Камчатское эхо МЭЛЗовского набата Памяти жерт репр

                В.В. Демченко - организатор Камчатского
                истор.-просв.общества  “Мемориал”(1988-19990), 1                канд. ист.наук, доц.         
               
                Камчатское эхо МЭЛЗовского набата
             Памяти жертв репрессий в СССР 1920-х -1950-х годов
               
    Поздней осенью 1988 года у входа в Дом культуры Московского электролампо-вого завода (МЭЛЗ) было не протолкнуться: инициаторы учреждения всесоюзно-го “Мемориала” широко оповестили о встрече тех, кто непосредственно или косвенно пострадал от  репрессий в стране советского периода.  Нам  с А.Ю. Трухачёвым – аспирантом Академии общественных наук  удалось проникнуть внутрь только потому, что одному из распорядителей мы представились как жители Камчатки: коренные мо-сквичи – народ  доброжелательный, особенно по отношению к северянам и дальнево-сточникам.
      
    В фойе стояла гулаговская тачка, в которую пришедшие массово клали  деньги на нужды задумывавшейся работы; за полчаса до официального открытия собрания она была уже с горой наполнена купюрами самого разного номинала.
       
    Среди запомнившихся мне по той встрече – бородач, державший над головой кар-тонку с надписью “”Один день Ивана Денисовича“ – это обо мне!“ На втором этаже здания на стенах размещались вплотную друг к другу, на высоту нескольких метров фотографии репрессированных мэлзовцев.

    Гомон огромной массы людей разных поколений был очень сдержанным, но потря-сали лица: здесь вели себя как в храме. Среди выступавших – в основном вчерашние политзаключённые и их родственники, авторы наиболее звучных публикаций последне-го времени. Всё вместе это настраивало на определение собственного отношения к трагедии народов страны, звало к активному отклику на инициативу организаторов уже зародившегося в тому времени движению мемориальцев.
      
    Спустя несколько дней свои впечатления изложил в камчатской молодёжке, чьи редактор В. Субботин, его коллеги Л. Куница и К. Мишустин живо откликнулись на идею поиска земляков, прямо или косвенно пострадавших от  репрессий. К информа-ции приложил анкету репрессированного, в ней содержался призыв вспомнить близ-ких, попавших под каток преследований.
      
    Эти мероприятия помогали знакомиться тем, кто сам прямо или косвенно постра-дал, обогащали знанием среды единомышленников, выводили на тех, о ком  ранее пи-сали газеты, журналы, передавали радио и телевидение.
         
    Впечатления аудитории были очень разными: одни однозначно не собирались кон-тактировать с властью, другие опасались оппонировать официально, третьи просто выжидали того, чем это может закончиться. Тем не менее, 20 июня 1989  исполкомом Камчатского областного Совета народных депутатов решением №160 наше Общество было зарегистрировано.
      
    Не только устав, но и повседневная практика первой на полуострове демократи-ческой  структуры  объединяли  гуманистические принципы, неприятие беззакония, формирование гражданственности. Целями определены сохранение и увековечение па-мяти о безвинных жертвах советского периода, разносторонняя защита пострадавших от репрессий, восстановление правды о политических преступлениях в стране, содей-ствие полной и гласной реабилитации их жертв, активное участие в демократичес-ких преобразованиях, борьба против отступлений от законов, воспитание сограждан в духе правового государства.       
         
    Состояние и ожидания общества того времени позволяли активно  проводить  в жизнь намеченное.
   
    Нужно однозначно сказать, что значительная часть тех, с кем мне довелось в то время общаться – от рядовых тружеников до местных руководителей – относилась к процессу реабилитации безвинных жертв сочувственно, в то же время сами эту те-му публично не развивали, но  до поры до времени не мешали. Когда Ю.Л. Фидель-гольц,командированный по инициативе  бывшего завотделом журнала “Коммунист”, со-председателя союзного “Мемориала”  Ю.Н. Афанасьева, c мандатом  от московской структуры политзаключённых, принятый официально I-м  секретарём Петропавловско-го горкома КПСС Ю.Н. Львовым, обратился с вопросом о единомышленниках, тот сразу сказал: “Ах, по политзаключённым, – с  этим  в партпрос(Дом политпросвещения Кам-чатского обкома КПСС - В.Д.)“.
      
