Дети

   Старик Лукьян молча брёл по улице. Закат светил в спину, стены домов были окрашены слабо-алым цветом, а окна иногда больно били по глазам пламенеющими бликами. Земля была окрашена в тот же цвет, но перечёркнута длинными тенями, а бликами сверкали лужи и грязь.

   Лукьян опустил руку за забор, открыл калитку. Полкан на цепи наполовину высунулся из будки, он лежал, положив голову на лапы, изображая вселенскую скорбь — то ли хозяин не дал колбасу стащить, то ли предаться любовным утехам с соседской Жучкой. Завидев Лукьяна, Полкан приподнял голову, вероятно пару раз вильнул хвостом внутри будки, потом снова уложил голову на лапы, продолжая скорбеть.

   Лукьян прикрыл калитку, прошёл в кухню. Осип только вскипятил чайник, глянул на Лукьяна. Налил две чашки. Лукьян сел за стол, и начал.

    — Эх, ну что за дети! Ты к ним со всей душой, а они… -

    — Ништо не попишешь, — отозвался Осип. — У них своя жизнь. Мы одно думаем, а они своё думают. -

    — Мы-то старые, многое знаем… -

    — А жизнь меняется, и много што старое больше никуда не годится. Да и пойми — сын, дочь, то уж другой человек, ему своё дело, а нам — наше. -

    — Да уж… а всё-таки… — Лукьян задумался. — Вот рос мой Кондратка. Я всё копил, чтобы он в город уехал, да выучился. Может, что на учителя, может, что на агронома, а может, что и на инженера. Все пути-дороги в жизни открыты. А ведь не дурак — школу отлично закончил. В городе не пропадёт такой. А он — не хочу в город. Что мне там делать, я здесь привык. С детства с тобой, батька, гончарил, говорит, да больше мне ничего и не надо. Глина под руками поёт. На что я её променяю? Я бы ему такой судьбы никак не пожелал — торчишь тут, света белого не видишь, разве в район за справкой. Да и не в почёте нынче гончары… -

    — Эк ты загнул, Лука! — выпрямился Осип, и отхлебнул чаю. — Золотой сын у тебя! Вот мой Дёмка — резчик по дереву от Бога. Меня переплюнул — такие узоры выводит, что засмотришься. Живи, работай, дело отцовское продолжай — ан нет, хочу горным мастером. Был тут один шахтёр заезжий, так ему душу и растравил. Так Демьяшка на полном серьёзе стал по горному делу книги собирать, изучать. Вон, в город едет, поступать собрался. А ты — дети, мол, неблагодарные… -

    — Осип! А может, сынами поменяться? Та не то — мой-то Кондратка — не резчик. -

    — А вот что тебе скажу, Лука. Может, ты с моим Демьяном в город поедешь? Сам посмотришь, может, и чему новому научишься… -

    — Так стар я уже! -

    — Э-э, пустое! Старость не помеха. Я вот с Кондратием поговорю — может, съездит в город, выучиться, поработает, так потом сюда и вернётся. Гончарное дело-то не убежит. Может, что и Дёмка вернётся, как состарится, и резное дело не забудет. -

    — Ладно тебе, Осип! Вон уж стемнело на дворе, а утро вечера мудренее. Утром и поговорим. -

   Лукьян вышел во двор. Полкана не было видно. Прикрыв калитку, Лукьян побрёл к себе, глядя на остатки догорающей закатной зари, а над головой уже загорелись звёзды.