Страшное эхо хатыни

 
предисловие 
 
Дорогие читатели, друзья и подруги, дорогие гости и участники группы. Небольшая повесть «СТРАШНОЕ ЭХО ХАТЫНИ» закончена. И я сегодня предлагаю вам на суд это серьезное и страшное в своей правдивости произведение.  Почти все здесь правда. Я сама работала в той котельной, лично была знакома с Клынчуком Павлом. Все события тех лет, я постаралась воспроизвести с возможной точностью Но имена, естественно изменены. Не назван и город действия.
Скептиков прошу открыть официальные источник и прочесть о зверствах 118 полицейского националистического батальона Украинских  фашистов.  Прошу понять: Я ненавижу проявление национализма в любом его виде. У меня огромное количество друзей украинцев. Сама я официально замужем за западным украинцем.  Я  люблю людей, независимо от их национальности. Ненавижу сволочей, предателей и убийц любой национальности. Все что я написала, взято из реальной жизни или из официальных источников.
Никто из читателей не имеет права оскорблять автора. Считая, что это произведение в чем-то  оскорбляет или унижает достоинства Украины. НЕТ И ЕЩЕ РАЗ -НЕТ   Это история И от нее никуда не денешься!

част первая

Игнат Кочура проснулся от собственного, полузадушенного крика. Все еще находясь во власти кошмара, он с силой протер кулаками  глаза. Дотянувшись до стоящего на стуле фонаря «летучая мышь», мужчина выкрутил фитиль почти до конца. Бледный свет, перечеркнутый  тенью от крестообразной оправы фонаря, неровным кругом осветил спартанскую обстановку жилища. Мужчина поежился от холода. Все тепло щедро протопленной с вечера металлической «буржуйки», выветрилось за ночь без остатка.  В углах жилого вагончика скопилась непроглядная, зловещая чернота.
 Смотреть туда было отчего-то, страшно. Каждый раз,  просыпаясь в подобных случаях, он боковым зрением улавливал в темноте углов отсветы  пожарищ и  еще что-то, похожее на искаженные нечеловеческими муками детские лица.
Каких-то тридцать  с небольшим лет назад, подобные сцены, происходящие на самом деле,  доставляли  Игнату неимоверное наслаждение.  Сейчас они его пугали. Возможно лишь от-того, что все чаще приходили ему не только во сне, но и наяву.
 Никакого раскаяния в душе прогнившего садиста не было. Был лишь страх перед возможным сумасшествием.   Все свои кошмары и видения,  бывший каратель объяснял  ежедневным напряжением и страхом перед разоблачением.
«Гришка Васюра, сволочь бандеровская. Живет себе припеваючи. Сумел -таки, в  заместители председателя колхоза  пролезть. И не где -то у черта на рогах, как я, а прямо под Киевом.   А выродков коммунячьих он не в пример мне, сотнями в огонь отправлял. И живет, гад припеваючи. А я тут дохну в холоде. И трясусь, как овечий курдюк каждую ночь. Капнуть бы на гада. Да только самого как бы не накрыли.»
Стараясь не смотреть в темный угол вагона,  каратель поднялся и подойдя к  чугунной печке, занялся растопкой.   Не только затылком, но и всей спиной он почувствовал, чей-то жгучий, просто осязаемый взгляд из темноты скопившейся за гранью светлого  фонарного круга.
Электрического света не будет до шести утра. С того дня, как  в январские сорокаградусные морозы, от перенапряжения в сети, сгорели сразу несколько вагончиков,  начальство стройки, где  в данный момент проживал  «герой войны», отдало распоряжение   ответственному лицу, отключать главный рубильник в ночные часы.
Воспоминание о страшном пожаре месячной давности,  унесшем три человеческие жизни, заставили    Игната заново пережить несколько минут  злобной радости. Без свидетелей, наедине с собой, можно было не таиться и ухмыляться открыто. Хотя…. Свидетели, кажется, все же были. Резко оглянувшись на едва уловимый звук позади себя, каратель ясно, как при дневном свете, увидел маленькое, сморщенное, обезображенное огнем личико пятилетней девочки, которую он сам лично швырнул в бушующее пламя горящего дома в Хатыне.  Это было более 32 лет назад.
Несолидно взвизгнув, мужчина вскочил на ноги.  Не в силах отвести остановившегося взгляда от  искаженного непередаваемой болью личика малышки, он несколько минут, трясясь всем телом, смотрел на медленно исчезающее,    жуткое видение.
Едва голос и  способность соображать вернулись к садисту, он заорал хрипло с ненавистью «Отвали от меня, сука. Сдохла давно, а все лезешь. Не я виноват, что у коммуняк родилась». Пододвинув поближе к печи табурет со стоящим на нем фонарем, он принялся за прерванное занятие.  Вскоре нутро вагона наполнилось приятным, расслабляющим теплом, а вместе с холодом ушли ночные страхи. Все кошмары вдруг показались мужчине смешными и нелепыми.
Улегшись в согревшуюся постель, Игнат вновь попытался уснуть. Вздрогнув от света ярко вспыхнувшей под потолком лампочки, Игнат взглянул на будильник. «Седьмой час.  К восьми на работу. Можно и не ложиться. Хотя, до  места работы,  пешего пути  было не более 15 минут.
«Посплю еще немного» - засыпая подумал Игнат. Но новый звук, на этот раз вполне реальный, вновь вырвал его из  теплых рук желанного сна. Что-то живое скреблось в дверь вагона. «Что там опять за чертовщина», - ругнулся про себя хозяин жилья. Собачье повизгивание за дверью, переходящее в  жалобный лай, взбесило Игната еще больше.
Резко откинув дверь в сторону,  он попытался пинком выкинуть вползающее в тепло вагона животное.
Но вдруг какая-то мысль мелькнула в его  неуравновешенном мозгу. «А что если повеселиться? А то со страху и скуки скоро загнешься тут».
Он втащил полузамерзшее животное в помещение и закрыл дверь. Спать расхотелось. Красивый, дымчатый кобель, (похоже помесь местной лайки с другой породой), сильно истощенный, с обмороженными ушами, по- человечески смотрел Игнату в глаза, словно умоляя о помощи. «На, жри. А то сдохнешь раньше срока.» - каратель швырнул собаке кусок хлеба.
Поймав на лету хлеб и проглотив не жуя, кобель благодарно взглянул на человека и чуть заметно вильнул хвостом в знак благодарности. В душе садиста  шевельнулось что-то теплое, непривычное, никогда раньше им не испытываемое.
Разозлившись на себя за это непривычное чувство, Игнат отвернулся от собаки.  «Ничего, будет скоро и у меня праздник» Каратель поставил на покрасневшую от жара печь  алюминиевый чайник с густым наваром чаги. Рядом приспособил небольшую кастрюльку со вчерашним супом с мясной тушенкой.
А потом он принялся за привычный утренний туалет.
 
