правда, смешно даже. Оно ведь правда пахнет, но - не «ДЕКОЛОН»!
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А вот , ты ведь поняла, зачем тогда сказала про… Да ну тебя. Я же тебе про эти твои  с… как их?
ЛИЗА: С феромонами-то? Так они совсем по-другому пахнут, не как ваш деколон.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да пусть она, как хочет, так и пахнет! Вот и скажите мне, куды это она такая вся пахучая подалась? Уж не хахаля ли себе завела на старости лет?
ЛИЗА: Мам! Вот видишь, баба Клава тоже заметила.
МАРИНА: А что тут замечать? Что тут такого? Ну, надушилась. Ты же ей духи подарила не для того, чтоб они на полке стояли, правильно?
ЛИЗА: Ну, вообще-то да.
МАРИНА: А то, что наша бабуля следит за собой, так это только ей плюс.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: За собой следит, а с нами почти не общается. Здравствуйте и до свидания. И все мимо нас куды-то уходит. Вот так мимо, мимо и идет. Сторонкой.
ЛИЗА: Гуляет, значит. Свежим воздухом дышит.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Нет, ну вы посмотрите, а! Свежим воздухом! А рядом с нами какой воздух? Несвежий? Мы, значит, протухли все, так? От нее, значит, духами с этими вашими херо... как там их, пахнет, а от нас не пойми чем, да?
МАРИНА: Баба Клава, да не слушайте вы ее.
ЛИЗА: Да... как с вами сложно-то. Вот, как будто с другой эпохой разговариваешь. Ну, а если и завела бабуля себе хахаля, как вы говорите, вам-то что? Завидно?
БАБА КЛАВА: Завидно? Чему тут завидовать? (Направляется к дверям) Пошла я.
МАРИНА: Лиза, ну вот опять ты. Ты же сама эту тему завела. А теперь как-то в сторонку, в сторонку.

(Баба Клава явно не спешит уходить. Стоит и держится за ручку двери.)

ЛИЗА: Я завела? Я просто спросила. Разбирайтесь сами. Эпохальные вы мои. Я к себе. (Лиза уходит в свою комнату)
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Марина, как она нас прозвала? Пасхальные? Вроде пасха еще рано, а?
МАРИНА: (смеется) Ох, баба Клава, баба Клава...
ЛИЗА: (из своей комнаты) Вот потому-то тебя, баба Клава, Клавдией Семеновной и не зовут.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ладно, пойду я, Мариночка, поздно уже. (Сама себе) Долго Лизавета Петровна гуляет, долго. Не зря, видно, соседки на скамейке судачат. В наши-то годы уже пора...
МАРИНА: Что вы говорите, пора?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да все уже пора... Идти, говорю, мне пора.(уходит)
Тут же выглядывает Лиза.
ЛИЗА: Ушла?
МАРИНА: Лиз, вот зря ты с ней так.
ЛИЗА: Нет, мам, а что я такого сказала?
МАРИНА: Да жалко ее. Живет одна-одинешенька. У нее, вроде, и родни-то нет.
ЛИЗА: А что, ее кто обижает? Она сама, кого хочешь, обидит. Мам, вот, понимаешь, ей до всего дело есть. Вот, ко всем привяжется.
МАРИНА: Да одиноко ей. Она, говорили, без мужа рано осталась. Не знаю, правда, почему. И детей не завела. Вот и прошла жизнь как-то мимо.
ЛИЗА: В смысле - мимо?
МАРИНА: Мимо любви.
ЛИЗА: Как это - мимо любви? А так разве бывает?
МАРИНА: Бывает, Лиз, бывает.
ЛИЗА: Тебе-то откуда знать, у тебя же папа есть.
МАРИНА: Папа есть у тебя, а у меня - муж.
ЛИЗА: Ну.
МАРИНА: Вот тебе и ну.
ЛИЗА: Мам...
МАРИНА: Все, Лиза, давай закроем эту тему.
ЛИЗА: Вот те раз! Мне только интересно стало, а ты - закроем. Мам, а вроде говорили, что у нее сын есть.
МАРИНА: говорили, давно как-то. Да, мало ли что говорят. Если есть, то где он? Что-то и правда мамы долго нет.
ЛИЗА: Во-о-от! И ты туда же.
МАРИНА: Лиз, а ты как думаешь, на скамейке-то… про нашу бабушку… судачат? Что она там на старости лет вытворять вздумала? И как теперь нам людям в глаза-то смотреть?
ЛИЗА: Да, ладно, мам, не переживай ты. Баба Клава, как всегда, преувеличивает. Обсуждать, наверное, больше некого, вот и взялась за бабушку.

(Дверь открывается, заходит Елизавета Петровна с букетиком цветов).

ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Лиза, принеси, будь любезна, вазу с водой.
ЛИЗА: Уже несу! (убегает на кухню)
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Марина, что за вид? Этот полинялый халат давно пора выкинуть на помойку.
МАРИНА: Халат как халат. Кто меня видит?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Мы. Мы видим. (Марина ставит на стол вазу) Сахар положила?
ЛИЗА: А надо?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Обязательно. (Ставит букет в вазу и уходит в свою комнату.)
МАРИНА: Халат как халат. Лиз, смотри, опять цветочки. Может, и правда, а?
ЛИЗА: Сейчас узнаю. (подходит и стучит в дверь)  Бабуль.
МАРИНА:   Подожди. (Тихонько подходит к двери Елизаветы Петровны, прислушивается) Ты иди погуляй. Я сама с ней поговорю.
ЛИЗА: О, это пожалуйста! Это с удовольствием! (Лиза берет куртку и уходит на улицу.)
МАРИНА: (ей вслед) Только недолго, а то потом тебя искать придется.
Выходит Елизавета Петровна. Бросает в вазу таблетку.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Аспирин. Можно вместо сахара. И о чем ты хотела со мной поговорить?
МАРИНА: Мама, ты мне скажи только честно, ладно? Ты где была?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА:  Гуляла, доченька.
МАРИНА: Мам, люди шепчутся, слухи ходят ...
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА:  Слухи всегда ходят и будут ходить. А ты не слушай. (Стала поправляла цветы в вазе.)
МАРИНА:  Но это же нехорошо, мам. Твоей внучке семнадцать, мне уже... Ты же должна…
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: (Сердито) Я должна? Кому? Тебе? С каких это пор я тебе что-то должна?
МАРИНА: Нет, мам…
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: (перебивая) Это все, что ты хотела мне сказать? Ты хотела мне сказать, что я стара? Стара, чтобы нравиться мужчине? Стара, чтобы быть любимой? Может быть, ты еще считаешь, что я стара жить?
МАРИНА:  Мама, напрасно ты так ... Мы же переживаем.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Что? Вы переживаете? За меня?  Марина, ты за свою семью переживай. Послушай меня и не перебивай. За меня не надо переживать. Я жива, здорова, живу в своей квартире. Вы, кстати, тоже живете в моей квартире, хотя давно уже можно было приобрести свое жилье. Нет, я не упрекаю. Я просто, как это сейчас модно говорить, констатирую факты. Поэтому позволь мне самой решать, куда ходить, с кем встречаться и во сколько, в конце концов, приходить домой. У тебя есть еще ко мне вопросы?
МАРИНА: Зря ты так, мама. И еще, если мы тебя стесняем, мы можем съехать.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Да? И куда, если не секрет?
МАРИНА: Ну-у, будем снимать квартиру. И потом, мы же платим за свет, за воду…
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ага. И чаще всего, с моей пенсии. Ладно, Марина, давай прекратим этот разговор. И, если уж на то пошло, еще не так уж и поздно для моего прихода, а вот для прихода моего благоверного зятя, действительно поздновато.
МАРИНА: Да он-то куда денется?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ну, не денется, и ладно. А Лизавету куда отправила? Я слышала.
МАРИНА: Никуда я ее не отправляла. Погуляет и придет.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Вот и хорошо. А мы чай будем сегодня пить?
(Марина берет чашки, ставит на стол, уходит за чайником)
Клавдия не приходила?
МАРИНА: Забегала ненадолго.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Я как-то уже привыкла, только сядем чай пить, Клавдия на пороге. Без нее как-то и чай не чай.

(Звонок. Марина открывает. На пороге Клавдия Семеновна).
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА:  Елизавета Петровна, вы уже дома? Нет, вы видали, а? Устроили из двора автопарк! Где же они на автобусе поедут?! Ага, ждите!  А чего не разъезжать, нахапали, на самолёт хватит и ещё останется.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ты, Клавдия, про кого это?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА:  Да про кошелька этого, из 35. Про кого ж еще?! В семь утра вышел, папироску свою бросил мимо мусорницы, сел на свою черную машину и уехал. А там бумага, а - ну как загорится. А она, мусорница-то эта, аккурат моего окна. Закоптит все. А потом, в  восемь, эта,  жена буржуева на своей отчалила. А в половине девятого вылетала буржуйская дочка, задницей покрутила, в белую машину плюхнулась и укатила.
А сейчас вон все в обратном порядке возвращаются. Как матрешки, друг за дружкой. Тьфу. А вы чего молчите?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А что мне сказать? Я за ними не слежу.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да вам и не до того. Где уж вам, уследить-то. То-то я гляжу...
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА:  Кто как может, тот так и живет.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Конечно, чего ему не жить?! Скупил все квартиры…
МАРИНА: Да где же все? Из двух одну сделал. Не украл же, от матери досталась. Говорят, мать его очень сильно любила.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: От матери досталась, ага. Все ему даром достается. И так, денег куры не клюют.
(Вошла Лиза.)
ЛИЗА: Денег, баба Клава, много не бывает. Кому опять кости перемываем?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Лиза, ты видала, буржуй-то этот…
ЛИЗА: Так, ясно. Буржуй - это Вадим. И что он опять натворил?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Что натворил? Ты посмотри только, весь двор своими машинами заставил. Ни пройти, ни проехать.
ЛИЗА: А ты, баба Клава, на чем ехать собралась?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: На чем? На транвае.
ЛИЗА: А что? Тоже транспорт. Клево будет. Особенно в нашем дворе. (Уходит к себе в комнату)
МАРИНА: По мне, так нормальный мужик этот Вадим. И поздоровается всегда, и...
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот именно, что и... Марина, а ты что это его защищаешь?
МАРИНА: Да что мне его защищать? Просто сказала.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ох, смотри, Маринушка, смотри. Как бы поздно не было. А ты, Лизавета Петровна, что все молчишь?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А что мне говорить? Вы и так уже всего наговорили. Мариночка, ты бы нам с Клавдией чайку горяченького, а?
(Марина уходит)

ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Клавдия, ты, по-моему, чего-то недоговариваешь.
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: (тихо) Видела я утром, как ваш Сергей в машину к жене этого буржуя сел.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: (нарочито громко) И что?
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Да мне-то ничего. А ну, как Марина узнает.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А что она должна узнать?
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: А вдруг ваш Сергей шашни крутит с этой... мадамой. Не дай Бог, буржуй про это прознает, прибьет ведь Сережку. И откупится потом. Как пить дать, откупится. У их же, у буржуев этих, все везде схвачено.

