Струнки

      

Эта пьеса написана на основе моих, ранее опубликованных рассказов.



Струнки.
              (Шесть новелл о том, что нас держит)
Действующие лица:

Валя, девочка лет шести.

Андрей, студент.
Девушка.
Уполномоченный.
Дима.
Лена, воспитатель дома-интерната.
Иван Фёдорович, директор дома-интерната.
Подростки, воспитанники интерната.
Полковник вермахта.
Лейтенант вермахта.
Николай Сиротинин, старший сержант Советской армии.
Лев Гиршбейн, военврач.
Верочка, санинструктор.
Курт Винкель, ефрейтор артиллерии вермахта.
Якушев, сержант Советской армии.
Шанин, рядовой.



                Новелла первая.

(Сквер, скамейка. На скамейке плачет Валя, девочка лет шести. По дорожке идёт Андрей, молодой человек лет двадцати.)

АНДРЕЙ: Малыш, что случилось? Что за горькие слёзки в такой хороший вечер? Тебя кто-то обидел?

ВАЛЯ: Не-е-ет!

АНДРЕЙ: Что же такое, может быть ты потерялась?

ВАЛЯ: Не-е-е-т, я не потерялась, я потеряла-а-а....

АНДРЕЙ: Что? Что ты потеряла, красавица?

ВАЛЯ: Не что! А кого! Я потеряла мою Мосеньку-у-у! Я её посадила на скамейку, а потом побежала за белочкой, вернулась, а Мосеньки не-е-ет!

АНДРЕЙ: Что есть Мосенька? Извини, кто есть Мосенька? Ну, кто такая Мосенька? Кукла твоя?

ВАЛЯ: Не-е-ет! (показывает ручками, хныча) Мосенька, она такая маленькая, синенькая, с ушками и ножками, у неё глазки из ниточек и пятачок...

АНДРЕЙ: Пятачок? Значит, твоя Мосенька - это поросёнок?

ВАЛЯ: Ну да... Ну нет... Это не просто поросёнок, это мне мама сама сшила, он... она поросёнок, да, из папиного свитера...

АНДРЕЙ: Из свитера? Ну значит не замёрзнет... А где твои папа и мама? Почему ты одна тут гуляешь?

ВАЛЯ: Я не одна. Папа скоро за мной придёт, я вон в том доме живу, квартира сорок восемь. Я тут каждый вечер гуляю с Мосенькой, а папа мне пельмени варит, и компот, а только он не видит, что у меня горе горькое, он думает, что я играюсь весёлая, а я плачу и Мосеньку потеря-я-ла-а-а!

АНДРЕЙ: Компот, говоришь? А мама твоя где?

ВАЛЯ (всхлипывая): Она уехала давно очень в командировку, так папа говорит, только я знаю, что она не приедет больше никогда....

АНДРЕЙ: Почему?

ВАЛЯ: Потому что нельзя травмировать детскую психику, вот почему. Папа с бабушкой иногда говорят, а я слышу...

АНДРЕЙ: Та-а-к... А Мосеньку - это значит мама тебе сшила...

ВАЛЯ: Да-а-а... А я ей помогала, только я не помню совсем, я тогда ещё маленькая была... А теперь я большая, уже подготовительная группа, между прочим, только теперь у меня ни мамы, ни Мосеньки-и-и-и!

АНДРЕЙ: Ну давай искать твою Мосеньку, кнопка. Не могла же она убежать далеко, правильно? Давай. Ты под скамейками смотри, а я вот по дорожке буду идти, может где упала...

(ищут, постепенно темнеет)

АНДРЕЙ: Слушай, я понял! Мосенька ведь тоже могла отлучиться по делам, правда? Ну, там за белочкой, или мало ли что? Ведь могла?

ВАЛЯ: Конечно могла. Она у меня очень самостоятельная, хоть и поросёнок. И не первый раз так своевольничает... Только сегодня что-то уж совсем как-то долго-о-о-о...

АНДРЕЙ: Вот! Видишь, не в первый раз! Поэтому - предлагаю. Так как уже поздно и темнеет, и тебе домой пора, давай мы твоей Мосеньке записку напишем, что ты волнуешься, и что бы она, когда вернётся, никуда отсюда не уходила, давай?

ВАЛЯ (вздыхая): Ну давай... Только ты пиши, а то я писать как-то ещё не очень...

АНДРЕЙ: А читать?

ВАЛЯ (хвастливо): Ну... Читать. Тоже мне, читать... Конечно! Я "Гастроном" умею читать, и "Срочное фото" умею читать, и "Совтрансавто" умею читать, а самое длинное, что я умею читать, это "Философские воззрения Монтеня", вот...

АНДРЕЙ: Фило... Что-о-о?

ВАЛЯ: "Философские воззрения Монтеня", вот что. У папы на столе толстая такая пачка, называется - диссертация, тема - "Философские воззрения Монтеня", печатными буквами. Папа говорит, что Монтеня - это как моя Мосенька, только для взрослых... Давай уже писать записку. А на чём мы будем писать, и чем? У нас ведь ни карандашика нет, ни листика никакого...

АНДРЕЙ: А вот давай на стекле! Мы в детстве так играли в разведчиков. Дыхнёшь на стекло и пишешь пальцем, или рисуешь. Потом оно быстро оттаивает и ничего не видно. А другой придёт, дыхнёт на тоже место и все буквы проявляются, видишь?

ВАЛЯ: Ух ты! А как Мосенька поймёт, что надо дыхнуть на стекло?

АНДРЕЙ: А мы ей из веточек стрелочку соорудим, от скамейки и на окно указывающую, вот смотри, вот... Ну а дыхнуть она догадается, она же у тебя умная?

