Чайковский и другие

Начались дожди. Чувствительный  южный город съежился от промозглой  сырости, и склоны  Отрады  встречают меня размокшим суглинком   и парящей полуденной влагой. Теплый воздух Одессы все еще полон  летнего бездумия, но в тревожно замершем, недвижимом море уже чувствуется предверье беды. 
Каждый день я спускаюсь к морю  и  преодолеваю десять-двенадцать километров струящейся вдоль моря пешеходной дорожки. Иногда, мне становится так невыносимо  хорошо, что я несусь с обрыва вниз, на Чкаловский, сбрасываю кроссовки, закатываю штаны и забегаю  в  прозрачную  воду залива. Я  щурюсь на пронзительное сентябрьское солнце,  распахиваю навстречу влаге свои, высушенные  азиатским солнцем легкие, и брожу по морю до тех пор,  пока студеная вода не возвращает мне чувство реальности,  и я не понимаю, что пора бежать домой  и встречать депрессирующего  осенней неизбежностью  мужа.

Вернуться домой первой  не удалось! Там меня уже ждут. На пороге меня встречают грустно-трогательно-задумчивый муж и… Чайковский. В доме грохочет,  разносит преддверье  беды «Лебединое озеро».
 Я - не спорю.  Вхожу в комнаты, Целую мужа в висок, и нежно шепчу в обижено отвернувшееся ухо,
- Кушать будешь?
- Буду,- печально  отвечает мне ухо и делает музыку громче.

Чайковский поселился у нас три дня как. И не один. Временами к нему приходит Фауст. В разных обличьях. То, в образе  театральной постановки, то, в виде оперы в пяти актах, с прологом и балетными сценами.
 Я молчу, прячу счастливые глаза в низко склоненной голове, согласно киваю и  грею на плите борщ. Уж мне ли, прочитавшей массу интернет статей об осенней депрессии , не соглашаться с Чайковским или, тем более, с  Гуно!
Муж садится к столу,  нехотя  втискивает в рот ложку  с бушующим ароматом  осенних овощей борщом. Неторопливо приговаривает полную миску наваристого борщечка с чесночком, и печально удаляется в спальню.  На его тумбочке у кровати уже давно распахнуты страницы  Стругацких и пылится «Футурологический конгресс» Лема. Они помогают ему верить в справедливость.
Гремит музыка. Чайковский не унимается. На сцене  появляется Одетт. 
Я смиренно  домываю посуду и  отправляюсь проведать мужа.  Войдя в спальню,  я просто сползаю по стене, и падаю  задницей на пол!  Я понимаю что это...
- Это - Пи....ц! Сомнений нет!- Рядом  со спящим, расплывшимся в счастливой улыбке лицом мужа, я вижу «Карты и территории» Уэльбека.
- Началось!-  Обреченно думаю я,  и смиряюсь с неизбежным:
 - Скоро Камбоджа!