Кипрский дневник. День десятый

          ЗАПИСКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО СИНЕСТЕТИКА
          или МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ ОКРОШКА

          Лови день.
          Эпикур

          Даже чашка горячего шоколада с видом на морозный туман – плохой будильник. Сон крепко цепляется, упирается и сопротивляется. В общем не прогоняется. Не в пример ему, неурядицы погоды стихли и в горах воцарилась тишина. Тишина неспешного снегопада.
          Бросив чемодан на заднее сиденье, я устроился рядом с водителем и мы со скоростью спящей черепахи отправились к морю по склону замерзшей дороги, увозя на капоте целую гору свежего снега. Часть этого запаса сдуло ветром, часть сбросили щетки лобового стекла, а часть сама собою таяла в пути.
          Через четверть часа мы покинули пасмурную зону, а спустя еще столько же катили под ярким солнцем, означавшем хорошую, хотя и прохладную погоду на побережье.
          В конце концов ловкому водителю удалось миновать почти два километра высоты и доставить меня и остатки снега к морскому пляжу. Глухую зиму высокогорья сменило солнечное побережье, а сонную дремоту полуденная бодрость и хороший аппетит.

          К вечеру, примерно за час до заката, на берегу разом появились отлив, рыбаки и кошки. Первый приходит в одиночестве, владельцы удочек – десятками, а мурлыки в несчетном количестве. Последние сидят под каждым кустом, под (и возле, или на) каждой скамейкой, на песке, лужайках… в общем везде. Ни одна из них и близко не похожа на голодную. Такое впечатление, что этот массовый кошачий моцион просто часть ежедневной традиции. Кошки чем-то заняты. Кто размышляет, кто гоняется друг за другом. Они проводят время весело и оживленно. Помнят ли эти пушистые ангелы, что им присвоен статус почти святых на острове, не заметно, но если бы помнили, вполне могли бы гордиться.
          Хоть все кипрские кошки и похожи просто на кошек и ничем не напоминают ни ученых, что «ходят по цепи кругом», ни умное чеширское создание (поскольку если и улыбаются, то делают это как и все разумные кошки – в душе), ни, тем более, булгаковского Бегемота (ничуть не желая кататься на трамваях и совать гривенники вагоновожатым). Зато имеют собственную легенду. Кошачья история не уступает сказке о капитолийских гусях, поскольку связана со спасением местного населения…
          Дело было, по преданию… Матушке Константина Великого в 326 году от Рождества привиделось, что надо срочно организовать на Кипре монастырь. Прибыв сюда, как полагается, с официальным визитом, Елена обнаружила местных жителей, ужасную засуху и невиданное количество змей. Для того, чтобы решить проблему с последними, она не только основала монастырь, но и велела доставить тысячу кошек. Их отловили то ли в Египте, то ли в Константинополе и передали на попечение монахам. Кто именно занимался отбором кошек, деля их по «гендерному» признаку, размерам и масти, осталось не известным, но то, что «селекционный» эксперимент полностью удался, – факт. С тех пор змей поблизости не водилось. Ну, по крайней мере, пока в XVI веке не разорили сам монастырь.

          Вечером полез в ванну, ругаясь про себя на холод собачий. Но вовремя одумался. Нет, не по поводу ванны, а по поводу холода. В стране, которую спасли кошки даже холод должен принадлежать им. Поэтому лежал в горячей ванне, спасаясь от кошачьего холода.

