Святочные и другие рассказы

«истина ничуть не страдает от того,
что кто-то ее не признает»
(Фридрих Ширвин)

1. СВЯТОЧНЫЕ РАССКАЗЫ

Бабка Коваленчиха

Я жила в маленьком поселке с мамой. По соседству жила тетка Алена Коваленко. А у нее была старенькая мать. Эту старенькую бабушку никто никогда не видел, а тем более мы - ребятишки. Ее звали нее Бабка-яга. Слухи ходили разные: что и на метле летает, и в ступе летает, и на березовом венике     тоже. А самое-то главное, говорили, что у нее есть хвостик. И сколько бы я ни начинала разговор об этом с мамой, она даже  слушать не хотела. Мама говорила, что это неправда.
Мне было всего шесть лет тогда, в 1943 году, Мама день и ночь была на работе. Забежит, бывало, на 15-20 минут на обед - убедиться, что все в порядке. Атак как я была дома, то и все хозяйство было на мне. Все поручения мамы я выполняла послушно.
И вот  однажды меня мама послала к соседке, тетке Алене, за солью, так как у нас закончилась, а к обеду купить не успели.
Я и говорю маме:
- Мама, ведь меня не пустят. Они же никого не пускают. Вон Колька Козлов ходил к ним уже за солью, так его не пустили,
А Колька - это мой дружок, ему тоже было шесть лет.
- Ты - девочка, маленькая еще. Иди, может быть, тебя пустят.
- Мама, говорят, у них запах в хате дурной и что они в бане никогда не моются.
- Это слухи, доченька, не верь.
А мама моя руководила во время войны колхозом, была коммунисткой-атеисткой, всех уверяла, что это неправда. Вот она и решила проверить, все разузнать про бабку Коваленчиху. Тем более, время-то было святочное. С моей помощью это сделать было сподручнее.
- Мама, говорят, что у нее хвостик есть, значит, она Бабка-Яга  (мама мне иногда рассказывала сказки про Бабу-Ягу, и в каждой сказке у Бабы-Яги был хвостик). И еще говорят, что видели, как она летает на березовом венике, а вот куда – не приметили, будто бы быстро пролетит по поселку и опять влетает в сове окно. Будто бы мужик какой-то видел.
- Зоечка, доченька, это неправда. Говорят для того, чтобы напугать людей. Бабушка эта просто больна. А ты иди, иди, не бойся ничего.
- Мама, а ты ведь тоже не была у них?
- Нет, я не была, да и некогда мне. Давай, беги скорей, а то опять будем не солоно хлебавши. Иди, тетка Алена дома, она тебе даст соли.
Мама моя никогда никого не боялась. Этот пример заразительно действовал и на меня.
Время было зимнее, святочное. Я надела старенькие валенки брата, его шапку и фуфайку (он в это время был в г. Камне, учился в ФЗУ).
Я вышла из дома. Вижу, а тетка Алена куда-то отправилась в другую сторону от меня. Я хотела было вернуться, но не могла ослушаться маму. Солнце клонило к вечеру. Снег поскрипывал под ногами. Подойдя к соседской двери, я не решилась войти. Когда вернулась домой, то мама уже выходила на работу.
- Мама, а тетка Алена ушла куда-то, и я поэтому не стала заходить в хату.
- А ты, доченька, войди, постой у порога, чтобы не замерзнуть, а тетка Алена быстренько сейчас вернется.
Мама ушла, а я вернулась к соседям. Постояла на улице у двери, прислушалась. Тишина. Затем открыла дверь и очень тихо вошла. Хата состояла из одной прихожей. В ней две кровати. Одна - слева от двери, а другая - в правом переднем углу. В центре было створчатое окно. Бросились в глаза голые, обшарпанные стены и черный немытый деревянный пол. В углу, возле левой кровати, стоял веник метелкой кверху. Мне вспомнилось, что там, где живет ведьма, веник ставят кверху метелкой, чтобы она в дверь не выходила, ну ведьма, значит.
Кровать, что в правом углу спереди, была пуста. Это мне бросилось  в глаза сразу, как только вошла. А вот слева - слева кто-то лежал. Кровать - деревянная. До половины застлана старой фуфайкой, а вторая половина - голые доски. Смотрю, а под головой у лежачей - березовый веник. И сама лежит вся голая ко мне спиной. На голых досках - хвостик, как у поросенка, только не крючком. Хвостик слегка постукивал по доскам.
Я онемела от страха. Ноги окостенели. Руки вытянулись вдоль туловища, дыхание потерялось, затаилось. Не зная, что делать, думала: почему же у нее веник под головой? (Я догадалась, что это мама тетки Алены, то есть бабка Коваленчиха.) Но почему веник? Наверное, чтобы блохи не ели или вши. Разговоры такие были: если положить в постель веник из полыни или пижмы - трава такая, то все блохи и вши сами повыпрыгивают. Вот и думаю: наверное, и березовый веник для этого лежит, вместо подушки. Пока так думала, на улице стемнело, а тетка Алена все не приходила.
Вдруг слышу, лежачая зашевелилась, и как ветром ее сдуло с кровати. А в прихожей темно. Только окно немного видно было. И - разом окно открылось. В окне показался голый силуэт на березовом венике и, хвостиком постукивая по венику, вылетел в окно.
Мне видно было, как силуэт три раза пролетел мимо окна и исчез. Ноги мои были деревянные, руки тоже онемели. Я не шевелилась и все еще почти не дышала.
Было и страшно, и любопытно. Любопытство страх преодолело. Мама меня воспитывала не верить снам, слухам, никого и ничего не бояться. И вдруг все, о чем говорила мама, все, чему она учила, - это все куда-то улетело. Я стою одна, без мамы, и не знаю что делать. Одна мысль в голове: дождаться тетку Алену и спросить у нее соли, Прошло совсем немного времени, и силуэт пулей на венике влетел в окно.
Он бухнулся на кровать ко мне спиной, бросив веник под голову. Тут же окно закрылось, а дверь открылась. Вошла тетка Алена. Меня она хорошо знала.
- А... Зоечка. Ты че пришла-то?
- За солью мама прислала.
- Ну ладно. Иди постой на улице, щас вынесу тебе.
Через минуту я не шла, а летела домой, только без веника. И откуда силы взялись? Ведь я стояла вся одеревеневшая от страха.
Вечером мама ненадолго опять пришла домой.
- Принесла соль? - спросила она.
- Ага. Мамочка! Я что видела-то!
- И что же? - опять спросила мама с нескрываемым любопытством.
Я торопливо все ей рассказала так, как видела все-все сама.
- Ну и фантазерка же ты! - Мама моя не поверила ни одному моему слову.
А тогда говорили про бабку Коваленчиху: если хоть один раз кто-нибудь в действительности увидит, что она с хвостиком и на венике летает, значит, скоро эта Бабка-Яга помрет.
И правда, на другой день, после того как я приходила к ним за солью, бабка Коваленчиха померла. Но ее никто не обмывал. И похоронила-то тетка Алена сама. Ночью вырыла яму сама, ну, то есть могилу, неизвестно где, и закопала. Говорили, что где-то в своем огороде. А вместо креста вбила осиновый кол.
Мы, ребятишки, видели у нее в огороде бугорок, а сверху - осиновый кол. На колу висел березовый веник.
С тех пор бабка Коваленчиха по поселку не летала. Говорили, что это из-за того, что тетка Алена вбила в землю на могиле осиновый кол.
А все, что я видела, - не фантазия, а истинная правда.

ДЕД ФЕДОР

С тех пор как умерла бабка Коваленчиха, прошел год. Я и Колька, мой дружок, ходили в школу в первый класс. Все еще шла война. Мужиков в деревне не было, только бабы, ребятишки да девяностолетний дед Федор. Женщины вечерами собирались где-нибудь в одной хате, зажигали лучины и вязали носки, рукавицы на фронт для воинов. Нам, ребятишкам, чаше всего приходилось коротать ночи одним. Если собирались у нас, то я уходила ночевать к соседке тетке Меланье, матери моего дружка Кольки Козлова. А если посиделки устраивали у тетки Меланьи, то Колька приходил к нам. Дед Федор жил сам по себе. Помощь никакую не принимал. Но люди приметили, что ночью он стал куда-то уходить. Однажды дружок прибегает и тихонько мне говорит; "Зайчик (так он меня называл), уже два дня подряд я втыкаю осиновый кол в могилу бабки Коваленчихи. Думаю, вдруг она "вылетит".
- Не, Коль! Не вылетит. Мама говорила, что ее давно уж там черви съели. Ведь она похоронена без гроба, потому что никто тогда не делал ей гроб.
- Знаешь, я что думаю? - сказал Колька. - Сегодня твоя мать будет у нас, а я приду ночевать к вам. Мыс тобой ночью схоронимся в кустах перед могилой и посмотрим, кто там кол выдергивает.
- Ага, Коль, я согласна.
Итак, дождавшись нужного времени, оделись потеплее и засели на кукорках в кустах. Был легкий морозец. И хорошо, что все случилось быстро, а то бы мы околели там, в кустах.
Сидим, значит. Вдруг слышим, снежок скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип. Оглянулись, это дед Федор с палочкой подходит к могиле бабки Коваленчихи и вытаскивает кол осиновый из могилы, а веник березовый держит в руках. Разом снег зашевелился, и оттуда выскочила бабка Коваленчиха, встряхнулась, фыркнула: совсем голая и хвостик свиной сзади, только не крючком. Выхватила она веник у деда Федора и давай летать вокруг могилы. Тот сел верхом на свою палку и за ней. Мы замерли в кустах. Молчим и думаем.
Потом разговор их подслушали. Федор говорит:
- Завтра мы с тобой полетим за огород, там соберется вся нечистая сила поселка, будем праздновать наши Святки. Надо сжечь на костре председательшину девчонку (меня, значит). Это она про тебя наблагостила, что у тебя хвост, и что ты - ведьма, - только так сказал, и запел петух.
Бабка Коваленчиха нырнула в свою могилу, быстро образовался снежный бугорок, а дед Федор спустился на своей палке на снег, и тихонько потопал домой к себе. И только кол осиновый сиротливо остался лежать на снегу. Я и Колька кое-как встали на ноги и, что есть духу, побежали домой. Дома мы взахлеб поделились увиденными впечатлениями. Только слышу я, что стал мой дружок заикаться.
Мы улеглись спать. Утром проснулись, вспомнили все вчерашнее и, перебивая друг друга, все рассказали маме.
- Вон, видишь, мам, Колька с испуга стал заикаться даже.
- Беги, Коля, скорее домой и расскажи обо всем своей маме, а я позову соседей, и мы что-нибудь придумаем, - сказала мама.
Наступил вечер. Все жители поселка потихоньку собрались у нас. Около двадцати женщин да ребятишки.
В двенадцатом часу ночи друг за другом, я и Колька - впереди, пошли к тому месту, которое мы указали. За деревьями в кленовой лесополосе и притаились. Смотрим, летят двое в ступах. Приземлились. Ступы поставили и разожгли костер. Еще двое прилетели на метле и говорят: "Сейчас прибудут бабка Коваленчиха и дед Федор. Они прихватят с собой председательшину девчонку. Вот повеселимся! Настоящие Святки будут!".
Мне с мамой не страшно нисколько. Я-то знаю, что мама и все женщины поселка с нечистой силой быстро управятся. Показалась и бабка Коваленчиха на венике, за ней дед Федор на своей палке. Спустились на землю, то есть на снег и говорят: "Куда-то запропастилась председательшина девчонка. Придется ее завтра заарканить. Дед Федор ее притащит". И пошел у них пир. Они плясали, визжали, прыгали через костер.
Вдруг запел петух, наверное, было уже три часа ночи. Вся нечистая сила мигом улетела, а дед Федор засыпал палкой кострище и пошел домой.
На другой день договорились всем собраться у нас и вместе подумать, что делать дальше с дедом Федором.
Меня мама весь день никуда не отпускала, берегла. Как только солнце повернуло на вечер, к нашему дому подошел дед Федор.
- Внученька, дай мне воды попить, - попросил он, увидев меня.
- Подожди, дочка, я сама его напою, - поспешила мама. Она вышла с кружкой воды, чтобы подать ему. А дед увидел маму и бежать. Мама за ним, я не отстаю. Сзади - все женщины, какие были у нас, и Колька. Мы бежали за ним до самой лесополосы. А у лесополосы была канава. Дед запамятовал об этом и упал в нее. Тут подбежали все мы, схватили деда, скрутили ему руки и повели в поселок к нашему дому. И вдруг я увидела рожки на голове у деда.
- Мама, мама! Смотрите, у деда Федора рожки на голове!
Тут все и увидели эти рога.
- Что будем делать, Александровна? - спросила одна женщина, обращаясь к маме.
- Сейчас отпилим рога ножовкой. Придем к нам и отпилим, - ответила она.
Мой отец был столяр и плотник до войны. Инструмент у нас был разный. И когда мама взяла ножовку в руки, то рожки сами и отвалились, а дед Федор превратился в молодого, красивого парня.
- Спасибо, Александровна! Расколдовала ты меня. Это бабка Коваленчиха превратила меня в старика. Если бы не вы все, я так бы и помер старым дедом, - благодарно сказал парень. Он потом сватал за себя мою сестру Анастасию, но она за него не пошла замуж. Мало ли что...
Истинный Бог! Все это происходило у нас в поселке. И еще много разного было. Но об этом следующий раз…
Тетка Алена

