Пощёчина Вождю - пьеса Батум Михаила Булгакова

 ПОЩЁЧИНА  ВОЖДЮ  –  «БАТУМ»  МИХАИЛА  БУЛГАКОВА.
                ИЛИ ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ВЫМОГАЛИ У ДРАМАТУРГА ОДНУ ПЬЕСУ

ПАМЯТИ М.А. БУЛГАКОВА (1891 – 1840)

Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.

Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.

И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне. (1) -- Анна Ахматова. Март 1940 г.
              *      *      *
                Мир из уютного кабинета представляется одним, на границе жизни и смерти – совсем другим. Булгаков и Ахматова – люди одного, пережившего революцию и сталинские годы поколения: «De profundis (лат. – Из бездны взываю!)… Моё поколенье Мало мёду вкусило...». Следовало бы теперь сохранять почтение к тем, для кого в прошлом каждый день мог быть последним! «Все мы у жизни немного в гостях» (Ахматова), – мы не всё теперь уже сможем полностью понять. Но надо стараться понять без "отсебятины": т.е. притягивания смысла произведения к своему уровню. Помнится, ещё Пушкин предостерегал: не судите гения по мерке «как все». Лучше, по возможности, самим стремиться подняться до уровня большого таланта: поэта судят по его собственным законам с учётом эпохи. И незаурядного прозаика тоже.
 
Вот, например, методом психоаналитического анализа современный критик открыл, что ведущим мотивом творчества Михаила Булгакова от ранней прозы до включительно «Мастера и Маргариты» была... трусость. (2) Итог этой трусости есть –- соглашательская с властями и слабая пьеса о Сталине «Батум», -– попытка попасть в милость. С последним, бывает, соглашаются. Закономерно ли? После этого, бывает, защищают краю пропасти ходил драматург –- делать нечего было.   А Булгаков разве нуждается в такой защите?! Но давайте-ка разберёмся: только ситуация диктовала драматургу или он её тоже задорно пытался направить по им лично задуманному сценарию?!
________________________________________________

 ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ о БУЛГАКОВЕ. Как-то ближе к весне, тихим и снежным днем ко мне в Пушкино приехал Булгаков. Он писал в то время роман «Белая гвардия», и ему для одной из глав этого романа нужно было обязательно посмотреть «снежные шапки» – те маленькие сугробы снега, что за долгую зиму накапливаются на крышах, заборах и толстых ветвях деревьев. Весь день Булгаков бродил по пустынному в тот год Пушкину, долго стоял, смотрел, запахнув старую, облезлую доху, – высокий, худой, печальный, с внимательными серыми глазами.

– Хорошо! – говорил он. – Вот это мне и нужно. В этих шапках как будто собрана вся зимняя тишина.
– Декадент! – сказал о Булгакове Зузенко. – Но, видно, чертовски талантливый тип. Добросовестно себя тренирует... Натаскивает себя на впечатления. Мастак! --
Пожалуй, в этом он был прав. Булгаков был жаден до всего, если можно так выразиться, выпуклого в окружающей жизни. -- К. ПАУСТОВСКИЙ. КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ. 1925 – 1936 гг.
________________________________________________________

   Итак, после долгих лет официального забвения и подпольной моды писателя наконец-то печатают. Клапан открыт: начавшееся бурное печатное обсуждение за недолгий срок выплескивает множество разного уровня мнений архивами подтверждаемых и надуманных. Здесь сложность: контекст эпохи может включать и прекраснодушные выдумки, и анекдоты.  Эпохе всё можно – не запретишь! Исследователю следует осторожнее соотносить уровни.
 
    ВОПРОС. А вдруг «БАТУМ» совсем и не  с о г л а ш а т е л ь с т с в о, а наоборот: нечто вроде  п о щ ё ч и н ы  самому ВОЖДЮ Народов -- его вызов на  д у э л ь? Ведь мы говорим о противоречивом времени, когда прилюдно говорили одно, дома – другое и про себя разумели третье. Если не боялись разуметь! Анекдот смешивался тогда с политикой. Политика разражалась кровавыми спектаклями на манер дурных опереток. Искусство как могло «проскальзывало»: поневоле искало покровительства у новых королей на час – у партийных деятелей. Так что придётся для ответа втройне пробежаться по истории некоторых произведений Булгакова на фоне эпохи – в анекдотах, в документах и художественных текстах. Обоснованное мнение об истории создания произведения слагается:
 1. Из анализа эпохи.
 2. Из образа автора в контексте эпохи.
 3. Из анализа текста и – едва ли не главнейшее и обязательное! – из соотнесения этого анализа со всем предыдущим. В судьи по второму пункту мы уже в эпиграфе избрали современницу Булгакова – Анну Ахматову.
 
   КОНТЕКСТ ЭПОХИ ВСЕРЬЁЗ.  «Венок мёртвым» –- в этом стихотворном цикле Ахматовой не так уж много имён. Как учителям в поэзии Ахматова постила Инокентия Аненского и Александра и Блока, как своих друзей -- опального Бориса Пастернака, растрелянного в 1938 г. прозаика Пильняка; тоже в 1938 году погибшего в лагере Осипа Мандельштама, Марину Цветаеву и -- Михаила Булгакова.

 С Михаилом Булгаковым Ахматову связывал живой интерес друг к другу: она «приходила к Булгакову за советом в тяжёлые для неё времена (к трусу ходила?!)... пьесу «Мольер» («Кабала святош»), не говоря уже о «Белой гвардии», «Днях Турбиных», «Беге» – всё это она отлично знала... и высоко ценила». (См.1) 31 октября 1935 г. Булгаков вместе с Ахматовой отвозил в ЦК заявление о смягчении приговора её и Николая Гумилёва арестованному сыну – будущему известному историку Льву Гумилёву. Вскоре после смерти Булгакова Ахматова просила Е.С. Булгакову выучить с голоса и сохранить только в памяти посвящённое её мужу стихотворение (См. эпиграф выше). Время было сложное: продолжались репрессии. Приходилось опасаться и за себя, и за вдову ушедшего драматурга.
 
И вот именно в такое опасное время, -- когда лишнее слово могло стоить жизни, -- сам Булгаков зачастую вёл себя эпатажно: выглаженный «буржуазный» костюм, политические анекдоты, шокирующий для пролетариата монокль в глазу – вроде наглядной мишени для пролетариев маска «бывшего». "Раз мои пьесы запрещают и меня травят в прессе, -- так вот же и вам в ответ!" -- так примерно можно озвучить. В начале 1938 г. этот «бывший» вслух заступается за сосланного драматурга Н.Р. Эрдмана: неслыханно смело на фоне готовящегося открытого процесса над Бухариным и Рыковым, -- когда за родных боялись заступаться. Во многом благодаря такому странному поведению и родилась легенда о Булгакове -- "любимчике" Сталина.
 
Вопрос о личной трусости человека Булгакова больше можно не поднимать. Остаётся слабость творца: ради спасения всего своего наследия написать если не пролетарскую, то хотя бы оборонную пьесу (защита родины от внутренних и внешних врагов). Якобы друзья советовали: все уже сдались и написали правительству угодное, один Булгаков упорствует не к добру! Итогом этих уговоров и явился «Батум» – для грядущего юбилейного спектакля МХАТа к 60-летию Сталина верноподданническая пьеса.

                «БАТУМ» –- слабая пьеса?..  Если да, то на каком фоне слабая? На фоне бездарно скучнейших пьес Наркома просвещения А.В. Луначарского или агиток Демьяна Бедного? Ни в коем случае! И на фоне «Бани» Маяковского не слабая. На фоне драматургии самого Булгакова? Надо текстуально сравнивать. Кроме того, художественное произведение может включать ряд моментов, сильно изменяющих прямой сюжетный смысл событий: возникает как бы некое второе подводное действие. Например, в характеристику положительного героя «нечаянно» вкрадывается сопоставление с уже известным отрицательным героем. Или серьёзный персонаж вдруг в шутку – раз, другой, третий – характеризуется полу-цитатой из известной комедии. Тут-то надо крепко призадуматься: а положительный ли перед нами герой? Драма настоящего героя перед нами или сатира на якобы положительный тип? Не забудем: в сталинские годы писатели поневоле владели чеховским искусством подводного действия и скрытой насмешки, в которой бесспорные короли два М и х а и л а -– Зощенко и Булгаков.

  Кроме того, когда перед нами не первое сошедшее с пера творение данного Автора, то важен авторский контекст, иначе – связь с другими произведениями: драма «Бег» (1925 – 1928); роман «Жизнь господина де Мольера» (1932 – 1933) и по нему драма «Кабала святош» (1929 – 1936 г.); «Последние дни» («Пушкин»; 1934 – 1935); «Дон Кихот» (инсценировка романа Сервантеса 1938 г.); «Батума» (замысел 1936 – 1939 активная работа); «Мастер и Маргарита» – писался до последних дней жизни.
 
 «Батум» входит в число последних (по времени создаваемых почти «вперехлёст») произведений – в творческое завещание, так сказать. Нечто резко изменившееся в мировоззрении автора либо сказалось бы на всей «цепочке», либо последняя должна была один порыв в сторону пересилить (и пересилила!).  Под давлением внешних обстоятельств – исторического контекста – вклинившийся в конец творческой цепочки «Батум» из неё резко "выломится" не мог в силу определённой «одинаковости» - установившейся закономерности творческого процесса уже зрелого автора. Работа с этой аксиомой приведёт нас к масштабным перескокам от биографии Булгакова на его тексты, зато позволит избежать односторонности.
                *        *         *

                ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ о БУЛГАКОВЕ. Б у л г а к о в  был жаден до всего, если можно так выразиться, выпуклого в окружающей жизни. Все, что выдавалось над ее плоскостью, будь то человек или одно какое-нибудь его свойство, удивительный поступок, непривычная мысль, внезапно замеченная мелочь (вроде согнутых от сквозняка под прямым углом язычков свечей на театральной рампе) – все это он схватывал без всякого усилия и применял и в прозе, и в пьесах, и в обыкновенном разговоре. Может быть, поэтому никто не давал таких едких и «припечатывающих» прозвищ, как Булгаков. -- Константин ПАУСТОВСКИЙ. КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ. 1925 – 1936 гг.
___________________________________________________

    КОНТЕКСТ ЭПОХИ –- от  Ф а к т а  до  А н е к д о т а. «ПОД ПЯТОЙ» – Дневник Булгакова 1923 – 1925 гг. (Впервые: Театр, М., 1990, №2.) показывает, что его автор по мере сил тщательно следил за политикой как внутри страны, так и внешней. Когда же события становились слишком запутанно циничными, в Дневнике появлялись анекдоты. Так весь 1924 г. тройка «Сталин – Зиновьев – Каменев» «добивала» Троцкого. К этому дневниковая запись «В ночь с 20 на 21 декабря <1924 г.>»: «Троцкого съели и больше ничего. А н е к д о т:
 – Лев Давидович, как ваше здоровье?
 – Не знаю, я ещё не читал сегодняшних газет.»

                Выше   а н е к д о т о т  о Троцком -- ещё не нашим героем сочинённый анекдот. Во все времена, невзирая на опасность для рассказчиков, политика была объектом ехидных словечек, часто метче характеризующих суть дела, чем длинные газетные передовицы: «Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а во-вторых, от радости; Троцкий теперь пишется “Троий” – ЦК выпало» -- М.А.Булгаков Дневник (от 2 января в ночь на 3-е <1925 г.>).
 
    Все произведения Булгакова создавались на фоне его пристальнейшего внимания как к политике, так и к весёлым историям о ней. Отражения в драматургии Булгакова как политической подоплёки тех или иных событий, так и о них меткого народного словца не являются ли одним из секретов её бешеного успеха этой драматургии в 30 годы? Несмотря на все ругательные статьи успеха! Так 5 октября 1926 года в Художественном театре подобная взрыву премьера «Дней Турбиных» принесла её автору известность и до конца жизни лишила всякого минимального покоя. Зрители так сопереживали героям, что давали им советы из зала. Две кареты скорой помощи дежурили во время спектаклей в соседнем с театром переулке.

    В феврале 1929 г. в конце неудачной битвы Булгакова за вторую свою масштабную пьесу «БЕГ» – Сталин обронит, что не будет иметь ничего против её постановки, когда автор прибавит пару действий о «социальных пружинах гражданской войны в СССР» – в пользу большевиков, конечно. Автор прибавить ничего не пожелал.  Усиливается травля в прессе. Заодно с запретом так и не поставленного при жизни автора «БЕГа», с репертуара снимают и «Дни Турбиных», и все остальные пьесы Булгакова. Жить не на что. Творцу и не для чего.
 
    «Я устал... болен... уничтожен», – в 1930-х мелькает в частных письмах драматурга. Человеческая натура противоречива: один промолчит и бросит. Другой пожалуется-пожалуется и продолжит. Как удивляться, что при бешеном темпе работы и страшном напряжении от политического прессинга все последние 10 лет жизни у Булгакова были сорваны нервы.  Это, по определению Пушкина, домашний портрет «в халате нараспашку и спустя рукава», творчества касающийся весьма относительно (А.С. Пушкин – П.А. Вяземскому; втор. пол. ноября 1825 г. №174). Судить должно не по частным, случайно дошедшим до нас письмам, но по делам: ведь драматург работать не бросил, -- как мог боролся за жизнь своей драматургии на сцене.
                *         *          *

С л у г а (подаёт письмо <от Пушкина>). Вашему превосходительству. (Уходит)
Г е к е р е н (Дантесу). Одну минуту, ты позволишь?
Д а н т е с. Пожалуйста. - Геккерен читает письмо, роняет его. - Что такое?
Г е к к е р е н. Я говорил тебе. Читай.
Д а н т е с (читает). Так... Так.
Г е к к е р е н. Как он смеет! Он забыл, с кем имеет дело!..
                        М.Булгаков. Последние дни (Пушкин). 1935 г.

 ИСТОРИЯ С ПИСЬМАМИ ПРАВИТЕЛЬСТВУ. Повествование наше намеренно начато с середины: перед нами уже зрелый и популярный драматург (запомним это!), автор в стиле Герберта Уэлся популярных «Роковых яиц» и более глубокой, но неопубликованной повести «Собачье сердца» в жанре социальной фантастики. Автор романа «Белая гвардия» и по нему успешной пьесы «Дни Турбиных». Автор идущей на «Зойкиной квартиры», зато «Бег» в процессе репетиций то запрещается, то снова разрешается запрещает Главреперткомом: обычное в то время дело. 17 июня 1928 г. запрещены к исполнению «Турбины» и «Зойкина к-ра».

 6 марта 1929 г.  Главрепертком объявляет о запрещении всех пьес Булгакова. В июле 1929 г. Булгаков пишет первое, более или менее выдержанное письмо (если дошедший до нас текст подлинный) на имена Генерального Секретаря партии И.В. Сталина, Начальника Главискусства А.И. Свидерского и А. М. Горького: к концу 10 года работы в драматургии все пьесы запрещены, поэтому «прошу Вашего ходатайства перед Правительством СССР об изгнании меня за пределы СССР вместе с женою моей Л.Е. Булгаковой, которая к прошению этому присоединяется». Названная в письме вторая супруга драматурга Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова в своих мемуарах подлинность конкретных выражений в цитированного выше письма  отрицает. Отсутствие на письме даты тоже указывает, что это, возможно, только черновик.

  Что какое-то письмо имело место, свидетельствует записка начальника Главискусства РСФСР А.И. Свидерского секретарю ЦК ВКПБ А.П. Смирнову о встрече с М.А. Булгаковым 30 июля 1929 г.: «Я имел продолжительную беседу с Булгаковым... Положение его действительно безысходное. Он, судя по общему впечатлению, хочет работать с нами, но ему не дают и не помогают в этом. При таких условиях удовлетворение его просьбы является справедливым».

  В свою очередь секретарь ЦК ВКПБ А.П. Смирновпо поводу заявления Булгакова подаёт записку в Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Молотову В.М. от 3 авг. 1929 г.: «Посылая Вам копии заявления литератора Булгакова и письма Свидерского — прошу разослать их всем членам и кандидатам Политбюро». Булгакова только травят, вместо того, чтобы «перетянуть на нашу сторону» этого талантливого литератора: «Что же касается просьбы Булгакова о разрешении ему выезда за границу, то я думаю, что ее надо отклонить. Выпускать его за границу с такими настроениями — значит увеличивать число врагов».

                Не отпущенный за рубеж и по прежнему безработный Булгаков 3 сентября 1929 г. безрезультатно пишет на сей раз секретарю ЦИК СССР А. С. Енукидзе и А. М. Горькому и 28 сен. Горькому с той же просьбой о разрешении выезда за пределы страны. 18 марта 1930 г. Булгаков получает из Главреперткома письмо, где сообщается о запрете его новой пьесы «Кабалы святош». Отчаявшись, драматург сжигает черновики комедии «Блаженство» и «романа о дьяволе», — немного театральное действо по примеру сжёгшего второй том «Мёртвых душ» Гоголя. После этого история с письмами правительству продолжается.

 28 марта 1930 г. на имя правительства СССР (такой неясный адрес уже вызывает сомнения) драматург пишет до нас как бумага не дошедшее (как именно та бумага, которую бы вернули из архива ЦК) второе письмо (3) о безвыходности положения безработного драматурга: экзальтированное послание на нескольких страницах, подлинность которого Л.Е. Белозерская совершенно отрицает. Какое-то новое письмо или новая встреча, например, с тем же Свидерским, могли иметь место.  Итогом чего видимо, и явилось 3 апреля приглашение Булгакова режиссёром в ТРАМ (Театр рабочей молодёжи).

  Какое-то новое письмо или новая встреча, например, с тем же Свидерским, могли иметь место.  Итогом чего, видимо, и явилось в начале апреля приглашение Булгакова режиссёром в ТРАМ (Театр рабочей молодёжи). Тем не менее 5 мая 1930 г. написано следующее письмо И.В. Сталину : «Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом, если бы меня не заставляла сделать это бедность. Я прошу Вас, если это возможно, принять меня в первой половине мая. Средств к спасению у меня не имеется», –  если это письмо подлинное, в его назначение уже после получения работы? Уж не хочет ли автор вместо «бедности» говорить о запрещённом «Мольере»? вообще о судьбе писателя? Бюрократический аппарат громоздок и медлителен, а он хотел писать сейчас: не лучше ли сразу обратиться к вождю? Облик вождя был тогда пишущему ещё неясен.
 
     Неизвестно, попало ли это очередное послание к адресату. 12 апреля 1930 г. на копии раннего булгаковского письма, направленного в ОГПУ (по указанию Смирнова, вероятно), его глава Г. Г. Ягода (1891-1938) оставил резолюцию: «Надо дать возможность работать, где он хочет», -- за этим «сей момент» конкретного ничего не последовало. Почему письмо попало в ОГПУ? Им после обыска и конфискации повести "Собачье сердце " и Дневника Булгаков ранее уже дважды вызывался для допроса.
 
  17 апреля 1930 г. Булгаков участвует в похоронах Владимира Маяковского, застрелившегося 14 апреля. Именно после похорон на следующий день – 18 апреля 1930 г. на квартиру Булгакова и его второй жены Л.Е. Белозерской звонит Сталин: «Он... себя называл в третьем лице «“Сталин получил. Сталин прочёл...”»; «Вскоре после этого»(по воспоминаниям Л.Е. Белозерской-Булгаковой)коротенького и вовсе не смешного разговора ,  -– 10 мая, но не через полчаса и не в тот же день! -– драматург получит ещё одну позволяющую на что-то жить работу: режиссёром - ассистентом (1930–1936) в Художественный театр под руководством К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко. Потому что 25 апреля 1930 г.  вопрос о Булгакове был рассмотрен на Политбюро.

   Назначение на две по времени мало совместимые должности (поэтому из ТРАМа 15 марта 1931 г. Б-в ушёл) исходило из разных, видимо, не очень согласованных источников: Маяковский застрелился и Генсек срочно страхуется от продолжения этой ситуации. Вождь мог просто сопоставить записки Свидерского – Смирнова (где ничего не говорилось о приглашении в ТРАМ) с донесениями агентов о том, кто присутствовал на похоронах Маяковского.

    Вся эта в деталях не очень ясная и совсем не забавная история с письмами явилась поводом сплетен и анекдотов, играющих в нашем повествовании не меньшую роль, чем их реальная подоплёка. Искусство и жизнь: что из низ первично, а что вторично?! Сей много тысячелетний вопрос едва-ли будет в скором времени разрешён. Где кончается частная жизнь и начинается искусство? Искусство не кончается никогда. А начинается оно с нашего интереса.               
                *         *         *

«ВЫХОД ОДИН — КОНЧАТЬ ЖИЗНЬ»... Вождя Народов более судьбы одного драматурга волновала «тенденция» возможных самоубийств. Такую фактическую картину немного нарушает позднейшее изложение третьей женой писателя Е.С. Шиловской - Булгаковой, того же самого телефонного звонка совсем в другом тоне, да ещё и в двух вариантах:
А) вариант с юмором, но ещё реалистический: «На следующий день после разговора М.(Михаил) А.(Афанасьевич) пошел во МХАТ и там его встретили с распростертыми объятиями. Он что-то пробормотал, что подаст заявление... — “Да боже ты мой! Да пожалуйста!.. Да вот хоть на этом...” (и тут же схватили какой-то лоскут бумаги, на котором М. А. написал заявление» (Е.С. Булгакова. Дневник. 4 янв. 1956 г.).

В) вариант в форме длинного анекдота – словесной дуэли (отметим слово – дуэль!) Сталин – Булгаков после которой: «Через пятнадцать минут прибежали дрожащие мхатовцы с необходимыми бумагами Булгакову на подпись».  (4)

Вариант В) - означает, что вождь заранее велел подписать бумаги, и после уж позвонил, драматургу «внушая» результат... Не слишком ли уж...?! Но как могла не очевидец разговора Шиловская -– прототип верной подруги Мастера Маргариты -– излагать разговор не со слов мужа? Или без его одобрения -– назло? Исключается. Не в тон ли супругу озорное перемигивание ситуации?!  И совсем уж серьёзные сомнения в документальности вызывает вторая часть позднейшей мемуарной записи в Дневнике Е.С. Булгаковой от 4 марта 1956 г.:

1. «Было трудное материальное положение. Не говорю уж об ужасном душевном состоянии М. А. — все было запрещено...» -– чистая правда.
2. «Словом, выход один — кончать жизнь. Тогда он написал письмо Правительству. Сколько помню, разносили мы их (и печатала ему эти письма я...) по семи адресам. Кажется, адресатами были: Сталин, Молотов, Каганович, Калинин, Ягода, Бубнов (тогда нарком просвещения) и Ф. Кон. Письмо в окончательной форме было написано 25 марта, а разносили мы его 31-го и 1 апреля <1930 года>» ...Слава богу, что ещё не всю Москву обклеили письмами к правительству с текстом на нескольких листах! И с первым апреля легковерных.

   Да, Сталин неоднократно практиковал неожиданные, не попадающие в протокол звонки врасплох. Опираясь на этот известный факт, на основе реального короткого звонка не вождь, но драматург не «программирует ли» сам для себя некую желательную ему ситуацию?  Его вдова осталась верна этой актёрской линии переигрывания на заинтересованную публику (забрезжила возможность публикации «Мастера»!). Вот как в беседе с литературоведом Лакшиным в 1963 г. вдова объединяет «трудное материальное положение» с «выход один — кончать жизнь»: «В 1929 году ...Булгаков готов был наняться рабочим, дворником, -— его никуда не брали. После разговора по телефону со Сталиным, когда ему была обещана работа в Художественном театре, он бросил револьвер (которым хотел застрелиться) в пруд. Кажется, в пруд у Новодевичьего монастыря. Новодевичий и Пашков дом — самые любимые места Москвы у Булгакова». (В. Лакшин. Елена Сергеевна рассказывает...)
 