 
 Февраль 1975 года подходил к концу.
 Полу занесенный метелями северный городок, приходил в себя, оправляясь от необычно холодного января. Морозы сильно сдали, уступая место февральским влажным вьюгам. Небольшая котельная, обогревающая несколько рабочих бараков,  полтора десятка первых, коммунальных, жилых домов, общественную баню и с десяток других общественных помещений, работала на пределе.  Два котла ММЗ и небольшая, на две топки, водогрейная печь с трудом пережившие морозы, натужно гудели, пожирая нефть сырец, тонким веером вырывающуюся из отопительных форсунок. Жаркое пламя согревало  внутреннее помещение котельной недостаточно хорошо.  Уже в пяти метрах от топок было холодно так, что у обслуживающего печи персонала, чувствительно мерзли ноги даже в валенках.
А всему виной было временное, кое-как «сляпанное» из плохо подогнанных блоков, само помещение.  Сквозные дыры в швах спокойно пропускали во внутрь замерзающих  воробьев.  Люди работали по  «скользящему», трехсменному графику.
В каждой смене по четыре человека.  Две женщины — обслуживающие непосредственно котлы. Слесарь по наладке оборудования и лаборант по контролю за качеством воды и топлива, которым в первые годы строительства города, была чистая нефть, доставляемая прямо со скважин.
Нефть подвозилась  в цистернах огромных нефтевозов. Машины въезжали на специальные, высокие постаменты и сливали нефть в стационарные  цистерны. Затем насосами нефть перекачивалась в одну огромную емкость, установленную высоко над землей на прочном железобетонном каркасе.
И уже из этой емкости, нефть по трубам поступала самотеком к рабочим форсункам.
Женщин  кочегаров, называли «операторами котельных установок».  Они по очереди выходили во двор котельной, чтобы принять нефть и включить- отключить нефтяные насосы, находящиеся в небольшой, отапливаемой пристройке.
Работа была нетрудной физически, но выматывали ночные смены, холод, сквозняки и непрерывный гул насосов и ревущего пламени.  Шум  стоял такой, что в двух метрах не слышно было голоса товарища по работе. Справедливости ради, надо сказать, что и льгот здесь было куда больше, чем во многих других нефтяных предприятиях. Радовала и зарплата.
В этот день вторая смена, заканчивающаяся в 12 ночи, подходила к концу.  Февральский ветер к ночи утих и в котельной очень быстро нагрелся воздух. Две молодые женщины,  рискнув снять с себя верхнюю одежду, ужинали, сидя за небольшим столиком.
Двадцатилетняя Людмила Сергеева и старшая по смене, Инна Косых, смешливая и подвижная толстушка лет тридцати,  сидя рядышком, с удовольствием поглощая колбасу и вареные яйца, весело перемывали косточки отсутствующей лаборантке Сонечке.  У Сони был тайный воздыхатель. Он приходил в котельную в ее дежурство только в ночные и поздние вечерние часы. В любое время года, молодой мужчина носил затемненные очки. «Чтобы мы его феску не признали и жене не донесли»-  судачили о нем Сонечкины коллеги. Покладистая Инна отпускала любвиобильную Сонечку на пару часов и  «жених» увозил ее куда-то   в кабине небольшого грузовичка. « На случку» - язвила неунывающая Инна, делая анализы воды вместо Сонечки.
  Немолодой,  одинокий слесарь Павел Трофимович Клынчук, работающий в котельной около  двух лет, вышел на территорию двора котельной, «сменить масло в насосах и подтянуть подшипники», как он сказал машинисткам.
Людмила только что закончила шестимесячные курсы машинистов котельных. Ей было все в диковину. Работа нравилась.  Девушка была откуда-то из-под Томска.  В многодетной семье, где не было отца, Людмиле не довелось доучиться до десятого класса. Надо было помогать матери и Люда два года отработала санитаркой в местной , поселковой больнице. 
 По совету матери, она уехала на север Томской области в этот, вновь строящийся городок. Людмилу приняли не то горничной, не то, кастеляншей в  женское общежитие.  Так бы и возилась девушка с вечно сырым бельем и комковатыми матрасами, если бы не увидела объявление о приеме на курсы машинистов котельной. По вечерам она училась, а днями выполняла нелюбимые обязанности кастелянши.
И хотя работа машиниста небольшая находка для женщины, Людмила была почти счастлива.
Платили здесь вдвое больше, чем в общежитии. Даже ей , практикантке со вторым разрядом.  И сама при деньгах, и матери можно кое что отправить. Девушка поднялась из-за стола и отправилась в дальний край котельной к водонагревательным  печам, чтобы проверить давление воды.
Котельная имела три входа. По одному в торцах здания и один выход вел на территорию двора котельной к нефтяным емкостям. Одна торцовая дверь вела прямо на улицу, а вторая в большое подсобное помещение. Там находилось несколько бытовок. В том числе и кабинет начальника котельной. Комната слесарей тоже была там же.  Людмила  была совсем рядом с  общей дверью, ведущей к бытовкам, когда она нешироко приоткрылась.
Чьи-то руки забросили в котельную какой-то шевелящийся, окровавленный  мешок.
От ужаса и неожиданности, Людмила завопила так, что перекрыла шум всех моторов и  гудящего пламени. Встрепенувшись от вопля младшей подруги, Инна  смело бросилась, чтобы защитить ту от непонятной, пока, опасности.  К мешку женщины приближались, как к мине замедленного действия. Людмила, вцепившись в локоть Инны,  умоляла ту вызвать милицию. Но Инна все-же, решила сама посмотреть что там, в этом , все еще шевелящемся мешке.
Она ногой приоткрыла незавязанную горловину мешка и от-туда выползло что-то настолько ужасное, что в следующую минуту, обе женщины с воплями вылетели в боковую дверь котельной. Очевидно помня, что там где-то находится их слесарь.
   Павел Трофимович, словно поджидая их, вышел из пристройки с моторами, вытирая руки о  фартук  в черных пятнах мазута.
 Вообще-то, мужчина он был очень аккуратный. Имел несколько сменных, сатиновых халатов и плотных брезентовых фартуков для работы с  форсунками и насосами.  Он единственный изо всех слесарей, носил галстуки. Причем, приходя на смену, Павел Трофимович  переодевался , аккуратно вешая свою сорочку с пиджаком в личный шкафчик.  Там же конца смены дожидались  хозяина шляпа или ондатровая шапка. В зависимости от времени года.
Многие незамужние дамы откровенно пытались завоевать сердце неженатого  мужчины.  В самом начале строительства будущего города, на север прибывало больше одиноких людей, чем женатых или замужних.
Большинство конечно, ехали не за романтикой, а с целью заработать денег. Но немало было и таких, что бежали от неудавшейся семейной жизни.
Многие холостые или разведенные мужчины могли годами обходиться случайными связями. Но женщина со своей психологией, старалась поскорее выйти замуж.
Павел Трофимович стойко держался, не уступая натискам  одиноких женщин.
Причем, покорить его пытались не только машинистки или лаборантки. Немало  претенденток на сердце немолодого, но приятного на вид мужчины, было среди И.Т.Р. Нефтегазодобывающего управления, в состав которого входила котельная.
  Через полгода поток желающих покорить его сердце дам, сильно усох. О неприступном мужике поползли слухи, как о немощном по мужской части.   Павел Трофимович не любил шумных компаний, не участвовал в общих  пирушках по случаю юбилеев своих коллег. Не ходил на собрания предприятия.   Но все это и слухи , распространяемые отвергнутыми претендентками на его сердце, не убавило авторитета аккуратному и трудолюбивому слесарю.
Выслушав истерический лепет  машинисток о страшном и непонятном «подарке»,  слесарь первым вошел в помещение котельной.  Подойдя к окровавленному существу, уже не подающему признаков жизни, он брезгливо скривил губы «Собаку кто-то ободрал. Дохлая она. Показалось вам  девоньки, что ползала она. В таком состоянии не поползаешь. Сжечь ее надо, чтобы не  завоняло тут».
«Да вы что, дядь Паша? - завопила Людмила, - Милицию вызвать надо. Живая она была. Ее живую обдирали» - голос девушки  прервался и она тяжело зарыдала, привалившись к плечу Инны. Та тоже глотала слезы и с недоумением и неодобрением поглядывала на слесаря.
«Ну вызывайте. Милиция рядом» -пожал плечами слесарь.  Телефон был только в кабинете начальника. Но ключ от кабинета всегда передавался по вахте на случай непредвиденных ситуаций.  Мало ли что. Вдруг травматизм какой-нибудь на производстве или поломка серьезная. «Я боюсь выходить туда- показала Инна рукой на дверь в подсобное помещение. -пойдемте со мной, Павел Трофимович»
 Клынчук  пожав плечами, двинулся следом за Инной. Людмила со страхом оглядываясь, увязалась за ними.
Здание милиции находилось в пяти минутах хода от котельной. Вызванный дежурный патруль в количестве двоих оперативников, прибыл через несколько минут.  Выслушав отчаянное повествование женщин и осмотрев собаку, стражи порядка  уехали, захватив с собой мешок с обезображенным трупом несчастного животного.
Едва за милиционерами закрылась дверь, в здание котельной впорхнула  раскрасневшаяся от ворованного счастья Сонечка. Увидев заплаканные лица  коллег, она с трудом притушила довольную улыбку.
А после того, как Людмила со слезами и возмущением поведала ей о случившемся, Сонечка едва не потеряла сознание.
 
 После смены, Павел Трофимович по очереди проводил всех троих женщин до их жилищ.  Слишком страшно было беззащитным женщинам отправляться в ночную темень одним.
Милиция провела дознание «спустя рукава». Очень уж не хотелось оперативникам копаться в этом муторном деле. Вопиющий случай издевательства над животным, списали на проделки местных  поселенцев, так называемых «химиков». И хотя  никаких доказательств их вины не было найдено, в городке еще долго боялись  выходить на улицу после наступления темноты.
    