(Входит Сергей) О, легок на помине!
СЕРГЕЙ: А чего это вы меня поминаете? Не рано ли? Я вроде еще, будь здоров, о-го-го!
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Да это мы так, с Клавдией разговаривали просто. А ты что-то сегодня припозднился.
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Никак, работу путнюю нашел?
СЕРГЕЙ: Да, так, с мужиками пивка маленько.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Правильно, а чем еще заниматься? Времени полно.
СЕРГЕЙ: Елизавета Петровна, вы никак меня работой попрекаете? Так я вроде без дела не сижу.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: И правильно делает, что попрекает. Кто же тебя еще уму-разуму научит. Была бы мать рядом, так подсказал бы… А то, сначала пивуськи ваши, Сереженька, а потом еще куды потянет.
СЕРГЕЙ: Да кудЫ меня потянет, баб Клава? (Замечает в вазе цветы) О, цветочки! Опять цветочки! Интересные какие.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: У этих цветочков, как ты выражаешься, гордое название -  новобельгийские астры. А в народе их называют «Сентябринки», или сиреневые бабушкины цветы.
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Про первое название ничего не скажу, а вот про сентябринки слышала. Это потому, что они цветут аж до сентября. Как ты лихо от разговора-то ушел.
СЕРГЕЙ: А чего мне уходить. Я ни на чьей шее не сижу. Елизавета Петровна, а почему всегда одни и те же? А где же розы?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Розы ты должен своей жене приносить. И потом, они же дорогие. А пенсионер разве их на свою пенсию купит? Вот доживешь до наших лет, посмотрим, какие ты приносить будешь.
СЕРГЕЙ: Пенсионер? А вы откуда знаете? И потом, вы, баба Клава, как это увидите. Какие цветы я «к старости» покупать буду?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А ты за меня не переживай, ты за себя переживай. А я уж найду, как увидеть. Я вот и сейчас многое вижу, но молчу пока.
СЕРГЕЙ: А что, иногда и помолчать полезно.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Это вот ты к чему, интересно?
СЕРГЕЙ: Да так, пока ни к чему.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: (хочет сменить тему разговора) Главное, Сережа, внимание. У вас ведь, молодых, как? Купил, подарил и забыл. А надо так, чтобы приятно было, чтобы ими любоваться можно было. А вы ведь даже целлофан с букета не убираете.
СЕРГЕЙ: А зачем? Красиво ведь.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А запах? Цветы же еще пахнуть должны.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ага. Как деколон. С этими... (кричит) Марина, как там это слово-то матершинное звать?
ЛИЗА:(из своей комнаты) Феромоны.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот-вот.
СЕРГЕЙ: Ох, женщины, женщины... Кстати, а моя женщина где?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ты про какую женщину сейчас говоришь?
СЕРГЕЙ: А что, у меня есть выбор? Мне кажется, я свой выбор давно сделал.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Марина на кухне. Чай готовит.
СЕРГЕЙ: Супруга моя драгоценная, если что, я с работы пришел. (идет на кухню)
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: И это он называет работой. Сейчас боевые действия начнутся.

(В это время на кухне громко слышна трансляция футбольного матча.)
ГОЛОС МАРИНЫ: Убавить можешь?
ГОЛОС СЕРГЕЯ: Го-о-л!
ГОЛОС МАРИНЫ: Хотя бы после трудового дня имею я право на отдых?
ГОЛОС СЕРГЕЯ: Марин, ну ведь не каждый же день наши гол забивают.
ГОЛОС МАРИНЫ: Зато ты каждый день орешь тут на всю кухню.

(Женщины сидят молча и смотрят в сторону кухни. Сергей прикрыл дверь)
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: О, закрылись. И что, часто так?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Так? Да нет.  Ну, что, Клавдия, не дождемся мы, видно, чая.
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Поняла. (тихо) А за Сергеем вы приглядите, не нравится мне эта буржуева баба. А Сергей ваш нравится. Не наглый, как этот... буржуй.  А правда, что они с Мариной еще со школы дружили?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Не то что со школы, с садика. Сергей же тоже в нашем доме жил. Как они с Мариной поженились, вскоре родители его квартиру продали, а сами в деревню уехали жить. Дом большой купили. У сватьи здоровье неважное. Вот и решили на свежий воздух. Хватит, говорят, асфальтом дышать, на природу поедем. Да уже лет 15 как уехали. Лизавета наша почти каждое лето у них гостила.
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Здоровье, говоришь, неважное... Ладно, завтра зайду, узнаю, что да как. (уже у двери) А вот работа у Сергея беспутная. Что это за работа, шалашовок разных возить.(Уходит)
(Появляется Лиза)
ЛИЗА: А чего это они там закрылись? Война, что ли?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Соскучились. Друг по дружке.
ЛИЗА: Бабуль, пойдем, расскажу что-то.