    По мере погружения в тему активисты-мемориальцы выступали на местном радио и телевидении,страницах областных газет. Наибольший отклик получили цикл передач” (совместных с Т.Г. Костенец) “Вспомни имя своё…“, мои очерки “Сдержи свои слёзы, Седанка!” и “Старший брат”. После этого пошли письма  из Белоруссии, от исследо-вавших нацизм в Германии школьников из ФРГ, прилетали тележурналисты из Киева и Польши – все в поиске новых сведений о своих соотечественниках. Это вдохновляло и сплачивало, упрочивало авторитет на полуострове.
         
    Когда нашему стороннику в Тигильском районе  один из ретивых сотрудников КГБ попытался заткнуть рот, в обком КПСС был приглашён для объяснений его областной начальник , после чего вопрос был снят.
    
     С тех времён служебные командировки актива общества в камчатские поселения и рыбопромысловые экспедиции в той или иной степени служили популяризации темы правовой защищённости сограждан. И не было ни одного случая, когда бы оспаривали то, о чём приходилось сообщать, в том числе на наших “самых верхах”: всё большую силу обретало гражданское общество, у консерваторов уже не получалось замолчать его мысли и требования.
       
    Так случилось, что весну 1989 я проработал в Беринговом море, на судах той самой САК (советско-американской компании), которая  никогда (!) с 1920-х гг. не прерывала деловых отношений с нашей страной,– населению Аляски, работавшему на  это объединение, подобное было невыгодно, и их представители в законодательных структурах США неизменно отстаивали подобную позицию в борьбе с собственны-ми “ястребами”.
      
    Наиболее яркое впечатление тех времён – то, что меня – единственного из ста членов экипажа – не выпустили на берег в ”самой демократической стране мира”, – и это в далёком северном штате. “ Вам,- сказала служащая официальный службы – сходить на берег не разрешается.“ Никогда не предполагал, что подобный выпад сразу придаст всплеск интересу рыбаков к моим последующим выступлениям – и так было ежедневно в течение той командировки.
      
    В море, как во всякой иной  экстремальной среде, недостатки берегового обе-спечения ощущаешь ежечасно: и в качестве воды, и в отечественной компоновке про-довольствия, и в технологическом обеспечении трудовых операций (там, где амери-канские промысловики  обходились  шестью работниками, у нас заняты вчетверо боль-ше, – с  соответствующими заработками), и в официальной лакировке жизни простых людей, - их чувствуешь ежедневно и далеко не всегда можешь объяснить.
         
    По всем впечатлениям от многолетних выходов в море я высказался  летом 1989 на всесоюзном семинаре заведующих домами политического просвещения. Руководил им  зам. зав. отделом пропаганды  и агитации ЦК КПСС Г.А. Зюганов.  Мне показа-лось, что он уже ознакомился  с моими  заметками  “Сверху донизу “ - о работе подчинённых ему структур (“Правда“, 20.06.): долго после его же  приглашения присутствовавших высказаться моя  вытянутая рука во втором ряду зала "не замеча-лась"; тем не менее многие из присутствовавших, – а это несколько сотен человек, – знали публикацию, затягивание паузы становилось всё более нелепым.Но  Геннадий Андреевич как в воду глядел…
      
    Остроты моему выступлению добавили впечатления от  заседания  Московского отделения  “Мемориала”. На  его фоне имитация  частью партийных верхов покаяния за репрессии выглядела  издевательски: район Павелецкого вокзала, подвал, ника-ких указателей, тусклое освещение… Впечатление такое, как - будто переместился в самые реакционные времена XIX- XX веков. Вдобавок два-три десятка возбуждённых участников собрания, восторженно рукоплескавших любому сколь-нибудь резкому пассажу. Было понятно, что у людей много чего накипело на душе...
         
    В ходе выступления ведущий искоса поглядывал на меня, на мой призыв повер-нуться всему аппарату КПСС лицом к оппонентам никак не реагировал, как всегда в подобных случаях и позднее, хмурился: речь касалась прежде всего объяснений по-литических процессов в стране, чаще всего - статьи 6 Конституции СССР о руководя-щей роли единственной политической партии. Не все об этом говорили, но многие ду-мающие понимали: однопартийность лишала наиболее активную часть общества, прежде всего – в самой КПСС их творческого потенциала. То, что в море чувствовали ду-шой, на берегу люди ощущали повседневно.
       
     С особой болью ими воспринимались связанные с беззакониями  утраты. Это  осознаёшь  при исследовании соответствующей практики в отношении представителей малых народов, других жителей Крайнего Севера.
       