 Наступившая весна повлияла на затаившегося в северном городке  карателя, самым негативным образом Приступы меланхолии сменялись приступами  бешеной злобы. Ночные кошмары усилились . К тому же,  все чаще он видел лица  замученных им жертв наяву. Причем, бывали такие моменты, когда среди белого дня, перед его глазами возникало детские лица с искаженными болью чертами. Но одно видение было особенно частым и ясным.
Это произошло во время  одного из самых страшных по своей бесчеловечности и жестокости  военных преступлений  фашистов и нацистов.  Еще до Хатынских преступлений, нацистский отряд  , состоящий в основном из последователей Степана Бандеры, принял участие в массовом расстреле евреев, цыган и советских военнопленных в урочище Киева Бабьем Яру.
Стоя рядом со своим непосредственным командиром и другом   Григорием Васюрой, Игнат в упор расстреливал раздетых стариков, женщин и детей. Загнанные в узкий глубокий ров, те не имели ни единой возможности на спасение. Гогоча, как сытый гусь, Васюра  целясь в головы обреченным  выпускал пулю за пулей из своего пистолета.  Игнат еще совсем молодой , но полный непонятной злобы и ненависти  к несчастным, не отставал от товарища.  Совсем близко от себя, он увидел молоденькую еврейскую девушку. Прикрыв тонкими смуглыми руками острые грудки, она  кажется, с недоумением смотрела Игнату прямо в глаза.  Девушка была настолько красива, юна и чиста, что у подонка дрогнула рука и пуля выпущенная в девушку, разнесла голову  ребенку. Мальчику лет двенадцати.   Густая кровь брызнув в лицо девушки,  потекла по ее щекам кровавыми слезами.
И только тогда, она кажется поняла, что происходит. Девушка закричала , широко открыв рот. Ее ровные зубы сверкнули  на солнце. Голоса бедняжки не было слышно в непрерывном стрекоте пулемета на краю рва и диких криков умирающих людей.
Невероятно огромные, наполненные животным ужасом глаза юной еврейки,  в упор вперлись взглядом в прищуренные глаза Игната.
И он, не выдержав этого взгляда, впервые отвернулся от убиваемого им человека.
На протяжении всех этих  лет, прошедших со дня окончания войны, он почти не забывал лица юной красавицы.
 Пока шла война, пока была у карателя возможность убивать, душить, насиловать, сжигать заживо, он почему-то, не вспоминал ту еврейку.
Но после окончания войны, вспомнив единожды ее неправдоподобно красивые, полные ужаса и ненависти глаза, уже не смог их забыть. Он не просто помнил эту девушку. Он видел ее во сне и наяву. Слышал ее голос, которого  в момент преступления не мог слышать. Этот голос, как набат преследовал его повсюду.  «За что, зачем? За что, зачем?» -звенело в его разлагающемся мозгу. Причем этот голос негромкий и нежный, вызывал иногда приступы дикой боли в голове маньяка.
Игнат не мог понять, ненавидит он давно истлевшую  еврейку или в глубине души жалеет ее безвинно и безвременно погибшую страшной смертью. И это непонимание собственных ощущений бесило, вызывая в бывшем карателе ненависть ко всему человечеству. Но выказать  открыто свою ненависть людям, не  было никакой возможности. Она распирала его изнутри, тем самым  разрушая мозг  изверга, превращая его в комок больных нервов. Постоянное напряжение, необходимость многолетнего притворства, доводили Игната до сильнейших зрительных и слуховых галюционаций .
Но на миру он все еще держался и даже производил впечатление вполне приятного человека и хорошего работника. Чтобы хоть как-то компенсировать свою ненависть к людям, он стал издеваться над животными, находя в этом мерзком занятии чувствительную отдушину и садистское удовольствие.  Прикормив  бездомного кобеля, приручив его к себе и  поселив доверие в собачьем сердце, Игнат  как-то вечером накинув петлю на шею собаки, подтянул его к потолку, проявив при этом немалую силу. Чтобы собака не задохнулась в петле, изверг опутал ее специально приготовленными пеньковыми веревками. Так, чтобы она могла висеть свободно, не задыхаясь. Петлю, сдавливающую шею животного, он разрезал.  Обмотав морду несчастного животного старым полотенцем, изверг заживо снял с собаки шкуру. Бедняга кобель мог только стонать и извиваться от безумной боли, чем доставлял садистское удовольствие негодяю.
Замученное животное долго еще цеплялось за жизнь и живодер отнес его в котельную, прикрываясь темнотой. Подкинув в полуотворенную дверь все еще живую собаку, он пожалел лишь о том, что не может тут же проследить за реакцией работающих там женщин.

А потом была еще собака и еще… Он находил их по ночам на краю городка  у несанкционированных свалок. Таких свалок  на «стройках века» образовалось немало. Не до вывоза мусора было, когда люди бесконечным потоком приезжавшие сюда на заработки, зачастую не могли устроиться из-за отсутствия хоть какого-нибудь жилья.
Страна требовала много нефти. Очень много. И на первых порах, все силы бросались на разработки новых месторождений.  Вся техника и люди были задействованы на более необходимых стране работах. А уж удобства и уют не столь важны.
Они придут гораздо позже, когда высокое начальство отрапортует пред еще более высоким, о досрочном выполнении плана по добыче «черного золота» нескольких пятилеток.
Так было, так есть и так всегда будет.
Многие прибывшие «по зову Партии и Правительства», разочаровывались в романтике севера.  Сбегая назад в свои теплые, уютные квартиры и дома, эти «романтики» оставляли на севере не только несбывшиеся надежды, но и домашних животных.  А те, повинуясь зову природы, плодились и размножались. Лучших собак забирали себе   местные аборигены ханты.
Но большинство из животных были обречены на вымирание от голода, холода, собачьих эпидемий и равнодушия людей.
Вот  среди таких бедолаг и находил живодер своих "подопечных".
Все собаки, кроме самой первой жертвы маньяка, погибали от болевых шоков и потери крови в процессе «развлечения» живодера. Но ему хватало минут созерцания их мучений, чтобы на некоторое время успокоиться.
Погибших животных он просто выбрасывал на свалках подальше за городок, где их  быстренько объедали полчища ворон и вездесущих крыс.
Подкидывать  замученных животных на всеобщее обозрение людям, живодер больше не осмеливался .
Он, несмотря на свое полу безумие и никчемное существование, слишком сильно дорожил своей жизнью и свободой.
Приближалась теплая пора, время белых, северных ночей. «Развлекаться»  живодерством, становилось все опаснее. И каратель на время снова затаился. Хотя таиться он уже привык. В его послевоенной жизни не  прошло и дня,  чтобы не приходилось таиться, жить не своей, но чужой жизнью, притворяться, изворачиваться. Улыбаться там, где ему хотелось  скалиться, как волку и наоборот. Притворно осуждать то, то ему нравилось.

Город рос, строясь невероятно быстрыми темпами. Количество жителей в нем исчислялось уже не сотнями, но тысячами. Пришло время, когда, наконец людей стали  переселять в квартиры.  Правда  то жилье, что предлагалось людям, с большой натяжкой можно было назвать «квартирой».
Ванны, унитазы, установленные в деревянных  домах долго еще не функционировали. За питьевой водой приходилось ходить на колонки.
Но отопление в домах, с горем пополам, все же работало. Намучавшиеся в ледяных вагонах,  хлипких общежитиях и частных балках, люди рады были и таким квартирам. Предпочтение при распределении  жилья, отдавалось семейным людям и  молодым специалистам.
Причем, таким давали почти настоящие квартиры. В домах с отдельными подъездами  и индивидуальными коридорами.  Большинство же рабочих проживали в деревянных одно и двухэтажных бараках с общими коридорами, общими санузлами и кухнями.
Слесарь котельной, Павел Трофимович Клынчук, тоже получил комнату в таком бараке. Правда слово «барак» почему-то не прижилось в городе. Люди предпочитали называть свое жилье квартирами.
Как показало время, деревянное «временное» жилье, рассчитанное на 10 лет, верой и правдой прослужило людям более 50 лет. Ибо есть такая, очень  правдивая поговорка «Нет ничего более постоянного, чем временное».
Прошло  уже более трех лет с того дня, как   февральским вечером, в помещение котельной была подброшена  живьем ободранная собака. Злоумышленник, исполнитель этого ужасного преступления так и остался ненайденным. Да и кто бы его искал? Бездомные собаки стали настоящей угрозой людям.
В городе давно уже наладили вывоз мусора на свалку, устроенную далеко за городом.  Водители мусоровозов, приезжая на место отвала мусора, не рисковали выходить из машин, боясь очередного нападения бездомных животных.
 А после того, как одичавшие собаки изуродовали пожилую женщину, отправившуюся в лес за черникой, Администрация города наняла специальную бригаду по отлову и уничтожению бродячих животных. Ведь в 70 — 80 годах прошлого столетия, никому, почему-то в голову не приходило организовывать акции в защиту животных,. А если и  создавались где-то питомники для собак и кошек, то только не во вновь строящихся городах Севера.
Но не столько угроза, исходящая от диких животных, сколько дикость и равнодушие самих людей, послужило почвой для безнаказанности живодера.
У него даже последовали появились.. Как-то  осенним вечером,  в помещение магазина вбежала очередная изуродованная собака. У нее тоже частично была снята кожа. 
Это преступление было раскрыто по «горячим следам». Живодерами оказались трое подростков. Причем, из самых обыкновенных семей.  Юным негодяям было от 13 до 15 лет. На допросе у следователя Городской Прокуратуры, они признались в совершенном преступлении. На вопрос «Что их побудило к такому зверству, старший промямлил, что они хотели попробовать сделать это как «тот».
Под словом «тот», маленькие гаденыши подразумевали неизвестного преступника, которым был не кто иной, как бывший каратель Игнат Кочура.


СТРАШНОЕ ЭХО ХАТЫНИ
часть 2
 
 Удивительная, сухая и теплая осень 1978 года спустилась на город. Она покрыла золотым облаком деревья, обожгла пламенем холодных костров кустарники и травы. Такой удивительно теплой поры Бабьего Лета, давно уже не наблюдалось в районах Томского севера. В котельной усиленно готовились к отопительному сезону За городом была сдана в эксплуатацию новая, мощная котельная. Но и старой отдавали должное. Новая котельная отапливала разросшиеся  микрорайоны города.  Старая служила для отопления и водоснабжения  первого «деревянного» микрорайона и нескольких общественных организаций и магазинов.

