Август. О войне, о войнах.
В остервенелых схватках прошлого заключена какая-то высшая, потерянная нами мудрость. Они не были жестокими и злыми, наши предки. Просто они знали главное - воевать нужно. Если ты родился, тебе придется воевать. Они знали, что любую, даже самую незначительную войну надо вести на пределе остервенения. Врага, если ты его тронул, надо добивать всегда. Обнажив оружие, нужно бить, а ударив раз, нужно бить до конца. Как сказал добрейший Чехов: если ты повесил на стенку ружье, ты обязался стрелять.
С этим жили д'Артаньян, и капитан Блад. Причём, не откладывая чужой смерти, они не боялись её и сами. Если бы они берегли себя, это были бы какие-то другие люди. д'Артаньян не употреблял оборот "Если я не вернусь..." (отпишите Констанции, считайте меня мушкетером и проч.). Смерть была необходимой частью жизни: "Четыре трупа возле танка Дополнят утренний пейзаж". Не украсят и не испортят, а именно дополнят.
Когда, на каком повороте мы всё это потеряли? Жизнь стала слишком тёплой, человек - слишком ценным. В итоге возобладала женское мнение. Смысл жизни женщины - рождение человека, любая смерть в их системе координат нечто зачеркивающее усилия их собственной жизни.
(Л.К. 2005)
* * *
В Питер дети приехали в понедельник, пока то-се, пока с родными, пока сами распрощались, короче, Глафире позвонили уже в среду. Пообещали приехать, сувенирчики, магнитики, все дела. Увиделись уже в пятницу. Вот там она и сказала, что ЛЛ в больнице, что-то с сердцем, ниче страшного - уже поправляется вовсю. Вика хотела ехать, Глафира сказала, что на следующей неделе, и к ней не пускают, и постельный режим. И они договорились на понедельник.
- А че это она? – спросила Ольга в сети. Сразу по возвращение они стали лучшими друзьям в сети, и списывались по три раза на дню. Ольга кинула им ссылку на свой материал по Цхинвалу. Вика притащила его в больницу к ЛЛ, сразу на первое свидание, как только их пустили.
Они включили маленький Викин планшет, и в экранчике появилось тонкое лицо Оли.
- Она в жизни – совсем другая… Она такая маленькая!... А тут такая, ну, заметная. И она так не красилась. А прическа у нее в жизни лучше… Она вообще-то балерина… И она, представляете, такие штуки умеет! - как это, - арабески, ну, это когда тебя вот так прям под потолок поднимают! И она такая легкая - так, прям, аж взлетает!
- Вика, помолчи немножечко, - попросила ЛЛ.
Текст казался настораживающим: «российская экспансия», «… обстрел грузинских анклавов… в Осетии…отказ от диалога…», «восстановлении конституционного порядка в зоне конфликта... присутствие российских войск…. еще до начала
В результате Грузии была вынуждена… повлекших жертвы и разрушения обстрелов… расположенные в жилых районах артиллерийские установки…
бывший советник президента… Илларионов… многочисленные провокации и акты прямой агрессии со стороны властей Южной Осетии и российских вооружённых сил…
- Викусечка, детка, это очень плохо!
- Ну, что вы! Это так круто! Так сильно. Как она там всех по углам разметала!
- Ну, да, да, разметала. Подожди, дай-ка я дослушаю… твою… подружку…
Подружка за кадром хорошо поставленным голосом - артистка, блин, читала:
Примерно в 23:30 7 августа грузинская армия со стороны грузинских сёл Эргнети и Никози начала обстрел Цхинвала из установок залпового огня «Град»...
Спустя час, командующий грузинскими миротворцами Мамука Курашвили объявил, что Грузия приступила к операции по установлению конституционного порядка в Южной Осетии. Дальше пел сам Мамука:«сепаратисты отвергли призывы к прекращению огня и продолжили обстрел грузинских населённых пунктов…
Огонь в направлении села Тамарашени был открыт приблизительно в 23:10 по местному времени»
Ближе к утру Темур Якобашвили сообщил, что грузинским войскам удалось установить контроль над осетинскими сёлами Дмениси, Дидмуха, Мугут, Архоци и Квемо, Окона: «задачей властей Грузии не является захват осетинских сёл, а является прекращение стрельбы в сторону грузинских сёл и продолжение мирных переговоров» К утру 8 августа Грузия установила контроль над Знаурским районом.
«И конституционный порядок был бы восстановлен, не вмешайся в дело Большой Брат!- снова появилась в кадре прелестная девушка, с красивой осанкой. И жесткой складочкой между бровей:
- Глава аналитического управления МВД Грузии Шота Утиашвили сообщал:
«В 11 утра в небе над Грузией появились три российских самолёта Су-24. Сначала они направились в сторону населённого пункта Карели и разбомбили полицейский участок. Потом покружили над Гори, сбросили бомбу на телефонную вышку и улетели. Потом вернулись и снова обстреляли Гори. Разбомбили рынок — у нас там много раненых. После этого самолёты подлетели почти к Тбилиси — сбросили бомбы на военный аэропорт Вазиани»
В то время как в Цхинвале прекращён огонь, и что Грузия соблюдает мораторий для выхода мирных жителей из зоны военных действий. Российская авиация начала бомбардировки грузинских сёл с интервалом в каждые 20 минут в Цхинвальском регионе. И к 15 часам на территорию Южной Осетии со стороны российской границы вошла военизированная колонна российских войск. Два усиленных батальона российской 58-й армии развернулись в окрестностях Цхинвала и открыли артиллерийский огонь по позициям грузинских войск.
Грузинские войска вынуждены были покинуть Цхинвал.
В 17:45 президент Грузии Михаил Саакашвили дал интервью телеканалу CNN, в котором сказал: «Россия ведёт с нами войну на нашей территории»,
а в 18:30 Парламент Грузии призвал мировое сообщество остановить российскую агрессию.
Утром 9 августа 58 армии Северо-Кавказского военного округа России вошла в Цхинвал.
В тот же день президент Дмитрий Медведев заявил о начале операции, цель которой целомудренно назвал « принуждение Грузии к миру»[30].
Вечером грузинские подразделения предприняли еще одну попытку наступления на Цхинвал. Несколько грузинских танков вошли в Цхинвал, а спустя несколько минут в город вступила грузинская пехота. По данным на 23:50 мск артиллерийский обстрел в Цхинвал стих после пятичасового боя, а танковый штурм захлебнулся, на южных окраинах города было подбито 12 грузинских танков. Президент Грузии на встрече с оппозицией заявил об уничтожении грузинскими подразделениями 60 бойцов спецназа ГРУ РФ.
К 10 августа со свободой в Южной Осетии было покончено. Российские войска установили полный контроль над Цхинвалом.
- Викусечка, родная , это ведь очень плохо!
- Почему! Смотрите, какая она классная! И как чешет, и слова такие, дерзкие, «со свободой было покончено!» - прикольно, мне нравится!
- Ви-ка! Ну что ж ты такая доверчивая!
- Ну, а че?... Че не так?
- Да все не так!... И слог хороший, и дерзко написано… И факты вопиющие… И даже, знаешь, грамотно! - передернуто – по-журналистски - грамотно, не скажешь, что девочке… двадцать три, говоришь?... Тут-то как раз не к чему придраться. Знаешь, почему плохо?