(Уходят. Появляется Марина с подносом. На нем чашки, сахарница, ваза с печеньем. Следом за ней выходит Сергей)
СЕРГЕЙ: Марин...
МАРИНА: Всех разогнал. Правильно, кто же это выдержит? Одна я дура такая.
СЕРГЕЙ: Марин, ну что сразу - дура-то?
МАРИНА: Слушай, так дело не пойдет. Наслушалась твоих воплей. Или создай мне комфортные условия и не мешай культурно отдыхать после работы, или...
СЕРГЕЙ: Или?
МАРИНА: Или забирай свой телевизор и уматывай куда подальше.
СЕРГЕЙ: Куда ж я умотаю? Комнаты у нас малогабаритные...
МАРИНА: А не мое дело. Хоть вон в туалет. Но чтоб я больше не...
СЕРГЕЙ: Вот, что ты завелась? Какая тебя муха укусила?
МАРИНА: У всех мужики как мужики, а тут... Надоело все. Пашешь, пашешь, а тут...
СЕРГЕЙ: А что тут?
МАРИНА: А ничего. Хорошо устроились мы с тобой. Ни кола своего, ни двора. Лизка вон уже большая. Того и гляди, замуж выскочит.
СЕРГЕЙ: И что? Пусть скачет.
МАРИНА: Скачет, ага. И куда прискачет? Где жить будут?
СЕРГЕЙ: А это уж пусть у ее мужика голова болит.
МАРИНА: А у тебя почему не болит? Орет он, гол! Гол! Заколебал. Одни голы на уме. А меня как будто нет. Да?
СЕРГЕЙ: Как это нет? Вот ты. Вон она, вся моя красота, у меня перед глазами.
МАРИНА: Ты когда мне последний раз цветы дарил?
СЕРГЕЙ: Так это...
МАРИНА: Так это... так это... Что - это? Мама вон и то с цветами.
СЕРГЕЙ: Бывает. Знаешь, говорят: седина в голову...
МАРИНА: А в твою голову мозгов бы побольше.  (На кухне все так же продолжает работать телевизор. Голос репортера: "Гол", крики стадиона.) О, опять гол. Кто его там слушает? Чего молчишь? Ори. Забили ведь.
СЕРГЕЙ: Думаю.
МАРИНА: (опешив) Что?
СЕРГЕЙ: Думаю, как в туалете кабель антенный подключить. Это же надо дырку в стене сверлить.
МАРИНА: Ты что, издеваешься?
(Входит Лиза)
ЛИЗА: Слушайте, родители, давайте-ка по своим комнатам, а.
СЕРГЕЙ: Мне, доча, мать новое место жительства определила - туалет.
ЛИЗА: Ой, да идите вы уже куда хотите. Слушайте, а вы чего ругались-то?
СЕРГЕЙ: Мы? Мы просто разговаривали.
ЛИЗА: Разговаривали они. Ага. Это сейчас так называется. Так разговаривали, что во всем доме слышно. Да что вам говорить?! Все у вас как-то... мимо…
СЕРГЕЙ: Что?
ЛИЗА: Вам не понять. (уходит)
СЕРГЕЙ: Что это с ней? Марин, ты что-нибудь поняла?
МАРИНА: Да я давно поняла, Сережа.
СЕРГЕЙ: Что ты поняла?
МАРИНА: По-твоему, я вообще дура? Ты когда обещал работу нормальную найти?
СЕРГЕЙ: Не, а чего тебе моя работа не нравится?
МАРИНА: Это ты работой называешь? Ни тебя не вижу, ни денег. Ни квартиры своей, ничего. Надоело все. Да выключи ты этот телевизор!
СЕРГЕЙ: Не, а вы че все дерганные-то какие-то сегодня?
МАРИНА: Устала я.
СЕРГЕЙ: И решила на мне отыграться? И цветы припомнила. На тещины букетики насмотрелась? Хочешь, я буду тебе каждый день такие букетики приносить.
МАРИНА: Да не нужны мне твои букетики.
(Марина уходит)
СЕРГЕЙ: Марин, ну, Марин...
(Выходит из своей комнаты Елизавета Петровна. Садится на стул и молча смотрит на цветы)
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Поговорили? Сергей, я вот тут подумала, возраст у меня еще не критический, поэтому...
СЕРГЕЙ: Может, хватит сюрпризов на сегодня? Я давно понял, что я тут всем мешаю. (Берет куртку, уходит, хлопнув дверью. Лиза подходит, обнимает бабушку.)
ЛИЗА: Куда папан рванул?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Лиза! Что за выражения? Порядочная девушка...
ЛИЗА: Бабуль, ну ты хоть передо мной не разыгрывай светскую даму.
Что это с ними? Ты слышала, о чем они говорили?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Я не люблю подслушивать. Лиза, может, нам маму немножко разгрузить? Все на нее взвалили. И готовит, и убирает. И себя как-то запустила. Халат этот...
ЛИЗА: Да, ну, баб, халат как халат. И потом, баб, когда разгружать, я же теперь студентка, у меня пары.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Пары... у всех пары...
ЛИЗА: Это ты про какие пары говоришь? Ба, а расскажи мне про него.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Про кого?
ЛИЗА: Про него, который цветочки тебе каждый день таскает.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Лиза, слово-то какое нехорошее - таскает. Цветы не таскают, их дарят.
ЛИЗА: Ба, а ты ведь говорила, что любить можно только всего один раз.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А я и сейчас то же самое говорю.
ЛИЗА: А как же тогда эти цветочки?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Лиза, ты про себя лучше расскажи. У тебя мальчик есть?
ЛИЗА: Мальчик есть, любви нет. Бабуль, ты же сама сказала, любовь должна быть всего один раз. О! Я о чем подумала - баба Клава! Получается, она по-настоящему любила, раз больше замуж не вышла.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Это только она знает.
ЛИЗА: А что у нее с мужем-то случилось? Умер что ли? Или бросил?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А чего ж ты у меня спрашиваешь? Ты пойди да у самой Клавдии Семеновны и спроси.
ЛИЗА: Не, неудобно.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Вот и мне неудобно. В чужую жизнь лезть неудобно. Хотя...
ЛИЗА: Говори, говори.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Да я уже все сказала.
ЛИЗА: А, говорят, у нее сын есть. Правда? Я чего-то его ни разу не видела.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Говорят, есть. Только... Ох, Лизонька, чужая душа - потемки. И в комнате уже потемки. Спать, спать.
Затемнение. Слышно, как хлопнула входная дверь. Вернулся Сергей. Слышны посторонние «уличные» звуки: хлопают двери, смех молодежи, шум проезжающих машин  и др. Потом все стихает. Внезапно у чьей-то машины срабатывает «сигналка».