   ПРЕДСТАВИМ СЦЕНУ НАГЛЯДНО. Как импозантно выглядел бы драматург Булгаков с револьвером в руке на берегу хрестоматийно известного пруда. В наше время мизансцена была бы примерно такая: с приставленным к виску револьвером Булгаков на берегу пруда с мирно плавающими в нём белоснежными лебедями. Вот уже палец скорого самоубийцы с дрожью касается безжизненно холодной курка, но в последний момент мобильник в кармане играет менуэт: говорит спаситель - Сталин. Драматург счастлив: блеснув на солнце, летит револьвер в пруд, – всплеснувшись алмазными брызгами, зеркальная гладь воды смыкается над ним. Потревоженные лебеди успокаиваются. Счастливый Булгаков бодро спешит...

    Льстим себя надеждой, что сия выдуманная нами сценка могла бы вызвать у Булгакову хоть слабую улыбку!  И именно так от записок в ЦК совсем нетрудно «скатиться» до анекдота. Иногда анекдот даже безопаснее и человечнее официальных «записок» и резолюций.

    С ВАМИ ХОЧЕТ ГОВОРИТЬ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ. В современных собр. соч. Сталина его телефонный разговор с Булгаковым от 18 апреля 1930 г. по записи Е.С. Булгаковой публикуется как исторический документ всё-таки с определёнными оговорками. С художественной точки зрения текст разговора (на основе произошедшего реального) действительно очень интересен:

С т а л и н.  ...Да, с Вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков... Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь... Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?
Б у л г а к о в. Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
С т а л и н.  Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Б у л г а к о в. Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
С т а л и н. А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся.  Нам бы нужно встретится поговорить с вами.
Б у л г а к о в. Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.
С т а л и н. Да, нужно найти время и встретится обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.
____________________________________________
                Предложенная, но не осуществившаяся наяву встреча эхом отозвалась в произведениях. Около 1930 Булгаков начнёт и в 1931 г. закончит фантастическую пьесу «Адам и Ева»:герой её,  гениальный но наивный учёный Ефросимов, восклицает: «Я об одном сожалею, что при этой сцене (хулиганства) не присутствовало советское правительство. Чтобы я показал ему, с каким материалом оно собирается построить бесклассовое общество!..»

   Ефросимов изобрёл защищающий от любого химического оружия аппарат. Он хочет передать его сразу всем державам: они тогда не смогут больше уничтожать друг друга, поэтому никогда не будет войны. Но в тоталитарном, с идеями о «врагах народа» обществе такая «идиллия» невозможна: «Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере твой гений послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь. ЗАНАВЕС. КОНЕЦ».

   Что здесь первично, а что вторично? Во время телефонного звонка пьеса уже писалась. В свою очередь, мотивы из пьесы могли быть внесены в пересказанный Булгаковым своей будущей жене Е.С. Шиловской разговор, который она пересказала нам. Одно несомненно: есть перекличка между телефонным с вождём разговором и последующими текстами писателя. Подступы к образу вождя: обычный он тиран или можно ещё найти "в человеке человека"? И не вождь, но именно Булгаков сам решил,-- русский писатель не может жить без родины. Если в этом вождь с ним согласился, тогда и в другом возможно взаимопонимание?.. Надежды, надежды... И в самых мрачных обстоятельствах плещущее через край жизнелюбивое остроумие!               
                *         *          *
                ТАЛАНТ ИМПРОВИЗАТОРА. Каков был Булгаков в жизни – дома, в обществе друзей? Учившийся с ним в 1 Киевской гимназии Константин Паустовский вспоминает: «Булгаков был переполнен шутками, выдумками, мистификациями. Все это шло свободно, легко, возникало по любому поводу. В этом была удивительная щедрость, сила воображения, талант импровизатора.»; «Изобразительная сила этих рассказов была так велика, что не только мы, гимназисты, в конце концов начинали в них верить, но верило в них и искушенное наше начальство Один из рассказов Булгакова - вымышленная и смехотворная биография нашего гимназического надзирателя по прозвищу Шпонька - дошел до инспектора гимназии. Инспектор, желая восстановить справедливость, занес некоторые факты из булгаковской биографии в послужной список надзирателя. Вскоре после этого Шпонька получил медаль за усердную службу. Мы были уверены, что медаль ему дали именно за эти вымышленные Булгаковым черты биографии…».

  «Ядовитый имеете глаз и вредный язык, — с сокрушением говорил Булгакову инспектор Бодянский. — Прямо рветесь на скандал, хотя и выросли в почтенном профессорском семействе... Глаза при этом у Бодянского смеялись». Михаил Булгаков — человек, который смолоду обожает театр и активно преображает жизнь вокруг себя!
Писатель из Киева остался верен себе и в Москве. Неистощимый на озорные шутки и выдумки душа компании: игра в шарады, спиритический сеанс, на котором в роли медиума наш герой с помощью ловкости рук вогнал в страх всё общество: «Если бы у меня были чёрные перчатки... я бы вас всех с ума свёл!» (См. 3.)

   В.Я. Виленкин тоже говорит о страсти Булгакова к розыгрышам в последнее, пожалуй, самое опасное десятилетие: «Его творческая натура требовала всё новых и новых проявлений. Иногда они бывали неожиданными», – и опасными для разыгрывавшего могли быть! Булгаковские устные новеллы были «одна другой острее»: «Импровизировались и сюжеты остро злободневные…лица всем известные представали вдруг в совершенно неожиданном сатирическом отстранении. …Иногда появлялся и Сталин в своём ближайшем окружении…» (5) История являет: тирания – порождает особенную народную страсть к анекдотам о ней. Сталин здесь не исключение! Вот что автор статьи без ссылок на чье-либо авторство слышал от поклонника таланта Булгакова ныне уже ушедшего поколения 1920 гг.:

  «СТАЛИН на ПОЛИТБЮРО. У нас, товарищи, нет пока ещё в стране порядка. Вот известный писатель Булгаков пишет мне: обнищал, даже сапог нет. Не в чем для жалобы выйти. Гм… – гладя усы, Сталин смотрит на свои ноги, потом на ноги соратников, – Калинин!.. Э! Какие у тебя штиблеты-то буржуазные! Не надо таких советскому писателю! (Бледнеющий Калинин сползает под стол.) А что, Клим! (Ворошилову) Сымай сапоги – пошлём Булгакову... Великоваты придутся? Зато просторно! Путь ходит Булгаков на здоровье, куда хочет!».

  Тот же самый сюжет в воспоминаниях вдовы писателя фигурирует уже как развёрнутый застольный рассказ супруга: Булгаков приходит к окружённому соратниками Сталину босой. (Картинка узнаваемая! Хорошо ещё, что не с бородой, «скромно» заложив руки за пояс поддёвки, как Лев Толстой!  – С.М.). «Что такое? Мой писатель без сапог?» Поочерёдно сердитый вождь заставляет всех снимать сапоги: каждый, чьи сапоги не подошли Булгакову, падает в обморок. Наконец, сапоги Молотова налезли. (Обратим внимание: на сцене остаются только двое: Сталин – Булгаков!)

   «С т а л и н.. Теперь скажи мне… почему ты мне такое письмо написал?» Булгаков жалуется, что Художественный театр его пьес не ставит и денег не платит. Грозный вождь немедленно звонит в театр Станиславскому: «…Что? Умер? Когда? Сейчас? …Позовите мне Немировича - Данченко. (Пауза). Что? …Тоже умер?! Когда? …Сейчас?!» – «Скажите, …какой нервный народ пошёл! Пошутить нельзя!» – последняя реплика из записи того же рассказа уже К. Паустовским. (6)
   _________________________________________
                О, природный неуёмный талант импровизатора! Сначала устный авторский рассказ. Потом сколько-то раз пересказ очевидцев. Потом гуляющие по рукам якобы «самого» Булгакова к Сталину письма, про которые Л.Е. Белозерская - Булгакова выразилась: «Нужно быть ненормальным, чтобы процитировать такое в обращении к правительству, а М.А. (Михаил Афанасьевич) был вполне нормален, умён и хорошо воспитан». (3. С. 164). Всё так. Но Михаил Афанасьевич не прочь был озорно сыграть на историю, с интересом прислушиваясь к отголоскам, – добавим мы. И жалобы Булгакова, что до звонка Сталина он был жертвой неоднократных, чуть ли не ежедневных розыгрышей – звонков якобы от имени вождя следует тоже отнести к анекдотам писателя о самом себе, на основе какого-то одного розыгрыша, возможно…
 
  В воспоминаниях Л.Е. Белозерской (вторая жена) опущены некорректные, по её мнению, для облика истинного джентльмена мелочи. В бесценном для нас Дневнике Е.С. Шиловской - Булгаковой (третья жена) заметны эмоциональные от себя добавления. Это естественно: весёлые рассказы о запанибратстве супруга со Сталиным были частью её жизни. Думается, сухая истина где-то посередине: Булгаков регулярно не слал правительству страстные на нескольких страницах письма (едва ли их стали бы читать в ЦК!), но сплетни - анекдоты и даже «копии» таких писем гуляли по Москве. Возможен был даже и артистический расчёт: дойдут анекдоты о «моём писателе» до Сталина… Чем хуже бесконечных жалобных писем?! И вождь любил унизить соратников – примерно, как в вышеприведённых анекдотах. А уж как рассказчику аукнется? Кто знает!

   Из анекдотичного образа вождя – благосклонного собеседника драматурга – к 1939 году образ Сталина в «Батуме» превратится в нечто вроде закулисного художественного зеркала – каким не должен быть человек. И зеркала, в котором отразятся все булгаковским пером выведенные на сцену тираны. Булгаков этого сам ещё не знал. Предчувствовал ли?!
                *           *            *
 
                «Приход Булгакова к театру был естественным и закономерным. Иначе и быть не могло. Потому что Булгаков был не только большим писателем, но и большим актером»; «Оставалось впечатление, что и прозу свою он сначала «проигрывал». Он мог изобразить с необыкновенной выразительностью любого героя своих рассказов и романов. Он их видел, слышал, знал насквозь. Казалось, что он прожил с ними бок о бок всю жизнь.

  Возможно, что человек у Булгакова возникал сначала из одного какого-нибудь услышанного слова или увиденного жеста, а потом Булгаков «выигрывался» в своего героя, щедро прибавлял ему новые черты, думал за него, разговаривал с ним… -- К. Паустовский. Наедине с осенью. Гл.: Булгаков и театр.
 
                «...Хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти», – сохранившийся в архиве Булгакова черновик письма к Сталину от 30 мая 1931 года.

   Но ведь письмо-черновик не отослано: не разговоры ли это с самим собой – прощупывание многих в стране интересующего образа вождя? Подобные отрывки черновиков стоит скорее отнести к литературному творчеству, чем к намерению действительно отправить указанному адресату. Все вместе такие черновики и весёлые истории о беседах с вождём указывают на интерес к теме – на подходы к ней задолго до «Батума». Это тоже естественно: во все времена фигуры царей и вождей привлекают внимание: кто нами правит и каковы мы сами? – неисчерпаемый временем вопрос.
                *         *          *   
 
Константин Паустовский вспоминает устный рассказ драматурга про себя самого:  «Однажды Булгаков приходит к Сталину, усталый, унылый.
— Садись, Миша. Чего ты грустный? В чем дело?
— Да вот пьесу написал.
— Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?
— Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.
— А где бы ты хотел поставить?
— Да конечно, в МХАТе, Иосиф Виссарионович.
— Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись. — Сталин берет телефонную трубку:

— Барышня! А барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте! Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!
Сталин начинает сердиться и сильно дуть в трубку.
— Дураки там сидят в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит… --- К. Паустовский. Книга о жизни. Книга скитаний: Снежные шапки. 1925 – 1936 гг.
             _____________________________________________________

                ЗАСТУПНИЧЕСТВО СТАЛИНА? «Мой писатель» – слова эти «выскочили» из весёлых историй самого Михаила Булгакова.  Ещё раз спросим: так ли велико было заступничество вождя за «моего писателя» – драматурга, точнее? В 1925 г. повесился Сергей Есенин. В 1926-м застрелился писатель Андрей Соболь. «Дайте писателю возможность писать. Объявив ему гражданскую смерть вы толкаете его на самую крайнюю меру.» (См. прим. 3), – в 1930-м, читая эти строки Булгакова, Сталин уже знал о самоубийстве и Владимира Маяковского… Только известного драматурга Булгакова ещё и не хватало! Звонок вождя продиктован расчётом избежать ненужных толков об очередном самоубийстве или даже убийстве (неясная ситуация с Есениным) поэтов в РСФСР.
 
  Факта ради оговоримся: вождь отличал действительно хорошие произведения от бездарных и талант от подхалимажа. Так в декабре 1930 г. он к всеобщей радости одёрнул Демьяна Бедного, частушечная критика которого переросла «в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее». Признавая полезность произведений Шолохова, вождь в 1937-м позаботился о его оправдании. Когда же в относительно спокойные месяцы личный вкус вождя расходился с генеральной линией партии, он далеко не всегда, но иногда мог на свой манер и поблагодушничать.
 
  Сталин смотрел во МХАТе зачаровывающие его «Дни Турбиных» раз 15-20 (когда вождь прибывал не к началу первого акта, это в протокол не заносилось).  В 29-м пьесу снимают.21 февраля 1932 г. Сталину не понравился во МХАТе «Страх» Афиногенова: «Вот у вас хорошая пьеса «Дни Турбиных» почему она не идет?» Ему смущенно ответили, что она запрещена. «Вздор, — возразил он, — хорошая пьеса, ее нужно ставить, ставьте». Будто бы не было запрещения – театр сам не ставил!

  «В половине января 1932 года (15 января), в силу причин, которые мне неизвестны, и в рассмотрение коих я входить не могу, Правительство СССР отдало по МХАТу замечательное распоряжение: «Дни Турбиных» возобновить. Для автора этой пьесы это значит, что ему — возвращена часть его жизни», (М.А. Булгаков – П.С. Попову) – на самом деле эти «неизвестные» причины,позволяющие вождю благодушничать якобы только от себя, знала вся страна.

   Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О кураторстве над Большим театром» от 10 мая 1930 года была создана Правительственная Комиссия Президиума ЦИК по руководству Большим и Художественным театрами Союза ССР. В комиссию входили пять (бытовало и другое название — «пятерка») секретарей ЦК. Председательствовал, как правило, А.С. Енукидзе, активно работал и К.Е. Ворошилов, приглашались и директора Большого театра и МХАТа. Но это было ещё только кураторство на пару с Наркомпросом.
 
   23 апреля 1932 г. ЦК публикует постановление «О перестройке художественно – литературных организаций» – ликвидировались объединения пролетарских писателей и создавалась база для единого писательского союза с внутренней «коммунистической фракцией». Это облегчало жизнь непролетарских писателей. И конечно, пролетарские писатели так просто сдать главенствующие позиции не пожелали! Старался не упустить своего шанса на самостоятельность и I театр страны.

  Воспользовавшись ситуацией очередного «наезда» РАППа (Российская ассоциация пролетарских писателей) на Художественный, К.С. Станиславский при содействии Горького, письменно жалуется на уничтожение театра правительству. В итоге к бурной внутри театральной радости снят превращавший театр в агитбригаду «красный директор» М. Гейтц. И 15 декабря 1932 г. опубликовано постановление Президиума ВЦИК: «Изъять I Московский Художественный академический театр из ведения Народного комиссариата просвещения РСФСР и передать его в ведение Президиума ЦИК СССР», — теперь только Президиум мог указывать возобновить или запретить спектакль. Председателем ЦИК от РСФСР в 1922— 1938 гг. был. тов. М.И. Калинин. Конечно, тов. Сталину оставалось только с ним соглашаться!

   Бывший Художественный теперь именуется — МХАТ СССР им. М. Горького. «Турбиных» играют. Вождь опять является в глубине ложи: «Хорошо играете Турбина, мне даже снятся ваши усики, забыть их не могу», – бросит он исполнителю роли Алексея – Николаю Хмелёву. (Последний расскажет об этом Булгакову 3 июля 1939 г.) Почти идиллия… «Ах! ..Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь!» (А. Грибоедов. «Горе от ума»).

   «ПРОТИВ ШЕРСТИ БЕРЕТ!» По смыслу повторив характеристику гимназического инспектора Бодянского – «Ядовитый имеете глаз и вредный язык», – раз при Максиме Горьком вождь вздохнёт: «Вот Булгаков! Тот здорово берет! Против шерсти берет! (Он рукой показал – и интонационно). Это мне нравится!» – об этом Булгаков не узнал, но Горький мнение вождя учёл. (7) В сентябре 1931 г. при обсуждении возможных авторов, могущих дать театру пьесу к 15-й годовщине Октября (1932 г.), Горький предложит МХАТу «основную группу»: Леонов, Вс. Иванов, Ю. Олеша, Афиногенов и Булгакова.

   Спросим себя: мог ли достаточно проницательный вождь не понимать, что «против шерсти берущий» на него «играть» не будет?!  Он присматривался: вместе какой «спектакль» мог бы получиться!.. Жаль!  И Булгакову было жаль, – не слышит вождь… Люди слишком разной – не совпадающей этики и морали: на одной «сцене» они не совпадали. Разве не понимал этого «здорово берущий» драматург Булгаков? Вождь был именно Этот, – с чем есть...

   Между тем в бешеном темпе, Булгаков инсценирует: «Мёртвые души» «Войну и мир» «Дон Кихота», делает кино сценарий к «Ревизору», пишет оперные либретто (жить-то надо!). Отвергнут для серии ЖЗЛ создаёт роман «Жизнь господина де Мольера». Зато в соответствии с пожеланием Горького в октябре 1932-го разрешен для «повсеместного исполнения» «Мольер» – во избежание ненужных ассоциаций переименованная «Кабала святош» – пьеса про королевского комедианта Мольера. Надежды, надежды...

   Не забыты драматургом и анекдоты про свои будто бы встречи с вождём: «Лишенный возможности печататься, он выдумывал для своих близких людей удивительные рассказы — и грустные, и шутливые. Он рассказывал их дома, за чайным столом… Я помню один такой рассказ. Булгаков якобы пишет каждый день Сталину длинные и загадочные письма и подписывается: "Тарзан". Сталин каждый раз удивляется и даже несколько пугается. Он любопытен, как и все люди, и требует, чтобы Берия немедленно нашел и доставил к нему автора этих писем.  …  ”Развели в органах тунеядцев, одного человека словить не можете!” Наконец Булгаков …доставлен в Кремль. Сталин пристально, даже с некоторым доброжелательством его рассматривает. Раскуривает трубку…

С т а л и н. Это вы мне эти письма пишете?
 Б у л г а к о в. Да я… А что такое, Иосиф Виссарионович? – спрашивает обеспокоенный Булгаков.
С т а л и н. Да ничего. Интересно пишете. …Так, значит, это вы – Булгаков? …Почему брюки заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо!
Б у л г а к о в.  Да так… Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.
С т а л и н поворачивается к наркому снабжения:
– Чего ты сидишь, смотришь? Не можешь одеть человека? Воровать у тебя могут, а одеть одного писателя не могут? …Ишь, какие надел сапоги! Снимай сейчас же сапоги, отдай человеку. Все тебе сказать надо, сам ничего не соображаешь!
И вот Булгаков одет, обут, сыт, начинает ходить в Кремль, и у него завязывается со Сталиным неожиданная дружба. Сталин иногда грустит и в такие минуты жалуется Булгакову:

– Понимаешь, Миша, все кричат – гениальный, гениальный. А не с кем даже коньяку выпить!» – «так постепенно черта за чертой, крупица за крупицей идет у Булгакова лепка образа Сталина. И такова добрая сила булгаковского таланта, что образ этот человечен и даже в какой-то мере симпатичен. Невольно забываешь, что Булгаков рассказывает о том, кто принес ему столько горя.» -- Константин Паустовский. Книга о жизни. (Нарком снабжения с 1930 по 1934 гг. был один Анастас Микоян. После М-во с-я реорганизовано. Отсюда анекдот сочинён до 1934 г.)
 
  Доходили ли анекдотичные «истории» до Самого? Неизвестно. Но, кажется, именно посредством многочисленными пересказов якобы посланных писем и булгаковских анекдотов о дружбе со Сталиным создалась живучая легенда о слишком милостивом внимании Сталина к Булгакову.
                *             *              * 

   МОЛЬЕР. Актёры труппы Господина, всевернейшие и всеподданнейшие слуги ваши, поручили мне благодарить вас, за ту неслыханную честь, которую вы оказали нам, посетив наш театр… И вот, сир… я вам ничего не могу сказать.

…Ах, легко ли, легко ль в интермедии
Солнце Франции мне смешить?.. --- М. Булгаков. Мольер (Кабала святош)
  _____________________________________

                РОМАН С ТЕАТРОМ. От смешного до трагического один шаг!  «Театральный роман. (Записки покойника; 1936–1937)» ярко освещает сложные отношения его автора с МХАТом. Утомительная повседневная текучка – бесконечные просмотры, прослушивание, правка ролей и т.п. – до головных болей выматывала, для собственного творчества оставляя только ночь.

   Станиславский – Булгакову 4 сент. 1930 г.: «Вы не представляете, до какой степени я рад вашему вступлению в наш театр!» Под руководством Станиславского театр принимал иногда довольно драконовские меры, чтобы модный драматург не отдавал своих творений на другие сцены. Но болезненнее всего переживалось при режиссуре искажение замысла взятых театром пьес: «завивать уши горячими щипцами» и «шаманство» – так драматург обозвал систему Станиславского.
 
   Именно к Станиславскому накопились у Булгакова особенно непримиримые претензии: эти два целеустремлённо талантливых человека совершенно не совпадали в понимании театра.  К 1934 г. непонимание изрядно накаляется: «вредный язык» смягчению обстановки не способствовал. Критика тоже по прежнему бьёт драматурга при каждом удобном случае. Булгаков намечает комедию «Блаженство»: «В какой театр?» – «С моей фамилией никуда не возьмут. Даже если и выйдет хорошо» (Е.С. Б-ва. Д-к 9 янв. 1934 г.)
 
   25 марта посетивший МХАТ Сталин будто бы спрашивал, работает ли в Театре Булгаков? (Е.С. Булгакова. Дневник от 27 марта 1934 г.). Он работал: официальная должность Булгакова режиссёр-ассистент – не только театру предоставляла удобную дополнительную возможность «давить». Так границей контрабандой шли булгаковские пьесы: надо было бы разобраться. Его обнадёжили с заграничным паспортом. «Значит, я не узник!» Но возникли непонятные задержки и в мае 1934 г. Булгаковым будет отказано в заграничном паспорте. На паспорт без жены драматург даже подавать не стал: «не хочу оставлять за себя заложников».

    28 ноября 1934 г. на «Турбиных» присутствовали Генеральный секретарь, Киров и Жданов. Генеральный секретарь много аплодировал в конце спектакля. Это не очень обрадовало автора: «М. А. перегружен мыслями, мучительными» (Е.С.Б-ва. Д-к. 28 дек. 1934 г.). А когда Булгаков сам нервничает, он рассказывает другим смешные истории. И ещё вполне удачно пробует гипнозом лечить знакомого от страхов: пациент в восторге, – помогло! Мрачные мысли его совершенно покинули… В августе 1935 г. Булгаковым вторично отказали в заграничном паспорте.

     Как и само-предсказано, «зависла» (иначе не назовёшь!) пьеса о Пушкине (1935 г.): то ли разрешают, то ли запрещают, но предлагают перевести и печатать за границей?.. Тоже зависшее в Сатире «Блаженство» (действие в будущем) автор превращает в «Ивана Васильевича» (действие в прошлом). Следует звонок из Реперткома в Сатиру: «А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?» (Е.С. Б-ва. Д-к. 17 окт. 1935 г.) В тон звонку знакомый советует: «Вы должны высказаться… Должны показать свое отношение к современности…» – «Высказываться не буду. Пусть меня оставят в покое» (Е.С. Б-ва. Д-к 15 февр. 1935 г.). 6 сентября 1935 г. во МХАТ в 600 раз прошли «Дни Турбиных»… Неужели мало, чтобы высказаться?!