- Почему?
- По идее… Очень плохая идея… У журналистов всегда было плохо с идеей. Это щас еще ничего. А в те времена, когда я контактировала с прессой, был полный абзац!... Вот и у – она показала на экранчик - как зовут?
- Оля…
- у Оли у твоей… такой же полный абзац!...ну, как бы тебе объяснить…, - ЛЛ даже разволновалась, - Ну, вот, например, есть у тебя на маму какая-нибудь, совсем детская обида?... Ну, там, ласты не купили в третьем классе…
- Ну, да, есть…, а че?
- Ну, че-че - расскажи…
- Меня во втором классе мамка в лагерь не пустила…, на море…, у нас все поехали, а я – нет.
- А почему не пустила-то, теперь знаешь?
- Да, че, денег не было…, как всегда…
- М-м, а че уж так хотелось?
- Мне там мальчик один нравился… в классе, Коля Ненашев.
- Понятно, он поехал.
- Да, и Марина еще поехала Дурнова… Он ей тоже нравился.
- Ну, и что?... они вернулись…
- Да, ниче, как уехали, так и приехали.
- А ты боялась, что они там подружатся, а ты останешься не у дел?
- Ну, не знаю, наверное… - улыбнулась Вика недоуменно.
- Ну, а то, что у мамки денег реально могло не быть – понимаешь?
- Сейчас, конечно, понимаю…
- И что важнее было тебе ранец с Барби купить, на весь год все-таки, и форму там красивую…
Вика засмеялась:
- Мамка мне так и объясняла… У меня ранец был с Русалочкой – самый крутой в школе.
- Ну, вот видишь, теперь тебе понятно, почему не море... И обида прошла?
- Прошла, да.
- И ведь тогда, наверное, было понятно?
- Ну, да, мы потом с мамой помирились и ранец купили.
- А теперь представь, что все уехали в лагерь… И ты переживаешь… А в это время по телевизору говорят. Мама Вики Проянниковой – мерзкая гадина, она лишает дочь детства, не пуская ее на Черноморское Побережья, поправлять здоровье, что очень важно для молодого и растущего организма, и разбивает ее детское сердце, разлучая с мальчиком, Николаем Ненашиновым.
- Ненашевым – поправила Вика, механически, но брови ее уже поползли вверх
.
- Ну, да, Нинашевым, к которому у ребенка возвышенные чувства… Что ее дочь страдает, и вот, пожалуйста, свидетельства очевидцев: показывают твоего папу, и он тоже говорит, что да, мать у нас деспот, мне вот тоже не дает на чикушку, хотя я ее по-человечески прошу! А дочку она еще больше троллит!... И потом такую показывают твою прекрасную Олю, которой ты неосторожно… когда-то… открылась, и так же неосторожно… пожаловалась на мамку… И она смешивает с грязью все: маму, папу, тебя, все узнают про Колю Нинашева… И она говорит, что вот так обстоят дела в нашем отечестве… А потом всем показывает, и всех спрашивает, ну, как? И тебя тоже… А ты бы что ответила?
- Я бы сказала, что она гадина, сука и уродка!
- Потому что тебе понятно, о чем она говорит… И у тебя есть мнение по этому поводу, правильно?... А по поводу Цхинвала у тебя мнения нет, и ты веришь ей на слово…, потому что… почему? Потому что ты ее любишь, правда?... ей веришь, и думаешь, что она тебя не обманет…
- А че, она ТАКОЕ говорит про Цхинвал?
- Да, она говорит, что наша Родина – лживая сука!
- Нет!
- Милая моя Викуся, мы слушали одно и тоже! Она сказала именно это, хотя и факты привела, и свидетелей подтянула… она НАВРАЛА! Я просто надеюсь, что она и сама не понимает, что говорит. Что сказала… Потому что журналисты, особенно молодые, очень часто попадают под обаяние своих героев. Они могут не заметить, что сами стали жертвой манипуляции.
- Нет, Оля не такая!
- Вика, да я верю тебе… Я верю, что она очень обаятельная девочка… Раз ты так ее полюбила всего за неделю… И я ее не осуждаю, потому что сама была молодым журналистом,… и тоже пару раз делала очень гадкие материалы… Просто среда, в которую она попала, не располагает к доверию… Там все нужно проверять, просто у нее на это, скорее всего, и времени нет. А может, и неохота ей ниче проверять, может, она артистка, - она же артистка? - и ей все равно, о чем трещать, да…
- Нет, не может быть!
- Да, Викусечка, я и не говорю, что все так!... Что ВСЕ! плохо, и все такое… Я говорю, что ЭТОТ материал - сделан ТАК.
- Она не знает! Я скажу ей!
- Я боюсь, что она тебя не поймет… Ей сейчас очень важен сам успех… В любом случае, ты можешь сослаться на меня, что это я такая злобная ведьма. И даже можешь дать ей мой телефон. Если ей так уж захочется повыяснять, что к чему…
О ЧУЖИХ ЖИЗНЯХ.
Жизнь всё чаще подкидывает пищу для размышлений на эту тему, и уже это симптоматично.
Вот вам первый случай. Один телерепортер едет в горячую точку, и там падает в яму; его бросается спасать милиционер. Репортер спасен, милиционер погиб.
Следующий случай - это катастрофа российской подлодки.
И милиционер, и подводники погибли достойно, выполняя приказ и свой долг, выполняя мужскую работу. Однако смерть задает много тяжелых вопросов. И самый главный из них: "зачем?".
Что делал репортер, которого пришлось спасать? Нам скажут: искал правду, чтобы рассказать её телезрителям. Не будем скептично качать головой, а просто корректности ради предположим еще и другие версии. Возможно, репортер снимал интересный репортаж, чтобы развлечь зрителей. У телекомпании своя корысть: такие передачи поднимают ей рейтинг. Или у репортера была и своя корысть - поездка в горячую точку поднимает его престиж в глазах и коллег, и девушек.
Так я и спрашиваю: стоило ли повышение этого престижа жизни милиционера? Стоит ли её рейтинг телекомпании? Может быть, её стоило отдать ради развлечения скучающих зрителей?
Скажу честно - я так не думаю. И даже больше: я не уверен, что этому человеку стоило погибать, чтобы люди узнали правду. Хотя бы потому, что люди эту правду уже, скорее всего, знают, - как знают они и многие другие правды, причем с аналогичным результатом.
А теперь самый тяжелый вопрос: зачем наши моряки бороздили холодные глубины? Если не вдаваться в частности, их задача - держать на ядерном прицеле американского обывателя. Такова доктрина взаимного сдерживания.
И незачем даже обсуждать, стоит ли грозить американцам. Потому что они наших ракет не боятся. Они просто не помнят о них, и куда сильнее их страшат холестериновые бляшки и целлюлит. В нас-то ведь сейчас тоже целит какая-нибудь американская лодка. И что, сильно мы боимся? Нет, если что нас и ужасает, так наркоманы на улицах и бомбы в подвале.
Возможно, подводникам и прочим ракетоносцам не хватает рекламы. Российский флот должен бы крутить ролики "Улыбнитесь, вы на прицеле!" в шоу Опры Уинфри, а их американские коллеги тоже самое - в "Поле чудес". Но вряд ли даже это изменит ситуацию, и следует признать: хождение на глубине, на грани смерти и пределе человеческих сил - лишено всякого смысла.