 В котельной появилась новая работница.  Сорокапятилетняя Валентина Южных,   внешностью, вполне отвечала своей фамилии. Моложавая, стройная, смуглая женщина с черной,  без седины, косой.
Большие карие глаза выдавали в ней  уроженку жаркого юга.   Валентина, к неудовольствию некоторых замужних  работниц котельной, оказалась женщиной одинокой, к тому же — бездетной.
Приехала она из города Шахты, в котором так же, работал в  отопительной котельной. Валентина была вдовой.
В первый же свой рабочий день, она показала  характер, от души врезав по пьяной роже одному из слесарей, шутливо хлопнувшего ее по тугому заду, обтянутому плотными рабочими брюками.  Отопительный сезон еще не начался, поэтому все работники котельной, трудились в одну  смену, готовя оборудование и помещение к зимнему сезону.
Обозленный мужчина, униженный женщиной в глазах таких же слесарей, набычившись, пошел грудью на невысокую Валентину и тут же получил коленом меж ног. Сложившись пополам,  слесарь зашелся отборным матом. А Валентина плюнув под ноги мужику, неторопливо отправилась красить   отопительные трубы.
Этот поступок сразу же поднял Южную высоко в глазах не только мужчин котельной, но и женщин.
Павел Трофимович наблюдавший  эту занимательную картину со стороны, был кажется, шокирован. Валентину в этот день он видел впервые. Подойдя поближе к женщине, он с неожиданно проснувшимся интересом взглянул ей в лицо. Встретившись взглядом с большими карими глазами Валентны, Клынчук странно вздрогнул, будто увидел пред собой хорошо знакомого человека, которого никак не ожидал встретить.  Лицо Павла побледнело, глаза  растерянно заметались, словно он  испугался чего-то. 
Никто, кроме Южной не заметил  этого. А Валентина, видевшая Павла впервые в жизни, приняла его растерянность на свой счет и победно усмехнулась.Вызвать смятение чувств у мужчины дано не каждой женщине. Тем более, немолодой.
 С того дня, работники котельной стали подмечать как Павел меняется в лице при встрече с Валентиной. А Клынчук сам себе не мог объяснить, что с ним происходит.  Но как бы то ни было, невозмутимый и убежденный холостяк потерял покой.
Почему так сильно тревожили его глаза Валентины, что или кого они ему так напоминали? Почему человек, никогда не бывший женатым, не мог больше не думать о женщинах. Вернее, только об одной из них. 
Южная  тоже заметно импонировала  аккуратному и внешне приятному мужчине. Павел был старше ее лет на  десять. Но  разница в годах, была, в общем-то, мало заметна. Моложавый, подтянутый мужчина, аккуратный во всем, молчаливый и выдержанный, вполне подходил яркой, трудолюбивой женщине.
А молва  среди коллег по работе уже поженила их. Однажды, месяца три спустя после появления Валентины в котельной, к ней подплыла вездесущая Инна Косых.  Сгорая от распирающего ее любопытства, она  весело спросила «Валентина Прохоровна, свадьба-то когда? Ох и погулять хочется.»
«Какая свадьба, Инка? Ваш Паша труслив, как заяц. Или евнух он у вас, или женщинами с детства напуган до колик.  Если насильно на нос повесить ему кое что, то он и тогда не догадается, что это и зачем».
 Валентина смеялась, но глаза ее были невеселы.
Женщина чувствовала, видела, что нравится Павлу. И он нравился ей не на шутку. Но что сдерживало мужчину, почему не решался он сделать тот шаг, что соединил бы два одиночества, Валентина не понимала.
Недавно в  котельной, для обслуживающего персонала построили дополнительное, внутреннее помещение.  «Клетку», как называли  его сотрудники. «Клетка» остекленной стеной выходила на котлы. Здесь было тепло, сухо и почти бесшумно.  Сидя за столиком, Валентина наблюдала  через  окно за уровнем воды в смотровом стекле парового котла.  Ее напарница ,  Катюша Зимина, проворная молоденькая практикантка,  бегала вдоль водогрейных котлов, заглядывая в бушующие пламенем топки.
Ей, как и Людмиле когда-то, было все в диковинку, все интересно. Девочка училась в заочном отделении Строительного института.   В будущем, она мечтала уехать на БАМ. Мечтала самостоятельно руководить строительством легендарной дороги. Не всей конечно, но  хоть какой-нибудь ее частью.
Только что закончивший курсы в местном Учкомбинате,  молоденький слесарь, по имени Сашка, солидно курил, стреляя глазами в сторону Кати.
Мимо глаз Валентины быстро промелькнула знакомая фигура Павла Трофимовича. Женщина вздрогнув , уперлась глазами в дверь «клетки».
Он вошел неторопливо, опустив глаза.
 Присев на краешек свободного стула, медленно, словно нехотя, поднял  непривычно покорный взгляд. «Хватит, Валь. Давай уж к одному концу. Строим глазки друг другу. А мне уж 56. Жениться не пришлось. На войну молоденьким попал.  Ранен был очень серьезно. Лет двадцать ничего не помнил. Хорошо, что  документы при мне остались.
Как вспоминать  хоть что-то стал, домой,  на Кубанщину, в свою деревушку приехал. А она разъехалась полностью.  Мать умерла, сестру в Германию угнали. Да так и сгинула она где-то.
Уехал вот в Россию. В самый ее таежный угол, чтоб забыть все. Не до женитьбы как-то было. А сейчас вот приперло, как молоденького. Нравишься ты мне, Валь.»
«Наконец-то, разродился!- Валентина приподнявшись со своего места, обеими руками, накрыла  подрагивающую ладонь Павла.- Я не против, Паша. Ты мне тоже нравишься. Но учти, женщина я непредсказуемая. Просто штаны за мужиком стирать, не согласна. Мне ласка нужна, внимание, забота»
 «Я постараюсь» - Павел облегченно вздохнул. Со смены ни вместе ушли в надвигающуюся ночь.
Валентина, как недавно устроившаяся на работу, жила в общежитие, в комнате на двоих. У Павла была отельная, однокомнатная квартирка, полученная им при сносе частного сектора где жил он прежде.
Комната в 15 квадратов, узенький коридорчик, кухонька метров на шест . И совмещенный санузел.  К тому же, квартирка располагалась в двухэтажном, деревянном доме с длинным, общим коридором. Как бы то ни было,  но все же квартира,  а не койко-место в общежитии.
И общежитие , где проживала Валентина, и дом , где была квартира Павла, находились неподалеку друг от друга, в одном, первом микрорайоне. Он состоял исключительно из деревянного жилья.
Каменные многоэтажки только что начали возводить.
За десяток лет, что строился город, он заметно преобразился. Исчезли темные, пересеченные траншеями, беспорядочные награждения не то улиц, не то микрорайонов, образованных вагончиками и балками. Снесли общественные туалеты в черте города.  Стихийные свалки тоже исчезли. Не стало колонок, так как вода теперь была в каждом доме, даже частном.
Немолодая пара медленно брела по узкой пешеходной тропке среди высоких снежных заносов. Рядом, в двух метрах, полускрытые сугробами, пробегали редкие машины.
Дорога -лежневка, поднятая из болотной жижи на  высоких столбах, тоже ушла в прошлое. На ее месте пролегла  хорошо заасфальтированная  широкая улица имени утонувшего в этих местах, геолога Ермакова, первая улица строящегося города северного, нефтяного края.
Тропку в снегу, рядом с основной дорогой, протоптали сами пешеходы. Она была  совсем узкой- двоим не разойтись.
 Валентине Прохоровне хотелось взять Павла под руку, но не было возможности. Она неспешно шла впереди мужчины, гадая, что он предпримет.  Позовет ее к себе или проводит до дома.
Словно угадав ее потаенные мысли, Клынчук неуверенно пробормотал «Валя, ко мне или как?»
 Если бы приглашения его были более уверенными, Валентина  скорей всего, пошла бы к Павлу. Но сейчас злясь не зная на кого, резко откликнулась «Или как!» «Ну а что так? Давай уж сходиться. Мы не дети. И свадьба нам ни к чему. Чем скромнее, тем милее»- уже более уверенней откликнулся Павел.
Устыдившись собственной вспыльчивости, Валентина отозвалась «Паша, я может быть, подумать еще хочу. - Остановившись, женщина обернулась к Павлу, - узнать тебя поближе надо. Что ты за человек, кем был раньше. Сам же говоришь, что не все помнишь из прошлого».
 Даже при  слабом свете недалекого фонаря, Валентина увидела как резко дернулось лицо  слесаря, как заходили под натянутой кожей его скулы. Павел, больно сжав руками ее плечи, почти крикнул  в лицо Южной «А что ты хочешь про меня узнать? Я все рассказал, что помню. Большего не смогу. Если за тридцать лет не вспомнил, то сейчас, тем более».
Глаза его  зло сверкнули в темноте. В них промелькнула недобрая усмешка. Или Валентине так показалось?
«Ты чего злишься? Мне все равно, кем ты был. Простым рядовым или  майором. Забыл и забыл. Мне интереснее, кто ты сейчас. Добрый хозяин, хороший человек или злой эгоист.»
«Извини- пробормотал Павел — Иногда последствия ранения проскальзывают.  Но не переживай. Я  собой  пока еще, в силах владеть».
Почти всю ночь Валентина пролежала в своей холодной постели без сна.  Впервые она увидела Павла с другой стороны, совсем не таким, каким казался он ей  все три месяца их знакомства. И этот, другой ей не очень понравился.
Но новый, день  морозный, яркий,  развеял без остатка все негативные мысли женщины  «Ерунду всякую себе нагоняю в голову. Хороший мужик. Работает, как вол.  Аккуратист. Редкий женатик так за собой следит, как он. Через полмесяца Новый Год. Вот и преподнесу ему подарок. Перееду к Пашке и заживем» - решила Валентина.