Возле нашего дома, где я жила в поселке, был небольшой сад. А между хатой тетки Алены и нашим садом была яма в метров двадцать шириной и около пяти глубиной. Ее заполняла талая вода, и стекали ручьи от дождя. Дело в том, что с теткой Аленой случилось непонятное. Она целыми днями сидела в этой яме.
Я и Колька, мой дружок (нам тогда было по восемь лет), решили подсмотреть за ней. Это было в 1945 году. Мужчины были тогда на войне. В поселке жили одни женщины и дети.
Так вот, вечером мы спрятались рядом в канаве. Как только пришли коровы с пастбища, а женщины ушли их доить, улица опустела. Тетка Алена вышла из своего убежища. Смотрим, а у нее сзади тащится длинный зеленый хвост, как у крокодила, и волосы распущены, как у русалки. Неподалеку стояло ведро с чистой водой. Она вылила эту воду на себя и ушла в свою, давно не мазаную хату. Мы стояли в недоумении.
- Что такое с ней случилось? – спросил у меня Колька.
- Не знаю. И откуда у нее такой хвост? – удивилась я.
Договорившись, что утром спрячемся в том же месте и подождем тетку Алену,  чтобы увидеть в каком виде она придет к яме, ушли.
Наступило утро. Затаившись в укромном месте, заметили, что тетка Алена идет, а хвост по-прежнему тащится за ней. Когда она спряталась в воде, мы убежали к моей маме, и все рассказали.
- Может костюм у нее такой, а? – спросили мы ее.
- Да, - задумалась мама, - Надо выяснить.
Что с нею было дальше, мне не удалось узнать, так как я и мама переехали в другое место, да и Кольку больше не видели.
Прошло не мало лет. Сижу я в красивом оранжевом зале на литературном вечере, накануне святок и слушаю стихи поэтов. В креслах сидели люди разного возраста, любящие поэзию и пишущие стихи и прозу.
За компанию, как всегда, по залу прохаживался кот Буська, чувствуя себя хозяином положения. Звучат слова поэтессы:
«…Небытие в прошлом.
Небытие в будущем.
Между ними – я…»
Прозвучали слова – одной, а с головы ее будто бы посыпалось золото. Стала слушать стихи другой:
- Два художник рисуют
Лета «бабьего» портрет…
Смотрю, а у нее с головы тоже сыплется золото. А когда стала слушать стихи – третьей, то у нее с головы посыпались бриллианты. Аура её так и светится золотистым светом.
- Что такое? Откуда? Почему? – думаю я.
Вспомнила я такую примету, что поэты точат свои умы об умы друг друга и тогда сыплется золото, бриллианты или жемчуга. Мелькнула мысль, попытаться свою голову потереть об их головы, может и у меня с головы посыплется золото.
Подошла тихонько к одной, обнимаясь, потерла свою голову о ее голову – ничего. Потерла о голову другой – ничего. Стала тереть свою голову о голову – третьей и думаю:
- Такая красивая голова, большая! Золота наверно в ней видимо невидимо!
Потерла раз, другой, третий, поцеловала ее за изданную книгу и, вдруг, чувствую: что-то шевельнулось в голове. Думаю, что сейчас посыплется! И правда, посыпалось, но вместо золота посыпался песок, камни и тяжелые мысли.
Я смекнула, ведь, идут святки. И, вдруг, волшебство обретет силу?.. Тут, громко замяукал кто-то. Глянула под кресло, а там тетка Алена с крокодильим хвостом и рожками на голове явилась на святки, сидит и ломает ноги коту Буське. А Буська - это уже не Буська – а черт с рогами и длинным хвостом. И нога-то у него уже сломана. Он ее волочит за собой. А тетка Алена, вцепилась в него и не отпускает.
Мы все повыскакивали с кресел и стали гоняться за ней, чтобы оторвать крокодилий, зеленый хвост. Гоняли, гоняли, наконец, один из нас ухватился за хвост и оторвал. А вместо тетки Алены вверх взлетела бабка Коваленчиха, мать тетки Алены, со своим коротким хвостом и на березовом венике. Она летала над головами всех, кто за ней бегал, и все пыталась ухватить её за волосы. А всякий раз, как только кто-то притрагивалась к ней, то у них сразу на голове появлялись рожки, как у черта. Ну, думаю, сейчас все такие будем!
- Возьмите швабру и-и шва-аброй ее вы-ы –гоняйте, - пропела одна поэтесса.
- И-и  пра-вд-а, - пропела я, скандируя ей.
Но тут у кого-то зазвонил мобильник. Я повернула голову к нему и вижу, что все сидят на местах, а поэт, оторвавший хвост, держит книгу – сборник стихов, вместо хвоста и читает:
«…Я наш несущественный спор
Закончить объятьем готова».
И – ни тетки Алены, ни бабки Коваленчихи, никакого волшебства в зале не оказалось! Все как обычно.
Неужели мне все это пригрезилось?
А, ведь, все было словно наяву!

МАСТЕР И МАРГАРИТА В БАРНАУЛЕ

1. У трактира «Жили-Были»

 Иду я домой в святочную неделю примерно в 11 часов вечера от Социалистического проспекта до Комсомольского. Погода ажурная. Морозец стоит, вместо крепкого крещенского, легкий. Все деревья в инее. После небольшого потепления осыпало их кружевами из снега тонкой вязки, узорами волшебными такими, какими только мороз может раскрасить. И настроение-то от этого в каком-то необычном подъеме было. Святочное, что ли?
Иду словно заговоренная. Одну сторону дороги перешла, а на другой  в самой середине остановилась. Не идут ноги и все тут. Думаю: «Сейчас поток машин двинется на меня». А у трактира «Жили-Были» стоят колядовщики. Все разодетые и хором поют, протягивая руки к окнам:
Щедрик - ведрик,
Дай вареник,
Плошку творога,
А не то - уведем
Вас за рога…
- Ну, - думаю, - и поют как-то по-особенному, а сама оторвать ноги от дороги так и не могу. Смотрю, а машины становятся все на «попа», т.е. на задние колеса. По машинам бегают черти, цепляются за бампер хвостами и тянут переднюю часть машины кверху. И они уже все стоят на задних колесах, даже двухэтажный автобус «Десятка» приподнял свои передние, будто все они приветствуют меня. Над ними летает бабка Коваленчиха на березовом венике, голая, коротким хвостиком постукивает по венику. Рядом летает дед Федор на своей палке, а немного выше – тетка Алена с крокодильим хвостом, дочь бабки Коваленчихи. Все руками машут, показывая, чтоб черти машины поднимали выше.
Мелькнула мысль: «Начиталась святочных рассказов, а теперь еще  блазнится ерунда какая-то». Слышу, хохот раздается в небе над машинами. Пригляделась. А это, кроме бабки Коваленчихи, еще и Маргарита голая со своим Мастером и Берлиозом – без головы. Голова его катается под машинами. А по машинам бегают вместе с чертом Азазелло, Коровьев и черный кот Бегемот со своим примусом, а с ними черный маг Воланд – это персонажи из книги «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.
«Неужели, - думаю, - они из Москвы сюда перекинулись? Значит, шайка гипнотизеров сделала свои дела. Ведь не смогли же их поймать…Воланд, говорили, еще в двадцатом веке бежал за границу. А вот теперь, в двадцать первом веке, во время нашей перестройки, он вернулся к нам в Барнаул?! А маг поднимет всех усопших?! Но ведь наступил 2006 год - Год Собаки… Может, надо всех собак на него натравить…?» Пока я так размышляла, ко мне плавной походкой подошла фея в расписном роскошном платье с длинными  кружевными рукавами, расклешенными книзу, в мужском обличье, с волшебной палочкой в руках и говорит:
 - Сударыня, дайте, пожалуйста, вашу руку, уведу с дороги вас…
Я машинально подала свою руку, не отрывая глаз от неба и от машин. Когда ушли с дороги, машины тут же встали на свои колеса и большим потоком двинулись в своем направлении. Потерялись и Мастер с  Маргаритой, и все остальные. Вместо  феи возле меня стоял милиционер, размахивая своей милицейской палкой, и говорил:
 - Гражданочка! Если бы не святки, оштрафовал бы я вас на пять минимальных зарплат! В следующий раз не задумывайтесь посреди дороги! С наступающим Крещением Вас! – отрапортовал он.
А я в недоумении стояла еще несколько секунд и любовалась движущимся потоком машин.

2. В трактире накануне Крещения

   Иду, значит, я от Ленинского проспекта в сторону Комсомольского. Погода продолжает радовать своим легким морозцем. Завтра – Крещение, а зима балует нас. На душе легко от того, что милиционер меня поздравил с наступающим праздником, со святками. На дороге стоит гул. Машины идут большим потоком в сторону Медуниверситета. У трактира «Жили-были» все еще поют ряженые колядовщики: «Щедрик-ведрик, дай вареник…». 
- Святки 2006 года продолжаются, - думаю вслух. Но я никогда никогда не  видела трактиров. Нет, по сказкам, по книжкам, по фильмам видела и читала, а наяву – никогда!
- Дай-ка, - думаю, - взгляну хотя бы одним глазком, что же он из себя представляет на самом деле.
Подхожу. В помещении темно. Освещение в окна только через светлую улицу – это я увидела еще издали. Заглянула в окно и увидела древнюю сказку. Одна девушка в русском народном костюме, чуть ниже колен, прохаживалась по трактиру. Я не удержалась и вошла. Девушки уже не было. Несколько ступенек вели вниз.
Сразу бросилось в глаза, что ступеньки, перегородки, которые были мне до плеча, пол – все было под цвет черного дерева. Первое впечатление, что я вошла в конюшню, а не в трактир, только за перегородками были не кони. За квадратными столами сидели ряженые, подобные им. Стены и потолок помазаны рукой так, что видно было, как бороздили пальцами, а после побелки рубцы выделялись четче. На стенах и справа, и слева висели березовые веники, вязки сибирского белого чеснока. Полочки, такие же деревянные и под цвет перегородок, были завешены льняными полотенцами с кружевными прошвами и рисунками, вышитыми крестом цветными нитками - мулине.
Передо мной простиралась даль, словно, улица. На ней – телега с закусками. Направо – огромный, в зеленых, густо увешанных листьях, стоял дуб. На ветке дуба сидела не то сова, не то филин. Птица вертела головой. На других ветках примостились кикиморы, ведьмы с метлами и всякая другая нечистая сила. Вдали этой улицы стояла русская печь с лежанкой. Печь закрыта большой заслонкой. На печи лежал огромного роста Емеля и говорил: «По щучьему веленью…».
Справа, на стене трактира приткнуты рогач для прихватки чугунов и деревянная лопата для снятия подового хлеба.  Слева на стене висело коромысло, а далее за перегородкой комната, слабо освещенная керосиновыми фонарями, фитили которых были увернуты на слабый свет. Стояли они на деревянных узких полках такого же цвета и на высоте человеческого роста. В комнате стояли кресла деревянные с высокими спинками, почему-то обитыми белым материалом.
За столами сидят люди с проваленными глазами, с костлявыми руками и лошадиными ногами. На головах у них торчат рога, а по краю кресла свешаны лошадиные хвосты с кисточкой внизу, как у черта. За одним столом кружком сидят Коровьев, Маргарита, Воланд, Кот Бегемот и Берлиоз – без головы. Голова его валяется под столом. Рядом за таким же квадратным столом сидит бабка Коваленчиха с березовым веником, благо веников для нее пруд пруди. Это её и заманило сюда. Свой короткий хвостик свесила со стула и постукивает по нему. Сама как была голая всю жизнь, так и есть, в чем мать родила. Рядом с ней сидит дед Федор  со своею палкой и тетка Алена с крокодильим хвостом. У всех рога на голове. Кот Бегемот в человечьем обличии, с рогами на голове, вскочил на стол и, пританцовывая, запел:
 -  Мяу-мяу-мяу, святки здесь у нас.
Мяу-мяу, королева здесь сейчас.
Мяу-мяу, все приветствуем мы вас!
А королева – это Маргарита, которая слушала, не отрывая глаз от кота.
 - Ты чо дырякасся? – говорит бабка Коваленчиха деду Федору, бросая на меня взгляд, - самое время ее хватать!
- Погоди. С нею успеем еще повеселиться, - ответил дед Федор. В это время голая Маргарита схватила бабку Коваленчиху за руку, и взлетели они под самый потолок. Бабка Коваленчиха на березовом венике выделывала круги с Маргаритой, и так хохотали громко, что слышно было на весь трактир. Смех был и за его пределами. Меня, словно, не замечали. Возле них копошился рой нечистой силы. Все они вихрем носились над головами сидящих, едва не задевая за рога, хохотали и визжали, а кот Бегемот, с примусом в лапах, вытанцовывал на столе. Оказывается, полетав над машинами на улице, они не исчезли, а влетели в трактир «Жили-были», в заведение – подобное им. Воланд, вероятно, и меня притянул своей магической силой.
- Это, - думаю, - все проделки бабки Коваленчихи. Вот уж верно говорят: «Любопытство - не порок…». Если бы мне не было интересно, не оказалась бы я в их кругу.
- И выбрали место-то по своим меркам! Как от них уйти? – думаю. Пыталась выйти, но ноги не слушались меня. На шум, вошла моя, все та же спасительница Фея. Платье на ней, украшенное звездами, осветило весь трактир.
- Предоставьте ваши удостоверения личности! – громко потребовала Фея, разводя по сторонам свою волшебную палочку. Коровьев и Воланд встали из-за стола и полезли в карманы, якобы доставая бумаги. Меня не слушались мои ноги, как бы не пыталась их оторвать от пола. Зато по воздуху направились к выходу Мастер и Маргарита, а за ними Берлиоз. Его оторванная голова взлетела из-под стола и полетела следом. Они все, со своей нечистой силой, с шумом и гиканьем вылетели в открытую дверь. На улице в воздухе долго слышался хохот Маргариты и бабки Коваленчихи. Затем все стихло. Вероятно, нашли себе новое пристанище.
- Трактир опустел. Наташа Носова, Коля, Нина, Ира, которые там работают и временно прятались под дубом подошли ко мне. Вместо Феи возле меня стоял милиционер.
- Каким образом оказались здесь вы? – поинтересовался он.
- Мне очень любопытно было взглянуть на трактир, чтобы иметь о нем какое-то представление, а тут оказалось «Нечистая сила» и бабка Коваленчиха в их кругу. Это все ее проделки.
Чьи? – поинтересовался милиционер.
- Да бабки Коваленчихи. Это она своей колдовской силой притянула меня сюда. Теперь вот и не знаю, как от них сбежать. Спасибо Вам, что неожиданно появились здесь.
- Так может быть, я вас провожу до дома? – участливо предложил милиционер, покручивая в руках свою палочку.
Какой внимательный», - подумала я. А вдруг увидит муж и что подумает? – мелькнуло в голове. Потом ответила:
- Нет. Спасибо за внимание. Дойду сама.
Ноги мои стали послушными и понесли меня сами ближе к дому, подальше от ряженых.
Не оглядываясь, я иду в нужном направлении. Мгновенно вспомнился случай на святках в школе. Это произошло во время занятий перед Крещением.
Старые люди рассказывают, что школа построена на месте сломанной церкви, поэтому происходили на этом месте разные ужасные случаи, и дети, кто учился в этой школе, становились близорукими.  Были и другие примеры старожилов. А вот один из них, случившийся при мне. Запомнила я его по имени девочки, которую звали Галчонок.

Галчонок

- Гутен морген, Мути! – забегая в класс, во время перерыва, говорила трехлетняя дочка маме, которая работала в школе учителем немецкого языка.
- Гутен морген, ди тохти! Гут! Гут! – обрадовано встречала мама свою дочку. В три года девочка свободно говорила с мамой по-немецки. Она пела песни, рассказывала стихи.
- Мама, я посижу у тебя на уроке? – спрашивала разрешения дочка уже по-русски.
- Да, да, миленок! Вот твоя тетрадь и цветные карандаши. Рисуй по желанию.
Девочка усаживалась за парту и начинала рисовать. Она то внимательно прислушивалась к тому, что мама говорила на уроке, а то, уткнувшись в тетрадь, выводила буквы и слова по-немецки.
Учительница немецкого языка Любовь Сергеевна воспитывала дочку одна. Жили они в подсобном помещении во дворе школы. Окно класса, в котором работала мама, было напротив окна подсобного помещения. И ей хорошо было видно, чем занимается в комнате ее дочь: вот галчонок спит или уже встала, кушает, а вот уже играет.
Детского садика в деревне еще не было, поэтому девочка была одна.
Стоял январь.
Учительница по физкультуре Раиса Семеновна, проводя уроки на улице, тоже наблюдала за девочкой. Наблюдали и школьники. Было все спокойно.
Однажды, в один из таких теплых спокойных зимних дней учительница физкультуры, занимаясь с учениками на улице, увидела и почувствовала, что из окна подсобки идет черно-оранжевый дым с запахом горелого мяса. Подсобка была закрыта, попасть в нее не могли, поэтому Раиса Семеновна и школьники выбили стекла окна и через него попали в комнату, которая была заполнена вонючим, едким дымом. Они обшарили все углы, но девочки не было. Подумали, что она ушла к маме. Но, вдруг, Раиса Семеновна обнаружила ее в углу, где висел истлевший болоньевый мамин плащ. За плащом и нашли девочку. Вместо прежней красивой, курчавой, черноглазой в углу была обугленная «мумия». Можно было только по силуэту догадаться, что это был ребенок. Ее через окно вынесли на улицу и уложили на снегу в ограде школы.
Узнав об этом, ее мама упала в обморок. Ее долго приводили в чувство, отливая водой. Хоронили Галчонка всей школой. В маленьком гробике, в белоснежном одеянье лежал неузнаваемый ребенок. Жуткое зрелище! Любовь Сергеевна очень долго ходила после этого вся черная, будто обгоревшая.
Ей только после похорон рассказали, как все произошло.
После того, как дым рассеялся, комната проветрилась, тогда Раиса Семеновна вошла и все осмотрела. Оказывается, как все любопытные дети, Галчонок нашла коробок со спичками. Она их жгла под столом. Это было видно по брошенным под столом, сгоревшим спичкам. Затем, девочка спряталась в углу у окна, где висел мамин болоньевый плащ.
Там-то и зажглась жарко злополучная спичка. Болонь воспламенилась и истлела вместе с девочкой. Ничего в комнате не сгорело.
Все это до мельчайших подробностей промелькнуло у меня в голове, когда я шла по знакомой улице. Я его быстро забыла, пока шла в сторону дома…

3. В кабинете стоматолога

И так, несут меня ноги домой. Сердце от радости трепещет. На душе легко.
Наконец-то я избавилась от всех ряженных, колядовщиков, колдунов. «Ну и святки в этом году…», - думаю. И мне очень хочется успеть дойти к дому до двенадцати часов, чтобы написать на маленьких бумажках: счастье, несчастье и положить в шапке под подушку.
Утром, в самый день крещения, я обычно беру одну, свернутую в трубочку бумажку, и что попадет, то и сбудется в этом году. Но я непременно хочу, чтобы выпало «счастье», поэтому беру и беру, пока не попадет бумажка со словом «счастье». Понимаю, что это детство, но по старой привычке это делаю.
Бегу в сторону дома и вдруг чувствую, что меня с двух сторон кто-то двое подхватывают под руки и несут в сторону больницы МВД, а впереди мимо меня проскакивает крыса. «К счастью», - подумала. Откуда ни возьмись на нее набрасывается кот Бегемот. Примус его отлетел в сторону. А крыса – уже в зубах кота. Исчезли его рога, он стал самим собой. Урчит на всю улицу Анатолия.
Долго не задерживайся, - кричит деду Федору бабка Коваленчиха, постукивая коротким хвостиком по березовому венику, на котором летела. Оказывается, это она и дед Федор на палке несли меня по воздуху под руки. Впереди летели Мастер с Маргаритой, Берлиоз и его голова. Чуть выше летела вся нечистая сила, которая была в трактире «Жили-Были». Все влетели в распахнутую сама собой дверь больницы, и понеси меня по коридору над лестницей на третий этаж прямо в кабинет стоматолога.
Смотрю, а в кабинете у кресла стоит кот Бегемот. В одной руке он держит примус, а в другой поддерживает голову Берлиоза, которая закреплена в кресле на подставке, чтобы удобно было над ней работать.
Зачем? - думаю, - и как это они быстро здесь оказались?
И когда он успел съесть крысу? – снова подумала я.
Рядом стоит мужчина с бородой в белом халате, а Воланд щипцами разжимает челюсть головы Берлиоза. Бурмашина гудит, но мужчина в белом халате не прикасается к ней. Нечистая сила испугалась шума бурмашины и затаилась.
- Бери смелей. Только дотронешься, и она сама начнет выполнять свои действия, - приказал Воланд мужчине. Когда рука в белом халате прикоснулась к штырю на машине, бур сразу вонзился в зуб головы, и стал сверлить дырку.
- Не дергайся! – сказал Воланд голове, - Сейчас отремонтируем зуб и отправим тебя в хирургическое отделение. Там тебя пришьют к шее Берлиоза, потому как идет двадцать первый век, и это возможно.
 - Мастер, т-т-тут и второй з-з-зуб с д-д-дыркой,  - заикаясь, произнес доктор.
- Лечи и второй, - ответил маг.
Каково же было мое удивление, когда в докторе я узнала не Максима Кровца, который лечил мне зуб, а Кольку Козлова, друга детства.
 - Коль, а мне-то зачем сюда? – спросила я. – Д-д-д, это все тетка Алена говорила, что ты знаешь этого доктора, что он хорошо лечит зубы.
 - А почему рога у тебя на голове? – опять спрашиваю Кольку.
 - Это они их н-н-на меня н-н-нацепили, чтобы быстрее вылечить зубы Берлиозу у с-с-стоматолога, которого ты знала.
 - Ну, все! Пора начинать трансплантацию! – сказал Воланд.
И они все полетели в кабинет хирургии: Воланд, Коровьев, Маргарита голая, бабка Коваленчиха в таком же виде на березовом венике вместе с Колькой, дед Федор на палке, тетка Алена с крокодильим хвостом, за ними тело Берлиоза, кот Бегемот с примусом в одной руке и с головой Берлиоза в другой. А следом вся нечистая сила с чертями, которые до этого тихо сидели за креслом у двери.
- Слава Богу, про меня забыли, - обрадовалась я и тихонько вышла из кабинета. Спустилась по лестнице. Оглядываясь, я пошла по коридору больницы, надеясь на то, что Коровьев, Маргарита и Мастер со всею свитой нечистой силы, наконец, улетят в Москву.

4. В операционной хирургии

Я уже перестала думать и о бабке Коваленчихе, которая только и знает, что кружит на своем березовом венике, постукивая по нему своим коротким хвостиком; и о Федоре с его знаменитой палкой, на которой он летает; и о тетке Алене с крокодильим хвостом; и о гостях в нашем городе Барнауле – Мастере с голой Маргаритой, летающей в облаках и хохочущей на все поднебесье; и о коте Бегемоте со всею Нечистой силой…
Во мне было чувство уверенности, что трансплантация головы Берлиоза пройдет удачно, потому как руки наших хирургов золотые, а в святочную ночь перед Крещением и сам маг находится с ними. «Так что, - думаю, - все будет в норме».
Иду на носочках по коридору больницы, берусь за ручку и вдруг чувствую, что меня опять подхватывают под руки и несут вверх по лестнице.
- Куда вы меня опять несете? – спрашиваю. А Бегемот и Азазелло отвечают:
- В операционную хирургии.
- А в чем дело? Разве без меня там нельзя? – возмущаюсь и, главное, уже не боюсь их.
- Нет, нельзя! Ваше присутствие необходимо, - отвечает кот Бегемот. Он почувствовал, что я люблю кошек, и был со мною предельно вежлив.
Оказавшись в операционной хирургии, я увидела, что над столом склонившись, стоит очень старый хирург, еще в двадцатом веке ушедший в иной мир. О  Мастере с Маргаритой хирург и слыхом не слыхал, хотя помнит, что вшивал собаке сердце, вроде как, человеку. Он и говорит:
- Подтвердите мне, что это не аферисты и не террористы, о которых я наслышан в загробном мире? Иначе я не буду пришивать голову! – не сказал, а вскипел хирург, возмущенный тем, что его побеспокоили в последнюю святочную ночь, вытащили прямо из-за стола, за которым он сидел при свечах со своей супругой, с которой всего полвека как встретился в ином мире.
- Доктор! Я подтверждаю вам, что это нормальные люди! Берлиозу нужно поставить голову на место! Что же она всю вечность так и будет летать за хозяином?! Пусть он ее сам носит на своих плечах, а не кот Бегемот. Коту и примуса хватит.
Нечистая сила и черти, затаившись под операционным столом, зашипели, зашевелились. Бабка Коваленчиха подлетела вверх на своем березовом венике.
- Цыц! – шикнул на них кот Бегемот, поглаживаясь о мою ногу  в благодарность за слова в его защиту. Они угомонились. Маг принес из морга человеческую ткань в форме воротника, чтобы соединить голову Берлиоза с туловищем. Работа началась.
«Наконец-то, все!» - подумала я удовлетворенно и опять поспешила вниз по лестнице.
- Я вас провожу до калитки, - шепнул мне кот Бегемот, - уж очень хочется посмотреть на ваших кошек. Я к ним непременно наведаюсь, когда закончатся святки.
Его тут же схватил за шиворот Азазелло и приказал стоять. А я, воспользовавшись паузой, поспешила домой. Мне очень хотелось написать бумажки до двенадцати часов ночи…
По дороге домой вспомнился еще один случай из жизни во время святок, но он уже относился к другой девочке – Нине, которая жила в моем поселке Соболи. О нем мне рассказали старожилы. Вот как это произошло.

Нина

Происходило это недалеко от хаты бабки Коваленчихи. Нина жила в доме с братом и мамой. Как-то раз, уходя на работу, Нинина мама сказала:
- Нина, дочка, заплети коски. Ты уже большая у меня и сделаешь это сама. Тебе, ведь, уже одиннадцать лет!
А я спешу на работу.
- Нет, мам. Можно я не буду заплетать? Говорят, что они в распущенном виде лучше растут.
- Ну, как хочешь. Я пошла. Свари к обеду супок, - попросила Нину мама и ушла.
Было теплое приветливое утро. Нина, щуря глаза от яркого солнца, подошла к керосинке! Эту новинку они вчера приобрели в кооперации. Как удобно на ней готовить! Не то, что в русской печи. В маленьком поселки Соболи, где сразу после войны электричества еще не было, приходилось зимой готовить завтрак, обед и ужин только в печи. Ставили таганок (железный треножник, с выемкой для чугуна), под чугунок подкладывали щепки, мелкие дрова и, таким образом готовили пищу. А тут такое удовольствие - керосинка! Вечером ее уже испробовали, сварили на ней картошку. И вот, теперь, когда мама и брат ушли на работу, Нине нужно было сварить суп. Она подожгла спичку, поднесла к фитилям керосинки. Распущенные волосы ее сразу же вспыхнули.
- Мама! Мамочка! – кричала она. Но ее никто не слышал. Нина каталась на полу. Неподалеку стояло ведро с водой, но, находясь в отчаянии, девочка не сумела воспользоваться им.
- Ой, бабы, то-то сердце защемило, схожу-ка я домой, - проговорила Нинина мама женщинам, с которыми работала. Она быстро оделась и пошла домой.
Войдя в дом, она от неожиданности остолбенела. Увидев на полу дочь, упала в обморок. Нина была мертва.
Господи, что за ужасы приходят ко мне в голову во время святок!
Я ускорила шаг в сторону дома.

5. Мастер и Маргарита в кафе

Ну, теперь уже точно уйду домой. «Загостились у нас в Барнауле Мастер и Маргарита, - подумала я, -  и, наверное, дома заждался меня муж». Иду и чувствую, что кто-то меня взял за руку нежными мягкими лапами.
 - Извините, побеспокою вас немного еще. Мне тоже очень не терпится попасть к вам в гости, но вас требует Маргарита. Дело в том, что Берлиозу после операции нужно немного отлежаться. И они ушли в кафе, тое есть улетели. Но там не принимают, все какое-то удостоверение требуют. А где же мы возьмем у вас в Барнауле, если мы московские?! Вот и послали меня за вами.
Не успел он и фразу закончить, как я уже стояла у порога в кафе, которое было расположено напротив трактира «Жили-Были». «Ну, - думаю, - святки так святки…» Кафе было небольшое уютное, с несколькими столиками по левую и правую сторону. Никогда я так долго не находилась с нечистой силой, которая разместилась вместе с чертями прямо на портретах. А портретов в кафе разных и картин в рамках пруд пруди.
Коровьев и Воланд стояли возле игрового  столика, держа осторожно Берлиоза с пришитой головой. Работница кафе возбужденно что-то говорила, показывая рукой на портреты и на чертей, которые не знали, куда закрепить свои хвосты. За столами уже сидели бабка Коваленчиха, подложив под себя березовый веник, дед Федор с палкой и тетка Алена, которая отстегнула свой крокодилий хвост и повесила на спинку стула. За следующими столами сидели Азазелло, Колька и доктор, который сделал трансплантацию. Его пока не отпускали, чтобы он наблюдал за Берлиозом.
 - Что же мне с ними делать? – Подскочила ко мне молодая девушка, работница кафе.
 - Обслужите их быстренько. Они задержатся у вас не больше десяти минут, и принесите какой-нибудь плотный коврик, чтобы постелить на игровой столик, куда они положат своего больного.
Не успела договорить, как коврик уже лежал на столе. Воланд и Коровьев осторожно уложили Берлиоза. Он лежал как в колыбельке и улыбался. Горячий кофе уже парил в чашках на столах перед непрошенными гостями. «Ну и чудеса!» - подумала я. Ко мне подошел кот Бегемот и потянул меня за руку на улицу.
 - Пока они кофе пьют, я провожу вас до дома и, наконец, повидаю ваших замечательных кошек. Сколько их у вас?
 - Восемь, - обрадовалась я, и мы пошли.
 - Вот и у меня будут настоящие святки, - проговорил Бегемот.
Только мы стали подходить к калитке моего небольшого частного домика, как на Бегемота кинулась моя собака, эрдельтерьер. Оказывается, не дождавшись меня, собаку выпустил прогуляться мой муж.
Бегемот от испуга подлетел выше верхушки тополя, что стоял рядом, собака за ним. Вдруг запел петух! Посмотрела на часы, а время-то уж было три часа ночи. Оглянулась, а Бегемота, как и не бывало. Я вошла в ограду, закрыв калитку. Рядом со мной ковыляла моя любимая собака, сонно опустив голову вниз. Легкий морозец освежал мои мысли.
 - Как хорошо, что у нас живет петух, который обязательно поет в три часа ночи.            
6. Наконец-то, я дома
- Все равно напишу свои злосчастные листочки, - думала я, подходя ближе к дому. Мне так хотелось узнать, что же выпадет: счастье или… Но мне не хотелось произносить противоположное слово. Столько натерпелась всего, что непременно желала только счастья.
Размышляя так, я машинально привязала свою любимую собаку к собачьей будке, хотя она могла бы еще погулять. Вдруг кто-то прыгнул мне на шею и свесил лапы. Лапы были черные, длинные. Луна осветила тень. На мне сидел черт с рогами.
- Боже! Как мне спастись? И петуху еще не время кричать! И круг я себе не начертила, чтоб молитву прочитать! Второпях начала читать «Отче наш», а сама кружусь, пытаясь черта скинуть с себя.
- «Отче наш, Иже еси на небеси. Да святится имя Твое, да прийдет Царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и оставь нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
Только закончила читать, вдруг слышу у самого уха: «Хозяюшка, будь добра, м-р-р, выпусти своих кошек прогуляться, пожалуйста».
- Господи! Бегемот! Это ты?! Как же ты меня напугал! Выпущу я их к тебе и гуляй сколько заблагорассудиться.
Я постучала в дверь. Сонным голосом, не вставая, муж спросил: - Ще же эдак долго-то? Ужо утро подикось?
- Потом все расскажу, - сказала я, наклоняя голову, чтобы кот спрыгнул наконец-то с шеи, и открыла дверь. Кошки мигом, одна за другой выскочили на улицу и по лестнице, как обычно, взобрались на крышу.
Кот прямо с шеи прыгнул за ними туда же. Освободившись от кота, и успокоившись, вошла в дом, включила фонарь над кроватью, разделась и взялась за бумагу.
- Ты кого хошь делать-то? Гадалки свои писать ли щё ли? Так я ужо тебе их написал. Эвоно, в шапке под подушкой лежит, - зевая, сказал муж и повернулся на бок.
- Правда? Спасибо тебе родной! – промолвила я, разделась и прыгнула в приготовленную постель.
Проснувшись утром, сразу же сунула руку под подушку и в шапку. Взяла первую попавшуюся бумажку, тщательно свернутую в трубочку, развернула и прочитала: «Счастье».
 – Ура! - подумала я. Для подтверждения взяла еще бумажку, а на ней то же  слово. Я взяла третью и опять - «счастье».
- Не может быть?! Я села в кровати, достала шапку из-под подушки и развернула все бумажки. На всех было написано «счастье». Повернула голову в сторону мужа, чтобы упрекнуть, но он уже вышел на улицу – шутник. Как всегда, если забуду ложку ему положить возле тарелки с супом, он молча возьмет мою и сидит ест, пока я не хвачусь своей ложки!
- Ну и ладно! Ну и пусть! Значит так должно быть. Обоюдное желание обычно сбывается.

Гадание при свече

На улице трещал Крещенский мороз. Настенька, двадцати лет, студентка АГУ, уже в четвертый раз садилась погадать у свечи. Она поставила стакан с чистой водой, положила в него золотое кольцо, поудобнее уселась на стул и стала смотреть, не моргая, в стакан. В комнате воцарилась тишина. Озаренные свечой стены окутало волшебство. Моя кровать стояла рядом со столом. Белокурые кудряшки на висках Насти слегка пошевеливались при движении воздуха, так как я укладывалась спать. Угнездившись в теплую постель, успокоившись, стала наблюдать за ней.
Она была терпелива и непременно хотела добиться своего, ведь сегодня последняя ночь святок. Настя пока ничего не знала о своем будущем. Прошло какое-то время, вдруг вижу, а у неё над головой закружились странные существа величиной с маленькую куклу Барби. У них у всех были разные странные хвостики: как у поросенка, ящерицы, обезьяны, чертенка, крысенка и все – тоненькие и коротенькие.
Существа кружились друг за другом, как мухи над рыбой так, что даже у меня закружилась голова. А тут слышу храп на диване.
 - Это опять пришел соседский черный кот, - подумала я. Он всегда приходил ночами, когда мы затихали, и спал на диване, словно дома, ведь, на кухне в своей коробке с его детьми – котятами спала кошка.
 - Нарушил тишину, - думаю. Пойду-ка я его тихонько отправлю восвояси. Только отошла три шага от кровати, кот зашевелился и ко мне, и тоже странный: голова с рожками, хоть и морда кошачья, а хвост длинный, как у настоящего черта.
 - Неужели черт? – подумала я. Ведь я чертей-то никогда не видела, кроме как на картинке. Он – ко  мне, а мне – страшно! Я стала читать «Отче наш», как в рассказе «Вий» Николая Васильевича Гоголя.
 - Фу, - соображаю, - это все Настенькина ворожба, в двенадцать часов ночи приманила сюда всю нечистую силу. Хоть бы фея какая появилась и нас спасла, но размышлять было некогда. Я вспомнила, что нужно начертить круг вокруг себя, а мела-то нет. Дотянулась до комода, стоявшего рядом, взяла фломастер, не переставая читать «Отче наш», и стала чертить круг. Но, видимо, от моего движения вся нечистая сила, которая кружилась у Насти над головой, перелетела ко мне и вот-вот вцепится в волосы. Нервничая, дочертила круг, все читая и читая «Отче наш», приподняла руку с фломастером и в воздухе, над головой сделала тоже круг. Нечистая сила приподнялась выше, но не улетела – раньше, ведь, такого не было. Неужели эта Настя что-то не то подумала? Я стояла к ней спиной, боялась оглянуться. Хочу вслух заговорить, но не получается, горло хрипит, а звуков нет.
 - Настя! Оглянись! Может, вместе их прогоним? – мелькнуло у меня в голове. А тут еще, как на грех, забыла некоторые слова молитвы: помню только начало, да аминь.
А кот с рожками и с хвостом черта, так и хочет достать меня лапой, но что-то ему мешает: либо моя молитва, хоть и неполная, либо круг.
   Вдруг слышу: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!»
 - Фу! Наконец-то, помощь пришла! Вся нечистая сила и кот исчезли. Настя, положив голову на стол, спала. Я лежала в своей кровати. Свеча догорала.  Часы, на которых куковала кукушка, отстукивали три ночи.
   Что это было? Ума не приложу!

Вареники на Крещение

Крещение. Заканчиваются святки. Мне соседка рассказала, что можно вызвать дух умершего, потому что сейчас там, в ином мире, большое движение, что не только нечистая сила веселится на святках, но и наши покойники, а особенно те, которые в этом мире были активны, веселы, энергичны.
Вот я и решила вызвать дух своей старшей сестры,  Насти. В два часа ночи села на кровать в одной преисподней, свесила ноги, скрестила руки перед собой, то есть приставила ладонь к ладоням, подняла глаза кверху – в угол, вроде как в небеса и стала шептать:
- Дух сестры, рабы божьей Насти, выйди ко мне, поговори со мной. Так я просидела два часа, но была абсолютная тишина. Никто ко мне ни пришел.
На утро я ждала дочь в гости. У нее день рождение на Крещенье. Я хотела ее порадовать, что виделась с духом ее родной тети. – Коль не вышло, то удивлю, - думаю – маленькими варениками с творогом, которые очень любила моя Галочка. Замесила тесто как всегда: на два стакана теплой кипяченой воды, две ложки сметаны, одно яйцо, соль – по вкусу. Настряпала вареников меньше пельменя. Вышло сто штук, уложила их на две формы и вынесла в кладовочку на холодильник. Не успела их прикрыть и Галя пришла. Поцеловав и поздравив ее, поставила воду, чтобы сварить вареники.
- Ты кого там дырякасся? – Поторопил меня муж. – Скорее накрывай на стол. Эвона ужо и дочка пришла, а стол не накрыт.
Вышла я в кладовую за варениками, потянула руку к выключателю. Вдруг в темноте слышу, как с холодильника кто-то спрыгнул на полку, а впереди у него перед самым носом что-то белое. Этот кто-то спрыгнул на пол и пошел вперед от меня в угол.
Любопытство мое преодолело страх, и я нажала рукой на выключатель. Вспыхнул свет, онемев, застыла от удивления. Это шел чертенок, хвост волочился по полу, на голове рожки, а в лапках перед самым носом нес мой вареник.
- Ну, - думаю, - навызывала ночью для себя нечистой силы, вместо духа сестры. Чертенок подходил уже к углу, где была нора. Шел он, не спеша, вперевалочку, на задних лапах и, не обращая на меня никакого внимания, как бы демонстрируя передо мной свое превосходство.
Я вспомнила, как однажды в деревне в своем дворе в коровнике видела подобное. Только тогда оно несло перед собой картофелину в передних лапах, а я, не шелохнувшись, наблюдала, пока что-то не исчезло в норке.
- Так это же крыса, а не черт, удивилась я. Опомнившись, взглянула на холодильник, а там обе формы пустые! Как будто и не было никаких вареников! Взяла эти формы и с огорчением вошла в дом, рассказывая об увиденном.
- Ничего, мам! Не горюй! – засмеялась дочь. Вот принесла угощенье. Будем чай пить с тортом, а крыса сегодня будет святки праздновать в своей норе.
Сон на святки
- Теть Нюр? А теть Нюр? Расскажите нам, пожалуйста, что такое святки?
- Святки? Святки – это праздники, которые начинаются в ночь перед рождеством, и заканчивается в ночь перед крещением.
Святочные дни – это праздничные дни. В эти дни колядуют, ворожат, наряжаются в разные одежды, чтобы соседи не узнали: мужчина может нарядиться в женскую одежду, а женщина – в мужскую.
- Теть Нюр, теть Нюр! Расскажите, как вы раньше ворожили под Новый год или на святках?
- Да некогда мне с вами лясы точить, - ответила тетя Нюра. Но мы с сестренкой Маней не унимались. Нам было по двенадцать лет. А так было интересно узнать, как же раньше ворожили. В наше время – это был 1949 год, можно сказать, и не ворожили, не занимались этим. За это даже осуждали молодых. Но они потихоньку все равно ворожили. Помню, моя старшая сестра с подружкой закрывалась вечером в горнице и ворожила – это когда мне было шесть лет, а ей – шестнадцать.
Они наливали чистой воды в новый глиняный горшок рано утром, когда еще никто не черпал из колодца воду. А вечером – наливали половину стакана, клали в эту воду золотое кольцо, и ставили, перед этим стаканом с водой зеркало. Затем тихо сидели и ждали. Там, в зеркале, должен был появиться жених, или хотя бы, образ человека - это означало, что в этом году девушка должна выйти замуж. Все это должно произойти, именно, с двенадцати часов ночи, то есть – ворожба.
Я, естественно, поглядывала в щелку, ничего не видела и, не дождавшись, уходила спать. На утро слышала, как они хихикали, и я подумала, что никто там у них не выходил. Значит, собираться замуж им было рановато.
И вот, тетя Нюра, наконец-то, села перед нами на табуретку и стала рассказывать:
- Раньше мы бросали валенки через дом, - не торопясь, начала она свой рассказ, - деревенские хатки были глиняные, соломенные, камышовые, насыпные - невысокие. Валенки свободно перелетали на другую сторону дома. Если валенки кто-то подберет, значит, девушка в этом году выйдет замуж.
За окном вечерело. В трубе гудел ветер, а тетя Нюра продолжала:
- Парни знали о такой ворожбе и некоторые, шутя, подбирали эти валенки. Они специально караулили у домов, где ворожили девчонки. А некоторые вполне серьезно: понравится девушка – и он ждет, не дождется этого вечера, чтобы подобрать ее валенки, и тут же заслать сватов от своего имени. Бывало, что девушки выходили замуж. Было заведено: не отказывать первому свату, так как считалось – первый сват это судьба, это счастье.
За окном продолжал сыпать снег. Было пасмурно. Вечер вступил в свои права. Потрескивали дрова в печурке. На краю русской печи сидел черный кот с белым галстуком на шее. Он громко мурлыкал.
- А еще? Еще как вы ворожили? - нетерпеливо спрашивали мы.
- А еще, - продолжала тетя Нюра, - мы писали на маленьких бумажках: «счастье», «несчастье». Рвали бумагу с написанными словами на кусочки по количеству людей. Обычно участвовала вся семья. Скручивали бумажки в трубочки, клали в шапку, перемешивали и прятали под подушку. А, когда ложились спать, то загадывали желание, чтобы оно сбывалось. Для этого нужно ложиться спать молча. Как только, трубочки ложили под подушку, загадывали желание и, не говоря ни слова, закрывали глаза, и спали. На утро, также молча, доставали шапку из-под подушки, с закрытыми глазами, не вставая с постели, вытаскивали заветную трубочку. И все очень радовались, если выпадало «счастье». А кому выпадало слово «несчастье», те эту трубочку бросали в печь или рвали на мелкие клочья, чтобы несчастье прошло стороной. Попытку можно было делать трижды, так как запас трубочек делали такое количество, чтобы хватило вытащить из шапки по три раза. Бывало, что все три раза человеку выпадало «счастье», а бывало и – наоборот. Если выпадало и «счастье», и «несчастье», то наиболее верным было гадание, когда из трех раз выходило наибольшее количество одинаковых слов.
- Ну, а еще как? Теть Нюр?! Ну, пожалуйста, расскажите еще, - теребили мы ее за старые жилистые руки.
Помолчав немного, тетя Нюра продолжала рассказывать народные обычаи.
- Ну, а дальше, - хоть вы еще маленькие, но я вам расскажу. Еще делали так. В субботу, как только помоются все в бане, и она остынет, в двенадцать часов ночи девки по одной заходили в нее погадать. Если кто-то схватит за ногу голой рукой, значит жених попадется бедный, а, если рука в мохнашке, то есть в рукавице сшитой из кожи шерстью кверху, то жених будет богатый.
Тетя Нюра спокойно с интересом рассказывала и, видно было, что она вспоминала свои проделки в молодости. В это время возле нас крутился братишка, помоложе нас на два года. Казалось, он занимался своими делами и ни чего не слышал.
- Подкинь чурочку в печь, Гена, - попросила его тетя Нюра. Гена охотно выполнил ее просьбу.
- А  еще мы на святках, в ночь перед рождеством, под старый Новый год или под Крещение, строили колодец из спичек, ставили его в коробку какую-нибудь, чтобы он не развалился. Положим её, бывало, под подушку, а рядом - мужские кальсоны или брюки, и загадывали желание: «Приснись мне тот, за кого я выйду замуж, попроси попить воды и назови свое имя».
- А что, теть Нюр? Неужели и, правда, сбывалось?
- Да! Правда! Но вы еще малы, подрастете чуток, тогда и будете ворожить. Она поднялась и ушла хлопотать на кухне.
Я и Маня стали заниматься своими делами. Братишка Гена не отходил от нас не на шаг.
Вот наступил предновогодний вечер. Снова сыпал свежий влажный снежок. На душе было приятно от предчувствия приближения Нового года, Рождества, Крещения и долгожданных святок, и как-то, по-особому, таинственно. Немного намечтавшись с сестренкой, мы решили вместе сходить в баню в двенадцать часов ночи.
Мама и тетя Нюра, мамина родная старшая сестра, хлопотали у стола, мы помогали. Тетя Нюра всегда и во всем руководство брала на себя, вероятно, по старшинству. Братишка Гена очень любил сервировать стол, поэтому больше всех принимал в этом участие, а за нами потихоньку следил.
Как только все уселись за стол, мы чуть-чуть покушав, чтобы нас не теряли, вышли из-за стола. Еще с утра я и Маня договорились посредством гадания узнать свое счастье. По одной в баню не пошли, было очень страшно.
К бане добежали по снегу босые, оставив валенки на крыльце у дома. Вошли в баню вдвоем голоногие. Света не было, да и заходить-то надо было обязательно в темноте. Не успели и дверь закрыть, как нас кто-то ухватил за ноги. Испугавшись, с криком выскочили из бани. И снова босые по снегу добежали до крыльца дома, надели валенки и бегом забежали в прихожую. Сначала долго хохотали, а потом на перебой рассказывали друг другу о случившемся. И тут только вспомнили о руке.
- Какой рукой тебя схватили? - спросила я.
- Голой.
- Голой?!?
- А тебя?
- А меня – мохнатой!
И тут нам стало очень страшно. Мы стали гадать: кто же это был? Уж не домовой ли? Что домовой в бане сидит, мы знали всегда. А вот, чтобы взаправду его увидеть или почувствовать, даже и подумать не могли.
Но тут в прихожую не вошел, а ввалился весь в снегу Генка и смеялся до слез. Он всегда смеялся до слез. Вот тут-то мы и догадались сразу, что это был он, стали его колотить в шутку, но пришла тетя Нюра, и снова позвала нас к ужину.
Поужинав, снова подсели к ней.
- Теть Нюр! Еще что-нибудь расскажите, а?
- Ну, а еще, - с улыбкой сказала она, - мы колядовали на святках.
- А как это – колядовали?
- Мы подходили к окошку наряженные так, чтобы лиц было не узнать. Ходили по двое – трое, а то и по четыре человека. Говорили немного измененным голосом:
- Щедрик - ведрик,
Дай вареник.
А не дашь пирога -
Уведем корову за рога.
Хозяева знали, что это колядовщики и выносили нам: кто вареники, кто пирожки, вареной картошки и даже пельменей давали. В общем, кто что мог. И так - все святки.
Под Старый Новый год мы также наряжались цыганами или выворачивали шубу, шапку на левую сторону, словом, так чтобы нас не узнали. Вешали тряпичную сумку на длинной ленте на плечо, заходили в дом к хозяину и рукой разбрасывали пшено, овес или пшеницу – у кого, что имелось. Разбрасывали по кухне и приговаривали:
«Сею, вею, посеваю!
С Новым годом поздравляю!
Здравствуйте, хозяин с хозяюшкой!»
Хозяева либо угощения складывали нам в сумку, либо за стол садили, кормили, давали выпить винца, да еще и в сумку всего накладывали. Тетя Нюра замолчала, задумалась.
И вот, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я решила под Крещение, кроме трубочек из бумаги со «счастьем» и «несчастьем», сделать под подушкой колодец, положила кальсоны (раньше их всегда носили мужчины, недостатка в них не было, правда шили их сами) и загадала желание: «Приди суженый, попроси попить воды, назови свое имя».
Я не верила и не надеялась увидеть что-либо похожее. И вот во сне вижу:
- Нахожусь я в своем маленьком родном поселке, где я родилась. В ограде перед домом наш старый колодец. Весь он сверкает самоцветными камнями. Лето. Как всегда, кругом густой зеленый конотоп – травка. То есть все, как было в детстве! Но почему-то под окном дома ряженые. В кругу черт, то ли танцует, то ли кружится. И вдруг, из круга выходит фея, и говорит: «Вставай иди к колодцу. Тебя там ждет парень». Подхожу к колодцу, а там никого. Стою у колодца. Сруб деревянный – мне по пояс. Вдруг подходит красивый высокий молодой парень, ведет лошадь под уздцы! Остановился, опустил повод, но лошадь не отходила, а помахивала головой. Парень попросил воды попить. На ведре висела зеленая кружка. Я подала ему воды. Он попил и сказал: «Спасибо». Я спрашиваю:
- Скажи, как тебя звать?
- Павел, - ответил он.
Я проснулась и поняла, что это – сон. Просто опять не поверила всему приснившемуся, потому что с детства мне мама внушала, что не надо верить в сны. Я решила, что сон приснился потому, что подумала об этом накануне. Меня только удивило имя и то, что с парнем была лошадь. Сон рассказала тете Нюре, а та сказала:
- Жди, так и будет.
Но не верила я этому и скоро все забыла.
Прошло три года. Мне исполнилось весной девятнадцать лет. Сколько же было сватов!!! Не сосчитать. Но о замужестве и думать не хотела. Всем сватам отказывала.
И вот, однажды, осенью, всем колхозом собирали урожай сахарной свеклы в поле. Тетя Нюра была рядом. Вдали проехала грузовая машина, а на подножке стоял парень: высокий, стройный, в светлом плаще. Я никогда на парней не обращала внимание, как другие девчата, так как не была влюбчивой. А тут спрашиваю тетю:
- Кто это?
- Заместитель председателя колхоза.
Машина была далеко, но силуэт парня меня притянул к себе, как магнитом.
По вечерам молодежь ходила в деревенский клуб на танцы. Этот день был субботний, и я, как всегда, пошла на танцы. Народу в клубе было уже битком набито. Только маленький круг был свободен. Все танцевали. Я быстро сняла пальто, оставила его в раздевалке, и встала в сторонке. Объявили белый танец. Круг мигом заполнился парами, а высокий парень, в коричневой вельветке стоял один. Я подошла к нему, хлопнула в ладоши, пригласив к танцу. Так девчата приглашали парней на белый танец, когда объявлялся дамский вальс.
- Вот-вот, сказал он, шагнул навстречу, и мы закружились в вальсе. Танцевать мне с ним не понравилось, так как он чуть-чуть прихрамывал, подпрыгивая слегка и подсвистывая. Его наперебой отбивали другие девчата и, даже не девчата, а бывшие замужние. Мне это очень не понравилось, и я своей настойчивостью добилась, похлопывая в ладоши, чтобы его больше никто не отбивал. Мы успели познакомиться; он назвал свое имя и больше уже не танцевал, а сел играть на баяне. Играл очень хорошо, так что ноги сами рвались в круг.
Когда мы стали одеваться домой, парень подошел и сказал:
- С этого вечера я буду провожать тебя до дому, больше никому не разрешай.
- Хорошо, - ответила я.
В феврале мы сыграли свадьбу. Мой Павел продолжал работать заместителем председателя колхоза, ездил на лошади, лихачил на тележке с большими двумя колесами, в которую впрягалась одна лошадь.
Летом, на троицу пришла к нам в гости тетя Нюра. Сели обедать. За столом она мне напомнила сон и говорит: - Вспомни, каким именем назвался во сне парень, который приснился тебе на святках.
- Павел, - отвечаю.
И тут только меня осенило, и я вспомнила весь свой сон. А тетя Нюра, улыбаясь, мне отвечает:
- Я же тебе говорила, что жди, сон сбудется.
- Да! И верно! Это же очень интересно!
Так со своим парнем, по имени Павел, мы прожили уже пятьдесят лет.

 II. ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

Случайные встречи

I.
Летом 1962 года я проездом оказалась в Сростках. Был жаркий солнечный день. Нужно было срочно уехать в Горно-Алтайск. Случайный прохожий сказал, что отсюда до Бийска можно уехать на попутке и посоветовал выйти на дорогу. Иду я по дороге и, вдруг, догоняет меня машина – ГАЗ, остановилась около меня. Открылась дверца, и бравый парень предложил вежливо сесть. В те времена мы ездили с попутчиками смело, ничего и никого не боялись. Не было тогда разгульного бандитизма. Парень вышел из машины, открыл дверцу, я села на заднее сиденье, а он шустро уселся опять рядом с шофером, и мы поехали.
Звучало радио в машине, пела Русланова. Они мирно беседовали о певице. Подъехав к Бийску, он спросил: - Куда вас подвезти? Я назвала нужный мне адрес. Моя квартира была рядом с вокзалом. Подъехали. Я вышла из машины. Парень отправил машину и назначил встречу с шофером на утро.
- Давайте познакомимся, - мягким голосом произнес парень. Меня звать Василий, а Вас?
А я Зоя, - краснея, ответила я.
Давайте я вам помогу занести вещи, и сходим в кино.
Да нет, я сама. И в кино не пойду. Я замужняя.
- Ну и что же … Мы сходим в кино, чтобы время быстрее до завтра прошло. Идите переодевайтесь, а я подожду.
Квартира была на втором этаже. Я поднялась, размышляя: нет, я не пойду; потом посмотрела в окно, а он стоит и смотрит на окно, увидев меня, махнул рукой, я не ответила, и какое-то мгновение решила, что пойду. Быстро умылась, оделась, подошла к окну, а он все стоит.
- Какой терпеливый, - подумала я. А он то вниз посмотрит, то опять вверх – на окно. А я все думала: Ходить или не ходить. Потом решительно себе сказала: нет! Быстро переоделась и подошла к окну, чтобы махнуть рукой, что не пойду. Прошло два часа, а он все надеялся. Но в этот раз, когда я посмотрела, то его уже не было. Очень долго он стоял и разуверился во мне. Я считала, что хорошо. Теперь же очень сожалею, что не могла тогда переступить. Шукшин ведь гений, а я трусиха, не решилась с ним в кино сходить.

2
Судьба предоставила нам еще одну встречу. Сижу, значит, я в парке на скамейке в г. Горно-Алтайске. Вдруг смотрю, а мимо меня проходит небольшая кучка ребят, а среди них Василий, мой знакомый. Они мирно беседуют. Я заметила, как пристально посмотрел он в мою сторону, и покраснела до ушей.
Сделав вид, что не заметил меня, Василий корректно отвечал на вопросы ребят. Они прошли, а у меня в голове звучал все тот же душевный, мягкий, теплый разговор. Легкие шаги, русые волосы на голове до сих пор – в моей памяти.

3
На следующий день у меня был госэкзамен по научному коммунизму. Очень не любила я этот предмет, поэтому боялась, конспект из рук не выпускала.
Неподалеку от меня опять образовалась кучка ребят, а в центре – Василий.
- Не бойтесь, все-е сдадите, - и прямиком направился в аудиторию, где шли экзамены. Проходя мимо меня, он сказал с улыбкою: - Ну, это уже всё, пропала птаха -   А сам вызвал Суразакова Сазона Саймовича (он сидел в комиссии), пошептался с ним о чем-то показывая рукой на ребят и на меня, и они разошлись.
А уж каким человечным был наш, Горно-Алтайский поэт Сазон Саймович, как его любили студенты – это нужно записать в красную книгу!
В этот день экзамен был сдан без завалов. И все благодаря Василию. Вот таким внимательным, добрым с широкой душой был мой знакомый.

4
Особенно памятным был выпускной вечер. Ко мне на выпускной вечер приехал мой муж. Мы стояли у дверей ресторана. Смотрю, опять идет толпа ребят, среди них Василий. Они очень оживленно разговаривали о литературе, обсуждая какие-то статьи. Я почуяла всем сердцем, что он, вероятно, пишет, так как сама время от времени этим занималась.
Когда все собрались, уселись за столы, то среди преподавателей, поэтов: Суразакова С.С. и Кондакова Георгия Константиновича сидел Василий. Тут уж я не сомневалась, что мой знакомый пишет, но что, я не знала. Поздравляли все, читали нам стихи, хорошие слова сказал и Василий. Затем пошли наверх. Там играла музыка, все танцевали, танцевала и я с мужем. Затем муж мой взял баян и заиграл вальс «Амурские волны». Смотрю, а Василий шагает быстрыми шагами и – к мужу: - Разрешите пригласить на танец вашу напарницу. Муж не возразил. Мы вдвоем прокружились три больших круга. Все стояли, словно в оцепенении, потом постепенно стали выходить еще пары. Мы танцевали молча, пока играл муж.
- Как же он легко танцует…, - подумала я. По окончании танца, он подвел меня к мужу и сказал: - Спасибо!
Я жила в деревне и о Шукшине ничего не слышала. Телевизора у нас не было. И только здесь, в Барнауле, я узнала, что Василий – это Шукшин Василий Макарович. Узнала впервые о смерти. Я была в шоке. Я смотрела его фото по телевизору в черной рамке и не верила своим глазам: - Это ведь с ним я танцевала, сидела в ресторане, слышала его голос, его дыхание и, вспоминая, краснела. И теперь – в Доме писателя смотрю на его портрет, как на своего, близкого мне человека и на душе от этого становится теплее.

Возвращение

Наступила осень. Я пошла в первый класс. Научилась читать и писать. Мамины сестра и брат с семьями жили в городе Мелитополе.
- Зоечка! Напиши-ка письмо на Украину. Ты теперь писать умеешь. Напиши, пусть тетя Нюра и дядя Алеша возвращаются назад, в Алтайский край, в своё любимое село. Напиши, что здесь спокойно. Войны нет. Пусть едут сюда. Мне писать некогда, - попросила меня мама.
- Хорошо, мамочка. А как писать письмо? – спросила я, взяв ручку, чернильницу и бумагу, тут же села писать.
- Пиши: Здравствуйте дорогие родные, мы по вас соскучились и ждём домой.
Я старательно выводила крупные буквы, шмыгая носом. Перо скребло, заменило его на другое. На перо всё равно выцарапывались кусочки бумаги. Приходилось часто вытирать салфеткой, чтобы не намазать и не сделать кляксу. Чернильница состояла из пузырька и бумажной пробки. Чернила на пере быстро заканчивались. Обмакивая в пузырек, я осторожно соскребала о край горловинки перо и снова выводила буквы. Наконец, окончила писать. Окинув взглядом написанное, удовлетворенно свернула треугольник и подписала адрес.
Через два месяца я получила письмо на своё имя. Очень они там удивились, что я уже письма пишу, потому что, когда уезжали, мне было всего два года. В полутора строчках моего письма они поняли, что у нас спокойно и мы их ждём.
В своём письме они писали, что летом обязательно приедут, потому что немцы уже подходят к городу.
Тётя, как только отправили мне письмо, сразу стали готовиться к отъезду. Они хотели взять с собою в дорогу самое необходимое. Но и предположить не могли о том, как им придется добираться в столь далёкие края в такое нелёгкое время. Война шла к концу. Все понимали, что немцев не должно быть, так как наши гнали их к Берлину. Но, возвращаясь ближе к дому, враг всё ещё качал свои права, хотя с наименьшей силой. Задерживаясь в русских городах и сёлах, он оставлял свои следы. Тётя с семьёй лицом к лицу встретилась с фашистом. Она видела, как в соседних селениях люди уходили из хат в поля и ждали прихода наших.
Но тётя и её семья решили не пережидать, а сразу отправиться домой, на Родину.
- Перфиша, збирайтесь! Що це ты, як нэ живый, тягнэшь рэзыну! Поихалы вжэ на Алтай, назад, покы нас фашисты нэ застукалы.
Моя тётя, прожив пять лет в украинской деревне, в тесном содружестве с хохлами, стала путать разговорную речь русскую и украинскую.
- Тикаем, тикаем и швыдче, - торопила она мужа.
- Вег, шнель – (это означало, чтобы выходили быстрей).
- Вег, – опять услышала тетя ужасный голос сзади и содрогнулась. Она не поверила своим ушам, поняв, что не ослышалась.
- Неужели уже немец здесь? – подумала.
Тётя ждала их появления с минуты на минуту, но не сейчас, не в данный момент, когда они с семьёй и обговорить не успели, каким образом им уходить надо.
Фашист автоматом толкнул тётю. Она обернулась. Перед ней действительно стоял матёрый немец – широкоплечий, с расставленными широко ногами и с автоматом в руках.
- Сейчас даст очередь и – прощай жизнь, - мелькнуло у неё в голове.
- Тикаем, тикаем. Перфиша, Домна (так она называла свою сноху), беритэ дитэй и айда! Швыдче, швыдче, - засуетилась тётя.
Две семьи поспешно вышли на улицу. С ними две девочки пяти и восьми лет. О том, что фашисты без предупреждения убивают непослушных, все были наслышаны. Немец остался один, словно у себя дома.
Выходя из хаты, дядя Перфил успел прихватить полотенце, висящее у выхода, и маленький котелок. (Все вещи, нажитые за эти годы, остались у немцев).
- Котелок, може воды где почерпнуть детям доведётся, а полотенце – тоже для их же, - подумал Перфиша.
Выйдя на улицу, они не знали, куда идти.
- В поле, только – в поле, там окопов много, спрячемся, - сказал дядя Алеша.
Дорогу знали хорошо, так как жили в деревеньке,  недалеко от города Мелитополя, куда взрослые ходили почти каждый день на базар. Жили тем, что продавали овощи, которые выращивали сами, фрукты, мётла и прочее.
Зная направление, они быстро зашагали.
- Надо успеть до заката солнца. Клавдя, не хнычь! Домна,  возьми её на руки, бо вона вжэ нэ можа шагать, - беспокоилась тётя Нюра, бабушка Клавы.
Пока добирались до первого окопа, солнце спряталось за горизонт. Огромный багровый закат догорал вдали. Его вишнёво-красные полосы едва касались земли. Стояло временное затишье. Пташки заливались пением, словно, и нет никакой войны. Под открытым небом не глубокий ров – не очень надежное укрытие, но какая-то надежда на спасение. В него спрыгнули все, кроме хромого дяди Алеши. В деревне он пас овец и привык осматривать всю окрестность. Вот и здесь, по дороге приметил, что неподалеку стояла пёстрая корова и, взяв котелок у дяди Перфила, решил подоить её одной рукой правой. Левая рука у него висела в полусогнутом виде со скрюченными пальцами. Дядя Алеша парализован с детства.
Вымя у коровы распирало, из торчащих сосков само струилось молоко.
- Дай, я сама, - вполголоса сказала подошедшая сестра брату, угадав его мысли.
- Нет – я, - шептал дядя Алеша.
- Я – калека, если что, то мне туды и дорога, а вы девчонок спасайте. Им еще жить надо… (В отличие от сестры, он не путал  русский язык с ломаным языком хохлов).
Вдруг, видят, а из кустов выбегает девочка, лет двенадцати, и прямиком – к корове. В руках у нее небольшой бидончик. Только она присела к корове, а из окопа выскочил немец с автоматом. Он набросился на девочку. Девочка стала отчаянно кричать, а корова, словно поняла, что это враг, развернулась и резким движением головы подняла фашиста на рога. Теперь благим матом заорал он, выронив автомат. Дядя Алеша, не раздумывая, на одной ноге, вторая парализованная волочилась, подпрыгивая, оказался возле автомата. Единственной рукой он поднял его. Автомат был взведен. Дядя Алеша выстрелил в немца. Корова тряхнула головой. Тот свалился, а она, боднув ещё раз его, словно, убедившись, что он не живой, отошла в сторону и стала жевать жвачку. Дядя огляделся вокруг: не спугнул ли где ещё затаившихся врагов неожиданным выстрелом. Но было тихо. А этот немец, видно, был караульный. Девочки тоже уже не оказалось. К калеке подошла сестра. Не договариваясь, они кое-как столкнули тяжелое тело врага в рядом находящуюся яму. Затем тетя погладила корову, пошептала ей на ухо. Корова лизнула её в плечо. Спокойно подоив, она напоила парным молоком всю семью. Фронт там, в Мелитополе, а здесь затишье, хотя пахло порохом и дымом. В окопе они уселись поплотнее друг к другу, обняв девочек, попытались задремать.
Девочки, угревшись среди взрослых, уснули. Зато взрослые долго не могли сомкнуть глаз, прислушиваясь к тишине. Ближе к утру сон сморил и их.
Всю ночь стояла тишина. И только вдали, кое-где, слышались гулкие выстрелы.
Утром дядя Алеша проснулся от трели жаворонка и вышел первый из неуютной ночлежки. Он увидел ту самую корову, лежащую рядом с ночёвщиками. Дядя, обрадовавшись, сообщил об этом всем. Подоив корову напоследок, отправились в путь по полю по направлению в свой родной Алтайский край. Шагая по изрытой земле, миновали первое поле, впереди – еще такое же, изрытое, а потом – ещё. У края последнего поля снова выбрали ров поудобней для ночлега. Когда сели рядом, то были удивлены тому, что к ним подходит эта же пестрая корова. Она шла всю дорогу, весь день за ними.
- Баба, смотри-ка, коровка тоже к нам пришла! – воскликнула Клава.
- Красуля, Красуля, - позвала тетя Нюра, она от радости её гладила и целовала, приговаривая, - Хорошая, умница.
- Видно она осталась без хозяина, - сказал хромой.
Корову снова подоили. Напоили девочек парным молоком, и самим чуть-чуть осталось. Так они шли неделю. Корова следовала за ними. Одна из девочек, Клава, неожиданно заболела. Девочка стала горячей, как раскаленный камень.
- Мам, она вся горит. Что будем делать? – испугалась Домна. Она во всём советовалась со своею свекровью.
- Возьми  её на руки. Дойдем до травы, приложим к вискам подорожник, може Трошки охолонит, - деловито посоветовала бабушка, привыкшая во всем повелевать. Пришлось нести её на руках по очереди.
Вдруг, вдали у дороги увидели телегу – одноконку. Рядом лежала убитая лошадь в упряжи. Над ней кружили черные птицы. А в телеге – неживой человек. Мужчину сняли с телеги, опустили осторожно, уже окоченевшее тело, в окоп. Его закопали, чтобы не издевались вороны, поставили крест, сделанный наскоро из палок. Отогнали птиц, которые выклевали глаза у лошади и уже потрошили её брюхо. Затем, впрягли корову в телегу, посадили в неё девочек и поехали дальше, и дальше от ужасов войны.
От восхода солнца до заката, от деревни к деревне, от поля к полю шли они и шли, иногда по очереди садились на телегу и ехали две семьи: Назаренко Перфила Абрамовича и Цаплина Алексея Александровича. Солнце в пути их согревало, травы их кормили и ласкали летними майскими да июньскими ночами. Один раз в день останавливались на часок, делая привал у сочной травы, чтобы покормить корову. Она им платила молоком.
Иногда заезжали в деревню, которая находилась поблизости от дороги. В первом крайнем доме их встречали приветливо, кормили, чем могли, устраивали на ночлег. Утром, провожая ночёвщиков, хозяйка давала на дорогу съедобного.
- Чем богаты, тем и рады, - говорила она, укладывая скромную сумку в телегу, - а это отвар из ноготков для больной девочки. Даст бог поправится.
Через два месяца такого пути добрались до своей деревни, где пять лет назад оставили хату с заколоченными досками на окнах.
Обратясь к солнцу, тетя Нюра благодарила господа Бога: - Спасыбо тоби, Господи, шо послал нам на пути добрых людей. Они нэ далы нам помэреть с голодухы и дорогу нам указалы. Спасыбо, тоби наш ридный Алтайский край, шо прынял в свои объятья!
Смотрят, а по тропке с огорода идет кошка, задние лапы вытягивает, потягивает, словно все пять лет спала.
- Маруся, жива?! Да як же ж тоби удалось спастысь? Узнала, мила-ая! Четырехшерстная кошка прыгнула тете на руки и стала тереть свою голову о грудь любимой хозяйки, громко мурлыча. Хозяйка гладила ее. Непрошенные слезы текли ручьем из глаз. Не вытирая их, она целовала любимую кошку, которая не прижилась у соседки.
- Здравствуй, кума! С приездом! – сказала подошедшая соседка, кума тети Нюры, Анисья. Они крепко обнялись.
- Это я ее подкармливала. Зимой она спала на крыше у нашего чувала1, а днем уходила к себе домой и отсиживалась, словно знала, что вы скоро вернетесь.
- Ну, здоровеньки булы, кума! Спасибо тоби большое, - обнимая и целуя куму, захлебываясь слезами, говорила тетя.
- Наконец-то, мы дома, - усаживаясь на траву и, поглаживая свою Марусю, – причитала она от радости.
Все  подошли и присели рядом с нею, наслаждаясь домашним приютом.
Красуля, напившись воды, доедала зерноотходы, вылизывая стенки ведра. их принесла для нее кума Анисья.
- Тятенька топерича, можа, вже на Кубань прыихав. Казав, шо напиша письмо зараз, - вспоминала тетя, облегченно. Тятенька – это отец Александр Константинович Цаплин. Он со своею новой семьей не захотел ехать в Сибирь, сколько его не звали дочь и сын.
Незадолго до начала войны, они из Алтайского края вместе уезжали в Мелитополь по его настоянию. До этого они жили в городе Казани. Имели свой сад. Его тянуло на юг, ближе к фруктам.
В новой семье у него было уже трое детей. На юге легче прожить с ними.
- Он казав, шо як обоснуется, зараз и нас к соби возьмэ, - продолжала кума Нюра рассказывать куме Анисье.
Красуля, наевшись, облизала свои губы длинным языком и легла возле новых хозяев, словно поняла, что она теперь дома, что будет жить здесь всегда.
- Спасибо большое корове Красуле. Она нас всю дорогу кормыла звоим молоком, прывэзла до дому. Кабы нэ ця гарна корова, то и снидать нэчего было б, - вздыхала тётя.
Красуля облегченно вздохнула, вытянула голову, положив на траву-мураву, и закрыла глаза. Все заметили, что уставшая корова Красуля уснула.
Отдохнув две недели с дороги, они пешком, две семьи, пришли за двадцать километров от своего села к нам в поселок Соболи. Тогда не ездили особо, не на чем ездить, поэтому запрягали свои ноги и из села в село ходили, в основном, пешком.
Очень радовались мы этой встрече. Потом, они даже зимой приходили к нам. Один раз в месяц всегда бывали у нас по воскресеньям. В субботу придут, переночуют, а в воскресенье уходят назад. Только приходили вдвоем дядя Алеша и тетя Нюра. Бывало, гостили и по неделе, и по две, в зависимости от погоды. Один раз буран дул две недели. Ушли домой тогда, когда утих буран.
- Да мы уже и забыли, что такое бураны, да морозы. В городе Мелитополе всегда тепло. Очень уж не хотелось уезжать оттуда. Если бы не немец, мы бы и вас переманили туда же, - с сожалением рассказывала моя тетя.
Зато мне-то как хорошо с ними. Мама – на работе, а тётя с дядей – со мной. Тётя пряла шерсть на веретене и на пряхе. Дядя закручивал себе папиросу из старого кусочка газеты, насыпая в него порошок из листьев табака, который вырос у нас в огороде.
- Это твоему дяде, - приговаривала мама, разминая большие листья табака, подсушенные прошлым летом на солнце. Я готовила их для посылки. А дядя сам пришел к нам.
- Теть Нюр, научи меня прясть, - просила я.
- На – веретено, а я буду – на пряхе, - соглашалась она.
- А как веретено крутить? У меня не получается, - горевала я, смущаясь.
- Вот, смотри, - показывала она мне, как нужно крутить веретено, сначала без нитки.
Моя милая любимая тётя пряла, нитка тянулась ровная, гладкая. Пряха гудела успокаивающе. А я, покрутив без нитки веретено, брала линейку со стола и держала у колеса пряхи. Линейка прикасалась, а пряха трещала, как трещотка, которой мы забавлялись летом. Их нам всем делал Коля – брат. Наблюдая за тем, как тянется нить и исчезает куделя, которую допрядает тётя Нюра, мне с великой страстью хотелось добиться того же. И как я была рада, когда у меня стало получаться. Научилась прясть и на веретене, и – на пряхе. Из-за бури я не ходила в школу, зато обучилась нужному женскому ремеслу. Кроме этого, тётя стала вязать рукавицы.
-  И я хочу вязать, - опять приставала к тёте.
-  Ты сначала научись вязать без спиц, - советовала она мне.
-  А как это? – заинтересовалась снова я.
-  Вот, смотри, - положив рукавицу на колени, тётя показывала, как нужно перебирать пальцы: с большого – на указательный, поставив в положение – указательный палец левой руки, на кончик большого пальца правой руки, а потом менять положение пальцев, не отрывая друг от друга.
Этому я научилась быстро. А вот, когда взяла спицы в руки, то всё было иначе. Мне и пальцы больно, и спицами исколола себе руки, и петли у меня получались такие тугие, что спица никак не просовывалась, не поддавалась.
-  Не получается у меня. А у тебя так легко вяжется, - завидовала я. Мне не научиться…
-  Нау-учишься. И у меня сразу не получалось. Надо долго вязать, чтобы привыкнуть. Вот свяжешь пару рукавиц, и твои пальчики привыкнут. Ты только петельки посильнее вытягивай, чтобы спицы проходили в них. Распусти и снова начни. Научись начинать. Помучишься – научишься.
Она взяла моё вязание, распустила и ещё раз мне показала.
-   Как у тебя легко всё получается! – восторгалась я.
-  И у тебя получится, - распустив то, что начала, два ряда провязала, отдала мне спицы.
Я пыхтела в поте лица. И – ура! Получилось!
-   Научилась! Смотри, теть Нюр! – радовалась я.
- Вот и молодец! Теперь ты настоящая мамина помощница! – подбадривала она меня.
Погода установилась, и они ушли домой.

Сон в руку
(Быль)

  «Учения без размышления бесполезны, но и размышления без мучения – опасны»
(Конфуций)
«Куда ночь – туда и сон»
(Народная поговорка)

- Какой скверный сон, - проснувшись в восемь часов утра, подумала я. Утро майское, тёплое, солнце так и ласкало своими лучами, словно уговаривало меня ещё полежать.
Но ужасный сон вспомнила я и вышла к маме на кухню.
Мама, управившись с кухонными делами, ожидала меня.
- Доброе утро, мамочка! Как здоровье? Как провела ночь? – поцеловав, спросила я.
- Мамочка, боюсь Вам и рассказывать про сон, но Вы убеждаете не верить снам, Ия надеюсь, что он ни за что не сбудется. Слушайте: «Просыпаюсь во сне, выхожу из спальни, а у двери на шифоньере, обвивая его, ползет длинная серая тонкая змея. Она своей головой свешивается с шифоньера и пытается обвить мою шею. Рядом оказалась длинная палка. Ею я откинула змею и тут же проснулась». И вот теперь после этого сна боюсь выйти на улицу, чтоб не встретить ту змею.
- Скажи, доченька, куда ночь – туда и сон, и ничего не бойся. Коль она тебя не укусила во сне, значит и наяву не укусит, - сказала уверенно мама.
Наш деревенский дом стоял на берегу озера. Стадо коров прогоняли по берегу мимо нс. В этот раз коров давно угнали, а, выходя из дома, я во дворе (он был у нас не огорожен) увидела, что щипала траву годовалая белая тёлка.
- Отстала от стада, подумалось вслух. Подняла маленький прутик и погнала тихонько её ближе к пастбищу. Оно было в километре от нашего дома. «Прогуляюсь вместо зарядки», - решила я. На мне было розовое платье до колен (мода такая была тогда). А еще нравилось мне ходить босой дома. И трава в ограде, и дорога – чистые; пройдешься – и подошвы такие же чистые остаются. И в этот раз – в чём была, в том и пошла.
Гоню, значит, тёлку-то. А она идет и озирается на меня. Не прошли мы так и половины пути, как она резко повернула и на меня голову со своими длинными прямыми рогами устаурила2 (ну, значит, набычилась) и подступает потихоньку ко мне. Махнула я прутиком, а он обломился. Рядом лежала палка в руку толщиной и в метр длиной. Быстро подняв её, ударила по телке. Тёлка отпрыгнула, а палка-то сломалась, оказалась гнилой. Тёлка это быстро поняла и опять – на меня. Я попятилась, озираюсь: нет ли палки побольше, но споткнулась и упала. Телка этого только и ждала. Одним прыжком она очутилась возле меня. «Надо ухватить за ноздри, и она убежит», вмиг вспомнился совет мужа-зоотехника, когда бодал меня трёхмесячный бычок. Я его ухватила тогда за ноздри, и он, вырвавшись, убежал.
И на этот раз я правой рукой вцепилась в ноздри телки, а левой – держала острый рог, который вот-вот проткнёт меня насквозь. Тёлка была сильная, крепко стояла на ногах. А у меня не было сил кричать. Мы барахтались на перекрестке двух дорог. В трех домах открылись двери, выглянули бабушки и потихоньку закрыли двери. Ни одной хорошей мысли не было в голове о спасении. Вдруг из четвёртого дома выбегает дедушка с топором. Увидев его, тёлка с силой рванулась и убежала. Дедушка ушёл к себе в дом. Полежав минуты две, я встала и на дрожащих ногах пошла домой.
По дороге размышляла, что если бы на мне было не розовое, а другого цвета платье, например: синего, зелёного или фиолетового, то тёлка, может быть, и не набросилась бы на меня. Ведь и гуси, и индюки, и бодучие животные не любят красный, розовый или малиновый цвета.
Не помню, как вошла в дом. Увидев меня, мама побелела.
- Сон в руку, - пробормотала я чуть слышно.