Абсурд, делающий трагедию невыносимой: одна лодка упражняется в малополезном мастерстве стрельбы торпедами, другая приплывает посмотреть, как это получается у русских коллег (еще более абсурдное занятие). Обе лодки - верх технического совершенства, они крадутся совершенно неслышно; они играют в войну, и потому не включают локаторы, чтобы не выдать себя…
И у подводников, и у милиционера не было выбора. Это вековая человеческая традиция - исполнять боевой приказ или спасать человека, это то, что делает человека человеком. Но их подставили. Их сделали заложниками чужой игры, причем игры бессмысленной. Они играли геройскую роль - но в театре абсурда.
Какова же цена человеческой жизни? Ответ двоякий. Когда это твоя жизнь, ты волен назначить ей самую малую цену. Ты можешь рисковать ею даже потехи ради - например, залезть на телебашню или колоть себе всякую дрянь. И так делают всё чаще, что подтверждает глобальную тенденцию - в мире всё меньше вещей, ради которых действительно стоило бы отдать жизнь. У жизни нет смысла, поэтому одни стали просто жить, а другие просто умирать.
Но чтобы заставлять рисковать другого, ты должен быть уверен, что тем самым придаешь его жизни великий смысл, и что его смерть имеет больший смысл, чем жизнь. Если у тебя нет такой веры, если ты заблуждаешься в своей вере, - ты совершаешь обычное убийство, за которое ответишь раньше или позже. А предметов для такой веры осталось совсем мало. И тут не отговориться, что одни созданы жить, а другие - умирать.
Увы, охотники рисковать чужими жизнями вряд ли послушают меня. А всем остальным лучше задуматься над другим вопросом: не пересмотреть ли вековые традиции, которые возникли в те времена, когда смерть стоила того, чтобы жить?
Иными словами: стоит ли выполнять абсурдный приказ? Стоит ли спасать того, кто рискнул собой ради безделицы?
Сколько смертей нам еще понадобится, чтобы ответить?
( Л.К. 24 августа 2000)
Вика настороженно смотрела на ЛЛ из под бровей.
- Ты обиделась за свою подружку? Можешь не давать ей никаких телефонов. Я не собираюсь ее переубеждать, если это действительно мнение, а не артистический макияж, но и своего мнения не изменю. И дело даже не в том, что я офигенный специалист по Осетии. Даже и совсем не специалист… просто я вижу в этом материале уши, которых не видит молодой журналист, уши клеветнические… И даже примерно понимаю, где такие материалы предлагают…
- Да? Где?
- Да, долго объяснять, ну, если в двух словах, есть такие силы, вполне официальные, которые хорошо финансируются, и не из нашего бюджета… И это бизнес. Такой же, как журналистика. Люди просто работают, им платят за это. Они это даже клеветой не считают. Это нормально… В журналистике – это нормально.
- Ниче себе!
- Ну, да, я тоже так считаю. Но они как бы! - как бы! - и не обязаны! думать: хорошо это или плохо. В журналистике хорошо то, что полезно…, газета, ну, или другой ресурс – это бизнес - в первую очередь. А бизнесу полезно - все что продается. А продается что?
Вика пожала плечами. ЛЛ улыбнулась:
- То с чего ты начала. Она крутая! всех раскидала! и так выглядит хорошо! и как там ты говоришь? - и ЛЛ показала руками под потолок.
- А!...как это, арабеск!! Лен Лексевна, я тоже так могу, там один парень, он Олю так поднимал, а потом меня тоже! Это так обалденно! Так страшно! - в это время зазвонил ее карман, она достала трубку - Да, Вань… Ваня за мной пришел.., я пойду ладно?... Ваня, я все выхожу уже… Он вам привет передает…
- Ну, спасибо, ему тоже… Видишь, сколько у тебя впечатлений… Вика хочу попросить, посмотрите с Ваней про Цхинвал, расскАжете мне потом, что было не так, ладно? а то я здесь не читаю, только сплю.
- Ладно, послезавтра приду, может и с Ваней, выздоравливайте.
* * *
Почему Вика возилась с этими своими старушками, она и сама не знала. Вот ведь и бабуся просила на выходные приехать. И они с Ваней собираются ехать к ней в Михайловку…
С другой стороны, хорошо, что они все время заняты, и не тусуют во дворе. Она так привыкла, что они все время вдвоем. Жалко было терять это уединение, к которому так привыкли за неделю в Екатерибурге. Ну, ладно она, но ведь и Ваня тоже вокруг нее хороводы водит. И Оля. Вот только теперь ее беспокоило, что же там произошло, в этом Цхинвале, на самом деле? Кто же из них прав, надо будет у тети Глаши спросить:
- Вань, а ты не знаешь, че там в Осетии произошло, про что Оля говорила там, еще перед отъездом?
- Ну, если я ниче не путаю, там грузины хотели Осетию обратно захапать, а те – не хотели. У них там в Грузии грузинов - один к десяти.
- Да? как это?
- Ну, как,… там всякие княжества были, а потом их при Союзе всех смели в одну кучу, и сказали, мол, все – вы теперь грузины. А там их - всех сортов. Менгрелы, лезгины, сваны, осетины, кабардинцы, или кабардины, фиг знает, армяне, сами грузины - черта лысого, каких только нет - это мне Бадри рассказывал Гетия, помнишь.
- Да, Бадри, помню да… И че, и че…
- Ну, че, все захотели отсоединиться… Там Грузия уже не выпускала никого, как Союз когда-то их самих. Ну и вот, осетины попросили у России помощи…
- Да?
- Ну, всяко лучше, чем под грузинами ходить. Россия денег башляет. А Грузия только хапает и по тюрьмам раскидывает… Мафия там жесткая… Половина у нас ошивается… Работать они все не любят, только командовать, так Бадри говорит. Ну, короче, осетины выбрали большую кормушку.
Грузия Бадри Гетии была куда ближе для понимания, и Вика по-хозяйски рассудила:
- А России это зачем? ввязываться?
- Да, грузины не хотели отдавать… а че это ты такие вопросы задаешь?
- Да, ЛЛ сказала, что Оля фигню в репортаже говорит…
- А че она говорит?
- А ты не смотрел?
- Не-а.
- А че это ты Олю не посмотрел?
- А че?
- Ну, она ж тебе нравится!
- А тебя вообще Суходольский за такие места щупал, что я до сих пор боюсь думать!
- Да, Вань! Че как дурак!
- Ну, вот и ты тогда не нози!
На улице стоял тихий и все еще теплый август. После промокшего насквозь июля, это было время раздышаться, такое сухое и терпкое счастье. Вечерело, и они не стали садиться в транспорт, а медленно пошли в сторону метро, через березовый парк, по выметенным песчаным дорожкам, мимо пустых скамеек. У Вики было ощущение, что у них с Ваней появилось сразу трое детей, и все девочки… Она обняла его и поцеловала, они постояли так немного, а потом так же и пошли дальше: он вперед лицом, она – спиной, как в танго, или в вальсе, только очень медленном.
* * *
- Да, кто она такая, чтобы меня судить? - запальчиво спросила Оля, глядя с экрана СКАЙПа на Глафиру.
