Борис и Глеб, клеймо второе

                Чего не бывает на свете, товарищи.
                Бывает даже женщина с бородой.

                Н. Эрдман               


Зададим прямой вопрос: «Быть может и  нет ничего необычного в упомянутой Николаем Эрдманом бороде, а  перед нами просто мужчина?» Но,  глядя на бесконечный ряд старых икон с общеизвестным сюжетом «Борис и Глеб»,   припоминая Остапа Бендера,  хочется его  слегка поправить: «Но да пусть первым в меня бросит камень тот, кто скажет, что это мальчик…»! – На большинстве икон, которые относятся к периоду их создания – ранее XVIII века, мы никакого Глеба не находим, а видим достаточно крупную женщину – спутницу Бориса, причем без всякой бороды.  Так откуда  историки и богословы взяли, что это Глеб? Может быть, они считают, что кроме Саш, Жень, Валерь…  существовали еще и девочки Глеб-бы?
 
Особенно наглядно данный «научный» процесс подмены пола демонстрирует сюжет «Борис и Глеб на конях». О котором  богословы, с подачи некоторых  искусствоведов (Айналов 1933), сообщают, что «здесь изображены ДВА ОБРАЗА Бориса и Глеба, которые торжественно следуют на  праздник, в честь настоящих Бориса и Глеба (ранее убитых - Авт.), в Константинополь».  Т.е. – это уже после их гибели, как бы два брата-фантома  едут на собственный праздник, устроенный в их честь на берега Босфора. Впрочем,  на старых иконах, где Борис и Глеб стоят в полный рост с мечами и крестами в руках, мы по-прежнему видим никакого не Глеба, а  вполне узнаваемую даму. Подобно Иванушке Бездомному,   хочется отчаянно крикнуть: «Что же это такое? А?»

У нас есть несколько способов обойтись без помощи профессора-психиатра, что лечил Ивана.  Первый – научный: забыть про логику, не верить глазам, упрямо твердить  легенду о Борисе и Глебе, а заодно об их отце Владимире, которого Святополк на санях  в июле месяце таскал по Киеву. Второй – цыганский –  подобно тому, как  в храмах  на иконах есть  один и тот же Бог,  так же не обращать внимания, кто и как изобразил Святых – с бородой или без. По третьему пути обычно идут богословы. Т.е. это замысловатое объяснение, мол, кто-то превращается в кого-то (как на Ветхозаветной Троице). –  Глеб обратился дамой, чтобы следовать в Константинополь (почему, зачем именно туда?), чтобы побывать на собственном празднике… после своего  убийства…, вместе с убитым ранее Борисом, который дамой не обернулся… потому, что… (не знаю, почему) и т.д. 

Наш способ будет более  интересный – собственное расследование, основанное на анализе общеизвестных фактов. К нему  приступим без промедления. Для этого займемся классификацией всех икон, на которых, по общепринятому мнению, изобразили Бориса и Глеба. Здесь можно выделить три основных сюжета.

1. Борис и Глеб на конях.
2. Борис и Глеб с мечами и крестами во весь рост.
3. Есть  третий сюжет, когда к Борису и неведомой женщине добавляется почтенный старец. Именно его в ТИ называют Владимиром. Т.е. это будто бы отец стоит с двумя сыновьями. 

На некоторых иконах еще имеются целые художественные рассказы, т.н. «житии», на фрагментах (клеймах) которых, богомазы пытались по-своему изобразить отдельные подробности. Внимательно вглядимся в эти бесценные картинки. Именно в них можно рассмотреть причину данной несуразности. Скрупулезный перечень всех фактов потребует уйму времени. Каждому это лучше сделать самостоятельно. Поэтому сразу сделаем очевидные выводы и подведем итоги.

