Роман Шалом

                СЕРГЕЙ БАЕВ РОМАН ШАЛОМ

Автор несёт всю полноту ответственности за материалы, использованные в данном произведении.
Любое совпадение имён и фактов считать вымыслом автора.
Памяти Генриетты Марковны Вейцман.
Тель-Авив 2016


                СОДЕРЖАНИЕ

                ПРОЛОГ
                ПАРАГРАФ 1 ДЕДОВЩИНА
                ПАРАГРАФ 2 АДЕКВАТНЫЙ ОТВЕТ
                ПАРАГРАФ 3 ПОЛОВИНКА ЗУБА
                ПАРАГРАФ 4 ЛИЦЕМЕРИЕ
                ПАРАГРАФ 5 ИСПОЛНИТЕЛЬ
                ПАРАГРАФ 6 КАЖДОМУ СВОЁ
                ПАРАГРАФ 7 ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
                ПАРАГРАФ 8 ЛЫСЫЕ УРОДЫ
                ПАРАГРАФ 9 ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
                ПАРАГРАФ 10 БЕЙ СВОИХ, ЧТОБЫ ЧУЖИЕ БОЯЛИСЬ
                ЭПИЛОГ



                ПРОЛОГ

                "Чем отличаются сионисты от антисемитов?
                Сионисты говорят, что среди евреев много
                знаменитостей, а антисемиты говорят, что
                среди знаменитостей много евреев".
                Константин Мелихон

По какой причине некоторые люди категорически ненавидят евреев? Вернее, не так: Из - за чего они испытывают к ним неприязнь, граничащую с отвращением? Почему ни грузины, ни чеченцы, ни украинцы не вызывают в русских такие негативные ощущения?
Эти, в общем - то, простые вопросы я задал давнишнему другу, классному мужику, еврею во всех поколениях, Лёне Соболевскому.
- Понимаешь, Серёга, всё довольно просто: есть евреи, а есть, так называемые жиды. Это моё личное наблюдение.
- Я чего - то не догоняю! В чём, собственно, отличие?
- Объясняю для особо тупых! Евреи в общем - то нормальные, адекватные ребята такие же, как я и ты, креативные, уважающие Визбора и Клячкина, пьющие винцо и водяру, ненавидящие продажную власть, работающие, не покладая рук, любящие женщин и детей. Короче, ты - русский, можно сказать москаль, а я еврей - можно сказать хохол; мы на одной ступеньке, мы - на равных. А есть жиды - хитрые, алчные, мутные. Да ты сто раз с такими сталкивался; такое говно в любой национальности присутствует. Мне не нравится слово "жид", давай называть их жмотами.
Мы, евреи, коих большинство, тоже ненавидим жмотов также, как и вы, русские. Они коренным образом портят нам статистику, провоцируют ненависть ко всем евреям, возбуждают антисемитизм.
- Теперь я сообразил, хотя не до конца!
- Значит, гляди сюда. Ты когда - нибудь сталкивался с жадным евреем?
- Пару раз случалось, когда в Университете штаны протирал, типа наукой занимался.
- В чём это выражалось?
- У нас в лаборатории работал Володя Лившиц, он никогда и никому не занимал деньги, даже трёшку до получки.
- Это по - твоему жадность?
- Получается как - то не по - русски! В те времена все получали мизерную МНСовскую зарплату и постоянно были в безвылазных долгах, а Вова никогда и никому не задолжал.
- Он просто правильно относился к деньгам! По какой такой причине обязательно все должны всем?
- В общем, бухали по - чёрному, пропивали много.
- А Вова, не квасил?
- Пил, конечно, однако после второго стакана быстро смывался домой под разными предлогами, а мы скидывались дальше на пойло, бухали по - полной, потом, на следующий день, подыхали с похмелья.
- Думаю, это не тот вариант, про который я толкую. Он нормальный еврей, не транжира и не алкаш. Вот и всё.
- Тогда выходит, я никогда не сталкивался с ненормальными евреями?
- Получается, что так! Понимаешь, их довольно мало, но вони от них немерено. Поэтому, когда что - то излагаешь об евреях, конкретно определись, о ком ты говоришь: о жмотах, либо об евреях?
- Ты мне полностью мозги засрал. Я окончательно запутался.
- Даже и не думал. Я наглядно толкую, почему нашего брата не жалуют, постоянно гнобят, зажимают конкретно.
- Ещё вопрос.
- Излагай, коль не шутишь. Погоди, давай сначала накатим.
- Погнали! За евреев! Лехаим!
- Хорошо задвинул москаль!
- Я по - поводу поголовного бытового, можно сказать, скрытого антисемитизма. У меня много знакомых, нормальных людей, совсем не антисемитов, тем не менее для них слово "еврей" является как бы ругательным, нехорошим. Почему так происходит? То там, то тут слышу: "Ты шапку по - еврейски надел", "Ты сделал по - еврейски", "Ты хитрый, как еврей", "Пиши нормально, а не по - еврейски". Скажи, это какой - то замаскированный антисемитизм или люди не понимают, что говорят?
- Отчасти так исторически сложилось, а отчасти от того, что Советская власть постоянно подогревала скрытую ненависть к евреям. Тут каждый выбирает - подавать руку антисемиту или нет.
- Да, тяжело быть евреем!
- Не скажи. Очень даже легко, если не давать садиться на голову, достойно отвечать всяким ублюдкам, не париться по пустякам, а просто радоваться жизни.


                ПАРАГРАФ 1 ДЕДОВЩИНА
   

                "Дети позорят нас, когда на людях ведут себя так,
                как мы ведём себя дома."
                NN
                "Дьявольское отродье - это ребёнок, который ведёт      
                себя, как ваш собственный, но родился в семье соседа."
                NN

Слышь, Колянчик, кумекаю, надо бы новенького прописать в натуре. Уж больно борзучий и дерзкий, не успел, говнюк конопатый, нарисоваться, тут же за Танькой начал шмыгать, типа, глаз на неё положил, а она мне ваще нравится.
- Санёк, не кипишись раньше времени! На гульку выведут, зажмём его где - нибудь в уголке. Только смекаю, из - за чувихи новенького прессовать как - то не по понятиям. Надо предъяву конкретную кинуть про обязательный взнос на вход.
- Ты мозга! Какой косяк предъявим?
- Пусть для начала какую - нибудь вкусняшку притащит.
- А рыпаться начнёт? В пузырёк полезет? Или стучать побежит?
- Тогда придавим его по - взрослому, за одно от Танюхи отвадим.
Коля Ванюкин и Саша Шкодин ещё долго обсуждали поганые, грязные делишки, делились впечатлениями о новом мультике, разрабатывали коварный план наезда на вновь прибывшего Серёжу Баевича.
Не знали хулиганистые кореша, что хлипкий на вид Серёжа почти два года посещал секцию Капуэро, к тому же, его отец - бывший десантник, служивший в спецподразделении Сапсан, а теперь инвалид по ранению, обучал сына приёмам легендарной израильской борьбы Крав Мага, признанной во всём мире круче каратэ.
Давид Баевич не уставал повторять подрастающему мальчику: "Ты еврей, поэтому обязан уметь защищаться, тем более в этой антисемисткой стране, где тебя ненавидят все, где люди живут не по законам, а по понятиям. Пойми меня правильно, - любая мразь жаждет тебя прикончить".
- У меня на лбу написано, что я еврей?
- Во - первых, ты рыжий, это само по себе вызывает у окружающих злобную неприязнь, поскольку ты не похож на всех, а значит, чужой, а их не любят нигде! Во - вторых, тебя выдаёт нос. Еврейский нос - особая примета, его не спрячешь за чёрными очками и не засунешь в карман. В - третьих, твоя фамилия не Иванов, не Петров и даже не Сидоров. Ты - Баевич! Гордись своей фамилией,  происхождением, где бы ни находился.
Кроме подготовки к неминуемой схватке с многочисленными антисемитами, Серёжа самоотверженно занимался музыкой; как и все еврейские мальчики, каждый день мучил писклявую скрипку, по субботам посещал художественную школу, пытаясь научиться красиво рисовать, вечерами читал романы Елены Штайнер и стихи Сони Аксельрод.
Он не помнил названия, но проникновенные строки запали в душу и остались в детской памяти навсегда:               
"...Разобью об асфальт расписные, стеклянные, детские замки.               
Стала твёрже рука, стал изысканней слог и уверенней взгляд,               
Только что - то не так, если страшно молчит, растерявшись толпа у Таганки,   
Если столько цветов, бесполезных цветов в бесполезных руках.               
И тогда я хочу убежать, обмануть, обвести обнаглевшее время.               
Я явилась туда, куда вход для меня запрещён.               
Я стучалась в свой дом, в дом, где я лишь вчера до звонка добралась еле - еле,   
И дурманил меня сладкий запах забытых ушедших времён.               
Но никто не открыл, ни души в заколоченном брошенном доме.               
Не могу отойти и стою, как в больном затянувшемся сне.               
Это злая судьба, раз художника снова хоронят.               
Значит время ушло, и ушло навсегда, и случайно проснулось во мне...".               
- Светлана Юрьевна, умоляю, подмени на недельку, в Крым хочу сгонять, сил больше нет, ещё пару дней и на воспитанников начну кидаться и орать, боюсь, до выпуска не дотяну. С заведующей я переговорила; она в принципе не возражает. Хочешь на колени перед тобой встану! Ты - моя последняя надежда!
- Даже не знаю. Почему я твоя последняя надежда? Вон сколько воспитателей.
- В том - то и дело, все наотрез отказываются!
- Давай на чистоту: какие проблемы в подготовительной группе? По какой причине все шарахаются от неё, как чёрт от ладана? Может быть, ты каким - то образом, меня подставить хочешь? Пока ты в Ялте косточки будешь греть, южные сочные фрукты кушать, в грязевых ваннах здоровье поправлять, твои ненавистные подопечные меня без соли съедят? Если не расскажешь в чём дело, даже не заикайся о подмене.
- Света, не поверишь! Только не пугайся раньше времени, но в моей группе махровая дедовщина.
- Сама - то поняла, что сейчас сказала? Какая, к чёрту, дедовщина в детском саду?
- Так и знала, не поверишь! Никто не верит! Заведующая мне в лицо расхохоталась и из кабинета выставила. Я талдычу, что некоторые мальчики из подготовительной группы над другими детьми издеваются, данью всех обложили, прохода девочкам не дают, избивают одногруппников и младших, а она меня на смех подняла и пригрозила увольнением. Света, ты ведь знаешь, я сына оболтуса из последних сил тяну, а непутёвой дочке и наряды, и косметику импортную подавай. Муж, гадёныш, нас давно бросил. Если меня уволят, труба! Как в таком возрасте на работу устроиться? Сама в курсе, кругом блат или взятки, а тут каждая копеечка на счету.
- Лена, я сейчас разревусь! Все так живут!
- Да уж! Мы не живём, а выживаем. Ладно, это эмоции. Так подменишь или нет?
- Послушай, я не воспитатель и не нянечка, а обычный логопед. Привели в кабинет ребёнка с дефектом речи, я с ним работаю по индивидуальной программе, а с трудными малолетними бандитами как - то не сталкивалась. На занятиях дети спокойные, послушные, даже порой испуганные, разве что последнее время стали коррекционных добавлять. К хулиганам, пусть и шестилетним, особый подход нужен, детскую психологию надо знать, методиками владеть. Да чего я прописные истины втираю. Обратись к детскому психологу.
- Открой глаза, какой психолог? Специалисту платить надо раз в десять больше, чем тебе и мне! И на каждую группу по психологу ставить. Они даже в штате не предусмотрены. Если бы у тебя зарплата приличная выходила, ты пахала бы на две ставки? Или я, терпела бы унижения от крутых родителей малолетних уродов, возомнивших себя дедами? Я не то что наказать их не имею права, даже голос повысить не могу. Сопливые мразёныши чувствуют слабину и наглеют по полной! Ты не представляешь, как они достали! Сил больше нет! Подмени, пожалуйста, иначе я здесь в кабинете сдохну!
- Видно терпение твоё на пределе, так и сорваться можно. Я ни в коем случае смерти твоей не желаю. Скорее всего, подменю на неделю; только нужны подробности, информация об этих крутых воспитанниках, о  родителях, в общем, всё, что знаешь и, желательно, подробнее. Необходимо понять, как с ними общаться.
- Господи, Светочка, ты спасла меня от инфаркта, депрессии, можно сказать, от тюрьмы.
- Как это?
- А так! Я почти созрела, чтобы удавить ублюдков: Колю Ванюкина и Сашу Шкодина.
- Неужели всё так серьёзно? Они же в сущности дети.
- Ты всё поймёшь ровно через две минуты, когда окажешься в подготовительной группе.
- Ладно! Выкладывай, что известно о малолетних мерзавцах. Меня интересуют любые мелочи, подробности поведения: как они общаются с другими детьми, как осуществляют гнусные деяния, как потом отмазываются, почему остальные в группе как бараны на бойне молчат, почему родители униженных ребятишек не бьют тревогу, могу ещё сто почему назвать. Колись давай.
- Объясняю по - порядку, по мере поступления вопросов. Во - первых, о причинах подобного уродливого явления: дедовщины в детском саду. Я, конечно, не психолог, не аналитик, поэтому выскажу сугубо личное мнение. Думаю, детсад - своеобразный срез нашего сегодняшнего общества, такой же как армия, школа, тюрьма, детский дом, больница, производство, даже наука. Везде и всюду процветают лизоблюдство, кумовство и телефонное право. Эти, можно сказать, правила игры по всей стране установил главный партайгеноссе, он же царь или, как утверждают некоторые, "Наше всё". Дети глядят на родителей, существующих, работающих, живущих по законам волчьей стаи и общающихся всё больше по фене. Ребёнок копирует в точности поведение папы и мамы, ежесекундно подсматривая за ними, поэтому поступает также как значимые для него люди - родители. Он ничего не изобретает, не выдумывает, не фантазирует, а просто считывает с листа свои действия, реакцию,  поведение. Люди добровольно приняли такие условия жизни в стране, молча проголосовали за фальшивую стабильность, повсеместное дружное "одобрямс", вседозволенность для свиты генсека, нищенское прозябание, приоритет кумовства и блата, лишь бы не было войны. Поэтому их несчастные дети принимают те же условия жизни!
- Елена Игоревна, похоже, ты махровая дисcидентка, тайный агент американского Госдепа, активный член Пятой колонны.
- Не говори ерунды! Я тебя давно знаю, уверена, ты не станешь стучать. Любой человек в нашей стране в душе рассуждает примерно также, если, конечно, он не из неприкосновенной непотопляемой своры партаппарата, не чиновник, не мент и не ГБшник.
- Извини, что перебиваю, продолжай по существу.
- Короче, подонков, возомнивших себя дерзкими паханами, в группе двое: Коля и Саша. Пацаны не по годам хитрые, жестокие, циничные: в том случае когда надо кого - то оговорить, наврут в три короба, коль скоро решили кого - то наказать, изобьют зверски, ежели необходима помощь родительской крыши, сочинят невероятную историю о том, как их унижает воспитательница и издевается нянечка. Словом, мразь конченная! Кстати, по многолетним наблюдениям, именно такие мальчики становятся впоследствии клиентами детской комнаты милиции, а потом - прямиком на зону, в привычную систему ценностей и отношений.
- Хочешь сказать, эти двое терроризируют целый детсад?
- У них в кодле сявки, послушные шестёрки, исполнители; всё, как на зоне.
- Ни фига себе! Я отпахала в детском саду двадцать лет и даже не подозревала о таких вопиющих безобразиях.
- Потому что ты обычный логопед и не присутствуешь постоянно в группе.
- Когда улетаешь?
- Билеты на послезавтра.
- Сделаем так: ступай к себе, а то злобные питомцы, наверное, нянечку до психоза довели. Завтра, когда время выкроишь, лучше всего в тихий час, заходи, дальше расскажешь. Я хочу максимально подготовиться к встрече с хулиганистой парочкой.
- Ладно, я ушла. Ещё раз огромное спасибо!
В это время продуманный и наглый Коля подгрёб к рыжему очкарику Серёже: "Слышь, Серя, - в две пары глазеря, завтра притащишь конфет, чем больше - тем лучше и один рубль - это членский взнос".
- Где я возьму столько денег?
- Твои заморочки, сосунок! У предков по - тихому стяни.
- А если не принесу?
- Наказание огребёшь лютое, мало не покажется. Тут недавно такой же хлюпик в непонятки полез, так до сих пор в больничке валяется расфасованный, да перебинтованный с сотрясением черепа.
Подрулил вездесущий Санёк, зло зыркнув на новенького, процедил как отрезал: "Гляжу у нас не просто свежая котлета, а жидёнок пархатый. С жидов, - двойная такса, два рваных, как с куста!".
- Ребята, я не хочу ссориться, не буду драться, давайте жить дружно?
- Колян, я же калякал, он, ваще, дерзкий! Может, прям щас ему пропишем?
- Погоди, Санёк, успеется! Пусть сначала отступные притащит. Короче так, Баевич, завтра после хавчика, в тихий спок - полный расчёт. Если нет, включаем счётчик и тогда тебе хана.
Серёжа скромно опустил глаза и тихонько отошёл в сторону; яркие игрушки перестали его интересовать, красивая девочка Таня тоже.
Светлана Юрьевна сидела в кабинете и лихорадочно вспоминала всё, что знала о детской психологии, чему учили в пединституте.
На следующий день утром она отправилась к заведующей: "Лидия Ивановна, могу я посмотреть Колю Ванюкина из подготовительной группы, мне кажется, он некоторые звуки не правильно произносит?".
- Откуда такая информация?
- Я вчера общалась с Еленой Игоревной по - поводу детей.
- Хорошо. Когда приведут мальчика, пусть мамаша зайдёт ко мне, проследите, пожалуйста, но без её согласия не имею права.
Светлана Юрьевна отправилась в группу караулить Колину маму, а заодно понаблюдать за поведением хулигана.
- Доброе утро, Лидия Ивановна! Что с моим ребёнком не так? С чего вдруг на последнем году пребывания в детском саду ему оказались необходимы услуги специалиста?
- Не волнуйтесь вы так. Думаю, с Колей всё в полном порядке, просто перед выпуском мы проверяем всех детей.
- Скажите, уважаемая Лидия Ивановна, как фамилия логопеда?!
- Антонова Светлана Юрьевна. При чём тут фамилия?
- Я так понимаю, это фамилия мужа? А в девичестве она как звалась?
- Варшавская. А к чему эти вопросы?
- Таким образом, Лидия Ивановна, мы добрались до истины!
- Не вполне понимаю, куда вы клоните?
- Я категорически против, чтобы какая - то евреечка вправляла мозги сыну, учила его правильно говорить.
- Вы серьёзно?! Это попахивает антисемитизмом.
- Ещё как серьёзно! Я не даю согласия на проверку речи моего мальчика. Если уж так необходимо, быстро найду другого, нормального логопеда.
- А кто вам сказал, что Светлана Юрьевна еврейка?
- Сами подумайте, она же не Иванова! Фамилия у неё чисто еврейская. Поэтому извините, на работу опаздываю. Молите Бога, чтобы я не рассказала мужу о нашей беседе. Надеюсь вы в курсе, кто он?!
Дверь кабинета закрылась, обалдевшая заведующая пребывала в полном недоумении и растерянности: "Как же так, на дворе конец двадцатого века, а ненависть к евреям та же, что и раньше? Благо, эта ненормальная мамаша не знает, что моя девичья фамилия Чмух".
Едва выдалась свободная минута, к логопеду заглянула воспитатель: "Ну как, Света, продолжим?"
- Рассказывай в мельчайших подробностях! Меня интересуют конкретные выходки малолетних уродов. В чём именно выражается эта, так называемая, дедовщина?
- Тут целый букет. Методы настолько разнообразны, насколько и жестоки, точно как в армии или на зоне. Например, эти юные хулиганы отбирали конфеты и другие сладости, которыми родители снабжали своих чад перед детсадом. Они не давали новеньким подходить к красивым игрушкам, а главное, постоянно воровали еду с тарелок других детей - котлеты, сосиски и нагло сжирали их на глазах голодных ребятишек, иногда вообще опрокидывали тарелки на пол. В том случае, когда кто - то жаловался, цинично плевали в суп или компот. Новенького полностью изолировали: не давали играть с другими детьми, нагло запугивали и жестоко избивали. На самом деле, примеров много.
- Согласись, ведь не каждого новенького можно так беспардонно унижать.
- Разделяю твоё мнение. В первую очередь, козлами отпущения становятся робкие, застенчивые, домашние дети. Они находятся под постоянным прессом злобных маленьких ублюдков.
- Я что подумала: скорее всего, родители неуверенных в себе ребятишек допускают большую ошибку, отдавая их в сад, в надежде, что те научатся общаться, что им в будущем станет легче жить, если на собственной шкуре познают побочные эффекты коллектива.
- Точно! Подобная школа жизни на неокрепшую психику просто губительна. Без всякого сомнения, ломать ребёнка такими испытаниями нет смысла. В итоге окажется ещё хуже! Родители, желая лучшего своему чаду, сами того не осознавая, делают из него маленького психобольного;  у ребёнка появляются невротические признаки - энурез, ночные страхи, бессонница, кусание ногтей.
- Как с дедовщиной бороться? Ты же много лет работаешь в группе, что надо делать?
- По правде сказать, не знаю! Единственное приходит на ум: не надо отдавать робких детей в сад, лучше пригласить няню или договориться с бабушкой, чтоб сидела с ним.
- Круто ты, Лена, отбрехалась. Типа, от воспитателя ничего не зависит? Мне кажется, ты снимаешь с себя всякую ответственность и элементарно устраняешься от решения сложной ситуации.
- Пойми, я не хочу решать детские проблемы, мне бы спокойно доработать до пенсии и всё!
- Уверена, внимательный педагог, опытный воспитатель способен начисто прекратить унижение ребёнка, искоренить детсадовскую дедовщину. Поэтому надо работать в первую очередь с тревожными, застенчивыми детьми, а действия сопливых подонков пресекать безжалостно, теми же методами - с позиции силы, чтобы хулиганы знали и помнили, против любого лома найдётся другой, но гораздо больше.
- Светлана Юрьевна, ведь так поступать не педагогично! Я бы даже сказала: противозаконно!
- На себя погляди: законченная невростеничка, руки ходуном ходят как у алкашки и левый глаз дёргается как у настоящей психопатки.
- Ты, конечно, права и что теперь предпринять?
-  В общем, езжай Крым. Я сама всё сделаю! Попробую досконально разобраться в ситуации.
- Ну не знаю. В любом случае, спасибо. Про родителей хотелось бы несколько слов добавить. У Коли Ванюкина отец - зам прокурора города, пользующийся практически неограниченной властью. Может, если захочет, засадить любого в тюрягу. Как говорится: "Был бы человек, а статья всегда найдётся". Когда три месяца назад его сынуля зверски избил одногруппника, да так, что того увезли по скорой, не завели даже административного дела, спустили всё на тормозах, для острастки заведующей влепили строгий выговор. Эта малолетняя мразь за всемогущим папой, как за каменной стеной. Кстати, он наведывался после того вопиющего случая и пригрозил всем, а мне в первую очередь, что если мы и впредь намерены клеветать на его послушного мальчика, огребём лиха по полной. Понимаешь, надо сначала с прокурором разбираться, а уж потом с наглым выродком. В конечном итоге, родители покалеченного пацана подписали мировую с этим козлом и разошлись краями; в общем, служитель закона замял дело, всё как всегда. До сих пор не возьму в толк, зачем нужно мировое соглашение - ведь это лазейка для партийных задолбанцев, прямой путь к вседозволенности и безнаказанности.
- С такими мыслями надо подаваться в правозащитники, а ты здесь маешься, инфаркт наживаешь, ненависть, обиду в себе копишь.
- Мне не нужны проблемы, поэтому, где не надо не вякаю, откровенничаю исключительно с друзьями, да вот ещё с тобой.
- Помнишь, как у Бутусова: "Если есть те, кто приходит к тебе, найдутся и те, кто придёт за тобой".
- Правильно всё излагаешь, вот только, Света, накипело! Представляешь, страшно становится жить! Куда мы идём? Что будет с нашими внуками? Опять я на эмоции скатилась. Слушай дальше. У Саши Шкодина мама - двоюродная сестра председателя горисполкома, а значит, её сынку - недоноску тоже всё можно.
- Хорошо, я кажется про родителей поняла: с ними разговаривать бесполезно. А как же папы и мамы униженных детей?
- А ты попёрла бы против зампрокурора или горисполкомовского начальника?
- Нет, я с детства трусиха! Однако, надо что - то делать? В конце концов, сопливые бандиты когда - нибудь тебе вилку в спину воткнут или что - нибудь в этом роде.
- Думай, Светлана Юрьевна, ты умная, рассудительная. Уверена, обязательно найдёшь методы на этих гадов. Готовься, завтра первый день пребывания в аду.
Когда дверь в спальню закрылась, и измотанная нянечка, наконец, выскочила на улицу перевести дух, а заодно покурить в тишине, подготовительная группа зажмурила глаза, пытаясь уснуть. В этот момент Коля Ванюкин поднялся во весь рост, демонстративно снял плавки и грозно заявил: "Видели, вот это вам всем; кто против меня рыпнется, пососёт мой писюн вместо леденцов!".
Кто - то из присутствующих нервно хихикал, некоторые спрятались под одеяло, другие просто потеряли дар речи от такого вопиющего беспредела.
Между тем распоясавшийся сопливый подонок продолжал: "Эй, рыжее чмо, хиляй сюда! Конфет притаранил? А может забыл, с еврейчиков двойная ставка? Поднимайся, лупарик, и канай ко мне, живо".
Серёжа Баевич, ни грамма не испугавшись визгливого рычания маленького гадёныша, спокойно поднялся с постели и смело двинулся к юному антисемиту.
- Слышь, носатый, и где мои рубики?
- Какие кубики Рубика?
- Дурочку не включай, а то щас без башки останешься. Санёк, обшманай шконку. Может, он чего затырил?
Корефан Коляна метнулся к кровати новенького, однако по пути напоролся на Серёжин кулак. Еврейский мальчик каким - то ловким движением ударил Санька в бок чуть выше пупка, тот болезненно охнул и, обездвиженный, рухнул на пол.
Ребятня тут же примолкла, вытаращила удивлённые глаза, наблюдая за невероятными событиями, поскольку ещё никто не осмеливался противостоять шестилетней шпане.
Ошарашенный подонок Коля молниеносно напялил плавки, как коршун слетел с кровати и в полном гневе ринулся на Серёжу: "Ну, жидяра, тебе капец".
Замахнувшись кулачком, он выпучил страшные глазёнки, тем не менее, тут же получил весьма чувствительный удар в коленку. Нога сразу отнялась, а от бравады маленького хулигана не осталось и следа.
Серёжа спокойно нагнулся и зло прошептал: "Я буду бить тебя постоянно; кому - нибудь наябедничаешь, получишь ещё сильнее".
- Ты не знаешь, кто мой отец! Он тебя порвёт, как сявку!
- А ты, гад, без папашки чего - нибудь можешь?
- Сейчас коленка пройдёт, я тебя прибью!
- Коленка пройдёт дня через три, а пока плавки суши, зассанец! А насчёт твоего отца, я так отвечу: "У меня папа тоже крутой, никого и ничего не боится; террористов всяких, бандитов давил как тараканов, пожалуешься - конец тебе".
Серёжа оглядел спальню и громко приказал: "Спать! Все забыли, что тут видели!", потом побрёл к постели, плюхнулся на подушку и заснул сном невинного младенца. В эту минуту все присутствующие храпели и сопели на все лады. На полу валялись и нервно дремали два маленьких мешка с дерьмом - Колян и Санёк.
Через час вернулась нянечка и принялась будить подготовительную группу. Заметив на полу двух спящих мальчиков, она резонно смекнула, что те скатились во сне. Ребята с трудом и нехотя пробуждались.               
Когда Сашу Шкодина увезли в больницу с неожиданным аппендицитом, перешедшим в перетонит, за хромающим Колей Ванюкиным примчалась служебная машина.
Прокурорский чинуша нервно вышагивал по гостиной трёхэтажного особняка: "Коля, объясни, что случилось в тихий час?".
- Во сне упал с кровати и нечаянно ударился коленкой.
- Не вижу ссадины или синяка.
- Чего допрос устроил, видишь, очень больно, пожалуйста, оставь меня в покое.
- Не прощу, привлеку к суровой ответственности няньку, воспитательницу, заведующую, всех!
- Успокойся, я сам виноват! Не кричи так, болит голова, тошнит, мне ужасно плохо.
- Потерпи, я вызову врача.
- Делай что хочешь, только не трогай меня.
Главный светило травматологии Томска профессор Фурман прибыл через пятнадцать минут после звонка: "Что у нас тут, молодой человек?".
- Коленка сильно ноет, как будто там внутри гвоздь. Стоять не могу и голова кружится.
Профессор довольно тщательно осмотрел колено, нежно пропальпировал место предполагаемого ушиба, тем не менее, не обнаружил ни вывиха, ни перелома, ни опухоли, ни мышечного спазма; нога выглядела вполне здоровой. Задумчиво погладив жиденькую седую бородёнку, он глубокомысленно изрёк: "Нужен снимок!".
Колю в спешном порядке увезли на рентген. Ещё через два часа легендарный Фурман внимательно разглядывал снимок, потом долго пялился в пустоту, затем чесал умную репу, приговаривая: "Ничего не понимаю! Нет ни малейших признаков травмы! Почему тогда мальчик не может ступить на ногу? Это какой - то нонсенс!".
Таким образом, подготовительная группа, да и весь детский сад "Солнышко"  оказались на несколько дней свободными от хулиганского беспредела, малолетнего сопливого террора, оскорблений и побоев. Впрочем, самое странное случилось через два дня после известных событий. Совсем недавно затюканный и униженный хулиганами мальчик Вова, вдруг возомнил себя сильным и принялся жестоко терроризировать одногруппников.
Затретированный,  преследуемый ребёнок в одночасье превратился из униженной жертвы в злобного преследователя.
Светлана Юрьевна, сочинившая за две ночи целую методичку по искоренению дедовщины в конкретном среднестатистическом детсаду, впала в полное недоумение, обнаружив в группе нового хулигана. Она оказалась в полном ступоре, не зная, что теперь предпринять.
Очевидно, дело не в детях и их родителях, а в Системе, в государственном устройстве, в понятиях, установленных хозяевами жизни!    

