Письмо в середине лета

Милый барин,свет мой лунный,Натан Николаевич. Разобрало меня,было обидою к вам,да оказалось,что писать больше некому,такая оказия. Спутался как то с мальчишкой Сереженькой Островским,дальним нашим соседом,прибывшим с суровым гувернером из Парижа, златокудрый, светлоокий, думал я что из стран заморских он приедет свободным от нравов жестких, да ошибся. Погостил он у меня, но скажу вам честно - видимо не для меня такая юность, что бы по своим лесам потом за ним дурным бегать,поскольку задел я его трепетные чувства и барин в гневе решил самостоятельно добраться до дому. А леса то вокруг нас какие... Сами знаете,без рогатки да железных сапог лучше не высовываться. Сколько у меня времени да крови ушло с ними договориться, дабы не жрали людей да скот и не лютовали, обступая села. Теперь ему опасаюсь писать,дабы не навлечь на пацаненка бед и несчастий, да и на себя заодно. Ему негоже, сами знаете какие слухи обо мне ходят, а что до меня - всегда считал опасными подобные связи.
А пока сватают мне очередную дворянку, я поспешил по указу государя уехать хоть в сколько отдаленные земли,ибо пугает меня и вгоняют в думы мрачные дела людские,начинаю я неистово пить да буянить,словно вырваться хочет могучий дух из привычного тела, которое пытаются склонить к жизни холопской. А то для меня что смерть костяная,не черная да лютая, ждущая с любовью таких как мы,а простая,для смердов.
Посему уехал я в холмистую долину на границе с государством нашим,что расположенна на реке бурной,в которой вода теплая,да цвета как меч ржавелый в ножнах пристарелого богатыря. Как прибыл - позвали меня к батюшке местному,на приветствие. У того ладная церковь,в которой трудилась служка,моя пол,иконы темные да сладкий хлеб. Славное, не крепкое вино он мне приподнес, угостил учивыми речами да хвалой бога. Я даже,признаться,с инересом его выслушал. После вышел,обошел церковь и с удовольствием обнаружил что камни по краям ворот, что бы лошади повозками не цепляли, теплые. Хотя в тени стоят. Добрый знак. Вообще местность доброжелательная,слабый но домовитый люд,маленькие дома,большой и добротный замок в крепости. Жаль только что страдают от набегов постоянных и пытаются их завоевать все окрестные государства,поскольку река судоходная а почва щедрая. Посему просят они защиты у государя нашего,хоть и при том не хотят потерять себя,как часто это бывает в присоединении к стране большей. Посему послали меня,как не дипломата государственного, доверенное лицо, не официальное но уполномоченное. Но не стану утомлять вас делами политическими, лучше поведаю о впечатлениях. Надеюсь, читать сие письмо вы будете раздевшись догола и в постели своей, пахучей травами, снами тревожными и телом вашим.
Думается мне здесь часто о востоке,слышится музыка,хочется в сравнении отведать еды тамошней,хотя не вижу повода для подобного - люд здесь прост,женщины не красивы, они красят и жгут свои волосы, выдирают ногти, сызмала ходят без зубов. Мужики много пьют, хотя и являются по призванию и местоположению рыбаками да земледлами. При том рынок здесь совсем скуден, украшений, к которым я питаю некую слабость - нет вовсе, ткани все самой грошевой краскою крашены и в них же все ходят. Мой походный, простой костюм не раз привлекал внимание и даже пытались украдкой потрогать меня в толпе, хоть и приставили ко мне сразу же на границе красивого, крепкого и молодого оборотня, с глазами опасными в своем ясном равнодушии. И все думалось мне о востоке, о полных столах, шумных рыках и дорогих тканях, о сладких курницах, драгоценностях, словно светящихся в бархатной, страстной пелене ночи, когда придавались мы утехам с близким моим знакомцем тамошним. Он разрисовывал мне тело черной тушью, щекоча загорелую кожу влажной кистью, а после ласкал неутомимо, так, что ночь казалась вечною. Пока вспоминал - решил, что ему можно тоже бы написать, жалко только что лишены вы чувства ревности ко мне,а жаль. Ваше неистовство бы меня обрадовало и выпал бы повод успокаивать вас разными способами, горячо целовать в красный рот, завязав рукава шитой рубахи, что бы не пытались вы меня убить, как обычно, храня подле подушек пуховых арсенал ножей. И обыскать бы пришлось, уж не обессудте, знаю я ваше коварство и запасливость. А когда бы расстаяли вы от ласк, да разомлели, стройный, с разметавшимися змеями волос и жадным дыханием подо мной - я бы вас успокоил в том, что ревновать не к чему.
Только жаль, что вы меня не ревнуете, хоть бы и есть к чему.
За сим пожелаю вам ночи доброй и крепкой. Целуя в ладони тонкие. Искренне ваш, Максим Евгеньевич.