Романтики. Глава 17. Плехановы

          Романтики. Глава 17. Плехановы

          К середине октября стало окончательно ясно - дальше организация не развивается. Всё, что они делали в группе, пока получалось – листовки, читки, дискуссии. В Москве и Питере человек двадцать работали самоотверженно, но привлечь новых активных членов не удавалось. Саша нервничал, злился, прокручивал в голове всё сделанное и не, и всё больше отчаивался.
          - Не получается. Не получается! – Саша стукнул кулаками по коленям. – То ли мы не умеем организовывать людей, то ли мы недостаточно убедительны, то ли просто никому ничего не нужно! Они не хотят учиться, думать, и учиться думать. Они не хотят даже учиться печатать на пишмашинке! И эти люди говорят что они хотят свободы! За свободу надо бороться, и это включает далеко не только вооружённую борьбу, реальный переворот, смену власти и строя! Эта борьба прежде всего должна быть в самом себе у каждого! Начать с того чтобы просто победить лень! И прочитать книгу – тебе ее принесли, для тебя рисковали, печатали, передавали по цепочке – а ты отказываешься даже просто поработать серым веществом!!
          - Я не отказываюсь.
          - Да я не про тебя а вообще. Всё, Гриш. Я всё понял. Мы зря потратили время. Это болото не раскачаешь. Ему нужен пинок сверху. Иначе они не стронутся. Всё завязло, застыло. Никто ни во что не верит.
          - Да верят, но как-то вяло.
          - Именно, вяло. Похоже – правда в том, во что я убеждал себя не верить – что  единственная опция – это убрать, физически убрать старого маразматика. Там даже наверху есть осмысленные люди, хотящие реформ, и политических, и экономических.
          - Саш, не имеет смысла. Уберешь одного, поставят другого такого же. Систему надо менять, а не детали.
          - Вот в том-то и дело что никто уже не верит, что можно поменять систему. Она стабильна, незыблема как египетская пирамида. Почти двадцать лет – это вся наша жизнь, вся осмысленная жизнь людей даже на десять лет нас старше, то есть всего активного слоя. Им – нам – надо доказать, что перемены возможны. Если срубить гадине башку, даже одну из многих, то пока она очухается, что-то может произойти. Витязь зайдёт с другой стороны, палицу смажет получше, дружина подтянется...
          - Ну да конечно, сказочки мы все читали, - Гришка усмехнулся невесело. – Только вот тот кто срубит эту башку уже ничего не узнает.
          - Значит, не узнает. Пришло время одиночек. Я решил что таким одиночкой должен быть я.
          Гришка вскинулся:
          - Ты охренел?
          - Гриш, пойми меня правильно. Я люблю жизнь несмотря на. Но я считаю своим долгом дать людям возможность жить по-другому. И плевать что потом.
          Гришке стало не по себе. Он слишком хорошо знал, что его друг говорит без малейшей рисовки.
          - Саш, не сходи с ума. Не выйдет. До него не доберёшься, шлёпнут раньше.
          - А! Вот то-то и оно. Чтобы так не случилось, мне нужна помощь. Нужен «адвокат дъявола» для разработки плана, обследовании местности, немножко – деньгами, на оружие. Поможешь?
          - Да. – Подумать он не успел.
          - Спасибо. Ты, наверное, единственный от кого я не ожидал другого ответа. Правда, я никого и не спрашивал.

          Согласился-то Гришка сразу, но чем больше он крутил в голове Сашину идею, тем меньше она ему нравилась. Во-первых и в-главных, было ясно - Сашу убьют, причём раньше чем он совершит задуманное. Охрана генсека стреляла с машин неплохо, и пару раз неосторожные москвичи попадали под огонь сопровождения. Во-вторых, тоже главных, сама идея убийства человека, хотя бы и политически оправданная, вызывала у него огромный внутренний протест. Он решил для себя, что этот протест необходимо пересилить, как интеллигентские штучки, и настоящее дело требует жертв, в том числе и моральных, но покоя это решение не принесло.
          А в-третьих, Гришка не очень-то верил что со смертью генсека в стране произойдут радикальные перемены. Он много говорил с отцом на эти темы. Отец, у которого в друзьях и приятелях состояли самые разные люди, считал что даже если генсек умрёт, – реально или политически, то есть будет смещён «по состоянию здоровья» – то серьёзных перемен в стране не произойдёт. «Геронтократов, причём влиятельных, там ещё много. Они своего не упустят. Бровеносца заменят, вероятнее всего, Сусловым, и всё покатится по прежней колее. Генсек - не «отец народов», не единоличный лидер, это вполне заменяемый, хотя и важный, винтик в механизме высшей партноменклатуры».