- Что ты! что ты!... я тут вообще ни при чем! Мы с Викой виделись последний раз, дай бог памяти, в прошлую пятницу, десять дней назад - и бабушка замахала ручками, и, обращаясь к Вике, спросила, - и что тут произошло, пока я ставила чайник?
Они сидели у нее на даче, на диванчике в гостиной на втором этаже, где Вика хвасталась Ване, как они настроила бабушке компьютер и связь, и все такое…
«Теть Глаша, а вы так и не пользовались скайпом? я вас щас научу…можно позвонить… в Екатеринбург, например… Я щас Олю наберу, помните, я вам рассказывала…»
- Да, я тут Оле говорю, что ЛЛ не одобрила ее материал про Цхинвал, а она бесится…
- А что, не одобрила?
Вика отрицательно помотала головой.
- А почему?
- Говорит, эта…тенденциозно…
- Да? так и говорит?
Теперь покивал Ваня. А Глафира обернулась к Оле:
- А че, тенденциозно? сама-то как думаешь?
- А вам-то что?!
- Ну, что ты!... Я тут главный оракул!... Ты не знала?... Ты не смотри, что я старенькая и кашляю.
Оля ухмыльнулась. И помягчела:
- А я не видела, не знаю, о чем речь–то?
Тут вступил Ваня, и, обнимая Вику, объяснил все в трех словах:
- Глафира Андреевна, короче… тут разговор за Цхинвал. В восьмом году произошел конфликт между Осетией и Грузией. Осетия в это время формально входила в Грузию, и хотела отсоединиться, Грузины – не хотели, ясен пень, и ввели туда войска…
- Нет, - сказала с той стороны экрана Оля, - все не так…
- Давай я? - миролюбиво оборвал Ваня - потом версии… Ну, и вот, короче… грузины - народ горячий и властный, давай осетинов пугать. А осетины – тоже народ горячий и властный, давай они там друг перед другом скакать, пока амеры не расчухали, что им не выгодно, чтобы между Россией и Грузией, в которую уже и денег качнули, и планы построили, и контингент завезли, и все такое - вдруг возникла независимая Осетия. Саакашвили, видимо добавили деньжат, ну, и он бахнул в Осетию войска.
- Ваня, да что ты выдумываешь?! – попыталась перебить Оля.
- Так, Оля, я еще не закончил, - рассердился и Ваня, - твой материал я смотрел, и он полная херня!
Оля с той стороны экрана задохнулась от неожиданности, возмущения и обиды.
- Ну, и вот, короче… Мы-то ведь тоже не дебилы, просчитали, что нам совсем ни к чему НАТОвская граната под яйцами.
- Очень образно! – отметила Глафира, и закурила свою папироску.
- Вы столько курите!- прошептала Викуся так неодобрительно, что Глафира даже замахала рукой, разгоняя дым.
- Ну, вот, по сути это была не грузинская война, и не осетинская. Наши геополитические интересы совпали с Осетинскими, НАТОвские – с грузинскими. Я даже думаю, что у грузинов своих интересов не было. Они тогда продавали все, что у них покупали, как хохлы сейчас. Я думаю, что мы сказали там осетинам на ушко, мол, мы за вас, и если что – все такое…
- Да? – Глафира с большим интересом разглядывала Ваню, она его в первый раз видела, но со слов ЛЛ получался совсем другой портрет.
- Да. Поэтому, кто бы ни вошел в Цхинвал, вошли все равно с нарушениями. Но мне кажется, что вошли все же грузины.
- Почему?
- Ну, больно тупо было все сделано. Тупо. С натиском таким кавказским. С позиции силы. Они че думали, что Россия как дура будет стоять и смотреть, как ей срут на голову? Грузины, че тут скажешь!
-Да? Почему ты так думаешь?
- Да, у нас вон с Викой есть друг Бадри. Ну, как друг – приятель. И я вот смотрел, че они там лепили – ну прямо, как будто Бадри выступил: сказал – одно, потом, забыл, че сказал, сказал другое. Потом перья распушил, потом пересрался – в кусты свалил: «Я пожалуюсь большому брату, он вас надерет!» Короче, че попало!
- Кто?- засмеялась Вика
- Да тот еще деятель Саакашвили. Ну, щас-то вообще понятно, что он клоун, а тогда-то я почитал, было довольно напряжно там все… Ну, вот, а теперь то, что Оля написала.
Оля обиженно смотрела с экрана.
- Оля изложила чисто грузинскую версию…, - он с извиняющимся видом добавил, - Хотя осетинская была бы не лучше… У меня вообще возникли большие вопросы к людям, которые определяют политику.
- Да? – Глафира все с большим интересом смотрела на мальчика.
- Да, я как-то думал, что дипломатия – это наука, высокая, все дела, что вообще предполагает, эрудицию хотя бы, там универсальность, хотя бы осведомленность, и… уважение вызывает…
- А на самом деле?
- А на самом - деле смотреть не на кого. Кроме наших, там такое впечатление, что дилетантизм голимый и на таких местах высоких! Пипец! Или их так переводят? Да ну, не может быть, так-то переврать – с ходу нужен высший пилотаж дипломатии среди переводчиков.
- А ты куда поступаешь, Ваня?
- В политех, а че?
- Просто просила… Ну, что Викуся, ты получила ответ на свой вопрос? – Глафира вернулась к забытому чайнику, - вот жалко мы Олечку не сможем чаем напоить..
- Нужен мне ваш чай! - сказала Оля и выключилась.
В комнате повисло неприятное молчание. Вика подскочила к компьютеру, и снова стала набирать Олю. Та не отвечала. И пирожные они поглощали в полном молчание.
* * *
....С другой стороны, война сама себя довела до абсурда. Созданное в итоге оружие слишком страшно, чтобы его применять; обмен ядерными ударами или поединок снайперов это уже не война, это истребление, при котором погибает и победитель.
Но мы подменили одно другим. Вместо того, чтобы признать, что война - неприятное и почти самоубийственное занятие, мы выдумали, будто она больше вообще не нужна. Якобы всё так стало хорошо, что людям не о чем больше спорить, а только сотрудничать да сотрудничать. А между тем поводов для войны вовсе не стало меньше, и главная война, война всех со всеми - никуда не делась.
От этой подмены, пусть и маленькой, но лежащей в основах, запуталось все. Мы отказываемся от решительных боев - и в итоге втягиваемся в войны вроде бы мягкие, ограниченные, но куда более обременительные и болезненные. Хороший пример этого - последний конфликт в Чечне. По канонам армейской мудрости, с ней нужно было дружить - или бросать туда сразу мощнейший кулак, ломающий без пощады всё. Армейский гуманизм в виде ограниченной группировки, выполняющей ограниченные задачи, не получился, потому что он абсурден изначально. Мы получили многие тысячи погибших со всех сторон, разрушенную, но непокоренную страну, и бескрайнее всеобщее озлобление, которое неизбежно подарит столь же бескрайнюю войну. Точно также в свое время погорел Кеннеди, выбросив десант на Кубу, но постеснявшись поддержать его авиацией. Много лет спустя его преемники повторил ошибку, отказавшись от решающей атаки на Багдад.
Мы вязнем в полумерах и "конструктивных" компромиссах. Мы не можем решить простейших вопросов, застревая в бесплодных спорах и обсуждениях. Мы вынуждены доказывать свою "правоту" ежедневно каждому встречному.