Утро. Один за другим все убегают на работу/учебу.
Выходит из комнаты Елизавета Петровна. Она меняет воду в вазе. Звонок в дверь. Она идет открывать. Пришла баба Клава.

КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ушли уже?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Чего это тебе, Клавдия, не спится.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Какой там сон, когда столько делов.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ой, да какие у нас могут быть дела? Проснулся, чай попил и отдыхай.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ну, ладно, пойду я.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Как, пойду? А чего приходила?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот и приходила, чтобы знали, что я у тебя была. Вот прямо с утречка и была.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Подожди, подожди. Кому сказать? Чтобы кто знал?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Да, какая разница. Кто спросит, тот и ладно.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Странная ты какая-то сегодня, Клавдия. Давай хоть чаю вместе попьем.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А давай. Так и скажу, чай у Лизаветы Петровны пила.
Елизавета Петровна приносит чайник, кружки, разливает чай.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Давно мы с тобой, Клавдия, по душам не разговаривали.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ох, Лизавета Петровна, да какая у меня душа. От моей души одни струнки остались. Изболелась она вся, душа-то. Я вот смотрю на тебя и завидую. Нет, ты чего плохого не подумай: я по-хорошему завидую. Вот и образованная ты, и при отчестве, опять же, директорствовала всю жизнь. И сейчас вон тебе цветочки носют. А я... так и не видела я счастья бабьева. Мой-то... бросил меня. Это я только всем говорю... Хотя, кому говорю? Никто  шибко и не спрашиват. Вот, если б можно было жизнь-то переписать, я бы все по-другому сделала. (достала из кармана платок, вытирает набежавшие слезы)
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ты, Клава, себя не кори. Как сложилось, так сложилось. А бросил-то почему? Только ты, Клава, не хочешь, не рассказывай.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А че уж теперь таить? Мы же с Василием и расписаны не были. Так жили. Ходил он ко мне, ночевать оставался. А как узнал, что ребенка жду, так и сбежал. Ушел утром как на работу, а домой-то и не вернулся. А уж как я переживала, всех обспрашивала. Можа, думаю, случилось что. Ага, случилось. Струсил. Сбежал. Испугался. А я же одна, у меня и родных-то нет, и жила на окраине. Меня, как тетка моя, царствие ей небесное, приютила, так я у нее и жила. Она померла вскоре, а я так там жить и осталась. Вася ко мне и приходил. Че я говорила-то?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Ты одна осталась, и родных нет.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ты не перебивай, я помню. Не перебивай, может, я давно хотела душу свою кому открыть, а как-то никто и не спрашивал. А ты... А тебе... Вот, значит, осталась я одна. И беременная. Как жить-то? Оставила я мальчонку-то. Отказалась от него. Одумалась потом, а его забрали. Я вот счас смотрю по телевизору про истории эти всякие, и плачу. Словно судьбу мою по косточкам разбирают. Искала потом, искала мальчонку своего, да где там. Бывало иду по улице, увижу мужчину молодого и в лицо вглядываюсь, словно узнать хочу. А как узнаю, я и не помню лица его. Помню только пятнышко родимое было на плечике. На левом. Это точно помню. Большое такое пятнышко. Так его же, мужика-то на улице не разденешь, не будешь же про пятно спрашивать.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: А как в доме нашем оказалась?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Я же потом, как мальчонку своего искать стала, в роддом ходила. А мне говорить отказывались, не положено это, говорили. А к акушерке. Уж как я просила ее, как плакала, в ногах у нее ползала. Ни в какую. Не положено, говорит, и все. Я к ней, почитай, каждый день, как на работу ходила, и вылавливала ее, и караулила. Годы -то шли, а я все угомониться не могла. Думаю, не увижу его, как и жизнь кончится. Вот я и снова к ней. Ну, к акушерке-то этой. Пожалела она, видно, меня. Пожилая уже была, сама без детей всю жизнь.  Только, по секрету так, намекнула, что, дескать, женщина какая-то вскоре после меня рожала, так у ей парнишонка помер сразу после родов, слабенький был, недоношенный. Может, говорит, она моего и взяла.  Фамилию она назвать отказалась. Но предупредила, что дело это серьезное, могут и засудить, если что. А вот адрес сказала. Дом, дескать, большой. Думала, где я ее найду. Не буду же каждую спрашивать. Я поклялась ей, что не потревожу и искать не стану.
Ждала. Долго ждала. Ну, думаю, вырос он, мальчонка-то мой. Ну и решилась. Нашла этот дом. После работы, бывало, стою на углу и все в жильцов вглядываюсь. А потом и вообще повезло, однушечку здесь продавали, и упросила, чтоб подождали. Пока свою продала, да пока денег подзаняла. Но, видно, судьбе так надо было, чтобы эта однушка меня дождалась. Вот так здесь и оказалась. Все, думаю, поближе. А вдруг… Плохо, акушерка та померла. Можа, бы еще чего рассказала. Лизавета Петровна, можа ты слышала что, а?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: (словно не слыша вопроса) Да, Клавдия, жизнь не перепишешь. Как сложилось, так сложилось.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА:   Как сложилось, так сложилось. Чего уж теперь... Клавдия Семеновна встала и молча пошла к выходу.
Только…неправильно это. Совсем неправильно.