ВАЛЯ: А то! Она у меня однажды с балкона спрыгнула, вернее... ну... я её случайно спрыгнула, а пока я ботиночки одевала, она уже под дверь квартиры сама пришла и сидела у стеночки, вот... Так что прочитает. Давай, пиши.

(Андрей пишет: "Мосенька, я приду утром, будь тут")

АНДРЕЙ: Ну, беги, там пельмени с компотом стынут... Завтра во сколько выйдешь?

ВАЛЯ (оборачиваясь на ходу) С рассветом! Часов в одиннадцать! Пока!

АНДРЕЙ: Пока! (задумчиво) ...с рассветом... хм... кнопка... ну надо же...

(идёт к телефону-автомату, набирает номер)

АНДРЕЙ: Здарова! Это я. Слушай, я завтра на первой паре не буду. И на второй. Ну придумай что-нибудь. Ну, в поликлинику, да. К зубному. Ага. Ну, пока.

(уходит)

2

(утро, Андрей дышит на стекло и пишет, затем садится на скамейку, достаёт книгу, читает. Заметив Валю, встаёт и делает вид, что только что пришёл вместе с ней. Подбегает Валя)

ВАЛЯ: Ну? Что? Мосенька пришла? Привет!

АНДРЕЙ: Привет, кнопа. Да вот не видно пока...

ВАЛЯ: А записку она видела?

АНДРЕЙ: Не знаю...

ВАЛЯ: Может стёрлось за ночь, пошли посмотрим!

АНДРЕЙ: Давай.

(дышут на стекло, там несколько новых строчек)

ВАЛЯ: Во-о-от! Смотри! Это же не мы писали!

АНДРЕЙ: Ну да...

ВАЛЯ: Читай! Читай быстрей!

АНДРЕЙ: (читает) "Неожиданно отправилась путешествовать вокруг света. Буду завтра к вечеру. Мосенька. "

ВАЛЯ: (задумчиво) Что-то я не поняла. Почему без меня, во-первых? Во-вторых, что это за "вокруг света" за двое календарных суток?

АНДРЕЙ: Календарных! Это откуда слова-то такие, кнопа?

ВАЛЯ: Откуда, откуда... Из программы "Время", вот откуда. Мне оттуда ещё нравится - "там, там, та-а-ам,тарам, там, та-а-м.." (напевает музыку) "В нечернозёмной полосе России - ноль минус пять..."

АНДРЕЙ: Ха! Вот ты забава... Слушай, а ты можешь свою Мосеньку мне нарисовать?

ВАЛЯ: А зачем?

АНДРЕЙ: Ну мало ли, вдруг встречу случайно, и не узнаю, а так ты мне её фоторобот сделаешь, и я уж не перепутаю.

ВАЛЯ: А зачем, если она завтра вечером приедет? Ну, хотя... На всякий пожарный давай, нарисую. На стекле?

АНДРЕЙ: Нет, вот я взял фломастеры и тетрадку. Рисуй.

ВАЛЯ: (старательно рисует, прикусив язык, кряхча и бормоча) ...вот такие вот лапёнки... ну, лапки... носёнок... носик, в смысле... глазюльки... глазки... ушишки, попёныш, спинулька... Вот. И петелька на голове под гвоздик...Вот тебе она почти как всамделишная. Только у меня немножко криво, а вообще она ровнее...

АНДРЕЙ: А размер какой у неё в жизни? (показывает на своей ладони) Так? (Валя поправляет)Вот так? А в ширину? Ага, понял... А цвет? Ну, покажи похожий...

ВАЛЯ: (показывает полоску на платьице) Вот! Точно такая.

АНДРЕЙ: (записывая) ...ага, светлый индиго...

ВАЛЯ: Не, просто синенькая...

АНДРЕЙ: Ясно! Ну что, кнопа, до завтра? Пельменям привет.

ВАЛЯ: Сегодня макароны по флотски... И кисель. Терпеть не могу кисель. Как сопли... Пока. Только не придёт она. Она уехала за мамой...

АНДРЕЙ: Посмотрим. Давай, до завтра.

ВАЛЯ: В шесть. (подумав) Нет, в семь. Потому что в шесть пятнадцать - мультики. Пополудни.

АНДРЕЙ: (ударяя себя по лбу) ...пополудни... Пока, кнопа!

3

(Андрей дома копается в ящиках шкафа. Наконец находит старый свитер. Присматривается, кладёт на стол, вырезает. Сверяясь с рисунком начинает шить и набивать ватой)

АНДРЕЙ: ...пополудни... Монтень... двое календарных суток... у-у, кнопа...

4

(Сквер, на лавочке сидят Андрей и новоиспечённая Мосенька. Подбегает Валя)

ВАЛЯ: Прив..... Здрассте. (рассматривает издалека недоверчиво) Мосенька, это ты?

АНДРЕЙ: (берёт Мосеньку и за неё отвечает пискляво) Да! Привет, Валя!

ВАЛЯ: Никогда моя Мосенька не разговаривала таким идиотским голосом!

АНДРЕЙ: Кхм... Извини, не прокашлялась, видимо...

ВАЛЯ (взяв Мосеньку в руки) Это не моя! Это другая!

АНДРЕЙ: Твоя, твоя. Она мне рассказала, пока тебя не было. Она попала в пространственно-временную петлю, понимаешь? У нас прошло двое календарных суток, а у неё почти два календарных года. Повзрослела она, изменилась немного, загорела и вообще... Она тебе сама расскажет ночью, ты же её с собой положишь?

ВАЛЯ: Да...

АНДРЕЙ: Ну вот! Она тебе всё и расскажет!

ВАЛЯ: А ты не врёшь? Это и вправду моя Мосенька?

АНДРЕЙ: Ну а откуда она по-твоему взялась?

ВАЛЯ: Ну да... (прижимает Мосеньку) Мосенька моя... (целует) Мои лапёнки, носёнок, глазюльки, ушишки, попёныш, спинулька... Выросла как... Заневестилась...