                ПАРАГРАФ 2 АДЕКВАТНЫЙ ОТВЕТ
             
                "Не будь антисемитизма, я бы не думал
                о себе как об еврее".
                Артур Миллер.

Прокурорский сынок, он же отпетый двоечник и несносный дебил, Коля Ванюкин кое как переполз в третий класс. После детского сада он вдруг стал полностью неадекватным придурком; одним словом, Всевышний явил Миру законченную мразь и морального урода.
Его колено полностью восстановилось, однако в голове образовался вакуум, тормозящий психическое и умственное развитие.
В неполные десять лет Коля выглядел сопливым пацаном, картавым недоноском, обозлённым на всех и вся, особенно, на евреев. Он не забыл Серёжу Баевича, выключившего его из привычной системы ценностей, унизившего и оскорбившего до глубины поганой душонки. Теперь все евреи представлялись Коле врагами, как в личном плане, так и вообще.
Прокурор Томской области Владимир Владимирович Ванюкин - махровый, наглый взяточник - надеялся в недалёком будущем передать тёплое кресло сыну, только вот после детсада его не в меру крутой отпрыск как - то в миг сделался покорным, отсталым, бесхарактерным пацаном, безвольным ублюдком, мягкотелым нытиком.
Жёлтые пузыри соплей и бесконечный водопад тягучих слюней постоянно присутствовали на его дурацкой и вечно улыбающейся роже. В классе Колю презирали за явную придурковатость, ненавидели за беспросветную тупость, тем не менее, жутко боялись за неконтролируемую агрессивность. Он, конечно, не глумился над одноклассниками, не терроризировал хлюпиков, не унижал девочек, не дрался, не издевался над младшими, однако считался опасным, сволочным и мерзким типом.
Учителя стоически терпели бывшего детсадовского хулигана Ванюкина, помятуя о влиятельном отце, закрывали глаза на паскудные и ублюдочные шалости, ставя липовые трояки вместо заслуженных двоек.
Коля, хоть и был дурак дураком, впрочем, ловко и хитро играл роль неприкаянного, простодушного идиота. Он люто ненавидел евреев и мечтал когда - нибудь встретиться с детсадовским обидчиком рыжим Серёжей Баевичем. Эта встреча состоялась через тридцать лет после окончания школы, хотя об этом позже.
- Володя, ты когда последний раз наведывался в то место, где учится твой сын?
- Я, вообще - то, никогда туда не заглядывал, да и некогда мне. Скажи спасибо, что с горем пополам запихнул его в престижную школу. А собственно говоря, в чём дело? Что опять стряслось? На что ты, Надюша, намекаешь? Чего - то я никак не врублюсь.
- Школа, бесспорно, шикарная и учителя - на уровне, только вот Коля почему - то в ней последний ученик. Я вчера ходила на родительское собрание, так чуть сквозь землю не провалилась от стыда. Нашего сына не отчисляют, а автоматически переводят из класса в в класс, потому как не желают с тобой связываться, типа боятся.
- А как ты хотела!? И правильно делают! Каждая сявка должна знать своё место!    Мы, элита страны, научим быдло свободу любить!
- Пафос в заднее место засунь и услышь, наконец, что я тебе талдычу. Твой сын, Николай, законченный троечник, мелкий хулиган, отстающий в развитии ребёнок!
- Может, ему элементарно учиться не нравится. Ничего страшного! Я тоже в школе в отличниках не ходил, тем не менее, некоторых высот в карьере достиг, любого могу к ногтю прижать, если захочу. Посмотри, как все передо мной лебезят и прогибаются, поскольку я властью обладаю почти неограниченной, живу как у Христа за пазухой.
- Опять понты колотишь? Твоя власть на связях держится, на знакомствах, на том, что ты член грёбанной партии. Если кто - то крутой пожелает тебя задвинуть и своего человека посадить на тёплое место, ты враз в канаве окажешься или в тюряге, а, может быть, и к стенке поставят.
- Умоляю, не начинай! Мы кажется сына обсуждали, его успехи в школе, так давай продолжим.
- Я же говорю, он плохо учится. Зато про Риту Блюмберг на собрании все уши прожужжали: она отличница, активистка, общительная девочка, вся из себя аккуратная. О Боже, как же эта жидовская семейка достала.
- Согласен с тобой, Надя! Пархатые всю страну скупили, продали и снова скупили. На верху есть мнение, что евреев необходимо в чёрном теле держать, конкретный заслон поставить во всех сферах жизни: в экономике, науке, медицине, короче, везде.
- Тут я полностью на твоей стороне. Как это конкретно сделать, если они родственными связями обросли, в свиту Самого входят, в политбюро залезли, покупают всех и вся?
- Понятия не имею.
Коля в это время прятался за неплотно прикрытой дверью, втягивал в себя сопли и внимательно подслушивал диалог родителей. Их слова оказались явно по душе маленькому антисемиту, ласкали слух и косвенно призывали к активным действиям. Он глубоко уверовал, чтобы он ни натворил, папа его отмажет и мама заступится, коршуном налетит на любого.
- Может быть, наймём для нашего мальчика репетитора хорошего, детского врача толкового, логопеда умного, наконец? Надеюсь, они Коленьку на правильный путь наставят, вылечат, на буксир возьмут.
- Конечно организуем, только сперва пусть начальную школу закончит, хотя бы на тройки. Надя, подыщи весь этот штат и, главное, денег не жалей.
- Я вообще - то давно хотела этим заняться, но боялась, что ты воспротивишься.
- Вот и обсудили! Давай ужинать, в горле пересохло. Что сегодня в нашем кабачке?
- Абсолютно не в курсе. Пойду у поварихи спрошу.
Коля вмиг отскочил от двери и пулей помчался в детскую досматривать мультик.
На следующий день он явился в школу в приподнятом настроении, смело зарулил в класс и деловито огляделся. За первой партой робко восседала еврейская девочка Рита.
Кругом носились и галдели возбуждённые школяра, в окна заглядывали розовые утренние облака, а она, не замечая никого, сидела и тихонько читала какую - то книгу, вероятно, сборник стихов Блока.
Коля нагло подлетел к задумчивой Рите, грубо схватил её за косичку и шепелявым голосом завопил: "Зыдовка! Зыдовка! Зыдовка!".
Тотчас в классе воцарилась гробовая тишина. Подавляющая часть третьеклашек не знала смысла этого слова, некоторые принялись таинственно хихикать, показывая на Риту пальцем.
Тем временем обнаглевший подонок орал ещё громче, разбрызгивая по сторонам слюни и пузыри соплей: "Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка!".
Ни у кого из одноклассников не возникло желания заступиться за униженную оскорблённую девочку. Никто даже пальцем не пошевелил. Все стояли и наблюдали за этой трагической отвратительной сценой: мальчики боялись Ванюкина - младшего, а девочки испугались за свои косы.
Гнусная ситуация должна была, тем не менее, когда - нибудь завершиться, и она закончилась совершенно неожиданно для всех.
Оскорблённая Рита прекрасно знала смысл слова: "Жидовка" и приготовилась разреветься, однако подумав, поступила иначе. С невыразимой яростью она схватила за шиворот сопливого ублюдка, потащила его к доске и принялась яростно колотить носом о коричневый линолеум.
Тут же из сопливого носа маленького антисемита брызнула мутная кровушка, разлетаясь крупными каплями в разные стороны. Рита не обращала на это никакого внимания, продолжая вбивать ненавистную морду в исписанную доску.
Ещё через минуту неистово завизжали перепуганные девочки и бросились наружу, мальчики же криками подбадривали взбешенную Риту, продолжавшую монотонное, садистское, но справедливое избиение. Алая кровь вперемешку с жёлтыми соплями только ещё больше возбуждала маленькую еврейку и та, похоже, не собиралась останавливаться.
Когда в класс ворвалась обезумевшая учительница, а вместе с ней весь педагогический состав элитной школы, Коля Ванюкин - весь в кровавом месиве почти терял сознание, а Рита Блюмберг из последних сил продолжала экзекуцию, приговаривая: "Мразь, мразь, поганая мразь".
Побледневшая учительница кинулась к разъярённой девочке, схватила её за окровавленную руку и вытащила в коридор, а юный антисемит как мешок повалился на пол и мгновенно отключился.
Униженная Рита восстановила поруганную честь в глазах одноклассников, ведь она пусть жестоко, но справедливо наказала обидчика, которого срочно увезли в больницу с сотрясением мозга, сломанным носом, выбитыми передними зубами и большой потерей крови.
Вот вам и тихая скромная еврейская девочка, круглая отличница, страстная любительница лирических стихов Александра Блока!
Кто - то скажет: ей надо было вырваться из рук сопливого ублюдка и убежать, некоторые посоветуют пожаловаться учительнице, а я утверждаю, что она поступила абсолютно правильно! Зло должно наказываться и пресекаться, однозначно! Самосуд - это беззаконие!? Конечно, да! Но только не в этом случае!
Если бы все еврейские дети, да и взрослые тоже, давали бы жёсткий отпор антисемитам, такого позорного явления в СССР, скорее всего, не наблюдалось бы. Впрочем, ненавистники евреев, негласно поддержанные государством, остаются как правило безнаказанными. Осуждая с высоких трибун ненависть к евреям, чиновники по большому счёту закрывают глаза на махровый бытовой антисемитизм, зверские выходки хулиганов, осквернение еврейских могил и памятников.
Родителей Риты Блюмберг в тот же день вызвали к директору школы Нудельману Борису Ефимовичу.
- Инна Григорьевна, считаете ваша дочь поступила правильно?
- Я сделала бы то же самое, не задумываясь!
- Но согласитесь, это откровенный, жестокий самосуд. Таким образом можно запросто скатиться в каменный век.
- Борис Ефимович, а как поступили бы вы в данной ситуации?
- Обратился бы в суд.
- Я вас умоляю. Суды всегда на стороне власть имущих, вам это хорошо известно, телефонное право ещё никто не отменял.
- К большому сожалению мы вынуждены исключить Риту из школы. Мне искренне жаль!
- А мне вас искренне жаль, потому что когда - нибудь тоже окажетесь в подобной ситуации. Где - нибудь в автобусе или на улице привяжется ряженный казак или пьяный ублюдок и унизит вас.
- Я позвоню в милицию.
- Ну - ну, если в живых останетесь.
- Инна Григорьевна, не надо так пессимистично смотреть на жизнь.
- Я воспринимаю жизнь реалистично.
Родителям Риты Блюмберг пришлось срочно продать машину и загородную дачу, чтобы откупиться за жестокие, но адекватные действия дочери.
Маленький придурок провалялся в больнице три недели, после чего родители перевели его в другую школу. Однако, ввиду огромного резонанса, Колиного отца всё - таки понизили в должности, переведя в районный суд и всё из - за антисемитских выходок непутёвого сыночка.
Молва о славном подвиге третьеклассницы Риты Блюмберг, несправедливом суде в пользу семьи Ванюкиных облетела Томск и обросла невероятными подробностями.
Некоторые уважаемые в городе еврейские семьи стали подумывать об отъезде на историческую Родину, чему большинство русских горожан были бесконечно рады.