Игнат Кочура  почти не  помнил своих родителей. Все детство и часть юности он провел у бабушки в небольшом селе  Васильковского района, недалеко от Киева.
Учился он, как и все. В Украинской Советской школе, слушая на уроках Советских учителей, преподающих детям Советские законы и понятия.
Но дома, были совсем другие уроки.
В 32 году родителей Игната арестовали «за шпионскую подрывную деятельность».
 Этот  арест относился к тому, небольшому проценту арестов, что сотрудники НКВД производили за действительно неправомерную деятельность людей. А не по доносу или оговору недоброжелателей.
Игнату в  тот год едва исполнилось 9 лет. Их с бабушкой не тронули. Видимо посчитали, что старый и малый не в ответе за деятельность других членов семьи.
Хотя именно бабушка Игната, с редким  именем Манефа, являлась особенно ярой ненавистницей Советской Власти.
После ареста родителей,  Игнату приходилось туго. Открытый страх людей  перед возможным арестом , неприязнь учителей и соседей, сделали  мальчика изгоем.
Он научился  скрывать свои истинные чувства очень рано. Еще раньше, Игнат научился ненавидеть всё и всех, связанных с понятиями «жиды» «москали» «Советы» и прочее.

Едва фашистские части заняли Киев, бабушка благословила внука на «борьбу за самостийну». В 1941 году, Игнат добровольно вступивший в 118  специальный полицейский батальон, впервые принял участие в массовых расстрелах евреев и Советских военнопленных в Бабьем Яру.
Так началась его борьба за «Самостийну».
 Очень быстро он понял, что издевательства и пытки над беззащитными людьми, ему самому доставляют большое,  какое-то особенное удовольствие.
 Первый в жизни свой сексуальный опыт, Игнат приобрел в процессе изнасилования двух малолетних   еврейских девочек. С того момента, он не мог по другому удовлетворять свою растущую похоть. Насилие, избиение, убийства изнасилованных им  девушек, стали любимым занятием садиста.
В 1943 году, покидая вместе с Дирлевангерской зондеркомандой  Киев, в составе все того же 118 националистического батальона, Игнат с энтузиазмом продолжал убивать, грабить, жечь,  пытать... ненавистных ему, инакомыслящих соотечественников. 
Особенно «здорово" отличился  батальон под командованием Васюры Григория  в уничтожении 150 мирных жителей Хатыни.
А потом были годы постоянного страха,  бегства, игры с  в немилосердные прятки с судьбой.  В начале 1945 года, когда исход войны стал понятен даже младенцам, Игнат   тайно покинув своих товарищей по оружию, пробрался в родное село. К счастью для него, бабушка была все еще жива. «Ну что, горе защитник, просрал Самостийну?» - бабка зло плюнула прямо в лицо «любимому"  внуку.
 Но потом все же, сжалившись подала ему документы на имя человека, которого сама лично  убила год назад.
Простой, рядовой красноармеец, по случаю легкого ранения отставший от своей части, забрел к бабушке «водицы испить».
 Угощая советского воина не только водицей,  притворно улыбаясь, бабка  долго выспрашивала парня о его жизни, семье, военных подвигах. Память у Манефы была  много лучше, чему у многих молодых.
 Подливая парню домашней наливки, бабка то и дело, умильно перебивала солдата «До чего ж ты на внучка моего Игнатика, похож».
Здесь она не врала. Молодой красноармеец был разительно похож на  Игната. Отведав пару алюминиевых кружек легкой наливочки с крепким настоем  дурмана,  парень уснул прямо за столом.   Манефа, несмотря на свою худобу и  почтенный возраст, сумела перетащить сонного солдата в холодную кладовую.
Кинув на лицо солдата подушку, она  плотно придавила ее своим  жилистым телом.  Легко справиться с молодым красноармейцем старой убийце помог настой ядовитой травы.
Манефа раздела парня догола.  «Все Игнатке пригодиться. Надо же, как ловко. И лицом схож, и  одежа в пору будет».
 Старуха не боялась, что кто-нибудь из соседей  донесет на нее.  Через поселок их проходило много отставших от своих частей солдат.  Первый Украинский не стоял на месте. Зачастую, оправившиеся от ранений  красноармейцы, не  в состоянии догнать свою часть, примыкали к первым попавшимся и шли с ними до самой победы.
Когда  ночь полностью вошла в свои права, старуха выволокла завернутое в старую кошму тело несчастного парнишки.  На задах ее запущенного огорода была глубокая, наполненная талой водой яма.  Из нее в мирное время  брали глину для хозяйственных нужд. Здесь нашел свой последний приют 18 летний мальчишка, добровольно выпросившийся на фронт, всего полгода назад.
Одежду и документы парня, Манефа спрятала так, чтобы не одна ищейка не смогла найти.
Взглянув на фотографию двойника в красноармейской книжке, Игнат, несмотря на  немилостивый прием, кинулся на шею Манефе.
«Ничо, ничо, внучек- оттаивая  прошепелявила 85 летняя старуха, - ты всего-то на четыре годка постарше этого краснопузого. Никто не учует. А на фотке так прямо одно лицо. Ты главное, навек запомни все то, что я про него обскажу».
Спасаясь от постоянных облав, Игнат покинул дом бабушки той же ночью.
 Более четырех лет  Игнат еще «повеселился»,  воюя на стороне «лесных братьев».
Он не просто отсиживался в лесах Западной Украины и Польши, но принимал активное участие в  войне против тех, кто пытался наладить  мирную жизнь в этих районах.  Игнат охотно и с наслаждением пытал и расстреливал доставленных в отряд коммунистов, комсомольцев, учителей и просто тех, кто сочувствовал Советской власти.
Бандеровцы первое время брали верх. Оружия, оставленного немцами, было предостаточно.  Но бандеровское движение, безжалостно подавляемое отрядами НКВД и  украинскими патриотами, постепенно сходило на «нет».
На призыв руководства  военных частей НКВД о добровольной сдаче, Игнат отреагировал очередным убийством молоденькой  учительницы. Он прекрасно понимал, что шлейф его чудовищных преступлений, настолько плотен и страшен, что ни один, даже самый гуманный суд, не оставит ему надежды на жизнь.
А чужой документ с чужой, хоть и похожей на него фотографией,  не сможет спасти его.
Игнату очередной раз пришлось бежать. На этот раз в Россию.  Но перед этим, он обновил свой документ подлинной фотографией.
 Правда, пришлось отправить на тот свет  своего единомышленника, одного из председателей Сельского Совета, поставившего настоящую печать на переклеенное фото Игната. Так было надежнее.
  Для начала, Игнат посетил родину  убитого Манефой парня.  Представившись соседям парня близким товарищем и однополчанином погибшего красноармейца, Игнат разузнал о его семье все, что можно было.
Мать паренька погибла под бомбежкой.  Двенадцатилетнюю сестренку Галю  фашисты угнали в Германию.
Пополнив свои знания  подробностями «собственной биографии», Игнат уехал в Сибирь, куда постоянно требовались рабочие руки.
И вот уже  более тридцати лет,  бывший военный преступник, каратель националистической группировки, маньяк и убийца  огромного количества мирных граждан, живодер Игнат Кочура, прячущийся под именем вполне достойного гражданина  СССР,  скрывался  в Сибири, меняя место жительства каждые 3-5 лет.
Ненависть его к Советскому укладу жизни, к его законам и к его людям, не прошла. Притупилась лишь слегка. Но вот серьезные проблемы с психикой, приступы галюционаций и нервных срывов участились. Причем, все чаще повторяясь, отчего-то,  весной и осенью.
Возможно от-того, что расстрел многотысячной армии  безвинных людей в Бабьем Яру пришелся на март, а Хатынское преступление на сентябрь?
 Едва ли. Ведь о случившемся Игнат не  пожалел ни дня. Наоборот!  Он по -прежнему тайно гордился своей  ролью защитника «Самостийной».