          * * *

          Саша попросил отследить маршруты передвижения генсека. Гришке было удобно это делать - он устраивался с мольбертом или блокнотом для эскизов на трассе следования эскорта, от Кутузовского до Кремля. С Кутузовского его прогнали – он валял дурака, говорил, что дом 26 - это выразительнейший образец советского ампира, втирал про капители и коринфские колонны, показывал студбилет, но закончить эскиз ему не дали.
          На Калининском проспекте он рисовал и уютно приткнувшуюся в тени огромного дома старинную церквушку, и сам проспект, жестоко нарушивший старомосковскую застройку, но выглядящий странно интересным по замыслу, и ресторан «Прага» (в кулинарию которого он нет-нет да и заходил съесть «картошку»), и эклектичный дом Арсения Морозова в старой, узкой части проспекта. Оттуда его тоже пытались турнуть – в особняке разместился Дом дружбы с народами зарубежных стран, но тут уж он возмутился – народам зарубежных стран можно даже внутрь, а ему, гражданину СССР, студенту-архитектору – нельзя? Милиционер попался с юмором, и Гришка спокойно доделал эскиз, но понял, что генсек здесь не ездит и перебрался в начало улицы Фрунзе, бывшей Знаменки. Там он мог сидеть хоть неделю, куда ни глянь – везде есть что рисовать.
          Время прохождения кортежей, как он выяснил, всегда было разным, и если время приезда варьировало в пределах часа, то отъезд мог случиться и в два, и в пять, и в восемь вечера. Машин было две – абсолютно одинаковые, и Гришка всё старался рассмотреть детали, чтобы понять, как определить в какой едет генсек. Но он не мог найти никаких видимых различий. Это сильно усложняло задачу – пятьдесят процентов было за то, что любое рискованное действие окажется просто бессмысленным.
          К тому же стрелком Саша был слабым, и это делало шансы на успех совсем низкими. Не помогали даже упорные тренировки в стрелковой секции при МГУ, где тренер чморил его нещадно – больше восьмидесяти из ста Саше выбить не удавалось. Тем не менее он нашёл работу на кафедре, и откладывал свою небольшую добавку к стипендии на приобретение оружия.
          Гришка тоже устроился на работу - сторожем на стройку в Северном Чертанове, и с восторгом изучал необычные архитектурные и технические решения нового жилого комплекса. Шведская система пневмоудаления мусора поразила его воображение. Но главным стимулом для него была возможность поучаствовать в Сашиной, как он называл это про себя, безумной авантюре. Вспомнив совет репетитора по черчению, Гришка тоже стал ходить в тир. Он-то как раз уверенно клал пульки в ценр мишени, и тирщик всё советовал ему всерьёз заняться стрельбой.