Подобно математической функции, которая имеет место разрыва и выглядит на графике абсолютно непохожей сама на себя относительно этой точки, так же и рассказ о Борисе и Глебе  (БГ) имеет совершенно разные сюжеты. До определенного момента БГ изображались как мужчина и женщина, а потом действительно Глеб начинал превращаться в юношу или мальчика. При этом  рассказ на клеймах кардинально менялся. На старых иконах в верхнем ряду  повествование начиналось с разговора  Бориса с неким старцем,  заканчиваясь  убийством у шатра, а вот позже это  был  совсем другой рассказ. Обычно, там изображали рождение и крещение Бориса, рождение и крещение Глеба, а затем их совместное обучение письму или чему-то другому. На иконах появились купели, лавки,  письменные столы.

Интересно, что в данном месте наблюдалась  некоторая аберрация. В одном случае ряд клейм был новый, а Глеб оставался женщиной. Иногда он выглядел почти юношей, но в верхнем ряду по-прежнему убивали Бориса. А иногда на иконе действительно появлялась потешная «женщина с бородой». Т.е. кто-то, не мудрствуя лукаво, на женском лице пририсовывал усы и бороду, а верхний ряд клейм не трогал,  там по-прежнему Бориса повергали то ли мечами, то ли копьями. Причем,  убийцы Бориса своим обликом, одеждами, оружием, всегда сильно отличались от русских воинов!

Нетрудно  определить приблизительную дату данной метаморфозы – самый конец XVIII века. Это удивительным образом совпадает со временем появления на свет Божий «Легенды о Борисе и Глебе» в компании Карамзина сотоварищи, которая до сих пор считается основным источником сведений о первых русских святых,  которые они будто бы обнаружили в неких летописях. И все это произошло  во времена  их «перевода» на современный язык «Слова». Несомненно, это такая же подделка, как  «Летописная повесть об Игоревом походе». Если убрать из сего творения все типичные религиозные обороты и молитвы, то  оно становится образцом невежества и маразма. Уму непостижимо, как эту совершенно очевидную «туфту» могут серьезно изучать историки, считая ее летописью? Борис и Глеб, которых народ русский считает своими героями-воинами, защитниками отечества и борцами за независимость, предстают робкими убогими просителями своих плачей дать им перед смертью хоть чуть-чуть помолиться. Борис, перед тем как его убивают Путьша, Талец, Ляшко произносит: «Братья мои милые и любимые! Погодите немного, дайте помолиться богу…».

« Приходи не медля. Отец зовет тебя, тяжко болен он» - восклицает уже Святополк 23 июля после смерти Бориса. Но, видимо, автор этих измышлений вообще ничего не знал про  географию. Потому как Глеб находился не в соседней комнате или ближней деревне, а более чем за 2000 км – в Муроме. Не трудно измерить это расстояние по  Десне, Угре и Оке,  ибо исключительно по долинам рек в те времена осуществлялись  переходы. И даже если допустить, что гонец с горькой вестью скакал по бездорожью по 50 км в день, то в Муром  из Киева мог добраться не быстрее чем через 40 дней. Разве в те времена уже существовали ямщицкие слободки, где можно было заменить лошадь, трактиры, чтобы наспех перекусить или постоялые дворы, где можно было выспаться, покуда комонь отдыхал и хрумкал овес? А т.к. обратная дорога заняла бы  не меньше времени, то попасть в Киев Глеб мог не ранее, чем через три месяца. А в данной «летописи» он будто бы  уже 9 сентября, и почему-то под Смоленском умолял  собственного повара Торчина и некого Горясера:

«Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья и повелители мои, пощадите! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему и к брату моему и господину. Пожалейте юность мою, смилуйтесь, повелители мои! Будьте господами моими, а я буду вашим рабом. Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь па вашу милость…»!

 Могли подобные речи произносить воины-защитники земли Русской и ее народа в  XI веке?

Кроме того,  есть в этой наглой фальшивке сведение, что Глебов конь споткнулся при переправе через Волгу! Соедините Муром с Киевом или даже Смоленском и посмотрите: можно ли оказаться на берегу Волги, если не ехать в противоположном направлении? Таким образом, глядя на любую географическую карту, следует сказать: либо данную «летопись» кропал абсолютный невежда, либо данный деятель из рек признавал одну только Волгу! Похоже, это Н.М. Карамзин  еще не успел набраться глубоких знаний о России и сделать открытие, что существуют другие русские реки, а назвал лишь знакомую по Симбирску. Таким образом, становится понятно, что две фальшивки – «Летописная повесть о походе Игоря» и «Сказание о Борисе и Глебе» состряпаны шайкой Карамзина, чтобы запутать рассказ древнего автора великой поэмы.