Любым своим шагом мы создаем еще одного обиженного, но правила хорошего тона не позволяют его уничтожить - и мы уносимся вперед. А ведь это, с точки зрения военного дела, гибельная ошибка - оставить за спиной недобитого противника.
По этой причине побед и поражений уже нет вообще - вместо них какая-то зыбкая дерготня. Тот, кого ты оттолкнул вчера, завтра вернется и оттолкнет тебя - ты же его только оттолкнул. Не повалил даже. Процветание в таких условиях даже опасно. Ты как бы сидишь в ярко освещенной комнате: тебя видно со двора, а ты не можешь разглядеть за окном ничего. Подступает тень, и твой взлет заканчивается. В пять минут.
Не удивительно, что отпадает охота к чему-то стремиться. Не удивительно, что охота отпадает вообще. Вместо этого мы полюбили демонстрировать своё оружие и достоинства, хотя любого новобранца в армии на третий день учат, что размахивать оружием нельзя.
Нам уже милее всякого рода эксгибиционизм, декларации о намерениях и незавершенные действия. Не делать, а показывать, что бы ты сделал, и рассказывать, как бы это было. Рыкнуть - и спрятаться. Подарить цветы - и отступить.
Мужчины живут по женским законам: берегут себя, приходят домой вовремя, согласовывают свою любовь с её объектом. Было бы вполне логично, если бы они стали женщинами - но этого не делается. В итоге получается нечто среднее, промежуточное. Еще одно незавершенное действие, еще одна полумера, еще один абсурд.
Мы лишены возможности драться. Мы лишены возможности делать. Не оттого ли так грустны наши глаза, так вялы наши движения?
Мы запутались. Помогите нам.
От вашей помощи мы запутаемся еще больше.
(Л.К. 1997)
* * *
Утром, Глафира застала Вику перед экраном, они с Олей разговаривали. Оля увидела ее в окне и сделала движение оключиться, но Глафира замахала ручками, мол, ухожу! ухожу! И проскользнула вниз на фисташковое ведро, и потом на кухню – варить кашу.
- Ну, и подумаешь… Мне ЛЛ вообще сказала, что она сама тоже делала плохие материалы, а потом…, - страстным шепотом говорила Вика, - ну, нет… прости, прости,… не плохой, ну, прости…, ну, что она сказала, что это все очень ответственно, и можно попасть под власть людей про которых снимаешь, как-то так, она по-другому… Оля, Олечка, ну не мучь меня, пожалуйста, но я – за Ваню…
Через минуту Вика спустилась. Печальная и растрепанная.
- Тебе идет эта сорочка, - сказала Глафира.
- Это Ванина майка, - сказала она обреченно.
- Ну, что у тебя случилось, милое дитя?... Кашу будешь есть?
- Какую кашу?
- Классика, овсянка…
- Не знаю…, может, и буду… Теть Глаша, ну, вот скажите мне, когда любишь двоих людей, а они поссорились… че делать?
- А ты кого имеешь ввиду. Олю и…
- И Ваню.
- Так она на Ваню обиделась?
- Ну, вроде того…
- Ну, это ты подожди, она отойдет.
Ваня сказал, что не хочет каши, и ему изжарили персональную яичницу с луком и с колбасой.
Потом они сходили на озерцо, и Ваня даже поплавал. Со страшным криком влетел в воду, уплыл очень быстрым брассом довольно далеко, а потом уже медленно и без брызг вернулся обратно. Глафира со своей неизменной папироской и Вика с полотенцем ждали его на корявых сосновых корнях.
- У тебя такой красивый мальчик, - сказала Глафира, когда он плыл еще только туда.
- Да, мне тоже нравится… Такие плечи хорошие, да? Жопка маленькая, ноги длинные. И у него такой животик, в кудряшках! – Викуся счастливо улыбнулась, - … У него такие смешные родители… Папа маленький, мне – вот посюда, а мама – наоборот, большая. В кого он такой красивый…?, - и она побежала к воде с полотенцем. Ваню колбасило не по-детски, и она начала тереть его полотенцем какими-то важными и старушечьими движениями.
Глафира отметила кудряшки на животике. И ухмыльнулась. Вообще, при всей своей невероятной красоте и гламурности, девочка была простодушная и наивная. Это было такое удивительное сочетание, что без труда собирало для нее очки, в обоих лагерях. По крайней мере,и Глафира без вопросов отдала ей свое старое сердце.
Позже Глафира повела их по грибы. Попыталась обуть девочку в сапоги, но та наотрез отказалась. Ваня обул Женины, и его камуфляж. С корзинами и рюкзаком он смотрелся совершенно органично в ельнике. Вика же, оставшись в своей цивильной, почти белой джинсе, выглядела эльфийской принцессой в царстве гномов. Но в этом тоже была своя прелесть. Она сделала несколько фоток селфи, потом попросила Глафиру их поснимать, и на руках у Вани-Лесовика выглядела даже более эльфийкой, чем, наверное, сами эльфийки. Свой первый подосиновик она тоже сфоткала и послала Оле и ЛЛ.
От Оли вернулся смайлик-кулачок с задранным большим пальчиком. От ЛЛ смайлик весь в слезах.
Август. Грибы.
Как уже было сказано, питерские больные до грибов. В отличие, скажем, от финнов. У них этих грибов – хоть, ж… ешь, а они не собирают. И другим не дают, что характерно. Питерские катаются в Финляндию: визу открыть и закрыть, а че там еще делать? Так бы - границу пересек, и – по грибы. А они там шикарные, огромные шляпы, и маленькие, и всякие: красные, черноголовики, и белые, и их - как грязи. А собирать нельзя, тем более вывозить. Странные, да?
А питерские - грибы любят. В августе все вокзалы, вагоны электричек и перроны пригородных станций заполнены людьми в хаки или камуфляже, в резиновых сапогах и с корзинами - пустыми или полными, в зависимости от времени суток. Полные корзины – предмет интереса и восхищения попутчиков, гордости для обладателя, зависти для прочих, повод для приятного диалога.
Поэтому лучшие грибы выкладывают на самый верх, так себе - красиво прикрывают папоротником. Все в грибах понимают. Разбираются. Советуют. Умеют собирать, готовить, хранить. У них это – род фольклора, критерий аутентичности.
- Теть Глаша, ну вот скажите мне, разве она виновата? У нее же есть там руководители какие-то, они что не пониают, что вы говорили. Я вот помню, она тогда пришла и сказала, что руководство ее сюжет одобрило. Ну, значит, они его смотрели. Они что не понимают, что Ваня вчера говорил?
- Э-э-э, да как тебе сказать… На самом деле я вообще не понимаю, почему твоя подружка
- Оля…
- Да, Оля, так расстроилась… Про него уже все, наверное, забыли, сказала Глафира, срезая красивый грибочек, - смотри, какой хорошенький!
- Про кого?
- Про сюжет этот… Если бы она ему не придавала такого значения, никто бы и не вспомнил… И потом, я вполне допускаю что то, что излагает Ваня, не так очевидно руководству канала, на котором работает Ваша девочка…
- Оля…
- Да, Оля… Видишь, Ваня-то захотел разобраться – сел, и разобрался. А журналисту, скорее всего, так нельзя.