          Гришка уговаривал Сашу подождать с активными действиями. Он надеялся, может быть генсек умрёт сам, или Саша передумает, или какие-то серьёзные люди совершат переворот – ему очень не хотелось, чтобы друг рисковал свободой и тем более жизнью. Но Саша не собирался отступать. Они сделали несколько рекогносцировочных вылазок на Кутузовский проспект, и в район дачи генсека, и разок съездили в Завидово. На Кутузовском и в Заречье они не привлекли внимания. А в Завидово, в паре километров от резиденции вождя, их остановил патруль. «Стоять! Руки вверх!» - трое выросших как из-под земли солдат были рады развлечению.  Их тщательно обыскали, заставили вывернуть карманы и вытряхнуть всё из рюкзаков. «Что вы здесь забыли? Здесь закрытая зона!» - угроза в голосе старшего по наряду была более чем реальной.
          Об их маршруте не знал никто, и в случае ареста перспективы были печальны. «Я просто делал маршрут от Клинско-Дмитровской до Калининской гряды для курсовика по геоморфологии, а его для компании захватил», - с совершенно натуральным видом соврал Саша, показывая замызганный полевой дневник с какими-то невнятными зарисовками профилей оврагов и речных долин. - «А знаков мы никаких не видели, иначе конечно бы не стали нарушать». - «А топор зачем?» - «Ну кол для палатки вырубить, костёр развести, как без топора-то?»
          Студенческие билеты, к счастью, были у парней с собой. «А тебе-то это на хрена?» - обратился старший к Гришке, рассматривая его студбилет. – «Тебе что, своих мажорских развлечений не хватает? Ты топор-то хоть держать умеешь?»            
          Гришка почувствовал что здесь можно увести разговор в сторону. «Ну не все же в МАРХИ мажоры. Есть нормальные люди. Я вообще только со второго раза поступил. А альпклуб у нас, кстати, очень сильный». – «Так чего вам здесь надо-то?» - «Да мне ничего, кроме как водки выпить за компанию с друганом да по лесу пошляться. А он свой курсовик доделать хочет нормально. А то стипуху не дадут, придется лапу сосать», - Гришка как мог подделывался под простачка - «Комсомольцы?» - «Конечно». - «А ну-ка расскажите мне про моральный кодекс строителя коммунизма» - «Преданность родине и делу коммунизма, кто не работает тот не ест, дружба и братство всех народов, добросовестный труд, солидарность трудящихся, честность и простота в личной и общественной жизни, непримиримость к несправедливости, и, между прочим, человек человеку друг, товарищ и брат, а вы нас тут как врагов каких на мушке держите», - и Саша открыто, дружелюбно улыбнулся.
          Старшому надоело. Он связался по рации с кем-то, и проорал: «Тут у меня два мудака по закрытой зоне шляются, говорят студенты. Да. Один географ другой, блин, архитектор. Фамилии? Гинзбург и Барковский. Да, прям хоть синагогу открывай. Так чего, Бабий Яр им устроить? Обрезать?» - и он расхохотался, обнажив крупные красивые зубы. – «Точно? Ладно, понял». Он отключился. «Капитан сказал, хорошо бы вам обрезание сделать. Но в следующий раз. Ещё сюда нос сунете – за яйца повешу. Пшли вон!»
          Топор Саше не вернули, и костёр пришлось разводить из сушняка. Зато он горел ярко, жарко, и освещал Сашино озверевшее, отчаянное лицо.
          - Суки, ****и, подонки! Они же нас даже за дерьмо не считают! Оно хоть воняет, а мы для них вообще мусор! Пристрелят – им слова никто не скажет!
- Ну он всё же связался со старшим!
          - Похрену! Старший бы сказал – шлёпни гавнюков – ты полагаешь он задумался бы хоть на секунду?
          - Может и задумался бы, покуражится-то им в кайф, но шлёпнуть человека – это не шутка!
          - Это тебе так кажется. Это для тебя не шутка. А для них наши жизни – вообще ничто, понимаешь, ничто! Он позвонил-то для того чтоб себя не подставить, ты думаешь, для чего еще? Да еще наши шнобели – ты слышал что эта гнида сказала?
          -  Слышал. Но не все же они такие!
          - Не все. Но те кто лезет наверх, лезут по головам! Тем более по жидовским головам – так удобно, дорожку до них кто только не торил! Этому гондону надо выслужиться – он не то только нас с тобой, маму родную не пожалеет, ты его рожу видал?
          Гришка видал.