Елизавета Петровна сняла с вешалки плащ, надела его, подошла к зеркалу, накрасила губы, причесалась и вышла из квартиры. Вечер. В квартире становится немного сумрачно. Возвращается с работы Марина.

МАРИНА: Ау! Есть кто дома? (Проходит с сумкой на кухню)
Входит Лиза.
ЛИЗА: Бабуль, я пришла! (заглядывает на кухню) О, мам, привет! Где бабуля?
МАРИНА: (из кухни) Ты у меня спрашиваешь?
ЛИЗА: А что, здесь еще кто-то есть? Ясно. Отец тоже задерживается? Мам, не нравится мне его работа. Бомбила! Как извозчик. Где ездит, кого бомбит? Мам, а почему вы до сих пор свою квартиру не купили?
МАРИНА: На что?
ЛИЗА: На деньги. Люди вон как-то ипотеки берут... Хотя...так проще. Мам, а вдруг наша бабуля замуж пойдет?
МАРИНА: Куда?
ЛИЗА: Замуж. За-муж. Уж замуж невтерпеж. А что? Посмотри, как она хорошо сохранилась. Приведет домой какого-нибудь старикашку. Хотя, нет. Бабуля и старикашка... Старикашка это скорее к бабе Клаве. А нашей бабуле - кавалер! И будут они с ним вдвоем кофию по вечерам пить.
МАРИНА: (заходит в комнату) Кофия твоя вредна в пожилом возрасте. Лиз, да я бы хоть завтра переехала куда-нибудь. Только... мы как-то привыкли уже все вместе. Сразу не отделились, а теперь...
ЛИЗА: А вот именно теперь нашей бабушке и нужна спокойная атмосфера, а вы каждый вечер тут баталии разыгрываете. Как будто целый день план стратегический вынашиваете, а вечером – бац! Батарея, огонь!
МАРИНА: (засмеялась) Вот тебе и огонь. Не, Лизка, она одна бы со скуки только умерла.
ЛИЗА: А кто сказал, что она одна? А я? И потом - у нее всегда под рукой будет вечный двигатель - баба Клава! Вот с ней уж точно не соскучишься!
ЛИЗА: Да, мам, рассказать забыла. Там утром какой-то кипиш у подъезда был. Ты ничего не видела?
МАРИНА: Нет,  а что случилось?
ЛИЗА: Да я и сама толком не поняла. Я и так опаздывала. Я проспала немного. Тебе же трудно было меня разбудить.
МАРИНА: Ты на себя-то посмотри, девка взрослая. Сколько тебя будить можно. Дак, что там?
ЛИЗА: Короче, Вадим орет, Танька его вокруг машины бегает, целлюлитом трясет. Фиг их знает. Надо попозже сбегать узнать.
Сергей с порога.
СЕРГЕЙ: Да чего там узнавать. Вадиму ночью кто-то все четыре колеса проколол. Выходит утром, а у него все четыре всмятку.
ЛИЗА: Да ну!?
СЕРГЕЙ: Ага. И кому помешал?
МАРИНА: Да, хулиганье какое-нибудь. Ладно, хоть ты свою в гараже оставляешь.
ЛИЗА: Мама, я тебя умоляю! Кто на папино барахло посмотрит. Советский автопром. Чепырка. Сейчас на такие не охотятся.
СЕРГЕЙ: Барахло? Чепырка? А чего ж тогда: "Папочка, приедь, забери; папочка, увези.
ЛИЗА: Нет, нормально, а? Чужих, значит, он возит, а дочь родную... Ладно, из принципа теперь буду на общественном автотранспорте ездить. Пусть тебе стыдно будет.
СЕРГЕЙ: А мне-то что стыдно? Это тебе всегда стыдно. Папа - таксист, папа - бомбило. Вот, и катайся на автобусе.
ЛИЗА: Вот и буду. Правильно баба Клава говорит, работа – шалав возить. Тьфу.
СЕРГЕЙ: Лизка, вот тебе совсем-совсем не стыдно? Да, девки, я вам сейчас такую новость расскажу. По сравнению с колесами Вадима, это бомба.
ЛИЗА: Вот, вот! У бомбилы одни бомбы на уме.
СЕРГЕЙ: Че, ремня давно не получала?
ЛИЗА: А что, светит? Вот интересно-то будет посмотреть!
СЕРГЕЙ: Ага. И почувствовать тоже. Лизка, вот выведешь ты меня когда-нибудь. Вот точно ремня отхватишь.
ЛИЗА: Ладно, проехали. Что там за бомба?
СЕРГЕЙ: Короче, еду сегодня на вызов. А там, на Партизанской, ну, где рынок этот... там еще цветочный магазин на углу. Смотрю, идет…
Открывается дверь. Баба Клава и Елизавета Петровна с полотенцем-чалмой на голове.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Че не закрыто-то? А ну-как какие бандюганы припрутся? Нет, ты только глянь, какой паразит, а? Елизавета Петровна, так ты скажи ему. Скажи обязательно. Я же... Мы же...
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Клавдия, успокойся ты, разберутся.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Разберутся они, ага. Ждите. Этим буржуям лишь бы обосрать кого. Вот ведь, что голуби - зараза, что буржуи эти.
ЛИЗА: Баба Клава, ты что, из душа? С чалмой-то?
КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА: Нет, из Индии! Прямым рейсом!
ЛИЗА: Во-от, баба Клава, поэтому-то тебя все бабой Клавой и зовут.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Лиза, вот ты не знаешь, в чем дело, а туда же.
ЛИЗА: Про колеса-то? Уже знаю. Папа доложил.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ага, про колеса. Это он мне, паразит, сетку забыть не может.
ЛИЗА: Ой, баба Клава, да ему ваша сетка что шла, что ехала.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ему - конечно! Ему все, что шло, что ехало, а я мучайся.
ЛИЗА: А вам-то что мучиться?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот - те раз! Я ведь ему сколько уж говорила, чтобы машину на дороге не ставил. Говорила ведь? Говорила. А он что?
ЛИЗА: Что?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Что? Ставит. Окошко все заполонит, мне не видать ничего. А я все терплю, терплю. Нет, Лизавета Петровна, ты ему обязательно скажи.
СЕРГЕЙ: А что сказать ему надо?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Сереженька, вот ты что тоже меня за дуру держишь?