     С 1931 г. в течение пяти лет неудачно доводимый МХАТом до сцены, в феврале 1936 г. по причинам политическим после 7 представлений снят выстраданный, желаннейший автору «Мольер» (др. назв. – «Кабала святош» по роману о Мольере). Замученный и злой, Булгаков 6 февраля 1936 г. скажет жене, что окончательно решил писать пьесу о Сталине, а 18 февраля обронит в театре, что «единственная тема, которая его интересует для пьесы, это тема о Сталине».   Живо отреагировав, умный директор МХАТ М. П. Аркадьев (1936 – 1937 г.) немедленно предложил достать «нужные материалы». (8) И, конечно, директор от партии просто обязан был доложить о таком намерении «Наверх» – в Комиссию ЦК по руководству МХАТ и Большим театром. Основой же для решений Комиссии были устные рекомендации Сталина.

   «Будущий год – необычный год. Это год юбилейный (1917 - 1937), год торжества нашей партии», – в письме директора МХАТ И.В. Сталину от 26 апреля 1937 г. Аркадьев сообщит, что две пьесы советских драматургов для торжеств уже есть: «Третью пьесу я пытаюсь уговорить написать М. Шолохова, но пока безуспешно»… Нужной пьесы не попадалось.
 
     В мае 1936 г. Булгаков якобы снова писал не дошедшее до нас письмо к Сталину (неизвестно, – отправил ли? много фальсификаций письма). Повод для письма: поступив во МХАТ с руки Сталина драматург хотел оправдать свой уход из него в Большой театр. Возможно, хотелось повода для новой – реальной беседы? Новой беседы не состоялось. Теперь уже за рамками анекдотического обыгрывания «единственная тема», похоже, оставалась единственной возможность «поговорить». И 15 сентября 1936 г.  Булгаков на собственную ответственность переходит на службу в Большой театр либреттистом - консультантом.
                *          *          *   

      Ты очень интересный, наблюдательный, злой человек, – думал я о Бомбардове, – и нравишься мне чрезвычайно, но ты хитер и скрытен, и таким сделала тебя твоя жизнь в театре. (Драматург Максудов об актёре Независимого театра Петре Бомбардове.)--- Булгаков. Театральный роман (Записки покойника) 1936 – 1937 гг.

                ЮБИЛЕЙНЫЙ ЗАКАЗ МХАТ: ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ. 18 июня 1936 г. умирает яркий писатель и противоречивый, но достойный человек Максим Горький, признававший высокое дарование Булгакова и не без оснований опасавшийся этого дарования... Театр тоже ощущает потерю покровителя. Накануне ухода Булгакова в Большой, 9 сентября 1936 г., спешно пришли просить М. А. написать новую пьесу для МХАТа: «Мне это невыгодно делать, это опасно для меня. Я знаю все вперед, что произойдет. Меня травят...»

   «Театр живет старым репертуаром. Он умирает. Единственно, что может его спасти и возродить это – современная замечательная пьеса. …”Ты ведь хотел писать пьесу на тему о Сталине?” М. А. ответил, что очень трудно с материалами, – нужны, а где достать? Они (В.Я. Виленкин и В.П. Марков) сразу стали уверять, что это не трудно… – Вл. Ив. напишет письмо Иосифу Виссарионовичу с просьбой о материалах».
На это «М. А. сказал: ”Это, конечно, очень трудно… хотя многое мне уже мерещится из этой пьесы” От письма Вл. Ив. отказался наотрез. “Пока нет пьесы на столе, говорить и просить не о чем''» (Е.С. Б-ва. Д-к. 11 сент. 1938 г.) Непонятный результат беседы.

   «Нет, это рискованно для меня. Это плохо кончится» (9), – и совсем не посчитавшись с риском в представленном в ЦК 5 февраля 1938 г. в письме Булгаков просит, чтобы сосланному в 1934 г. в Сибирь драматургу Н. Р. Эрдману «была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения», – искренне и без игры: как говорится – «в лоб». Без шуток могло бы и «плохо кончится», – не остановило.
 
   28 сентября 1938 г. Марков и Виленкин снова увещевали ценного автора: «сейчас все по-иному: плохие пьесы никого не удовлетворяют, у всех желание настоящей вещи. Надо, чтобы М. А. сейчас именно написал пьесу». 3 октября из дирекции театра звонили: на какие предъюбилейные спектакли вы хотели бы пойти? Драматург «впал в ярость»: «Никогда моя нога там (во МХАТе) не будет!» Ведь в число юбилейных спектаклей – 40 летие МХАТ – не включили "Турбиных", идущих 13-й год, уже больше 800 раз!  И ни в одной статье не упоминалось ни фамилия Булгакова, ни название пьесы.

    Весь 1938 и 1939 г. в утешение себе М.А. когда только может возвращается к работе над романом о дьяволе – будущему «Мастеру» и параллельно к будущему «Батуму», как выясняется. Ради хлеба насущного работа с бесконечными на две трети не доходящими до сцены либретто для Большого театра - для ГАБТ тоже оставляло для творчества только ночь. Директора в ГАБТ не обладали значимой властью. Фактически ГАБТ управляется Правительственной Комиссией, под руководством самого тов. Сталина. Большой театр должен был постоянно ставить доступные советскому народу оперы: «Броненосец "Потёмкин"», "Порыв" , "Мать" по М. Горькому, даже «Тихий дон» и «Поднятая целина» пелись. На сцене пели и исполняли лихие балетные па "красноармейцы" и комсомольцы".

    Посещая оперу регулярно, Сталин вынуждал подстраиваться под его вкусы. За «угодившие» вождю спектакли щедро раздавались ордена.   3 апреля 1939 г. вождь выразит коллективу Большого театра благодарность за возобновление на новое либретто оперы Глинки «Иван Сусанин» (спасает не царя, но народное ополчение; концовку эту Булгаков оценил своим знаменитым – «жидко»). Днями бытуя в театре, либреттист Булгаков всё это поневоле наблюдал: вождь в бывшей царской ложе.  Аплодирующая только после вождя и встающая на кресла, чтобы видеть не сцену, но вождя, публика. Только угоди Ему пьесой, тогда и тебе…
 
   Требовало правительство новизны и от Художественного. В свою очередь, зрители не особо рвались на навязываемые Комитетом по делам искусств и соответствующие линии партии, но скучные пьесы. По словам самого Немировича: «публика приходит невозможно злая... По городу распускаются слухи о неудаче театра» (Е.С.Б-ва. Д-к. 12 мая 1939 г.) Публика не жаловала пьесы Афиногенова, Катаева, Ал. Толстого, поднадоели и инсценировки из Горького. Насильно мил не будешь: что тут будешь делать?

   11 ноября 1938 г. на дом к драматургу Булгакову опять прибыли по театральному особо речистые послы, чтобы: «Сказать Вам от имени МХАТа: придите опять к нам, работать для нас. Мне приказано стелиться, как дым, перед Вами… Мы протягиваем к Вам руки, Вы можете ударить по ним… Я понимаю, что не счесть всего свинства и хамства, которое Вам сделал МХАТ...» - целое  представление устроили без ощутимого результата.(Крепко гнул своею линию обиженный и лукавый драматург!)

   13 ноября 1938 г. вхожий в дом Булгаковых новый художник МХАТ В.В. Дмитриев прямо скажет, «что им (театру) до зарезу нужно, чтобы М. А. написал пьесу, что они готовы на все!»  – даже удобную квартиру дадут. И 30 ноября на ту же тему уже цинично откровенное предложение бывшего Первого зама Комитета по делам искусств и теперь очередного на год директора МХАТ (1937 - 1939) Я.О. Боярского (Шимшелевича; расстрелян в 1940 г.): «”Вам практически выгодно написать для нас пьесу… у нас бывает правительство… Наши старики могут обратиться…”– “Нет, у меня сейчас нет сил писать.“» (Е.С. Б-ва. Д-к. 30 ноября 1938 г.)

   Разные инстанции практически издевались над «Последними днями»: то секретарша заболела, то бумагу с разрешением не найдут. После долгих бесплодных переговоров с театром Вахтангова из него Иосиф Рапопорт в апреле 1939 г. вроде собрался ставить инсценировку «Дон Кихота». «Липа», – прямо прокомментировал оказавшийся прав Булгаков: инсценировка активной работы с автором. Ему безумно хотелось видеть на сцене «Дон Кихота», ещё больше – «Бег». Не для него ли ради и затевались все эти читки пьесы о Сталине?! Дескать, если в счёт аванса будущей пьесы поставите «Бег»… Но Немирович сказал, что об этом речи быть не может – и в интересах МХАТа и автора. Потом обнадёжили, и снова – нет. Шла тройная  игра – борьба: Булгаков – МХАТ – правительство. 6 января 1939 г. во МХАТе «дорогие гости», т.е. Сталин смотрел «Турбиных». И в январе Булгаков несколько раз дома читает сцены из пьесы о Сталине знакомым в том числе мхатовцам.
 
   Таким образом театр прекрасно осведомлён об активной работе: не для того ли и чтения вслух? А коли осведомлён театр, не осведомлены ли уже в который раз Наверху?! При всём при этом чтец не забывает приговаривать, что МХАТу пьесу не отдаст, ну, ни за что!.. 15 мая автором также вслух прочитан конец «Мастера»: «Последние главы слушали почему-то закоченев. Все их испугало.  …Ни в коем случае подавать нельзя (в Комитет на цензуру) – ужасные последствия могут быть».

   В ответ на тщательно пересказываемые ему реплики Немировича-Данченко, что театр гибнет хиреет, не забывает драматург и весёлые сценки разыгрывать: «Бывало усядется в кресло... поджав под себя ногу и подперев голову кулаком... и начинается: “Вам надо пьес, понятно-с... Ну что ж, пьесы найдутся. Но ведь за пьесы платить надо. А без денег как же? У меня семья… Ну, что, рассказать начало? …Что, интересно? Да, пьесу написать можно...», но «вы человек, по-видимому всё-таки маловлиятельный в Комитете по делам искусства”», – вспоминает секретарь В.И. Немировича-Данченко В.Я. Виленкин.

   Весной 1939 г.  Марков и Виленкин с окончательного благословления Немировича («Это очень важно!») в очередной раз и на сей раз более удачно до-до-уговаривают Булгакова написать ранее задуманную и нужную МХАТу 60-летнему юбилею вождя пьесу о вожде, две трети которой фактически уже создано. (10) Конечно играют обе стороны: зная, что не без основания обиженный на МХАТ Булгаков вероятно должен бы согласиться отдать пьесу в театр, к нему подсылает его хороших приятелей на «труднейший и болезненнейший и для него, и для нас разговор».

    Ожидая очередного «посольства»(придут: никуда не денутся!) и воспользовавшись ситуацией, чтобы излить накопившиеся к МХАТу претензии, «поломавшись», согласие Булгаков даёт неопределённое. И разговор на квартире с друзьями всё равно – предварительный, неофициальный полу договор. Выходит – ничего не поделаешь: выходит! – что театр «вымогал» нужную пьесу, а Булгаков, набивая цену, самостоятельно начатой работе придавал вид спешно – заказной: дескать, только ради вас! (И правильно делал!) Но совершенно ясного ответа и в этот раз не дал. (Зачем же ослаблять вожжи!?)

    3 июня сестра Е.С. Булгаково и секретарь дирекции МХАТа и личный секретарь В. И. Немировича-Данченко с 1919 года Ольга Бокшанская якобы только от себя приходила поговорить о вообще плохом положении драматурга Булгакова «и о пьесе о Сталине. Театр, ясно, встревожен этим вопросом и жадно заинтересован пьесой о Сталине, которую Миша уже набрасывает. В разговоре, конечно, едва не дошло до столкновения» (Е.С. Б-ва. Д-к. 5 июня. 1939 г.)

   7 июля 1939 г. Булгаков снова читает сцены из «Батума». Утром 9 июля 1939 г. секретарь из Репертуарного отдела при Комитете искусств наивно просит М. А. прислать им «экземпляры "Дон-Кихота" и той пьесы, которую М. А. только что закончил"». На этот неофициальный ход, Е.С. Булгакова как ей велено отвечает, что никакой другой пьесы нет. Что ж, раз неофициально не удалось заполучить тогда…

   Тем же днём, в два часа, во МХАТ помощник директора МХАТ Калишьян Г. М. держит речь: «Он очень рад, что М. А. согласился опять работать для МХАТа, но, конечно, эта работа должна протекать в совершенно других условиях, условиях исключительного благоприятствия». Тут лукавый Булгаков ещё раз увлекательно рассказывает о пьесе. Все согласны, что «большая вещь получится», даже любезно спрашивают автора, «какого актера он видит для Сталина и вообще для других ролей». Тем не менее 13 июня высланный договор Автор не подписал «из-за одного пункта: автор обязуется сделать все изменения, дополнения, которые МХАТ найдет нужным». Исключив этот каверзный пункт, 15 июня 1939 г. дирекция МХАТ и автор наконец-то подписали окончательный договор. Театр просил автора сдать пьесу к 25 июля, автор к 25-му и сдал.

   27 июля в театре проходит торжественная читка в присутствии райкома, театральных партийцев и несколько актеров: «долго, стоя, аплодировали. …Все очень хорошо... Театр должен ее (пьесу) поставить к 21 декабря», – ко дню рождения Сталина. Из периферийных театров Булгакову посыпались звонки: тоже хотят ставить эту пьесу ко дню рождению вождя… Откуда то они узнали? Но в договоре с театром пункт: ставится только во МХАТЕ. Первый театр страны желал остаться первым. Таков одновременно и жёсткий, и ироничный исторический контекст какого угодно, но только не из трусости родившегося произведения. Чего хотели от МХАТ и от автора Сверху – совершенно понятно.

   ЧЕГО ХОТЕЛ МХАТ? Заказчик МХАТ в художественном смысле – ни много ни мало! – хотел равное «Бегу» произведение! Не прошедший по причинам политическим «Бег» – вещь сильнейшая! – мхатовцам безумно нравился: какой масштаб! Сколько простора для игры! Кто кроме Булгакова подобное же напишет? – льстили Автору, и он по-своему учёл их пожелания! Учёл и пожелания свои.

   Когда чего-то долго и напряжённо ждут, вместо реального можно увидеть ожидаемое: таково одно из проявлений общечеловеческой природы. Затягивая напряжённое внимание театра, не этого ли в том числе добивался автор? Из зарезанного «Бега» и снятого «Мольера», из не увидевших при жизни автора свет рампы пьесы о Пушкине и «Дон Кихота» – тема «творец и тираническая власть» мощно вольётся в контекст «Батума».

   Не уловили этого опасного вливания мхатовцы? А вдруг прекрасно уловили, но голого короля предпочли не заметить? По роду профессии равно с автором склонны к лукавству и игре работники театра: там посмотрим, что на сцене выйдет. (Мог ли театр быстренько рассчитывать на ещё одну пьесу от Булгакова?!)Как влившийся контекст повлияет на «Батум»? Коренным образом. Чтобы осознать масштаб влившегося, вернёмся во времени назад.
                *           *            *   

  В пьесе Булгакова «Кабала святош (Мольер)» де Шаррон, архиепископ Парижа, желая смерти Мольера, натравил на него маркиза д’Орсиньи по кличке «Одноглазый, помолись!». Но Одноглазый, всё-таки не наёмный убийца, а только отпетый дуэлянт. – С.М.):
О д н о г л а з ы й. Берите шпагу!
Л а г р а н ж(друг Мольера). Вы не можете колоть человека, у которого нет шпаги в руках!
О д н о г л а з ы й. Я и не колю. (Мольеру) Берите шпагу…
 М о л ь е р. …Я не постигаю, за что вы бросились на меня?  …Я болен …Уж вы, пожалуйста, меня не трогайте.
О д н о г л а з ы й. Я вас убью после первого вашего спектакля! (Вкладывает шпагу в ножны) -- М. Булгаков. МОЛЬЕР.  Действие 3.
      __________________________________________________
 
                ЕЩЁ РАЗ ДЕЛА ПРЕДЪЮБИЛЕЙНЫЕ: БИТВА ЗА «ДНИ ТУРБИНЫХ». Отодвинув нашего героя на второй план, вернёмся ещё раз к пред - батумовским событиям без лирики – с точки зрения «чистой» политики. Когда в апреле 1922 г. назначали нового Секретаря ЦК, эта должность совсем не была ключевой. Должность Генерального секретаря была учреждена в 1922 г. Пленумом ЦК, но в устав партии соответствующую поправку почему-то так и не внесли. Фактически должность Генсека оставалась вне уставной вплоть до смерти Сталина в 1953 году! Генеральный Секретарь – такой практический блеск должности Сталин придал «своими руками». Но сохранил секретарскую привычку во всём винить подчинённых. Так же будут вести себя и соратники Генерального!
 
   К 1926 г. укрепивший позиции своей «мифической» должности Генсек всё же не был самодержавно всесилен, хотя бы так, как Иван Грозный, например. Когда воспитано уже поколение не могущих без доносов и без уничтожения врагов, особенно приходится учитывать группировки сил. Приходится опасаться и реального предательства! Незаурядный демагог, Сталин в решениях неглупо предпочитал для видимости опираться на якобы первенствующее народное мнение – на официальный донос или критику в прессе. На мнение коллег: они и ответят при случае.

   В 1926 г. Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром (Главрепертком – детище Луначарского; 11) несколько раз постановлял – автору «Дней Турбиных» внести в них исправления. 7 мая 1926 г. при обыске на квартире Булгакова (Обухов пер., 9), сотрудниками ОГПУ был изъят его Дневник и единственный экземпляр машинописной рукописи повести «Собачье сердце» (через два года по ходатайству М. Горького повесть возвращена автору).
 
   Перед самой генеральной репетицией «Турбиных», 22 сентября 1926 г. автор пьесы неожиданно вызывался на допрос в ОГПУ: «Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги. Значит, я могу писать только из жизни интеллигенции в Советской стране. Но склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые порою, по-видимому, остро задевают общественно-коммунистические круги», – письменные показания Булгакова на этом допросе вызывают совершенное изумление!

   Искренность перед ГПУ в те годы?! Патологическая самоубийственная честность! Перед кем?! Зачем?! Разумно было писать что-нибудь обтекаемое вроде: меня неправильно, дескать, поняли... Как все, как большинство и делали. …А разве он перед ГПУ отчитывался? Нет. Попав в могущую стоить жизни ситуацию (вспомним Николая Гумилёва и многих других!), он себе в глаза глядит: не кривил душой – не позорил искусство.
 
   Несмотря на невыгодные для себя показания допрашиваемый не арестован. 23 сентября в Художественном в присутствии Автора идёт генеральная «Дней Турбиных»: с публикой, прессой, представителями правительства и Главреперткома и т.д. (Из «Дневника репетиций» МХАТа / 23 сентября 1926 года). А.В. Луначарский туманно выражается, что пьеса может и пойдёт. Не пожелавшее членам правительства портить впечатление арестом автора, ГПУ против постановки. Репертком колеблется.

   В итоге на коллегии Наркомпроса с участием Реперткома и ГПУ пьесу разрешат только на один сезон и только в Художественному театре с очередными должными быть внесёнными переделками. Но вечером 25 сентября ГПУ единоличной властью ещё не вполне разрешённую пьесу вдруг запрещает, что было ущемлением прав Наркомпроса. Нарком просвещения А.В. Луначарский (которому «Турбины» вовсе не нравились!) 27 сент. 1926 г. срочно жалуется Рыкову: «Отмена решения коллегии Наркомпроса ГПУ является крайне нежелательной и даже скандальной»!

   В ответ на эту жалобу «Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о пьесе М.А. Булгакова ”Дни Турбиных» 30 сент. 1926 г.”: а) не отменять постановление коллегии Наркомпроса о пьесе Булгакова. б) поручить т. Луначарскому установить лиц, виновных в опубликовании сообщения о постановке этой пьесы в Художественном театре, и подвергнуть их взысканию»  –  т.е. ещё до запрещения ГПУ репетировавших с полу –  разрешения Реперткома или с не  –  запрещения Наркомпроса что ли?
Нарком Луначарский не без юмора отбился: не ведая о запрещении, рано утром 26 сентября вышедшие на расклейку, расклейщики афиш и запутали всех (стрелочник всегда во всём виноват!).  Но как же теперь с разрешением-то быть?

    5 октября в Художественном идут «Турбины». И только 8 октября 1927 г. в Политбюро ЦК ВКП(б) поступила записка записке члена Оргбюро ЦК т.  А. П. Смирнова (секретарь ЦК ВКПБ, расстрелян в 1937 г.) с просьбой отменить решение Политбюро о запрещении к постановке Московским Художественным театром пьесы «Дни Турбиных» (до запрещения не на бумаге тогда не дошло). На записке приписка - резолюция Ворошилова: «В основном присоединяюсь к предложению т. Смирнова. 8.Х.27. Ворошилов». (Анекдот-то про посланные Булгакову сапоги Ворошилова!) (12) И разрешили!
 
   10 октября, Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет: «Отменить немедля (немедля – ведь спектакль уже идёт под аншлаг!) запрет на постановку "Дней Турбиных" в Художественном театре». И отменили немедля.. Но начавшиеся ещё до выхода спектакля яростные нападки за апологию белогвардейщины будут сопровождать пьесу и дальше. (В. Маяковский даже предлагал устроить показные освистывание и срыв.)

   Скрепя сердце согласившийся на постановку (свои позиции от ГПУ отвоёвывал) Луначарский вынужден и дальше оригинально защищать пьесу: он, Луначарский всегда был против, – его не послушали. Да, доведя «Турбиных» до генеральной, Репертком допустил ошибку, но теперь, когда так много средств уже затрачено... Вообще пьеса недурна, как саморазоблачение политического мещанства её автора и ему подобных... Надо ли повторять, что постоянно под угрозой запрета и на все лады склоняемая интересная пьеса, естественно, привлекала дополнительные толпы зрителей?!

   Из агентурно-осведомительной сводки по 5-му отделению Секретного отдела ОГПУ, 18 октября 1926 г.: «Пришлось слышать, будто Булгаков несколько раз вызывался (и даже привозился) в ГПУ, где по 4 и 6 часов допрашивался. Многие гадают, что с ним теперь сделают: посадят ли в Бутырки, вышлют ли в Нарым или за границу. Во всяком случае «Дни Турбиных» — единственная злоба дня за эти лето и осень в Москве среди обывателей и интеллигенции. Какого-нибудь эффектного конца ждут все с большим возбуждением». Разумно ли было бы после сомнительного самоубийства Есенина в конце 1925 г. и ещё недавнего – 8 июня 1928 г.  – самоубийства (в 1922 г. секретаря правления Всероссийского союза писателей) Андрея Соболя этот аншлагово «эффектный конец» публике предоставить?! Как видно, сама судьба охраняла Михаила Булгакова
                *          *          *
               
Ш а р р о н (...с горящими глазами.). Почему вы не кололи?
О д н о г л а з ы й. Какое вам дело? Он бросил шпагу, помолись.
Ш а р р о н. Болван!
О д н о г л а з ы й. Что?! Чёртов поп!
Ш а р р о н(вдруг плюнул в Одноглазого). Тьфу!
О д н о г л а з ы й до того оторопел, что в ответ плюнул в  Ш а р р о н а. Дверь открылась... вошёл Людовик XIV. Ссорящиеся до того увлеклись, что не сразу перестали плевать...
Л ю д о в и к. Извините, что помешал. (Скрывается, закрыв за собой дверь.)--- М. Булгаков. МОЛЬЕР.  Действие 3.
           ___________________________________________________________

   БИТВА ЗА «БЕГ». В 1928 году на политической сцене Сталин много говорит о попытках приспособить дело социалистического строительства ко вкусам «советской буржуазии». На апрельском пленуме ЦК 1929 г. в связи с делом (с уничтожением!) Рыкова и Бухарина (возражали против уж совершенно кровавого изымания хлеба в колхозах) ещё резче указал на обострение классовой борьбы: следует беспощадно уничтожать кулаков. В тон вождю на открывшемся 30 апреля 1928 г. на Первом съезде всероссийских писателей организована Российская ассоциация пролетарских писателей» или коротко РАПП, агрессивный ко всему, что казалось ему не пролетарским: «С кем и за что мы будем драться в 1929 году?»  – литературный лозунг. Враги – кулаки – есть и в литературе!
 
