Кровь убитых фараонов глава 19

В начале одиннадцатого уазик ветеринарной службы остановился перед красивым, добротным забором. За ним на высоком фундаменте стоял нарядный дом. Строение и ограждение носили следы любви хозяина в виде тщательной окраски не менее чем двадцатью разными цветами. Всё это великолепие охранял огромный пёс-метис, помесь овчарки и кобеля лайки - аборигена,  это безобразие было неопределённого серого цвета и величиной с приличного овцебыка.
Характера он был самого добрейшего и очень любил встречать гостей весёлым разбегом с дальнего конца двора, вдоль уложенного шестимиллиметрового троса-блока. Посетитель начинал судорожно гадать – оторвётся или не оторвётся автомобильная цепь, которой собака была привязана к кольцу, и, подальше от греха, снова выходил за подпружиненную калитку, которая хлопала второй раз.
А хозяева понимали, что кто-то пришел, и появлялись на крыльце. Местные знали ритуал и не испытывали судьбу, просто хлопали два раза калиткой и ждали результата. Никто и никогда не слышал голоса метиса Мишки, но и без этого охрана была надёжная.
Минуту ждали вторичного хлопка хозяева, и в этот раз, почувствовав по маленькому землетрясению, что Мишка отправился встречать гостей,  им пришлось всё-таки нарушить обычай.
- Пётр Алексеевич! – удивился вышедший на крыльцо невысокий, плотный человек, Николай Засолинов, местный шофёр и хозяин терема, подпружиненной калитки и кобеля Мишки, который в этот раз  стоял на задних лапах, положив громадные передние на плечи гостю, и радостно пытался лизнуть его в лицо.
- Фу, Мишка, фу, – отталкивался от него улыбающийся ветеринар.
- Даже меня так не встречает, - приревновал Николай.
- Ну как же, собаки помнят, кто им добро делал. Самые благодарные пациенты.
Петр Алексеевич сам привёз Николаю подаренного ему клиентами щенка и даже спас его взрослого, когда зашил брюхо, притащившего за собой кишки с очередного любовного свидания.
- Николай, телефон работает?
- Да, что ему станется?
Пётр Алексеевич позвонил в ветинспекцию и предупредил о поломке. Потом набрал жену.
- Аня, как дела?
- Петя, ты где, алё?
- Аня, я у Засолиновых. Машина сломалась, назад не успею, буду ночевать. Слышишь?
- А  как ты там оказался?
- На рыбалку людей повёз.
- А ящик рыболовный не взял?
- Да я не рыбачить, ну ладно. Утром буду, жди и напеки пирожков с грибами, буду не один.
Он представил, как удивилась сейчас его Аня. Четыре года назад она по своей инициативе возбуждённо суетилась, затевая ему любимые пирожки,  но неожиданно затихла на кухне, а когда Петр Алексеевич, потеряв терпение, пришёл, увидел,  что его Аннушка тихо вздрагивает плечами и из глаз безостановочно льются слёзы, наполнив чашку с начинкой. Это были любимые пирожки сына!
 Пётр Алексеевич рассердился и выкинул и начинку, и тесто. С тех пор о пирожках больше не вспоминали.
- Николай, я  у тебя отлежусь до утра, устал очень.
- Да пожалуйста, Пётр Алексеевич. А что с машиной? Надо - помогу!
- Да нет, всё в порядке, просто устал.
- Ну, давайте чайку попьём хоть.
Они попили чаю, заодно плотно закусили. Николай был хлебосольным хозяином, стол всегда ломился и  поражал разнообразием, даже когда всего лишь пили чай. А всё жена Николая, под стать ему, плотная и кругленькая, мастерица готовить.
Пётр Алексеевич  проснулся только под ужин, так и проспал восемнадцать часов.
Утром, в пять часов, его разбудил Николай. Несмотря на рань, оба Засолиновых, и Коля и Вера, потчевали старого ветеринара завтраком, и вышли провожать.
 Был заморозок, темнота, разогнанная двумя фонарями,  и стожок шерсти посреди пустого двора.
- Смотри, ждёт, подлец, - удивился Коля, кивнув на радостно вилявшего хвостищем Мишку, -  никого никогда не провожал, и давно сидит, гад, смотри, под ним уже подтаяло.
- Ну, Миша, друг, - в хорошем настроении погладил собаку Пётр Алексеевич, - друг настоящий!
Но Мишка забежал вперёд и не пропускал ветеринара, а когда тот очередной раз обошёл его, вдруг зубами прихватил куртку, удерживая.