И то, что это действительно так, не трудно понять, самостоятельно читая «Слово»,  не обращая внимания, на весь маразм, что нагородили убеленные сединами ученые мужи. В поэме присутствует  наш Борис, причем, его смерть наступает ни на какой не Альте, а травянистом берегу общеизвестной Каялы, где позже дружины Игоря потерпят поражение: «Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе и на ковыле зелену паполому постла за обиду Олгову,- храбра и млада князя». Любопытно, что гибель Бориса полностью совпадает с рассказом на клеймах икон, ибо его сонного убивают возле шатра, т.е. действительно, на зеленой траве. И убийца его вовсе не Святополк, а Олег Гориславич, ибо приведенную фразу невозможно понять как-то иначе. Присутствует в «Слове» и Святополк. Но только он никакой не «окаянный», а это юный воин, который вместе с дружинником перевозит своего отца в Киев: «С тоя же Каялы Святополкь полелея отца сво¬его  между  угорьскими   иноходьцы ко святей Софии к Киеву». Поразительно, но именно этот рассказ один в один мы находим на одном из клейм. Но историки твердят, что будто бы между двух коней везут раненного Святополка! А они вообще-то читали хоть когда-нибудь «Слово»?

По-видимому, в поэме можно найти и Глеба –  это, конечно же, не юноша, а именно тот самый  почтенный старец, что иногда изображался между Борисом и женщиной на иконах. И Святополк, скорее всего, это ни кто иной, как сын князя Глеба, который  перевозил с другим воином тяжелораненого отца в Киев. И с женщиной многое проясняется. Она также присутствует в «Слове»: «Кая рана  дорога, братие, забыв чти, и живота, и града Чернигова, огня злата стола и своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая». Да, да, уважаемый читатель! Это дочь князя Глеба, сестра Святополка и она никакая не жена Всеволода, в чем так упорно убеждают нас историки. И доказательство имеется. И не где-нибудь, а в Любечском синодике, о чем сказано в «Памяти» В.А. Чивилихина. Там черным по белому написано, что в Чернигове, на смену князю Игорю, который  удалился в монастырь и стал Феодосием, пришел князь Всеволод Святославич Чёрмный и жену он имел никакую не Ольгу Глебовну, а Анастасию! И Игорь с братом приходились сыновьями собственному отцу –  Святославу Киевскому, ибо верить нужно его словам, т.е. словам автора поэмы, а не историкам, которые упорно твердят, что они двоюродные братья на том лишь основании, что будто бы в древности папами называли старших братьев, а младших детками.

Таким образом, на большинстве старых икон мы видим не двух братьев, а молодого князя Бориса со своей женой Глебовной, естественно, дочерью князя Глеба. И сам Глеб, иногда изображался в виде старца, по правую руку от которого стоял его зять, а по левую – дочь. И никакой это  не Св. Владимир, который якобы загонял киевлян в Днепр и которого мертвым таскал Святополк на санях! И на настоящего Святополка возвели напраслину, ибо «окаянным» в данном случае может быть только один персонаж – Олег Гориславич. Все это отражено не только в «Слове», но и в официальной истории, о которой ученые, действительно, имеют весьма туманное  представление.

Откроем таблицы С.М. Соловьева. В них имеются очень любопытные сведения о том, сколько и каких князей имели статус Тмутараканских. Таковых несколько с 988 по 1094 гг.  Здесь названы знакомые нам и Глеб, и Борис, и Олег. Но какое отношение к этому может иметь Тмутаракань, которую так назвали «за удаленность и дикость места своего расположения»? - может возникнуть вопрос у любого читателя. А можем  мы допустить, что люди, которые называют себя учеными, перепутавшие бабу с мужиком и не понявшие этого за двести лет «научной» деятельности,  могут перепутать и название двух деревень или более крупных поселений? Думаю, можем. Поэтому продолжим изучать официальную историю, уже полагаясь только на собственную голову.