   РАППовцы высказывания Сталина немедленно внедряли в искусстве: только «советские баре» могут поощрять Евг. Замятина, Сергеева – Ценского; «Не хватает только Булгакова…» (середина 1929 г.) РАППу не на руку было возвращение Горького в СССР, и ЦК даже вынуждено будет в срочном порядке защитить от нападок «великого революционного писателя т. М. Горького», якобы потворствующему отходу литературы от партийной линии. После одёргивания сверху тут же перестроившись в отношении Горького, рапповцы в остальном не изменили боевые позиции.
 
   9 октября 1929 г. М. Горький предсказал «анафемский успех» оконченному Булгаковым «Бегу» – пьесе, с «умело скрытым сатирическим содержанием». К несчастью, «анафемский успех» при жизни Булгакова так и не поставленная пьеса получила среди враждебной критики! Главрепертком с Луначарским были непреклонен: «Бег» – белогвардейская штучка. Но только что назначенный начальник Главискусства (13) тов. А.И. Свидерский после успеха «Турбины» и «Зойкиной квартиры» вступился за «Бег».

   11 октября о разрешении постановки «Бега» только во МХАТе сообщалось в «Правде». В ней же 24 октября пьеса запрещалась. Борьба инстанций! Между тем, вторично надеясь на итоговый благополучный исход – проскальзывание между инстанциями МХАТ уже репетировал сулящую успех пьесу. Узнав это, оскорблённые пролетарские писатели приняли меры! В декабре 1928-го Сталин получает «Письмо объединения «Пролетарский театр», где вождю довольно резко указывают на пособничество Главискусства наполненным «апологией белой героики» пьесам Булгакова. (Первая подпись – В. Билль-Белоцерковский, драматург; всего 11 подписавшихся.) (14) Кто и на кого здесь кляузничает: Главрепертком – на Главискусство или на «срочно» разрешившее «Турбиных» Политбюро? Или доносят вождю – на него же самого? Нелегко постичь! Но вождя, естественно, коробит от указывания лично Ему! В таком тоне! (Зарвались, наглецы!)

   25 января – последняя прощальная репетиция "Бега" во МХАТе. И после этого 7 февраля 1929 г. опубликован ответ вождя: «т. Билль -Белоцерковский! Пишу с большим опозданием. Но лучше поздно, чем никогда…». Вот уж, действительно, судьба! Который раз обратили на драматурга внимание вождя партийные страсти и донос?! Но почему такое замедление с ответом вышло?

   Между декабрём 1928 и 7 февраля 1929-го г. происходили определённые события: после письма из «Пролетарского театра» – в январе 1929-го – умеющий убеждать зам. зав. Пропагандистским отделом ЦК П.М. Керженцев (15), составляет резкую справку о антисоветском содержании «Бега» (репетировался во МХАТе с 1928 г.), попутно разгромив и «Последние дни», пьесу о Пушкине. (По чьему поручению составляет справку?) Ворошилов вторично заступиться не решается. (Не намекнули?..)  30 января Политбюро постановляет: «Принять предложение комиссии Политбюро о нецелесообразности постановки пьесы в театре». «Бег» зарезан.
 
    На таком вот фоне кипящих страстей первый подписавшийся В. Н. Б.-Белоцерковский (16) «лучше поздно, чем никогда» за всех остальных напоказ получает от Самого печатную отповедь: и …Репертком, и …Искусство допускали серьёзные ошибки (в соответствии с содержанием речи Керженцева) – нечего друг на друга кляузничать, не то… !!! (Сорвал вождь досаду! Конечно, взамен кучи зарвавшихся кляузников, лучше бы привлечь на свою сторону одного талантливого драматурга! Как бы это сделать? Подождём…)

    Позже ответа Б.-Белоцерковскому и уже после запрещения «Бега», в феврале 1929-го, на встрече с украинскими писателями вынужденный защищать «Турбиных», Сталин (на фоне запретившего «Бег» Политбюро теперь он выигрывал в лояльности!) и произнесёт знаменитую фразу о демонстрации пьесой «несокрушимой силы большевизма», и что нельзя требовать от писателя в произведении обязательно проводить партийную позицию: тогда вообще можно остаться без писателей… (Глубокая мысль!). Но революционной политикой воспитанное – ориентированное на поиски «врагов» поколение с вождём уже спорило.
 
   Депутаты возражали: вождь покрывает сменовеховцев! Чуткий к настроениям вокруг себя, наперекор «народу» вождь прямо не пошёл.  Вспоминается фраза из "Собачьего сердца": «Швондер и есть главный дурак! …Если кто-нибудь, в свою очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки» – этого по отношению к себе Генсек не допустит. Руками слишком ретиво возражающих против лояльности к беспартийным подготовив репрессии 1937-го, с лишними из возражавших тогда-же и расправится! И вовсе «Бег» в этой своей речи – ответе украинским писателям – Генсек не защищал, а противопоставив его «Турбиным», осудил как неприемлемый. Утверждающим, что Сталин всегда стоял за Булгакова «горой», следует обратить внимание, что именно после этого выступления плавно усилится доносительская критика на драматурга.

   Осенью 1929-го, довольно-таки терпимый к исканиям в литературе (отдадим должное: с ним можно было публично диспутировать!) и по многим причинам впавший в немилость Луначарский (идёт планомерное уничтожение ленинской гвардии»!) смещён с поста Наркома. Линия партии в литературе ужесточалась. К марту 1930 г. из театров исчезли «Зойкина квартира», «Багровый остров», последними: «Дни Турбиных». Тогда то травимый и безработный, Булгаков напишет письмо на имя секретаря ЦИК Енукидзе. (Возможно, принятое за ожидаемое полу проявление лояльности письмо!)
 
    И в апреле раздастся на этом фоне спасительный звонок Сталина (ненадолго спасительный). В завуалированной форме «спасение» предлагали применить к «Бегу» самому драматургу. Так ещё в ответе Б.-Белоцерковскому вождём предлагается выход (не назло ли советчикам?): «Я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам ещё один или два сна... чтобы зритель мог понять, что все эти, по-своему,  ”честные” Серафимы и всякие приват-доценты, оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа, несмотря на свою ”честность”».В понятиях вождя принятие такого «делового» предложения не означало серьёзных компромиссов с совестью. Ответного реверанса не последовало: исправлений драматург не сделал. Подобные отказы Наверху едва-ли забывают. (Анекдотами тут ничего уже не смягчишь!)

   Кажется, именно после всех этих вынужденных объяснений вождя с Белоцерковским и с депутатами и была срочно создана Комиссия Президиума ЦИК по руководству Большим и Художественным театрами Союза ССР: чтобы больше никто не смел указывать со стороны! Ну, и после неудачной атаки РАППА (не учёл обстановку!), 15 декабря передача бывшего Художественного, а теперь уже МХАТА в ведении ЦИК СССР облегчает положение театра(если его программа угодит вкусам вождя!).

   18 февраля 1932 г. возобновили «Турбиных»: «Актёры волновались так, что бледнели под гримом. …Занавес давали 20 раз. Потом… истязали меня вопросами – зачем не вышел <кланяться>? Что за демонстрация? Выходит так: выйдешь – демонстрация. Не выйдешь – тоже… Не знаю, не знаю, как быть» (Булгаков – П.С. Попову, 24 апреля 1932 г.). Под аншлаг возобновление «Турбиных» для их автора в принципе ситуацию не изменит: с точки зрения зависти к удачливому коллеге якобы в фаворе у Хозяина – ухудшит.               
                *             *             *

 М о л ь е р. Тиран, тиран…
Б у т о н (старый слуга).  Про кого вы это говорите, мэтр?
М о л ь е р. Про короля Франции…
Б у т о н. Молчите!
М о л ь е р. Про Людовика Великого! Тиран!
Б у т о н. Всё кончено. Повешены оба. --- М. Булгаков. Мольер. Действие 4.
     _____________________________________________

                СТРАСТИ ПО «МОЛЬЕРУ». Итак, работая режиссёром – ассистентом (1930–1936) в Художественном театре Булгаков представляет туда новую пьесу «Кабала святош»: ещё до возобновления «Турбиных», 6 октября 1931 г. под названием «Мольер» она с помощью Горького разрешена к повсеместному исполнению. «О пьесе М. Булгакова «Мольер» я могу сказать, что, на мой взгляд, это очень хорошая и искусно сделанная вещь... Все роли хороши. Я совершенно уверен, что в Художе¬ственном театре Москвы пьеса пройдет с успехом, и очень рад, что пьеса эта ставится», – М. Горький, 1933 г. Но работа над «Мольером» в театре не заладилась. Последовали пять лет для всех мучительных, то угасающих, то возобновляющихся репетиций, при полном несогласии автора со Станиславским кое-как доведённых до итога к началу 1936 г.

   Тогда же, 1 января 1936 г., Комитет по делам искусств возглавил зам. главного редактора «Известия» и член редколлегии «Правды» П.М. Керженцев, старый противник сложных – двусмысленных форм в искусстве. Кампания против непонятного искусства открылась в «Правде» 28 янв. редакционной (без подписи) статьёй «Сумбур вместо музыки» о музыке Д.Д. Шостаковича, не нравящейся Сталину. Фактически это была репетиция репрессий 1937- го в искусстве.

  В такое не совсем удачное время шли открытые шесть генеральных репетиций булгаковского «Мольера». 6 февраля первая черновая: «Аплодировали после каждой картины. Шумный успех после конца. М. А. извлекли из вестибюля… и вытащили на сцену. Выходил кланяться и Немирович — страшно довольный.» (Е.С. Б-ва. Д-к 6 февр. 1936 г.). «Это не тот спектакль…» – автору режиссура не нравилась. Этим вечером он скажет, что «окончательно решил писать пьесу о Сталине» - про другого тирана, то есть.

  9 февраля идёт открытая генеральная «Мольера»: «Опять успех и большой. Занавес давали раз двадцать». 11-го первый закрытый спектакль для пролетарского студенчества: «После конца… двадцать один занавес. Вызывали автора, М. А. выходил»; «МЫ, студенты, бесконечно счастливы, что опять произведение Булгакова на сцене. …Скажите ему, что это зритель просил передать» (Е.С. Б-ва. Д-к 11 февр. 1936 г.). 14 февраля снова генеральная в присутствии Керженцева.
 
   15 февраля 1936 г. во МХАТе: «премьера "Мольера" прошла. Сколько лет мы ее ждали! Зал был, как говорит Мольер, нашпигован знатными людьми», – Керженцев, А.И. Рыков секретарь ЦИК СССР И.А. Акулов (последние два расстреляны в 1937 г.), и другие члены правительства. Такой повышенный интерес «сверху» предвещал ли доброе?! Кроме того «вся масса публики была какая-то отобранная, масса профессоров, докторов, актеров, писателей. …Успех громадный. …Очень вызывали автора»... Секретарь ВЦИК  И.А. Акулов (репрессирован в 1937 г.) хвалил «превосходный» спектакль, но «подходит ли он для советского зрителя?»

   17 февраля утром короткие неблагожелательные статьи в газетах и вечером второй аншлаговый спектакль. На следующий день —18-го — зачем-то вызвав автора в театр для разговора, директора Аркадьев спросит: «Над чем будет М. А. теперь работать?» – «Единственная тема, которая <меня> интересует для пьесы, это тема о Сталине»…

   Он всегда так тонко чувствовал ещё скрытое, Михаил Афанасьевич Булгаков! Действительно ли он уже решился на пьесу о вожде или хотел таким образом спасти «Мольера»? Аркадьев докладывает об интересном намерении «Наверх». Там решают: если пишет о Сталине… что ж, пусть до тех пор живёт странный «Мольер», – логично. Но не сработало. И уж потом, «остервенившись» после снятия спектакля, мог всерьёз подумать о «теме о Сталине», но в хвалебных ли тонах?
 
    21 и 24 февраля с «оглушительным успехом» спектакли, и выскакивавшие ещё на генеральных недоброжелательные рецензии после 24-го хлынули шквалом: старые недоброжелатели, новые:  «спектакль лишний на советской сцене»…  В первых числах марта поползли слухи, что "Мольера" снимут: 4 марта играли последний раз. Итог мучительных пятилетних репетиций: всего 7 спектаклей…

   С чего так-то уж с цепи сорвались именно на «Мольера», как лично их обидели? Ну, перестарался художник П.В. Вильямс пышностью декораций: золотой тон, бархат. Так ведь дворец короля-солнце: красиво и публике нравится!  Не в декорациях было на самом деле дело! В «Мольере» шут спрашивает короля-солнце (Действие третье):
 С п р а в е д л и в ы й  с а п о ж н и к. Великий монарх, видно, королевство-то без доносов существовать не может?
Л ю д о в и к. Помалкивай, шут, чини башмак. А ты не любишь доносчиков?
С п р а в е д л и в ы й  с а п о ж н и к. Ну, чего же в них любить? Такая сволочь, ваше величество!

                Присутствовавшему на первом закрытом просмотре «для пролетарского студенчества» А.Н. Поскребышеву (в 1928-1952 гг. Заведующий секретариатом Сталина) спектакль, будто бы, понравился: надо непременно И.В. посмотреть… Двусмысленная фраза! Но даже действительно понравившееся секретарю - фигуранту многих анекдотов могло насторожить господина. За текстами Булгакова уже пристально наблюдали: едва ли вождь хотя бы частично не ознакомился с «Мольером». Кроме того, у Поскрёбышева была феноменальная память: например, он, не записывая, помнил все телефоны наизусть. Неужели ключевые сцены просмотренной пьесы в репликах не мог пересказать?! Да и Керженцев за несколько просмотров мог близко к тексту запомнить.

   29 февраля 1936 г. Керженцев по предварительному согласованию с вождём представил в Политбюро очередную резкую записку «О "Мольере" М. Булгакова (в филиале МХАТа)»: Булгаков «хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании Людовика XIV»; «Несмотря на всю затушёванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство зрителей этих намеков и не заметят»…

   Никакой затушёванности намёков из сегодняшнего дня не видно: текст открыто и ясно бьёт по тирании и фанатизму в любых формах. Коль скоро спектакль уже идёт под аншлаг, правительству мудрее было бы не заметить, что король-то голый?! Ловко отводя от себя обвинение в диктате, правительство принимает серединное решение. Тов. Сталин соглашается с мнением тов. Керженцева, и Политбюро: побудить МХАТ снять спектакль «не путем формального его запрещения, а через сознательный отказ театра от этого спектакля, как ошибочного, уводящего их с линии социалистического реализма»… (Для того театр и во ведение Президиума ЦИК СССР передавали, чтобы "побуждать"!)
 
  Сталин, как известно, применял к кадрам действенный метод: сначала до смерти напугать, опустить, заставить покаяться, после чего поднять на небывалую высоту. Так будет с формально покаявшимся Прокофьевым. Так могло бы быть с Булгаковым? (Первый раз не покаявшегося на второй раз простить – крепче привязать!)

   9 марта 1936 «Правда» выходит с убийственной редакционной статьёй (без подписи) «Внешний блеск и фальшивое содержание». «Когда прочитали, М. А. сказал: "Конец "Мольеру", конец "Ивану Васильевичу"» – Е.С. Булгакова.  Знакомые советуют драматургу оправдываться письмом, чего, он, конечно делать не собирается. Анекдоты о встречах с вождём – одно, а кривить душой – совсем другое.

    10 марта в «Литературной газете статья «Реакционные домыслы Булгакова». В "Советском искусстве" сегодня "Мольер" назван убогой и лживой пьесой. И театр снимает «Мольера». (2 марта уже было правительственное постановление о ликвидации студии МХАТ Ивана Берсеньева – «МХАТ II». Разве Немирович - Данченко не трусливый человек, но, разве, самоубийца?!) Вскоре после снятия «Мольера» Сталин будто бы сказал: «Что это опять у Булгакова пьесу сняли? Жаль – талантливый автор»… ( Е.С. Б-ва. Дневник от 19 ноября 1936 г.) Верх двуличия!
                *           *           *   

– Леонтий Сергеевич сам сочинил пьесу!
– А зачем? – тревожно спросила Настасья Ивановна…
– Как зачем?.. Гм… гм.. <…> Леонтий Сергеевич современную пьесу сочинил.
Тут старушка встревожилась.
– Мы против властей не бунтуем… --- Булгаков. Театральный роман. Записки покойника. 1936 – 1937 гг.
  ______________________________________________
               
                ЯВНОЕ И ТАЙНОЕ. 16 марта 1936 г. Булгакова (с записи в Дневнике Е.С. Булгаковой) вызвали к старому недругу Керженцеву. Из разговора стало понятно, что «Пушкина» тоже снимут с репетиций. Вызвавший якобы спрашивал о будущих планах, и Булгаков (с его слов) сказал о желании написать учебник по истории СССР и пьесу о Сталине.  «Бессмысленная встреча», – резюмирует в Дневнике жена драматурга. Возразим, - наоборот: очень и очень «смысленная» встреча! Если Дневник ничего не искажает, то Керженцев должен был запомнить такое интересное намерение, естественно, уже будучи о нём осведомлён Аркадьевым. (Так просто подобные разговоры не ведутся!)

   Через год, в 1937, видимо, «соскучившийся» Керженцев снова вызовет к себе Булгакова для утешения: «Как здоровье, над чем работаете?». Ласково будет уверять, что вот «те пьесы не подошли, а вот теперь надо написать новую пьесу, и все будет хорошо.» (Е.С. Б-ва. Д-к от 9 мая 1937 г.). Каково, а? После того через четыре дня художник В.В. Дмитриев увещевает: «Пишите агитационную пьесу! …Вы ведь государство в государстве! Сколько это может продолжаться? Надо сдаваться, все сдались. Один Вы остались. Это глупо!» – «Скажите, кто вас подослал?». Смеялся в ответ жизнерадостный Дмитриев. (Е.С. Б-ва. Д-к от 15 мая 1937 г.) В 1938 г. он же прибавит, что театру «до зарезу нужна» от М. А. пьеса.

    Советчик перефразирует крылатую в то время фразу: «Государством в государстве» за привилегии артистам называли Большой театр – показное лицо страны. Что касается самого Дмитриева, то он был самим же Булгаковым и распознанный полу осведомитель, видимо, не ОГПУ, но правительственной Комиссии по управлению театрами. То есть фактически драматург получил совет «Сверху».  А раз ценным советам не внимают, 13 мая 1936 г. на генеральной без публики по взмаху руки из ЦК «зарезан» «Иван Васильевич» (по мнению автора от трусости бездарно театром поставленный). К 17 июня М.А. не без закулисного участия Керженцева «сосватают» важный социальный государственный заказ на либретто к опере Асафьева из героического прошлого нашей родины «Минин и Пожарский». (17) То ли в утешение, то ли проверку на действенность воспитательных методов устраивали? «Минина» придётся под оком Керженцева бесплодно раза четыре переделывать: воспитательная дрессировка?..

   Булгаков обижался на МХАТ: не отстояли спектакль. А могли в создавшихся условиях? Пытались создать компромисную платформу: покайтесь, обяжитесь исправить текст… Автор сначала колебался: Париж стоит обедни?! Однако, когда речь зашла о двух-трёх новых картинах (новая пьеса, практически!), получили категорический отказ взбешенного автора: «Запятой не переставлю!» (Е.С. Б-ва. Д-к. 1 сентября 1936 г.) Вот это уже не анекдотическое – настоящее начало серьёзного, равносильного внутренней дуэли противостояния, о котором вождь точно не знал! (Не донесли!) Таков одновременно и жёсткий, и ироничный исторический контекст какого угодно, но только не от трусости родившегося «Батума».
                *            *             * 

– Скажите, вот был когда-то писатель Булгаков… Его пресса очень ругала.
 – А пьес у него не было?
 – Да, была пьеса, "Дни Турбиных".
 – Это я,  –  говорит М. А.
Чуркин (поэт) выпучил глаза.
 – Позвольте!! Вы даже не были в попутчиках! Вы были еще хуже!..
 – Ну, что может быть хуже попутчиков, – ответил М. А. --- Разговор Булгакова на одном из совещаний либреттистов в ГАБДТ. (Е.С. Б-ва. Д-к  от 29 авг. 1927 г.)
            _________________________________________________

                «КЛАДБИЩЕ МОИХ ПЬЕС», – горькие слова Булгакова о театре, где бывать ему больше не хотелось. «Мы вас возьмем на любую должность. Хотите – тенором?» – шутливо делал серьёзное предложение дирижёр и глава Большого театра Самосуд Самуил Яковлевич. Чем оставаться в безвоздушном пространстве, лучше театральная среда с музыкой, – так решено. И 15 сентября 1936 г. Булгаков подал заявление об уходе из МХАТ, сказал, что «после случая с "Мольерм" для драматического театра больше писать не будет (22 февр. 1937 г.). 5 октября был 10 юбилей премьеры «Турбиных», но, по слухам, театр отчего-то не хочет везти их на гастроли в Париж в 1937 г. Успешный спектакль: почему? Будто бы Сталин «за», да вот беда: Молотов и Немирович - Данченко против…

    В апреле - мае на предварительное растерзание коллегам был отдан впавший в немилость недруг – злой критик Булгакова один из секретарей РАППа В.М. Киршон (1902 – 1938 г. расстрелян по обвинению к «троцкистской группе в литературе»). 14 мая 1937 г. Булгакову звонят по поручению ответственного лица (не названо): «мы ..виноваты перед вами, но это произошло оттого что на культурном фронте у нас работали вот такие как Киршон, Литовский…» И затем звонок Булгакову: надо бы М.А. вернуться на драматургический фронт, ведь кроме общих врагов у него и у партии есть общая тема «Родина»… Ещё вне ведения театра попытка заполучить от него  хоть оборонную пьесу, – по мнению самого Булгакова.(Звонивший и напросившийся в дом вскоре исчез» – сам арестован.)
 
    27 мая от другого лица информация: на активе МХАТ обсуждают какая вредная организация была РАПП, какие типы в ней орудовали… Например: затравили Булгакова. И он, вместо того, чтобы для МХАТа писать пьесы, для Большого пишет оперные либретто: «…Пусть скорей пишет пьесу о Фрунзе!» 25 июня с третьих рук пересказ: угрозы, что снимут «Турбиных», если не получат агитационной пьесы.

  Настойчиво приглашаемый на осуждающее собрание московских драматургов, Булгаков не идёт: «Ведь раздирать на части Киршона будут главным образом те, что еще несколько дней назад подхалимствовали перед ним» (Е.С. Б-ва. Д-к от 27 апр. 1937 г.). Такая подлая месть не для благородного человека! Зимой и весной 1937-го М.А. читает дома только-только написанные «Записки покойника» – пародию на МХАТ: заходятся смехом слушающие мхатовцы, но чем дальше, тем больше отчего-то грустнеют и задумываются: что уж их будто бы в переигрывании-передёргивании обвиняют?..

   Режиссёр – ассистент и завлит в МХАТ В.П. Марков при встрече Булгакову: «Непременно! Надо дать что-нибудь для МХАТа – это ось разговора. М. А. говорил только об одном, о зле, которое ему причинил МХАТ». Тем же вечером на улице В. Катаев: «М. А. должен... вернуться "в писательское лоно" с новой вещью. "Ссора затянулась"». (Е.С.Б-ва. Д-к. 17 авг. 1938 г.).