 Перед Новым 1979 годом, Валентина сама объявила коллегам о том, о чем уже вовсю судачили  работники Теплосетей.
«Урраа- громче всех приветствовала  Инна Косых  известие о предстоящем «скромном вечерочке»,  в Красном Уголке котельной».
Павел Трофимович очень сдержанно  принимал поздравления коллег.  Валентина же, напротив, сияла.
 На «скромный вечерочек» заявилось столько народу, что пришлось приносить из начальского кабинета дополнительные столы и стулья.  Коллектив Теплосетей за последние годы  заметно вырос.  Импровизированная свадьба немолодых людей проходила без регистрации брака.
Причем, по обоюдному согласию «молодоженов».
 Если не принимать во внимание некоторую угрюмость жениха, вызванную, (как всем казалось), полной его  трезвостью, вечер прошел весело и шумно.

 Еще до свадьбы Валентина перебралась  к Павлу.  Клынчук достаточно быстро привык к роли мужа. Ему кажется это нравилось. Павел встречал и провожал Валентину на смены, сам ходил за продуктами. По холостяцкой привычке, в отсутствии жены прибирал квартирку, готовил немудреный ужин.
Жили они дружно, но  по мнению Валентины, очень уж скучно. Павел не желал посещать никаких праздничных мероприятий. Не  ходил  к коллегам  «на чаек». Вежливо , но неуклонно отвергал любое приглашение на Дни Рождений и прочие семейные праздники.
А потом пришла весна.
Павел становился все угрюмее и раздражительнее . Валентина все чаще ловила на себе его странные, словно изучающие взгляды.  Стоило им сойтись глазами, как  Павел тут же отводил свои в сторону. А однажды, в начале марта, Валентина проснулась от его полузадушенного, жуткого рыка.  Вскочив с постели, Валентина принялась трясти Павла за плечо. «Паша, ты чего? Проснись, тебе кошмары снятся.»
 Она включила верхний свет и внимательно посмотрела в лицо притихшего мужа. Павел смотрел куда-то  мимо ее плеча. Его остановившийся взгляд, наполненный ужасом, весь его дикий, взъерошенный вид испугал Валентину еще больше «Паша, что с тобой. Ты как будто, черта увидел?»
 Медленно переведя глаза на жену и встретившись с ее внимательными, карими глазами, Клынук вдруг  тихо, но ясно  выговорил «Сгинь, ведьма Ты сдохла давно. Не смотри на меня так, сука».
Захлебнувшись рвущимися из груди слезами, Валентина в  испуге выскочила на лестницу, прихватив с вешалки теплое пальто.
  С час она просидела в общем коридоре, спрятавшись за кучей ненужных вещей, сложенных у торцовой стены коридора. Наконец устав и замерзнув, Южная осторожно открыла дверь в их общую квартиру.
 Павел крепко спал, безмятежно улыбаясь во сне.
 «Лечить его надо. А я, дура, в свой адрес слова его приняла. Видимо контузия дает о себе знать через много лет. Возможно  здесь тайна какая-нибудь еще приплелась. Не зря ж человек ни разу женатым не был. Может быть баба какая-нибудь  в молодости ему насолила сильно. Вот он меня за нее и принял».
 Валентина осторожно прилегла рядом с мужем и тот потянувшись к ней, крепко обнял и снова сонно засопел. «Ну и истеричка же я»- улыбнулась , засыпая женщина.
Утром, собирая Павла на работу, Валентина осторожно поинтересовалась, помнит ли он что-нибудь из ночного происшествия. «А что- встрепенулся муж — Орал поди? Так не обращай внимания. На меня иногда находит. Война сниться. Меня ведь землей заваливало. Еле вылез. Вот и сняться изредка кошмары».
 
СТРАШНОЕ ЭХО ХАТЫНИ.
часть третья.

Вполне удовлетворенная его объяснениями, Валентина предложила мужу «Давай к врачу сходим».
 «Пора мне, потом поговорим»- уклонился от ответа Павел.
 Но  к врачу он не пошел, несмотря на многодневные уговоры жены. Приступы ночных кошмаров продолжались, с каждым разом пугая Валентину все больше.
 А потом все прекратилось. Но пришла другая беда.  Павел сделался каким-то вялым.    Причем, приходил он с работы совершенно нормальным, хотя и угрюмым.   Но ближе к ночи, язык его начинал заплетаться, как у пьяного человека. Если бы Валентина не знала о том, что муж её не пьет совсем, то она так бы и решила, что Павел пьян.
 Но от него не пахло спиртным.  Он засыпал очень рано и всю ночь спал, как убитый. По утрам, Валентина с трудом поднимала его на работу.
 Павла с полгода назад перевели на постоянную дневную работу, с повышением разряда и заработка.
 Все попытки жены уговорить его сходить к доктору, Павел прерывал недовольным возгласом «На кой они мне нужны твои врачи. Здоров я, отстань».
 Муж становился все грубее, но Валя продолжала надеяться на «все образуется». Однажды,  в свой выходной, когда Павел был на работе, она затеяла генеральную уборку. В ванной комнате в старенькой тумбочке находились бритвенные принадлежности Павла. Решив помыть внутренние поверхности тумбочки, женщина вынула из ящика коробку из-под электробритвы Павла. Из нее выскользнула и упала на пол тонкая  светлая пластинка с таблетками. Подняв ее, Валя увидела, что держит в руках стандарт  сильнодействующего психотропного препарата. Половина гнезд пластинки была пуста.
 Валентину словно кипятком ошпарили. «Так вот оно что. Пашка пьет запрещенное снотворное. Его же только полным психам выдают. И где достал, идиот?». Положив  лекарство на видное место, Валя стала поджидать мужа с работы.
Он пришел вовремя.  Угрюмый, как весь последний месяц, Павел прошел к столу. Глаза его натолкнулись на пластинку снотворного. Несколько секунд он  удивленно созерцал таблетки. Повернувшись к жене, заорал, зло сверкая глазами. «Тебе кто позволил шариться в моих вещах?»
Дернувшись, как от удара, Валентина со слезами проговорила, четко печатая каждое слово. «Или ты лечишься, или я ухожу. И никогда в жизни, больше не смей орать на меня, Пашка. И скажи ка мне, друг мой милый. Почему ты как-то оговорился, что тебе 56 лет, если тебе по паспорту только 52. Мне надоели твои вопли по ночам, твои «Парижские тайны», надоело твое молчание. Мы три месяца живем, а я уже устала так, как будто мы  тридцать лет прожили».
Словно опомнившись, Павел забормотал что-то невразумительное, ссылаясь на участившиеся головные боли. И на обострение клаустрофобии, которую он, якобы приобрел во время войны, несколько часов находясь под завалами.
 
 Дождавшись следующего личного выходного, Валентина пришла к мужу на работу и увела слабо сопротивляющегося Павла на прием к невропатологу местной больницы.
Тщательное обследование Клынчука, не вызвало у доктора никакой тревоги.
 «Если желаете, могу дать больничный на неделю.  Походите на уколы успокоительные. На бережок прогуляйтесь. По первым  полыньям ерш хорошо клюет. Красота. Все ваши кошмарики после такой ядреной рыбалки пройдут.»
 «Я не рыбак»- буркнул Павел, принимая из рук доктора направление на уколы.
 Неделя больничных процедур, здоровья Павлу Трофимовичу не прибавила. Днями он ни чем не отличался от большинства коллег. Но ночами с ним происходило что-то страшное. Почти каждую ночь он будил своими воплями не только Валентину, но и соседей по  коридору.
Справедливости ради, нужно сказать, что Павел по отношению к жене сделался намного добрее.  Он похоже, боялся снова остаться один на один со своими кошмарами и видениями.
А Валентина, между тем, вслушиваясь в его ночной бред, все чаще ловила себя на мысли, что Павел не тот,  за кого выдает  себя. Особенно сильно ее взволновал и напугал один из припадков супруга. Это случилось в в конце апреля.  Несколько ночей, приступы не повторялись и Валентина начала уже успокаиваться.  В  щель неплотно задернутой шторы заглянула слишком яркая в эту ночь луна.  Едва ее серебристый свет коснулся лица Павла, как тот соскочил с постели с громким, злобным воплем. «Стой, не уйдешь!  Гришка, вали ее, суку. В огонь жидовку».
Страшные слова, что так ясно выкрикивал  Павел, повергли Валентину в полный ступор.
Мужчина, постояв еще минуту, как подкошенный свалился в постель и нездорово захрапел.
 А Валентина, пытаясь осмыслить услышанное, просидела  до утра на краешке постели, так и не отважившись лечь рядом с полусумасшедшим супругом.
Прозрение, свалившееся на нее, было до того страшным, что женщина гнала  эти мысли от себя, но они назойливо лезли в голову. «Пашка — предатель? Полицай бывший? Нет! Нет! Быть не может».
  Она ушла от него  через несколько дней, оставив записку «Паша, прости. Я тебя боюсь. Ты ненормальный. Кого-то душишь, убиваешь каждый день. Я не могу с тобой больше жить. Забудь обо мне, а я обо всем, что слышала от тебя по ночам. Всем скажу, что просто характерами не сошлись.   Я не желаю копаться в твоем прошлом.   Скорее всего , ты действительно просто больной человек. Прости  еще раз, но возиться с тобой, мне не под силу.  Я уже немолода Мне просто жить хочется».