- Фу, Мишка, фу, - выругал его Николай.
За калиткой завелась машина  и включились фары и тут же пароходным гудком  вострубили иерихонские трубы - Мишка  неожиданно, закрыв глаза, басом завыл! Эта тревожная песня подняла всех деревенских собак.
- Да что это, господи, такое, - кричала на ухо мужу Вера, который за цепь тянул Мишку. Собака вздыхала  и начинала снова. Под этот оркестр и запрыгали два луча фар по Желякову, выбираясь на асфальт.
Минут через  сорок, кроша ночной ледок, подъехал к Ямкам уазик. Чужих следов на дороге не было, синева бывшей ночи  на востоке уже окрашивалась малиновым цветом. Выключив фары и заглушив мотор, он под редкие щелчки остывающего термостата остался в тишине.  Наконец-то через полчаса на горизонте различился какой-то движущийся силуэт. Пётр Алексеевич  открыл машину и два раза мигнул фарами. К нему подходил его сын, его походка и костюм. Дунул резкий ветерок.
Пётр Алексеевич, вынув из машины куртку, побежал навстречу.
- Сынок, Лёша! – он обнял за плечи и уткнулся в грудь молчавшему человеку, он погладил сына по плечу и руке. Это был его сын, его лицо, его небритая щетина, его глаза. Пётр Алексеевич отпрянул. Глаза сына  - чёрные белки и красное пятно зрачка.
- Зачем ты, отец? – устало произнёс сын.
- Что, сынок? – опустив голову, глотая слёзы, произнёс старый ветеринар. -  Что, сынок, тебе больно, Лёша?
- Да, больно. Зачем ты позвал, я уже привык там, успокоился. Мне было хорошо, - медленно говорил сын.
- Теперь ты будешь с нами, сынок, - все гладил по руке сына старый ветеринар, ощущая непривычный холод. - Надень курточку. Теперь ты будешь с нами. Поедем к маме, порадуем её.
- Я хочу остаться здесь, так будет лучше.
- Нельзя, Лёша, я обещал маме, поедем, сынок.
Они уселись в уазик. Ветеринар надел на сына свою куртку, порылся в бардачке, подал ему солнцезащитные очки.
- Надень, Леша, вдруг остановят гаишники.
 Всю дорогу до дома они ехали молча. Пётр Алексеевич краем глаза видел, что сын безразлично смотрел вперёд в одну точку. Дорогу он выбрал прежнюю, через Вагулино, окраину Соколовки, минуя Большую Малышку и Ташкентку, везде его сопровождала  собачья истерика.
Свободолюбивые псы  самоотверженно бросались под колеса, а фиксированные задыхались в тисках ошейников. Их хозяева, недоумевая, выбегали на дорогу, вслед уазику.
Во двор ветеринарной станции лихо вкатили ещё до прихода сотрудников. Из здания доносился приглушённый лай и кошачий вой, это были обитатели ветеринарной гостиницы.
- Петя, это ты? – подала голос из кухни его Аня. - А кто это с тобой?
- Посмотри, какие у нас гости, - радостно потащил её за руки Петр Алексеевич.
 Она растерялась, он давно таким не был.
- Кто это? – задыхаясь от догадки, кинулась она к стоявшему в дверях неподвижному человеку. И начала потихоньку сползать по дверному косяку.
- Лёша, сынок!
 А когда он произнёс: «Да, мама», она страшно закричала.
- Нет, нет, что ты наделал, Петя, что ты наделал, как ты мог, как ты мог!
Она обняла сына.
Он вздохнул:
 - Как мне тяжело и холодно, мама.
Сквозь костюм и она почувствовала смертельный холод.
 Тут же Аннушка бросилась к Петру Алексеевичу и, рыдая, била его в грудь руками.
- Зачем, Петя? Зачем? Ему же больно. Зачем ты это сделал?
- Успокойся, Аня, успокойся, так будет лучше нам всем. Теперь сын с нами, и мы заживём спокойно, - гладил  по голове свою жену старый ветеринар, и крупные капли срывались с его ресниц.
Рыдающую Аннушку Пётр Алексеевич усадил в кресло, а в соседнее сел сын. В это время на улице заскрипели тормоза директорской «Волги». Из неё вылезли приехавшие ветеринары и сразу бросились в здание, где вот уже больше часа лаяли, шипели и выли животные. Некоторые, забившись в угол клеток, выпускали только пену. Успокоить их смогли только уколы снотворного…