Интервью

Дмитрий Пиганов
 
ИНТЕРВЬЮ ЖУРНАЛУ «СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ»


"СП" Ставите ли вы перед собой какую-то конкретную цель, создавая свои произведения? Возможно, вы хотите
донести до читателей что-то вполне определенное, что-то, что считаете важным? Или вы просто пишите для
себя, выплескивая на бумагу свои чувства и эмоции?


 - Как правило, я записываю текст уже после того, как он в общих чертах сложился в голове. Импульсом может послужить все, что угодно: вчерашнее событие, случайная эмоция, или спонтанно возникший фразеологический оборот. В каком-то смысле, я импровизирую. По основной специальности я музыкант, однажды даже окончил консерваторию. Вероятно, отсюда и приверженность подобному методу.
Знаете, мне никогда не была близка программность, изначальная заданность,  ни в каком из видов искусств, даже в архитектуре.
Тем более, это касается литературы, с ее вербальностью. Мне кажется, эту исконную вербальность нужно преодолевать.  Безусловно, нужно уметь интересно рассказывать обо всем, в том числе и о будничном каком-нибудь событии. Например, о том, как собирать грибы. Или о работе какого-нибудь агрегата диковинного. И это будет захватывающее чтение. Но только в том случае, если автор выйдет за рамки простого перечисления событий.  Даст волю личным ассоциациям,  найдет образ.  А еще лучше – если  сумеет выразить описываемое событие через метафору,  но это уже высший пилотаж.  Пример - никем и никогда  непревзойденные  «Медный всадник» или «Пиковая дама» Пушкина.
Кстати,  это касается не только  литературы,  то же самое  мы наблюдаем и в кинематографе. Там в первую очередь, поскольку зрительный ряд гораздо более вербален,  чем словесный. 
Зрителю, как правило,  все  известно заранее,  все,  как в супермаркете,  расфасовано и разложено по полочкам,  вплоть до обязательного нравоучения в финале. Места для соучастия просто не остается. Между тем,  зритель,  как и читатель должен быть полноправным участником построения художественной реальности. Со своим индивидуальным восприятием,  он является соавтором, ради пробуждения чувств,  мыслей и эмоций которого вся эта реальность,  в конечном счете,  и создается.
Так что метафора -  единственный способ преодолеть  нравоучительную и потому несносную вербальность.
Если же метафоры нет,  мы получаем «рифмованные мысли и чувства», как это часто бывает в поэзии, или плохой анекдот, если речь идет о прозе. Или плоский телесериал.
Поэтому,  приступая к письму,  конкретных целей я не ставлю. Кроме одной – не дать ускользнуть уже сложившемуся образу. Зафиксировать его в слове,  и  отложить на какое-то время. Может быть, на годы. И если возвращение все-таки произойдет,  значит, текст  жизнеспособен,  с ним нужно работать.
Кстати,  именно с этой,  второй встречи и начинается то,  что принято называть ремеслом.


"СП" Как вы относитесь к книгам, которые отличаются захватывающим действием, но не несут в себе
никакой глубины?


 - Я их не читаю. Хотя признаю, построить «захватывающее действие» - особое искусство. Вероятно, само по себе умение такое действие создать – штука настолько увлекательная, что автор вполне может обойтись без «погружения в глубины». Ему интересно писать, интересен процесс придумывания сюжетных линий и поворотов, так что, это скорее вопрос предпочтения того или иного творческого метода.


"СП" Кто ваш любимый писатель? Какие произведения вы готовы перечитывать снова и снова и почему?


 - Габриэль Гарсиа Маркес. Его «Сто лет одиночества». И по причинам,  о которых я уже сказал.
Представьте,  что из миллиона радиопередатчиков, работающих на разных частотах,  только несколько сотен могут быть услышаны,  и только теми приемниками, которые работают на аналогичной частоте.
Именно так я представляю себе встречу автора со своим, еще не написанным произведением,  а впоследствии – с читателем. Своим читателем. Метафора весьма вольная,  но передает суть дела.
Знаете, как это происходит?  Однажды  по дороге в Акапулько,  где Маркес намеревался провести каникулы с семьей,  он увидел горы штата Герреро.
«Я нашел интонацию! – воскликнул писатель.  Я расскажу эту историю с таким же деревянным лицом, с каким моя бабушка рассказывала свои сумасшедшие, потрясающе красивые сказки».
Развернул машину и вернулся в Мехико писать «Сто лет одиночества».
Понимаете,  он услышал интонацию будущего шедевра. И увидел некий образ, «деревянное лицо»,  и сразу определил жанр  - «сумасшедшие сказки»… Одно единственное впечатление определило все и сразу.
Роман был написан довольно быстро, как мы знаем.  Практически сразу был признан широчайшей аудиторией,  и с тех пор является шедевром мировой литературы.
Разумеется,  подобного рода художественная литература никого ничему не учит,  и не должна учить. То есть,  сам по себе подобный творческий метод априори отрицает какую-либо дидактику. Книга написана только потому, что автор однажды ее «услышал». Все. Этого достаточно.
Думаю, точно так же интонационно и стилистически была «решена»,  прежде чем написана,  поэма Венедикта  Ерофеева «Москва-Петушки»,  которую,  хотя и не перечитываю,  но всегда помню,  как одно из самых ярких литературных впечатлений юности.


