О кирилле кондрашине

Моему коллеге Юре Гиндину

Кирилл Кондрашин родился 6 марта 1914 года в Москве. Он учился в музыкальном училище имени Стасова. В 1936 году окончил московскую консерваторию, где он занимался у Бориса Хайкина.

К. Кондрашин получил диплом на Первом всесоюзном конкурсе дирижёров.

С 1934 года работал в музыкальном театре им. Немировича-Данченко.

С 1937 по 1941 работал в Малом театре в Ленинграде. С 1943 года – в Большом театре. С 1960 года по 1975 год руководитель оркестра МГФ, московской филармонии.

После 1 Международного конкурса имени Чайковского в 1958 году Кондрашин вместе с Ван Клиберном едет в США, где делает большой тур. Его приглашают в Белый дом, где он встречается с президентом Д. Эйзенхауром. Кондрашин первый советский дирижёр посетивший США.

Ван Клиберна, после победы на конкурсе им. Чайковского, встречали как национального героя. Тысячи людей восторженно привествовали его.

Кирилл Кондрашин прославился на весь мир.


В Москве с 1960 по 1975 год он руководит оркестром Московской государственной филармонии. К. Кондрашин был отличный организатор. Это специфическая черта для советских оркестров. Дирижёр должен быть не только художественным руководителем, но и администратором. Для того чтобы привлечь хороших музыкантов, нужно было выбить хорошую квартиру, иметь связи, влияние в райкоме, обкоме и так далее.

Кондрашин стал руководителем Московского симфонического оркестра в 1960 году, сменив гениального дирижёра Натана Рахлина, который добивался поразительной игры оркестра. Однако, Рахлин был плохим руководителем. Поэтому развал дисциплины, музыкант мог явиться на концерт в нетрезвом виде и т.п. Оркестр был в плачевном состоянии.

О Натане Рахлине нужно особо сказать. Этот гениально одарённый музыкант своим провинциально-опереточным видом и манерами вызывал насмешки у музыкантов, но когда он становился за пульт, всех охватывал какой-то особый вид гипноза, порыв, увлечение.

Я имел счастье играть с ним, когда он приезжал как приглашённый дирижёр. Если в его программе был занят не весь состав, то между музыкантами шла борьба за то, чтобы играть в составе уменьшенном.

В оркестре было немало пожилых музыкантов, проработавших двадцать пять или тридцать лет и потерявших свежие ощущения от частого исполнения произведений. В музыкальном жаргоне их называли лабухи. Я поражался их молодой увлечённостью в концертах с Рахлиным. Преображался весь оркестр, становясь из среднего оркестра первокласным.

Я особенно поразился, когда был на концерте Рахлина с Казанским симфоническим оркестром, где он был в то время руководителем. Оркестр слабый. Играли Шестую Патетическую симфонию П.И.Чайковского. Это было что-то невероятное.

После одного выступления нашего оркестра с Рахлиным к нему подошёл после концерта Кирилл Кондрашин, а я стоял близко, укладывал свой инструмент и услышал: «Натан Григорьевич, поздравляю, могу сказать, что мне никогда не удаётся добиться такого звучания оркестра».

К. Кондрашин, придя в оркестр, сказал о больших потенциальных возможностях музыкантов. Но нужна колоссальная работа. Неизбежно изменить отношение к работе в оркестре и в домашней работе. Оркестровые партии должны быть выучены музыкантами. Через некоторое время стала очевидной необходимость убрать ряд музыкантов. Речь шла прежде всего о духовиках, то есть флейта, гобой, кларнет, фагот, трубы, тромбоны. Пришли новые, молодые, талантливые люди.

За год оркестр преобразился. С оркестром охотно стали выступать выдающиеся музыканты: Давид Ойстрах, Мстислав Ростропович, Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер, Леонид Коган и другие. И, конечно, выступал Ван Клиберн, друживший с Кондрашиным после победы на конкурсе им. Чайковского в 1958 году.