               

                ПАРАГРАФ 3 ПОЛОВИНКА ЗУБА

                "Одни проглатывают обиду,
                другие - обидчика".
                С. Крытый.

Санька Шкодин учился в параллельном классе, слыл откровенным, неисправимым троечником, равнодушным оболтусом, уличной мелкой шпаной. По причине плохой успеваемости его даже в пионеры не приняли.
Будучи выше всех на голову, он в шестом классе без красного галстука выглядел как октябрёнок - акселерат, наглухо застрявший в начальной школе.
Друзьями, а тем более приятелями, мы никогда не были, тем не менее жили в одном дворе и достаточно много времени проводили вместе: гоняли мяч, играли в чику, баловались куревом. Впрочем, мы оставались совершенно разными: я в четырнадцать выглядел мелким и трусоватым пацаном, а смелый Сашка мог запросто подстрелить из рогатки ворону и зажарить её на костре, ему нравилось издеваться над кошками и бродячими собаками; одним словом, в нём сидела какая - то непонятная негативная чертовщина, толкающая этого шалопая к отвратительным поступкам.
Он был здоровее и сильнее меня. Чтобы хоть как - то сравняться с этим дылдой, в конце шестого класса я записался в секцию бокса, усердно посещал тренировки, пахал в поте лица и в седьмом выиграл первенство Томской области по новичкам. Как это удалось? Когда соперники на ринге видели мою левостороннюю стойку, тут же сникали, оставалось лишь двумя - тремя точными ударами добивать их. Однако, сейчас не об этом.               
До сих пор не могу понять, по какой - такой причине наша классная руководительница как - то после уроков затеяла национальную перекличку, в смысле, кто есть кто по происхождению. Меня до сего дня абсолютно не интересовала национальность одноклассников. Естественно, перекличка выявила только русских. Всё же один мальчик гордо заявил, что он еврей. Такой поступок граничил с полным безрассудством, поскольку усилиями Советской пропаганды евреи считались сионистами, агрессорами, угнетателями арабов, пособниками мирового империализма. Некоторые известные евреи - А. Райкин, М. Чухрай и другие деятели театра и кино - строчили в печать гневные петиции, осуждающие Израиль. Придворный шут и низкопробный клоун Райкин рад бы отречься от национальности и вмиг сделаться хотя бы грузином, на худой конец - цыганом, но внешность не позволяла. За право тупо лицедействовать на эстраде, юморить на ТВ, критиковать алкашей и мелких несунов, он платил, не побоюсь этого слова, предательством собственной нации, то же самое делали некоторые представители культуры, учёные, музыканты. Пусть это останется на их грязной, холуйской совести!
Вернёмся в наш дружный 7 "А". После того, как Миша Потапенко объявил во всеуслышание, что он еврей, все тут же смолкли, ошарашенные необычным известием. Мне сразу стало ужасно неловко, безумно отвратительно, что рядом учится еврейский мальчик. В нашей русской семье никогда не поддерживался антисемитизм, ни разу в жизни родители не обсуждали еврейский вопрос, считая все нации равными, а мне, тем не менее, сделалось не по себе.
Прошло больше сорока лет после окончания школы, тем не менее, мне бесконечно стыдно перед одноклассниками за давнишние крамольные мысли и непонятную неловкость. Миша, прости, если сможешь!?
Его неожиданное признание вместе с тем возымело весьма негативные последствия. Многие ученики школы стали как - то подозрительно коситься на Мишку, как будто тот в один миг стал врагом или прокажённым; девочки таинственно шептались за его спиной, а пацаны зло сверкали глазами.
Недалёкого ума Санька Шкодин неистово носился по школе и как ненормальный орал во всё горло: "Здравствуй, Миша - сионист! Мы антисемиты!".
Похоже, он совершенно не понимал смысла данной отвратительной фразы, тем не менее, где - то её услышал, наверняка, от родителей или на улице.
В то смутное, застойное время ангажированный советский академик Арбатов и махровый антисемит Примаков подписывали многочисленные открытые письма против израильского государства, в защиту бедных арабов, между прочим, вооружённых до зубов советским оружием.
Израильтяне в Шестидневной войне мужественно защищали свои дома, семьи, молодую страну, в отличии от советских солдат и офицеров, воевавших за гегемонию на Ближнем Востоке.
После уроков я пошёл в раздевалку забрать пальто и невольно стал свидетелем мерзкой сцены. В дальнем углу Шкодин зверски мутузил Потапенко, приговаривая: "Вот тебе, жид пархатый! Получай, сионист проклятый! На тебе, еврейчик!".
- Саня, а ну стой! Что ты творишь!
- Отвали, заступничек, не то тебе достанется!
- Я что, не понятно сказал?
- Чеши своей дорогой, Байчик, какая тебе разница, ведь ты же не еврей!
- Нет, я не уйду!
Четырнадцатилетний антисемит Шкодин отпустил хныкающего Мишку и с кулаками наперевес бросился на меня. Он занёс руку для атаки, однако мгновенно получил с левой по челюсти. Причём, удар получился такой сильный и точный, что его передний зуб, как подрезанный, переломился пополам. Я сам не понял, как это вышло. Тем не менее, взбешённый и разъярённый, тот не остановился, а сплюнув половину зуба, снова попёр в атаку. Следующий резкий тычок по печени мгновенно охладил его пыл. Присев на задницу около вешалки, подонок горько рыдал в голос и упавшим голосом хрипел: "Предатель! Гад! Ты жидов защищаешь?".
- Я заступился за одноклассника.
В этот же день после уроков произошло громкое разбирательство инцидента с участием моих родителей, директора школы и, конечно, четы Шкодиных.
Для меня та история закончилась достаточно хорошо, похвальную грамоту, правда, не дали, но отец вечером за ужином серьёзно высказался: "Серёжа, всё правильно сделал! И впредь поступай так же!".
Отпетого троечника и злобного забияку Шкодина с позором выгнали из школы, а родители тут же перевели его в другую. Во дворе же он старался не показываться на глаза. К концу восьмого класса он связался с криминальной шпаной, и в конце концов, оказался в колонии для несовершеннолетних.
После окончания школы я как - то случайно встретил во дворе Саню Шкодина и поначалу его не признал. Моему взору предстал законченный урка с золотыми фиксами и наколками на руках.
- Ну как, прочухал кто я?
- Нет, не узнаю, Шкода. Да и узнавать не имею ни какого желания.
- Мы до седьмого класса в одной школе чалились. Ты ещё зуб за жида конкретно сломал.
- Жаль, все не выбил! Гляжу, ты окончательно приблатнённым стал.
- Ладно, Серый, не кипишуй! Проехали!
- Да пошёл ты.               
 
                ПАРАГРАФ 4 ЛИЦЕМЕРИЕ

                "Лицемерие - это дань уважения, которую
                порок платит добродетели".
                Франсуа Ларошфуко.

После окончания школы Михаил Потапенко, еврей по матери и украинец по отцу, пребывал на распутье, куда поступать: в Университет, как советовали родители или выбрать военную карьеру? Поддавшись назойливым уговорам друзей, одноклассников и природной импульсивности, он в итоге подал документы в Военное училище.
Почему именно уговорам? Да просто потому, что четверо одноклассников, совсем не отличников, твёрдо решили поступать в Томское Высшее Военное училище связи, поскольку учёба в Университете или другом ВУЗе для них была не по зубам.
Почему импульсивности? Потому, что Миша искренне считал, что Советской армии нужны умные и грамотные офицеры для защиты от многочисленных внешних врагов, начиная от НАТО и заканчивая враждебной ненавистной Америкой.
В семидесятые годы все оказались настолько зомбированы лживой Советской пропагандой, что принимали за абсолютную истину любые слова Партии и правительства. К тому же, пафосный патриотический слоган "Есть такая профессия - Родину защищать" отбойным молотком стучал в сердце каждого пацана, или почти каждого. Встречались, конечно, лохматые отщепенцы, вызывающего вида хипари, юные начинающие диссиденты, слушающие тайком Голос Америки и ненавидящие Советскую власть.
Миша, без всякого сомнения, плавал у другого берега и со всей откровенностью считал себя патриотом Родины, не задумываясь о том, что его истинная, историческая Родина находилась совсем в другой далёкой стороне и именно в эти годы мужественно отбивалась от многочисленных врагов.
Немногие семнадцатилетние мальчишки в 1974 году знали правду о маленьком, но гордом Израиле, тем более, Железный занавес, опущенный Советским Союзом, наглухо отгородил обычных людей от внешнего мира.
Михаил Павлович Потапенко без нареканий прошёл медкомиссию, успешно сдал вступительные экзамены и спокойно готовился к последнему собеседованию, чтобы, наконец, влиться в ряды курсантов Томского Высшего Военного Командного Училища связи.
Физическая подготовка будущего офицера была на должном уровне, поскольку он неистово увлекался баскетболом и играл за сборную школы. Его знания тянули на твёрдую четвёрку, просто потому, что еврейский мальчик по определению не мог быть ни двоечником, ни троечником. Что касается собеседования, данная процедура, как правило, в военных училищах являлась пустой формальностью.
В ту застойную пору по кухням советских граждан гуляли всевозможные анекдоты антисоветской направленности, вскрывающие суть официальных и негласных законов Советского режима. Особенно резкими и язвительными считались анекдоты на еврейскую тему.
"Приходит еврей с русской фамилией устраиваться на работу. Сидит, строчит автобиографию, заполняет анкету. Неожиданно останавливается и обращается к кадровичке: "Извините, но у меня имеется один маленький нюанс в биографии. Дело в том, что мой прадед был пиратом". "Какие глупости, пишите дальше", - отвечает та.
Продолжая заполнять анкету, он снова задумался: "Извините, есть ещё один нюанс в биографии. Моя прабабушка еврейка". Ничего страшного! Мы что, антисемиты какие - то! А вот то, что прадед был пиратом, это очень плохо".
Подобные анекдоты сотнями пересказывались, особенно в еврейских домах и кухнях, куда ушлые КГБшники пока не имели доступа.
Граждане еврейской национальности на подсознательном уровне считали себя людьми второго сорта, поэтому, во что бы то ни было стремились выбиться в люди: стать известными музыкантами, добросовестными врачами, хорошими учёными, знаменитыми писателями, поэтами, певцами, художниками.
Миша Потапенко направился по другой дорожке, не свойственной еврейским мальчикам. Решив стать советским офицером, он намеревался верой и правдой служить Родине, хотел все силы и неуёмную энергию отдать Отчизне.
Не знал, да и не задумывался тогда ещё семнадцатилетний юноша, что его страна ведёт скрытую гражданскую войну со своими гражданами, особенно с евреями. Он понятия не имел, что при поступлении в ВУЗы существовал негласный лимит на евреев, при приёме на руководящие должности существовал ограниченный процент, а в  армию евреев старались вообще не допускать. С чем это связано?
В первую очередь с тем, что русские всегда считали евреев чужаками, которые в большинстве случаев оказывались намного умнее, целеустремлённее, предприимчивее. Кроме того, Израиль, смело заявивший о себе, стал костью в горле Советского руководства, стремившегося к единоличному влиянию на всём Ближнем Востоке.
По паспорту Миша считался русским, не смотря на то, что к этой нации не имел никакого отношения. Однако, в свидетельстве о рождении чёрным по белому прописано: отец - украинец, мать - еврейка, в девичестве Цукерман Генриетта Борисовна. Сей курьёзный факт не скрылся от всевидящего ока приёмной комиссии Военного училища.
Председатель комиссии, он же начальник училища, страстный приверженец линии партии, полковник Туманов пристально уставившись на будущего курсанта, от волнения громко кашлянул и командирским железным голосом заявил: "Несмотря на успешно сданные экзамены и нормы по физподготовке, мы вынуждены отказать вам в праве стать курсантом училища!".
Миша сначала опешил, тем не менее, набрался смелости, тяжело вздохнул и нахально выпалил: "Могу знать причину отказа?".
- Конечно! Дело в том, что у вас на спине имеется огромное родимое пятно!
- А при чём тут?
- Довожу до вашего сведения, согласно приказа министра обороны, советский офицер обязан быть не только истинным патриотом Родины, но должен иметь безупречный внешний вид.
- Постойте, я же не в трусах собираюсь Родине служить.
- Всё! Это не обсуждается! Свободен! Следующий!
Миша ехал домой, нахмурившись глядел в окно троллейбуса и не мог взять в толк, почему его забраковали. Во рту пересохло, к глазам подступали горькие слёзы, обида душила, мозг отказывался воспринимать реальность. Мыслей о том, что его отфутболили по национальному признаку, не возникало вообще. В тот момент мучил только один вопрос: "Как вывести ненавистное родимое пятно?".
Через месяц ему расхотелось быть бравым офицером Советской армии. Несостоявшийся курсант тут же возненавидел цвет хаки и на некоторое время обозлился на весь белый свет.
В дверь неожиданно позвонили: "Потапенко Михаил? Вам повестка из Военкомата! Распишитесь!".
Он нервно расписался и в сердцах подумал: "Лучше бы я в Университет поступал".

                ПАРАГРАФ 5 ИСПОЛНИТЕЛЬ

                "Солдат - последнее звено эволюции
                животного мира".
                Джон Стейнбек.