   Как то драматург при гостях мхатовцах бросит шутя, что у него есть классная задумка для сорокалетнего юбилея МХАТ в 1938 г. И после пересказа шутки Немировичу - Данченко, тот в обход срочно будет пытаться разъяснить и даже заполучить несуществующую «задумку». И вот теперь – в 1939 г. – тот же МХАТ настойчиво, с поклоном заказывает пьесу! Театр вымогал у драматурга нужную пьесу! – к этому выводу следует внести дополнение. «Сверху» Первому театру страны намекали (скорее всего и прямо указывали партийному директору): ко дню рождения вождя даёшь в его честь пьесу! Какие есть талантливые драматурги?

   А вождь этот разбирался во второсортном материале: он «благословлял» для сцены, но самому Ему отчего-то не доставляло особого удовольствия рапповское прославление советских идеалов. Можно даже сделать вывод, что Он не любил ни сколько-нибудь правдивых о революции пьес, ни идеализированных. (Он, скорее, оперу предпочитал.)Вождю именно «Турбины» нравились: за знаменитыми кремовыми шторами не отдыхал ли он от самого себя? У каждого человека остаётся в душе уголок… Ну, это лирика. А вот на юбилейном фронте вырисовывалась интересная задача вроде: «пойди туда, не знаю куда; добудь то, не знаю, что, но чтоб - как надо!». Ну, в этом случае только этот странный Булгаков может придумать: на этом мнении спонтанно совпали и «Сверху», и более молодой и активный состав художественного руководства МХАТ (Немирович – Данченко был за границей). У театра и времени искать другой материал не было.

 «Сверху», видимо, решили: раз неудобный талант пишет-таки юбилейную пьесу – завуалированное покаяние – согласие на награды. И что другое мог бы подумать, конечно, знающий Кому «заказали» пьесу, Сталин?! Что-ж, чем неожиданнее удар, тем вернее. Так мучительно дававшаяся пьеса готова. Перепробовав более десятка названий Автор мудро останавливается на нейтрально топографическом: по месту действия – «Батум». С память о всё вышесказанном и займёмся теперь непосредственно «слабым» текстом будто бы соглашательской пьесы.
                *            *            *   

                В пьесе был изображён полнейший и законченный мошенник, лгун, негодяй, доносчик и шпион, лицемер, развратник и соблазнитель чужих жён. Этот персонаж, явно опасный для окружающего общества был не кем иным, как священнослужителем. Все его речи были переполнены сладкими благочестивыми оборотами, и – более того – свои пакостные действия герой на каждом шагу сопровождал цитатами из Священного Писания. Я не считаю нужным ничего прибавлять к сказанному... Случилась неслыханная вещь. Комедиант...одним взмахом своего пера испортил и прекратил версальские празднества… --- о комедии Мольера «Тартюф или лицемер» Михаил Булгаков в своём романе «Жизнь господина де Мольера». (Глава 20. Кум-египтянин)
    
  МИХАИЛ БУЛГАКОВ. «БАТУМ». ПЬЕСА В ЧЕТЫРЁХ ДЕЙСТВИЯХ. Сталин в 1926 г. указывал на три главных своих революционных «боевых крещенья»: «От звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку) к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) – вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества». (18). Первое «крещение» и избирается сюжетом пьесы.
 
  Из исторических материалов доступны были: «Сталин. Человек у руля» (1935 г.) – одобренная вождём, его биография, написанная французским писателем коммунистом Анри Барбюсом; брошюра 1937 г. «Батумская демонстрация 1902 года», где была прозрачно завуалирована (как смогли!) связь молодого Джугашвили с царской охранкой. (19) Ловко выдвинув этот неприятный пункт за рамки пьесы, Булгаков применил не биографические – другие методы «разъяснения» тёмных мест.

   «Ремарки Булгакова в ”Пушкине” и ”Мольере”, в ”Беге”…  то краткие, то развёрнутые, но всегда стремительные, образные, ярко театральные, – это особая сторона драматургического совершенства его пьес. …Булгаковские ремарки ещё и самоценно художественны, – это маленькие литературные жемчужины. Недаром, режиссёры, слушая их, обычно тут же начинали придумывать, как ввести их в звучащий текст спектакля», – В.Я. Виленкин. (5. С. 375 – 376) Кроме ремарок, как уже упоминалось, есть ещё смещающие смысловой акцент сравнения положительного героя с отрицательным, цитата из комедии в драме и т.п.

                «БАТУМ». ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. КАРТИНА ПЕРВАЯ – ПРОЛОГ.  – звучит торжественно: по примеру «ПРОЛОГА НА НЕБЕ» в «Фаусте». Тон ремарок отсылает и к ремаркам «Бега»: «…Хор монахов в подземелье поёт глухо: “Святителю отче Николае, моли бога о нас…“». Кроме трагического мотива гибели в «Беге» сильна пародийно – карнавальная стихия переодеваний: химик Махров оказывается Высокопреосвященейшим Африканом, рожающая дама под тулупом – лихим генералом Чарнота. Во время отступления Белого Главнокомандующего к его смешной для зрителя ярости в газете неудачно сравнивают с Александром Македонским. И далее, и т.п. вплоть до: люди – тараканы.

   Но вернёмся к ремаркам на ПРОЛОГ «БАТУМА»: «Большой зал Тифлисской духовной семинарии. Писанное маслом во весь рост изображение Николая II…  Громадный стол, покрытый зеленым сукном. …Неясно доносятся слова: "...истинный бог наш… молитвами отца нашего… помилует и спасёт нас яко благ и человеколюбец” (это на фоне культа вождя и репрессий!). В это время дверь... открывается, и в зал входит Сталин, – молодой человек лет 19-ти, в семинарской форме... Послышался церковный хор, поющий заключительное многолетие», – до 60-летия вождю хватило!
 
   С самого начала ремарок двусмысленности! (20)  Портрет Николая II – Сталин: вошедший противопоставлен, сопоставлен или поставлен взамен последнего русского Самодержца? К этому времени у Булгакова был уже ещё один не принятый в театре «Пролог»: Мертвые души. Комедия по поэме Н.В. Гоголя в четырёх актах (двенадцать картин с прологом), инсценировка Булгакова (1930 г.): «ПРОЛОГ. ПЕРВЫЙ (ЧТЕЦ о Чичикове). …и увернулся из под уголовного суда!». А ну, как грамотный зритель вспомнит – о Гоголе на представлении «Батума»?!

    С лёгкой руки Пушкина и вслед за ним Гоголем тема самозванства в русской литературе отработана блестяще.  Чичиков – самозванец. В «Ревизоре» все самозванцы: лекарь, морящий людей; почмейстер, читающий чужие письма. Самозванец «Полоумный Журден» – в булгаковской инсценировке «Мещанина во дворянстве» Мольера. В «Белой гвардии» противоборствующие Гетман и Петлюра – тоже самозванцы.
А новая пьеса «Батум» выглядит так, будто она вроде как бы наложена поверх и «Ревизора», и пушкинского «Бориса Годунова»: Сталин – Гришка Отрепьев из «Годунова». (21)

 Приметы Отрепьева: «На щеке бородавка, на лбу другая». Этому открыто пародийна сцена, где в «Батуме» губернатор узнаёт себя в описании разыскиваемого «без особых примет» Джугашвили: «”Телосложение среднее. Голова обыкновенная. Голос баритональный. На левом ухе родинка.”…Ну, скажите! У меня тоже обыкновенная голова. Да, позвольте! Ведь у меня тоже родинка на левом ухе! Ну да! (Подходит к зеркалу.) Положительно, это я!». (Действие 2. Картина 4). Вопрос: здесь только пародия на губернатора или ещё пародия на разыскиваемого? Или к тому ещё и сопоставление со всей пушкинской пьесой?! Кто есть на самом деле кто?  – забавная игра словами затемняет смысл.

  С точки зрения прямой цитаты Булгаков описание внешности Джугашвили заимствовал из сталинской биографии Барбюса. Допущенный в секретнейшие архивы Барбюс цитирует полицейский протокол допроса Сталина: «Телосложение среднее… Голос низкий… На левом ухе родинка… Склад головы обыкновенный». Но этот факт не может изменить контекста, в который попадает обезопасившая находчивого Булгакова цитата из полицейского протокола: контекст преображает факт!
 
  Вот раздражённый глупостью сыщиков и невнятностью описания батумский губернатор далее читает приметы разыскиваемого Джугашвили: «Наружность упомянутого лица никакого впечатления не производит... Действительно, это… э…  Я не понимаю, что нужно для того, чтобы, ну, скажем, я произвел на них впечатление? Неужели же нужно, чтобы у меня из ноздрей хлестало пламя?» Что тут из литературы вспоминается? Да немало всего! У Достоевского в кошмарном видении Ивана Карамазова пошловатый чёрт - приживальщик ехидничает, что Иван ожидал-де, чтоб сатана не явился ему «гремя и блистая, с опалёнными крыльями, а предстал в таком скромном виде». (Братья Карамазовы. Книга 11. ГЛ. 9)
 
  Еще у Пушкина с юмором описаны приметы уже разбойника Дубровского: «Роста середнего... Приметы особые: таковых не оказалось». На что Троекуров ехидничает: «Ай да бумага! по этим приметам немудрено будет вам отыскать Дубровского... Бьюсь об заклад, 3 часа сряду будешь говорить с самим Дубровским, а не догадаешься, с кем бог тебя свел. Нечего сказать, умные головушки приказные». (Дубровский. Том второй. Гл. 9) Стиль фискальских доносов не меняется веками! И, конечно, не цитате из полицейского протокола «погасить» эхо из Пушкина, Гоголя и Достоевского!

  СТРАННЫЕ СОВПАДЕНИЯ. Сопоставление с пушкинским благородным разбойником (грабит только эксплуататоров!) в принципе, лестно, можно сказать. Но прочие совпадения: сон чернеца Григория – гадание цыганкой о будущем величии исключенному из семинарии Джугашвили, и т.п. Это сопоставление должно было бить в уши, потому как с середины 30-х в МХАТе периодически возобновлялись репетиции «Бориса Годунова» (постановка не доведена до конца). И наиболее чуткие (администратор МХАТа Ф.Н. Михальский – всеведующий Филя из «Театрального романа) слушатели авторского чтения «Батума» во МХАТе ахнули от напрашивающегося сопоставления: Джугашвили – самозванец Отрепьев.
 
   Приметы Отрепьева: «А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой… на щеке бородавка, на лбу другая»… Невысокому Сталину на трибуне под ноги подставляли увеличивающую рост скамеечку. «Широкая грудь осетина» – тоже вполне узнаваемая примета. И к 60-му юбилею генсек имел проблемы с одной рукой. Надо же было вождю народов мм… вот так совпасть с пушкинским текстом! Оставалось только использовать.

  И не только с пушкинским текстом совпало! Постановлением ЦК ВКП(б) от 5 июня 1937 г. директор МХАТ М.П. Аркадьев снят с должности за «ложную информацию печати о гастролях и репертуаре МХАТ в Париже (в связи с Всемирной выставкой 1937 года) и за прямое нарушение… решений правительства».  Дело в том, что 4 июня 1937 г. в интервью «Правде» Аркадьев заявил: в Париже МХАТ покажет «Анну Каренину», «Враги», «Любовь Яровую» и еще не утвержденную постановку по драме А.С. Пушкина «Борис Годунов». И уже 5 июня 1937 г. в «Письме в редакцию» директор МХАТ винился в ошибке «будто предполагается постановка… "Бориса Годунова"», – тем он невольно выдал закрытые сведения о запрете пьесы «сверху».

  Дело в том, что в беседе со А.А. Ждановым и П.М. Керженцевым Сталин объяснил, что спектакль этот не годится из-за «хорошего изображения Пушкиным поляков и Лжедмитрия и невыгодного изображения русских: приняли Лжедмитрия!» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 35. Д. 24. Л. 60-67).  «Ростом он мал, грудь широкая», – явно знакомый с текстом Сталин прекрасно понял, с Кем могут соотнести и наверняка соотнесут фискальское описание Лжедмитрия! Вдумаемся:бывший в фаворе М.П. Аркадьев из-за двух предложений репрессирован: 20 сентября 1937 г. по обвинению в шпионаже в пользу... польской разведки он был расстрелян. С какой скрупулёзно маниакальной внимательностью относился Генсек к мельчайшим чертам своего имиджа! А автор «Батума» – что он себе позволял?!

    Ещё до падения Аркадьева, 7 апреля 1937 г. Булгакова вызывал злейший критик «Мольера» – зав. Отделом культурно-просветительной работы ЦК А. И. Ангаров. В «тяжком» разговоре Ангаров увещевал, что «хочет указать М. А. правильную стезю»: «о "Минине", сказал: Почему вы не любите русский народ? – и добавил, что поляки очень красивые в либретто» (вот где таилась настоящая причина отклонения либретто «Минин и Пожарский»!) – этому личному благожелательному предупреждению «в лоб» Булгаков не внял.
 
   Скоро, впрочем, по поводу патриотического репертуара в Большом вождь обронит, что вот же Булгаков написал либретто «Минина», так и где же? Тут снова вызовут либреттиста: поляки окажутся уже подходящими. Но в силу многих обстоятельств на чудную музыку талантливого композитора и резкого человека Б. Асафьева «Минина» так и не поставят. Сталинский аппарат был громоздкой, сложной машиной, где, боясь друг друга, все перестраховывались. И  было от чего всем перестраховываться: в это время как раз шёл «кировский поток» репрессированных, уносивший жизни как друзей, так и недругов Булгакова: и критиков, и втёршихся в дом осведомителей. В начале июля 1939 г. арестован подписавший с Булгаковым договор на новую пьесу очередной директор МХАТ от партии Боярский. Каждый момент можно было ожидать чёрный воронок и к себе.

  Так после не понравившейся Сталину оперы «Катерина Измайлова» автора музыки Шостаковича клеймят уже упомянутой нами разгромной статьёй «Сумбур вместо музыки».  Немедленно Шостакович заподозрен в заговоре с Тухачевским (они были знакомы) против Сталина. Молодой композитор счастливо избежал ареста, потому что его следователя посадили раньше. Теперь анекдотично звучит. После снятия «Мольера» себе в утешение Булгаков по поводу Шостаковича очередную весёлую историю сочинил. Сталин с ЦК собираются в Большой как раз на «Катерину Измайлову»:

  «Подают машину… Сталин. Что же это мы самого главного специалиста забыли? Жданова забыли! Послать за ним в Ленинград самый скоростной самолет!
Дззз!.. Самолет взвивается и через несколько минут спускается — в самолете Жданов.
С т а л и н. Ну, вот, молодец! Шустрый ты у меня! Мы тут решили в оперу сходить, ты ведь все кричишь — расцвет советской музыки! Ну, показывай! Садись. А, тебе некуда сесть? Ну, садись ко мне на колени, ты маленький».

После оперы: «С т а л и н. …Я не люблю давить на чужие мнения, я не буду говорить, что, по-моему, это какофония, сумбур в музыке, а попрошу товарищей высказать совершенно самостоятельно свои мнения.
В о р о ш и л о в. Так что, вашество, я думаю, что это — сумбур. <…>
К а г а н о в и ч. Я так считаю, ваше величество, что это и какофония и сумбур вместе! <…>
Б у д ё н н ы й (поглаживая усы). Рубать их всех надо!
С т а л и н. Ну, что ж уж сразу рубать? Экий ты горячий! …Очень хорошо прошло коллегиальное совещание. Поехали домой. <…>

    Все усаживаются в машину. Жданов растерян, что его мнения не спрашивали, вертится между ногами у всех. Пытается сесть на старое место, то есть на колени к Сталину.
С т а л и н. Ты куда лезешь? С ума сошел? Когда сюда ехали, уж мне ноги отдавил! Советская музыка!.. Расцвет!.. Пешком дойдешь!» – и всё это произошло только потому, что в начале анекдота приятеля Сталина Михо (Михаила Булгакова) в Москве не случилось, вот вождю скучно и стало. (Е.С. Б-ва. Д-к. 1956 г.)

 Если Елена Сергеевна сколько-то и присочинила, - большую часть анекдота следует оставить за М.А., потому что перед нами откровенная пародия на деятельность Комиссии Президиума ЦИК по руководству Большим и Художественным театрами Союза ССР. Даже активно заседающий в Комиссии К.Е. Ворошилов отмечен. (Анекдот сочинён не раньше 1 янв. 1936 г. статьи «Сумбур вместо музыки» и до снятия Ягоды с поста наркома внутренних дел в сентябре 1936 г.  или до его исключения из партии в 1937 г: т.е. до или сразу после снятия «Мольера»)

   Елена Сергеевна считает: «М. А. смотрит на свое положение безнадежно, что его задавили, что его хотят заставить писать так, как он не будет писать» (Е.С. Б-ва. Д-к 7 апр. 1937 г.) – но не заставили. Этого разве можно ждать от автора подобных «историй»? Такого едва ли заставишь: жди очередной «истории». Вот и дождались «Батума». Повторим вопрос: как можно было не заметит странностей и в тексте на юбилей вождя?!  А как можно до сих пор их не замечать?! 
                *           *            *   

Г е к к е р е н. Что же я, полномочный королевский представитель, должен вызвать его?  Граф, я теряюсь. Помогите мне советом. Мне вызвать?
С т р о г а н о в. О нет. --- М. Булгаков. Последние дни (Пушкин). 1935 г.
             ________________________________________
               
                НЕВНИМАТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ. 12 июля 1939 г.  Комитет по делам искусств СНК СССР (22) после слушания пьесу предварительно одобрил: «Слушали с напряженным вниманием.  …Потом обсуждали. Но так мало, что сразу стало ясно, что ее обсуждать-то собственно нечего»... Не заметили странной литературной переклички, – возможно ли!? В Комитете произошли не то, чтоб благоприятные вообще, но на руку Булгакову перемены. Ещё недавно, – весь 1936 до декабря 1937 г., – верный своей линии Керженцев за отсутствие недостаточного для героико-патриотической оперы эпического размаха планомерно резал и «зарезал» либретто «Минина и Пожарского» Булгакова: Минин должен быть политически более прозорлив, князь Пожарский более осторожен...
 
    «На сессии, в речи Жданова, Керженцев назван коммивояжером. Закончилась карьера. А сколько вреда, путаницы он внес» (Е.С. Б-ва. Д-к 19 янв. 1938 г.) Подвергнутый новоназначенным заведующим новообразованного Отдела агитпропа ЦК ВКП(б) А.А. Ждановым критике за попустительство театру Вс. Меерхольда (к простым формам искусства причислили?!) и в 1938 г. снятый с поста председателя Комитета искусств Керженцев был отправлен в почётную «ссылку» – на пост всего лишь главного редактора Малой советской энциклопедии. (Сравнительно с расстрелом мягкое наказание!)

   В это время на политической сцене шёл аншлаговый спектакль с заведомо кровавым исходом: 2 марта 1938 г. в открытом суде (в Военной коллегии Верховного суда) назначено было к слушанию дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и ещё других, якобы виновных в злодейском умерщвлении Горького, Менжинского и Куйбышева. Вот и Керженцев и попал под "аншлаг": не до него было, - легко отделался. А Булгаков весь этот февраль и весну работает над романом, «д л я  которого установилось название “Мастер и Маргарита”».
 
   С год Комитетом заведовал тоже быстро пониженный А. Назаров, потом 10 лет М. Храпченко. В период бурно высших переназначений 1938-1939 гг. естественным образом слегка ослаб «лобовой» контроль за I театром страны. И даже шли ничем не увенчавшиеся разговоры о возобновлении «Мольера» и постановке «Бега». Или просто заманивали назад в театр нужного автора?!

   В итоге МХАТовцы нужного автора вроде уговорили: оказывается, Булгаков нужную юбилейную пьесу уже пишет, - почти дописал... И 7 апреля 1939 г. на Художественном Совете при Всесоюзном комитете по делам искусств чуткий Немирович-Данченко заранее производит подготовку боем: Булгаков – самый талантливый мастер драматургии. Почему мы про него забыли? Почему не используем? Популярному оратору (какой актёр был сам Немирович!) смотрели в рот, – речь имела действие. Кто-то из новеньких в Комитета признаётся, что впервые слышит о Булгакове, но теперь, конечно, обратит на него внимание…

   И всё-таки ещё раз спросим: как можно было чутким партийным функционерам не встревожится такими мм... лишними аллюзиями в пьесе?! М. Храпченко, будущий автор учебников по литературе, где обстоятельно анализируются образы литературных героев, при слушании им «Батума» ничего не заметил? А Жданов? Ведь именно он в 1934 г. готовил Первый съезд советских писателей, одна треть которого в ближайшие годы погибла в тюрьмах. Каждое неосторожно брошенное в кулуарах съезда слово фиксировалось. Расстрельные списки подписывал Жданов, невнимательным которого не назовёшь.
 
   Значит, в недалёком будущем въедливый в тексты гонитель Ахматовой и Зощенко, Жданов в «Батуме» опасных странностей совсем заметил? Жданов, правда, был в Ленинграде: не обратил внимание, потому что не донесли? Вот это ближе! А не донесли, потому что ждали слова Хозяина. Или даже донесли, но разве разумно было одному из пяти секретарей ЦК ВКП(б) (1934-1939) и новоиспечённому члену Политбюро  (с XVIII съезда ВКП(б), март 1939 г.) делать что-либо без указания Хозяина?  Тот выразил желание: почти сам пьесу Булгакову заказал, – Сам пусть и решает!

   Если Хозяин ожидал в свою славу чего-нибудь подобного «Турбиным», это было бы на его уровне логично. С другой стороны Комитету было уже просто поздно отступать: разве, Комитет не желает уже заявленной пьесы к юбилею вождя?! (Других масштабных пьес не случилось под рукой.) Похоже, по примеру своего учителя - вождя народов Комитет «свалил» решение на него Самого же: негласное, но решающее слово в любом случае оставалось за Юбиляром.

                После подписания договора с МХАТ 15 июня 1939 г. Булгаков стал открыто подтверждать, что работает над пьесой о Сталине. Впечатление ответ на коллег производил «оглушительное»: значит, Булгакову Оттуда позволили?! Будь «Батум» поставлен, как публика бы валила на него! Вся публика – и доброжелательная и недоброжелательная – непременно бы ломилась на новую пьесу о Сталине автора «Дней Турбиных». Даже как при краткой сценической жизни «Мольера» только за семь представлений много можно успеть сказать! После бы пересказывали, перетолковывали…

  И уже после подписания договора Булгаков создаёт придающие пьесе крамольную изюминку сцену в кабинете у Николая II и «Конец» с возвращением из тьмы непонятно кого – чужого… Не потому ли он так настойчиво требовал убрать из договора пункт, что автор должен внести все требуемые театром переделки?.. Образно говоря, дуэль с МХАТ подходила к завершающей фазе, когда уже извлекаются пистолеты. Повеселевший Булгаков в это время шампанское пил, в винт играл, купаться ездил. Анекдоты рассказывал... Но почему! Почему, толкуя о соглашательстве автора «Батума», в наше-то время не хотят представить, как на сцене могло бы выглядеть, например, хоть сопоставление молодого Джугашвили с царём на фоне репрессий?!
 