- Почему?
- Ну, потому что ему нужна аудитория… Это Ване не нужна. Ему достаточно тебя и меня, и…
- Оли…
- Да, Оли. Поэтому, видимо, их одобряют, когда они делают что-нибудь скандальное…
- Да, поняла, ЛЛ тоже говорила, что это бизнес, и нужно, чтобы покупали…
- Ну, вот видишь, и ЛЛ туда же. А простую жизнь, ее никто читать и смотреть не захочет.
- Бедные они!
- Кто?
- Ну, Оль, вообще журналисты
Глафира засмеялась.
- Че вы смеетесь?
- Ты только им не скажи, что они бедные. А то обидятся, как твоя… Оля. Да помню я, помню. Видишь ли, дорогая моя Викуся, Оля не на Ваню обиделась. Она на нас всех обиделась, что мы смеем иметь мнение…, это во-первых. А во-вторых, она обиделась на нас за то, что мы победили в битве за твое сердце, в этом раунде, не навсегда. И она еще с нами повоюет…
- Нет! Не правда! – Вика даже остановилась.
- Я надеюсь! Во, какой! - и Глафира срезала еще один гриб – побольше.
- А при чем тут мое сердце?
- Ну, потому что, она же у тебя в первую очередь мнения спросила, а ты ее на экспертизу потащила: к ЛЛ, и ко мне, и к Ване. Практически это вотум недоверия!
- Че?
- Ну, это знак, что ты не ей доверяешь, а еще с кем-то хочешь проконсультироваться… А она хочет, чтобы ты смотрела ей в рот, и ела все, что дают!
- Нет! Это не так! Оля – не такая!
- Да откуда ты знаешь, какая она. Первое, что я услышала от твоей девочки, был вопрос «Да кто она такая?» Верно?
- Это не то! Она хотела понравиться, и старалась. Глафира, я не буду с вами разговаривать…
- Прости, прости меня, дорогая, да я вообще не хотела с тобой ссориться, и об Оле твоей говорить не хотела, и че я такого сказала?... Не доверяю твоей девочке Оле… Но она же мне тоже не доверяет.. Ты же на нее Полкана не спускаешь за это! Осторожно, там канава, перепачкаешь свои прекрасные кеды.
- Ну, вас всех, я так от вас устала, - сказала Вика, и крикнула – Ва-а-ня-а! Ау-у!
-А-у-у! - откликнулся Ваня откуда-то слева. Вика развернулась и ушла.
* * *
У Горбачевского был друг – Васильев. Он вернулся к первой жене от второй, страстно любимой, после того как выяснил, что она не любит, не хочет, и даже запрещает ему эти питерские осенние радости. Вам это странно? Мне – нет. Если бы мне запретили грибы, я бы тоже призадумалась, почему не учитываются мои интересы, и что, в таком случае, я получаю взамен?
Но у меня такого не было. Все мои мужчины грибы одобряли. Вернее, наоборот, я одобряла пристрастия своих мужчин. Я вообще не считаю грибы питерской фишкой. Скорее российской. Даже советской. И совершенно точно знаю, что сейчас - в конце лета грибы собирают в Новосибирске, Омске, Томске, Северном Казахстане, Тюмени, Екатеринбурге, Смоленске, Вологде, Новгороде, Пскове, ну, и в Питере.
В советские времена это было настолько аутентично, что конторы заказывали автобусы и вывозили своих работников по грибы. Одно из предприятий, на котором я работала в юности, построило даже базу отдыха в грибных местах. И там была огромная кухня на восемь газовых плит, чтобы можно было переработать, хотя бы первично, то, что добыто отдыхающими. И на август-сентябрь места бронировали в январе.
И так каждую осень. Я помню, мать с отцом привезли как-то восемь мешков с грибами, еще папкину майку завязанную снизу, и кальсоны, тоже завязанные снизу на узлы, вывалили это все в зале на огромную клеенку и усадили нас перебирать. Я чуть с ума не сошла! Через час завалили ванну груздями. Еще через час заставили кухню кастрюлями с подберезовиками, Катька, как всегда свалила, мы с Мишкой вдвоем отдувались. Очень быстро надоело. Только папка выносил это с философским спокойствием, и еще через час пересадил нас к ванне отмывать грузди.
Потом они целых две недели занимали на кухне почетное место - солились в огромной зеленой кастрюле, очень вкусно пахли чесноком и укропом, и очень противно выглядели - рассол был такой мутный, рыжий и пенился, бе! Мать вспоминает, что тогда получилось пять пяти-литровых банок соленых груздей. И это было так вкусно! Сколько ни пробовала соленых грибов, так ничего подобного больше и не ела!
- Вань, а че они Олю не любят?
- Кто они?
- Бабуси мои.
- А они че, не любят?
- Говорят, что она хочет, чтобы я слушала и хавала, все, что дают…
- Э-э-э… Оля?
- Да? Ты тоже так считаешь.
- Не-а… Да я как-то и не думал.
- А я ей сказала, что я все равно за тебя, а она сердится.
- Да и пусть сердится… О, ничесе! Смотри сколько!
- Прдожди, сфоткаю.
Поляна, на которую они вышли, была усыпана красными подосиновиками.
- Обалдеть! Я никогда столько не видел.
- И я!
- Давай считать?
- Давай.
Они насчитали сначала пятьдесят, аукнули Глафиру, потом вместе - двести пятьдесят. И после этого им уже пришлось возвращаться, иначе бы пришлось снимать какую-нибудь одежу и мастерить дополнительные сумки. А им столько и не надо было.
- Ну, что вам могу сказать, дорогие дети! Ни за что на свете, не ходите… в августе по грибы…
* * *
Видимо, это семейное развлечение, потому что в следующий раз я каталась по грибы уже с первым мужем. По казахским степям, на его шикарном мотоцикле… Сатурн…? Спартак…?... Спорт! Иж Планета Спорт! В мои времена моцик был уже довольно потрепанный, хотя все еще спортивный старичок. Мы были такие красивые! «Он в каске, как дьявол, очки со слюдой, бордовая Ява, как конь молодой!» (Ю. Визбор)
Муж знал, куда ехать, где и что собирать. В степи растут шампиньоны, красивые французские грибы, похожие на белые мухоморы, в розовых подъюбниках, вкусные, как сыроежки. Но ездили мы, конечно, не за ними.
Степи в наших местах приятно разнообразили березовые и осиновые перелески, на довольно значительном удаление друг от друга, но это если пешком, а на мотоцикле – удобно, и даже приятно.
В этих перелесках росли прекрасные подосиновики и подберезовики. Крепкие ножки с березовым рисунком, красные и черные шапочки, такое удовольствие шарить глазами по усыпанной листвой земле, такая радость наткнуться взглядом на нарядную шляпку!
Перелески были похожи на ватрушки: внутри – болото, по краям – деревья. Мы расходились по опушке в разные стороны от мотоцикла и встречались на той стороне. После этих маленьких и безопасных лесочков, меня сильно напрягал уральский лес.
Уральский лес такой – высо-о-окий. Корабельные сосны. Прозрачный насквозь – никакого подшерстка. Черничник – в худшем случае. Сейчас эти леса затянуло малиной и черемухой, и они непроходимые, а тогда можно было пройти в кедах и в майке без рукавов, заблудиться в этих сосновых стволах, по-индейски разрисованных V-образными порезами для сбора живицы.