АНДРЕЙ (смеётся в ладонь) Ну что, кнопа? Все дома?

ВАЛЯ: Да, спасибо, дяденька! Я побегу папу порадую, а то он расстроился, что мамина Мосенька пропала!

АНДРЕЙ: Ну да... ( тихо): беги... Папа, надеюсь, подыграет... Монтень, всё-таки... Пока, кнопа! Счастья тебе каждые календарные сутки!

ВАЛЯ: И тебе!

(уходят)

                Новелла вторая.
(Валя, Андрей взрослые.)
                1.
АНДРЕЙ: ...так долго...
ВАЛЯ: Нет... Всё только начинается...
АНДРЕЙ: Так не бывает.. что бы так хорошо…
ВАЛЯ: Бывает...
АНДРЕЙ: Ты будешь со мной всегда?
ВАЛЯ: И после всегда..
АНДРЕЙ: Что значит после всегда?
ВАЛЯ: Любовь не умирает... Мы умрём, а наша любовь останется.
АНДРЕЙ: И что будет делать наша любовь без нас?
ВАЛЯ: Она будет жить. За нас. Вместо нас...
АНДРЕЙ: Ей будет скучно...
ВАЛЯ: Не-е-т... Смотри сколько вокруг красивых людей. Они случайно войдут в нашу любовь, и наша любовь станет их любовью... Как сегодня чья-то любовь стала нашей...
АНДРЕЙ: Мне грустно от того, что наша любовь раньше была чьей-то...
ВАЛЯ: Ты дурак... Любовь вечна... Люди просто входят в неё, живут в ней и умирают в ней... Как в домике... Помнишь, в детстве - я в домике... Мы с тобой - в домике...
АНДРЕЙ: И мы умрём в один день?
ВАЛЯ: А разве может быть по-другому?
АНДРЕЙ: Но ведь я старше...
ВАЛЯ: Но ведь я тебя люблю...
АНДРЕЙ: Нет!!! Пообещай мне прямо сейчас, что ты никогда, ни при каких условиях не умрёшь со мной в один день!
ВАЛЯ: (шутливо) И на сколько мне тебя пережить?
АНДРЕЙ: Переживи меня навсегда...
ВАЛЯ: Хорошо...
АНДРЕЙ: Обещаешь?
ВАЛЯ: Обещаю.
АНДРЕЙ: Тебе не больно?
ВАЛЯ: Нет... Прижми меня крепче и не отпускай... Никогда не отпускай... Даже если я попрошу, не отпускай.... Обещаешь?
АНДРЕЙ: Нет...
ВАЛЯ: Дурак...
АНДРЕЙ: Да…
ВАЛЯ: Как я люблю, когда ты меня здесь встречаешь... А ты любишь меня здесь встречать?
АНДРЕЙ: Я люблю! Я люблю тебя здесь! Я люблю тебя здесь встречать! Кстати, любимая, ты знаешь, что мы с тобой безнадёжно больны?
ВАЛЯ: Давно! Я безнадёжно больна тобой (поёт на мотив "Я люблю тебя, жизнь")  и надеюсь, что это заразно...
АНДРЕЙ: Нет, кроме шуток, вот смотри (достаёт газету) "Всемирная организация здравоохранения  официально включила любовь в список психических заболеваний...."
ВАЛЯ: Да-а-а!
АНДРЕЙ: "...новому недугу присвоили номер F63.9. Медики причислили любовь к психическим отклонениям параноидального типа "...
ВАЛЯ: Точно! Параноидального.
АНДРЕЙ: "...в категории «Расстройство привычек и влечений» ...
ВАЛЯ: Именно!
АНДРЕЙ: "...наряду с алкоголизмом, игроманией, наркоманией и клептоманией"...
ВАЛЯ: (на мотив "Квест Пистолз") Ты - мой наркотик, мой никотин, мой алкоголь, ты моя любовь!    А что там про клептоманию? (лазит по карманам Андрея) Зарплату мне, зарплату!
АНДРЕЙ: "...в медицине любовь именуется «Расстройство привычек и влечений неуточнённое»...
ВАЛЯ: Как это - неуточнённое? Так сейчас уточним... (обнимает, дурачась) Уточни... уточни меня всю... уточни меня здесь...
АНДРЕЙ: "...По мнению некоторых исследователей, за состояние любви отвечают 12 областей мозга"...
ВАЛЯ: Нету у меня в мозгу столько областей! У меня в мозгу всего одна область, и она называется - Ты-ы!
АНДРЕЙ: "...По мнению исследователей, продолжительность заболевания не может длиться более 4 лет"...
(Валя резко останавливается, замирает. Берёт из рук Андрея газету, выбрасывает в мусорник.)
ВАЛЯ: Читаешь всякую хрень...
АНДРЕЙ: Чего ты? Это же несерьёзно! Шутка, понимаешь?
ВАЛЯ: Шутка... четырёх лет... Ты знаешь, я иногда с ужасом думаю, что у нас с тобой впереди только одна жизнь... Пусть даже сто лет! Но это же всего лишь сто лет... Всего лишь сто лет счастья, понимаешь!
АНДРЕЙ: Ну, мамаша, вы размахнулись... сто лет... Мне, что б ты знала, уже скоро сорок, между прочим...
ВАЛЯ: Я вам не мамаша! Я маленькая, романтичная дура... А ты большой прагматичный дурак! Как ты думаешь, могут у двух дураков родиться умные дети?
АНДРЕЙ: Ну-у...я не знаю... надо пробовать....
ВАЛЯ: Давай! Пошли! Немедленно пошли пробовать!
АНДРЕЙ: (забирает из мусорника газету, читает)"...Согласно мнению специалистов, любовь является одним из наболее опасных психических заболеваний, и угрожает здоровью и жизни людей"...
(уходят)

Новелла третья.
                1.
(Комната, Дима звонит по телефону)

ГОЛОС В ТРУБКЕ: - Алло?
ДИМА:  -Привет.