    Более двадцати лет в конце 1960-х -1980 –х годов  по роду работы приходилось постоянно бывать во всех четырёх самых северных районах, составляющих сегодня Корякский автономный округ (КАО). Неизменное деловое и бытовое общение с обще-ственниками, местной интеллигенцией, оленеводами, рыбаками, охотниками выраба-тывает уважительное отношение к приветливости и бескорыстию представителей ме-стных коренных народностей, отзывчивости, непритязательности, большой физичес-кой выносливости и духовной уравновешенности, наконец, – к исключительным че-стности и откровенности.
      
    Не раз доводилось слышать о том, что они – ительмены, коряки, чукчи, эвены, выведенные Советской властью из родового строя в социализм, сродни детям, сохра-няющим лучшие человеческие качества.Во все времена здесь проявляли готовность к поддержке властных решений, посильное содействие научным экспедициям, благодар-ность за добро и справедливость, очевидное улучшение условий жизни, предотвратив-шее вымирание населения.
         
    В результате в 1960-х – 1980-х  годах в КАО, на площади половины всего полу-острова проживали около 32 тысяч человек, утвердились бесплатные здравоохране-ние, обязательное среднее и целевое специальное образование, регулярное пасса-жирское авиационное и весенне-летнее  морское сообщения, бытовое обустройство в местах проживания и трудовой деятельности оленеводов, рыбаков, охотников.
         
    Но была и иная сторона у прошлого аборигенов – репрессии конца 1920-х – 1950-х годов. Они волнообразно охватывали с 1929 года все поселения, включая стойбища: тогда только приступали к разрешению проблемы оседлости.
         
    Одному из моих собеседников было около пяти лет, когда из их чума за один на-лёт каратели  вывезли всех мужчин, изъяли охотничьи ружья и все режущие предметы (это в начале северной зимы!); ребёнок на всю жизнь запомнил, как один из испол-нителей той операции обронил по адресу остающихся: “А эти сами сдохнут…“.
         
    Вот бы нынешним зацикленным “энтузиастам“ и запечатлеть И.В.  в скульптур-ной композиции с таким корякским (ингушским, татарским, чеченским…) ребёнком. На память всем нам!
       
    О размахе произвола, помноженного на безмерную бесчеловечность, можно со-ставить представление по тому, что в Камчатской области, по официальным данным, реабилитированы в разное время 200 представителей малых народностей Севера. В ходе двухлетнего документирования воспоминаний 30 жертв и их близких мною вы-явлены личности ещё 55. Надежда на признание их репрессированными приблизилась к призрачности после того, когда подлинники этих документов - с “мокрыми” печатя-ми и подписями надлежащих должностных лиц были безвозвратно утрачены в начале 1990-х одним из государственных учреждений, по предположению людей информиро-ванных, - в результате аварии системы отопления.
       
    Чаша репрессий 1920-х - 1950 годов миновала только один район, – и лишь пото-му, думается, что в то время он не предусматривался территориально-административ-ным делением. Из принадлежавших к коренным народностям Севера в числе оправдан-ных проживали во время ареста в Петропавловске 6 человек, в Усть-Большерецком районе – 16, Усть-Камчатском – 5, Елизовском – 8, за пределами полуострова – 1.
       
    Более всех потерял Корякский автономный округ: официально реабилитирован-
ных здесь 164 человека плюс “моих“ 55, – потому что не они виновны в том, что их аресты “не прошли по учётам“. В самом же округе больше всех досталось тигильча-нам с их 194 арестованными.Этому способствовала фабрикация, как установлено впо-следствии, так называвшегося “Тигильского дела“.
       
    Мой визави, К.А. Тке, 1922года рождения, 21.06. 1989. вспоминал:“В 1940 году молодой выпускник милицейской школы лейтенант Комашко начал действовать энергич-но: в Палане начались аресты; не миновала беда и близлежащие от окружного центра сёла - в Лесной было арестовано 10 человек, в Кихтане – 4, в Палане-кочевой – 4, в Воямполке – 13.
       
    Начиная с 1941 года зачастил следователь окружного отдела НКВД Искуснов. С  каждым его приездом арестовывались рядовые оленеводы, рыбаки,охотники, - все за “контрреволюционную деятельность“, порою конкретнее – за “связь с японцами”. Я был переводчиком на допросах, секретарём в судебном заседании. Факты знаю”.
       
    На Камчатке подобная массовость организовылалась не раз: были ещё “дела“ экс-педиции есаула Бочкарёва, Думское, автономной Камчатки, Крутогоровское – это, как представляется, с одной стороны, служило организаторам и исполнителям  свое-образной индульгенцией, с другой, - заявкой на внеочередные поощрения. Поэтому кампании сменялись одна другой, время от времени чередовались с иными, не столь массовыми операциями.
       
