Казачья сага, 5 - Сговор

ГЛАВА - 5
Наступила осень. Утром густой туман обволакивал курени, базы. Плыл по улицам и оседал в низинах. С восходом солнца он таял. Дни были тёплые. Лишь ночью небольшой морозец оковывал землю. Стояла самая хорошая пора для обмолота урожая. И гумна заговорили цоканьем цепов. «Цок-цок» слышалось повсюду. Громко переговаривались бабы, кричали дети. На гумнах богатых казаков грохотали молотилки. До самого Покрова работали казаки с семьями на гумнах, а потом укрыли обмолоченное скирды соломой, оставив для лучших времён и стали готовиться к сговорам, свадьбам, и девичникам.

Поповы обедали. Фёдор Васильевич поглядел пристальным взглядом на дочь и обратился к жене: - завтра воскресенье. Мы поедем с ней в церковь к обедне, чтобы всё было готово. Нонче её никуда не пущай, сказал он, кивнув на дочь.
Рано утром, он запряг пару лошадей в тарантас и, сдерживая их вожжами, крикнул:
- Ну, скоро ты соберёшься? Зараз же садись.
Васильевна, трясущими руками схватила узелок с праздничными нарядами дочери и выскочила следом за ней. Маша на ходу покрыла голову чёрной дорожной шалью и села в тарантас. Мать подала ей узелок и не успела отойти, как Фёдор Васильевич дёрнул вожжи, взмахнул кнутом, лошади поскакали, задев её краем тарантаса руку. Дочь услыхала стон. Обернулась, но мать, превозмогая боль, помахала ей рукой, а дома горько заплакала от обиды и боли.

Фёдор Васильевич с Машей выехал на хутор. Золотой диск солнца показался на востоке. Из станицы доносился мерный звон колоколов. По обе стороны дороги бойко стрекотали кузнечики, свистели суслики. Лёгкий ветерок обдавал запахом донника и горькой полыни. На кургане в сухой пепельной траве сидел орёл.  Увидев приближающихся людей, он пулей взмыл в прохладную синеву неба. И распластав могучие крылья, стал кружиться над степью. Маша любовалась свободным полётом этой гордой птицы. Вдруг орёл, как подстреленный, камнем упал на землю и затрепыхал крыльями.

Она в недоумение привстала на тарантасе и сосредоточенно смотрела на него. Орёл сделал рывок, быстро взлетел в воздух, крепко держа в мощных когтях жертву. И тут же любование орлом сменилось у неё неизъяснимой грустью. В таком подавленном состоянии, она приехала в станичный курень, который Фёдор Васильевич построил, чтобы останавливаться в нём, когда приезжал на богомолье, ярмарку или продажу скота и хлеба. Здесь же стояли огромные амбары, наполненные отборным зерном.

Они переоделись в праздничную одежду и пошли к обедне. По улицам, направляясь к церкви, шли нарядно одетые казаки и казачки, весело разговаривая. Фёдор Васильевич, улыбаясь и слегка поднимая фуражку кланялся богатым казакам. На площади около церкви стояло много подвод. Было шумно, празднично. Раздался мощный звон колоколов и громко каркая, стаей слетели с колокольни вороны. Народ повалил в церковь и началась обедня.

После обедни отец повёз Машу на базар и велел стать по левую сторону ограды на девичье место – место невесты. Там уже стояли девчата. Маша подошла к ним и стала рядом. А, напротив, на правой стороне, на месте женихов стояли парни со своими отцами и украдкой поглядывали на невест. Чекунов Евлантий Силич подошёл к Попову.
- Здорово живёшь, Фёдор Васильевич! Ну, хвались своим товаром!
- Да вот, показал он на дочь, гляди, подходящий тебе товар?
Евлантий Силич посмотрел на Машу так, словно выбирал на завод породистую тёлку. Она ему понравилась.
- Подходящий, подходяший, Фёдор Васильевич.
 Они ударили по рукам и пошли в трактир, где изрядно выпили. Взбодренные водкой, по-свойски обнимались и говорили по душам. Каждый хвастался своим хозяйством, доходом.
- Ну, Фёдор Васильевич, жди, приедем свататься.
Когда отец с каким-то казаком ушёл в трактир, Маша побежала в свой курень, упала на лавку и зарыдала. Сердце сжималось от боли.
- Так вот зачем он привёз меня сюда, думала она. Отец пришёл на веселе. Они переоделись и поехали.
- Ты дочка жди на днях сватов. Хорошие люди, за тебя находятся, не ожидал.
- А кто же? - робко спросила Маша.
- Это Чекуновы, с Колоцкого хутора.
Маша вскрикнула и стала умолять отца:
- Батяня, родной ты мой! Не отдавай меня так далеко от вас с маманей! Не губи ты меня, не губи!