Военный городок под Челябинском встретил новоиспечённого солдата доблестной Советской армии Михаила Потапенко жёлтыми осенними деревьями, зелёным, свежевыкрашенным газоном и размеренным топотом солдатских сапог на вылизанном плацу. Именно так он и представлял место службы. Военные городки необъятного Советского Союза походили друг на друга, как панельные дома, построенные в разных городах: двухэтажные казармы, столовая, плац, учебный корпус, полоса препятствий, КПП, газоны, круглый год выкрашенные обычной половой зелёной краской. Наверное, начальники военных городков все поголовно страстно любили зелёный цвет; скорее всего, такой дебильный приказ спускался сверху.
Солдаты - люди подневольные, поэтому, если прикажут, могут пожелтевшую траву и в красный цвет выкрасить, и в голубой, и даже в чёрный. Приказы, как известно, не обсуждаются, несмотря на их откровенную тупость и дурацкую нелепость.
"Пункт первый: сержант всегда прав!
Пункт второй: если сержант не прав, смотри пункт первый!", - анекдот, полностью характеризующий Советскую армию времён Брежневского правления, отчасти и современную. Мне это напоминает зону: "Пахан всегда прав".
Как далеко ушли армейские порядки и законы от бандитских понятий? Скорее всего, Советская армия сильно напоминала зону с той лишь разницей, что у служивых имелось огнестрельное оружие, а у зэков - холодное.
Миша и другие вновь прибывшие расположились на плацу в ожидании командира роты.
Нетвёрдой походкой подгрёб пьяный капитан, приказал всем построиться и, не здороваясь, процедил сквозь зубы: "Не превращайте два года службы в ад. Правильно выполняйте приказы командиров, старослужащих товарищей, тогда без проблем доживёте до дембеля и  вернётесь домой. Для тех, кто не понял, у нас имеется Губа. Сейчас вас покормят, а потом распределят по взводам. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойтись".
Мотострелковая часть, куда попал Потапенко, по представлению армейского руководства не являлась приоритетной, другими словами, не имела особой военной значимости, в отличие от войск стратегического назначения: ракетно - ядерных, ПВО, войск связи, ВВС, пограничных войск, танковых войск, артиллерии, ВМФ.
Не знал тогда новобранец Миша, что армия - место вовсе не для службы, а резервация для содержания принудительно собранного, неуправляемого и незанятого реальным делом призывного контингента. В этом армейском отстойнике солдаты практически не занимались боевой подготовкой, выполняя в основном различные хозяйственные работы, в большинстве своём побегушные и абсурдные.
Главное, что действительно волновало служивых данной части - правильно пройти по ступенькам неуставной системы отношений и дослужить до конца, оставшись целыми и невредимым. Пресловутая дедовщина оказалась суровой, порой необоснованно жестокой, предполагающей несколько рангов престижа.
По какой причине именно Михаил оказался в этой армейской клоаке? Ответ банальный до слёз - поскольку он еврей.
Военные генералы в Советском Союзе искренне считали, что служить в войсках стратегического назначения и выполнять боевые задачи могут только солдаты славянской национальности(русские, белорусы, украинцы), остальные же - просто быдло для Стройбата, ЖД войск и основного количества Мотострелковых подразделений. Надо сказать, что существовали настоящие мотострелковые части, оснащённые современной боевой техникой и поддерживаемые в боеспособном состоянии.
Получив необходимое обмундирование, новобранцы, распределённые по взводам, разошлись по казармам. На этом радужные представления о могучей и непобедимой заканчиваются и начинается двухгодичный ад.
Михаила и ещё пятнадцать вновь прибывших поддатый сержант построил в коридоре казармы: "До принятия присяги вы все - козлота ушастая, именуетесь мамонтами. На данный, блин, конкретный момент у вас, говнюки, нет никаких прав, вы типа - духи, вас как бы не существует. Обязаловки тоже пока нет, поэтому мой вам совет: сидите тихо и не дышите, дедам не попадайтесь на глаза, не возбухайте, служите пока по Уставу. Понятно, сосунки!? Соседи по казарме познакомят вас со всеми подробностями внутреннего распорядка. Усвойте всё правильно и останетесь живы. Армия - это суровая школа жизни! Врубились, желторотики?".
Новобранец Потапенко с опаской протиснулся в казарму и осторожно направился к свободной койке. Боковым зрением заметил двух полупьяных солдат, пристально наблюдающих за ним.
- Зырь сюда, Толян, у нас абрашка нарисовался.
- Точно, жидок! Ну, мамонт, ты конкретно попал. У нас к пархатым особое отношение, на отдельных, любовных условиях. Ха - ха - ха! Виталя, а может, прямо щас к петушкам его определим?
Подрулил дед: "Ша, салабоны! Ещё успеете воспитанием еврейчика заняться. Пускай до присяги воздухом надышится, по сторонам осмотрится, свободы глотнёт.
- Товарищ, дедушка, мы так, на понт его брали, чтобы не расслаблялся.
- Всё, заглохли. Виталик, мухой полетел дедушкины портянки мацать, а ты, Толик, дуй на камбуз, пожрать чего - нибудь притарань. Быстро! Время пошло!
Миша сначала жутко оконфузился, однако сообразил, не всё так хреново и смекнул, что и дальше кто - нибудь станет за него заступаться, ведь он в сущности хороший добрый человек, спортсмен, в военное училище поступал.
- Ты кто?
- Я, Михаил Потапенко, новобранец.
- Ответ не правильный! Ты, мамонт жидовской национальности.
- У меня в паспорте написано - русский.
- Слышь, гнида, в обезьянку погляди на свою морду. Если и дальше собираешься к русским примазываться, тебя будут постоянно волохать и давать по рогам. Врубился, пархатый! Повторяю вопрос: Ты кто?
- Я мамонт еврейской национальности.
- Лады, не очкуй раньше времени. Правильно в систему впишешься, перекантуешься без проблем, станешь возбухать или стучать побежишь, тебя хором опустят, до дембеля кукарекать петушком станешь. Догоняешь, дебил носатый? Вот и меркуй, чтобы из тебя, Миша, Машу не сотворили.
Полтора месяца до присяги мамонт Потапенко жил почти по Уставу: самоотверженно вышагивал на плацу, любовно чистил картошку в нарядах, лихо драил казарменные полы. Обстановка заставляла понемногу втягиваться в армейские будни, он накатал домой аж два письма, в конфликты ни с кем не ввязывался, поближе познакомился с другими новобранцами. Пока Миша считался как бы неприкасаемым. Тем не менее, довольно скоро эта лафа закончилась!
После торжественного принятия присяги сержант построил новобранцев в коридоре казармы: "Теперь вы, чебурашки ушастые, именуетесь "молодыми", кому не нравится, тот выдвигается в "бичи" или "самцы", но это вам ничего не даёт. На данном, блин, конкретном этапе у вас, лопоухие козлята, появляются многочисленные повседневные и, заметьте, почётные обязанности по выполнению поручений и требований старших товарищей. Прав по прежнему никаких нет! Теперь только от вас зависит дальнейшее прохождение службы, положение и перспективы перехода на следующий этап выживания.
Все, кто врубился, шарит короче, принимает обязанности, без проблем доживёт до дембеля, кто начнёт лесть в пузырёк или быковать раньше времени, короче, станет сопротивляться - будет люто наказан. Именно так работает Система. Не советую переть против!".
Присягнувшие Родине салаги грустно разбрелись по казармам и глубоко задумались о дальнейшем житье - бытье. Перспектива остаться без зубов, с переломанными рёбрами, сотрясением мозга не прельщала никого; кроме этого, предстоящие каждодневные издевательства и унижения не нравились некоторым ещё больше.
С этого дня Миша стал замечать, как происходит естественное разделение молодых на различные типы.
Наибольшее количество новичков особо не рвались противостоять дедовской Системе, приняли местные ублюдочные традиции, установленный совсем не армейский порядок и спокойно адаптировались в поганый режим, резонно смекнув, что лучше временно прогнуться, но не ломаться.
Мишу поражало до глубины души и невероятно пугало, когда здоровые сильные молодые люди, как тараканы, ползали по казарме и чистили её зубной щёткой, ежечасно отстирывали вонючие портянки и зассаные трусы дедов, рискуя попасть на гауптвахту, бегали в самоволку за водярой и куревом для старослужащих, хором изображали радио на потеху всей казарме.
Постоянные унижения, оскорбления, садистские издевательства сводили некоторых солдат с ранимой психикой и неустоявшейся нервной системой с ума или толкали на суицид.
Деды не уставали вдалбливать молодым циничную фразу: "Полгода пропашешь, полтора - протащишься, а потом гуляй".
Несколько раз Мишу заставляли ползать под кроватями и орать благим матом: "Я - жид пархатый! Я - жид пархатый! Я - жид пархатый!". Он болезненно, всё же терпеливо сносил унижения, считая не только дни, но и часы до окончания службы. Без всякого сомнения, Миша представлял себе армейскую жизнь совсем в другом свете.               
Совсем по другому, нормально служили только русские парни, остальные оказывались под постоянным прессом дедовщины и ублюдочной Системы ценностей.
Новобранцев, принимающих дедовские понятия и покорно сносивших все тяготы Системы, называли исполнителями.
Мишу Потапенко время от времени жестоко били, в основном, за его тёмные курчавые волосы, еврейский шнобель, дурацкую манеру отвечать вопросом на вопрос, иногда за некачественно начищенные дедовские сапоги, случалось просто так, когда кому - то хотелось пнуть еврея под зад.
Солдаты славянского происхождения, да и офицеры в том числе, тоже безгранично ненавидели евреев и не упускали любую возможность унизить примерного покорного Мишу. Когда прессинг на бедного еврея достиг апогея, тот хотел пожаловаться командиру, но, помятуя о жестокой расплате, стиснул оставшиеся зубы и продолжал терпеть; к тому же, в дальнем углу казармы за грязной шторкой находилась петушня, где каждую ночь жестоко насиловали стукачей. Миша даже в кошмарном сне не мог представить, как его станут опускать все подряд; кстати, некоторые младшие офицеры также не гнушались вставить вонючий член в натруженное солдатское очко.
Через два месяца после принятия присяги в казарме появились первые летуны. В эту позорную категорию молодых попадали те, кто переусердствовал в подчинении, жополизстве, либо те, кто поначалу пытался сопротивляться беспределу, однако не выдержал избиений и сломался. Кроме того, в летунах оказывались те, кто выделялся из общей серой массы: хиппи, панки, эмо, готы, сильно умные ботаны.
По психологическим характеристикам в летуны, как правило, попадают мягкотелые новобранцы, неспособные определить правильную линию поведения и кидающиеся из крайности в крайность: то беспрекословно выполняют все дебильные прихоти обнаглевших дедов, то вдруг начинают роптать и яростно сопротивляться, впрочем, быстро ломаются.
По Мишиным наблюдениям через четыре месяца после начала службы исполнители и летуны составляли наиболее многочисленное ядро ранга молодых.
На полюсах этого своеобразного центра располагались крайние типы: борзые и стукачи.
Стукачи - прямые кандидаты в летуны - характеризуются слабым характером, отсутствием силы воли. Как уже понятно, это те, кто испугавшись постоянных побоев или, проявив необоснованную веру в силу справедливого уставного порядка, хотя бы раз имели неосторожность пожаловаться продажным командирам. Такие хлюпики немедленно становились стукачами и оставались ими до конца службы. Обычно стукачей не много и они находятся в положении отверженных, изгоев. В лучшем случае с ними вообще не разговаривают и сваливают на них самые грязные работы: каждодневную уборку засранных и вонючих сортиров. Просто так вмазать в челюсть, плюнуть в лицо или зверски избить стукача среди солдат считалось в порядке вещей не только для старослужащих, но и всего младшего призыва.
В большинстве случаев, особенно в стройбате, происходило жестокое изнасилование стукачей, причём, хором. Опущенные, как и на зоне все два года службы Отечеству выполняли роль подстилок для всех желающих. Срок службы для них не имеет значения: их обязанности остаются прежними при отсутствии всяких прав.
Если в какой - либо воинской части случался суицид или массовый расстрел, не сомневайтесь, это точно сделал доведённый до ручки стукач.
Совсем по другому сценарию протекала служба в рядах Вооружённых сил прокурорского сынка Коли Ванюкина.
Его оборзевшего наглого папашу однажды подловили на крупной взятке и полностью слили такие же как он коррумпированные прокурорские важняки - конкуренты. Пойманный за руку прокурор в одночасье лишился всего: огромного дома, шикарной машины, государственной дачи, халявных денег, влияния, неограниченной власти. После громкого показательного процесса его этапировали в Омскую ИТК, где тот через неделю повесился в сортире, а, может, ему помогли это сделать, чтобы не болтал лишнего?
Убитая горем Колина мама кое - как наскребла по сусекам на старую однушку в спальном районе Томска, а её сын подался в армию, искупать отцовские грехи.
С первых дней службы в мотострелковой части Коля Ванюкин попал в категорию борзых, поскольку посылал на х... всех и вся, отказывался подчиняться дедовским понятиям, сопротивлялся как мог беспределу. Чуть ли не каждую ночь его жестоко избивали в туалете, окунали головой в унитаз, зверски пинали, надев специально для этого тяжёлые подкованные кирзачи. Воспитанием борзого, как правило, руководил дед, подзуживая, подбадривая толпу молодняка. Тем не менее, Николай не сдавался и как птица Феникс, всегда восставал из пепла, поднимался на ноги, чтобы снова рухнуть под ударами злобных, но покорных исполнителей.
Утром командир взвода узнав, что у рядового Ванюкина сломаны четыре ребра, вследствие падения с кровати, срочно отправлял того на неделю в санчасть. За это время Коля мало - мальски приходил в себя, поскольку здесь не били и не унижали. Такие истории происходили с ним почти каждый месяц; из казармы на больничную койку и обратно.
Как - то два санитара по подлому наущению дедов, попытались нагло отпетушить непокорного новобранца, однако получили дерзкий отпор: одному из них рядовой Ванюкин откусил левое ухо, а другому выдавил правый глаз. Избив их до полусмерти, он изнасиловал горе - санитаров прямо в палате под покровом ночи. Этот невероятный случай, конечно, не вписывался в дедовскую Систему внеуставных отношений, тем не менее, оброс пикантными подробностями и превратился в настоящую легенду, восхваляющую стойкость, моральный дух, смелость.
Деды с опаской косились на непокорного Николая, поглядывали с нескрываемым уважением и лютой завистью. В конце концов, старослужащие, посовещавшись, приказали молодым оставить того в покое и больше не ломать.
После года службы рядовой Ванюкин, наевшись по горло мерзкой дедовщины, подал рапорт о переводе в ВДВ с последующим заключением контракта. Командир части по настоятельной просьбе взводного рапорт подмахнул, дабы избавиться от строптивого солдата, наводящего ужас на дедов. К тому же, офицеры резонно смекнули, что озверевшие старослужащие могут, в конце концов, убить борзого солдата, после чего начнётся строгое разбирательство, пятно на карьере, поэтому предпочли отделаться от рядового Ванюкина. Ротный лично состряпал положительную характеристику на раздражающего всех бойца и вздохнул с облегчением, когда Коля выбыл из расположения части.
Таким необычным образом рядовой Ванюкин оказался в учебке воздушно - десантной дивизии, где дедовщиной даже не пахло; мало того, несломленный солдат вмиг превратился в героя, ярого борца с беспределом, ведь людская молва всегда летит впереди.
После учебки новоиспечённый сержант с радостью остался на сверхсрочную, потом подписал контракт и превратился в вечного вояку, ищущего Войну и Смерть. Вскоре случилась заварушка в Преднестровье, куда борзый десантник с нескрываемым удовольствием отправился сражаться.
Пока Коля воевал со старослужащими, Миша Потапенко благополучно перебрался из ранга молодых в новый статус пингвинов.
Пигвины, они же черпаки, подгодки, караси, бобры, гуси, кому как больше нравится - следующая ступень в Системе неуставных отношений, присваиваемая солдатам спустя первые полгода службы, когда в военную часть прибывают новобранцы следующего призыва. Теперь для пингвинов наступает некоторое послабление, поскольку они получают возможность заставлять работать вместо себя солдат первого полугодия службы.
По неписанным законам это право вменяется в обязанность пингвинам, потому как истязание молодых уже не считается престижным делом, и старослужащим в падлу заниматься садизмом. Согласие жестоко прессовать новобранцев вознаграждается уважением со стороны дедов. Отказ избивать молодняк рассматривается как тяжкое нарушение - посягательство на установленный порядок.
Фальшивая, циничная, уродливая философия, тем не менее справедливая по мнению дедов: "Вас били, теперь бейте вы", работала в армии с точностью первого закона Ньютона и считалась незыблемой. Когда солдат отказывался вести себя в соответствии с нормами данного статуса, его не переводили в следующий. Звериные порядки дедовщины не оставляли выбора несчастным исполнителям, коих за невыполнение данной обязанности могли запросто перевести в презираемые летуны.
Миша категорически не хотел становиться летуном, поэтому как и остальные участвовал в издевательствах, впрочем, старался бить не сильно, и ни в в коем случае, ни сапогами. Как - то раз он коряво, неестественно смазал удар в челюсть очередному борзому, и это сразу заметили.
- Что, жидяра, борзого жалеешь? Может, хочешь на его место встать?
- Не, пацаны, я просто промахнулся.
Самый здоровый из бывших исполнителей злобно покосился и заорал: "Бей, сука пархатая, со всей силы, не то прямо щас в летуны перескочишь, а после отбоя петушком станешь! Лупи, падла!"
Мысль о том, что его могут изнасиловать, вонзилась острой иглой в воспалённый мозг и вернулась необузданным гневом. Он принялся яростно дубасить новобранца, повалил его на окровавленный пол и принялся неистово пинать сапогами.
- Молодец, еврейчик! Считай, я забыл про петушка! Только учти, вонючий абрашка, ещё раз сфилонишь, я дедам доложу!
Через полчаса озверевшего Мишу с большим трудом оттащили от притихшего окровавленного тела.
- Брось кирзачи молодому, пусть почистит, а то они, блин, конкретно багровые от кровянки.
- Пацаны, я борзого чуть не кончил.
Его трясло как алкаша с глубокого похмелья, бычьи глаза налились мутной кровью, ноги импульсивно дёргались для ударов.
- Эта тварь, кусок говна поросячьего пусть валяется, а бешеного жидёнка утащите куда подальше, не то он щас в запале всех перемочит. Стукача гоните сюда, пусть пол отдраит, чтоб блестел, как котовы яйца.
Таким паскудным позорным образом Михаил Потапенко мало - помалу прокантовался в статусе мамонта ещё полгода, ведь своя рубашка ближе к телу. Чего только не сделаешь ради неприкосновенности собственной жопы. Антисемитские унижения, грубые оскорбления теперь казались ему ничего не значащими словами, детской шалостью, ароматными цветочками, по сравнению с перспективой оказаться опущенным по самые ягодки.
Вы справедливо спросите: "Как же честь? Национальная гордость? Как дальше жить с тем, что сам унижал таких же как ты?".
Совет тут один - старайтесь не попадать в военные части, где рулят деды, а офицерам абсолютно по барабану, что происходит в подразделениях, поскольку по их мнению дедовщина якобы поддерживает порядок, не давая части свалиться в полный хаос.
Дорогой читатель, не поверите, но существует незыблемое мнение командирского состава, дескать, дедовщина в армии полезна и обязательно нужна, необходима как бы нежная дедовщина, без изнасилований и убийств, без омерзительных издевательств и махрового антисемитизма. Цинизм откровенный.
Следующая серьёзная веха в жизни рядового Потапенко произошла ровно через год после начала службы. Теперь он стал дедком со всеми вытекающими и заслуженно получил всё, чего лишался на первом году армейской службы.
Что такое год в жизни человека? В принципе, всего небольшой кусочек времени, иногда ни чем не примечательный. Так может рассуждать лишь наивный, не служивший в армии и не скованный беспределом дедовской Системы, подменяющей собой Устав.
Для солдата год службы - тяжело пережитая ситуация, после которой вмиг снимаются все без исключения дебильные обязанности по обеспечению комфорта старослужащим.
Надо признать, это второе после призыва сильное испытание для психики приходящих служить юных пацанов.
На данном этапе происходит полное изменение системы социальных функций. Неизменной остаётся только одна роль - стукача. Теперь амплуа исполнителей, летунов и борзых напрочь исчезают, зато появляются новые персонажи, а именно, умеренные, садисты, независимые, отверженные. Ввиду характера, темперамента и поведения за прошедший год служащего М. Потапенко зачислили в статус умеренных. Это классический и наиболее функциональный тип старослужащего - именно на нём держится Система дедовского порядка, необходимая дисциплина.
Умеренный Миша к этому времени чересчур зачерствел, крайне озлобился, стал предельно жестоким, тем не менее, не испытывал от издевательств над молодыми наслаждения, сладострастия, кайфа. Теперь, когда приходилось кого - то избивать, он делал это довольно спокойно, не мучаясь угрызениями совести, не заморачиваясь на комплексах. Впрочем, ему не позволяли постоянные издевательства, как никак еврей не может ежедневно унижать тех же русских. Деды ситуацию просекали и зажимали его гнусный порыв время от времени.
Больше всего ему нравилось, что сейчас обзывать жидовской мордой и оскорблять на национальной почве его могли только такие же годки, либо деды; всех остальных он зверски метелил, унижал неимоверно, прекрасно понимая, что молодые и исполнители не могут ответить.
Пришёл долгожданный праздник и на его улицу; теперь он мог открыто считать всех русских (ниже себя по статусу) ублюдками, недоносками, антисемитами, козлами, недоумками, баранами и падлами. Наконец израненная национальная гордость частично воспрянула, наполовину подняла голову, несколько ожила. Оказывается, национальная гордость может воспрянуть не полностью, а частично.
Я не говорю о русской гордости, давным давно втоптанной в грязь не только кавказцами, америкосами, азербайджанцами, но и ими самими.
Миша с нескрываемым презрением и полным отвращением наблюдал за старослужащими, именуемыми садистами.
Эти мрази - наиболее активные, злобные дедушки, отличающиеся от умеренного Потапенко особой извращённой жестокостью в организации физических и моральных издевательств, и получающие от этого ощущение животного наслаждения, чувство максимального удовольствия, граничащего с оргазмом.
Гопники в военной форме не упускали случая изнасиловать стукача или летуна. В случае, когда стукачом оказывался новобранец еврейской национальности, его опускали в самых извращённых формах: сначала выбивали все зубы, а затем пихали член в окровавленный рот. Нет слов, подобное за пределами добра и зла, НКВД тридцать седьмого года, сегодняшние зоны - мерзость нечеловеческая. Поэтому все, кто оправдывает дедовщину - подонки конченные!
Слава Богу, садистов в армии относительно немного, тем не менее, именно эти нелюди определяют степень жестокости дедовских отношений в конкретной части.
Миша проковылял по самому краю: не скатился в пропасть необузданной злобы, чтобы отомстить за издевательства чуркам и русским, остался невредимым при сексуальных домогательствах старослужащих, не оказался истерзан тупыми садистами.
Он долго и мучительно размышлял над вопросом: "Откуда берутся садисты в армии?". На первом году службы практически невозможно предсказать у кого из молодых проявятся подобные наклонности. Извергами могут оказаться как некоторые из исполнителей, так и многие летуны. Миша пришёл к неутешительному выводу: летуны стремятся путём применения беспредельного насилия компенсировать прежнее ужасное непрестижное положение. Тем не менее, у него на глазах один из борзых вдруг превратился в извращённого садиста. Парадокс сей заключался в том, что этот тип не признавал никакого насилия над собой, однако в новом положении применил его к другим бедолагам. Странные, порой непредсказуемые вещи происходят с человеческой психикой, особенно в условиях мерзкой дедовщины.
"Какие разные, всё таки борзые, бросаются из одной крайности в другую", - размышлял Миша, перед тем как заснуть,- "То они злобные твари, то независимые паиньки, коим противна вся система дедовских отношений и в которой они участвовать не желают. Однако, так вести себя могут только мужественные люди, поскольку издевательства, насилие над молодыми, - это не только право, но и священная обязанность старослужащего".
Миша резонно подметил, что независимые, бывшие раньше упрямыми борзыми, как бы выпадают из дедовской иерархии: деды с ними вообще не дружат, тем не менее, не трогают их.
Из головы не выходили прошлые ситуации, когда он мог запросто оказаться среди отверженных: либо в положении стукача, опущенного, либо того же летуна.
Попади он в отверженные, навсегда остался бы в статусе молодого, а может и ещё ниже. Мурашки бешеной стаей промчались по спине, под ложечкой неприятно засосало, а к горлу подступил огромный ком. Прогнав страшные мысли, он с трудом задремал.
Ему приснился сладкий сон: будто он, бедный еврей, за шесть месяцев до дембеля, наконец, стал уважаемым дедушкой. Теперь он максимально самоустранялся от любых армейских дел, включая уставные отношения, не считая прогулки в караул. Пахали за него молодые и черпаки, руководили фазаны; лично истязать молодых не было необходимости, этим грязным делом занимались другие.
В казарму на цыпочках юркнул дневальный и в пол голоса нежно скомандовал: "Рота, подъём". Проснувшийся дед поднял сонную головушку: "Чо орёшь, гнида? Хочешь горя хапнуть?".
Дневальный побледнел от страха и пулей выскочил из казармы. Все, кроме оборзевших старослужащих, быстро поднимались, наспех одевались и бежали к умывальнику.
Впереди маячил новый день, полный расслабухи для дедов и унижений для остальных.
- Слышь, еврей, давай разлепляй зенки! У меня сегодня Днюха! Щас мамонта за бухлом зашлём.
- Бабла нет и не предвидится.
- Молодых прессонём, они из под земли достанут. Забыл, как сам по тумбочкам шнырял, крысятничал у своих же?
- Это осталось в другой жизни.
- Мишаня, а ведь я тоже этим не гнушался.
- Ладно! Встаю! Может, старлея позвать, он принять на грудь не дурак.
- Ну ты, иуда, отчебучил. Давай тогда и ротного пригласим, и майора, и полкана? Пошли они все на хрен. Эти козлы без нас каждый день квасят.
- Айда отольём, а там порешаем: пить или не пить, бить или не бить?
Деды нехотя поднимались с тёплых шконок, потихоньку оправлялись и после умывальника вальяжно плелись в столовую перекусывать.
При их появлении все дружно повскакивали: "Дедушкам троекратное ура!!!"

                ПАРАГРАФ 6 КАЖДОМУ СВОЁ

                "Во всём виноваты евреи.
                Это их Бог нас всех сотворил".
                Станислав Ежи Лец.

Бывшие беззаботные школьники, будущие студенты разных факультетов не спеша заполняли аудиторию. Июльское солнце подглядывало в полуоткрытые окна, тёплые лучи прыгали по столам, по полу, по стенам и смешивались с особой Университетской аурой, с запахом свежей краски и создавали праздничную неповторимую атмосферу.
- Давай знакомиться, абитура!
- Как будто сам не такой же.
- Я второй год числюсь в абитуриентах, типа, поступаю второй раз.
- Почему в прошлом году не прошёл? Баллов не хватило? На экзаменах засыпался?
- Нет! Мордой не вышел! Зарубили на математике.
- Как это мордой не вышел?
- Твоя фамилия какая, абитуриент?
- Петров Владимир.
- Баевич Серёжа. Вот и познакомились! Понимаешь, я еврей! А в этой стране не все евреи одинаково полезны. В Университете существуют факультеты, на которые нам путь категорически заказан. Уверен, такой отсев идёт повсеместно - от Москвы до самых до окраин.
- Да ладно! Шутишь!
- Вполне серьёзно. Это русским везде зелёный свет: хочешь на Физический, на Мехмат, а может на БПФ(Биолого-почвенный факультет) или ещё куда.
- Между прочим, мой школьный друг Борька Нудельман на Мехмат поступает.
- Его шансы равны практически нулю. Однако, если он собрался не математикой заниматься, а астрономию с физикой в школе преподавать, однозначно проскочит, валить не станут, ведь учителя тоже нужны.
- Чего - то ты страсти рассказываешь. У нас все нации равны!
- А русская - ровнее всех! Какой - то ты, Вова, наивный; сразу видно не городской. Или я не прав?
- Прав. Я всего лишь полгода, как в Томске, у тётки живу. Хочу на биолога выучиться, на БПФ буду поступить. Природу очень люблю. А ты на какой факультет намерен двинуть?
- Поскольку на Физфак меня не пустили, я на БПФ документы подал. Так что, может быть, в одной группе окажемся, если необходимые баллы наберём.
- Расскажи, Серый, можно я так тебя буду звать, как тебя на Физфак тормознули?
- Как - нибудь потом. Давай сейчас в математику врубаться, я за год много чего забыл.
В эту секунду прозвенел звонок, и абитуриенты разом угомонились.
Володя Петров открыл новую, ещё чистую девяностошестилистовую тетрадь и превратился в слух. Серьёзность и внимательность соседа подействовала на Сергея Баевича, тот тоже достал ручку и блокнот. Час занятий на подготовительных курсах пролетел незаметно, и на перемене они вышли в коридор.
- На, кури! Родопи хорошие сигареты.
- Не, спасибо, не курю. Как - то до сих пор не научился и не думаю начинать.
- По - видимому, ты дюже правильный? Что, ботаник?
- Как это, ботаник? Не понимаю. Поступлю, выучусь, тогда биологом стану, а не ботаником. Ботаника в школе.
- Ну - ну! Вроде деревенский пацан, а замашки как у профессорского сынка. Наверное, и материться не умеешь?
- Как раз это могу, только мне противны ругательные слова. В деревне дядя Саша ругался смачно, так я всегда уши затыкал. Ты обещал рассказать, как тебя завалили.
- Точно, а я забыл! В общем банальная история, каких тысячи по всей стране, ещё и грустная. Понимаешь, евреев всеми правдами - не правдами не пускают в физику и математику.
- Чего - то не пойму, как они Физике могут навредить?
- Всё довольно просто, евреев не пускают на Физические факультеты преднамеренно, поскольку физики, как правило, имеют отношение к ядерным разработкам, другими словами, к обороне и государственным тайнам: правительство и коммуняки не хотят, чтобы в этих областях работали евреи. Понимаешь, нам давно прилепили клеймо "неблагонадёжных", потому как можем Родину продать и удрать в Израиль или ещё куда. Ещё Сталин говорил во время войны, что солдаты - евреи плохие защитники. Можно подумать, это евреи тысячами в плен сдавались? Я тут недавно узнал, что звание Героя Советского Союза за годы войны получили аж сто пятьдесят пять евреев, хотя этот факт тщательно скрывался, а журналистку, раскопавшую информацию и опубликовавшую её, после войны расстреляли.
- Похоже, ты конкретно подкован.
- Родился бы евреем, понял бы подобный пафос, проникся бы обидами на незаслуженное к нам отношение. Даже советских немцев и крымских татар после войны в покое оставили, а нас как гнобили повсеместно, так и гнобят, причём с детства и до самой старости, как будто мы виноваты во всех российских бедах.
- Не знаю как в городе, а в деревне слово "еврей" всегда считалось оскорбительным, почти ругательным. Дядя Саша Рублёв, бригадир в леспромхозе, где я работал, всегда говорил, что евреи - жидомассоны страну под себя подгребли, тёплые места заняли, работать не хотят, а только в Институтах штаны протирают.
- Антисемит конченный дядя Саша, мразь последняя, подонок махровый!
- Я его тоже люто возненавидел. Можно сказать, из - за него в город сорвался.
- Правильно сделал. В деревне одно из двух: либо сопьёшься и сдохнешь, либо крыша поедет и в дурдом упекут навсегда. Деревня вместе с колхозами на боку лежит.
- Да, горько всё это.
- Слышал когда - нибудь про Дело врачей вредителей? Громкое судилище было.
- Нет. У нас других забот - невпроворот.
- Тебя когда - нибудь обзывали русской мордой?
- Зачем меня обзывать, я ведь и так русский и лицо обычное.
- А меня обзывали, поэтому я с детства боевыми искусствами занимаюсь, чтобы на оскорбления и унижения достойно отвечать. За жидовскую морду лупил обидчиков нещадно. Детство пролетело, наивно думал, что антисемитизм в школе остался, решил поступать в Университет, а меня опять грубо мордой об стол и только потому, что я еврей.
- Как - то не верится, что абитуриентов по национальному признаку фильтруют, какой - то настоящий расизм получается.
- Ты в курсе, что существует официальная инструкция; сейчас вспомню, как дословно называется, а вот: "Об ограничении приёма лиц, национальное государство которых враждебно относится к Советскому Союзу". Инструкция негласно действует и по сей день, я уверен.
- Откуда ты знаешь?
- Потому, что я еврей. Мне много чего известно. Кстати, по этой пресловутой инструкции квота на евреев при приёме в вузы составляет всего три процента.
- Наверное, тяжело быть евреем. Ты обещал рассказать про поступление. Так всё - таки, как тебя зарубили? Если хорошо подготовлен, школьную программу знаешь, как можно тебя тормознуть?
- Я не просто отлично подготовился, в аттестате всего три четвёрки, остальные пятёрки. Хотел в науку пойти, физикой серьёзно заниматься, а они...Короче, устную математику сдал на пять, физику тоже, а на письменном экзамене подсунули довольно сложную задачу, не входившую в школьный курс; она принципиально не имела решения, вот я и погорел. У этих гадов из приёмной комиссии имеются заготовки на все случаи жизни, лишь бы нам нагадить.
- Ничего подобного никогда не слыхал. Значит, они не только на математике и на других экзаменах могут подножку подставить? Любого зарубить?
- Легко! Со мной в прошлом году пацан поступал после физмат школы, натурально гений, математику с физикой проскочил на пятаки, так его на сочинении зарезали. Ему обязательно четвёрка была нужна, а вкатили тройку за недостаточно раскрытую тему, ну не гады ли? Чего - то я завёлся! Хочешь анекдот про евреев?
- Давай! Только, чтоб не похабный.
- Не, нормальный анекдот: "Меняю одну национальность на две судимости".
- Круто! Ты еврейские анекдоты собираешь?
- Как догадался? У меня целая коллекция.
- Лучше ответь, Серёга: Чего они добиваются? Почему самых талантливых, способных, трудолюбивых выкашивают косой при поступлении?
- Я много об этом рассуждал. Не знаю чего они хотят, а вот к каким последствиям приведёт эта дискриминация, понял.
- К каким?
- Смотри, во - первых, удар по науке, в основном по физике и математике. Талантливых зарубили, открыли дорогу серости, а значит, скоро наука, как деревня, на бок ляжет в предсмертных судорогах. Во - вторых, ребят из физмат школ опустили ниже плинтуса. Например, какой - нибудь еврейский вундеркинд из райцентра приезжает в Томск поступать в Университет, а ему на вступительных ставят двойку, типа, ты придурок ничего не знаешь; его как бы убеждают, что он никто. Тут запросто психологически сломаться можно и пуститься во все тяжкие. Сколько мозгов так погубили. Кто считал?! А подонки из приёмной комиссии злорадствуют, типа перекрыли кислород очередному носатому парнишке.
- Сдаётся мне, ты почти философ.
- Не перебивай. В - третьих, я это называю глобальной, если хочешь - всенародной, деморализацией. Например, при Сталине люди могли утешаться тем, что те, кого расстреливают, сажают - действительно враги народа. Короче, кровавый режим пытался доказать, что он прав и хотел чтобы все в это верили. И основная масса наивных людей верили. В брежневские времена это уже не интересовало никого. Крови лилось, конечно, значительно меньше, тем не менее, разложение оказалось более сильным. У всех на глазах творилась гнусная несправедливость, конкретно грязные вещи, очевидное неравенство, и люди вынуждены были принимать это, никто не пытался оправдываться, все просто смотрели и молчали. Теоретически происходила ничем не оправданная борьба с врагами. Всё это породило чудовищный застой и деморализацию, продолжающуюся до сих пор и которая, уверен, потянется в будущее.
- Глубоко копнул!
- Мозгами пораскинь, придёшь к таким же выводам. Меня другое беспокоит.
- Что именно?
- Почему вроде неглупые, достаточно образованные люди безоговорочно поддерживают систему дискриминации, антисемитизм? Например, известный, типа выдающийся математик  и одновременно махровый злобный антисемит Портнягин накатал большую статью, особо отмечая зловредность евреев в науке, и этот пасквиль опубликовали в журнале "Успехи математических наук". Поскольку этот гад занимал руководящую должность в МГУ, московская математика стала уделом людей с чистой русской кровью. И таких сволочей полно. Наверное, этому антисемиту в детстве евреи слишком часто били морду и обзывали нехорошими словами, вот он и озлобился под старость лет, а может, крыша съехала.
- Тему ты поднял необъятную. Можно сказать, перевернул моё представление об евреях. Надо бы потом продолжить.
Звонок на второй час вернул абитуриентов в аудиторию, после их задушевной беседы Мир не остановился, антисемитизм не исчез, только Володя Петров крепко задумался.

                ПАРАГРАФ 7 ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ.

                "Тому, кто совершил преступление дважды,
                оно уже кажется дозволенным".
                Талмуд

Санёк Шкодин - урка с некоторым стажем, с погонялом Шкода, в очередной раз загремел на нары. Его и ещё двух подельников накрыли за неудавшуюся попытку ограбления магазина. Бдительная продавщица приметила подозрительные бандитские рожи и спешно нажала на тревожную кнопку, поэтому, когда Шкода выдернул волыну и истошно заорал: "Все на пол, суки!", в дверях нарисовалась кавалерия и опергруппа. Он не успел нажать на курок, как омоновцы скрутили его, выволокли на свет Божий и положили мордой в грязь. От такого совсем не ласкового обращения тот принялся неистово брыкаться и требовать адвоката, однако, получив прикладом в челюсть, разом угомонился.
Не то чтобы Санёк стремился снова на кичу, всё же жизнь за колючкой казалась ему предпочтительней свободы, ведь там всё знакомо до слёз: родная феня, конкретные понятия на все случаи, закадычные кореша, халявный хавчик и тёплая шконка. Несмотря на то, что ему не исполнилось и тридцати, некоторый вес, авторитет в блатном мире он имел. Ему не надо было сразу рвать на себе майку, показывая татуированное пузо, тем более доказывать знание зековских ритуалов, не суждено пыхтеть и бороться за место в колоде; он просто возвращался в родную среду обитания, как блудной сын в отчий дом.
"Аллюр, братва! Вечер в хату", - выпалил Шкода, ввалившись в смрадный барак и замер в ожидании ответа.
За длинным обшарпанным деревянным столом восседали блатные: двое яростно резались в буру, остальные чинно дымили самокрутки и чифирили. Никто из присутствующих не обратил на вновь прибывшего ни малейшего внимания, и лишь самый расписной, по пояс голый, похоже смотрящий, нехотя процедил сквозь фиксы: "Ты кто, фраерок?".
- Я Санёк Шкода. А ты кто будешь?
- Чо за Шкода? Пакостник, что ли? Кликуха у тебя конкретно стрёмная. Ну ка, вывеску покажь? И хайло заткни; я спрашиваю, ты вякаешь! Врубился, чмошник?
- Папаша, за базаром - то следи; я тебе не сявка драная, не зяма пархатый, не морда расписная, я в натуре, деловой.
- Зырю, ты по фене ботаешь, скинь ветряк. Чо там у тебя за регалки? Глянь, братва, фраер на катушках верняк, на бугая не берёт. Ты, Санёк, где так наблатыкался по музыке чирикать?
- Третья ходка.
- Давай побазарим по жили - были. Какая тема, братан?
- Рубь сорок шесть накатили суки позорные. Загремел как фраер.
- Хиляй сюда, деловой, чифиря прилепим. Эй, Гунявый, кегли сбрось, пусть Саша на лавку упадёт, сдрисни, лучше бурого завари, а то одни нифеля остались. Ты, другой раз жало спрячь; тут у нас все на голову стукнутые, могут зашибить ненароком. Я почему в нахрап калякаю, тут кукушек всяких подсаживали, краснопёрых шифрованных, вот я в пузырёк и полез. Кумекаю, ты пацан правильный. Обиду не держи.
- А как тебя звать - величать?
- Механик. Я знать должен, кто в отряд свалился. Хоп, прогнали. Где бегаешь? Из каких краёв нарисовался?
- Из Томска, может, слыхал? Типа сибирский соболь!
- Это где Саша Кореец вопросы решает и общак держит?
- Кому Кореец, а кому Александр Иванович.
- Не кипишуй, я так просто спросил. С Корейцем я чалился, когда ты ещё за мамкину юбку держался. А этот, Крапива, как?
- На перо его поставили, сильно борзый оказался, на законника в нагляк прыгнул, рамсы конкретно попутал, отколоться захотел.
- Короче, ссучился Крапива? Во дела. А вроде шерстяным был.
- Под чистую, падло батистовое. Из общака крысятничал, парашютистом у легавых стал, паханить пытался.
- Гунявый, где свежая парёнка?! Партаки у тебя в натуре козырные. Где набили?
- На пересылке в прошлую ходку. Айвазовский смастрячил.
- Тебе опять петуха впаяли? Чирикаешь, на гоп - стопе сцапали? Поведай.
- Мы с корешами продуктовую вильду выпасли, на верное дело двинулись. Вроде всё чин - чинарём нарисовалось. У меня волына, остальные с перьями. Барыжнице, видать, наши фотки не прокатили; она атанду учуяла и втихаря врубила семафор, нас на измену поставила, сама ничком под прилавок юркнула. Легавые тут как тут. Если бы я шмальнул, чирик замаячил бы, а так - трёху воткнули, волки позорные!
- Значит ты, Шкода - краткосрочник? Не долго тебе на зоне тарабанить.
- Выходит, что так!
- Лады! Секи сюда, расклад в хате такой: там у нас петушня, - опущенные, вафлисты, чертилы, обиженные, - вся шушера, дальше - звери с Кавказа, папуасы узкоглазые, галманы пархатые, татарва хитрожопая, в том углу штепы и мужики не признающие воровское, а тут люди. В какой угол тебя определить? А, может, ты в натуре хрюкало шифрованное? Может, рубероид тебе скрутить и прямо к петухам.
- Прикалываешься! Я с братвой! Падла буду! Век воли не видать! Определи шконку, кимарить охота, заземлиться бы.
- Щас чифиря накатим, по гарочке раскумарим, апосля кинешь кости.
- Зямов - абрашек тут много? Я этих гадов носатых с детства терпеть ненавижу, давил бы всех!
- Четыре тартата чалятся как барыги. Мы хотели зачморить и опустить их в тихую, но мужики впряглись, мазу за них держат. Если гната отпетушить желаешь, тут серьёзная предъява нужна, чего порожняк щас гнать, трали - вали разводить, завтра обмозгуем, как твоему горю помочь. Давай отметим твоё возвращение. Банкуй, Гуняша!
- Шмурыгаю, плесени стариковской полно.
- Это плиточники, воришки магазинские, колхозники, чушканы разные. На воле видать пенсия - фуфло, жрать нечего, вот они к хозяину на кичу и подались. Здесь кантоваться можно!
- Гляжу, кича воровская. Кто зону окучивает?
- Раньше Гуцул рулил. Ты в курсях, он с Корейцем конкретно мутил, пока ласты не кинул. Теперь прислали Гиви Молодого, авторитета из Москвы. Надо бы к нему подгребсти. Меркую, ему уже про тебя нашептали. В третьем отряде смотрящего нету, может тебя на положение поставят. Ты, Саша, не менжуйся, там типа петухов полно, но решать дела можно. Поведай лучше, как на воле? Чем братва дышит?
- Порожняков много. Молодые репу в нагляк поднимают, авторитетов в грош не ставят, понятия конкретно нарушают, с красными вайс - вайс.
Фуфлогонов и лепил мутных развелось, как мух на говне. Барыги друг другу подлянки штопают, а братва впрягается за тех и других. Полный беспредел! Некоторые пацаны с легавыми снюхались, часть под блатных косят, в законники лезут, а у самих ни одной ходки, есть такие, кто против кодлы прёт. Бакланы сопливые сплошь с мухобойками рассекают. Базарить никто не хочет, сразу - ствол в рыло. Кругом мокруха; братва друг друга косит, пацаны тыщами зажмуриваются. Кресты по всей России стоят.
- Слыхал! У меня тоже понты за такой беспредел имеются. В прошлом годе на зону один лось пожаловал; так он, веришь нет, Сашок, даже не врубается, как в хату правильно входить, что трещать надо. А гонору полные штаны. Сразу же зашипел, стал бузу тереть, на урок прыгнул. Полный укроп!
- И чего в итоге?
- Расписали мы его конкретно, а после отфакали хором. Бычара кровянкой умылся, утихомирился, хавло заткнул, под нары полез, скулил как раненый волчара, прощения вымаливал.
- Таких надо мордой в парашу окунать.
- Я же толкую, на хор падлу поставили. После по чёрному суку зачморили, щемили, приколы жестокие делали. Короче, даже мужики за него не впряглись. Он пробитым петушком откинулся через год.
- И часто такие чижики залетают?
- Раньше один - два сваливались; я уже седьмой годок баланду хлебаю, всякого повидал. Щас косяком бакланы, быки, лепилы попёрли. Мы их малёха кусаем, на землю с луны спускаем, людскому учим. Хоп, скидай робу, лезь повыше на курятник ближе к небу, кимарь. Завтра шконку пониже определим.
- Всё ништяк, Механик.
Санёк снял истоптанные шины, скинул пропотевшую ветошь и полез кряхтя на последний этаж. Зарывшись в серую казённую теплицу, поправив подружку - подушку, тут же провалился в тревожный сон. Ему приснилось, как толпа злобных евреев жестоко избивает его, унижает по - полной, издевается, а он, беззащитный, отмахивается из последних сил и истекает кровью. Наконец, вырвался и что есть мочи драпанул по длинной бескрайней дороге, а ненавистные абрашки бросились за ним в надежде догнать и замочить. Шкода тревожно стонал во сне, пытался кричать, но пересохший язык не слушался.
Когда прогудела сирена на подъём, он весь в липком поту разлепил глаза и тотчас вернулся в суровую реальность. Многочисленные привычные запахи, ропот пробуждающихся сидельцев, злобные крики вертухаев успокоили его; сон, как утренний туман, улетучился, и он стал сползать с курятника.
Тут же подрулил Механик и предложил трубочку на тощах: "Ну как шконка? Как чиглики ненасытные, кровососы вонючие кимарить не мешали?
- Всё путём! Дрых как жмурик, а на чигликов забил.
- Ну, покапали в помойку шрапнель перловую жевать. Ты, Сашок, пока конкретно возле меня трись, фасон держи, шакальё через банан кидай, меньше чирикай, а лучше не рыпайся и помалкивай.
- Лады, Механик.
После нудной утренней поверки, скудного завтрака сидельцы неторопливо почапали на рабочие места. Сашу Шкодина определили в цех распиловки вместе с Механиком, тот в свою очередь, заранее добазарился с бугром. Так, в общем - то, буднично начался первый день Санькиной отсидки.
Кругом пело ласковое лето, тем не менее, суровые хмурые лица осужденных пытались помешать песне, и только Саша Шкода пребывал в прекрасном расположении духа как рыба, очутившаяся в родной стихии. Большинство угрюмых зэков даже не предполагали, что на свободе гораздо хуже, чем здесь. На зоне работали хотя бы понятия, пусть зверские жестокие несправедливые, а там на воле царил полный блудняк, всеобщий хаос, убийственные законы бардачного рынка.
Вдоволь нахлебавшись беспредела, Санёк радовался, что в конце концов вернулся в мир, где всё понятно, где он в некотором авторитете, где ему дадут пусть небольшую, но реальную власть, где он может безнаказанно унижать ненавистных пархатых французов, а может быть, и безжалостно петушить несчастных.
Фуцаны, пряники - первоходки недобро косились, сразу почуяв чужого, явно агрессивно настроенного, шмульники прослышали про махровый антисемитизм, помноженный на необузданную жестокость, с опаской глядели в след, презираемые опустившиеся чипушилы пялились, не понимая радости новенького, опытные чалые урки приветливо кивали, полагая что тот свой в доску вор, на которого можно опереться, который никогда не продаст.
Мимо прошмыгнул надсмоторщик "Сбоку три": "Гляди у меня, Шкодин, с первого же дня вставай на путь исправления! Не сачкуй!".
- Ага, гражданин начальник! Уже лечу, запыхавшись и тапочки теряю!
- Ты, гнида позорная, как базаришь? Да я тебя в БУРе сгною! Поскакал вприпрыжку на объект!
- Я весь в поту от бега, гражданин начальник.
- Повякай мне. Форточку прикрой, мразь шерстяная.
Вот так, казалось бы хорошо начавшийся день, был напрочь испорчен каким - то хамлом, сраным и вонючим вертухаем.
Саша выматерился про себя, цвиркнул сквозь фиксы ядовитой слюной и не спеша поканал к до боли родным брёвнам.
После изнурительного труда зэки косяком двинулись на чавкало, затем неохотно вернулись на рабочие места. Конец трудового дня и ужин прошли в спокойной и вялой обстановке, после чего сидельцы усталые разбрелись по отрядам.
Шкода на ватных ногах протиснулся в барак и услышал злобный крик Механика: "Эй, фофан, самовар ставь. Шевели ходулями, тундра болотная, хмырь дебильный, иначе, на чмок поставлю".
- Чао, Механик! Сявок строишь?
- Все мозги конкретно засушили, шланги! Ни хера не рубят! Да, Санёк, я с ворами перетёр, как стемнеет на сходняк хромаем. Тебя люди станут спрашивать на счёт смотрящего и ваще, за прошлое.
- Как, уже?
- Чо, очко слиплось? Вот же прикол - монгол. Раньше срока не ссы, хиляй смело по бритве и всё будет в цвет!
- У меня всё ровно по жизни, но чуток очкую, я в натуре на сходняке ни разу не отсвечивал!
- Чего заладил? Всё будет в ажуре, тики - таки! Будь спок! Ты же не букварь парашный! На этапе вы вора, а на зоне повара! Держись в струю.
Засосали чифиря, покумекали как на сходняке держаться, что базарить, засмолили по гарочке, снова похлебали горького дёгтя и неспеша попилили на десант.
Воры и особо приближённые собрались в промзоне, а именно в грязной кочегарке. В центре нелепо громоздился стол накрытый чистой скатертью, уставленный приличной жрачкой и разнообразным бухлом. Блатные, человек пятнадцать, вальяжно расположились вокруг поляны, тихо переговаривались и жадно работали челюстями, запивая харчик кто водярой, кто пивасиком, а кто не брезговал и коньячком.
Откуда такая роскошь? Но ведь ИТК не на Луне находится. За приличное бабло в России можно всё что угодно и где угодно!
Деловые давно просекли, что большая часть вертухаев и кумов падки на лавэ, поэтому через эту дыру на зону бесконечной рекой текли дурь всех видов: водка, вкусная жрачка и даже проститутки.               
Дверь кочегарки со скрипом отворилась и на пороге нарисовались как черти на заре: Саша Шкода и Механик.
Гиви медленно поднял коленку, то бишь лысый череп, прекратил смачно чавкать и зло прохрипел: "Ша! Все заглохли! Механик, базарь.
- Салют, братаны! Вот, это...
- Пусть сам сказывает. А мы зайдём с севера. Как тебя обзывают?
- Я Шкода, бродяга по жизни.
- Щас рамс раскинем. Кто тебе такую погремуху прилепил?
- Это давно пошло.
- Сявки, которые у своих крысятничают, вот эти твари конкретно шкоды. Врубился, фраерок? У тебя хвост до Магадана.
- Врубился. И как теперь? Я тридцатник как Шкода. Хвостов вроде не нажил.
- Хлебало заткни! Не гоношись. Тут спрос нарисовался. Теперь ты не Шкода, а Заноза. Догоняешь?! Когда на положение поставят, тогда и быковать станешь, а щас засохни! Братва, вопросы есть? Давай, Копчёный, трещи, встряхни фраерка.
- Слышь, баклан, у тебя сидок сколько?
- Трёха. Да вы и так в курсях.
- Бобожись!
- Век воли не видать! Падла буду!
- Кумекаю, тебе, Заноза, рано на положение залезать. Ты пока волчара тряпочный.
Слово опять взял Гиви: "Короче, пару годков под Механиком походишь, а там поглядим. И на кусалово не нарывайся".
- У вас, братва, предъява ко мне?
- Была бы предъява, ты, Заноза, тут не торчал бы. Хао! Гуляй!
- У меня вопрос: "Могу я жидов давить?"
- А ты попробуй. Они все махаться умеют, мужики за них впрягаются, да и баблом пархатые частенько отмазываются. Ты хоть одного опущенного зяму видал? Нет? И я не видал!
- Так могу или как?
- Ты, фраерок, как его, антисемит что ли?
- С детства их ненавижу.
- А кто их любит? Главное, чтобы беспредела не было, а так - дави, коли предъяву нароешь.
Пока длился мучительный допрос, Механик молча торчал, переминаясь с ноги на ногу и не мог сообразить, c чего вдруг воры обозлились на Сашу Шкоду, почему не приняли, за что столичный басило так унизил его?
Гиви прожевал кусок колбасы, смачно икнул и вновь обратился к допрашиваемому: "Заноза, базарят ты Сашу Корейца лично знаешь?"
- Да. Мы с ним дела кое - какие мастрячили, темы козырные мутили. А чего тут не в цвет?
- Малява прилетела, будто Кореец с барыгами снюхался и краснопёрым подмахивает. Прогон серьёзный. Чем ответишь? Косяк на тебе конкретный.
- Лажа это! Дурогон в натуре!
- Гулеванит направо и налево, бусыгой стал, в общак не уделяет внимания, московскую авторитетную братву в грош не ставит.
- За Корейца в Сибири все пацаны буром стоят и во Владике тоже. Московские сами оборзели в конец, в натуре гонят фу...
- Заглохни, Заноза! Ты кому зубы показываешь? Тут тебе не Томск мухосранский, в два счёта по соплям схлопочешь. Теперь ты под вопросом. Механик, тормознись! Перетрём тему.
Шкода, он же Заноза, повернулся и как ошпаренный выскочил из вонючей кочегарки. Сейчас он полностью врубился, по какой причине его фраернули на вакантную должность смотрящего по отряду. Всё дело в неприязни между сибирскими и московскими ворами. А Cаша Шкода ненароком попал под раздачу. Вот если бы Гуцул чалился на зоне, Санёк получил бы зелёный свет по всем направлениям, а так... Порожняк полный!
Воры в законе, авторитеты, паханы люто грызлись за безграничную власть, за бабло не хуже кремлёвских бульдогов под ковром; время от времени между блатными случались кровавые разборки, в которых обычные пацаны гибли сотнями, не дожив и до двадцатипяти. Московская, питерская, грузинская братва имела огромный зуб на Корейца, поэтому всех, кто хоть как - то с ним соприкасался и работал, гнобили, унижали, в наглую отодвигали от воровской власти.
- Механик, ты кого в натуре притащил?
- Шкода - правильный, три сидки за плечами, здравый арестант, конкретно реальный пацан. Пищит, но лезет.
- А чего он за курву ссученную впрягается, на галманов гонит? У нас на Москве все адвокатские шапиры - галманы, меня четыре раза от вышака спасли. Надо бы этому борзому соболю малёха хвост прищемить, чтоб не рыпался.
- Гиви, я с Корейцем зону топтал, он в натуре свой в доску. Падлой буду. Не верю я, что он скурвился. Это прогон конкретный. Может, легавые подсуетились?
- Времена меняются, Механик. Отвечаю, Кореец рогом шевелит, берега попутал. Ладно, умолкни, пока сам под замес не попал. За борзым пригляди, точкани, чтобы блудняк не сварганил. Мутить станет, с тебя спросим. Тронет пархатых, я ему лично грабли отрежу, сопатку порву, жало вырву, а самого на лоскуты искромсаю.
- Братва, не канает так! Саша Шкода - правильный пацан! Зуб даю!
- Ша! Я забасил, ты услышал! Хорош тереть! Падай Механик, бухла нормального прилепи, отведай жратвы нашей скромной, да покумекай что к чему. Ты же в шобле,
и чихлуха авторитетный, на хате - хазар. Шас другого фраера мусолить будем. И больше за Занозу не базлай!
- Лады, всё пучком, врубился, за пацаном зоркие лупетки поставлю.
Короче говоря, в первый же день отсидки Санёк Шкодин, новоиспечённый Заноза нажил себе лютых врагов в лице урок во главе с московским вором Гиви.
Весь хвалёный авторитет с тремя ходками, куполами на груди и безупречным ботаньем на фене полетел коту под хвост и только из - за того, что он лично знавал Александра Ивановича Кима, Корейца - признанного пахана всей Сибирской братвы, перебежавшего дорожку столичным блатным. Воры в законе, словно голодные волки дрались за территорию, нехилое бабло, влияние в разных регионах.
Саша Кореец наглухо перекрыл доступ московским хитрым коммерсантам, спевшимся с криминалом на Томский рынок, поэтому тотчас очутился в опале, как и все остальные, кто его знал, кто с ним имел гешефт или просто дружил.
Криминальный мир - свора вечно грызущихся бешеных собак за жирную кость, стая трусливых шакалов, пожирающих своего же, если тот не в состоянии защищаться, горстка ублюдков, прикрывающаяся быками - телохранителями, воровскими понятиями и ментовской продажной крышей.
В общем, Шкода попал между молотом и наковальней, поскольку теперь становился не воровским аристократом, а обычной зоновской сявкой на побегушках у Механика.
Стало быть, предстоял длительный тяжёлый процесс вписывания в бандитскую среду, где необходимо заново попасть в колоду, доказывать права в хате и в колонии, где за ним станут бдительно следить, пытаясь поймать на малейшем косяке.
Об этом размышлял Санёк, несостоявшийся смотрящий по отряду, подруливая к бараку. В дверях он столкнулся с бугром: "Ну как, Заноза, фраернули тебя? Банан вонючий воткнули? А ты нахрапом хотел в положенцы залесть? Щас засохни и не лезь в пузырёк.
- Тебе, парашник, какая печаль?
- За метлой следи, баклан! На данный момент ты никто, бегало мелкое у пахана. Кончился твой фарт, заноза в жопе.
- Поглядим ещё, кто блатяк, а кто босяк.
- Ты, падла, не борзей! Тут болтунов нету! Тяни зону правильно, паши как все, не то в чепушилы загремишь.
- Сам ты, чушок! Подстилка ментовская!
- Ты ещё на цирлах лебезить передо мной станешь.
- Хайло заткни, гнида!
- Куда баллоны катишь? Хорош фраериться! Тут маза не прокатит. Ты теперь - шестёрка.
Санёк налил бычьей краской зенки, зло сплюнул сквозь прокуренные зубы и прошмыгнул в барак, снял грязный ватник и, хмурый, уселся за стол. Трубочку никто не предлагал, самовар не ставили, сочувствовать даже не пытались: мужики были довольны, ведь урки унизили своего, пархатые уверовали в то, что махровый антисемит Шкодин не тронет их, а бродяги в душе радовались, потому как одним конкурентом на зоне станет меньше. Всем клёво, только Шкоде муторно, однако таковы волчьи законы воровского мира: вчера ты на самой лучшей шконке, а сегодня - почти под нарами.
Он ясно осознал, что повёл себя не правильно с самого начала, понял, что за Корейца не стоило рот разевать, и надо было тише держаться на сходке, может быть, сейчас он находился бы в другом положении.
Молчаливое презрение сидельцев достигло апогея, и один из блатных дерзко высказался: "Значит, ты, Заноза, хрюкало в натуре? Позырим, чего Механик забазарит апосля, а то ты ещё прописку обязательную не проканал, в зэки не принят".
Санёк сидел, набычавшись. Что он мог возразить этим гнидам, чем мог ответить в своё оправдание. Он сам много раз садистски издевался над вновь прибывшими, всячески унижал букварей, глумился над ними с остервенением.
Тем временем элитная воровская шобла гужевалась в кочегарке. Все, в том числе и Механик, давно забыли про Шкоду - Занозу. Вокруг стола шестерили покорные валеты, доставая новые пузыри с водярой, выставляя разнообразную вкусную жрачку. Разухабистая бухаловка продолжалась на всю катушку.
"Бяша, хорош валандаться, тащи водяры", - орал отупевший Гиви, - "И сладких вафлюшек не забудь, халдей!".
Подняв из тарелки с солёными огурцами пьяную небритую харю, Верёвка пролепетал: "Гони сюда массовиков - затейников, щас весёлка начнётся. Пусть сбацают, чтоб душа сначала открылась, а потом закрылась".
"Эй, баклан, саблю распахни! Дыхать нечем, навоняли тут лаптями", - подал голос авторитетный вор Солёный.
Сразу несколько блатных принялись тереть между собой за давнишние косяки на повышенных тонах, междусобойчик конкретно вырвался из под контроля, сходняк скатился в беспредельный быдлячий балаган и полетел в тревожную ночь.
Начальник колонии подгрёб к открытой форточке, закурил дорогую сигарету и прислушался, любовно погладив оттопыренный боковой карман с хрустящими баксами. Со стороны кочегарки ещё долго слышался пьяный шум и гвалт.
"Опять урки гужуются. Ладно, пусть побузят немного до утра", - подумал полковник и с шумом захлопнул форточку, - "Если бы не они, то на зоне давно началась бы кровая буча".


                ПАРАГРАФ 8 ЛЫСЫЕ УРОДЫ

                "Националисты не могут быть довольны до тех пор,
                пока не найдут кого - нибудь, кто их обидит".
                Вольфрам Вейднер.

На третьем году отсидки Санёк окончательно откололся от блатарей и скорифанился с земляком неофашистом, скинхедом, а ныне сидельцем, Куртом Зайном из полуподпольной организации "Русский Фронт". Курт был не просто членом профашисткой ячейки, а являлся одним из её основателей и идейным вдохновителем всевозможных акций, провокаций и шествий.
Сей конченный отморозок с раннего детства тупо уверовал, что немецкая фамилия, белокурые волосы и как бы чистейшая арийская кровь дают ему исключительное право ненавидеть всех без исключения евреев, а также негров, черножопых кавказцев и других выходцев из среднеазиатских республик.
Начиная с тринадцати лет эта психически больная неуравновешенная тварь, подстрекаемая больными на голову родителями - антисемитами, озлобилась на всех нерусских.
Мысль об освобождении России от неполноценных национальностей, навязчивая идея пресловутого Русского Мира оказалась сильнее воровских понятий, бандитской романтики, поэтому почти сложившийся урка Саша Шкода - Заноза решительно и бесповоротно ринулся в ряды "Русского Фронта".
Долгими тоскливыми вечерами Курт Зайн монотонно промывал мозги расписному уголовнику, убеждал в исключительности русской нации, втирал ненависть к кавказцам, азиатам, неграм, особенно к евреям. Оболваненный зэк наконец - то осознал своё предназначение на грешной земле: не грабить всех подряд, не тащить всё, что плохо лежит, а издевательски унижать, зверски душить, не давать спокойно жить исключительно евреям.
Спевшиеся ублюдки вынашивали коварные планы избиений евреев, тем не менее, те обычно, держались вместе и не давали повода оказаться презираемыми: зямы не сотрудничали с администрацией ИТК, стойко сопротивлялись унижениям, не крысятничали, не употребляли наркоту.
Идейные урки не поддерживали оголтелой ненависти к евреям, ведь на воле те в большинстве своём защищали их, как хорошие добросовестные адвокаты. Курта на зоне откровенно презирали и прилепили позорную кликуху Гумза, что на фене означало гадкий человек, а попросту мерзкий гадёныш.
Махровый антисемит, прожжённый нацист Курт Зайн даже не подозревал, что его фамилия переводится с иврита, как матерное слово из трёх букв. Когда - то родители по фамилии Нутричковы решили стать Зайнами. Таким образом, не ведая подвоха, на посмешище всем евреям Курт Нутричков преобразовался в Курта Зайна.
В колонии общего режима он очутился после громкого резонансного дела о нападении на Томскую синагогу. Короче говоря, на почве ярого антисемитизма сошлись Гумза и Заноза.
Впрочем, их срока подходили к концу, время неумолимо бежало как вода в реке, а они не провели ни одной показательной акции против осужденных еврейской национальности. Курт пребывал в бешенстве, а Санёк запивал гнев крепким чифирём.
- Слышь, Гумза, хорош баланду пустую травить, бодягу разводить, надо покумекать как пархатых, чисто конкретно, опустить. Предлагаю буром переть.
- Как ты конкретно себе это представляешь?
- Ты, Гумза, хлопалки открой и вникай. Я тут по наводке забросил кости в избу читальню, там книжонки выдаёт чушкан пархатый, абрашка Самуил.
- И чего с того? Ты, типа, собрался его в библиотеке дрючить?
- Точно! Если заскочим в нужное время, всё окажется в цвет! Ты на стрёме поторчишь, а я быстренько отымею эту плесень.
- Заноза, ему же сто лет в обед, всё одно, что стог сена пялить.
- Очко, оно, что у молодого, что у старого хрыча; один хрен кого факать.
- Боязно однако, за беспредел отвечать придётся. Нас потом на хор не поставят? И с мужиками на кусалово нарвёмся.
- Я с блатными перетру тему. Мужиков подмажем. Не очкуй раньше времени. Сгоношим чего - нибудь супротив пархатого. Кстати, можно втихаря, когда заправляться в столовке станем, в наглую ему баланду заминировать, плюнуть в тарелку. Коли схавает, сразу в презираемых окажется. Тогда точно за него никто не впряжётся. После мы пархатую гниду опустим по воровским понятиям.
- Хорошая идейка! А если предупредят, и он хавчик хлебать не станет? Опять в жопе зависнем, снова с нас конкретно спросят. Меня бесят воровские примочки. Неужели нельзя просто взять и жида оттрахать?
- Нет, Гумза, нельзя! Всеобщий беспредел начнётся, а это не катит ни уркам, ни хозяину с кумом. Петухи голову поднимут. Бунт начнётся.
- И что делать? Как до жопы жидовского пердуна добраться, и чтобы самим очко сохранить в неприкосновенности?
- Туманить мозгами надо, а не порожняка разводить. На крайняк, под крысятничество его можно подвести.
- Как это? Он же не дибил в хате тырить?
- Ты вроде борзота, особенным себя считаешь, за русскую идею ветряк рвёшь, а калган совсем не варит.
- За метлой следи. Я конкретно хочу и рыбку съесть, типа абрашку наказать, и на палку не нарваться.
- Хайло залепи, Гумза! Гляделки в заготовки всунь и ночью в натуре попаси галмана, когда тот ухо давит.
- На хрена мне этот фуфель?
- Гляжу, ты дрефло конченое! Как на базаре абреков арматурой метелить, ты на коне, а как пархатого зяму на зоне замандочить, ты в кусты посрать.
- Я чего - то не въезжаю, с какого перепугу следить после отбоя?
- Когда все угомонятся, подкинешь ему пачку дёгтя под зассанную  ведьму. По утряне забазлаем, типа он у братвы чай заныкал; тут пархатый не отвертится. Блатные басить начнут и плесень жидовскую на перо поставят или в петушню определят, нам этого и надобно. Ни какие мужики за него мазу не потянут.
- Коли не прокатит?
- Ты зяблика пугливого выключи, зайкой не прыгай и всё проканает.
- Мне кажется, первый план с избой читальней самый лучший: втихаря отпетушим трухлявого, а потом припугнём, чтобы не вякал.
- Курт, ты как флюгер. Давай так: или в читальне опускаем жида, или дождёмся воли, а там покуражимся. Коли за очко бздишь, давим на якорь и не рыпаемся.
- Как же у блатных всё сложно: евреев просто так трогать за падло, зато слабаков парашных можно петушить во все дырки, с мужиками ни в коем случае нельзя задираться, а блатные в это время грызутся как волки. Сявки, валеты, гунявые стучат почти все, как дятлы. Вертухаи, если кум разрешит, могут любого авторитета оттрахать как последнюю шлюху. Я слыхал про такие случаи. Короче, полное дерьмо воровские понятия.
- Может ты, фашист, сто раз прав, только не я их придумал.
- Понимаешь, идеей в них не пахнет, просто набор дебильных запретительных и разрешительных мер, основанный на грубой силе. На воле точно также, только  там не грубая сила, а баблосы правят: у кого их много, тот и пахан. Уверен, если бы не мы, у страны никакой национальной идеи не было бы и в помине.
- Похоже вы, скины, бал правите, Россию вперёд двигаете, типа подпинываете?
- А ты, Саша, засомневался?
- Нет! Поэтому я с вами, а не с блатными, которые меня из - за поганых тёрок всех прав на зоне лишили.
- Лады, Заноза. Давай ещё покумекаем, как пархатым нагадить.
- Я так разумею, может у зямы библиотекаря сраного книжки стырим.
- И что ты с ними делать станешь; хочешь на параше оставить, чтобы бродяги подтирались?
- Башка совсем не варит. Какие ещё варианты?

                ПАРАГРАФ 9 ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

                "Ненависть - месть труса
                за испытанный страх".
                Джордж Бернард Шоу.

Коля, сын опального прокурора и спившейся гражданки Надежды Ванюкиной, вдоволь наевшись войны, крови, бессмысленных жертв, наконец, угомонился и вернулся домой в однокомнатную квартиру, больше похожую на бомжатник. Точнее, из армии его с треском выперли по состоянию психического здоровья. Дело в том, что Кока, так ласково называли его немногочисленные друзья, к концу третьей войны(он с удовольствием участвовал в трёх войнах: в Приднестровской и двух Чеченских) сделался полным садистом по отношению не только к боевикам, но и к мирным жителям. Недруги прозвали Коляна Скунсом, поскольку от него за версту воняло неприятностями.
Ностальгию по войне Кока обильно заливал спасительной водярой; когда не находилось денег на бухло, принимал одеколон, стеклоочиститель и другие спирто-содержащие жидкости.
Он воевал даже по ночам в бесконечных кошмарных снах, где его зверски пытали, извращённо насиловали, просто расстреливали, сажали на кол; однако Кока всегда выходил победителем, перегрызая зубами глотки ненавистным врагам.
Ему перевалило за пятьдесят, тем не менее, в душе он оставался дерзкой неисправимой шпаной, люто ненавидящей всех и вся, особенно евреев. Колян искренне считал, что во всех бедах, никчемной жизни, постоянных запоях виноват детсадовский враг Серёжа Баевич, беспардонно унизивший его сорок пять лет назад. Ему по секундам врезался в память тот злосчастный день в детсадовской спальне, когда он перестал быть нормальным, разухабистым пацаном и в миг превратился в гниду по жизни. Кока много раз рисовал в воспалённом воображении встречу с обидчиком, сотни раз представлял, как порвёт того в клочья голыми руками и вдоволь упьётся еврейской кровью.
С последней войнушки он втихаря притаранил трофейную снайперскую винтовку, сотню патронов и боевую гранату Ф-1, поскольку не мыслил жизнь без оружия. К тому же горе - вояка твёрдо верил, что настанет время и огнестрельная подруга пригодится в беспощадной борьбе с евреями, а конкретно, для уничтожения ненавистного врага из далёкого прошлого. Это до какой степени надо озлобиться в детстве, чтобы через всю жизнь пронести смертельную обиду на детсадовского одногруппника? Одно можно утверждать точно - в шесть лет Колю морально сломал, почти уничтожил физически и втоптал в грязь маленький еврейский мальчик Серёжа.
Примерно раз в месяц, после очередного запоя, Колян выбирался в лес подальше от города, прихватив любимую игрушку с оптическим прицелом и три десятка маслят. На природе он оживал, по щенячьи веселился, необузданно радовался как безумный Демон, расстреливая беззащитных птиц и мелких напуганных грызунов, ощущая себя стойким суперменом, несокрушимым мачо, тузом бубей, сверхчеловеком, почти небожителем.
Всё бы ничего, однако, стоило закрыть глаза, тут  же в сознании всплывали рожи бородатых боевиков и особенно лицо ненавистного маленького еврея. Но если боевиков можно было легко всех замочить, с евреями так не получалось, всё оказалось намного сложнее.
Серёжа Баевич стал, таким образом, страшным проклятием, испоганившим его жизнь. Кока в ярости стонал от безысходности, постоянной злобы, притаившейся неизвестности и с лихвой вымещал гнев на всех вокруг.
Отставные однополчане его категорически сторонились за буйный неадекватный нрав, соседи боялись за неконтролируемую пьяную агрессию, а дворовая шпана ненавидела за постоянные придирки и нравоучения.
Жил он, как вы поняли, в однокомнатной обшарпанной хрущёвке, оставленной, сгинувшей от цирроза печени, запойной мамашей.
В хате из мебели остались лишь старая продавленная раскладушка, прикрытая вонючим тюфяком, покосившийся стол, да два ящика из - под бутылок вместо стульев; всё остальное в разное время было пропито, либо в ярости переломано и выброшено в окно в пьяном угаре. Таким незатейливым образом существовал в жизненном пространстве бывший десантник Николай Ванюкин по прозвищу Скунс.
Единственной ценной вещью в вонючем клоповнике оставалась звезда Героя России, полученная за подвиги в антитеррористической операции на Северном Кавказе, точнее, за истребление более сотни боевиков. Пленных Кока не брал никогда, резонно полагая, что хороший чечен - мёртвый чечен, хороший черномазый наёмник, будь то негр или араб - дохлый наёмник, хороший аксакал из горного аула, имеющий в подсобном хозяйстве русских рабов - убитый аксакал, причём от шальной пули. Оправдывает ли Коку война? Пусть рассудит Время, отношение чеченцев к русским и наоборот, русских к чеченцам. В данном конкретном случае Николаю Ванюкину простили всё, торжественно наградили и под чистую списали на гражданку.
В то злополучное утро он пребывал в глубоком похмелье, злой как бешеная собака, дерзкий как грабитель банков. "Белочка" настойчиво стучалась в дверь берлоги, когда он, взглянув в грязное мутное окно, загаженное мухами, вдруг заметил зелёные морды бородатых басаевых.
Не долго думая, Кока полез под раскладушку и достал закадычную подругу - снайперскую винтовку, нежно называемую "Степанидой". Она тут же проснулась и звякнула затвором, готовая к стрельбе. Затем он вытянул из мутного гранёного стакана проржавевшую Звезду Героя и прицепил на грудь засаленной провонявшей тельняшки. После с шумом распахнул окно в поисках ненавистных боевиков. Однако те невероятным образом переместились на противоположную крышу и залегли в ожидании боевых действий.
Кока привычно снял винтовку с предохранителя, трогательно погладил грязными пальцами награду, наспех перекрестился и принялся прицельно палить по крыше.
Во дворе тотчас случился бешеный переполох: бабы неистово визжали, разбегаясь в панике, мужики ожесточённо грозили кулаками, ругаясь матом, дети пугливо прятались, инстинктивно почувствовав опасность.
Он палил без остановки, зло проговаривая при этом угрозы в адрес зелёных человечков. Одна из пуль прошла выше цели и полетела в сторону трассы, где мчались автомобили и среди них - переполненная маршрутка.
Каким - то мистическим образом в ней находился Сергей Баевич, тот самый из далёкого детства. На излёте шальной, непослушный кусочек свинца угодил именно в маршрутку, пробив боковое стекло, врезался в грудь ничего не подозревавшего, пассажира.
По закону подлости или по какой - то нелепой случайности пострадавшим был давнишний обидчик Коли Ванюкина. Хорошо, что у Серёжи во внутреннем кармане лежали круглые часы, принявшие на себя смертоносную пулю.
Правильно утверждают психологи: любая случайность - это подсознательная закономерность. Таким загадочным необъяснимым образом Коля Ванюкин отомстил Серёже Баевичу за детсадовское унижение, вот так, наверное закономерно, они встретились в пространстве и времени.
Через час после ЧП невменяемого Коку под усиленным конвоем доставили в психиатрический диспансер на экспертизу, а Серёжу - в больницу с сильной гематомой и переломом ребра. Самое ужасное заключалось в том, что Коля Ванюкин так и не узнал, в кого угодила пуля - дура и продолжал дальше всем сердцем ненавидеть евреев, а Серёжа теперь справляет второй День Рождения! Искорёженные часы с застрявшей внутри пулей хранятся дома на почётном месте.
Вывод: когда на вас случайно сваливается кирпич - летом, или огромная сосулька - зимой, хорошо подумайте о прошлом: может быть, это чья - то затаённая месть или скрытая зависть из счастливого и беззаботного Детства...?

                ПАРАГРАФ 10 БЕЙ СВОИХ, ЧТОБ ЧУЖИЕ БОЯЛИСЬ

                "Стоит только одному позволить сесть себе на голову,
                как тут же за ним выстраивается очередь".
                Михаил Генин.

Переполненный трамвай номер четыре, старчески переваливаясь с боку на бок, надрывно скрипел, натужно стучал колёсами и неторопливо катился по маршруту. Измученные знойным июлем, утомлённые тополиным пухом пассажиры обдувались пересохшими губами, обмахивались утренними газетами, вполголоса роптали, ощущая людскую вонь: пот, дешёвый парфюм, запах сигарет, перегара и безнадёги.
Рита стоически переносила утреннюю давку, отсутствие свежего воздуха и амбре изо рта стоящего напротив невозмутимого алкаша.
- Мужчина, ну что же вы так напираете?
- Я даже не приближаюсь. Меня просто качает вместе с трамваем. Дамочка, не нравится, езжай на такси.
- Стойте, пожалуйста, ровно, не пытайтесь ложиться на меня.
Не совсем трезвый гражданин нехотя оглянулся, разглядел сердитое лицо Риты и ехидно прошипел: "О! Да вы ещё не все уехали?".
- Попрошу без оскорблений и намёков, выражения подбирайте.
- А что не так? Вечно вам евреям всё не по - нраву, Родину, гады пархатые, не любите.
Рита Блюмберг из последних сил протиснулась к выходу и пробкой выскочила из озлобленного антисемитского трамвая, ведь никто из пассажиров даже голоса не подал в её защиту: большинство в душе были согласны с пьяным трамвайным хамом, молчаливо одобряя поганые слова.
Она не доехала две остановки до мединститута и теперь, раздражённая, тащилась пешком. Утренний Томск истощал невыносимую духоту, не успев достаточно охладиться за короткую ночь, белый пух залетал в нос, затрудняя дыхание, пересохший рот жаждал воды, от всего этого горожане становились крайне злыми, совсем неулыбчивыми, бесконечно сердитыми.
Лаборантка Лена пулей залетела в отдел, тяжело выдохнула и как - то испуганно покосилась на младшего научного сотрудника Маргариту Блюмберг: "Ритка, ты опять опоздала! Быстро к шефу!".
- А в чём, собственно, дело? Могу я с утра кофейку выпить, сигарету выкурить, в конце концов, о последних новостях узнать?
- Потом, всё потом. Давай быстрее, а то главный задолбанец рвёт и мечет.
- Я всего - то на пятнадцать минут опоздала. Некоторые только к обеду появляются и ничего.
- Не тяни резину! Когда кандидатом станешь, приходи хоть к двенадцати.
- Да ладно, иду я!
Заведующий лаборатории, профессор Гольдберг, еврей во всех поколениях, слыл ревностным исполнителем воли партии, а посему постоянно гнобил подчинённых, в первую очередь сотрудников еврейской национальности.
Возникает резонный вопрос: "Как же такое может быть, чтобы еврей люто ненавидел именно, евреев?". Очень даже может, особенно после того, как маленький, но гордый Израиль разгромил многочисленные арабские армии, вооружённые Советским оружием. Когда ожесточённое столкновение закончилось, все евреи в СССР, не поддерживающие линию КПСС и правительства, автоматически становились пособниками мирового империализма, космополитами и вообще ненавистными врагами.
Профессор, яростно цепляясь вставной челюстью за тёплое, насиженное кресло и приличную по тем временам зарплату, явно не хотел оказаться в опале, поэтому политику партии ревностно поддерживал, а чтобы его, не дай Бог, не заподозрили в протекции своим, в лояльности национальным собратьям, в поддержке еврейского государства, всенародно травил, злобно унижал, постоянно давил исключительно евреев. Надо отметить, также вели себя многие руководители из числа еврейской интеллигенции. Скорее всего, именно с того времени за интеллигенцией закрепилось определение - гнилая, хотя могу и ошибаться.
- Маргарита Михайловна, я вызвал вас по весьма щепетильному вопросу.
- Слушаю, Марк Давидович.
- Бегло пролистав вашу публикацию на симпозиум, я вынужден сделать ряд существенных замечаний.
- В чём дело? Вам же текст понравился.
- Доклад, несомненно, толковый и с научной точки зрения даже новаторский, тем не менее, на каком основании вы постоянно ссылаетесь на профессора Кеглевича?
- Но ведь он светила в Гематологии, признанный авторитет в научном мире, не так ли?
- Знаете что, Маргарита Михайловна, сие - сугубо ваше личное, весьма необъективное мнение. Окажите любезность ссылайтесь на профессора Петрова из Ленинграда или на Иванова из Москвы. Короче говоря, заявляю открытым текстом, чтобы все ссылки - только на русских ученых.
- Что поделать, Марк Давидович, в нашей области труды профессора Кеглевича весьма значимые.
Гольдберг налил глаза бычьим гневом, нервно затопал ногами как ребёнок и истошно заорал, переходя на фальцет: "Немедленно исправить ссылки! В противном случае, вам не видать симпозиума, как своих ушей!".
- Хорошо, я исправлю, хотя абсолютно не понимаю для чего это нужно. Я уважаю Кеглевича.
- Молчать, выскочка! Как я сказал, так и будет!
- Марк Давидович, прошу вас, успокойтесь, я всё прекрасно поняла.
- Это ещё не всё, голубушка! На каком таком основании в соавторах моя фамилия аж на четвёртом месте, а ваша на первом?
- Но я работала, это мой материал, тем более, все опыты лично ставила.
- Не понял, какой материал? Какие опыты? Кто вам предоставил такую шикарную возможность проводить всевозможные эксперименты? Правильно, Центральная научно исследовательская лаборатория при Мединституте. Конкретно - заведующий лабораторией! А посему, непонятливая вы наша, первым в авторах должен стоять я, затем заведующий отдела, потом руководитель группы, после мой аспирант Новицкин, ваше место - пятое, а может, и шестое. Такова обычная практика.
- Это вопиющая несправедливость.
- Что вы говорите!? Не перечить мне! Не нравятся установленные порядки, скатертью дорога, я никого не держу.
- Понятно.
- А раз понятно, марш исправлять доклад!?
Второй раз за утро Риту Блюмберг беспардонно унизили, нагло растоптали достоинство. Она выскочила из кабинета начальника в растрёпанных чувствах и расплакалась горькими слезами. Ладно алкаш в трамвае, он, как и большинство советских граждан - антисемит, быдло необразованное, люпмен недоделанный, но Гольдберг, он же учёный, профессор, интеллигент, сын профессора, внук профессора.
Рите стало нестерпимо больно и обидно, поскольку она пахала несколько месяцев, как папа Корло, а в авторах - на последнем месте. Она вдруг сообразила откуда у директора ЦНИЛ более пятисот публикаций и пять монографий. Просто весь штат как рабы горбатился на этого упыря. Похоже, ни одна публикация не проходила мимо "талантливого" учёного Гольдберга.
Самое гнусное и прискорбное заключалось в том, что так поступали все советские руководители научных учреждений, поскольку это считалось в порядке вещей.
Трамвай номер четыре, в котором Марк Давидович Гольдберг возвращался домой после насыщенного трудового дня оказался переполненным. Измученные знойным июльским днём пассажиры обдувались пересохшими губами, обмахивались вечерними газетами, вполголоса ворчали, ощущая людскую вонь: пот, дешёвый парфюм, запах сигарет и безнадёги.
Профессор стоически переносил трамвайную давку, отсутствие свежего воздуха и невыносимый перегар изо рта стоящего рядом пассажира.
"Мужчина, ну что вы так напираете?", - возмутился Марк Давидович.
Не совсем трезвый гражданин в упор уставился на профессора и зло прошипел: "О! Вы ещё не все уехали? Как же достали жидовские морды?"

                ЭПИЛОГ

                "Знать прошлое достаточно неприятно;
                знать ещё и будущее было бы 
                просто невыносимо".
                Сомерсет Моэм.

После неприятного разговора с заведующим ЦНИЛ, трёх выкуренных сигарет с крепким кофе Рита Блюмберг в порыве гнева накатала заявление на увольнение по собственному желанию.
Марк Давидович, не терпящий возражений и непокорности от подчинённых, заявление подмахнул, отправив младшего научного сотрудника в свободное плавание. Таким, в общем - то нелепым образом, научная карьера Риты, толком не начавшись, банально оборвалась. Вместо неё на симпозиум по Гематологии отправился ушлый аспирант, любимчик Гольдберга, Саша Новицкин. Он, несомненно, некоторые надежды подавал, однако продвигался в науке исключительно за счёт папы профессора и умению ладить с начальством.
Рита после долгих поисков устроилась терапевтом в районную поликлинику, впрочем, продержалась всего две недели, натолкнувшись на прессинг главврача Гольмахера Натана Ефимовича, ярого сторонника линии партии и правительства, беспощадно гнобившего евреев. Одним словом, с этого момента талантливая и умная девушка Рита Блюмберг попала в опалу ко всем руководителям медицинских учреждений Томска. Единственное место, куда её брали на работу - городская станция скорой медицинской помощи. Для врачей скорая была как бы местом ссылки, где прозябали бывшие троечники, беспросветные бездари, полные неудачники, врачи - алкаши, изгнанные из больниц и клиник.
Так бы она и горбатилась, откачивая больных бабушек, реанимируя хронических алкоголиков, возвращая с того света неадекватных самоубийц и пятнадцатилетних любвеобильных глупышек, если бы однажды не случилась страшная трагедия с ней лично.
Рита в День своего рождения совершенно случайно оказалась возле Белого озера под проливным дождём, и в дерево, под которое она спряталась, ударила молния. Её быстро доставили в клиники мединститута, неимоверными усилиями вдохнули жизнь, тем не менее, она впала в кому на долгих девять лет.
Дни пролетали за днями, месяцы проходили за месяцами, а Рита не хотела возвращаться из комы: наверное, ей там понравилось. Первые месяцы её часто навещали родственники: муж Паша, мама, дочка, приходили друзья, наведывались знакомые. Со временем этот людской поток стал сходить на нет. Дочь Риты выросла, вышла замуж и перебралась на ПМЖ в Германию, муж от горя спился и умер от цирроза печени.
После комы у Риты неожиданно открылись экстрасенсорные способности, о коих раньше она и не подозревала. Сейчас она самый известный медиум в городе, успешная и богатая женщина.
Доктор Время лечит любые душевные раны, а Бог воздаёт каждому по делам. Некогда грозный профессор Гольдберг, замаскированный махровый антисемит и член КПСС, превратился в капризного несносного старикашку, от которого стонали и прятались не только сотрудники ЦНИЛ, а так же многочисленные родственники.
Саша Новицкин тихой сапой защитил не только кандидатскую, но и докторскую, грезил о звании академика, только вот со здоровьем у него не очень, сказалась неразборчивая любвеобильная студенческая молодость.
Освободившись из мест лишения свободы, рецидивист Шкодин, он же Заноза, окончательно порвал с блатным миром и примкнул к движению скинхедов "Русский мир", прессовавшему самым садистским образом всех нерусских. Однажды члены жестокой ОПГ устроили акцию устрашения: они разместили вдоль оживлённой трассы гнусный банер "Бей жидов, спасай Россию". Санёк вызвался установить под плакатом лимонку на растяжке, однако что - то пошло не так: раздался оглушительный взрыв, и незадачливому минёру оторвало ноги, руки, яйца. От полученных травм мерзкий антисемит Саша Шкодин скончался на месте. Как говорится: "Собаке собачья смерть".
Его подельник и закадычный кореш Курт Зайн через какое - то время сел пожизненно за поджог Воскресной еврейской школы, в результате которого пострадало много детей.
За подобное зверское преступление против малолеток сходняк в ИТК приговорил руководителя "Русского фронта" к пожизненной петушне. Осужденные еврейской национальности такому решению братвы были невероятно рады. Как бы странно это не выглядело, но урки проявили максимальную лояльность к евреям, не то что власти в России и многочисленные обыватели.
С чистой совестью, с подозрением на туберкулёз, с обширной язвой желудка, тем не менее, неопущенный, на свободу вышел Самуил Соломонович Сакс. Библиотека на зоне тут же осиротела. Такого аккуратного, внимательного, порядочного библиотекаря ИТК 148/7 не знала никогда. Все книжки находились в надлежащем порядке, где надо подклеены, странички разглажены, стёртые временем буковки - подретушированы.
После прицельной стрельбы по иллюзорным бородатым боевикам Николая Ванюкина судили показательным судом и приговорили к семи годам принудительного лечения в психушке закрытого типа. Однако при современных жестоких методах лечения в психбольницах врачам хватило и года, чтобы сделать из спившегося Героя России полный овощ.
Поначалу Кока ерепенился, яростно бунтовал, пытался сопротивляться быкам - санитарам, представляя их то ли безжалостными террористами, то ли обнаглевшими евреями, то ли ряжеными ментами. Всё же лекарства действовали быстро, и через несколько месяцев Коля Ванюкин угомонился, сдался на откуп Судьбе. Он начал неестественно улыбаться, смотреть мультики, причём все подряд и приударил за полоумной Танечкой Поповой, которая самозабвенно рассказывала про шикарную жизнь в столице, про жадного главного редактора Самуила Соломоновича, про легендарную Риту Блюмберг. После ужина сладкая безумная парочка под лестницей в чёрном чулане, где уборщица баба Галя хранила швабры, вёдра, тряпки, предавалась бесстыдному неописуемому разврату. У них совершенно не работали мозги, случались дефекты с речью, тем не менее, половые инстинкты бушевали вовсю. Коля неистово терзал Таню в объятиях, она же позволяла реализовывать любые сексуальные фантазии, даже особо извращённые.
Миша Потапенко после прохождения невыносимой, поганой срочной службы в рядах доблестной Советской армии целый год лечился у психотерапевта от посттравматического душевного синдрома, от затяжной депрессии. Он неимоверными усилиями повышал заниженную втоптанную в грязь самооценку. Немного придя в себя, очухавшись от армейских кошмаров, Михаил начал готовиться поступать в Университет, поскольку его мама категорически на этом настаивала.
Легко сдав экзамены, через пят лет он с отличием закончил исторический факультет и по велению сердца пошёл работать обычным учителем в школу. После нескольких лет преподавания Миша сошёлся с миловидной математичкой Сарой. Через некоторое время они сыграли весёлую комсомольскую свадьбу. От этого брака родилась дочь, ближе к пенсии Миша увлёкся футболом и разведением роз.
Чтобы не сталкиваться с антисемитами в общественном транспорте, магазине, на улице, Михаил Потапенко купил небольшой домик в деревне. Жизнь его устаканилась, дочь как - то быстро выросла и быстро отвалила в Москву искать богатого принца в белом Мерседесе, жена незаметно постарела, родители отправились в мир иной, а футбольная команда Томь в очередной раз вернулась в Премьер лигу.
Самоотверженный огородник и большой любитель цветов Миша с удивлением узнал, что количество видов роз, - больше шестидесяти тысяч.
Владимир Петров успешно закончил Томский Университет и вернулся в родную деревню, организовал биологическую станцию по изучению редких пород птиц. Однако орнитология являлась не единственной его страстью. Володя принялся не щадя сил бороться с браконьерами, леспромхозом и лично с дядей Сашей Рублёвым, бригада которого беспощадно вырубала девственный лес. Он прозябал в лесной избушке бобылём, искренне веря, что его дети - беззащитные птицы, звери, муравьи, стрекозы, деревья. Областное общество защиты природы считает за честь приглашать Владимира Александровича Петрова на конференции и тусовки.
Сергей Баевич, выписавшись из больницы после месячного лечения, окончательно понял: в этой стране жить спокойно не дадут, да и в некотором роде стало опасно. Около трёх месяцев ушло у него на оформление необходимых бумаг на "эвакуацию" в Израиль.
Уже много лет Сергей проживает на земле обетованной, занимается практикующей психологией, пишет романы и учебники. Последняя его двенадцатая книга "Болото" вышла в свет под творческим псевдонимом "Александр Баев".

От автора: Спасибо всем, кто набрался терпения и дочитал роман до конца.               
                2019