Оркестр стал выезжать заграницу и два или три раза в году выезжал на длительные поездки в Европу и Америку. Появилась новая категория людей – «невыездные», и К. Кондрашин много времени и сил тратил на то, чтобы добиться их выезда. Перед выездом зарубеж устраивались иногда «профилактические» встречи с министром культуры Е. Фурцевой. На одной из таких встреч перед поездкой в США она сказала: «Вас, наверное, будут спрашивать о А. Солженицине. Народ возмущен, как А. Солженицин пишет о советской действительности. Да, он не пишет так, как нужно народу».

В поездках нас всегда сопровождали два «сотрудника» министерства культуры, то есть КГБ. Первые выезды оркестра, артисты оркестра были разбиты на четвертки, и могли ходить только в таком составе. Через некоторое время можно было вдвоем ходить.

Платили суточные, самое большее двадцать долларов в США и Японии. В других странах это могло быть от трех до десяти долларов. Музыканты, естественно, старались экономить на еде. Брали консервы, пакетные супы, ну и, конечно, кипятильники и электрические плитки. Помню как в Токио, одновременно включённые электроприборы выбили все пробки, и сверкающая, сияющая улица была 15-20 минут в темноте. Руководство оркестра «умоляло» не включать электроприборы одновременно.

Поезка в Японию была на пароходе, поэтому чемоданы весили по тридцать-сорок килограмм. Оркестр привезли в гостиницу, и услужливые японцы стали помогать нашим женщинам, но у них ничего не получалось. Они не могли оторвать чемодан от пола. Тогда одна из женщин взчла с легкостью два чемодана и спокойно понесла к лифту под изумленные взгляды японцев.

В поездке за границу нередко проявлялась болезненная скупость музыкантов, конечно в первые поездки люди, имевшие скромную зарплату, старались сэкономить, так как имелось много проблем: отсутствие квартир, одежды, мебели. Но работая десять-пятнадцать лет, имея постоянно одну-две поездки в году, эти проблемы были давно решены. Поэтому такая скупость была именно болезненной.

Так например, один музыкант, используя вместо хлеба сухие хлебцы, отписывал скалько в день он съел этих хлебцев. Он был мой коллега, то есть тоже виолончелист. Каждый раз, когда я покупал бутылочку кока-колы, а она в то время стоила пятнадцать центов, он спрашивал сколько она стоит. Однажды я пошутил и сказал, что сегодня она стоит шестнадцать центов. С ним было просто плохо.

Как-то мы были в Испании. Остановились в каком-то придорожном отеле, вышли пройтись и увидели недалеко несколько бродячих голодных собак. И вот две наши музыкантши, которые тоже увидели собак, остановились и одна другой говорит: «Принеси им колбасы». Та скоро вернулась и принесла несколько кусков, бросила их собакам, те понюхали и отошли. Все рассмеялись, вот какую колбасу едят советские артисты. Её даже голодные бродячие собаки не едят.

В 1969 году, после событий в Чехословакии, когда были введены советские танки и войска, у оркестра была поезка туда. Когда оркестр привезли в гостиницу, нас отказались принять и обслуживать. Ну, конечно, после соответствующих звонков эта забастовка прекратилась.

На другой день я пошёл обедать в ресторан гостиницы и был потрясён, сделал заказ и через пять минут ко мне направилась группа из четырех-пяти человек: метрдотель, два официанта и шеф-повар и стали меня обслуживать, один сервировал стол, другой взял из рук шеф-повара тарелку с супом. Они молча смотрели на меня, пока я ел суп, а потом подали второе блюдо, мясо с рисом. Метрдотель принял от меня деньги. И тогда они, наконец, ушли.

В одной из поездок мы с приятелем попали под подозрение КГБ. Это было в Гане. Нас всех расселили в маленьких бунгало на двоих. Утром, очень рано, оркестр должен был быть в аэропорту. Ночь была очень душная. Вставать надо было в пять утра. Мы с приятелем проспали. Не зазвонил будильник. Проснулись от криков служащих, которые разыскивали нас. Мы вскочили и через десять минут были готовы. Кто-то перепутал, и в том номере, где были мы указаны, нас не оказалось. Мы приехали вовремя, наши друзья хохотали. Всё объяснилось, но ещё долгое время в КГБ говорили, что у этих двоих что-то было в Гане.