Вот только непонятно было, где тут растут эти, гад, грибы? На Урале я так и не знаю мест, где растут грибы. А папка умудрялся по дороге на дачу (четыре километра) насобирать на такую - основательную жареху, тетка – на супчик. А мы – как-то без успеха. Так-то я без фанатизма, и без амбиций, я вообще - «глаз подхарчить», как говорил Горбачевский. Ну, просто если в лесу есть грибы, то только дурак их не найдет. Я – что-то такое. Если меня ведет опытный грибник, я тоже насобираю. Я такие – запасные руки.
- Ну, дети, че мы натворили!
- А че такое?- Ваня взгормоздил на спину рюкзак, и взял по корзине в обе руки.
- Мы ж теперь на весь вечер обречены на возню с грибами, - Глафира забрала у Вани свою пустую корзинку.
- Вика, давай ты пойдешь по тропинке…
- А че?
- А то ты по лесу еще насобираешь, и я, а так я буду смотреть на твои ноги, и не буду отвлекаться.
Вика польщенно хихикнула, поцеловала Ваню в щеку и послушно вырулила на тропинку.
Глафира пошла следом, в тайне надеясь, что гипноз Викиных прелестей не собъет ее с пути, и она еще сможет чуть- чуть пошуршать по дороге.
Мне нравится процесс: движение, поиск, находка, осознание приобретения, возможность похвастаться. Но больше процесса мне нравится атмосфера (а нынешнее словечко «атмосферный»: атмосферный фильм! атмосферный паб! - отношу про себя именно к этому процессу) Цвет. Запах. Воздух. Объем. Простор. Покой. Тишина. Температура. То, как отпускает напряжение, раздражение, расслабляются мышцы, приходят такие легкие мысли. Или наоборот весомые. Или веселые, или еще какие-нибудь.
Еще мне нравится сам предмет поиска. Сами грибы. Они такие хорошенькие! Вызывают столько чувств. Опять же форма. У меня на счет формы – пунктик. А в этой форме для меня есть что-то фалличное! Но не в смысле Сатурна, а в смысле Амурчика – такая игрушечка! Нет, большие грибы тоже ничего. Но маленькие лучше, даже не знаю почему. Такая младенческая невинная красота.
Когда я сказала об этом своему второму мужу, он обиделся. Он вообще легко обижался за свое мочо. Но грибы любил, как спорт, как способ самоутвердиться, он, правда, привносил в мероприятие дух соперничества, и от этого – нервозность: больше, быстрее, лучше! Это несколько понижало вибрации. Но все равно, когда с человеком можно поехать за грибами, это, видимо, как в горы, или в разведку.
Они вернулись домой еще засветло, приспособились к большому обеденному столу чистить и разбирать добычу. Тут обнаружилось, что у всех разные представления о том, что в грибах следует чистить. Они сколько-то поспорили, а потом пришли к компромиссному решению: каждый в зоне своей ответственности определяется с технологией самостоятельно. Так Ваня, чистил грибы, как он считал нужным. Вика их мыла и резала, как ей казалось правильным, и Глафире ничего не оставалось, как принимать обработанные грибы и жарить их на всех доступных сковородках. Еще по ходу возникла идея и вовсе не жарить, а так и заморозить чищенные и резаные, и в морозильной камере произвели уплотнение.
А когда я купила дом в деревне, то походы за грибами приобрели настоящее эпическое значение. Здесь грибники – добытчики. Для многих - это бизнес. Они и ягоды собирают так, не по-детски: по двести-триста килограмм за сезон. Одна тетка мне на прошлой неделе сказала, что засолила уже пять ведер грибов. Я открыла рот и покивала, «вы так любите соленые грибы?» - «Да я не ем, у меня поджелудочная, я их продаю зимой, у меня и покупатели постоянные!»
Я грибы тоже почти не ем. У меня в морозильнике с прошлого года подберезовиков – на две большие сковородки. Так и не пожарила. В деревне – только что собранные – это да! – как окрошку, или щавелевый суп – раз в сезон. А потом уже опять неохота.
Я их собирать люблю. Особенно возле нашей деревни. Их тут так много! Все соседние деревни ходят и по грибы и по ягоды – в наши болота. У нас подберезовиков, как в Репино – свинушек. Белые – реже, но тоже хватает. Хотя я их от черноголовиков – уверенно так и не отличаю.
Через какое-то время вопрос снова вернулся к Оле. Теперь они поспорили по поводу права на собственное мнение.
- Ну, Оля тебе изложила свое мнение, и спрашивает, ну как? Она зачем спрашивает? Чтобы услышать твое мнение? Принять к сведению, или просто хочет услышать восхищение в твоем голосе?
- Да, какая разница, я ее подруга!
- Да есть разница, Вика! если твоя подруга завтра скажет тебе забраться на телевышку и сигануть оттуда вверх тормашками, наверное, ты включишь мозги!...Но вопрос для меня в другом, кто за это будет отвечать, если ты все-таки не включишь и сиганешь? Она ведь скажет что просто высказала мнение, а ты, или Ваня – сами виноваты!
- А причем тут Ваня?
- Да при том, что у него мозги были включены, и он сразу увидел это «вверх тормашками». Но Оле это не понравилось! И значит, если бы у тебя были включены мозги – ты бы ей точно так же не понравилась, как Ваня…
- Ваня ей как раз очень даже нравится! – выпалила Вика, перепугано глянула на Ваню, увидела, как он заливается краской, и выкрикнула: - Все, не могу больше, не мучьте меня! Не хочу об этом думать!!
Она сняла и швырнула фартук, и ушла на веранду, чуть ли не хлопнув дверью. Ваня постоял минуту. Снял свой фартук, перчатки и тоже вышел на веранду. Глафира присела перед форточкой и закурила свою неизменную папироску.
«Молодежь!» - она мечтательно выдохнула дым.
Потом позвонила ЛЛ:
- Ну, привет, инвалидик, как ты там?... А мы по грибы ходили, Ваня с Викой такое место нашли…
Потом она освободила одну из сковородок, и высыпала на нее картошку, порезанную на деревенские дольки. Милые бранятся – только тешатся. Помирятся, придут, попросят кушать.
А в Архангельске говорят, за грибами ходят как на сенокос. Вот вышли за околицу, встали рядами, и пошли собирать, так же рядами. Они и едят их без картошки, вообще без ничего. Но может, я и вру, это нам рассказывала педагогиня по фольклору, они там целый месяц пословицы собирали. И грибов она с той поры вообще не выносит. А я выношу. Я очень мало бываю в деревне, не успеваю пресытиться.
И там все так удобно. Горбачевский с Васильевым, как питерские, нам бы позавидовали, так удобно у нас собирать грибы. Я вспоминаю, какое это мучение – возвращаться - из лесу в город! Ты такой прозрачный, как стекло, как после службы, вот точно, как после службы! А тебя - с корзинами - на электричку – пихают - или в автобус - давка, народ! Да, даже если на машине. А потом еще и дома с ними возни до ночи.