    Житель с.Слаутное Пенжинского района Тынетегин Максим Тылмынович, 1914 года, вспоминал: отца – кулака арестовали в 1928, “ничего больше о нём нам никогда не было известно… и дети (их пятеро), и внуки (их восемь) не раз интересовались су-дьбой деда и прадеда, но не могу ничего объяснить“(перевод 16.02.1989. С.Н. Мои-сеевой, журналистки Корякского радио).
      
    Тынетегин Тит Нутанватович,1914 года, вспоминал 15.02.1989.: вместе с ним увезли из Парени Пенжинского района чукчей Нывелгинына, Вачча, Куму, Умья, Паль-ху, Нутелхута, Капкапа, “забирали без объяснения, хотя оленей все отдали. Без суда и сле-дствия сидели 4 года… После суда всех отпустили. В лагере отбирали тигильских оленеводов и расстреливали. Отца, Нутанвата, отпустили в 1938. Осталь-ные арестованные неизвестно где пропали“ (перевод Савиной -Уревны, запись Лавро-вой).
      
    Тынана Мария Эгиховна в марте 1989 года рассказала председателю исполкома Пахача - Чукотского сельсовета Олюторского района Кергувье Н.С.: стойбище Эгиха в составе нескольких семей располагалось в Воего, недалеко от Марково Анадырско-го района, все вместе они владели одним табуном оленей. Представители Советской власти в период коллективизации забирали оленей без согласия владельцев, семьям Эгихо “ни одной головы не оставили, другого источника существования не было. Эгих... спасся от ареста, но у него была большая семья , кормить и жить было не-чем. Тогда… застрелил всю семью, последним себя застрелил. Чудом осталась жить одна из дочерей“- автор воспоминаний (- В.Д.).
      
     Память о прошлом Тагратчиргиной К.К., 1935 года, как бы продолжает предыду-щее: ей было 3 года, когда арестовали отца, чукчу Кававтагина: “Наши объясняли, что на той тропе, на которой всегда охотился мой отец, другой человек - Эйнель-кут расстрелял троих русских, проводивших в районе с. Воего коллективизацию, а сам сбежал; нужно было найти “виновного“ в убийстве. С матерью нас оставалось четверо дочерей и сын.” После ареста отца умерли сразу мать и старшая сестра, малышку стала воспитывать тётя, поэтому после окончания 3-го класса начала ра-ботать в табунах – помогала пасти оленей. Став взрослой, вышла замуж, воспитала троих детей, сын окончил сельскохозяйственный техникум в с. Ола, вернулся домой специалистом (записано мною 23.02.1989-В.Д.).               
      
    Из нового совхозного с. Аянка в апреле 1940 года в райцентр Пенжинского рай-она с. Каменское вызвали 80-летнего Н.С. Долгана, передвигавшегося с палкой. Его осуди-ли на 8 лет, никаких известий о нём не было. Ездивший с ним “60-летний Павел Уяган вернулся запуганный, ничего не рассказывал, а зимой, в конце того же года повесился …- поведал местный житель Долган М.Н., 1914 года - так и не зна-ем, за что арестовали отца: никаких убийств в этих краях в то время не было, выступлений против влас-ти - тоже”(Удостоверено председателем В. Козицким и пе-чатью Аянкинского сельсовета).
       
    У Савиной - Уревны Л.Н., 1939 года, из с. Слаутного Пенжинского района отец – чукча, мать – корячка. В семье она была 9-м, последним ребёнком. Отца, добро-вольно сдавшего свои стада в колхоз, арестовали в конце марта 1938. Никаких из-вестий ни от него, ни от других увезённых с ним не было, справок о реабилитации не получали. Мать относилась к русским недружелюбно: была в душе обида за отца. Нужно вести реабилитацию безвинно осуждённых (Запись 14.02.1989. Лавровой, пе-чать Слаутненского сельсовета – В.Д.).
       
    Корячка Авинова А.Г., 1917 года, до 1940 жила в кочевье у реки Квачино, пос-ле ареста всех мужчин - оленеводов перебралась с оставшимися в Седанку. Мужа, Ааку Туликовича, 1912 года, арестовали осенью 1938, увезли даже одного безно-гого старика, слепую старуху-корячку – та не хотела расставаться с сыновьями. Судили 8 апреля 1939 вместе с 5 братьями. На её обращение о мотивах ареста и возмещении ущерба 12.0201960 года коллегия по уголовным делам Корякского окруж-ного суда определила: “Отбывая меру наказания, осуждённый Ааку Туликович умер… Возместить из союзного бюджета Аввико Гаммековне стоимость конфискованных у осуж-дённого Ааку Туликовича 37 голов оленей…“ (Записано в присутствии управляющего  Седанкинским отделением совхоза “Тигильский“ П.И. Гриценко – В.Д.).
       