ГОЛОС В ТРУБКЕ:   -Привет.

ДИМА:  -Ты не удивлена?

ГОЛОС В ТРУБКЕ:   -Удивлена.

ДИМА:  -Я сам удивлен… Как ты?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Нормально.

ДИМА:  -Как Пашка? Ветрянка прошла?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Ветрянка прошла два года назад.

ДИМА:  -Извини, закрутился.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Да ладно. Ты всегда был закрученый.

ДИМА:  -Не ёрничай. Я просто пытаюсь жить не в схеме.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Ага. Женился в схеме, ребёнка забабахал в схеме и мягко свалил из схемы.

ДИМА:  -Ты не изменилась.

ГОЛОС В ТРУБКЕ:  -Не успела просто. Три года – не срок. Ты чего звонишь-то?

ДИМА:  -Просто. Во сне вас видел. Тебя, Пашку и тот мячик , помнишь?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Не помню.

ДИМА:  -Ну как же ты не помнишь? Ты же ещё за ним бросилась, отбивая, а он улетел в крапиву, а ты растянулась на песке, а я…это…ну…твои царапины…. Ну, ведь помнишь, ведь вместе потом смеялись же?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Не помню.

ДИМА:  -Ну и ладно. Может надо чего? Я тут случайно картину продал на аукционе. Сам не ожидал.  Деньги есть.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Ничего не надо. Это Майкл её купил.

ДИМА:  -Ну что ж …. Этого следовало ожидать… Майклу привет.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -И тебе так же. Он  рядом. Что-то там рисует.

ДИМА:  -На моей картине?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Это уже его картина.

ДИМА:  -Ну да, ну да… Два-ноль. Пашку дай на лето?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -А почему именно на это лето? Почему не на три прошлых? Или тридцать три будущих?

ДИМА:  -Да, действительно, почему…. …ладно, пойду я.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Иди.

ДИМА:  -Я, наверное, не вовремя? У вас там что - утро, вечер?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -У нас дождь…

ДИМА:  -У нас тоже. Может это один и тот же дождь?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Нет, это два разных дождя. Всё, мне пора Майкла укладывать.

ДИМА:  -Он всё так же? …извини, я не подумал…

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Так же. Врачи говорят – навсегда.

ДИМА:  -Извини ещё раз.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Не нужно.

ДИМА:  -Пока. Я буду звонить. Пашке позвоню, ладно? Он по-русски как?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Нормально, хоть и с акцентом. Звони, он будет рад.

ДИМА:  -Он помнит?

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Он знает.

ДИМА:  -Пока.

ГОЛОС В ТРУБКЕ: -Пока.

(гудки)
                2.
(Дима и Уполномоченный)
ДИМА:   - …И что, ты хочешь сказать, что позволишь мне вернуться и изменить любое событие в моей жизни ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - Да…

ДИМА:  - Один раз ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - Да…

ДИМА:  - А кто ты вообще такой ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - Да такой же человек как и ты… только….ну… уполномоченный, что ли…

ДИМА:  - Как-то не верится, извини…

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - А тебя никто не просит верить, давай решай быстрей, у меня таких, как ты сегодня ещё трое…

ДИМА:  - Каких это - таких ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - А вот таких… сильно уставших…

ДИМА:  - И почему ты решил, что я сильно уставший ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - А что тут решать, тоже мне секрет….. ты свои глаза видел ?

ДИМА:  - Ладно, психолог, какие условия ?

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - Никаких условий. Никому тут твоя душа кроме тебя самого не нужна....Просто выбирай событие, возвращайся, меняй, что можешь и наслаждайся отсутствием проблемы…

ДИМА:  - Ошарашил ты меня… Нельзя же вот так сразу, мне подумать надо… Столько всего я бы изменил… Да всё бы изменил, будь воля моя… А ты – только одно…Подожди чуть, дай хоть сосредоточиться, выбрать…

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  - Давай, выбирай… Не ты первый теряешься… На вот, у меня на этот случай твоя жизнь в хронологии  расписана ...Первые лет пятнадцать можешь смело пропускать, не теряй времени, там практически никто никогда ничего не меняет…

ДИМА:  - Расписана?… Моя жизнь ?… забавно…. Давай. Хм… по пунктам..по датам…А чего такая мятая-то ? Ладно, спасибо за заботу…(читает)

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:   - …с некоторых пор, глядя на секундные стрелки, я впадаю в пароксизм. Ужас тихий… Они ж летят, как сумасшедшие, особенно эти, новомодные, которые не щёлкают по старинке, давая подразмыслить над мгновением, а прут по окружности без запинки. Нет, ты уж будь добра, если ты стрелка – отсчитывай остаток, а не режь его скальпелем без наркоза…

А ещё я постоянно вижу мгновения. Они вылетают откуда-то из-за ушей и стремительно летят вперёд, за горизонт, мелькая розовыми пятками.
...я пытаюсь их ловить. Схвачу за хвост и держу, как свежеподсечённую плотву. Оно, ссука, брыкается, шипит мне в запястье и, изворачиваясь, пытается укусить. Удержать силой не получается никогда. Если только оно само не захочет…

Сижу в кресле, плюю в потолок - летят стремительно, сливаясь в непрерывную, потерянную ленту. Провожаю мутным взглядом, пока какое-нибудь случайно не заденет по уху чешуйчатым хвостом… Поезд, стой, раз-два! Вскакиваю, пытаясь хватать, держать, извиняясь за лень. Хрен там - выскальзывают, смеясь, и уносятся в апокалипсис.