В одной из поездок по Австрии нас сопровождал «сотрудник» министерства культуры. Мы ездили в автобусах, на поезде, страна чудесная, и он все время говорил: «Ребята, вы не верьте тому, что видите. Это все подделано, не настоящее». Он всё время изображал, что ни слова по немецки не знает. На одной из репетиций я в антракте вышел в холл. Было темно. И вдруг я услышал разговор двух людей по немецки, одним из них оказался наш сотрудник.

У приглашённых дирижёров с оркестрами нередко бывали проблемы: как оживить тех музыкантов, которые работают больше десяти или пятнадцати лет, всё переиграли по многу раз и, естественно, потеряна свежесть восприятия, особенно это касалось классической музыки.

С нашим оркестром иногда работал Б.Хайкин из Большого театра. У него Кондраштн учился в консерватории. Это был остроумный человек, очень опытный дирижёр. Он, чтобы оживить обстановку, рассказывал анекдоты, смешные истории.

Как-то в оркестр пришёл очень известный, уже довольно пожилой дирижёр. Репетировали знаменитую, замечательную Шестую пасторальную симфонию Л.Бетховена. Играют пять-десять минут, потом дирижёр останавливает оркестр и спрашивает концертмейстера: «А что первая флейта так странно играет?» Тот отвечает: «Простите, маэстро, это наш новый музыкант, и он первый раз играет эту симфонию». «О! – воскликнул дирижёр, - Какой счастливец, он первый раз играет эту симфонию и играет свежо».

Другая история. Один известный ленинградский дирижёр, когда приходил на репетицию, то на него не обращали никакого внимания, смеялись, ходили, шутили. Хотя этикет гласит, при появлении дирижёра оркестр молчит, все сидят на своих местах. Здесь же тратили 10-15 минут, пока все успокаивались. Однажды он приходит на репетицию, все молчат, сидят на своих местах. Он удивленно и даже с некоторой боязливостью подходит к своему месту и говорит: «Ребята, ребята, бросьте хохмить». Все засмеялись, заиграли туш и поздравили его с днем рождения.

Кирилл Кондрашин был другом многих выдающихся музыкантов: Давида Ойстраха, Мстислава Ростроповича, Эмиля Гилельса, Святослава Рихтера, Леонида Когана. Он близок с Дмитрием Шостаковичем.

В 1964 году премьера «Казнь Степана Разина» Д.Шостаковича. Кондрашин первый исполнитель Четвёртой и Тринадцатой симфоний, и других произведений композитора.

Кирилл Кондрашин был очень принципиальный и глубоко порядочный человек. Он никого не принимал в оркестр по блату. Иногда из-за этого происходили казусы, смешные истории, когда действительно талантливого человека он не принимал в оркестр, потому что кто-то попросил за него.

Я пришёл, поступил в оркестр в 1967 году, сразу по окончании института имени Гнесиных. Для меня, совсем молодого человека, Кирилл Петрович казался титаном. Я где-то робел перед ним. Но однажды у меня был с ним разговор, памятный для меня.

Это было утром в ресторане гостиницы, куда оркестр приехал на музыкальный фестиваль П.И.Чайковского, в Воткинске, где родился Чайковский. Утром я пошёл в ресторан гостиницы, там уже сидели некоторые музыканты. Кондрашин сидел один за столиком. Когда он увидел меня, то пригласил к своему столу. Мы говорили о разных вещах, потом я спросил: «Кирилл Петрович, Вам не кажется невероятным, что в таком глухом месте мог быть такой очаг культуры, где ещё сто пятьдесят лет назад мог не только родиться но и сформироваться великий композитор?» Кирилл Петрович со мной согласился. Его тоже поражало такое явление.

Из этой поездки мне запомнился ещё один эпизод, смешной и печальный.