          Всё свободное время они с Сашей проводили, обсуждая варианты. Попытки достать снайперскую винтовку успехом не увенчались. Купленный у какого-то уголовника «Вальтер» давал такой разброс, что нужно было подойти к цели метров на пять, чтобы с уверенностью ее поразить. Надо было просчитывать варианты ближнего боя, то есть встречи с трудовыми коллективами, визиты на заводы, где гарантированно будет не двойник, а реальный генсек. «Необходимо выяснить куда он ездит кроме Кремля, какие мероприятия планируются, как обеспечивается безопасность, на какой стадии уже нет дублей, где обязательно появляется он сам», - поставил задачу Саша.
          Но перемещения генсека не афишировались, а когда они попытались проникнуть на завод, где планировалась встреча с трудящимися, их развернули с порога. Да и выезды бровеносца «в свет» стали совсем редкими. А когда в ноябре его показали по телевизору, говорящего речь на пленуме ЦК КПСС, стало очевидно - страной правит глубоко больной, не отвечающий за себя человек.
Гришка снова начал убеждать Сашу, что затея с покушением бессмысленна, так как старик вот-вот помрёт сам. Саша помотал головой:
          - Нет! Пойми, покушение, даже неудачное, всё равно будет иметь взрывной эффект.  Задача, на самом деле, одна - раскачать это всё. Люди увидят, что кто-то борется, кто-то не может смириться с этим безнадёжным, беспросветным, убийственным застоем. Народ зашевелится, проснётся, может быть. Когда есть люди, готовые на риск, то и те, кто менее готов, начинают действовать. 
          - Ну почему ты думаешь что начнут? Вон после покушения Ильина никто особо не зашевелился.
          - Это был шестьдесят девятый год, ещё и приёмников-то у людей толком не было. Всё замалчивалось, хуже чем сейчас. Сейчас точно узнают – про теракты семьдесят седьмого года-то все знают. Или нет? – он вопросительно посмотрел на смутившегося Гришку. - А учитывая что нынешняя ситуация людей всё-таки достала, возможно, и отреагируют. Не открыто, так подпольно.
          - Сам же ругаешься что никто ничего не слушает, не читает и не хочет.
          - Это потому что люди чувствуют себя одинокими. А в одиночку страшно. К тому же, когда меняется власть, всегда случается хотя бы недолгий период растерянности, бардака, суеты – и это шанс для тех, кто хочет перемен. Ты пойми, сейчас это важно как никогда – Хельсинкская группа практически разгромлена – на свободе только Боннэр, если она будет сильно активизироваться – плохо будет Сахарову. Он настолько важен, что им нельзя рисковать. Должна быть какая-то свежая кровь!..
          Он осёкся, поняв как двусмысленна и двоякосправедлива его фраза.