А тут ушел в лес – нагуля-ался, намолча-ался, надыша-ался, потом грибы принес домой, можно все оставить до завтра. Утром встал, без суеты че-то с ними сделал. Когда я бываю в деревне одна, я вообще ниче не включаю, так и живу в тишине. Думаю себе че-нибудь, песенки пою: «как па-па-асть на а-аст-ра-ва, е-э-с-ли не иде-ом к мо-о-рю!» Типа того. А еще грибы – это значит, что уже осень. Даже июльские грибы – это уже осень.
Все как-то не верится, что лето кончилось. Какое-то тоскливое беспокойство. Как будто ключи потерял, или кошелек с зарплатой, все не веришь, что с концами. Может, еще здесь поискать? Может, за подкладку завалились? Да нет же! Ключи выбросила, зарплату про—бала! И сердце осыпается песком в желудок. Лето кончилось.
Ничего не исполнило, что обещало. Отпуска – не было. Тепла – не было, одни дожди. Моря - не было. Зачем, спрашивается, шила платье? Солнца – не было. Было, но в другом регионе, но мне-то от этого, что за радость? Ничего не подарило. Ни с кем не познакомило. Звезды не падали. Счастье не светило.. Одни утраты..
Расклеилась. Прости. Спасибо тебе! Прости за капризы. Я соберу тебе узелок. Брусничного варенья, маринованных грибочков, вот такусеньких, как копеечки. Можно хлеба испечь? - без понтов, в хлебопечке. Душицы к чаю. Может, по рюмашке? на ход ноги.
Жаль, что ты общее. Возвращайся. Буду ждать.
* * *
Дети уезжали на следующий день. После каши и Ваниного купания в озере. С полным рюкзаком трофеев. На часовой электричке. За обедом они последний раз повздорили. Вика сказала, что на днях у нее было чувство, что у них с Ваней три дочки: Глаша, Лена, и Оля. Ваня хрюкнул от смеха:
- Че ты смеешься, - обиделась Викуся, - А теперь получается, что дети перессорились и я не знаю, как их всех помирить.
- Спасибо тебе, родная, - сказала Глафира, и Ване даже показалось, что она растрогалась почти до слез. Она сходила за чайником, начала разливать чай и рассказывать:
- Есть такой спектакль у Брехта называется «Кавказский меловой круг», не слышали?
- Не-а.
- Ну, там история долгая, а название такое...случайное. Там две героини – две женщины – оспаривают материнство… Одна из них - реальная мать, другая – приемная, но приемная – вырастила этого ребенка, прям из пеленок, и вот судья чертит круг, и ставит ребенка в центр, а он маленький – два года, и предлагает мамашам его перетянуть: кто перетянет, тот и мать… Подай мне пожалуйста сахар…
Вика зачарованно подала сахар Глафире.
- Ну, и вот… он хлопает в ладоши, они – тянут, ребенок орет, приемная отпускает…
- И че?
- Ну, эксперимент не удался… Судья опять хлопает в ладоши, они - опять тянут, ребенок - опять орет, приемная – опять отпускает…
- И че?
- Ну, вот, на третий раз все повторяется, настоящая мать говорит, сколько можно, я условия выполнила, все отдавайте мне ребенка.
- Кошмар! И че? - Викуся приготовилась плакать.
- А судья говорит: « Э-э! Нет, дорогая!... Настоящая мать не стала бы рвать на части дорогое тело, сердце, и все такое…»
- Да? Молодец какой, судья!
- Ну, да, это к вопросу – станет ли любящий рвать сердце любимому? - и Глафира подвинула к себе вазочку с вареньем, - Я не стану мучить тебя, дорогая моя мама Вика. И оспаривать вас у Оли… Если только сами захотите приехать, я буду рада. Если нет, ну, что ж на нет и суда нет…
- Ну, что вы! – снова приготовилась заплакать Вика.
У порога она обняла их обоих, и Вика даже вздрогнула. Де жа вю.
О ЧУЖОЙ ВОЙНЕ
С войной всё ясно. Куда интересней и запутанней другая тема: наше к ней отношение.
Или – почему мы её так любим?
Герой одного хорошего фильма говорил, что любит погони – когда тебя догоняют, некогда думать. Война приносит всё ту же прекрасную простоту, она в этом смысле похожа на любовь. Вот враги, которые не могут быть правы, которых незачем стараться понять. Вот друзья, которые не могут быть виноваты: когда еще бывает такое чувство человеческой общности. Ты сам уже не прав и не виноват: сами эти понятия потеряли смысл. А-а-а! Они лезут! Мы ломим! Думать незачем и некогда.
Возможно, именно поэтому войны начинаются с такой легкостью: люди охотно растворяют свои сомнения в опьянении ненавистью, радуются тому, что та самая ненависть, которую до сих пор приходилось давить в себе, наконец перестала быть постыдной и даже именуется «праведной».
Самое страшное, что это дьявольское воодушевление на лицах не только агрессоров, но и многих противников войны. Если его не разглядеть вовремя, можно прослезиться от невиданного по накалу пацифистского ажиотажа, наблюдаемого по сторонам. Ах, как люди ненавидят насилие и попрание международного права! Какие у людей прекрасные души! Почему этого не видно было раньше? И очень хочется быть с ними: когда еще испытаешь такое чувство человеческой общности! А-а-а! Они лезут! Мы ломим!
Но глаза борцов с войной лучатся каким-то радостным упоением, никак не соответствующим трагичности момента, на которую они упирают. Гневно говоря о невинно страдающих детях, они тут же с радостью предвкушают гибель детей с другой стороны. Дальше – больше: некий певец записывает гимн про страдающего тирана, его с восторгом показывают местные телеканалы. А вот и солидная российская газета на 1 апреля публикует подборку анекдотов и шуток про войну.
Нет, не сострадание ими движет, а та же ненависть. Люди, вчера ненавидевшие «урюков», сегодня их возлюбили, потому что на тех напала страна, еще более ими ненавидимая. И теперь их радует, что для ненависти этой нашлось, наконец, основание более достойное, нежели отвратный вкус гамбургеров или, тем более, зависть к чужой сытой жизни. Нынешние пацифисты вчера не ужасались от взрывов, зачисток, бомбежек. Тут ведь, оказывается, принципиально, кто кого взрывает. Если тех, кого мы не любим – мы, пусть и с оглядкой, будем аплодировать рекам крови. Если те, кого мы не любим – нашему возмущению не будет предела.
Но мир невозможно упростить, война лишь ярче демонстрирует его сложность, делая её нестерпимо трагичной. Одномерная логика не работает: неправота одного не делает автоматически правым его противника. Если кого-то двинули по роже, ему стоит сострадать, но это еще не причина его любить или уважать.
Борцы с тиранами ведут себя, как тираны, люди защищают свою свободу быть несвободными, и всё перевернулось: совесть и честь заставляют тебя осудить произвол, но при этом ты с ужасом видишь, что оказался в одном ряду с теми, кому всегда были ненавистны даже не твои взгляды, а само твоё право их иметь. Иначе и быть не могло на войне невежества с несправедливостью, на которой каждый выстрел – в тебя, и победа любой стороны – твоё поражение.
Самая страшная война – война чужая; та война, на которой у тебя нет желания встать ни на одну из сторон. ( Л.К. 2004)
Соло на бэк-вокале. Глава 13
© Copyright: Елена Агалакова, 2016
Свидетельство о публикации №216102702159
Свидетельство о публикации №216102702159
Рецензии