Игнат Кочура сидел в своей однокомнатной квартире в самом  сердце таежного городка.  С непониманием, переходящим в дикую ярость, он смотрел в    тетрадный лист, лежащий на столе. «Сука, мразь совдеповская. Ушла. Я  тебе устрою Варфоломеевскую ночь, гадина жидовская. Жаль, не попалась ты мне  в том рву под Киевом. Или может быть это ты и пялила на меня свои чертовы глазищи?  Или сестрица твоя старшая?»
 Он сорвался с места, чтобы прямо сейчас, сию минуту, бежать на поиски женщины, к которой питал совершенно несвойственную для себя тягу. «Убью, гадину» - билось в мозгу.  Вспомнив о том, что у Валентины сегодня выходной, Павел, немного придя в себя, отправился в общежитие, где раньше жила Валентина. Но место ее было уже занято другой женщиной и никто из живущих в комнате, не мог знать, где скрывается  Южная.
Всю ночь Игнат — Павел метался по  своей квартире. Он  сжег оставшиеся от бывшей жены кое-какие вещи. Впервые за последние 30 лет, Кочура выпил  пол литровую бутылку водки. Но нервное перенапряжение не давало ему забыться. Хотелось немедленно убивать, жечь, ломать, крушить все, что попадалось под руки.
 К утру Павел с трудом смог уснуть.  Едва очнувшись ото сна в двенадцатом часу дня, Кочура равнодушно подумал о том, что впервые за годы работы, совершает прогул. Но эта мысль, мелькнув в больной голове, тут же пропала.
Убивать неверную жену, тоже расхотелось.  Отвыкший от алкоголя организм бунтовал, требуя очистки.  Павел выпил ковш воды и тут же бросился к унитазу, извергая целые водопады из желудка.
Немного отлежавшись в постели, Павел с привычной педантичностью, повзаимствованной у немцев, принялся наводить порядок после вчерашнего погрома.
 К вечеру, совершенно протрезвевший и успокоившийся, Павел решил, что стоит попробовать уговорить жену вернуться, пообещав ей серьезно подлечиться. 
Ночью к нему снова приходила юная, кареглазая красавица еврейка. И Павел снова выл и скрежетал зубами, уговаривая ее отвернуться и не смотреть на него «бесовскими» глазами.
 Проснувшись в поту, с дикой головной болью, Кочура кое-как собрался и вышел из дома . Май в этом году, был достаточно холодным. Городские деревья никак не желали распускаться.  Порывы ветра охладили разгоряченный мозг бывшего карателя. Кочура вошел в кабинет начальника и молча положил пред ним заявление на отпуск.
Начальник котельной, до которого мельком дошли слухи о непорядке в семье прилежного слесаря, со вздохом подписал заявление. Тем более, что Павел не был в отпуске ни разу со дня устройства на работу.
 «Поезжай Павел Трофимович, отдохни, развейся. Отпускные тебе хорошо должны начислить. Плюс дорога бесплатная. Ты же у нас ни разу льготным отпуском не пользовался. Впрочем как и простым. А там, смотришь, все наладится. Валентина Прохоровна хоть и вспыльчивая баба, но отходчивая. Соскучится за месяц — вернется».
Скрипнув зубами, Павел вышел из кабинета, провожаемый сочувственным взглядом начальника. «Пойду сейчас к ней. Позову  в отпуск. На море поедем. Сейчас если и встречу кого из бывших или своих недобитков, едва ли кто признает. Начальство меня почитает. Ради такого случая, поди Вальку отпустят в счет будущего отпуска. В схроне у меня деньжищ прорва. На пять отпусков хватит».
   
 Валентину он увидел сразу. Она медленно шла мимо котлов, время от времени бросая взгляд на водомерные стекла.
 Увидев Павла, резко остановилась. В глазах ее не было страха. Одна только бесконечная печаль.  «Привет, Валюша.- Павел сам поразился, как заискивающе звучит его голос. - Ты возвращайся, не дури. Я отпуск взял. На море поедем Денег у меня хватит».
 «Ты мне лучше ответь, Паша, кто такая  «жидовка проклятая», которой ты почти каждую ночь , собираешься глаза выдавить?»
 Непривычная робость и благодушие мгновенно испарились из головы Павла. «Что ты копаешься во мне, курва,- не помня себя заорал он, - Я к тебе всей душой, а ты что из себя строишь?»
 Павел выскочил из котельной. Сердце его бешено колотилось.  Он даже не догадывался , что в полубезумных припадках своих, зашел так далеко, что выболтал женщине самые потаенные тайны  прошлых преступлений. «Бежать надо. Срочно искать другое место. Спрятаться, затаиться. Денег до конца жизни хватит. Уйти в тайгу и прожить там остаток лет.»
  Но он понимал, что ни в какую тайгу не пойдет.  С некоторых пор,  военного преступника стало страшить одиночество едва ли не сильнее, чем страх быть разоблаченным.
В присутствие Валентины, припадки с ним случались только во сне.  Но когда он оставался один на один, видения и кошмары усиливались во сто крат.  А «проклятая жидовка» все сильнее изводила карателя, бесконечно являясь ему наяву.
 Спустя пару дней, Павел понял, что ему надо срочно что-то делать, пока он совсем не сошел с ума. Он уже пожалел, что взял отпуск. «Надо было работать. А то с ума сдвинусь. В ночные смены надо проситься».
 Он еще пару раз ходил в котельную, чтобы поговорить с бывшей женой. Но та,  третий день работала в первую смену и была постоянно окружена коллегами. Завидев Павла, Валентина  пряталась в самой гуще подруг и делала вид, что не видит бывшего мужа.
Прошло еще немного времени. Павел не уезжал, отвык за много лет к такого рода поездкам. Но главное, он не мог не видеть Валентину. Хотя бы раз в неделю Неизвестно, чем бы это закончилось. Но однажды Павлу пришло извещение на заказное письмо. Первое именное письмо за послевоенные годы!   И он испугался. Да так, что в первую минуту чуть было не кинулся бежать из города. Но письмо, не КГБэшник с автоматом. И внутренне дрожа от неприятного предчувствия, он отправился на почту.
Получив письмо, быстро взглянул на обратный адрес.
  В голове бывшего предателя загудело так, что му показалось, что сейчас взорвется мозг и он упадет  на затоптанный пол почтового отделения.
Письмо было  из села на Кубани. Того самого, где проживал когда-то настоящий хозяин его документов. Тот парень Павел Клынчук, имя которого он присвоил. Тот самый, которого убила его давно покойная бабка Манефа.
На обессилевших ногах, Павел вышел из  почтового отделения.  Кое-как добравшись до скамейки, стоящей в уютном скверике, он открыл письмо .Бездумно скомкав конверт,  сунул его в карман  легкой куртки.  Он развернул двойной лист бумаги, исписанный мелким почерком. На колени ему упала фотография. Павел сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, с недоумением смотрел на фото. Какая-то немолодая дама в окружении взрослых и детей.  Сунув фотографию в карман, он попробовал читать. Но прошло немало времени, прежде, чем ровные буквы сложились в слова и смысл написанного стал доходить до его мозга.
«Здравствуй милый мой Пашенька. Братец мой единственный. Какое счастье! Я нашла тебя, милый мой, единственный родной человек. Пашенька,  сердце выскакивает, бежит впереди меня к тебе. Сейчас я оформляю визу для того, чтобы встретиться с тобой. Это письмо перешлет тебе мой адвокат. А я пока еще в Германии. Мне повезло. Меня не убили, не искалечили. Но и домой не отпустили. Я замужем за хорошим, богатым человеком. Он  крупный юрист. И только благодаря его связям, я нашла тебя. Правда на это потребовалось полжизни. Но скоро мы увидимся…….»
Письмо выпало из рук убийцы детей. Оно упало в лужу, образованную дождевой водой. Павел с ужасом смотрел на плавающий лист бумаги так, будто перед ним лежала мина, готовая  взорваться в следующую же секунду.
Долго сидел так бывший бандеровец, предатель родины, убежденный фашистский подручный. В голове билась только одна мысль «Это конец!»
В какой-то момент, он даже почувствовал  небольшое облегчение.  Бесконечные, многолетние прятки, чужое имя, чужая жизнь по чужим законам выпотрошили его мозг,  разрушили  нервную систему. Перед глазами  карателя поплыли  наиболее яркие картинки из его кровавых преступлений.
 Игнат поднял глаза к небу. Стоял конец мая. Заметно потеплело. Легкий ветерок нес по  пронзительно синему небу легкие облачка. И вдруг небо изменилось. Вместо   чистой синевы он увидел багровые сполохи пожаров, в черных завихрениях дыма. И сквозь них в глаза  убийце с недоумением и болью смотрела кареглазая девушка. А рядом возникали  личики детей, сморщенные, слепые, потрескавшиеся от невыносимого  жара, пожирающего их плоть. «За что? Зачем»- многоголосое эхо, слышимое только ему, фашистскому ублюдку, ввинчивалось в уши, сводило с ума.
 И тогда он закричал. Тоскливо, как пойманный собакой домашний кролик. Затыкая уши  сжатыми кулаками,  не сводя глаз  от жуткого видения, он кричал тонко, пронзительно, пугая пешеходов.
Потом убийца с трудом поднявшись на непослушные ноги, медленно побрел в сторону коптящей трубами котельной.   Если бы кто из знакомых увидел в этот момент слесаря Клынчука, не узнали бы в  столетнем, сморщенном и сгорбленном старике, моложавого, подтянутого Павла Трофимовича.
 По пути он зашел в магазин смешанных товаров и еще не понимая зачем, купил два флакона уксусной кислоты. В соседнем отделе он приобрел небольшой, туристический топорик на  тонком, деревянном  топорище.
 Мужчина  еще помнил, что Валентина в этот день работает во вторую смену, которая длилась с 16 до 24 вечера.
 На городок тихо спускался вечер. Но приближения его было почти незаметно. Наступило время северных белых ночей.   К полуночи придут серые сумерки, которые продлятся до 4 утра. А затем снова все осветится  очень ранним солнцем.
Подходя к котельной, слесарь попытался сосредоточиться. «Часов восемь- девять. В котельной никого, кроме смены. Катька шмакодявка и Сашка недомрок не в счет. Вальке за любовь скажу «спасибо» и пора честь знать. Надоело все! Устал. Будьте вы все прокляты!»
Игнат вошел во двор котельной. По привычке подняв голову, взглянул на красную метку, указывающую уровень нефти в  расходной емкости. «Ого- на долю секунды обрадовался он,  - Пора качать. Через час  топливо закончится.»
Он присел на  какой-то ящик за  боковой дверью  котельной и замер в ожидании.  На песчаную опалубку, окружающую приемные цистерны, взобралась лохматая рыжая собака Весь ее неухоженный вид говорил о том, что она, скорей всего, не имеет хозяина. «Не вовремя ты мне попалась, тварь- с ненавистью подумал живодер. Он  вдруг вспомнил, как еще до знакомства с Валентиной, развлекался обдирая живьем бездомных собак. Не имея возможности созерцать мучения людей, Игнат перенес всю свою ненависть на беззащитных животных. Особенно ярко ему запомнился первый его трофей.
Кобель тот был сильным от природы и закаленным. Он долго не желал умирать. И со снятой почти полностью кожей, продолжал копошится под  топчаном, куда засунул его живодер после жуткой экзекуции.  Поздно вечером, находясь на смене, он воспользовавшись необходимостью  контроля за насосами, добежал до своего логова,  Одев старый халат поверх рабочей одежды, Игнат притащил собаку в котельную и зайдя с торцовой стороны через ангар с бытовками,  бросил умирающее животное в приоткрытую дверь котельной. Быстро обежав здание котельной, он, как ни в чем не бывало, занялся насосами. Игнат усмехнулся, обнажив ряд  безупречных протезов. «Бабы дуры, чуть в штаны не наложили».
 Его воспоминания прервал стук отворившейся двери. Во двор выпорхнула  молоденькая коллега Вали, Катюша. Вслед за ней протиснулся и слесарь Сашка.
Молодые люди, не заметив  слесаря, отправились в пристройку с насосами.
 «Пора Валюхе своей визит нанести» - Павел быстро проскочил в котельную. Притаившись за  высоким  паровым котлом он ждал.   
Паровые котлы, вырабатывающие пар для подогрева воды для летних бытовых нужд, требуют постоянной подпитки водой. Слесарь знал, что   машинисты котлов обязаны подкачивать воду каждые 20 минут.
 «Беседовать» с женщиной, ставшей виновницей всех его бед, в  «клетке», ему почему-то не хотелось.
Валентина Прохоровна выйдя из застекленной бытовки, направилась к щиту с кнопками. Включив нужный насос, женщина подошла ближе , чтобы проследить в окошечко водомерного стекла за наполнением котла.
 