          В надежде на то что когда-то им удастся найти достойное оружие, они продолжали искать подходы к объекту. Лёг поздний снег, и бродить по чернотропу в районе цэковских дач означало немедленно дать себя арестовать. Поэтому плотная разведка дачных окрестностей была отложена до нормальной снежной зимы, когда люди с лыжами – явление рядовое и не вызывают подозрений.
          Был конец декабря, когда они снова добрались до дома на Кутузовском. В сам дом попасть не удавалось никак – подъезды стерегли на удивление тщательно, и несколько раз дело едва не дошло до вызова наряда. Дом был недоступен. Но Саша хотел получше рассмотреть пожарные лестницы, выяснить, можно ли с них перебраться на чердак. Гришка уже одолел нижние, забитые досками ступеньки, когда увидел приближающегося милиционера. Он спрыгнул мягко, по-кошачьи, но ржавое железо громыхнуло, и, повинуясь инстинкту, Гришка с Сашей рванули с места бегом. Так же повинуясь инстинкту, мент бросился за ними. 
          Они пробежали по двору, нырнули в арку, и оставалось только повернуть к спасительным зарослям у реки, когда Саша поскользнулся и рухнул на землю, глухо вскрикнув. Гришка бросился к нему, но Саша сквозь зубы выдавил: «Бесполезно. Уходи».  Не слушая, Гришка рывком дернул Сашу в тёмный, глухой закуток за входом в подвал. Топанье милиционера приближалось. На принятие решения оставались доли секунды и, не рассуждая более, Гришка поднял увесистую доску, натянул до бровей шапку. Мент выскочил из-за угла, и Гришкин удар наотмашь пришёлся ему прямо в лоб. Раздался сухой треск, и мент упал навзничь.
          Гришка застыл. До него постепенно доходило что он, наверное, убил человека. Он посмотрел на Сашу, потом на мента. Саша хрипло дышал, держась за ногу. Мент не шевелился. Гришка медленно, в оцепенении, подошёл к нему, потрогал шею. Услышав пульс, он бросился к Саше, примотал его ногу шарфами всё к той же доске, подхватил его на плечо и, стараясь не думать о том как ему больно, побежал дворами, держась подальше от скупых фонарей. У ближайшего автомата остановился, набрал «03». «На Кутузовском 26, справа, у арки, человек в милицейской форме без сознания, пожалуйста, приезжайте скорее! Прохожий. Я не шучу, правда. Я бегу, не могу говорить. Приезжайте» - и повесил трубку.
          Так же, бегом, он доволок Сашу до библиотеки. Усадив на остановке, послушал тихий, сквозь зубы, Сашин мат, вспомнил Маринины объяснения про болевой шок, и испугался. Шансов поймать такси было мало. Рванулся ловить машину -  и отпрянул: вдоль домов медленно ехала скорая с включённым маячком. Она остановилась как раз на углу генсековского дома.
          Гришка, молясь чтобы они успели, выскочил на дорогу, поднял руку. Ни одного зеленого огонька. Внезапно у тротуара притормозили старые «Жигули». «Тебе куда, парень?» «В Склиф. Друг ногу сломал, похоже». «В Склиф?» - протянул водитель. – «Так вызови скорую!» «Автоматы все поломаны, да и отвезут куда попало, а у него может еще и сотрясение. Подбросьте, а?» «Пятерка». Гришка порылся в карманах. «Три с полтиной, больше нету, правда». «Ладно, садитесь». Гришка с трудом устроил Сашу на заднем сиденьи.
          В Склифе удовлетворились простым объяснением – «Бежал за автобусом на проспекте Мира, подскользнулся». – и отправили на рентген. Винтовой со смещением перелом обеих берцовых костей, как сообщил загипсованный Саша, он считает небольшой платой за непопадание в кутузку. О том, что от боли он потерял сознание в кабинете хирурга, Гришке знать было не обязательно.

          Гришка мучался. Он просматривал все газеты, читал от корки до корки «Вечорку» и «Московскую правду», но никаких сообщений о нападении на милиционеров не было. Вконец изведясь, он поехал на Кутузовский. Побродил вокруг дома, сам не понимая зачем он это делает, и пошёл греться в ближайшую пивную.
          За пустым столом сидел одинокий милиционер, и Гришку озарило. Он взял кружку, подошёл к столу, спросил: «Можно?» Милиционер удивлённо поднял голову – добровольно к ментам обычно не подсаживались. «Садись», - он незло усмехнулся. – «На стул пока». Гришка внутренне поморщился от застарелой пошлости шутки.
«Товарищ милиционер, а можно спросить?» - он лихорадочно выдумывал повод для вопроса. «Чего?» - «Да вот брат двоюродный у меня пошёл в милицейскую школу, теперь тётка убивается, говорит опасная работа. А я даже не припомню, когда в газетах читал о чём-то плохом что с милиционерами случалось. Или просто не печатают?» - «Всякое бывает. Вот недавно из нашего отделения хоронили парня», – Гришка похолодел, и стены пивной поплыли у него перед глазами. – «Стал разнимать пьяную драку, и сука-рецидивист его зарезал». – Гришке стало мучительно стыдно от взрывного чувства радости. – «Да вон, пару недель назад, - старшина наш гнался за двоими какими-то говнюками, домушниками, наверное, а очнулся в больнице – и как там оказался не помнит. Трещина в черепе, и валяться ещё месяц. Говорит, молиться будет за того кто скорую вызвал». – «Как не помнит?» - «Да врачи говорят это часто – при тяжёлой травме забывается то что случилось за несколько секунд перед ней». – «Подскользнулся, наверное. У меня друг ногу сломал недавно, бежал за автобусом – теперь месяца на три в гипсе. Так тётке и передам – служба опасная, но пьянство хуже! Спасибо!» - «Это верно. Ну гуляй, не мешай отдыхать». – И мент снова присосался к пиву.