Встал, напялил майку, или галстук, или прицепил к штанам велосипед. Замедляются, оглядываются даже, улетая. Будто ждут чего-то, какого-то ещё действия…
Иду по хрустящим шишкам, пинаю мухоморы и прыгаю восторженным чингачгуком вокруг червивого боровика – медленно так летят, цвиркочат что-то друг с другом, им тоже интересно.
Кручу гайки, ору на собаку, кормлю голубей, оглядываюсь вслед очаровательной стройняшке – притормаживают, некоторые даже круги описывают вокруг головы.
Нахожу строчки, не вызывающие тошноты – замирают. Я читаю, а они висят в воздухе, помахивая хвостиками и таращат любопытные глазёнки.
Вот сейчас, произношу эти, непонятные даже мне самому слова... А они расселись по плечам и тянут шеи к первому ряду, видите? Нет, ну вы же их видите?  И главное – не летят туда, в эту черноту.

….а ещё иногда я умудряюсь их развернуть в обратную сторону. Это получается редко и всегда неожиданно, как-то сумбурно и непредсказуемо.
Ну кто бы мог подумать, что резкий рывок через идущих навстречу, вдогонку за бабулькой, обронившей облезлую перчатку, позволяет оставить их в предыдущей секунде, и они, смущённые - отстают, и где-то там, за затылком, толпятся, щебечут и приговаривают меня к отсрочке.

….или бархат нежной кожи в моих руках, вздох, стон… Их нет! Нет этой надоевшей, кусучей мелюзги, они попрятались под кроватью или в антресолях, им неудобно, они стесняются и ждут…

Жалко времени на сон. Они под утро как-то особенно громко улетают, жужжа… Хочется вскочить, что-то строить, куда-то бежать, перекрывать Енисей, спасать Фукусиму.
Подпрыгиваю, разбудив одеяло и, помяв зубами бутерброд, начинаю метаться между запланированными недоделками…

А ещё я научился видеть их у окружающих. Летят себе, незаметно для хозяина. Пробовал их ловить и притормаживать - не получается никак, не даются в руки, рычат и кусаются…

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  -Ну, что, скоро ты там ? Не забывай, ты у меня сегодня не единственный… Давай – год, число и отправляйся…. Ну, что задумался, выбрать не можешь ?

ДИМА:  -Да не в том дело…. Тут вот какая штука получается. Понимаешь, что бы я не выбрал, всё равно по цепочке назад к исходной возвращаюсь. Первопричина-то всегда там…А исходную менять, так зачем тогда небо сорок шесть лет коптил… Знаешь, пусть всё будет , как есть. Извини, если не оправдал. Моё это всё, понимаешь? ..тут либо дальше тянуть, либо всё зачёркивать. Зачёркивать, спасибо тебе - не буду … уж больно интересно всё. Бумажку оставишь? Ещё потом почитаю, не ожидал, что со стороны это всё так выглядело ….неплохо даже …

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ:  -Вот жеж ещё один на мою голову! Тебе, дурак, шанс предлагают, а ты…..Впрочем, знаешь... я ведь тоже отказался в своё время. Сначала даже жалел сильно, всё думал, почему было маму не вылечить. А потом понял. А до тебя , видишь, сразу дошло. Бумажку забирай, в конторе копия есть. Правда не такая мятая. Слушай, я вот что подумал.... У меня тут отгулы накопились, может махнём куда, порыбачим ? Мне ещё троих потерявшихся устроить сегодня и я свободен. Только ты дождись, не уходи никуда, я быстро !


                Новелла четвёртая.
Комната, Девушка. В руках катушка для спиннинга.

ДЕВУШКА: …я сегодня разбирала твои вещи и нашла ту самую катушку для спиннинга…
Она… не работает!

Оказывается, все эти годы ты таскал её на каждую рыбалку, вымазывал илом и впутывал в неё парочку травинок только для того, что бы я не догадалась, что сломала её тогда окончательно…

Помню, как ты выпытывал у друзей, где и как можно достать в те дефицитные годы это «Шимано», как ты писал в какие-то рыболовные журналы, звонил по дорогущим междугородкам, давал каким-то прохиндеям какие-то нереальные суммы, и они, естественно, уже не возвращались, переписывался с кем-то на английском, обложившись словарями, а я, смеясь, бегала вокруг и шутила, что за тобой придут из КГБ…
Потом ты "потерял в бане" старинный портсигар моего деда с дарственной надписью от Ворошилова и в нашем доме появилось это чудо вражеской рыболовной индустрии…

Помню, как ты сидел над ней всю ночь не дыша, и дрожащими от нетерпения пальцами поворачивал какие-то рычажки и взахлёб рассказывал мне, сонно моргающей, но не уходящей спать из-за вдруг проснувшейся невообразимой нежности к тебе, про какие-то шпули и стопоры…

Как ты извёлся, ожидая вечера пятницы, как ты хотел даже взять больничный, но в отделе была запарка и ты весь исхудал, мечтая об этом глухом озере….

Как ты звонил какому-то дядьке Митяю, и напоминал ему, что бы он не забыл сказать леснику Фёдоровичу, что тот обещал кого-то там подкормить, и , понизив голос до шёпота повторял, что про пол-литра не забудешь…

Как ты собирал свой рюкзак, боясь положить в него эту распроклятую катушку, к которой я тебя уже начинала ревновать, потому что нежность, с которой ты с ней обращался, была обратно пропорциональна нежности по отношению ко мне…

Как ты заставил меня собрать в доме всё мягкое и воздушное и два часа упаковывал, и заматывал, и закручивал, и укладывал между складками походного одеяла…

И только сейчас я начинаю понимать, зачем ты тогда в первый и в последний раз взял меня с собой на эту ужасную рыбалку с ночёвкой, и с росой, и с комарами , и с боязнью змей , и с позеленевшими от травы коленями…

Для меня это была уже паранойя, эта блестящая металлическая зараза была мне уже врагом, и ты, не имея возможности сделать между нами выбор, решил нас примирить одному тебе до поры до времени известным способом.

И когда ты, вместо того, что бы за несколько часов до вожделённого рыбацкого рассвета , сидя в палатке, опять раскладывать свои крючки, поплавки и грузила, вместо того, чтобы с идиотским видом поглаживать эту свою ещё девственную сверкающую сволочь, вдруг обнял меня, привлёк к себе и сказал тем самым голосом, вспоминая который я и сейчас начинаю мелко подрагивать - «Иди сюда»…. я поняла, что ты – моя погибель навсегда, и даже прожитые вместе  годы не притупили этого моего щенячьего восторга от твоих рук, твоих глаз, твоих плеч….

И когда мои, некотролируемые разумом ноги затолкали эту катушку в дальний угол палатки, и она, обмотанная распутавшейся леской , валялась там, пристыжённая и притихшая, молча, как отвергнутая любовница, когда ты отдышавшись от меня, наконец соизволил взглянуть на неё, и, неожиданно расхохотался, я поняла, что одержала , пожалуй, одну из самых больших побед в своей жизни, как бы глупо это не звучало…

И я , ещё дрожа, дотянулась до неё и стала аккуратно распутывать эти ужасные петли и узлы, а ты целовал мне спину…. И я бросила это занятие ещё на пол-часа….и улыбалась всё время этой катушке, как дура….

А утром я ещё сопела, прикрытая одеялом, и вдруг сквозь сон услышала твой крик, возвещающий, что добытчик возвращается, что семья будет с едой, что пора готовить костёр и вертел. И я, в чем мать родила, выскочила из палатки навстречу большому и красивому самцу, держащему в одной руке что-то восхитительно блестяще-хвостатое, а в другой – спиннинг. Но это был не просто спиннинг, это был гарпун, это был трезубец какого-то речного божества! И на нём поблескивала хромом моя новая подружка…

И ты красиво, как Ален Делон, бросил это всё в траву, не обращая внимания ни на прыгающую рыбу, ни на свою излюбленную снасть , и распростёр свои безграничные объятия от горизонта до горизонта, и я метнулась к тебе, как заждавшаяся малолетка к воскресному папе…

Я поскользнулась то ли на траве, то ли на этой рыбе и упала бы прямо в землю носом, но твоя сильная рука подхватила меня, как собачонку где-то поперёк живота и резко поставила на ноги.

И под моей босой правой ногой что-то хруснуло. Какие-то осколки впились мне в пятку, да так, что я взвизгнула от боли и, прыгая на другой ноге хватала тебя руками за шею и хныкала, как котёнок, которому наступили на хвост…

И ты поднял меня на руки , и отнёс в палатку, и положил, и накрыл, и смывал водой песок с ранки, и прикладывал какие-то листики, и мазал зелёнкой из автомобильной аптечки, и перебинтовал, и натянул на мои ноги тёплые носки, и развёл костёр, и вскипятил чай….

А потом молча собрал в траве то, что было недавно гордостью любого рыболова и вздыхая, крутил в руках, и о чём-то думал, а потом радостно сообщил мне, что больших повреждений нет, и дома ты всё отремонтируешь, и что бы я не расстраивалась, и что она будет работать лучше, чем новая, потому что я очень удачно согнула какой-то там ограничитель.

А потом ты сидел на кухне в очках и в «Моменте» с ног до головы, и прикладывал, и прижимал, и сдавливал, и читал инструкцию, и наносил второй слой, и выдерживал три-четыре минуты…

И сказал мне , что бы я не мучилась и шла спать, потому что ты нашёл решение, просто нужно ещё немного повозиться…

И наутро ты гордо показал мне целую, отремонтированную катушку, а я прыгала от радости и говорила , какой ты молодец, что я не простила бы себе всю жизнь , и всю жизнь была бы виноватой… А ты только молча улыбался и целовал меня опять, как тогда в палатке…

И вот теперь я держу в руках эту катушку, которую ты таскал на каждую рыбалку после того случая ещё пять лет, до того самого дня, когда-ты зачем-то полез разбираться с этими браконьерами…

Она просто просверлена насквозь, прямо по тому самому редчайшему механизму и скручена длинным болтом. Не начав вращать и не догадаешься, что это просто бесполезная железяка…

Милый мой, муж мой… как я люблю тебя, как я не могу без тебя…. Но я выполню обещание, которое ты вырвал из меня , будучи весь обмотан капельницами и проводами…

Я не буду к тебе спешить…

                Новелла пятая.
                1.
(поле боя, перевёрнутая пушка, полковник вермахта, лейтенант вермахта, лежит  Николай Сиротинин)
ПОЛКОВНИК:  - Почему он не ушёл? Нет, вы мне скажите, почему он не ушёл после первых выстрелов, я вас спрашиваю?

ЛЕЙТЕНАНТ: - Я думаю, полковник, эти русские его запугали. Не может мальчишка добровольно вот так остаться на смерть, ради чего? Им же конец не сегодня-завтра….

ПОЛКОВНИК:  - Лейтенант, я вас прошу, запугайте так моих солдат! И тогда мы завоюем весь мир! Вы хоть понимаете, что говорите? Этот мальчишка три часа один держал Гудериана! Один, понимаете? А вы – «запугали»…. Документы нашли?

ЛЕЙТЕНАНТ: - Да, вот… Николай Сиротинин, старший сержант, девятнадцать лет.

ПОЛКОВНИК:  - Мой бог! И зачем мы сюда припёрлись… Так... похоронить в сосновом гробу, поставить православный крест и тройной залп. Медальон есть? Написать родственникам, пусть знают…

ЛЕЙТЕНАНТ: - Полковник, могут быть волнения. Мы наших так не хоронили….

ПОЛКОВНИК:  - Волнения, говорите? Пусть! Пусть волнуются! Всё, асфальт кончился! Это Россия, чёрт бы её побрал…

                2.
(походный госпиталь, Лев Гиршбейн, Верочка, Курт Винкель)


ГИРШБЕЙН:  -Вы, девушка, постеснялись бы абы шо с земли подбирать.

ВЕРОЧКА:  -Он лежал и плакал. А наших было всего двое лёгких, я их сразу вывела, а этот… Его пушкой придавило..
ГИРШБЕЙН:  -А Гитлера там случайно рядом не валялось? Бои идут третьи сутки, мы прём вперёд, как черти, я режу и шью, шью и режу…я не спал тридцать часов и вот, на тебе – приволокла…И шо мне теперь с ним делать? Новокаин на него переводить?

ВЕРОЧКА:  -А вы его пристрелите!

ГИРШБЕЙН:  -Нет уж, дорогуша, вы его породили, вы и убивайте…. Я оружия с детства боюсь… в руки стараюсь не брать. Просто положено, вот и ношу…. Чистые бинты и инструменты кипятить, быстро!
                3.
(госпиталь, раненые)

КУРТ ВИНКЕЛЬ: (водя пальцем по фотографии) -Айне муттер… Айне фатер…. Айне швестер….

ШАНИН:  -А ничё такая швестер! Придём в Берлин, познакомишь, а?
КУРТ ВИНКЕЛЬ:  -Нихт Берлин. Их лебе им дорф….

ШАНИН:  -Чё он сказал? Эй, проглот!

ЯКУШЕВ:  -Не проглот, а полиглот…. Это ты проглот….  Деревенский, говорит.

ШАНИН: -Деревенский? А корова есть? А порося? А куры? А земля у вас там как, родит?
ЯКУШЕВ: Хабен зи айн фруктбарес ланд?
КУРТ: Я, гуте ернтен.
ЯКУШЕВ: Хорошие урожаи, говорит.
ШАНИН: Только Гитлер ваш там всё портит... Гитлер капут?
КУРТ: Я, я, капут, Гитлер капут...
ШАНИН: Конечно, капут, у нас в госпитале... сказал бы ты что другое... а, хрен с ним, с Гитлером...
КУРТ: Вас? Вас ист дас хрен с Гитлером?
ШАНИН: Не хрен с Гитлером, а хрен с ним, с Гитлером! Разницу чувствуешь? Хрен с ним! Повтори: "Ну и хрен с ним!".
КУРТ: Ну и хрен с ним...
                (раненые смеются)
.                (грохот, взрывы, артобстрел, падает Верочка)

ШАНИН: (пихая немцу в руки автомат)  -Стреляй, сука, стреляй!
-Смотри, что твои падлы наделали!
КУРТ ВИНКЕЛЬ:  -Найн…найн, битте…

ЯКУШЕВ:  -Отставить, рядовой! Не будет он в своих….

ШАНИН:  -А в нас? В нас будет?
                (тишина, Курт тащит  военврача)

ГИРШБЕЙН: Что? Кто? Куда?
КУРТ: Нах хаузе... Нах хаузе. Домой. Муттер. Домой.
ГИРШБЕЙН: Стоять! Штеен! Хальт! Брось! Только не плен!
КУРТ: Нихт плен... ихь плен, ихь, я плен, ферштейн ду? Там руссишь, руссишь зольдатен, нихт вермахт...
ГИРШБЕЙН: Ты меня к нашим тащишь, что ли... Далеко, небось... К вашим было бы ближе... ауф ире эс вере нэхер...
КУРТ: Найн... их лебе ин дорф... Лассен зи михь цу ирем дорф гейен?
ГИРШБЕЙН: Отпустят ли тебя наши в твою деревню? Так вот почему ты меня тащишь... Я тебя расстрою, Курт... Не отпустят. Лассен зи зихь нихт гейен....
КУРТ: Нун зур хёлле мит имм... Ну и хрен с ним...

                Новелла шестая.
(Лена, Иван Фёдорович, поле, дорога где-то под Харьковом)