Откроем солидный том Б.А. Рыбакова: «Киевская Русь и русские княжества в XII-XIII веках», «Наука», Москва, 1982г., где  черным по белому сам академик написал, что слова «фема» и «тьма» являются синонимами, а в древности существовали: Тьма Смоленская, Тьма Киевская, Тьма Черниговская и т.д. На этом основании, мы имеем право, назвать еще одну тьму, т.е. фему – Тьму Тороканскую. Эта фема, т.е. тьма, будет располагаться там, где проживали трокане, торокане, проще говоря, турки. И находиться  будет  эта наша  Тьмуторокань, (не путать с Тмутараканью) - на азиатском берегу Босфора. Кстати все побережье Босфора было покрыто многочисленными крепостями и поселениями, как на азиатском, так и европейском берегу. Подобное селение или крепость вполне могли обустроить русские люди, которые издавна ездили в Византию по общеизвестному пути «из варяг в греки».

А теперь проделаем такой эксперимент на основании общеизвестных сведений из «Слова», а именно: предположим, что дружины Игоря отправились в поход в направлении Тьмы Тороканской, т.е. Византии, а вовсе не сторону Тамани. О которой, кстати, лишь известно со слов героя Лермонтова, что его чуть-чуть там не утопили, и что это дикое и Богом забытое место, а вовсе не перекресток торговых путей. Следуя от Путивля и Курска, где проживали Игорь и Всеволод, мы будем двигаться в сторону Черного моря сначала по днепровским притокам, потом самому Днепру. Достигнем моря и начнем его огибать, т.к. про путешествие на ладьях в «Слове» ничего не сказано. А когда подойдем к устью Дуная, то вдруг обнаружим, что стоим на берегу КАЯЛЫ! Она почти так называется до сих пор - Килия, или Килийская гирла Дуная. Оказывается, Ярославна совершенно правильно неведомой птицей летела по Дунаю, чтобы обмыть раны любимого мужа, ибо это одно и то же. На этом пути мы обнаружим и Корсунь, и Донец с Доном, под которыми нужно понимать другие протоки Дуная и Тропеум Трояни, о котором  прямо  сказано в «Слове», и Троянов Вал…. В общем, Игорь с братом и дружиной вовсе не ходили в дикую степь, а направлялись в Византию, т.е. Тьмуторокань! И «половцы» действительно, это жители полого, низинного - западного берега моря, подданные византийские, а не дикие бродяги в неведомых степях. И цыгане там были их составляющей частью! И неведомые «хины» (еще один не ведомый официальной истории народ) превращаются в  обычных мадьяр, - жителей старой Венгрии под названием Hungary….  Есть у Рыбакова еще одно интересное утверждение. Оказывается, в X-XI веках вся дельта Дуная носила название «Острова Русов», а Черное море называлось Русским! Поэтому сделаем еще одно предположительное заключение на основании наших неожиданных открытий.

В древнем имперском государстве «Троянь» Русь действительно была  очень важной составляющей частью. К временам Ярослава Мудрого она достигла значительного уровня развития, а славяне обустроили путь «из варяг в греки» и создали на всем его протяжении развитую инфраструктуру. На азиатском побережье Босфора была построена крепость, создано укрепленное русское селение, где хранились привозимые из Руси товары, ремонтировались ладьи, где русские перевозчики и торговцы жили, готовились с  караванами возвращаться обратно на родину. Название ему дали – Тьмуторокань, т.е. фема-тьма, расположенная в Анатолии, – на турецкой земле. Еще была обустроена промежуточная область – пойма Дуная – Остров Русов, Русский остров, который  так же обжили и контролировали русские, чем вызывали зависть и косые взгляды других народов, что проживали выше по Дунаю и также ездили торговать в Византию. Все эти земли стали называться Тьмутороканским княжеством, а сюда из Киева назначали князей для управления хозяйством и ведения торговли с другими народами Трояни. В официальной истории этот период описан как «захват» Тмутаракани русскими. Овладение   на некоторое время прилежащих  к Тамани землями, находившихся в глубине степей Дешт и Кыпчак, где будто бы бродили орды злобных кочевников, следует считать  невольной или преднамеренной ошибкой ученых историков.