          Легендами и монастырским гостеприимством история о дружбе кошек с киприотами не закончилась. По данным египтологов, в соседней Африке кошек приручили около трех тысячелетий назад. По данным археологов, работавших на Кипре, прирученные египетские кошки просто молоденький «смех на палочке». Копаясь на южной стороне острова в конце прошлого века, эти ребята обнаружили кошачью челюсть преклонного возраста – аж 8000 лет. А поскольку кошек в диком варианте на Кипре не существовало, они предположили, что эта косточка принадлежала кошке привозной, а значит одомашненной. Логика археологов могла бы показаться слегка хромающей на одну, а то и на обе кошки… то есть, ножки, если бы не следующий случай.
          В 2004 году CNN сообщило, что в местечке Shillourokambos обнаружена находка, подтверждающая, что возраст братства с кошками перевалил за 9,5 тысяч лет. Там, в захоронении нашли в совершенно одинаковых позах скелетики кошки и человека. Автор находки объяснила, справедливости ради, что она не может доказать, будто кошка была домашняя, но то, что между человеком и животным существовала некая духовная связь, несомненно.
          Помнится мне, что в одном могильничке нашли как-то останки неандертальского паренька и множество рыбных косточек подле него. Позу той рыбки определить не удалось, но о «духовной» связи предположение сделать можно было бы. Ну, да ладно.
          Теперь кошки существуют на Кипре везде. Они, как погода, ни к чему не привязаны, всегда сами по себе и по выражению мордашек ничего нельзя сказать об их дальнейших намерениях. Но интерес проявляют.
          Во-первых, к рыбакам, а если точнее, к улову барабулек.
          Во-вторых, к колбасе, которую я приносил им каждое утро, втихушку подворовывая на кухне.
          В-третьих, к открытым верандам отелей, где по утрам накрывают завтрак.
В последнем случае кошки, по моему, просто развлекаются, задирая суетливых официантов, которые бросаются их прогонять. Выглядит это совершенно комично. Официанты как бы прогоняют кошек, делая это медлительно и лениво, а кошки, не менее плавно и нехотя, как бы от официантов убегают. Равновесие этой условной потасовки восстанавливается немедленно после того, как догоняющая и убегающая стороны сделают пару движений. И все.
          Остальное время ушастые сосредоточенно сидят, глядя на что-то совершенно потустороннее, или валяются на солнышке, беззаботно переваривая собственную сытость. При этом, безусловно, составляя органически неотъемлемую часть населения острова.