Вдруг из-за котла вышел Павел.  Валентина вздрогнув от неожиданности, тут же взяла себя в руки.  «Поговорим, милая?- Павел подошел вплотную — Хочу за любовь тебя отблагодарить».
Что-то в тоне бывшего мужа, насторожило Валентину.  Она отступив в сторону, подозрительно следила за его движениями. «Паша, оставь меня в покое, пожалуйста. Ты любой только свистни, прибежит и ножки помоет. А я не хочу. Просто отстань и все. Я тебя не знаю, ты — меня.»
 «Котел переполнился — вкрадчиво продолжал Павел — Вода сейчас в паропровод попрет.  Беды не оберешься. Порыв может произойти».
 Но вопреки его ожиданиям, Валентина не повернулась к нему спиной. Пятясь задом, женщина на ощупь отключила насос.
 «Что Валька, страшно? Мне тоже. Я ведь за свою жизнь столько народу положил, что ни в один ад не примут.  Кстати, давай знакомиться — Павел протянул руку бывшей жене. - Игнат Кочура.  Бывший патриот Украины. Последователь моего учителя Степана Бандеры.   Во время войны, жидов и коммуняк самолично в огонь  кидал. Баб поимел сотни. От семи и до семнадцати. Старшими брезговал. А ты на одну жидовку похожа.  Ей дружбан мой, Гришка Васюра башку отстрелил. А жаль. Глазищи у той, как у тебя были. Не успел я ее натянуть. Под старость лет на тебе отыгрался. Уж не младшая ли сестра ты  ей.?»
 Наслаждаясь ужасом, нарастающим в глазах женщины, Павел приподняв куртку, потащил из-за брючного ремня топор.
И тут случилось неожиданное. Валя бросилась на убийцу так смело и молниеносно, что тот, едва успев  вытащить топор, был   атакован сильнейшим ударом в грудь. Попятившись назад, Кочура сумел лишь слегка зацепить руку женщины топором. Оттолкнув убийцу, Валентина с  диким воплем, выскочила на территорию котельной Туда, куда вышли ее напарники.
 
Он побежал было за ней, но выглянув в дверь, увидел, как она   со скоростью ветра исчезает за воротами. А там  оживленная, полная народу улица. Милиция совсем рядом.
Кочура вернувшись к котлам, для начала выкинул в пылающую топку свою дорогую, кожаную кепку. Туда же отправилась толстая пачка денег и документы.
 Затем, он неторопливо включил водоподающий насос.
 «Быстрее, а то менты нагрянут»-   пройдя в  «клетку», слесарь без колебаний  открыл оба флакона  уксусной кислоты. Вылив содержимое в стоящую на столе  кружку, он выглянул в окно.  По котельной прокатилась череда громких металлических ударов  «Нормально. Вода попала в паропровод. Разорвет трубы или задвижки заклинит. Черт! Надо было заклинить чем-нибудь сбросной аварийный клапан»- подумал он, увидев как по обшивке  переполненного водой котла  ручьем бежит вода.
 Поставив на стол  кружку, слесарь быстро выбежал из «клетки».
 Но увидев входящих в дверь милиционеров, кинулся обратно.  Не раздумывая ни секунды, предатель Родины, военный преступник Игнат Кочура, одним глотком опорожнил содержимое кружки.
Ядовитая жидкость мгновенно обожгла горло предателя, свернула жгучими парами легочную ткань  и мгновенно прожгла желудок.
 Кровь спеклась в дыхательных и пищеварительных каналах так, как спекалась она у тех, кого равнодушно бросал этот упырь в пылающие костры  горящих домов Хатыни и многих других сел Украины, Белоруссии и Польши.
Судьба, для чего-то сохранившая жизнь  Кочуры, наконец-то дала ему почувствовать  то, что чувствовали перед смертью его жертвы.
 Труп предателя увезли сначала в анатомичку. Но после допроса Валентины, из Москвы спецрейсом прибыли представители спецслужб по розыску военных преступников.
Труп предателя помещенный в цинковый саркофаг, увезли в Москву.
 Так бесславно закончил жизнь еще один военный преступник кровавый палач Игнат Кочура.
 Валентина Прохоровна, не выдержав любопытных, сочувственных,  осуждающих взглядов и  вопросов, уволилась в тот же месяц.
Она завербовалась куда-то на Строительство Байкальской Магистрали. Там, по словам Катюши, она нашла хорошего человека и официально вышла замуж, сменив фамилию. Катюшка, защитив диплом и взяв в спутники Сашку вместе с его фамилией, тоже уехала на БАМ.
Сонечка, устав менять любовников, тоже вышла наконец замуж.  Говорят, из нее получилась прекрасная жена и мать.
 Людмила вернулась в свое село и никто не знает, что с ней стало.
 О сестре    погибшего от руки сумасшедшей старухи, Павлуше Клынчука ничего не было известно. Возможно, ее не выпустили из Германии. А возможно, и не было никакой сестры. Городок рос и расцветал. В нем открывались новые школы и детские сады. Спортивные площадки, библиотеки и кинотеатры. Люди постепенно забыли страшную историю о затаившемся среди мирных жителей, предателе и палаче. Но сколько их, таких  Игнатов предстояло еще отыскать и воздать им должное!