- Так чаво, ты дура хотишь? Хуть за лыску да близко. А ежели для меня нету близко подходящего света. Ты чаво ж, хотишь вековухой остаться и сидеть на отцовской шее? - угрожающе сказал он и покосил злые глаза на дочь. Она задрожала и отодвинулась в угол тарантаса, слёзы затуманили глаза. Отец заорал, угрожая ей кнутом. Ты мене слезьми не возьмёшь. Я хозяин. Чаво хочу, то и делаю!
- Раз я дал слово Евлантию Савичу, значица, я его и сдержу. И чтобы боле не видал твоих дурацких слёз! Поняла! Это всё от дури. А вот отдам тебя замуж, то её зараз там выбьють.

Маше стало душно. Бескрайний простор голой степи струился маревом. Она сняла с головы шаль и не чувствовала, как ветер бил ей в лицо колючим песком. Он подхватывал сухое перекати-поле, гнал его по песку, поднимал в воздух, вертел и снова бросал на землю. Кругом, насколько хватало взгляда, курились песчаные буруны. Лошади шли медленно, тяжело дыша. Колёса тарантаса врезались по ступицы в сыпучий песок. Фёдор Васильевич со злобой хлестнул кнутом пристяжную. Кобылка подпрыгнула, рванулась вперёд, накатывая тарантас на коренного, и, повернув голову влево, метнула на него огненный взгляд.

Маша за всю дорогу не проронила ни слова. Со спущенной на плечи чёрной шалью она была похожа на подбитого галчонка с обвисшими крыльями, раскрытым клювом и воспалёнными глазами.
Приехали домой. Мать по грустному лицу дочери всё поняла. Сели вечерять. Маша ни к чему не прикоснулась. Не притронулась и мать. Фёдор Васильевич зло смотрел то на дочь, то на жену, с трудом сдерживая желание накинуться на них с кулаками.

- Мамашка! Пусти меня на часок к Даше, - робко сказала Маша.
- Иди, иди, доченька, я сама управлюсь.
Маша всё рассказала подружке и они вволю наплакались. Вернувшись домой, Маша наткнулась на отца, который строго настрого запретил ей выходиь за ворота. Вдруг совсем близко она услышала Гришин голос. О пел песню:
               
                Зачем ты, безумная, любишь того,
                Кто не увлекался тобою.
                Неужели меня ты не любишь?
 
Маша подошла к плетню и ухватившись руками за колышки, беззвучно зарыдала. Отец закричал:
- Ну, чаво ты повисла на плетне, как мокрая исподняя рубаха. Тоскуешь по улице? Марш спать!
Она с трудом отняла руки от плетня и медленно, еле передвигая ногами, пошла в курень. Голос Гриши неудержимо звал к себе. Она поднялась на порошки и повернулась в ту сторону, откуда с вечерней тишиной лилась песня Гриши. Тоска, горечь, обида тисками сжимали её грудь. И вдруг отец, баз, курень и всё окружение её, такое родное с детства, показалось чужим и совершенно ей не нужным.

- Ну, чаво ж, никак не наслухаешься своего разлюбезного дружка? – крикнул отец, - ну ничаво, скоро отпоётся голосистый соловей. Зараз же затвори в сенцы двери и марш спать!
Маша сдерживая рыдания, закрыла дверь, упала на кровать и проплакала всю ночь.

Далее Глава 6. Сватовство
http://www.proza.ru/2016/12/29/789