Полярный дневник

   Прошло много лет. Старые общие тетрадки пылились на полках стеллажа и безнадёжно ждали своего часа. А ведь это был целый кусок настоящей жизни, который измеряется не годами, а памятью. Капитал, который невозможно истратить, но можно растерять в куче серых и незаметных одинаковых лет близнецов.

   Я заканчивал 1 ленинградский  Медицинский институт. Весна 1971 года. Распределение. Читать  я стал довольно рано и, видимо, те книги, которые нужно.  Поэтому в пятом классе я мечтал стать моряком или лётчиком. В восьмом  физиком, а в одиннадцатом  стал готовиться в медицинский институт. Как ни странно, всё сбылось. Я стал судовым врачом, летал почти на всех видах пассажирских самолётах и вертолёте  Ми-8,  даже одно время был членом профсоюза авиаработников,  физиком, правда, не стал, но  много лет проработал  врачом-рентгенологом, параллельно занимаясь ультразвуковой диагностикой.

   Накануне распределения  по будущим местам работы  мы, конечно, и сами немного подсуетились, кто к папе в клинику, кто в НИИ, а  кто-то и в армию. В это время в Ленинграде на улице Герцена существовал Водздравотдел, организация, занимающаяся  медицинскими вопросами  морского и речного пароходств  Ленинграда и Ленинградской области От этого места веяло другой жизнью. Большие морские раковины на шкафах. Фотографии кораблей.  Люди в морской  форме, от которых пахло мылом  LUX и табаком  klan.Так  пахли в то время корабли,  пришедшие из загранки. Это был запах путешествий и приключений запах мечты.

   -Да, нам нужны судовые врачи. Да, Я готова вписать вас в судовую роль, если вы пройдёте комиссию - сказала мне  и Серёже Федоренко  полная  солидная женщина - заведующая отделом кадров. Сердце застучало вдвое быстрей, это была минута счастья. Забрезжило исполнение желаний.

   Вопрос  с комиссией был не прост. Кроме партийных комиссий  институтской, районной, городской в Смольном, и  Балтийского морского пароходства, была ещё московская комиссия КГБ для открытия постоянной визы. Ну и, конечно,  целая куча бумаг - автобиографии с  перечислением родственников, характеристики, рекомендации и так далее, и тому подобное. В общем, не был, не привлекался,  не участвовал, ни я, ни мои родные на оккупированных территориях не были,  за границей родственников нет. Женат один раз. Мать кандидат исторических наук. Историки люди проверенные, у нас кандидатов просто так не дают. Отец  подполковник  в отставке,  умер. Пока всё идёт хорошо. Дальше - отчим профессор Ленинградского университета. Тоже умер. Но где  он родился? А родился Анатолий Васильевич  Предтеченский в Польше. Проверяющий сделал стойку, но в 1893 году Польша принадлежала России, заграницей не была. Да ещё  город, я его не помнил, тем более, что он был давно переименован. Мне дали день на уточнение, и на завтра махнули рукой  на профессора, и пропустили меня  дальше. Видимо, решили КГБ всё проверит. Потом я всё-таки узнал, что мой отчим родился в семье корпусного врача в городе  Конске  Родомской губернии. Между прочим, врач корпуса имел звание  полковника и был дворянином. Но это я узнал позже, а пока    оформление шло своим ходом. Я научился тупо ждать у кабинетов своей очереди.
Но всё когда-то кончается. 15 августа 1971 года, получив  удостоверение моряка Балтийского морского пароходства  и назначение  на теплоход «Салдус», я вылетел  в Мурманск.

   Лето 1971 года - т/х  «Салдус»,    рейс Мурманск  -  Зелёный мыс  - Мурманск.
Теплоход  «Салдус» грузовик-лесовоз  финской постройки водоизмещением 5.500 тонн, усиленного ледового класса. 
      
   В Мурманск я прилетел поздно, но, не смотря на 11 часов вечера, было довольно светло, полярный день ещё не кончился. От аэропорта до города  50 километров. Старенький  побитый автобус  довольно резво покатил по каменистой грунтовке между пологими  облысевшими  холмами   с  редкими северными карликовыми берёзками. Множество   маленьких, как лужи, озёр отражали  низкое затянутое тучами северное небо. Неожиданно засветился город, а затем  выползло огромное  серо-стальное  пятно Кольского залива. Порт тянется  вдоль  всего побережья. Разнокалиберные суда, катера буксиры,  жирафоподобные портовые краны, склады, причалы, полузатопленные останки списанных  кораблей. Где-то там, среди ржавого железа, старых корпусов и немых рубок затерялся,  обреченный  на слом легендарный ледокол  «Ермак». Увы, гордость русского флот, уникальное творение адмирала Макарова  приговорили, а возможно уже и порезали.       
   Мурманск был мрачен. Прижатое к сопкам тёмное дождливое небо, резкий наполненный влагой ветер. Холодно, неуютно. Даже дома большие каменные больше походили на прибрежные утёсы, чем на жильё. Хотя троллейбус,  с его освещёнными  окнами, вносил нотку надежды и напоминал спасательную шлюпку.
   Главная улица пологой горкой спускается к морю  и упирается  в морской вокзал. Название улицы не помню, наверно, Ленина, но народное имя Стометровка. Последний бросок  из проходной после рейса к дому, теплу, женщинам, которых на Стометровке немало, и они очень активны  и предприимчивы, к долгому празднику прихода и   не менее желанное возвращение к свободе судовой жизни, железному режиму четырёхразового питания, вахтам и своей каюте, по той же самой Стометровке. Это не улица - это жизнь. Город  ярусами спускается к заливу. На самом верху, освещенные уходящим солнцем, стоят новенькие девятиэтажки, а дальше вниз хрущёвки, деревяшки, сталинские  могучие, отделанные гранитом послевоенные дома и Порт -  самое главное место. Направо Северный морской путь, налево  Европа. Направо северный завоз  Обь, Енисей, Колыма. Билибинская плавучая АЭС. А налево мне пока нельзя - нет визы. Шлюпка-тролейбус  довез меня до старого, но крепкого каменного дома, где меня ждали  мои друзья - новенькие с иголочки врачи - мои  однокурсники. И сразу повеяло чем-то очень близким почти родственным, домашним. Оказалось, как много  значат слова «Ленинградцы»  и однокашники. Мы просидели до  4 утра, выпили  пол-литра спирта и множество  чашек чаю, и нам было очень хорошо.   16.08. 1971 год.  А на утро я пошёл искать свой «Салдус» и нашёл   его только в час дня на рейде. В 17 часов, продрогший  и отсыревший,  я, наконец,  попал  на борт. Это был настоящий морской теплоход - много красного дерева и начищенной латуни. И главное, там было тепло. Каюты  врача  на этих судах  не было, мне предстояло жить в изоляторе медотсека. Это была  маленькая по-больничному белая одноместная каюта  с отдельным  санузлом и, главное, с ванной. Старпом посоветовал  перебираться на  судно  прямо сейчас, завтра утром отход.

   И вот мы стоим у низенького кирпичного зданьица проходной порта. Нас 5 человек. Мои друзья пришли меня проводить. И вдруг мне стало очень одиноко - там за проходной совсем другая незнакомая жизнь, серьёзная взрослая ответственность. Чужой незнакомый коллектив. Моря я не боялся, скорее от незнания, я боялся  не соответствовать своей мечте. С той поры многие годы меня провожали мои друзья и родные у проходных у вокзалов и аэропортов. Я привык к разлукам, но предотъездная  тоска так и не стала привычной. «Салдус» ярко освещённый стоит у причала.  - «С приездом»-  это вахтенный матрос у трапа. - «Добрый вечер» -  вхожу в каюту, ставлю чемодан. Ну, вот, я и дома. До позднего вечера обживался, отогревался в ванне. Жизнь началась. 
17.08.1971 год. Вода упруго забурлила и пошла, вспениваясь вдоль борта. Корма отвалила от стенки. Отдали носовой  конец. Всё дальше и дальше широкий деревянный причал. Пошёл вправо  и затерялся среди толпы собратьев ржавый кран с немецким именем «Ганс». Медленно развернул  свои плечи Мурманск и степенно ушёл за скалистый мыс. Остались позади Североморск и Полярный. Три гудка и лоцманский катер круто отвалил от борта. На горизонте  Баренцево море.

   18.08.1971 год. Зыбь. «Салдус» идёт на Восток. Оглушительно  хлопают, пока ещё не закреплённые, двери. Что-то со звоном покатилось в буфетной. Бортовая и килевая качка. В кают-компании на скатерти льют воду, чтобы не ползали тарелки. Из суповниц, то и дело, выглядывает суп. На столах подняли бортики.  Стулья специальными крючками закрепили к палубе. Слава Богу, меня не  укачивает. На мостике вахта второго  штурмана. «Курс  45», «есть! курс 45». Монотонно гудят приборы в рубке. Укращёный  переборками, глухо рокочет двигатель в машинном отделении. Машинный телеграф на полный ход. Идем 14 узлов. На штурманском столе большая карта Баренцового  моря. - «Вадим, где мы находимся?» -  Вадим - это второй помощник капитана, сейчас вахтенный штурман. «Вот».Цепочка кружков обрывается у Карских ворот.

   Проходим  Карские  ворота. Вот и Карское море. С правого борта виден остров Вайгач, слева  за туманом не видна  Новая Земля. Качает   заметно меньше. Сегодня у меня насыщенный день: аж пять пациентов.  Развиваю бурную деятельность, но действительно  больна только буфетчица. У неё оказалась фолликулярная ангина. Остальные заходили  просто потрепаться с новым  человеком. Зато буфетчица получила всё по полной программе. Мерил температуру, слушал, щупал, давал таблетки, полоскания,  колол антибиотики. Развлекался несколько дней от души со всем пылом молодого врача. Удовольствие получили оба.

   20.08.1971 год. Появились первые льды и первые тюлени. К вечеру и те и другие исчезли, а появился остров  Диксон.  «Салдус» стал на рейде в двух милях от острова  Медвежий. На  Диксоне формируется  наш  караван. В бинокль  хорошо  виден плоский блин острова, белые  коробки домов, причалы, одинокий портовый кран, антенное хозяйство. На Диксоне находится штаб Северного морского пути. На рейде суда  ждут ледоколов и, собравшись в караваны, уходят во льды  Арктики. Население острова 5 тысяч человек, лётчики, работники порта, метеорологи, Штаб  северного морского пути. Всё  крутится вокруг  навигации, а зимой многие уезжают на материк до следующего лета.

   21 .08.1971.  Яркое  солнце. На мостике в свитере жарко. Видимость отличная. Миллион на миллион. Снимаемся с якоря. Ледокол    «Мурманск» ведёт караван из шести судов. Коричневая енисейская вода вскипает и пенится от винта. Убегает за кормой наш недолгий след. Переговариваются по «акации» капитаны, выстраивается в походный орден караван. Мы пристроились за широкой кормой ледокола. Скорость  11 узлов, равняемся по самому тихоходному пароходу  со странным именем  «Маустах». Кругом чистая вода, но на горизонте прослеживается чуть заметная белая полоска. Впереди лёд.
- Курс  20
- Есть курс 20.
Уютно урчит гирокомпас, чуть заметная вибрация и приглушенный рокот машины наполняют мостик. Идем пока по чистой воде. В рубке второй помощник прокладывает курс. Кстати о Машине. Это здесь,  наверху шум двигателя только фон к спокойному течению вахты, но внизу в машинном отделении девятицилиндровая трёхэтажная громадина ревёт и грохочет оглушающее. Да ещё по бортам  подпевают  два  вспомогательных дизель генератора. В общем хоре всякие сепараторы, насосы, вентиляторы, опреснители, кондиционеры уже просто не слышны. Всё сливается в монотонный рёв механизмов. Пахнет соляркой, машинным маслом, горячим металлом. Из машины к корме уходит массивный, почти в полметра диаметром вал ходового винта. Разговаривать в машине можно только жестами, или орать в ухо, если очень приспичет.

   22.08.1971. Утром  Арктика нас заметила. Для начала подсунула  колотый «летний» лёд, потом подпустила тумана. Видимость упала  до 20 метров.
Мы идём в караване и расстояние между судами сравнительно небольшое. Капитан Клим Горшков то и дело подходит к локатору -  как бы в кого не врезаться? Впереди нас танкер «Борисоглебск», новенький, с ажурным мостиком вдоль палубы  от надстройки до бака,  идёт в полном грузу, борта почти не видны. Он  осторожно обходит льдины и жмётся к чистой воде.

   А  «Салдус», рождённый в Финляндии  лесовоз усиленного ледового класса,  деловито крошит льдины в пробитом ледоколом канале, иногда даже посягая  на  небольшие ледовые поля. Идём самым  малым ходом. «Борисоглебск» то появляется призраком, то    растворяется. Низкое солнце заставляет туман  светиться. За нашей кормой вообще ничего и никого не видно. Зато прямо над головой в зените яркое синее небо. Штурман не отрывается от локатора. К вечеру туман поредел.  В очередной раз появилась серая корма  танкера.
В рубке трещит рация.
«Маустах» я «Мурманск».  Ложимся на курс 70 градусов.      
Я «Маустах» - вас понял: Курс 70 .
Идём довольно бодро -7 узлов.

   В кают-компании ужин. Во главе стола Капитан.
- Разрешите?
- Пожалуйста.
   Ритуал. Все в чистой одежде, штурмана в форме. Неслышно ходит буфетчица. Белоснежная скатерть. Фарфоровые  суповницы. Блестят столовые приборы. Разговоры, естественно, вокруг перехода. Все дружно ненавидят  несчастный «Маустах» за  малый ход, за то, что он тормозит весь караван. Вообще-то не справедливо. «Маустах» настоящий пароход и для его старой паровой машины  7 узлов  - крейсерская скорость. Появляются даже крамольные идеи  идти  вообще без каравана. Но Клим Горшков  эти идеи присёк в зародыше. Капитан наш, человек мудрый и авторитетный. Экипаж  им очень гордится. Так что ползём и не рыпаемся. Арктика только началась.
Двенадцать  ночи. Почти светло, но мы по-прежнему идем в молоке. Наши глаза  радар. Зеленая цепочка на экране – караван. До «Борисоглебска»  4,5 кабельтовых, до «Унжи» 2,5. Монотонный гул   машины.
-«Салдус», я «Борисоглебск», сбавил ход  до малого.
-«Салдус»: ясно, понял.

   23.08. 1971.Чистое небо, тумана нет, видимость почти на милю. Редкие льдины в канале. Делаю равнодушный вид и пристаю к рулевому  с вопросами. Очень хочется порулить, жду удобного момента. Матрос меня с удовольствием просвещает.
 - «Это гирокомпас, это аксиометр. Он указывает градусы поворота пера руля. Привод  электрогидравлический».
 - «А сопротивление на штурвале большое»?
- «Нет, не очень».
- «Дай попробовать»?
- «Да, пожалуйста».
Сбылась мечта идиота. Наконец-то, штурвал в моих руках. Поначалу судно сразу покатилось  вправо. Резко перекладываю руль влево. Стрелка аксиометра зашкаливает. Разворот  чуть ли не на 90 градусов. Треснула некстати подвернувшаяся льдина. «Салдус»  ощутимо вздрогнул.  Я тоже внутренне. Вахтенный штурман  Вадим пока терпит. Минут через 10 я освоился. Равняюсь на корму «Борисоглебска». Судно ползёт вправо, беру по аксиометру 5 градусов влево и сразу перекладываю штурвал в нейтральное  положение. Корма  «Борисоглебска» точно  становится между стеньгами передней мачты. Я прорулил так два часа, половину вахты. Пару раз на мостик поднимался капитан, смотрел удивлённо, но промолчал. Видимо решил, пусть доктор оморячивается. Мудрый мужик.
   После обеда подошли к проливу Велькитского. Впереди лёд. Входим в море Лаптевых. С севера Северная Земля. С юга  полуостров Челюскин. Очень знаменитые места.  Ледокол нас бросил и пошёл на разведку. Льды  9 баллов. Часа два суда стояли, уткнувшись носами в ледяные поля. Мы  уже здорово продвинулись на Север. Над горизонтом  висит незаходящее солнце, подсвечивая  розово-оранжево-жёлто-зелёные  низкие облака.
 Сплошной лёд. Кое-где между глыбами торосов  блестят зеркала снежниц. Наконец, вернулся ледокол. Отыскал всё-таки дорожку. Медленно, самым малым идём по забитому ледяным крошевом каналу. Судно движется, как трамвай, рывками.

   24.08.71. Льдов мало, почти нет. По-прежнему  идём в караване. Временами ныряем в полосы тумана. Ледокол «Мурманск» прощается с нами. Теперь нас будет вести ледокол «Белоусов». Он не такой мощный, но всё-таки ледокол. Море спокойное. На горизонте  видна низкая корма ледокола. За ним чёрный корпус «Маустаха», ближе к нам «Борисоглебск», затем «Салдус», «Унжа». Остальные суда теряются в тумане.

   25.08.71.Сегодня мы расстаёмся с ледоколом. С  утра была хорошая погода. Ветер отгоняет лёд к северу, в одном месте пришлось пройти под самой кромкой большого ледяного поля, но вот чистая вода. Прощальный гудок ледокола. По прогнозам впереди льда нет до самой Колымы. Взаимные пожелания удачи. И  начинается гонка. Машинный телеграф на самый полный и «Салдус» вырывается вперёд. Постепенно исчезают за кормой суда. Нам на пятки наступает «Станиславский» самый быстроходный. Его капитан давно просился идти самостоятельно, но ему не давали. Наконец,  свобода! «Станиславский», конечно, нас обгоняет.
   Идём 14 узлов. Пена взлетает выше фальшборта. На горизонте  с левого борта помаячила и исчезла «Унжа». Справа чуть впереди «Станиславский». За вахту 4 часа походим 60-65 миль. Скорей, скорей! Всё больше спускаемся к югу. Стало заметно теплее. Вчера с «Маустахом»  обменялись фильмами. Теперь до Зелёного мыса объявлен  кинофестиваль, по два фильма в день. В порту Зелёного мыса нам надо забрать свои фильмы и вернуть чужие.
   Идём полным ходом, машина работает на пределе, вибрирует всё. Переборки, палуба, мебель, посуда,  даже занавески  на иллюминаторах. Механики  ходят  гордые,  хотя и говорят, что для машины это вредно, но обороты не сбавляют. На мостике непривычно тихо и пусто. Идём на авторулевом. Вахтенный штурман закопался за переборкой в штурманской рубке: определяется. Матрос шьёт  чехол на лебёдке. Ночь  стала заметно темнее дня. Пора спать.

   26.08.1971. Через пролив Дмитрия Лаптева  вышли в Восточно- Сибирское море. На горизонте остров, на острове два белых столба. Штурман бежит определяться. Что за чёрт? Никакого острова быть не должно. Мираж. Вскоре столбы стали расплываться, зато по левому бору появились  айсберги. Смотрю в бинокль: зеркальная почти ртутная поверхность моря. Белые пятна стомух - небольших неровных льдин высунувшихся из воды, и у самой черты горизонта льдины двоятся, растягиваются в высоту, превращаясь в небоскрёбы. Кажется, что из воды вырастает белый многоэтажный город. Рулевой автомат отключён. Лавируем между льдин. Синее небо, сине-зелённая  вода, белые, зелённые  на просвет льдины.

   27.08.1971.Сегодня должны прийти в Зелёный мыс. К вечеру на горизонте появилась серая сопка, затем медленно вылезли ещё две. Затем они соединились низким берегом, который сразу окружил себя миражами и туманом. На баре  стоят несколько судов, ждут рейку. Зелёный мыс это небольшой речной порт в дельте реки Колымы, а чтобы войти в Колыму с моря  нужно иметь достаточную глубину под килем. Суда ждут прилива.

   28.08.1971.Стоим на рейде. Наш  «Салдус» пришёл одним из первых. Северный завоз. Привезённый  нами груз затем потащат вниз по реке, в города и посёлки, на стройки и артели старателей. К вечеру нас обещали поставить под разгрузку, а пока разглядываем Зелёный мыс в бинокль. Зеленого там мало, почти  нет. Больше серокоричневого  и черного от угольного причала. Небольшие  серые от пыли  оштукатуренные дома, пыльная грунтовая дорога. При первой возможности спускаем шлюпку и на моторе идём к причалу. На полпути хвалённая финская техника не выдерживает встречи с жёлтой колымской водой.  Мотор  скис. К причалу подходим на вёслах. Шесть портовых  кранов трудолюбиво клюют трюма четырёх теплоходов.  От причалов дорога идёт вверх.  Множество машин в основном армейские трёхосные «Уралы». С  рёвом взбирается гружённый углём «Маз». Выходим  в припортовый поселок. Вид довольно унылый серые, с налётом угольной пыли барачного типа дома. Разбитые пыльные улицы. Напряжённые усталые лица. Народ самый разнообразный от бывших зеков до ленинградских инженеров. Север.  Здесь  очень тяжелая жизнь. Где-то ниже по Колыме ещё можно найти  остовы старых сталинских  лагерей. