Справедливость

             
                С П Р А В Е Д Л И В О С Т Ь.


Наступила осень, время перехода на теплую форму одежды, все приморские дороги разъела грязь, твердая, похожая на бетон глина, заменяющая повсеместно асфальт, превратилась постепенно в непролазную грязь, наступить в которую было равносильно тому что провалиться в болото, с разницей лишь в глубине расположения дна.
В полку, как и в природе все приуныло и покрылось какой-то возможно даже душевной грязью, которая видимо не сулила ничего хорошего в этой погоде так незаметно пробравшейся в наши измученные чужой природой и постоянной сыростью души.
Дожди шли сплошной стеной, чередуясь с холодом, а иногда и одновременно с ним беря еще к себе в друзья и ветер. Настроения не было никакого, к тому же в полку сменилось еще и руководство. Пришел новый командир полка, "уставник", и карьерист.
Ходили слухи, что его поставили к нам с целью победы над проевшей все, и вся, "дедовщиной". Да собственно это уже были не слухи, а прямая речь командира на первом построении полка под его командованием при знакомстве его с нами.
Тогда он, худой и длинный полковник, похожий на Юрия Гагарина просто и спокойно сказал нам, построенным перед ним на плацу полка по подразделениям:
-Всю дедовщину я изживу одним движением руки. Я посажу всех кого поймаю на неуставных отношениях. Пощады не будет никому. С сегодняшнего дня и начну. По этому просто, по хорошему предлогаю вам забыть все ваши местные, неписанные законы и заняться делом, соответствующим занимаемым должностям и званиям.
Полк стоял молча под нахмурившимся по осеннему небом, придавленный к самой земле свинцовыми облаками никак не разродившихся дождем тучь, несущихся стремительно над самой землей куда-то в сторону запада. Нам уже много приходилось слышать каких либо обещаний в этих стенах, ограничивающих наше жизненное пространство от внешнего мира воинской части п/о Кольцевое, как мы писали на конвертах отпрвляемых домой  вместо обратного адреса.
Но эти фразы звучали сегодня как-то по другому, по новому. Возможно они были произнесены спокойнее и без юмора и угроз, чередующихся армейскими шуточками. Сегодня эти слова звучали каким-то новым образом, как будто их произносил не человек, а лишенный души робот, не знающий неудач и провалов, четко выполняющий свою работу и поставленные ему задачи.
Возможно все почувствовали в его глазах какой-то нечеловеческий холод, не знающий пощады и компромисса. Мне например показалось тогда, что этот человек не остановится ни перед чем. Сказав "А" он обязательно скажет "Б", даже если его убьют, он все равно разожмет губы и произнесет:
-Б.......
Это был не человек, а машина по достижению поставленных задач. В чем он собственно сам и признался перед всеми нами сказав:
-Меня поставила сюда к вам вместо вашего предыдущего командира с одной целью, навести порядок, пообещав мне звание полковника, и я сделаю все, что в моих силах, что бы добиться этого и потом меня переведут в Москву. Меня ничего не остановит. Даже если придется посадить половину полка. Сегодня же и начнем охоту за кандидатами помешать мне в продвижении по карьерной лестнице.
И блеснув своими похожими на льдинки глазами он повернулся к солдатам спиной и отошел назад к трибуне, на которой обычно по праздникам стояло командование полка. Но сейчас она выглядела как покосившийся хозблок, тоже принимающий какое-то участие в наведение порядка, хотя бы тем, что давал возможность встать в его тени не ожидавшему такого поворота событий всему остальному офицерскому составу части, сливающемуся на фоне покрашенных в тот же, что и их форма, зеленый цвет досок с налипшими на нее желтыми листьями.
Настроение у всех было не хорошее, а точнее испорченное какими-то навязанными сверху, и такими не нужными именно сейчас в такое унылое время года, нововведениями.
                *  *  *
Мы шли строем в расположение батареи, ожидая все что угодно, но только не такой поворот событий от этого построения. Прослужив уже по полгода, и зная все основные законы так называемой дедовщины, я и мои друзья понимали, что нам не выжить если мы попытаемся сделать хоть один маленький шаг в сторону восторжествования порядка и закона в рядах доблестной Советской армии. Да собственно никто и не хотел ни на кого "стучать", всех все устраивало, а кого не устраивало тот терпел, в надежде дожить до лучших времен, а затем самому "оторваться" на более молодом поколении призывников. А как иначе? Ведь по другому-то и нельзя. Разве живя всем коллективом в одинаковых условиях возможно отделиться от него? Ведь это просто бунт, и тогда придется самостоятельно держать оборону, не надеясь на помощь со стороны окружающего тебя коллектива.
Многие из нас тогда крепко задумались. Иными словами весь офицерский состав полка, да и наши командиры за одно с ними, подхватил кличь нового командира. И все как один взялись за наведение порядка. Только старшина держался как-то в стороне не поддаваясь всеобщему психозу и показухе, по какой-то непонятной, но видимо только ему, да еще нескольким прапорщикам других батарей и рот, веданной причине.
Офицерам было сложнее чем нашему  старшине Крачковскому. Они ходили в часть на работу, а дома их ждали семьи, жены, дети, быт. Мы для них были просто частью работы и должны были в свою очередь соответствовать их представлениям о работе. Для нас же это была не работа, а жизнь. Ведь мы просто жили на работе в течении двух лет. И прожив по полгода, собирались прожить еще полтора, что бы затем с честью демобилизоваться из рядов вооруженных сил на долгожданную гражданку.
                *  *  *
И вдруг это ЧП. ... Кто-то избил нашего бойца, весеннего призыва, да причем так, что тот попал в госпиталь. Кто его знает, может рядовому Бравину и давно полагалось огрести по своей наглой морде? Но в любом случае не до такой же степени, чтобы попасть в госпиталь?
И в батарее все конечно же знали, что это сделал "Булыжник", которому до "дембеля" было рукой дотянуться, всего недели две, три и дома. И что его черт дернул что ли затеять эту глупую разборку? Зачем? Для чего? Ведь при всех на плацу новый командир все четко объявил и обьяснил для непонятливых. Достаточно было просто затаиться и ждать своего дня свободы.
Мне было совершенно не понятно поведение этого отчаянного тупорылого дебила, к тому моменту являющегося непрекословным авторитетом в нашей батарее, да и в полку собственно тоже. Его скорее боялись чем уважали.
Его лицо было лишено хоть самой малой капли интеллекта и отличалось особой пустотой больших и пустых, серых глаз, не имеющих никакой глубины. Он был весь на поверхности и от этого возможно и казался еще страшнее в своей предсказуемости заявленного.
Таких пустых и беспощадных людей нужно  было еще поискать, даже и среди головорезов нашего полка. Я сейчас понимаю, что это за люди, не понимающие и что самое интересное не способные представить все последствия содеянного своим жалким, убогим умишком. Тогда 28 лет назад, мне казалось, что он исчадие ада, и что слава Богу таких как он не много. Возможно это была и правда, но сейчас, в наши дни, я столкнулся с другой стороной данной проблемы. Дело в том, что в наши дни все сильно изменилось, и таких как он стало очень много, да собственно что стесняться, практически все. С той лишь разницей, что нынешние "булыжники" не такие агрессивные, они скорее делают все из под тяжка, но так же не ведают пощады. Это чувство им не знакомо. Оно просто вредит им в достижении цели.
И в наше время они больше соответствуют своей кличке, составляя мощеные собой дороги ведущие к одной "великой" цели, достижения собственного благополучия за счет воспитанности своего пока еще нормального местами, окружения.
Так вот этот булыжник по фамилии Булыгин, попросил Бравина помыть и начистить его сапоги испачканные в приморской осенней грязи. Что собственно боец и сделал, но оставил их на редком в те дни осеннем солнышке без присмотра, тем самым спровоцировав их кражу, за что собственно и был наказан.
А эти "красивые", приспущенные гармошкой, ушитые по голени, с подрезанными каблуками, сапоги, пошли гулять по полку, а возможно и "ушли" от греха подальше за бутылку самогона, в другой, расположенный рядом полк, к танкистам. Одним словом их и след простыл. И первые несколько часов мы все могли наблюдать злого Булыгина в дырявых носках и в тапочках (босиком по сроку службы уже не полагалось).
Вот такая вот история собственно говоря приключилась, да еще и в нашей доблестной батарее управления.
                *  *  *
Начались допросы.
"Булыжника" собственно никто не любил и в основном за его неоправданную жестокость на фоне тупоумия. И если честно, то многие хотели того что бы он сел и на долго, особенно этого хотели офицеры. И именно по этому, особенно рьяно и с пристрастием они все как один взялись за работу.
Конечное же все знали, что виновник многочисленных синяков был Булыгин. Но нужны были показания.
Все боялись высовываться и молчали как рыбы. Обрабатывали в основном нас, прослуживших по полгода.
На допрос вызывал командир полка капитан Шаров, и в присутствии других офицеров, начальников радиолокационных станций, задавал нам свои вопросы.
И надо же было такому случиться, что непосредственными свидетелями этих разборок был я и мой товарищ, тоже Москвич Лукьянов.
Больше всех испугался же конечное же сам "булыжник" и тут же провел беседу с нами. На какие только словосочетания не изворачивался его скудный ум ради только одной цели, не попасть в дисциплинарный батальон под самый "дембель". Сначала он просто угрожал нам расправой, но быстро поняв, что это только отталкивает нас от нужной ему темы сокрытия фактов и наоборот заставляет "слить" его со всеми потрохами, он сменил тактику, перейдя на разъяснения. Но его скудного мозга, хранящегося в прямоугольной "коробочке", в задней части его черепа, катастрофически не хватало. Тогда ему на помощь пришли его товарищи, которые, имея более развитый ум, понимали, что следующими будут они, и что им-то припомнят все от самого рождества Христова. Им надо было держаться вместе. Другого пути у них не было как бы они не не любили своего сотоварища.
Помню на беседу меня тогда подозвал "Молдован":
-Поими. ... С Молдавским акцентом нараспев начал он свою спокойную речь. -....тепие сдиес есще полторья годия служить. Тепие жить ние тайтут сдиес. Потиерпи. Ние "стучиы".
Он говорил глядя прямо в глаза и практически не моргая. Его серые и большие, выпученные глаза смотрели прямо в мои, запуганные и растерянные и мне казалось тогда, что правда его. Он выглядел так, как будто был все время выпившим красного вина, или просто не протрезвев с того дня как его, полтора года назад забрали в армию. Видимо он просто был насквозь пропитан виноградным соком, и даже его глаза не смотря на серый цвет напоминали сочные виноградины. И мне казалось тогда, что такой натуральный как сама природа человек, просто не может говорить неправду. И мне хотелось ему верить. Но я был членом ВЛКСМ и не понимал, просто не понимал, что же делать. Тогда в моем сознании столкнулось две, причем совершенно разные правды. Они принципиально и очень сильно отличались друг от друга.
Я очень сильно сомневался тогда. И он это видел. Ведь это он учил меня наматывать портянки полгода назад. Именно он помогал, когда меня уж слишком сильно гоняли другие, прося сделать какую-то мелочь для него, а он был сильным авторитетом, его уважали. Может потому что говорил мало и самое главное, и практически без эмоций.
 Вместе с ним меня обрабатывали и его товарищи, и что самое главное, никто не угрожал все просто объясняли к чему все это приведет, и как потом будет тяжело жить в коллективе, что они все уйдут на "дембель", и что придут другие, которые не будут со мной возиться как они, и что меня все возненавидят до самого последнего дня службы.
В общем испытание длилось не просто долго, а еще и с двух сторон. Второй стороной был командир батареи. У него на вооружении находились другие, почему-то не такие убедительные для меня доводы:
-Ты же советский человек. Неужели ты хочешь, что бы армия не исправлялась? Неужели ты хочешь служить в таком хаосе? Ты же Москвичь. Вспомни какой там порядок. Ведь ты можешь навести и здесь такой же, тебе при этом ничего не надо делать, только написать как все было на самом деле и подписать. Пойми он не сделает тебе ничего плохого, его сразу же увезут в КПЗ. И тут начнется новая жизнь. Пойми "дембеля" уйдут не сегодня, завтра, они ничего тебе не сделают, а ты поступишь как настоящий комсомолец. И мы не дадим здесь возродиться "дедовщине". Мы офицеры для того здесь собственно и нужны, что бы вам солдатам жилось хорошо и легко. Но мы можем только совместно с вами простыми бойцами навести здесь порядок, одним нам очень тяжело, мы можем посадить не того человека и он будет страдать.
В общем доводов сыпалась целая куча.
-Пойми ведь я не заставляю тебя писать донос, нет. Я просто прошу написать правду, как все это было на самом деле. Ничего не надо придумывать. Просто написать правду и больше ни слова лишнего. Ведь ты же комсомолец, как ты не понимаешь, что это просто твой долг черт возьми. ...  - Начинал уже психовать капитан Шаров.
Я и мой друг Алексей просто не знали что делать в итоге и просто впали в какой-то ступор. Находясь между двух огней мы могли полагаться только на собственную совесть. Но ведь даже совесть не всегда способна помочь, когда так мало жизненного опыта, и каждая из сторон перетягивает одеяло на свою сторону.
-Что будем делать? -Спросил я Леху нервно куря в туалете.
-Не знаю как ты, а я буду писать правду. -Ответил мой друг.
Он в отличие от меня был более правильным, что ли в отношении политики партии и правительства, и в школе, откуда его собственно и призвали в армию, был Комсоргом. Да и тут в армии я собственно во многом брал с него пример. И много раз, когда сомневался в чем-то, в итоге поступал как он. И хотя потом и страдал за этот выбор, но не разу не было случая, чтобы я потом жалел об этом.
-Но ведь это предательство? -Ответил я.
-А то, что они творят, это что?
-Это жизнь, пойми здесь не школа и не комсомол, здесь жизнь, и нам надо выживать в этом аду. Или ты не хочешь вернуться домой нормальным человеком?
-Я вернусь нормальным. - Сказал я.
И тут он посмотрел на меня своим несколько не правильным косым взглядом, отдаленно напоминающим взгляд Крамарова, но в данном случае совершенно не вызывающий смеха скорее наоборот какой-то ужас от невозможности увернуться от его пронзительности сделанного выбора.
-Что же мне делать? -Спросил я.
-Что хочешь, то и делай. Твоя жизнь.
-Да моя. Но и твоя. Я не смогу тебя защитить если что, как же ты не понимаешь этого? Ведь их же много. А точнее они все. Понимаешь все? Мы пойдем против всех. А нас только двое. И всем наплевать на нас. И тем же офицерам то же наплевать с большой колокольни. Пойми их ждут дома жены, дети. Они переступят порог части и им плевать на то, что тут с нами будет.
-Я все сказал. -Ответил он. -Поступай как тебе велит твоя совесть.
-Хорошо. ...  Я как ты.
Выйдя из туалета мы молча проследовали в кабинет капитана Шарова мимо молчаливого, но спокойного взгляда "молдавана" и других"дембелей", благодоря нашей честности могущих потерять не просто положение в созданном ими же искусственно обществе, но и еще пару лет жизни.
Только "булыжник" нервничал и глаза его горели злобой и ненавистью.
-Суки. Стукачи... -Прошипел он, и нервно сплюнул на свежеотдраенный пол.
                *  *  *
-Вот и молодцы. Настоящие комсомольцы. А за Булыгина не бойтесь. Он вас пальцем не тронет. Так ему еще больше дадут. Это он понимает. Да его собственно завтра и заберут отсюда. Приедет следователь и дело крыто.
Ничего страшного собственного не произошло. Жизнь не остановилась, все события продолжали идти своим чередом, никаких скандалов, мордобоя, разборок. За исключением просто самой малой малости.
От нас все отвернулись, вся батарея управления как бы продолжила жить своей жизнью, ни на минуту не останавливая ее течение, только мы выпали из ее потока.
И что самое интересное, так это, то, что даже старшина как-то странно с усмешкой и ехидным прищуром взглянул на нас искоса уходя домой вечером, после ужина, ничего не сказав. И этого молчаливого взгляда было собственно более чем достаточно.
                *  *  *
После команды отбой к моей кровати подошел "булыжник", он был не серого как обычно цвета, а весь белый. И даже светился своей белизной в темноте расположения. Тихо присев рядом со мной на табуретку он сказал:
-Написали, что уж там, молодцы, ничего не скажешь. А теперь заберите. Как брата тебя прошу. Не тебе сидеть. Мне сидеть. -Обратился он ко мне, хотя "Лука" лежал на соседней койке и все слышал.
Койка качнулась. Это встал Булыгин, оперевшись рукой на ее спинку. Он молча пошел куда-то вдаль, наверное в сторону туалета, покурить.
Больше к нам в эту ночь никто не подходил и не сказал ни слова. Я не спал до утра. Так и не сумев сомкнуть глаз.
Часа в четыре утра мы как сговариваясь вместе с Алексеем встали и в сапогах на босу ногу пошли курить в туалет.
-Заберем?  - Спросил он.
-Да. - Ответил подкуривая я.
                *  *  *
После завтрака, перед утренним разводом, мы попытались забрать свои заявления, но капитан был не приклонен. Он не хотел и слышать ничего о том, что бы повернуть запущенную им машину в обратном направлении и уговаривать его было уже собственно бесполезно и бессмысленно.
-Давай другие показания напишем? -Сказал Алексей.
-Давай. Но как же мы их подбросим-то? Ведь надо не только в кабинет пробраться, а еще и сейф открыть.
-у "куска" есть ключи от сейфа и кабинета.
-Ты что? Он не даст. Видел как он вчера на нас посмотрел. Теперь ему с нами не по пути.
-Ничего. Давай попробуем?
"Кусок" выдавал что-то в каптерке бойцам и увидя нас изменился в лице:
-Ну что стукачи, доигрались? А ну пошли на х-... отсюда пока не пере....бал
-Мы хотели заявление подменить, капитан старое не выдает, говорит, что поезд ушел. А мы изменили показания и написали, что ничего не видели, и не знаем.
-Интересная песня. Ну ка дай-ка сюда глянуть? -Протянул он свою большую и разлапистую руку в сторону протянутой ему на встречу, моей.
-Ну ка вышли все отсюды. -Сказал он замахнувшись сапогом на самого любопытногои наглого из бойцов, рядового Борисова, который в полуобороте, зверски улыбаясь беззубым ртом, и уворачиваясь одновременно от удара сапогом тявкнул на лету:
-Молодцы!!!
Старшина прикрыл дверь в каптерку и сказал.
-Вы меня под суд подводите бя....ь. Пиз....те отсюда и чтоб духу вашего тут больше не было. Э-э-э-э, ... бумажки-то свои мне на стол бросьте, и чтобы никому. Авось Шаров меня не тронет. Ему-то и самому не надо в батарее столько шума, да еще и уголовное дело. Так ему никогда майором не стать. Хотел выслужиться на расследовании и тем самым выговор не получить. Ну ничего. Авось не получит.
                *  *  *
Дембеля уезжали с миром, не все сразу, а частями, по мере того кто где живет, этапами, в протяжении двух недель.
Следователь уехал не соло на хлебавши, так и не заведя ни на кого дела. Все отделались только выговорами и скандалами. Бражин поправился и больше никогда не оставлял сапоги без присмотра ни свои ни чужие, хотя и остался собственно таким же раз......дяем каким и был.
Только одного я не могу понять до сих пор. Почему перед моим "дембелем" старшина позвал меня к себе в каптерку и сказал:
-А ведь я верил в тебя. Помнишь? Тогда, когда ты только попал к нам в батарею я тебе предлагал быть моим осведомителем, а ведь ты за все эти два года так мне ничего и не сказал ни про кого. Как я в тебе ошибся. А ведь я вас всех насквозь вижу.
Эту ситуацию я запомнил на всю жизнь.
И сейчас порою, когда, обстоятельства складываются таким образом, что для спасения ситуации нужно поступиться человеком, я, не минуты не сомневаясь не иду на стукачество.
Эта тема закрыта для меня на всегда.


23.10.2016 г.