"СП" К чему должны стремиться современные литераторы? О чем нельзя забывать, садясь за написание новой книги?


 - Об этом сказано неоднократно. И, кажется, это действительно непреложная истина: писать можно только о том, что хорошо знаешь.
Разумеется,  есть жанры,  исключающие эмпирический опыт,  например,  космическая какая-нибудь фантастика. Но даже здесь важен личный опыт, на сей раз эмоциональный. В конце концов, произведение не будет живо,  если в его основании не заложена какая-либо нравственная дилемма, всегда актуальная для человечества. Вспомним Станислава Лема, братьев Стругацких.
Жанр вторичен. Это всего лишь вопрос авторского предпочтения. На первом месте всегда находится личный опыт автора,  его переживания по тому или иному поводу.

 
"СП" Персонажи, которых вы рисуете на страницах своих произведений, совершенно живые. Их характеры вы срисовываете с настоящих людей или полностью придумываете?  Истории, главными героями которых  они становятся, имели место в реальном мире или произошли исключительно в вашей голове?


Кто бы знал, что происходит в голове! Я подчас этого не знаю. Наверняка вам знакомо: вы страстно желаете чего-то, а получив,  понимаете,  что вовсе не этого хотели. Искомое, став приобретенным, вдруг преподносит сюрпризы. Может быть, даже неприятные, как это происходит, например,  с героями фильма Андрея Тарковского «Сталкер»,  когда таинственная «зона» выполняет истинные, тайные, скрытые в глубинах сознания желания. К удивлению,  огорчению,  а иногда и ужасу «просителей».
Нечто подобное может происходить в процессе работы над  текстом. Вдруг выясняется,  что нужно стать предельно искренним,  оказаться буквально на грани полной откровенности. Иначе получится «скверный анекдот».  А это стыдно – публиковать нечто о том, во что сам не веришь. И текст отправляется в стол. До тех пор,  пока не явится необходимая решимость быть до конца искренним.
В этом смысле абсолютно не важно,  откуда я беру характеры и сюжеты. Они реальны ровно настолько, насколько я готов к тому,  чтобы дать им публичную жизнь. В конце концов,  какое бы событие я не описывал,  кого бы не определял в прототипы,  я всегда описываю самого себя.  Не помню, кто из писателей сказал:  «Мы всегда описываем сами себя».  Это называется «общее место», верно? Но это так.
Бывает, правда, когда реальным событием становится целиком придуманная, «из головы взятая»  история.
Однажды я затеял рассказ, и не рассказ даже, а очерк о бессоннице.  Далеко за полночь  герой повествования решает выпить чашку кофе в ночном  магазине,  что находится напротив его дома, но обнаруживает, что магазин ограбили …
Что было дальше, я не придумал, свернул повествование, что называется, в трубочку,  а следующей же ночью магазин, который находился напротив моего дома,  и где я действительно частенько пил по ночам кофе,  ограбили…
Вот вам и «целиком вымышленная» история. И это не единственный случай.


"СП" «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»?


Именно. И здесь позволю себе вспомнить анекдот о том, как на Страшном Суде разбойника милуют, потому что его дела умерли вместе с ним. В отличие от некоего вульгарного писателя,  которого наказывают,  ибо «дело его продолжает жить» и после его смерти…


"СП". Что такое счастье? Где его искать? Что нужно, чтобы обеспечить своей жизни хэппи энд? И возможен ли он в реальности?


 - Любовь и созидание. И ничего больше,  так я думаю.
Это,  если смотреть из нашей,  сиюминутной и трехмерной,  а потому ограниченной реальности. Той, что складывается из минут, часов и вообще являет собой всего навсего некую календарную последовательность,  годную к словесному описанию.
Здесь я могу припомнить события, лично меня одарившие этим эфемерным чувством.
Например, когда впервые дирижировал «Героическую» симфонию Бетховена, на закрытии фестиваля, в Польше.
Или в море, после первой в жизни выгрузки, когда еле живой отлеживался в каюте, потому что сотня тонн мороженой рыбы,  переброшенная вручную,  вполне позволяет оценить всю прелесть обыкновенного лежания в койке.
Или когда  встретил женщину, которую любил еще в юности, всю жизнь помнил, и теперь обнаружил, что за минувшие годы чувства не только не умерли, но превратились в нечто настолько сильное, что даже имени этому подобрать невозможно.
В общем, счастливых переживаний наберется минут, этак, на тридцать,  в общей сложности.
А «хэппи энд» - это своего рода маркетинговая установка, нечто  искусственное, навязанное человеку извне, исключительно для удовлетворения всех возможных потребностей,  которые бесконечно множатся.
Зачем?
Здесь много может быть объяснений,  ни одно из которых не будет исчерпывающим. Между тем, чувство счастья однажды переживал любой человек.  И каждый из нас прекрасно знает,  что это такое – быть счастливым.