СЕРГЕЙ: Вы что, баба Клава. Я же вас люблю и уважаю. Вот прямо, как мать свою.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: (опешила) Что? Что ты сейчас сказал?
СЕРГЕЙ: Уважаю, говорю вас. А что?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Дак это... он ведь, Сереженька, знашь, что удумал? Это, говорит, я ему колесы-то пропорола. Ага! А мне больше заняться нечем. Буду я по ночам шастать, колесы шилом тыкать.
СЕРГЕЙ: Так, это не ночью. Это утром рано. Он говорит, ночью выходил, смотрел. Все нормально было. А утром…
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Ну, я не знаю. Я вот, как сейчас помню, проснулась, чайник вскипятила, потом... так потом я у вас была. Думаю, че это я одна буду чай швыркать, пойду к Лизавете. Мы же с Лизаветой Петровной чай-то и пили. Так ведь, Лизавета Петровна?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Так. Пили.
СЕРГЕЙ: Баб Клав, а почему именно шилом?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Чего шилом?
СЕРГЕЙ: Ну, колеса…шилом.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А чем еще? Резина-то, знашь, кака толстая. А чего ты у меня спрашиваешь?.. Я вон даже про эти, про «подушечки» не знаю.
СЕРГЕЙ: Про какие подушечки?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Какие? Простые. Мы утром с Лизаветой Петровной чай пили с подушечками. Так вот я все думаю, как в эту подушечку варенье запихивают?
СЕРГЕЙ: А при чем здесь подушечки?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Во-от! Подушечки ни при чем, и я ни при чем. Его колесы, пусть сам и разбирается.
ЛИЗА: Да, баб Клава, вы тот еще кадр! Молодец! Нравитесь вы мне. Ничего, баб Клава, мы вас в обиду не дадим.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А ну как участковому пожалуется?
ЛИЗА: И пусть жалуется, доказательств же нет. Никто же не видел.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А кто увидит? Ночью все спят. И свет ни у кого не горел. Вот даже я, и то не видела.
ЛИЗА: Ну и успокойтесь. Фиг с ними, с этими колесами, новые купит.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: И то правда. Буду я еще его колесыми голову забивать. Думат, если я одна, так на меня можно что угодно наговорить. Заступиться некому.
СЕРГЕЙ: Ничего, заступимся.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: И правильно, Сереженька. И заступись. Хороший ты, Сережа. Люблю я тебя. Вот как сына люблю. (трет глаза)
СЕРГЕЙ: Ну, ну, баба Клава, вы что?! А мы ужинать сегодня будем, или как? Не знаю, как кто, а я умываться и за стол. (Сергей снимает рубаху. Клавдия Семеновна встает, рассматривает его, стараясь увидеть родимое пятно на плече.)
Что-то не так, Клавдия Семеновна? Вы как-то странно меня разглядываете?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Сережа, а у тебя случайно пятнышка родимого нет на плече?
СЕРГЕЙ: Пятнышка? Да вроде не было. А почему вы спрашиваете?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Спрашиваю? Да навроде показалось… Пятнышко родимое. На плече. А его нет. Значит, я все эти годы зря жила. Значит, все кончено. Все мимо. Опять мимо.
СЕРГЕЙ: Ничего не понимаю.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А и не надо, Сереженька, ничего понимать. Уже ничего не надо.
СЕРГЕЙ: Нет, ну так же нельзя. Вы хоть скажите, что случилось-то?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: А что случилось? Ничего не случилось, Сереженька. Я ведь все эти годы надеждой жила. Сына я ищу. С родимым пятнышком на плече. Я ведь, если честно, всегда думала, что ты – мой сын.
СЕРГЕЙ: Я? Но, почему?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Почему? Не знаю. Как-то я душой к тебе прикипела. Как увижу тебя, так легко-легко на душе. Я к вам почему часто ходила-то? Все думала, вот и откроется, вот и откроется…тайна-то моя. Она открылась, а это не ты. А еще мне фамилия твоя  покою не давала. Фамилия-то твоя Зимин, так?
СЕРГЕЙ: Так.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Вот я и подумала, ты же зимой родился…
СЕРГЕЙ: Да, нет. Я вообще-то в августе…
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Не так я сказала, не так. Это сынок мой зимой родился, в декабре. Я вот и думаю, может ему такую фамилию и дали. А можа его какие Зимины взяли. Думала так. Да что теперь? Теперь-то уже ничего. Ладно, вы уж простите меня.
ЛИЗА: За что? За что прощать-то, баба Клава?
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Клавдия, так ты оставайся с нами ужинать. Чего одной-то?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Мне, Лизавета Петровна, домой надо. Я и так у вас засиделась.
ЛИЗА: Баба Клава, а родинка-то какая была?
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Родинка-то? Приметная такая, большая.
ЛИЗА: Пятно такое большое, да? Я просто видела такое.
СЕРГЕЙ: Что ты видела?
ЛИЗА: Говорю же, родинку видела. Большую такую. Как пятно. Как баба Клава говорит, приметную. Вот тут. Прямо на самом плече.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: И где же ты ее видела? У кого?
ЛИЗА: Да, у Вадима.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: У Вадима? У этого…буржуя?
ЛИЗА: Ага. Ой, Баба Клава, так может…
Клавдия Петровна, пошатываясь, идет к двери. Останавливается.
КЛАВДИЯ СЕМЕНОВНА: Сереженька, а эти… колесы… сколько стоют?
(выходит, не дождавшись ответа)