    Авинов Л. Н., 1935 года, вспоминал 07.12.1988.: “Участковым по Седанкинской зоне служил коряк Игум Кьявович, 1910 года. Он - то и ездил (вместе с сослужив-цами – В.Д.) по табунам. Холост - за него никто не пошёл бы. Когда дети подрос-ли, а времена изменились, начали его колотить за погибших отцов. Умер в 1970 году… Во время следствия переводчик НКВД Мохнаткин фальсифицировал показания, перевирая перевод. Это стало очевидным в 1959 из дела отца, привезённого в село майором из УКГБ…” (Заверено и.о. секретаря Седанкинского сельсовета К. Иныловой – В.Д.).
      
     В 1934 году в старой Анапке  арестовали  бывшего каюра (управителя нарты – В. Д.) 60-летнего Михаила Уварова и 70-летнего И.Н. Чечулина. Вернулись на 4 –ю базу (теперь Ильпырь Карагинского района) через 6 лет,  бывший же председатель колхоза (арестованный с ними - В.Д.)Шишкин умер в заключении, бухгалтер Чечулин погиб в Великой Отечественной войне, освобождая Германию, - вспоминал  И.Н.Чечу-лин(Запись сделана 22.05.1989., заверена председателем Ильпырьского пос-совета Ершовой – В.Д.).
      
    С 1930-х  десятилетиями ходили слухи о том, что арестованных топили живьём, сбрасывая в море с плавсредств. Об этом рассказал Инылов Миммакович – единст-
венный вернувшийся из 65 арестованных в Седанке: “На упряжках доставили в Ти-гиль, оттуда в Палану – там был суд. Осенью 1939 посадили на судно, пошли в Пет-ропавловск. По пути всех больных и ослабевших сбрасывали в море. Из 500 человек в областной центр доставили 250.“(Свидетельство председателя Седанкинского сель-совета Авинова Л.Н.,1935 года, – В.Д.).
       
    Житель с. Тигиль Павел Иосифович Юшин, арестованный в 1938, этапированный из округа морским путём и отсидевший в областном центре до 1944, по возвращении рас-сказал: “В Петропавловсе часть арестованных грузили на судно, выводили к Трём братьям (утёсы перед входом  в Авачинскую бухту – В.Д.) и там расстреливали“.
   Мемориалец, радиожурналист К. Харыбин обнаружил и обнародовал один из актов исполнителей подобной расправы.
      
     На Крайнем Севере арестовывали представителей разных национальных общнос-
тей, больше всего – русских. В числе 1870 в разное время реабилитированных из-за недоказанной или сомнительной виновности их было 1162 человека, или 74 проц. Но следующими по численности, особенно же – по доле в национальном составе шли
представители малых народностей Севера. Их преследование, чаще всего по надуман-ным причинам было проявлением особых бессердечия и жестокости. Как тут не вспо-мнить предупреждение Ф.М. Достоевского о том, что отвержение высшего разума (у его персонажа, отца Зосимы – Христа) приводит к безмерному кровопролитию.               
               
                *              *                *
    
    Советская власть, с одной стороны,  делала многое для качественного измене-ния условий быта и труда представителей коренных народностей, обеспечивая им реальный переход на более высокую ступень развития.
   
    С другой стороны, принимала законы, иные нормативные акты, открывавшие воз-можности для бесчеловечного отношения к людям. Именно этим нередко пользовались те, кто в корыстных интересах манипулировал низменными чувствами людей, использо-вал антигуманные приёмы. В этой обстановке жестокость представлялась чуть ли не добродетелью.
      
    В последнее десятилетие целенаправленно создаётся всё более широкий  простор для того, чтобы сузить реальные демократические достижения общества, подспудно реанимировать ограничения гражданских свобод, расширить права и возможности конт-рольно-репрессивных структур.В этих условиях на политическую арену всё смелее вы-ходят сторонники многократно опороченных методов и форм общественного бытия.Соединение этих тенденций и потоков несёт реальную угрозу репрессий,отката к тёмному прошлому народов России.
       
    Всепроникновенность фактически марионеточной партийной системы – это лишь начало того, что уже было прискорбного в нашем прошлом. Вот почему так важно значение тех политических кампаний, которые предоставляют возможность каждому взрослому выразить собственное отношение к условиям своей жизни.
               
    Камчатка-Калуга-Севастополь.
      E-mail: vvdemch39@mail.ru