ЛЕНА: Они должны быть где-то здесь…
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Почему именно здесь?
ЛЕНА: Ну не здесь, но на этой дороге. Ну если их не было в Сосновке, а из Харькова они выехали, постовой видел, значит где им ещё быть?
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Лена, сутки… Сутки, понимаешь? Никаких вестей… Ты уверена, что хочешь их найти?
ЛЕНА: Да! Пусть даже… Нет, нет! Они живы и ждут! Я знаю, я бы поняла… А если даже… Ну не в пыли же им валяться, Иван Фёдорович!
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: О живых думать надо, Лена…
ЛЕНА: А я и думаю… О живых. Если не мы их найдём, а эти… мрази, что они с ними сделают? Вы же видели на нашем стадионе, в интернате…на всех перекладинах… Даже на брусьях… На футбольных воротах… За что? Только за то, что они не вписались в этот их орднунг, только за то, что они не такие, как все, только за то, что они беспомощны перед этим…у-у-у… миром, будь он проклят навеки…
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Это война, Лена… Мы с тобой, нормальные, здоровые люди не вписываемся в эту войну. Тысячи и тысячи нормальных, здоровых не впишутся в эту войну. Что говорить об этих несчастных…
ЛЕНА: Нормальные?! Здоровые?! Это вот это вот нормальные и здоровые? Или там, на портретах на площади – нормальные и здоровые? Или те, кто развесил у нас на стадионе эти гирлянды из людей – нормальные и здоровые?! Не-е-ет… Иван Фёдорович, мир перевернулся… И перевернулся он для того, что бы мы поняли, наконец, кто здесь нормальные и здоровые…
Это вот именно те, которые там висят на футбольных воротах– были нормальные и здоровые. Те, кого мы сегодня найдём, да! Найдём! – нормальные и здоровые, те, кто по рождению своему, по существованию своему просто физически не способны ни на подлость, ни на мерзость, ни на то, что бы прийти вот так к соседям и убить! Растоптать, сжечь, стереть с лица земли только за то, что это по их представлению не те соседи… Не те песни поют, не тем богам поклоняются, не о том социализме мечтают, не тем строем ходят…
А наши… мы их найдём… найдём…
    Их же просто нельзя даже научить злу… они же не понимают, что можно кому-то сделать больно, им же это просто недоступно… они должны остаться в этом мире. Ведь должны же люди понять наконец, что две тысячи лет убийств – это ненормально… Мы их найдём и они вырастут, вырастут немым укором, и те, кого вы называете нормальными, может быть очухаются наконец, и пусть не сразу, пусть не через десять лет, не двадцать, ну хотя бы к следующему веку, к следующему тысячелетию прекратят это издевательство над сущностью человеческой, над жизнью и даже над смертью… Потому что даже смерть уже шарахается от всего этого, она уже не хочет, ей уже хватит! Вы видите, они уже даже не умирают! Они извиваются в петлях, они кричат из-под земли, они мечутся в огне! Они не нужны смерти, они не нужны ей в таком количестве, чёрт бы вас побрал!
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Успокойся, Лена….
ЛЕНА: Я успокоюсь! Да, я успокоюсь! Но вы, Иван фёдорович, вспомните! Вспомните наши с ними уроки. Вспомните уроки пения, пения, чёрт возьми! Пения немых! Глухих! И слепых детей! … вспомнили? Мы же вместе с вами бились лбами в это их серое безмолвие, что бы привнести хоть какую-то краску, хоть какую-то радость! И ведь это вы, вы придумали петь руками. Я начинала барабанить ладонями по столу, «Пещеру горного короля» из «Пер Гюнта», а они, чувствуя вибрации, моментально ловили ритм и старательно шлёпали по партам лапками, закинув от удовольствия мордочки и хохотали так, что я потом не могла спать ночью, рыдая от бессилия… Вы зачем их тогда этому учили? Что бы сейчас бросить их тут, в пыли под Харьковом? Ну давайте бросим! Давйте плюнем! Давайте вернёмся, празднично оденемся , испечём хлеб-соль и присоединимся к нормальным и будем радостно встречать нормальных!
ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Пошли… найдём, успокойся… найдём.
                ………………

ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Они сидели на корточках, сбившись в кучку, как котятки и слушали вибрации. Касаясь друг друга сандаликами, лобиками и взявшись за руки, старательно ловили страх.

ЛЕНА: Более нереального, фантастического и абсурдного зрелища на земле не было до этого и не будет больше никогда. Тщательно исполняя заученную прикосновениями кончиков пальцев инструкцию по коммуникативности в большом мире, шестеро подростков возрастом от десяти до пятнадцати сидели в пыли в семи километрах от Харькова, сидели среди этого дыма, воронок, вывернутых наизнанку телег, тачек и колясок, время от времени поднимая вверх худые чумазые ручки и вразнобой хлопая в ладоши.
Это я их так научила привлекать к себе внимание.

ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Над этой кучкой человечков мирно жужжали шмели, садились на грязные цветастые сарафанчики и рубашечки, ползали минутку и разочарованно улетали в поисках несгоревшего клевера.

ЛЕНА: Онемев и оцепенев, не умея совладать с ногами, не веря в то, что я вижу наконец-то вот этих самых моих тёплых родных щенят, я стояла, прижав руки к щекам и не дышала.
… я как представлю, что они тут всю ночь сидели рядом с раздолбанным интернатовским грузовичком, чувствуя дрожь земли от гойсающих туда-сюда танков, не понимая просто ничего! …мальчики и сейчас прикрывали девочек, посадив их в серединку… Они же ещё даже не знают, что девочек нужно защищать! Да что это я, они же ещё даже не знают, что такое девочки!

Взяв себя в кулак я три раза топнула ногой, подняв кузнечиков и пыль. Когда они подскочили, как один, и повернули свои лысинки и протянули пальчики с чёрными ногтиками, во мне на секунду умер разум, оставив только вой. Они не слышат, слава богу…

ИВАН ФЁДОРОВИЧ: Хлопая бесполезными ресничками, прикладываясь ненужными ушками и прищёлкивая , и причмокивая, и поскуливая они лезли на Лену, цепляясь за юбку, а она, сдуру не соображая, громко спрашивала, где болит и не замёрзли ли… Потом, опомнившись, хаотично вспоминала все эти поскрёбывания и постукивания, а эти цыплята ей подсказывали и поправляли и рассказали, что всё в порядке, только очень было страшно и они не знали, где туалет…

ЛЕНА: Боже, если ты есть, оторви свою старую задницу и сделай то, о чём я тебя прошу. Ты не можешь этого не сделать, раз ты сам закрыл этим козявкам все подступы к этому миру. Значит, зачем-то они тебе нужны такие, каких не найдёшь ни в одном священном писании. Безгрешные просто по физиологии своей. Так вот, Боже, смотри и слушай внимательно. Сейчас они возьмутся за руки, и не ладошка в ладошку, как все, а переплетут пальчики, потому что каждый пальчик – это слово, а то и фраза. Ты меня понял, Боже? Смотри дальше. Потом мы пойдём вперёд, автоматически подстроившись в ногу, потому что так сразу чувствуется, если кто устал или хочет в кустики. Мы пойдём, как шеренга недомерянных солдатиков, удивляя  строевым шагом этот милый летний день. А ты, старая сволочь, отведёшь нас туда, где не стреляют. Как хочешь. Это уже твои проблемы. Можешь по воде ходить, щёки подставлять или въехать в Харьков на осляти. Мне всё равно. Давай, пошли. И дай тебе господь сил….

© Антон Янкович