ЛИЗА: Ни фига себе, ну и дела.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА: Она, Сережа, как придет к нам, все про тебя говорит, говорит. Пойду-ка я к ней. Нельзя ее сейчас одну оставлять. А ты, Лизавета, потом расскажешь, как это ты у Вадима родимое пятно разглядела.
ЛИЗА: Ба, да чего рассказывать-то? Он летом как-то в машине копался, я и увидела.
Марина выходит к ним, садится на стул.
МАРИНА: Я слышала все. Выходить не стала. Я почему-то сразу на Вадима подумала. Говорили вроде бы, что он приемный. Да как-то поговорили и забыли. Давно еще.
ЛИЗА: И как она теперь? Она же этого Вадима ненавидит.
МАРИНА: Она же не знала.
ЛИЗА: Да лучше бы не знала. Как она теперь ему это скажет?
СЕРГЕЙ: А может и не надо ничего говорить.
МАРИНА: Она сама разберется. Подскажет ей сердце…
ЛИЗА: А чего ж оно раньше не подсказало? Блин, жалко-то ее как.
СЕРГЕЙ: Да нормально все будет, вот увидите.
ЛИЗА: Ладно, хоть бабуля к ней пошла. Может, слова какие найдет. Бабуля же у нас умная.
СЕРГЕЙ: Да, кстати, о бабуле. Я начал вам говорить, да она пришла. Знаю я, кто нашей Елизавете Петровне букетики дарит.
МАРИНА: И кто?
СЕРГЕЙ: А никто. Она сама их себе покупает. Я лично видел.
ЛИЗА: У этих цветочков гордое название -  новобельгийские астры. Я в энциклопедии прочитала. А в народе их называют «Сентябринки», или сиреневые бабушкины цветы.
Пап, ты только что сказал такую фразу: «Может не надо ничего говорить?» Так, может, правда, не надо ничего говорить, а?
Звук сирены скорой помощи. Лиза подбегает к окну.
ЛИЗА: Пап, мама, скорая! Вадим!
СЕРГЕЙ: Что, Вадим? (тоже подбегает к окну)
ЛИЗА: Вадим и бабуля бабу Клаву к машине ведут. О, садятся. Мам, они все в машину садятся! И Вадим! Мам, Вадим тоже, слышишь?
(Марина тоже подходит к окну)
МАРИНА: Да слышу я, слышу. Чего кричишь-то?
ЛИЗА: Мам, все же хорошо будет, а?
МАРИНА: Конечно. Хватит ей уже… мимо любви-то ходить.
СЕРГЕЙ: Да все будет нормально. Сердчишко, наверное, от радости прихватило немножко. Она сильная, справится.
ЛИЗА: Интересно, а Вадим уже знает, или просто… рядом оказался? Он же, Вадим, нормальный мужик. И чего баба Клава его невзлюбила?
СЕРГЕЙ: Ничего, полюбит. Вон, и Марина сказала: «Хватит уже мимо любви-то ходить». (Сергей одевается) Я ненадолго. Вы без меня не садитесь ужинать.
ЛИЗА: Да мы еще бабушку дождемся.
МАРИНА: Сергей, а ты куда все-таки собрался?
СЕРГЕЙ: Я же сказал, я быстро. (Убегает)
ЛИЗА: Я знаю куда. За цветами. Для бабушки.
МАРИНА: (подходит к окну, задумчиво) Новобельгийские астры...
ЛИЗА: (Также подходит к окну) Сентябринки...

Марина и Лиза стоят, обнявшись, и смотрят в окно.
Конец.