Гостиница находилась в Ижевске, столице Удмуртской автономной республике. Город Воткинск находился примерно в ста километрах. Оркестр поехал в каких-то допотопных автобусах по неасфальтированной дороге. Дорога была такой ещё, наверное, при Петре I. Нас предупредили, что окна автобуса открывать нельзя, страшная пыль. Несмотря на это, наша концертная одежда была вся в пыли. Мы долго чистились перед выходом на сцену. Но вот мы взяли инструменты и пошли к сцене сквозь толпу встречающих нас жителей. Было много детей-школьников, и вот я слышу как один мальчик говорит другому: «Смотри, евреи идут». Он явно был поражён, потому что последние двести-триста лет нога еврея не вступала на эту землю. Я удивился, какова генетическая сила, что дети, никогда не видевшие евреев, получили точную игформацию.

Кирилл Кондрашин с 1972 года преподавал в консерватории. Он был председателем жюри Всесоюзного конкурса дирижёров и пригласил победителя, Юрия Темирканова, поехать вторым дирижёром в большое турне по США в 1970 году с оркестром Московской филармонии.


Через несколько лет оркестру было присвоено звание «академического» с увеличением зарплаты в два раза. Неожиданным для многих был уход Кондрашина из оркестра в 1975 году. Ещё более неожиданно, когда он попросил политического убежища в Нидерландах, Голландии.

Кирилл Кондрашин был членом партии, обласкан советским правительством, особенно симпатизировала ему Екатерина Фурцева – министр культуры. С другой стороны, ничего удивительного. Он постоянно сталкивался с жуткими явлениями советской жизни.

Вспоминаю, как перед одной поездкой в США оркестр был приглашен к Екатерине Фурцевой для беседы. Интересно, что Фурцева из простой семьи, работала ткачихой. Была замечена партийным функционером, и стала делать головокружительную карьеру в партийной иерархии, стала членом ЦК, а потом кандидатом в члены Политбюро. Как и все другие руководители не имевшие образования, кроме высших партийных курсов, каждый мог себе позволить всё что угодно.

Фурцева на встрече подчеркнула, что время сложное, что вас наверняка будут спрашивать, почему не печатается Александр Солженицын. Он не печатается у нас, потому что пишет не так, как надо нашему народу.

Фурцева для тех времён сделала несколько важных вещей – начался культурный обмен между СССР и США. Стали выезжать многие коллективы, оркестры, опера, балет, танцевальные ансамбли, в Москву приехал Нью-йоркский симфонический оркестр с дирижёром Леонардо Берстайн.

В Москву стал возможен приезд великого русского композитора Игоря Стравинского и концерты под его руководством. Состоялся Первый Международный конкурс имени П.И.Чайковского.

Какой скандал вызвала премьера Тринадцатой симфонии Дмитрия Шостаковича, потому что одна из частей исполнялась вместе с хором и солистом, певцом, на слова стихотворения Евгения Евтушенко «Бабий яр». Правительство не могло запретить исполнение произведения всемирно известного композитора, лауреата всех премий. Давление и атмосфера до того накалилась, что солист, певец, за один день до генеральной репетиции отказался петь, его заменили другим певцом. Сейчас я уже забыл фамилии певцов, в то время довольно известных, один из них был из Большого театра.

Исполнение состоялось. Трудно передать что творилось. Весь музыкальный и не музыкальный мир хотел попасть на этот концерт.

Кондрашин и наш оркестр были первыми исполнителями симфоний Густава Малера. Этот великий композитор был не известен в нашей стране. Ведь он был еврей.


Кирилл Кондрашин с 1978 года и до самой смерти в 1981 году был руководителем знаменитого оркестра Концертгебау в Амстердаме.

Его решение остаться в немалой степени вызвано и личными причинами. Любовь к нему очаровательной, доброй, молодой женщины, которая даже выучила русский язык, хотя Кондрашин отлично знал немецкий язык. Он испытывал мучительные переживания, еак как оставил жену, двух сыновей и страну, в которой он родился, вырос и многого добился, где остались его друзья и оркестр. В новом для него мире он ощутил свободу и настоящую любовь. Его выбор был мучителен, но верен.
 
Уважаемый читатель, спасибо за то, что дочитали мой рассказ до конца. Прошу Вас ещё задержаться на минутку на моей странице и высказать своё мнение о рассказе. Спасибо.