Дневник Е.С. Булгаковой от 15 июля 1939 г.: «Калишьян (помощник очередного директора) бьется с названием пьесы, стремясь придать ей сугубо политический характер». 22 июля сговорились-таки на названии «Батум». И отослали юбилейный текст Наверх к Самому: дескать, поздравляем, ваше величество!   
                *           *            *    

…И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С БАТУМОМ? БЫЛО ОЧАРОВАТЕЛЬНОЕ МЕСТО, ТИХОЕ, БЕЗОПАСНОЕ, А ТЕПЕРЬ ЧЕРТ ЗНАЕТ, ЧТО ТАМ НАЧАЛОСЬ! (БАТУМ. Д. 2. Карт. 4)
        ____________________________________________________

…У прокуратора что-то случилось со зрением. Так померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо неё появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец…

…В Варьете после этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского. …Слышались адские взрывы хохота, бешеные крики… -- М. Булгаков. Мастер и Маргарита
          _______________________________________________________

   БИБЛЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ «БАТУМА»  И СКАЗКА ПРО  ЧЁРНОГО  ДРАКОНА. Масштабно эпическая (привет Керженцеву!) линия новой пьесы такая: в понятии царских чиновников главный герой (отсылка к классике), Самозванец и бандит. На самом деле главный герой – революционер Сосо по кличке «Пастырь». Неожиданны в юбилейно правительственной пьесе, но характерны для её автора сложно многоярусные реминисценции – отсылки: «Велик был год и страшен по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй… – "Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь." Итак, был белый мохнатый декабрь. …Уже отсвет рождества чувствовался на снежных улицах», – это поверх библейских и пушкинских ассоциаций зачин «Белой гвардии». Сравним  этот зачин с «Батумом»:

   «БАТУМ» Д. 1. КАРТИНА 3. На конспиративной квартире празднуют Новый 1902 год. Сосо – Пастырь держит речь: «По поводу Нового года можно сказать…», – поминая сказку про укравшего месяц чёрта (гоголевского из «Ночи перед Рождеством»), он сочиняет быль, как «некогда черный дракон похитил солнце у всего человечества. И что нашлись люди, которые пошли, чтобы отбить у дракона это солнце, и отбили его. И сказали ему: "Теперь стой здесь в высоте и свети вечно! Мы тебя не выпустим больше!"».

   С первого взгляда тост-быль есть очевидная и достойная перекличка с образом Данко – Горящее Сердце из известнейшего рассказа пролетарского писателя Горького «Старуха Изергиль».  Но для знакомых с «Библией» здесь ещё и замаскированная цитата из Книги Иисуса Навина (Гл.10: 12–13), когда жестокий ветхозаветный бог, даруя евреям обширные земли, помогает истребить их коренных жителей. Вождь евреев Иисус Навин «воззвал к Господу... и сказал пред Израильтянами: стой солнце... и луна! И остановилось солнце и луна стояла, пока народ мстил врагам своим...». Далее с леденящими подробностями описано санкционированное свыше коварное и кровавое избиение избранным народом «всего дышащего» – всех инакомыслящих, по меркам 1937 г.

   Горький и Иисус Навин – в одном контексте! Зачем? Что из этого выходит? Сказка про чёрного дракона – замаскированная цитата из Навина, – отсылает к Ветхому завету с его «око за око, зуб за зуб». (Левит. 24: 19–20). Оборвав горьковскую почти цитату-реминисценцию (прямая цитата берётся в кавычки), сказка про чёрного дракона – замаскированная ветхозаветная реминисценция, – в свою очередь, не прикрывает ли, что у героя Данко есть антипод: гордец и убийца и Лара – литературно советский вариант сатаны?  Примерно так выходит. Так что же за герой произносит такой странный многоярусный тост, «разъяснённые» аспекты которого заставляют вздрогнуть?

    Поищем ещё: среди наиболее запрещаемых произведений Булгакова есть ли сходное с аллюзией из Иисуса Навина использование библейских текстов? Есть, в «Беге»: «Погоню, настигну… обнажу свой меч, истребит их рука моя…», – 2 книга Моисеева. Исход (евреев из рабства в Египте; Гл.12, ст. 38, 37, 153). Иисус Навин же – жестокому богу послушный, жестокий преемник Моисев. Это цитирование Ветхого Завета препирающимися «пастырем недостойным» Африканом и «мировым зверем» безумным генералом Хлудовым (СОН 4) добавляет «Бегу» зловещих апокалипсических красок. И не только в «Беге»: пронизывающие все тексты Булгакова, скрытые и явные ветхозаветные цитаты указывают на выход ситуации за пределы человечности и человеческого.

   «Сосо» или «Сталин» – так в пьесе нейтрально именуют героя товарищи. Отрицательные наименования в большинстве даны жестокими исполнителями приказов царя - тирана: преступник, человек с «волчьим» билетом, агитатор Пастырь – очень опасный и злонамеренный человек; хороший человек, но печатает фальшивые деньги (крестьянин); интеллигентный человек и философ (перекликающееся со словами Пилата ироническое замечание жандармского полковника). Характеристика ректора семинарии – «народный развратитель и лжепророк»; начальник тюрьмы: «У, демон проклятый...»! Когда в тексте нет ни одной прямой положительной коннотации героя автором, – над этим стоит задуматься!

                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. КАРТИНА ПЯТАЯ. «Горький… Какой это огромный и сильный писатель…» – Булгаков (Дневник. 6 ноября 1923 г.) По методу Горького реалистично – без иронии к угнетаемым рабочим и на сей раз без библейских ассоциаций! – даны автором сцены забастовки на батумском заводе, жестокий разгон демонстрации. Мастерски – эталон для революционных пьес! – выписан арест Сосо – Джугашвили (Действие 3. Картина 7): без сомнения, симпатии автора совсем не на стороне жандармского полковника. Горячей экспрессией поражает сцена в тюрьме (Д. 3. Карт. 8): под уголовные частушки и пение «Интернационала» бунт, – и его зачинщика Джугашвили уводят. Это очень! особенно интересная, сцена – сколько всего в ней намешано:

                «Когда С т а л и н  равняется с первым надзирателем, лицо того искажается.
 П е р в ы й  н а д з и р а т е л ь. Вот же тебе!.. Вот же тебе за все... (Ударяет ножнами)
С т а л и н вздрагивает, идет дальше. Второй надзиратель ударяет  С т а л и н а ножнами... С т а л и н поднимает руки и скрещивает их над головой, так, чтобы оградить ее от ударов. Идет. Каждый из надзирателей, с которым он равняется, норовит его ударить хоть раз.
С т а л и н (доходит до ворот, поворачивается, кричит). Прощайте, товарищи!  Тюрьма молчит. 
П е р в ы й  н а д з и р а т е л ь. Отсюда не услышат.
…СТАЛИН встречается взглядом с Трейницем (жандармский полковник). Долго смотрят друг на друга. С т а л и н (поднимает руку, грозит Трейницу). ‘’До свиданья!’’» – под это историческое пророчество о революции  – «ЗАНАВЕС. КОНЕЦ ТРЕТЬЕГО ДЕЙСТВИЯ».

    Новозаветная аналогия очевидна: избиение уводимого заключённого подобно бичеванию Христа. На известной и многими не принятой картине Николая Ге «Голгофа» впавший в минутное отчаяние Христос держится руками за голову. Но над головой скрещенные руки символизируют уже не моление – угрозу. В ответ «Тюрьма молчит» – «Народ в ужасе молчит... Народ безмолвствует» – так в конце пушкинского «Бориса Годунова» народ безмолвствует в ужасе от убийства невинных детей Годунова.

   На фоне длящихся репрессий всё это само по себе уже немного двусмысленно. А тут ещё начинают «работать» - подключаются предыдущие сопоставления с Самозванцем: бородавка на щеке, вещее гадание цыганки – «большой ты будешь человек!»... Бориса Годунова судьба покарала за убийство маленького царевича Димитрия. Загублены новые невинные души с приказа или без приказа назвавшегося Димитрием Самозванца, такое начало царствования не сулит ему ничего хорошего.  Бесславный конец Самозванца Пушкиным вынесен на суд истории за пределы своей драмы, что только усиливает её звучание. Учиться у Пушкина или даже просто играть на созвучиях с его текстами – высший уровень мастерства.

   Приходится ли после всех литературных ауканий ожидать бескровного «свидания» - возвращения Пастыря? Нет, разумеется: всем известно, – революция не была бескровной. Без двусмысленности – прямое историческое объяснение. Однако уровне вкрапленных в текст скрытых библейских цитат и гоголевско - пушкинских реминисценций возможно – мерцает и совсем другое! Так, после разгрома своих войск пушкинский Отрепьев спокойно засыпает на поле боя, более в действии прямо не участвуя: сама судьба готовится покарать Годунова за убийство маленького царевича Димитрия. Но потом судьба повернётся уже против спящего якобы царевича.
 И подобно Отрепьеву, убежавший из ссылки Сталин засыпает под занавес в конце пьесы. Что это значит?

   По пушкинской логике - загублены новые невинные души с приказа или без приказа назвавшегося Димитрием Самозванца, такое начало царствования не сулит ему ничего хорошего.  Бесславный конец Самозванца Пушкиным вынесен на суд истории за пределы своей драмы, что только усиливает её звучание. Учиться у Пушкина или даже просто играть на созвучиях с его текстами – высший уровень мастерства! Как Отрепьев, Сталин засыпает под занавес в конце пьесы, – странный конец! Спит и безмолвствует?
 
   ДАНКО – ЛАРА… АНГЕЛ – ДЕМОН… ХРИСТОС – АТИХРИСТ… Приглушённо, но звучит в пьесе эта тема.  Уснул – пророк. Проснулся – вождь и тиран? (За пределами сценичного действия) Когда и как началось перерождение революционера - в тирана? Текстуально сначала в тюрьме, когда избитый надзирателями «Сталин поднимает руку, грозит Трейницу». И Трейниц с Сосо начинают зеркалить (от Достоевского пришедший излюбленный приём Булгакова!): два в перевёрнутом варианте грозящих друг другу отражения.

  Воспитанный жестокими уроками самодержавного аппарата борец за свободу начинает ответно ещё более бесчеловечно по ветхозаветному «мыслить»: не «око за око» – заранее нужно уничтожить! Где-то в за сценичном продолжении пьесы герой духовно умирает: в конце перед возвращением его недаром считают мёртвым, – возвращается ДРУГОЙ: «Солдат не солдат... Ч у ж о й», – перед концом пьесы не сразу узнают вернувшегося товарищи.

   На фоне ярко (но особо ничем не отличающихся от негласно принятого стандарта) выписанных массовых революционных сцен (не тех ли, которые Иван Васильевич рекомендовал изобразить Максудову в «Театральном романе»?) забастовки на заводе, расстрела мирной демонстрации, после истязательства в тюрьме образ главного героя «Батума» – расслаивается на отдельные реплики, аналогии, отсылки.
 
   В лакуны между его явлениями существующий только в противоречивых мнениях персонажей герой из пушкинской метели возвращается человеком или волком? Учитывая аллюзии с мертвецом (его считают мёртвым) – ещё и оборотень. Под пером Булгакова все характеристики или их отсутствие значимы и неоднозначны: как уже поминалось, ни одной положительной авторской коннотации героя в тексте нет.
                *         *         *    
               
Б и т к о в. (сыщик –  Дубельту) …Ваше превосходительство, велите мне жалованье выписать.
Д у б е л ь т. …Скажи, что я приказал выписать тридцать рублей.
Б и т к о в. Что ж тридцать рублей, ваше превосходительство, у меня жена, детишки…
Д у б е л ь т. «Иуда искариотский иде к архиреям, они же обещаша сребреники дати…» И было этих сребреников, друг любезный, тридцать. В память его всем так и плачу. --- М. Булгаков. Последние дни (Пушкин). 1935 г.
                ________________________________________________

    
ПРОРОК и ТИРАН. Изучая брошюру «Батумская демонстрация 1902 года» Булгаков отчеркивает место, где задним числом от Сталина пытаются отвести теперь доказанное подозрение в сотрудничестве с царской охранкой. По понятным причинам не входя в «первое» внешнее действие пьесы, провокаторство символически и обыграно средствами стилистики в «подпольном» контексте.
 
   ДЕЙСТВИЕ 4. КАРТИНА 10 – ПОСЛЕДНЯЯ. К подпольщикам неожиданно возвращается убежавший из ссылки: «П о р ф и р и й. Из Сибири?! Ну, это… это… я хотел бы, чтобы его увидел только один человек, полковник Трейниц! Я хотел бы ему его показать! Пусть он посмотрит! Через месяц бежал! Из Сибири! Что же это такое?» Можно понимать, как отрицание сотрудничества, а на фоне брошюры выходит будто и подтверждение связи с охранкой.

В «Белой гвардии» атаман Петлюра представлен на грязной пене событий и страхов выскочившим человеком-мифом. Развёртывание подобной «мифу» о Петлюре темы вывело бы «Батум» на принципиально другой уровень. Но реальный политический прототипизм центрального персонажа заставил погрузить темы мессианства, лжепророчества и аналогии с будущими страшными репрессиями слишком глубоко в подтекст, создав сеть сложных и не всегда сразу явных отсылок. Вот Губернатор расспрашивает полковника Трейница о Джугашвили:

Т р е й н и ц. Он теперь уже не семинарист. Он, ваше превосходительство, член тифлисского комитета РСДРП.
Г у б е р н а т о р. Так это, стало быть, э… важное лицо?
Т р е й н и ц.  Да, это очень опасный человек…

   Внешний же сценичный образ Сосо – Сталина такой, каким мог быть революционер – человек с задатками возможных человеческими слабостей. Происходит как бы скольжение многих пластов смысла: на образ «Пастыря» наслаивающиеся реминисценции в подспудном действии заслоняют революционера – рисуют  д р у г о г о. Какого? В меру исторической грамотности зрителя… Для неискушенного – революционером герой и останется. (При плохой режиссуре!) Перерождение пророка в тирана – широко бытующая в мировой культуре тема. А в тексте пьесы библейские, пушкинские и гоголевские реминисценции указывают на эту тему: «Батум» – как бы две пьесы в одной плюс многие-многие мини-пьески. Под одним заголовком многие «выходы» в известные поднимающие ту же тему тексты – возможность вариантов конца пьесы.

  Дальнейшее развитие уснувшего спящего и безмолвствующего могло бы пойти и не по уродливому пути перерождения в тирана? Могло. Будь «Батум» поставлен, контраст между тем, что могло и должно бы быть и тем, что сейчас есть был бы вне текста ясен: за пределами сцены – нагляден! (Любимый пушкинский приём Булгакова - драматурга!).

  Но, может быть, всё эти сопоставления надуманны? Может быть, боготворивший Пушкина и Гоголя Булгаков вдобавок просто любил эффектные библейские аналогии? Нет ли в «Батуме» еще одной скрытой линии действия? Найти её – подтвердить вышесказанное. И такая линия указана самим Автором в начальных ремарках противопоставлением: Джугашвили – во весь рост изображение Николая II.
                *          *          * 

– …Но господин Мольер, – сказал король, с великим любопытством глядя в глаза собеседнику, – все единодушно утверждают, все единодушно утверждают, что в вашей пьесе содержатся насмешки над религией и благочестием?..
– Осмелюсь доложить вашему величеству, – задушевно ответил покумившийся с королём артист, – благочестие бывает истинным и ложным…
– Это так, – отозвался крестный отец, не спуская глаз с Мольера, – но… все говорят, что в вашей пьесе нельзя разобрать, над каким благочестием вы смеётесь, над истинным или над ложным? …Так что я уж попрошу вас эту пьесу не играть.--- М. Булгаков. Жизнь господина де Мольера. Роман. Глава 20. Кум-египтянин.
             
                И СНОВА «КАБАЛА СВЯТОШ» или «МОЛЬЕР» по собственному роману «Жизнь господина де Мольера»: вернёмся ещё разок к этой принесший её автору столько страданий пьесе. В булгаковской эпопее о Мольере государственные события доносятся в театр вроде отзвука и материала для пьес: театр – главное место действия. Мольеру хотелось бы, чтобы театр диктовал события. Король же воспринимает театр как увеселение и прославление своей особы. Театр и государство – отражающие друг друга зеркала: попытка взаимного использовании – приспособления. Противостояние тиран – творец: напряжённое отношение тирании и к нужному ей, и опасному для неё искусству.

   Безумная надежда творца, ради своих созданий готового даже на лесть и унижения. Мольер «обольщает» короля балетами и смешными «штучками», чтобы тот поддержал новаторские, грозно обличающие основы его собственного государства – ханжество, карьеризм, лицемерие, – но дьявольски смешные пьесы. И молодой Король Людовик XIV до времени с удовольствием лично танцует в этих пышных балетах. «Весь мир верных сынов церкви требует» уничтожить «атнихрита» Мольера с его «богомерзкими творениями», – бросает королю - солнце неосторожный бродячий монах -проповедник (тоже спектакль для короля: проповедник нарочно подослан к монарху архиепископом Парижа!).

   Король взбешен: не просят, – а требуют?! Даже церковь должна необсуждаемо поддерживать монарха, всегда и всем без и исключения дарующего милость или опалу!  По королевскому приказу уводимый в тюрьму не в меру ретивый монах кричит: «Из-за антихриста страдаю!» Возникает Смешная текстуальная двусмысленность: МОЛЬЕР или посылающий монаха в тюрьму КОРОЛЬ – АНТИХРИСТ?!
 
  Людовик IV разрешает играть «Тартюф или лицемер» назло, – чтобы поприжать не в меру зарвавшееся духовенство. Да, ситуация очень похожа на в 1928 г. кляузническое «Письмо объединения “Пролетарский театр”», где вождю пытались навязать определённые действия. Почему бы драматургу и не использовать эту реальную и одновременно банально повседневную ситуацию?!  А зрители её узнают?!
  Ещё как с удовольствием узнают! Именно такой приём и называется аллюзией: история как бы вливается в настоящее время. Сам замечательный актёр, автор «Мольера» позже с наивной улыбкой спрашивал, где же в его пьесе хулители нашли политические аллюзии?!

   В романе о Мольере аллюзий было ещё больше: «Король… думая о чём-то другом, вероятно произнёс что-то неопределённое, вроде того, что он ничего не имеет против постановки пьесы» (ГЛ. 24). Слова-то Сталина, что он не видит ничего плохого в возобновлении пьесы, а?! (Официально назвавший роман несерьёзным, Горький будто бы позже усмехнулся: «Конечно, талантливо. Но если мы будем печатать такие книги, нам, пожалуй, попадет...») (23)

   Но вернёмся к королю-солнце! Приструнив гордую церковь, король не может на неё не опираться: тогда он перестанет быть королём. Останется только совершить революцию и добровольно сложить власть... (Любимая тема А.В. Луначарского!)  Сюжет совсем другой, не нашей пьесы. В «Мольере» светская и духовная тирании сливаются: на глазах зрителя из обрисовки образа - роли короля исчезают человеческие «мелочи». Социальная роль – маска властителя поглощает человека.

   Теперь Мольер королю больше не нужен, и «Тартюфа» запрещают: «М о л ь е р. Тиран, тиран… Ох, Бутон, я сегодня чуть не умер от страху. Золотой идол, а глаза, веришь ли, изумрудные. Руки у меня покрылись холодным потом. Поплыло все косяком, все боком, и соображаю только одно — что он меня давит! Идол! …Всю жизнь я ему лизал шпоры…  И вот всё-таки раздавил. Тиран!» Король тиран, конечно, но и Мольер отчасти пытается купить королевскую милость неправдой: «Как можно понравится человеку, если он тебе не нравится сам?» (Булгаков. Театральный роман. Записки покойника. 1936-–1937 гг.)

   Уже в первом действии после удачной лести королю со сцены: «М о л ь е р (появившись в уборной, бормочет) Купил!.. Убью его и зарежу! БУТОН (слуга). Кого бы он хотел зарезать в час триумфа?» Власть и творец, тиран и творец – здесь сама жизнь ещё не написала примирительный конец: относительно этого в «Мольере» нет ничего похожего даже на завуалированный реверанс советской власти!

  Кроме того, по сравнению с романом, в пьесе крайне усилена стихия доносительства: по методу «Тартюфа» государство ханжей и доносов на фоне религия-измов (принятых в быту фраз – штампов из Писания). Так недоброжелатели Мольера неоднократно именуют его Антихристом, безбожником и сатаной. И блестящий булгаковский перевёртыш вдруг восстанавливает истину:

Ш а р р о н. (Архиепископ Парижа). Я скорблю о вас... сын мой!
М о л ь е р. Да вы меня не называйте вашим сыном, потому что я не чертов сын!

  Как некогда Иуда предал Христа приёмный сын драматурга Захария Муаррон предаёт — совершает донос в Кабалу. Униженный королём (велел из актёров в сыщики идти!), раскаявшийся Муаррон с позором возвращается к тому, кого предал. И Мольер неожиданно прощает Блудного сына: «У меня необузданный характер, потому я и могу сперва совершить что-нибудь, а потом уже думать об этом. И вот, подумав и умудрившись после того, что случилось, я тебя прощаю и возвращаю в мой дом»…
                *          *          * 

         Вы не знаете, что такое театр. Бывают сложные машины на свете, но театр сложнее всего.--- М. Булгаков. Театральный роман. (Записки покойника)
         ___________________________________________________

                ГОСУДАРСТВО И ГРАЖДАНЕ: ПСИХОЛОГИЯ.  Булгаков старался сделать пьесу о пьесу «о светлом, ярком гении Мольера, задавленном черной кабалой святош при полном попустительстве абсолютной, удушающей силы короля. Такая пьеса нужна советскому зрителю», – (А. Смелянский. М. Булгаков в Художественном театре. Гл. 6)

  После санкционированной ЦК разгромной статьи в «Правде» на спектакль кинулись латунские и ариманы, -– понятно и предсказуемо. А вот ещё до официальной «анафемы» из четырёх в недавнем прошлом рекомендованных Горьким МХАТу драматургов на «Мольера» ополчились Вс. Иванов, Ю. Олеша. «Афиногенов слушал (спектакль) очень внимательно, а в конце много аплодировал, подняв руки и оглядываясь на нашу ложу» (Е.С. Б-ва. Д-к. 16 февр. 1936 г.): и тут же вечером Афиногенов печатает, что «провал спектакля урок… поучительный»… О каком провале речь, когда автора вызывают?! Не бесталанные люди: почему? Драматург Вс. Мейерхольд высказался таким образом, что публике преподнесена «тухлятина»…  И кое-кто из игравших в «Мольере» актёров предал. Только ли в правительственной линии дело?

  «Каждый народ достоин своей участи», – сказал Монтескье. (24) Как результат становления личности в неблагоприятных обстоятельствах в каждом человеке потенциально заложена возможная склонность к тирании, – добавляет психология. Отсюда по отношению к уже явленной тирании возможны ТРИ ПОЗИЦИИ:

ПОЗИЦИЯ 1 - ЛИЧНАЯ. ОН тиран, а люди (особенно я!) совсем не такие.
ПОЗИЦИЯ 2 - ОБЩЕСТВЕННАЯ. ОН тиран и все вокруг него нехорошие, а моя партия правая. Обе позиции расхожи: дело только в том, Кто тиран или Где враги народа.
 
ПОЗИЦИЯ - 3. ЧЕЛОВЕК ОТ ПРИРОДЫ СКЛОНЕН К ТИРАНСТВУ, ЗНАЧИТ И Я ТОЖЕ… НЕ НАПОРОЛ ЛИ ИМЕННО Я ЧЕГО-НИБУДЬ?! Вот эту третью позицию далеко не всегда и не во всех обстоятельствах признать могут даже исторически выдающиеся личности! И уж никак не способствует её признанию большая личная власть. В начале пьесы не прочь прибрать к рукам короля, не осознанием ли этого третьего пункта «умудрился» в конце Мольер?

   «У меня необузданный характер…» – признаётся Мольер. Изжил в себе тиранизм?! Тогда он более драматургической гениальности выдающаяся – Великая Личность! Чего не понял – не принял в пьесе даже Станиславский (как театральный тиран поданный Булгаковым в «Записках покойника»). Станиславский хотел видеть на сцене гениального и безупречного Мольера, гонимого королём.