После двух описанных периодов (Вечи Трояни, Года Ярославля) наступили «Полцы Олъговы». И теперь становится понятно, что это значит. Когда престарелый князь Глеб закончил свое княжение в Тьмуторокани в 1070 -  х (?) годах и уехал на родину, его должен был сменить на данном посту молодой князь Борис, сын смоленского князя Вячеслава, муж дочери Глеба, возможно  впрямь Ольги. Молодая чета вынужденно задержалась, потому, как дожидалась кончины престарелого Вячеслава, о чем вполне ясно рассказано на клеймах старых икон. После его похорон Борис и Глебовна отравились на Босфор,  сюжет «Борис и Глеб на конях» повествует именно об этом, а вовсе не о каких-то выдуманных образах-фантомах. В это самое время князь Олег то ли  изгнанный из Руси, то ли сам уехавший оттуда, решает захватить власть в Тьмуторокани, стать единовластным правителем и чтобы расправиться с молодым Борисом нанимает убийц. Этот замысел троянские головорезы на берегах Каялы осуществляют, но видимо, не до конца. На некоторых клеймах указано, что Бориса добивают уже в повозке, когда его  раненного  несчастная молодая жена везет в Тьмуторорань. На Босфоре Бориса отпевают в местном храме и Глебовна по «свычаю и обычаю» отсылает тело мужа на родину, после чего  сама отправляется вслед за гробом Бориса (на  это и впрямь могло понадобиться  полтора месяца). В Тьмуторокани ей сообщают, кто настоящий убийца мужа  о чем, видимо, тут же донесли Олегу. Он опять нанимает убийц, на этот раз, чтобы расправиться с Глебовной. Во время переправы через Каялу (9 сентября?) в ладье, ей наносится смертельное ранение в шею. Наскоро прикопав тело, оставшиеся в живых слуги добираются до Чернигова и сообщают о преступлении Олега князю Владимиру.

Отсюда скорбная весть полетела  к отцу Глебовны,  тот с сыном Святополком и дружиной направился в Чернигов, чтобы вместе с Владимиром отомстить злодею. Олег Святославич также собирает наемное войско в Тьмуторокани и движется навстречу. Сражение происходит в местечке, которое в официальной истории называют Нежатиной Нивой. Что это значит, - сказать трудно, ибо даже близких следов подобного названия нигде нет на картах. Возможно, это просто нужно понимать как «несжатая нива», т.е. битва произошла посреди  не убранного поля и судя по фразе из поэмы: «С тоя же Каялы», это случилось на берегах все того же Дуная. В сражении князь Глеб получает тяжелое ранение, и его сын Святополк со вторым воином, перевозят отца в Киев между двух коней, что также изображалось на клеймах. В схватке и Олег, вероятно, попал в какое-то щекотливое положение: был сбит с коня, провалился в яму или что подобное. Это иногда можно отчетливо рассмотреть на клеймах. Именно из-за этого  преступления на Руси началось смутное время,  вспыхнула вражда «Ольговичей» и «Владимировичей». Последние, в итоге оставили южные земли, став «изгоями»,  перебрались в земли «северские», т.е. в район верхней Волги и будущей Владимирской Руси и начали почти с нуля строить новое государство. А Олег, как ни пытался позже примирить князей и по-прежнему торговать с Византией, так и не добился желаемого. Получил прозвище – Гориславич,  именно к нему следует отнести термин «Окаянный».

Таким образом, «Полцы Олъговы» начались с кровавого преступления – убийства  молодой четы – Бориса и его жены Ольги(?) Глебовны, а в последующем сражении был тяжело ранен и чуть позже скончался (1078 ?) сам  престарелый  князь Глеб – отец и тесть иконописных героев.

Впрочем, это только черновой набросок того, что случилось во второй половине XI века. Кое-что следует прояснить и для этого вновь обратиться к литературным и живописным материалам.

С  БОГОМ!