          Наблюдать за рыбаками это, зачастую, ошибка. Вкусовая. Разочаровывает. На лицах удильщиков не видно удовольствия ни от происходящего, ни от содеянного. Все  сотни рыбаков на берегу Лимассола в январе – мужчины. И мне встретилась только одна женщина с удочкой. Она же, кстати, единственная, кто улыбался. Просто так. Глядя в море. А мужики суровы, как мраморные изваяния прошлых веков. Даже когда вытаскивают рыбу. И даже когда рыба крупная. И так обыденно, по хозяйски сдергивают ее с крючка и бросают в ведро или, что еще хуже, в целлофановый пакет, что, мне кажется, рыба еще на лету теряет вкус.
          Не зря кстати, местные крестьяне, например, не пользуются современными механическими приспособлениями для сбора оливок. Эти штуковины ударяют по стволам деревьев чтобы плоды сыпались на землю. Поэтому хозяева считают, что собранные таким способом оливки теряют масло и становятся горькими. Чтобы этого не было, они, хохоча, часами прыгают по веткам или между деревьями со специальными деревянными грабельками, собирая урожай. Пусть  вручную, зато бережно и весело. А рыба чем хуже? Уверен, что если ловить ее без улыбки и обыденно, хорошего вкуса ждать нечего.
          Единственные, кто пугают кошек, точнее кого пугаются сами кошки, это ребята с пластиковыми шуршащими пакетами, которые проходят по утру вдоль пляжей и собирают мусор. Внимательные кошки немедля отличают приходящих с колбаской или иными остатками завтраков, к которым вежливо приближаются, от уборщиков, которых, не менее вежливо сторонятся.
          Неспешность – одна из характерных черт местного населения и его (населения) кухни. И основательность. Взять к примеру мясо. Его здесь если уж пекут, так пекут. Не подносят к огню, не держат возле него или над ним, а прячут надежно в самой печи и даже дверку наглухо заделывают глиной (для верности).
          Таинство приготовления остается до конца не известно даже самому повару. В случае с мясом никто не заглядывает, как мы в кастрюльку или сковородку каждые пять минут с желанием чего-то там «помешать» или «перевернуть». Тут полностью отдаются на волю интуиции и опыта. Мясо готовится вольно, самостоятельно и, как я уже сказал, основательно.  Печь для этого действа изготавливается специальная. Правда история с ее дверкой, по одной из легенд, оказывается имеет какие-то сомнительные корни…
          Чеснок в йогурте воспринимается с некоторым удивлением, примерно как местная ворона на пальме, но приемлемо.
          Босх, он же Иероним, кстати, отменный синестетик. Не сложенные ни на одном полотне (или доске?) в последовательность (ни временную ни пространственную) его уродцы идеально читаются как едкие запахи, прикосновения, тяжести, звуки, щелчки, ушибы, уколы, укусы… и, только в последнюю очередь, как визуальные впечатления. В изощренных формах и красках он нашел один из самых очевидных способов рассказа о чувствах-ощущениях. Очень органично сочетающийся с восприятием снов, как трансформацией человеческих впечатлений.
          О рыбаках и рыбалке надобно еще раз посмотреть у Аксакова!
          Как говорится, в какую бы сторону ни кланяться, а все равно везде Бог. Так и с кипрской кухней. Какое блюдо ни отведаешь, а в нем сама простота.
          В городе много магазинов мехов. Но один заставляет вскинуть брови вверх, потому что называется «Меха Афродиты».
          И вот, по данным информированных источников (каковыми являются все местные гиды), если культивировать оливковые деревья киприоты начали около 7-8 тысяч лет назад, то с кошками они подружились намного раньше, чем с оливковым маслом. Хотя, на гербе и флаге изображены все же веточки оливы, а не кошачьи усы. Значит ли это, что почестям хранителей своей безопасности киприоты предпочли восхваление радости собственных желудков?
          Великолепный салат, заполнивший огромную тарелку и увенчанный шикарным куском козьего сыра потряс мое воображение и взбудоражил чувства! Упругий, казалось хрустящий еще до того, как его укусишь, в уютной компании с дольками запашистых помидор и инжира, кусочками твердой в своей сладкой настойчивости пастелаки (карамелизированные арахис и кунжут) и с яркой кислинкой густого бальзамического уксуса.
          И все это можно было кушать! Смятение! Будто приходилось штурмовать неприступные стены Трои. Хруст салата просто оглушительный. Орехи начали рушится с потрясающим драматизмом. Брызнули трагическим запахом кислоты алые зерна граната. Перец обильно разжег жажду сражения. Вкус цвет и запах кинулись друг на друга словно истосковавшиеся по развлечениям родственники на деревенской свадебной драке.
          Спасаясь время от времени обращением к спокойствию и тишине рассыпчатого сыра, я устраивал передышку и, отсиживаясь в аромате молочного продукта, как во чреве коня, постепенно пробирался к исходу шумного урагана сочной битвы. Вспоминая добрым словом старину Гомера, позволившего хоть как-то осознать происходящее, проводя аналогии с сюжетами его поэмы, я дождался затишья, наблюдая опустевшую тарелку и отбыл восвояси с попутными воспоминаниями и сытый полученными переживаниями.
          Барабулька. Несравненная! Особенно под аккомпанемент тсадзыки с горячим хлебом и зеленой оливковой пастой.
          Кипрский кофе густ, горяч и сладок. Любуясь его вкусом и находясь в нежном дурмане послеобеденной сытости, невозможно отделаться от интригующего вопроса: «Как, черт возьми, они его делают?!» Но, поскольку кофе венчает трапезу, совсем скоро становится не так важно как делают и намного интереснее, что в результате получается. Тайна этого напитка на самом деле состоит в том, как он бережно успокаивает несметное количество съеденного и настойчиво разгоняет сонный туман сытости, превращая его в озарение ясной и прохладной бодрости.   
          Палитра импрессионистов требуется для описания всех цветов и оттенков тех нарядов, которыми обладают местные кошки. Назвать их просто пестрыми, это как промолчать от восторга. Невозможно!
          Точно так немыслимо рассказать всего о кипрской кухне. А вот попробовать – легко.
          Тем временем, очередной день подошел к полуночи. Завтра будет уже не совсем удобно называть год новым, поскольку путешествие заканчивается. На этот раз, пожалуй, прихвачу с собой все, что записал здесь долгими вечерами. На память.