   Разбуженный и раздутый революцией инстинкт: государство, где все стремятся отвоевать себе маленькое пространство для собственной тирании. Это являет вся история постановок и запрещений «Турбиных», «Бега», «Мольера». Насколько главный тиран реален и насколько его создали тираны маленькие?! Представьте-ка последнюю картину последнего действия «Мольера»: на мхатовской сцене в декорациях представлена сцена парижского театра Пале-Рояль. В пале-рояльском зале свистят подосланные недоброжелателями Мольера зрители (представлено в звуковом оформлении): «Раздаётся удар гонга, за занавесом стихает зал… (Зрительный зал МХАТ тоже должен стихнуть.) С шорохом упал… занавес…»

«В зале: “Га-га-га!”»… Позвольте! где уже какой зал и где какие зрители?! Рукою искусного драматурга сметён временной барьер. Вместе с временным барьером с точки зрения психологии «слетают» продиктованные временем установки поведения: служащий, пролетарий... Смотрящий, - уже только Человек, -– либо «умудрится», либо… ? Либо разозлится на проведённый с ним «опыт»!

«ОДНОГЛАЗЫЙ, ВЫНУВ ШПАГУ, ПОДНИМАЕТСЯ НА СЦЕНУ»… Так больно, так глубоко копнул со сцены человеческую натуру от бога замечательный психолог Булгаков! (Не больнее ли себя копнул?!) Ах, в итоге автор получил необузданно яростные нападки на «Мольера»?!  Зародившиеся сомнения в 9 случаях из 10 гасят именно нападками на посеявшего их, как на врага: доносящий не хочет думать, что он может оказаться на месте... А тут ещё ему чуть ли не в лицо со сцены, что он именно с этого места такой человек… Такой человек… Не порядочная личность, словом.

  В смысле явления именно перечисленных выше Трёх Позиций как природных задатков человеческой натуры в «Мольере» в пьесе действительно нет усмотренных Керженцевым насильно внесённых автором аллюзий «двор короля-солнце – советская власть». Просто на фоне психологически единой сущности власти такие аллюзии естественно возникают сами собой (расхождения между разными вариантами текста – авторский или режиссёрский с «заплатками» – общего значения не меняют):
М у а р р о н. (Одноглазому). Грязный зверь!
Л а г р а н ж (Бутону). Да дайте же занавес!
                *          *           *

   ГАЛЕРЕЯ ТИРАНОВ. Тираны нарисованные пером Булгакова: мифический Петлюра из «кровавой оперетки» Гетман в «Белой гвардии». (Присутствующий только в качестве портрета «лысоватый и сверкающий» Александр I Благословенный в ряд тиранов не вписывается.) Главнокомандующий в «Беге» и его зеркально-пародийное отражение – Александр Македонский; Людовик XIV – ставленник дьявола епископ Парижа де Шаррон и вся инквизиторская «кабала святош». В «Последних днях» тиран - желающий себе казаться добрым, Николай I и его «отражения» - исполнители царской воли: Дубельт (аналогичная полковнику Трейницу роль) который в память об Иуде Искариотском всем своим шпионам цинично платит «тридцать серебреников»; Бенкендорф и по нисходящей линии двойники доносчики – агенты Третьего отделения.
 
   Театр здесь побеждает историю: у Булгакова все властители как бы написаны на характерное амплуа «тиран» для определённого актёра. Мелкие приёмы обрисовки часто одинаковы: Людовик XIV решает дела за завтраком. Николай II – за дрессировкой канарейки. К амплуа извне как бы прилагаются определённые исторические  черты. Это являет и образ Николая II, словно «выскочившего» из упоминаний о его якобы чудесном спасении в «Белой гвардии»: «Известие о смерти его императорского величества…» – «Несколько преувеличено, – спьяна острит Мышлаевский».

  В "Батуме" в слащаво сентиментальной мелочности и само собой разумеющейся бездумной жестокости, образ последнего русского самодержца выламывается из выше приведённой цепочки не слабых – не только по должности царей тиранов. Образ Николая II «зеркалит» с бароном Геккереном из «Последних дней:

  «Г е к к е р е н сидит и слушает музыкальную шкатулку: (Дантесу) …Послушай какая прелесть! Я сегодня купил. (Шкатулка играет)  …О, нет, это не хлам. Я люблю вещи, как женщина тряпки». Олицетворяющая вне людских страданий игрушечный мирок музыкальная шкатулка-органчик стоит и рядом с Николаем II.
И теперь наконец, продолжим анализ текста «Батума»!
                *           *            *

Б у н ш а. … Уже говорят, что вы такой аппарат строите, что весь наш дом рухнет. А это знаете… И вы погибнете, и я с вами за компанию.
Т и м о ф е е в. Какая же сволочь эту ерунду говорила? …Я знаю, это вы виноваты. Вы, старый зуда, слоняетесь по всему дому, подглядываете, ябедничаете и, главное, врёте! -- М. Булгаков. Иван Васильевич. Комедия в трёх действиях
             _________________________________________

                КУПАНИЕ В ПОЛЫНЬЕ. В «Батуме» Николай II противопоставлен Сосо - Пастырю – революционеру или, учитывая все библейские отсылки, Другому? М. Петровский уже в первой картине «Батума» находит в речи Джугашвили провокаторские черты. Интересно, что речь Джугашвили стилистически (построение предложения) близка и к речи Николая I в «Последних днях».

Отдельно следует припомнить комедию «Иван Васильевич» (1936 г.; «Иван Васильевич меняет профессию», в известнейшей нам экранизации), где двойником Ивана Грозного оказывается придурковатый управдом Бунша - Корецкий. Теперь уже известно, что деятели НКВД между собой называли Сталина – «Иван Васильевич» (Грозный). Двойничество – вслед за Достоевским излюбленный приём Булгакова - драматурга. Так в конце «Батума» революционер или самодержавный деспот перед нами?  Христос или Антихрист? Нет однозначного ответа. Есть и разные оттенки противопоставления: «исключаемый семинарист - царь» – аналогия, не очень лестная для царя. «Революционер - царь» – может быть иронично для революционера. Так что же хотел сказать Автор?!

После обозначения в первых Ремарках как продолжается противопоставление в тексте?
Некоему крестьянину якобы снится сон, что, приехав на дачу в Батум, при купании в море царь тонет: «Значит, что царя не будет, и ты всю Абхазию освободишь», – резюмирует только ради выдуманного им сна введённый проходной персонаж (Д.3. Картина 7). Заметим: голый царь тонет, а одежда его остаётся лежать не берегу.

  ДЕЙСТВИЕ 4. КАРТИНА 9 – единственное явление царя в пьесе непосредственно перед картиной с возвращением сосланного из ссылки. (То самое действие, которое Булгаков делал уже после вычёркивания из окончательного договора с МХАТ пункта о том, что автора могут просить внести в текст пьесы переделки!)

  РЕМАРКИ: «К а б и н е т  Николая II во дворце в Петергофе. На одном из окон висит клетка с канарейкой. Музыкальная шкатулка стоит на маленьком столе недалеко от письменного стола. Николай II, одетый в малиновую рубаху (якобы простонародный стиль!) с полковничьими погонами и с желтым поясом, плисовые черные шаровары и высокие сапоги со шпорами, стоит у открытого окна и курит, поглядывая на взморье», – с пришедшим министром царь долго и слащаво сентиментально рассуждает о чудесных исцелениях в Саровском прудике.

М и н и с т р. Это тот самый прудик, в котором купался святой? …Говорят, что были случаи полного исцеления от самых тяжелых недугов?
Н и к о л а й. Да я сам лично искупавшись получил полное физическое и душевное облегчение... Помилуйте! Я сам на открытии видел, как… после погружения в воду…хоть сейчас в гвардию!

  Царь обещает министру прислать пузырёчек со все исцеляющей водой: «Недурно при этом отслужить и молебен преподобному Серафиму, чудотворцу Саровскому». Наконец дело доходит собственно до дела – до доклада министра: в Батуме при рассеивании шести тысячной демонстрации рабочих 14 убитых и 54 раненных:
Н и к о л а й.  Этого без последствий оставить нельзя. Придется отчислить от командования командира батальона… Батальон стрелять не умеет. Шеститысячная толпа – и четырнадцать человек…

  Далее самодержец между дрессировкой поющей под музыкальную шкатулку "Боже, царя храни!" канарейки приговаривает к ссылке на три года молодого революционера. Царь сожалеет, только, что – «Мягкие законы на святой Руси». (В пару к якобы простонародной одежде царя искаженное из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?»: «Славно жить народу На Руси святой!»). Проблема в том, что в сравнении с теми же сталинскими приёмами расправы с врагами народа, царский приговор действительно мягок!

Но когда в следующей 10 Картине, убежавший из ссылки Сталин рассказывает о своем чудесном исцелении от последствий купания в ледяной полынье, его образ начинает «зеркалить» с царем: царь, сложив одежду на берегу, «как полагается» купался голым и тонет голый. Бежавший из ссылки падает в прорубь, выбирается и – «сей час же обледенел». Добрые люди приютили беглеца: «сняли с меня всё и тулупом покрыли… Я тогда подумал, что теперь я непременно умру… вот я сейчас буду умирать… И заснул, проспал пятнадцать часов… И с тех пор ни разу не кашлянул. Какой-то граничащий с чудом случай...».

Булгаков точен (иначе при почти официальном заказе нельзя!) биографии вождя действительно был такой либо случай, либо само легенда: для болеющего туберкулёзом купание зимой грозило роковым исходом. Но как работает этот «факт» на фоне «зеркаленья» с царём и библеизмов?! Учитывая все предыдущие «дьявольские» аллюзии, полынья – не купель ли антихриста – пародия на крещение а, заодно, и на воскрешение Христа? Текст опять мастерски выстреливает намёком без прямого ответа. Вот как обыграны из трёх два «боевые крещения» Сталина. Третье по методу Пушкина остается на суд или зрителей.
                *           *           *

«В ОТНОШЕНИИ К ГЕНСЕКРЕТАРЮ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ОДНО — ПРАВДА, И СЕРЬЕЗНАЯ…», — М.А. Булгаков — В. В. Вересаеву от 22 июля 1931 г. Но правду можно по разному и понимать, и изображать. Бывает правда фактическая и бытовая, личная и общепринятая.  Анекдотичные истории о своём, якобы, запанибратстве с вождём, одно, и пьеса о роли этого вождя в истории – совсем другое. Булгаков остался верен правде так, как он не одномерно понимал её с художественной точки зрения.
               
ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК в ТЕМНОТЕ. Конечные Ремарки Картины 9 в кабинете у русского самодержца плавно перетекают в начальные Ремарки к Картине 10: «Темно.» – «…Из темноты — огонь в печке. Опять Батум... Зимний вечер. С моря слышен шторм».
 «Стук в окно.» – возвращается беглец «в солдатской  ш и н е л и и в фуражке». Театральное переодевание в нечто подобное оставленной царём на берегу одежды даёт уже документально узнаваемый образ вождя. Сошел в 9 картине со сцены один, вернулся Д р у г о й: не воскрешение ли старой власти в более сильном и страшном преемнике? А тут ещё все прежние текстуальные перевёртыши – Христос–Антихрист; человек с волчьим билетом (опасный документ) – волк.

У Пушкина в «Капитанской дочке» из снежного бурана явился к Гринёву Пугачёв: «Вдруг увидел я что-то черное. „Эй, ямщик!“ — закричал я — „смотри: что там такое чернеется?“ Ямщик стал всматриваться. — А бог знает, барин… Должно быть, или волк или человек» (ГЛ. II). Начиная с «Белой гвардии» у Булгакова буран устойчиво символизирует хаос перевёрнутых человеческих ценностей: из бурана, метели, из «буря мглою небо кроет» может выйти, что угодно, — человек, волк, собака.
«Туманно... Ах, как туманно!.. <…> Чёрт знает, что такое!» – характеризуется подобная же ситуация словами героев в «Днях Турбиных». «Вьюга в подворотне ревёт…» – начало «Собачьего сердца»; Безотрадный октябрьский вечер с дождём и снегом», – ремарки к «Сну первому» в «Беге».
 
«Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя… То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя…» – под лейтмотив этого пушкинского стихотворения проходят все «Последние дни». Дантесу мнится: «Снег, снег, снег… Что за тоска. Так и кажется, что на улицах появятся волки». Но волком, то есть убийцей великого поэта оказывается сам Дантес. В конце «Последних дней»:
Б и т к о в (сыщик). …Помереть-то он помер, а вон видишь, буря, столпотворение, а мы по пятьдесят вёрст… Вот тебе и помер. <…> …Зароем мы его, а будет ли толк… Опять, может, спокойствия не настанет.
С м о т р и т е л ь ш а. А может он оборотень?
Б и т к о в. Может и оборотень.  … ”То как путник запоздалый к нам в окошко… “ (<постучит> оставлено на домыслие зрителям).
…С м о т р и т е л ь подбегает к внутренним дверям, стучит…  КОНЕЦ «Последних дней».

«ТИХИЙ СТУК В ОКНО», – конец «Батума» есть как бы зеркально перевёрнутый конец «Последних дней»: «Может и оборотень»… В «Батуме» следует задать вопрос определённее: не оборотень ли? Путь к словесному превращению прослеживается в тексте пьесы. Сначала жандармский полковник Трейниц, вычисляя неизвестного рядом с флагом (Пастырь), как предводителя забастовки говори (Д. 2. К. 6)т: «Ведь это, пожалуй, чужой?». А в конце подпольщики, считая вернувшегося Пастыря умершим, долго не узнают – не верят: «Ремарка: Послышался тихий стук в окно… “Кто там? Такая тьма, не разберу...” – ”Солдат не солдат... Ч у ж о й..” – ”Ах, ч у ж о й... Тогда это нам не надо. Я знаю, какие ч у ж и е  иногда попадаются. Опытные люди! …Что нужно, кто там?”»

Контекст построения последней фразы – её принадлежность совершенно определённой ситуации в других произведениях Булгакова косвенно тоже – против героя.
 В «Собачьем сердце» (1926 г.) приятели бывшего пса, теперь гражданина Шарикова, совершают у профессора Преображенского кражу: «Как же они ухитрились?» – «Специалисты», – поясняет профессору швейцар Фёдор. В того же года фельетоне «Тайна несгораемого шкафа» чтобы открыть сейф без ключа вызывают «специалиста из тюремного замку»: вора-медвежатника, то есть.

«Искренний человек, а?» – с презрением восклицает генерал Хлудов, когда в «Беге» Парамон Корзухин отрекается от своей жены.  «”Добрый человек?” – спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах», – это с горькой иронией вопрос о предателе Иуде из Кириафа. Если конец «Батума» есть как бы зеркально перевёрнутый конец «Последних дней», то чисто формально может возникнуть вопрос: не сравнивает ли автор Сталина по значению с Пушкиным?  (25) Смешно предположить. Тогда зачем такие сложные аллюзии с собственной пьесой о судьбе творца Пушкина на отдалённом фоне пьесы (сценический задник) о другом творце Мольере? Не мог другой конец придумать? Немыслимо для Булгакова.

Он особенно долго мучился с этой финальной сценой: именно такой конец искал. Остаётся только уже озвученное выше сравнение «наоборот»: перекличка концов «Батума» и «Последних дней» есть не параллель странноватого Джугашвили с Пушкиным, но параллель сталинского режима с построенном на доносах в Третье отделение царствованием Николая I. Вот мы с другого конца опять и вернулись к «зеркаленью» героя с Николаем II. И всё это на фоне расстрелов и лагерей, – не лишне ещё раз уточнить.

 «Послышался тихий стук в окно…», – практически из небытия – со дна полыньи или со «Дна жизни, как у Горького – вынырнувший кому «чужой», а кому «свой»? …Где зверь, а где человек? Не очень-то разъяснённые «перевёртыши - запутыши» остаются на суд зрителя! Сталину про очень ждавшего его, но отчаявшегося видеть живым товарища говорят: «Он тебя сейчас только похоронил здесь, у печки»...   Столько раз про смерть и про «чужого»! И – вьюга!  И – тьма! Да не оборотень ли-таки? «”Вернулся!”  ЗАНАВЕС.  КОНЕЦ.  – 24 июля 1939 года».
                *          *          *

…И вот настал момент, когда оба кума остались наедине. Некоторое время они молча созерцали друг друга... Людовик, который с детства имел манеру выражаться кратко и ясно, почувствовал, что слова нейдут у него с языка... В голове у него (у короля) вертелась такого рода мысль: “Однако, этот господин де Мольер представляет собой довольно интересное явление!” --- М. Булгаков. Жизнь господина де Мольера. Роман. Глава 20.
     ____________________________________________________
               
«При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу…» – из записной книжки Ф.М. Достоевского. (26)

          _____________________________________________
   
                Булгаков не раз видел Сталина в бывших царских, ныне правительственных ложах МХАТ и Большого театра, но они никогда не встречались, вождь и драматург. Не встречались, и всё-таки один раз остались лицом к лицу: когда Сталин читал «Батум»! На свой всенародный юбилей пьесу он не мог не прочесть! И тут возникает вопрос: не безумный ли Автор отсылал наверх ТАКУЮ пьесу? На что вообще Автор надеялся? Разве массовый советский зритель уловил бы цитаты из Иисуса Навина?

А может быть Автор именно и надеялся, что библейские отсылки будут в первую очередь понятны с семинарии знакомому с библейскими текстами бывшему Джугашвили: только Джугашвили и будут понятны? Пьеса для Одного! Ах, если бы можно было сейчас увидеть выражение лица этого Одного читателя!.. Что он чувствовал: колыхнулось ли что-нибудь в сердце? Легко пожать плечами: ОН поймёт?! Безумный Автор! Но искусство без положительной цели – не искусство. Автор должен был надеяться на торжество человечности: не в Этом, так в Другом… В будущем.

В прошлом же у этой ситуации есть интереснейшие аналогии! После декабрьского восстания Николай I спросил вызванного из Михайловского Пушкина принял ли бы он участие в событиях 14 декабря, если б был в Петербурге? «Непременно, государь. … Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога!» Откровенность понравилась царю: «Я только что разговаривал с самым умным человеком России». И Пушкин пишет «Стансы»: «В надежде славы и добра…»  В дальнейшем они не нашли общего языка, царь и поэт, но проблеск взаимного человеческого интереса был. Уважение к друг другу было. Не эту ли ситуацию пытался программировать драматург в анекдотах о своём приятельстве с вождём?

 И совсем не таким изображён Николай I в булгаковских «Последних днях»: ненавидящий Пушкина – «позорной жизни человека» – царь желает избавиться от поэта, и желание это через слишком исполнительных подчинённых способствует смертельной дуэли. (Историзм в портрете тирана интересовал Булгакова по мере соответствия своему замыслу). Возможен ли был такой вот конец после «Батума»? Опять два… нет три варианта развития ситуации!
                *          *          *
    
Б е н к е н д о р ф. Есть что-нибудь срочное? 
Д у б е л ь т. …Не позднее послезавтрашнего дня я ожидаю в столице дуэль.
Б е н к е н д о р ф. Между кем и кем?.. ---  М.А. Булгаков. Последние дни (Пушкин). Д. II
    __________________________________________________________

                «БАТУМ» – ЭТО АКТ БОРЬБЫ! Вдумаемся: фактически Вождь получил моральную пощечину – вызов на дуэль. И что же?  Была бы ответом применённая к драматургу 58 статья? Не личным – государственным ответом была бы. И после перешёптывания: дескать, прав драматург?!  Слишком умён был вождь. Прямым ответным вызовом – выходом на дуэль было бы… разрешение пьесы: её играют со всеми аналогиями, а Сам спокойно сидит в царской ложе и смотрит. История рассудит: отрицаю всё, – моя идеология уже сильнее! Или посмеяться, вроде как тот же Николай I на «Ревизоре» Гоголя: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!» И отправил царь всех министров смотреть «Ревизора»… (27) Нет, последнее, пожалуй, в 1939-м невозможно. Да и пьеса для Одного – одна, для всех прочих – другая. Этот Один - Иосиф Сталин на дуэль не вышел: лично себе пощёчину счёл нужным не заметить.

В «Последних днях» граф Строганов говорит Геккерену: «Он (Пушкин) бросает перчатку не только вам. Если он пишет так представителю коронованной главы, он вызывает общество. Он карбонарий. …Это опасное письмо …Но вам с ним драться нельзя…М. Булгаков. Последние дни (Пушкин). Д. 3. После получения Геккереном вызова от Пушкина
 
                ПОСЛЕ ОДОБРЕНИЯ Комитетом по делам искусств пьеса ушла Наверх к юбиляру. Лучше других понимавший какая пьеса «ушла», 8 августа «во время бессонной ночи» Булгаков пришел к выводу, что прямого ответа Сверху с запланированной в места действия пьесы подготовительной поездкой лучше повременить. Зав. директора театра Калишьян (28) согласился. Но Немирович - Данченко проявил инициативу: командировал отобранную группу немедленно.

9 августа драматург был у Немировича Данченко. Тот излагал свои варианты будущей постановки. Булгаков ему возражал. И после ухода визитёров Немирович сказал секретарю О. Бокшанской: «Лучше всего эту пьесу мог бы поставить Булгаков». Е.С. Булгакова тем же днём запишет: «После рассказа у меня осталось впечатление, что ничего они не поняли в пьесе, что ставить, конечно, может по-настоящему только М. А.» (Е.С. Б-ва. Д-к. 9 авг. 1939 г.). Последнее верно. Но великолепный артист Немирович и не понял?! Не хотел ли он успеть как бы умыть руки: всё, что смог, сделал…

  Так и не дождавшись ответа сверху, 14 августа в Тифлис – Батум для знакомства с натурой и изучения местного архива выехавшая во главе с Автором группа успела доехать до Серпухова, когда курьерша крикнула: «”Бухгалтеру телеграмма!“ Михаил Афанасьевич сидел в углу у окна (купе), …лицо его сделалось серым. Он тихо сказал: “Это не бухгалтеру, а Булгакову“. Он прочитал телеграмму вслух: “Надобность поездке отпала. Возвращайтесь в Москву“». (См. 5) – от Калишьяну из секретариата Сталина сообщили об отклонении пьесы. Судя по реакции, чего-то подобного и ждал Булгаков.

Гении живут больше своими произведениями и в своих произведениях, особенно – в неординарной ситуации. «Из тьмы багровое зимнее солнце на закате …Горбатый мост. Тишина и безлюдье. …Негромкий пистолетный выстрел …Потом опять негромко щёлкнуло вдали», — РЕМАРКИ к дуэли в «Последних днях». «…Навстречу чему мы мчимся? может быть — смерти?» – спросил драматург, когда Булгаковы после телеграммы "бухгалтеру" возвращались в Москву. (Дневник Е.С. Булгаковой от 14 авг. 1939 г.)  Арест был возможен: начиная с конфискации «Собачьего сердца» и премьеры «Турбиных» в 1926 г., у ГПУ было более чем достаточно причин разделаться с драматургом.

 За один политический анекдот или за два предложения в газете (вспомним Аркадьева!) получали тогда от 10 лет до расстрела. А что всё это время Творил Булгаков – и жив?! Это свидетельствует об определённом интересе Сверху. Не стоит, однако, приписывать этому корыстному интересу человечность на каком-либо этапе. Теперь, вот, в конце: не было вызова (не стоит оставлять такой пример другим!) – не будет и ареста.

 Чего хотел Булгаков в этот последний выстрел своей драматургической карьеры?! Он хотел, чтоб пьеса шла – хотел бы народного решения в исходе дуэли, за это можно было бы умереть: «Так вот она последняя! И ярость Стихает! Всё равно, что мир оглох… Могучая евангельская старость И тот горчайший гефсиманский вздох» (Ахматова. «И снова осень валит Тамерланом…», 1957).

В Москве 17 августа зав. Художественной частью МХАТ В.Г. Сахновский от имени МХАТ благородно заверит: в любом случае театр выполнит все свои денежные обязательства по отношению к Автору. (Пьеса не идёт!) И даже обещал ему более удобную квартиру (что едва ли было в ведении театра). Со слов Сахновского «пьеса получила наверху (в ЦК наверно) резко отрицательный отзыв. Нельзя такое лицо, как И.В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова».  Наверху посмотрели на пьесу как на желание «наладить отношения к себе». (Что «сверху» и много лет предлагалось негласно!) (Е.С. Б-ва. Дневник от 17 авг. 1939 г.)

 Булгаков отрицал: пьеса начата в ещё 1936 году! Защита выглядит слабой. Не мог же он открыто бросить: слепцы! я писал пьесу о тиране с таким-то подтекстом! Но мы из произведённого выше анализа текста можем сказать: Булгаков действительно написал очередную пьесу о тиране – о возможном пути становления тираном обычного человека из толпы (и молодой король солнце являет вначале человеческие черты!), к которой присоединил историческое имя – Сталин.

В октябре того же года Сталин в фойе МХАТа сказал Немировичу – Данченко, что пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить. (29)  Будто бы передавали руководителям театра и другой отзыв: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине»…  А он хотел бы о великом вожде: нечто вроде «Мольера» наоборот? Этого хотел от «против шерсти здорово берущего»?! Тираны по своему наивны. В общем же Сталин правильно всё понял: прямое внешнее действие – не о нём. Подтекстовое, внутреннее... Лучше его похоронить со всеми библейскими аллюзиями (бывшему семинаристу ясными) вместе! Не было пощёчины – не будет и дуэли!
                *           *           *
   
                В тяжелые дни Великой Отечественной 3 июля 1941 года Генеральный секретарь вдруг заговорит почти словами монолога Алексея Турбина на лестнице в гимназии: «Слушайте меня друзья мои! Мне боевому офицеру…».

 СТАЛИН: «ТОВАРИЩИ! ГРАЖДАНЕ! БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! БОЙЦЫ НАШЕЙ АРМИИ И ФЛОТА! К ВАМ ОБРАЩАЮСЬ Я, ДРУЗЬЯ МОИ…».  Хорошо, что при острой необходимости этот страшный человек умел хотя бы отражать так нужные людям благородство и человечность! Счастье, что было что отражать!

 Так настоящее искусство служило народу даже вопреки говорившему. С постановки «Турбиных» – с 1926 по 1941 год длящуюся драматург выиграл эту Дуэль. Но не успел узнать об этом: «Булгаков умер 10 марта 1940 года... Он умер так же мужественно, как жил. Умирая, он шутил... Мы должны склониться перед памятью этого писателя и человека, преданного родной стране и ее искусству всеми своими помыслами, всем сердцем и прошедшего свою нелегкую жизнь искренне, честно, ни в чем не изменив себе», - Константин Паустовский. (Наедине с осенью. 1962 г.)

Михаил Афанасьевич Булгаков посмертно выиграл дуэль с коварным и сильным в беспринципности противником с тигриными глазами и повадкой подкрадывающейся со спины злой кошки. Таким без лести видели Генсека проницательные современники. Но совсем ли кончилась дуэль: нет ли у неё продолжения? Теперь отодвинутый в прошлое другими событиями, олицетворяющий всё кроваво мелочное тиранство образ Генсека вдруг стал покрываться некоей романтической дымкой: незаурядно сильный человек в вынужден был ради спасения страны… Это опасно! (Особенно опасно для плохо знающих историю!) И хочется продолжить цитату из монолога Алексея Турбина:

АЛЕКСЕЙ ТУРБИН. СЛУШАЙТЕ МЕНЯ ДРУЗЬЯ МОИ! МНЕ БОЕВОМУ ОФИЦЕРУ, ПОРУЧИЛИ ВАС ТОЛКНУТЬ В ДРАКУ. БЫЛО БЫ ЗА ЧТО! НО НЕ ЗА ЧТО. Я ПУБЛИЧНО ЗАЯВЛЯЮ, Я ВАС НЕ ПОВЕДУ И НЕ ПУЩУ!
         
         П   О   С   Л   Е  С   Л   О   В   И   Е    О  «Б А Т У М Е»

                «Когда я недавно перечитывал эту пьесу («Батум» - С.М.), скажу откровенно, она показалась мне в художественном отношении… не сравнимой с другими… пьесами Булгакова. Теперь я почувствовал. Как она, должно быть трудно ему давалась. И в каком-то другом свете вспомнилось мне, как он в июне 1939 года не раз… вызывал меня к себе, чтобы почитать новые… картины. Ведь этого никогда не бывало ему нужно прежде, когда он писал своего «Пушкина» или «Дон Кихота», а теперь вот понадобилось…» – В.Я. Виленкин (5), один из тех, кому в 1939 г. пьеса казалась великолепной. Но совсем ли он прав спустя годы после развенчания культа Сталина: не слишком ли резко изменил мнение?
 
ПУСТОЕ МЕСТО ГЕРОЯ. «Батум» – блестящая по технике и скрытым возможностям пьеса. И всё же на фоне всей драматургии Булгакова «Батум» пьеса слабее прочих. Почему? Потому что пьеса слишком перегружена реминисценциями и аллюзиями – отсылками к предшествующим произведениям самого Булгакова и к другим источникам. Из-за этой перегруженности линия главного героя стушёвывается, а его историческое имя не может вызывать восторга.

ПРАКТИЧЕСКИ В «БАТУМЕ» ТРИ РАЗНЫХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦА:
1. СЕМИНАРИСТ ДЖУГАШВИЛИ;
2. СОСО – ПАСТЫРЬ;
3. ВЕРНУВШИЙСЯ В КОНЦЕ НЕИЗВЕСТНО КТО «ЧУЖОЙ».

В «Прологе» – в зачине пьесы исключаемый семинарист Джугашвили с чертами провокаторства в речи. И дальше образ Джугашвили как бы накладывается на типажную для советского времени роль образцового революционера (не провокатора, естественно!). Ведь в прямом смысле историко - биографического материала у автора пьесы не было, и приходилось заимствовать общие места: забастовка, побег из тюрьмы. 

В самом «Батуме» превращение «неясного» семинариста Джугашвили в образцового героя Сосо – Пастыря основной части пьесы ничем не мотивировано. Сосо - Пастырь похож на мимолётное олицетворение - отражение лучших ожиданий своих соратников по подполью. Положительный герой мог бы выиграть на фоне сопоставления с сильным тираном.  Так «Последних днях» Дантес бездушен, но хищно отважен, потому что иметь слабого противника было бы стыдно для Пушкина, – мнение Автора.  Но таким, каким самодержец обрисован в «Батуме»…  Много ли чести быть ему противопоставленным? К чему текстуально приводит это опасное сопоставление уже показано.

 В третьей части – в самой концовке пьесы - игра сопоставлениями «человек волк» и «свой – чужой», «живой – мёртвый» окончательно расслаивает образ героя: он спит и безмолвствует. Кто проснётся в 30 годах? – у каждого свое мнение. Конец «Батума» напоминает анекдот опять-таки 1930 годов: «Человек разбрасывает листовки на Красной площади. Его хватают: “Призываешь?” – “Призываю.” – “Ах, ты!” – смотрят, а он чистые листки разбрасывает. – “А где же текст: к чему призываешь?” – “Чего зря писать: и так все всё знают!”»

Главный герой «Ревизора» – смех. Мастер в этом, Булгаков вслед за Гоголем мог бы… Но политические обстоятельства не позволяли.  В итоге основа замысла «Батума» – творчески не позитивная, граничащая с политикой: место положительного героя пусто, роль трагически мистического злодея открыто явить не позволили обстоятельства. Можно сказать, что все положительные и высокохудожественные моменты из «Батума» утекли в параллельно создаваемого «Мастера». И уж в нём-то заблистали.

Теперь вернёмся к дуэли драматург - вождь: сама по себе мысль сделать сюжетом далёкую юность вождя, а не годы его величия, уже несёт некое противостояние. Большевик как все большевики, как надо… И тут возникает вопрос: сразу автор так задумал как бы три действия в одном? Или на каком-то этапе работы над текстом «Батума» автор понял, что материал сопротивляется: вся творческая цепочка «перетягивает» и пишется уже не замысленное – другое?

 Если автор пытался соединить разные замыслы – вышло только усиление «подводного» действия. Булгаков всегда презрительно отзывался о протестах типа – «кукиш под одеялом». (Вспомним его показания в ОГПУ в 1926 году!) А тут уж и совсем махнул Автор рукой: дуэль, так уж открытая дуэль… Что бы это не понимать в своем собственном тексте, кем надо быть!? Именно «Батуму» мы, видимо, обязаны прояснением замысла последнего романа Булгакова «Мастер и Маргарита»: в первоначально только сатирическом замысле Мастера-то и не было! Зло не может быть центром произведения: нужен противовес. Без сильного противопоставления дьяволу - Воланду опять только намучаешься, – понял Автор.
 
И САМОЕ ГЛАВНОЕ: сама по себе в контексте всей драматургии Булгакова не сильнейшая последняя пьеса «Батум» вдруг становится сильнейшей на историко событийном фоне её создания: позитивный главный герой «Батума» – её Автор.

        ДЛЯ ЕГО СЛАВЫ УЖЕ НИЧЕГО НЕ НУЖНО. НО ОН НУЖЕН ДЛЯ НАШЕЙ СЛАВЫ!
       Эпиграф Булгакова к роману «Жизнь господина де Мольера и пьесе «Мольер».
                ____________________________________________

                Время накладывает свою печать: нам очень не помешала бы теперь видеть «Батум» на сцене. При талантливой режиссуре – с возможным проявлением параллелей из «Последних дней», «Кабалы святош», пушкинского «Годунова» и гоголевского «Ревизора» – какая постановка могла бы получится, а?!
 
Оказывающий сопротивление властям ответным насилием пророк побеждает и становится властью, – тема нашим временем далеко не исчерпанная. А общие для драматургии революционных лет массовые стены – забастовка, расстрел демонстрации – можно не выносить на сцену: под немые куски из соответствующего по теме фильма Чтец мог бы произнести отрывки текста. Так где же Вы – литературно грамотный и талантливый режиссёр «Батума»?! (19 октября 2016 года)
      
                П    Р    И    М    Е    Ч    А    Н    И    Я

1. Впервые напечатано в альманахе «День поэзии» Л., 1966. С. 50; в Кн.: Виленкин В.Я «В сто первом зеркале». М., 1987. С 149–150; С. 109; С. 111.

2. Леонид Паршин. «Не наш человек» / Паршин. Л. Чертовщина в Американском посольстве в Москве или 13 загадок Михаила Булгакова. М., 1991. С. 150–162. Это мнение уже опровергалось знавшими писателя мемуаристами: Виленкин В.Я. Театральные мемуары. – О Михаиле Афанасьевиче Булгакове. С. 364–391.

3. По мнению второй жены Булгакова Л.Е. Белозерской ныне известный текст письма на нескольких страницах («Новый мир», 1987, №8) является созданной поклонниками ещё в 30-е г. «компиляцией истины и вымысла»: «…Подлинное письмо, во-первых, было коротким. Во-вторых за границу он (Булгаков) не просился. …Основная мысль булгаковского письма была очень проста: “Дайте писателю возможность писать. Объявив ему гражданскую смерть, вы толкаете его на самую крайнюю меру”».  // Л.Е. Белозерская – Булгакова. Воспоминания. М., 1990. С. 163–164.
 
     Текст разговора по записи Е.С. Шиловской со слов самого Булгакова: «18 апреля часов в 6–7 вечера он (Булгаков. – Ред.) прибежал, взволнованный, в нашу квартиру (с Шиловским) на Бол. Ржевском и рассказал следующее. Он лег после обеда, как всегда, спать, но тут же раздался телефонный звонок, и Люба (Л.Е. Белозерская. – Ред.) его подозвала, сказав, что это из ЦК спрашивают. М.А. не поверил, решив, что это розыгрыш (тогда это проделывалось), и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал:
– Михаил Афанасьевич Булгаков?
 Б у л г а к о в. Да, да.
 –  Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.
И тут же услышал голос с явно грузинским акцентом.
 С т а л и н.  Да, с Вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков (или – Михаил Афанасьевич – не помню точно).
Б у л г а к о в. Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
С т а л и н.  …Да, с Вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков …Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели? (М.А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса – да он и звонка вообще не ожидал – что растерялся и не сразу ответил):
Б у л г а к о в. Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
С т а л и н.  Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Б у л г а к о в. Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
С т а л и н. А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретится поговорить с вами.
Б у л г а к о в. Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.
С т а л и н. Да, нужно найти время и встретится обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего. --– Из воспоминаний Е.С. Булгаковой. (Булгаков М. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 10. М., 2000. С. 260–262.) В воспоминаниях Белозерской ни о каком возможном свидании речь не шла.

 Около 1962 г. в беседах в булгаковедом А.З. Вулис Булгакова воспроизводила ещё более анекдотичный вариант словесной дуэли Сталин-Булгаков: «Как она воспроизводила знаменитую ныне телефонную дуэль?
С т а л и н.  …Здравствуйте! С вами Сталин говорит.
Б у л г а к о в.  Перестаньте шутить!
С т а л и н. С вами Сталин говорит.
Б у л г а к о ы. Прекратите хулиганить или я вынужден буду…
С т а л и н.  С вами Сталин говорит…

Тут Михаил Афанасьевич внезапно осознаёт, что сымитировать можно что угодно: интонацию, …акцент, но беспросветное, прямолинейное упрямство… не сымитируешь. …А собеседник его тут же берёт быка за рога…
С т а л и н. …Чем могу быть полезен? Какие у вас проблемы?
Б у л г а к о в.   Да вот, сижу без работы... Обращался в МХАТ… Безуспешно.
С т а л и н. …Обратитесь ещё раз…
Б у л г а к о в.  Так я уже обращался…
С т а л и н.  Обратитесь ещё раз!
Реплика повторяется вновь и вновь…  Через пятнадцать минут прибежали дрожащие мхатовцы с необходимыми бумагами Булгакову на подпись» (источник: выше примечание №2. С. 9–10). Повторы и тон в этом разговоре характерны для анекдотах о вожде тех лет:

«Приходит к Сталину академик Капица и говорит: «”Арестован физик Ландау, а он мне нужен”. Сталин смотрит на Берия. Тот говорит: ”Ландау арестован как шпион”. Сталин пожимает плечами. Капица говорит: ”Но он мне нужен”. Берия отвечает: ”Ландау признался в диверсионной деятельности”. Сталин разводит руками. Капица не отступается: ”Ландау мне нужен”! Берия говорит: ”Уже состоялся суд и признал Ландау виновным”. — ”Но он мне нужен!”  Сталин теряет терпение: ”Слушай, Берия! Видишь, он нужному для нас человеку нужен?! Раз нужно — дай!”»
…Будущий лауреат Нобелевской премии 1962 г. Лев Давидович Ландау был действительно освобождён под ответственность другого будущего лауреата Н-й премии 1978 г. Капицы Петра Леонидовича.

4. В.Я. Виленкин. О Михаиле Булгакове. // Виленкин В.Я. Воспоминания с комментариями. М., 1991. С. 376; 369–370; 375 – 376; 381 – 382; 386; 384.

5. Оба анекдота см.: Сарнов Б.М. Каждому по его вере. О романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Московский университет, 1998 г. С. 20–22.

6. Присутствовавший при разговоре Горького со Сталиным А.Н. Тихонов пересказал этот разговор Елене Сергеевне Булгаковой в 1942 г. в Ташкенте. // Тихонов Александр Николаевич (псевдоним — Серебров; 1880—1956) — писатель и издатель после Великой Октябрьской революции заведовал изд-вом «Всемирная литература», редактором журн. «Современный Запад», «Восток» и «Русский современник». В 1930—36 Т. возглавлял изд-во «Academia» и был одним из издателей серий «Жизнь замечательных людей», «Исторические романы» (1936—41).

7. С августа 1935 по июнь 1937 гг. Аркадьев писал в ЦК вполне объективные записки: внутри театра остроконфликтное противостояние двух старых директоров (Станиславский и Немирович - Данченко), приводит к творческому застою. В ответ Сталин согласится наградить театр орденом Ленина и улучшить материальное положение актёров. См. документы: «Докладная записка заведующего отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова секретарям ЦК ВКП(б) (Сталину) о положении в МХАТе» - три записки: от 3 авг. и 17 сент. 1935 г., и от 8 янв. 1936 г.; Письмо К.С. Станиславского И.В. Сталину от 1 янв. 1936 г.; «Докладная записка директора МХАТа М.П. Аркадьева И.В. Сталину о ситуации в театре», – от 11 окт. 1936 г., и от 26 апр. 1937 г.; Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)о снятии директора МХАТа М.П. Аркадьева от 5 июня 1937 г.

8. Сходно излагаются события и в воспоминаниях В.Я. Виленкина. См. выше примеч. 5.

9. Вошедшая в мифологизированную сталинскую биографию дата рождения — 9/ 21 декабря 1879 г. (Наст. Дата: 18 декабря 1878 г.) Таким образом в 1940 г. ему исполнялось 60 лет. Последовали указ Президиума Верховного совета СССР о присвоении тов. И.В. Сталину звания Героя социалистического труда. Постановление Совета народных комиссаров об учреждении Премий имени Сталина…

10. ГЛАВРЕПЕРТКОМ (Главный комитет по контролю за репертуаром при Народном Комиссариате по просвещению РСФСР) – образованный в системе Наркомпроса в 1923 г. в1928 г. вошёл в состав Главискусства, а в 1933 г. выделен в самостоятельное Управление. Функции Главреперткома настолько часто и конфликтно пересекались с функциями Главискусства, что 26 февр. 1929 г. Наркомпрос издал распоряжение «О разграничении функций между Главреперткомом и Главискусством», по которому на Главрепертком возлагался «политический контроль за репертуаром зрелищных предприятий» без вмешательства «в ту или иную трактовку или стиль публичного исполнения (постановки) произведения.

11. Ворошилов Климент Ефремович (1881—1969) гос. и партийный деятель, один из первых Маршалов Советского Союза. С 1925 г. Нарком по военным и морским делам, в 1934-1940 годах Нарком обороны СССР. Какое отношение В. имел к репертуару? Он слыл любителем балета и в качестве такового патронировал Большой театр. Он слыл любителем балета и в качестве такового патронировал Большой театр. В те годы преданный Сталину Ворошилов не пошёл бы резко против хозяина, когда бы чувствовал нерасположение к теме. 20 октября 1927 г. Станиславский направил Ворошилову благодарственное письмо: «Глубокоуважаемый Клементий Ефремович, позвольте принести Вам от МХАТа сердечную благодарность за помощь Вашу в вопросе разрешения в вопросе разрешения пьесы «Дни Турбиных», — чем вы оказали большую поддержку в трудный для нас момент».


12. ГЛАВИСКУССТВО (Главное управление по делам художественной литературы и искусства) — осуществляло руководство всеми видами иск-ва (театр, музыка, кино, изобразительные искусства, цирк и т.д.). Был образован в системе Наркомпроса РСФСР постановлением СНК РСФСР от 13 апр. 1928 г.  Близкий к Наркому просвещения Луначарскому начальник ГЛАВИСКУССТВА А.И. Свидерский считал возможным сотрудничество и с непролетарскими писателями, среди которых числился Булгаков.

13. Письмо И.В. Сталину от членов объединения «Пролетарский Театр». Москва, декабрь 1928 г. подписали: Члены объединения «Пролетарский Театр» В. Билль-Белоцерковский (драматург), Е.Любимов-Ланской (режиссер, директор театра им. МГСПС), А.Глебов (драматург), Б. Рейх (режиссер), Ф.Ваграмов (драматург), Б. Вакс (драматург и критик), А.Лацис (теаработник и критик), Эс-Хабиб Вафа (драматург), Н.Семенова (телеработник и критик), Э.Бескин (критик), П.Арский (драматург). По поручению членов группы: В. Билль-Белоцерковский, А.Глебов, Б.Рейх.

14. Платон Михайлович Керженцев (настоящая фамилия – Лебедев; 1881- 1940), партийный и госу дарственный деятель. С 1921 полпред в Швеции. В 1923-25 пред. секции научной организации труда при Наркомате рабоче-крестьянской инспекции СССР. С 1925 полпред СССР в Италии. В 1926-27 пред. редакционного совета ОГИЗа, один из создателей системы советской цензуры. В 1934 выпустил апологетическую книгу "Жизнь Ленина". В1936 одновременно возглавил Комитет по делам искусств при СНК СССР и введен в состав СНК СССР. Под руководством К. развернута пропагандистская кампания против "врагов народа" в искусстве, в т. ч. на его ответственности лежит разгром советской кинематографии. 19.1.1938 снят с поста. В 1939-40 зам. главного редактора Большой и Малой советских энциклопедий.

15. Владимир Наумович Билль-Белоцерко;вский (настоящая фамилия — Белоцерковский; 1884 —1970) — драматург, один из деятелей Главреперткома. Автор многих пьес агитационного типа.

16. 16 марта 1936 г.  О.С. Бокшанская (сестра Е.С. Булгаковой) писала В. Немировичу – Данченко об этом узнанном со слов самого М.А. Булгакова факте: «…Сказал он (Булгаков) об этом свидании случайно, потому что Керженцев просил его позвонить ему через какой-то срок, а телефона керженского он не знает. Вот он за ним и пришёл ко мне».

17. Сталин И. В. Соч., т. 8. М., 1948, С. 175.

18. Батумская демонстрация 1902 года. Выпущена в марте 1937 года Партиздатом ЦК ВКП(б) с предисловием Л. Берия.

19. Ещё пример анекдотичной двусмысленности сталинских лет: «Человек кричит на Красной площади: “Долой тирана!“ Его схватили и – прямо к Сталину. Берия спрашивает: “Кого ты имел ввиду?!“ – “Гитлера… Кого же ещё?!“  На это Сталин рассерженно: “А ты, Лаврентий, кого имел ввиду, а?!“».

20. На эту и другие «великолепные двусмыслицы» «писателя из Киева», и на страсть Булгакова создавать легенды о самом себе, – указывал Мирон Петровский». // Петровский Мирон Семёнович. Мастер и Город: Киевские контексты Михаила Булгакова. — К., 2008. Гл. 9. Дело о «Батуме».

21. Комитет по делам искусств в составе председателя Комитета будущего академика М.Б. Храпченко (1939—1948) и нескольких представителей МХАТа.

22. Вторая жена Булгакова Л. Е. Белозерская, одно время работавшая вместе с А. Н. Тихоновым в серии «ЖЗЛ», с его слов узнала эту позднейшую устную характеристику Горьким булгаковского романа. Надо добавить, что в пространно аргументированном письме к Булгакову от 5 марта 1932 г. отверг роман именно редактор серии «ЖЗЛ» А. Н. Тихонов. О нем см. здесь примеч. 7.

23. Шарль-Луи; де Секонда;, барон Ля Брэд и де Монтескьё (Монтескье;) (1689 — 1755) — французский писатель, правовед и философ, сторонник натуралистического подхода в изучении общества. М. автор романа «Персидские письма» и труда «О духе законов», цитата откуда и приведена.

24. По этому поводу вспоминается анекдот 30 гг.: Сталин приносят на утверждение проекты памятника Пушкину. Проект первый: Пушкин читает Байрона. “— Это верно исторически, но неверно политически: где генеральная линия?”  Проект второй: Пушкин читает Сталина. “Это верно политически, но неверно исторически: во время Пушкина товарищ Сталин еще не писал книг.”  Исторически и политически верным оказался третий проект: Сталин читает Пушкина. Когда же памятник открыли, увидели: Сталин читает Сталина.

25. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского. СПб. 1883. С. 373: запись на полях помечена - «Я».

26. Запись П. П. Каратыгина со слов своего отца, актера П. А. Каратыгина.

27. Калишьян Григорий Михайлович – с 1938 по 1948 гг. помощник директоров МХАТа.

28. Запись в Дневнике Е.С. Булгаковой от 18 окт. 1939 г со слов её сестры О.С. Бокшанской.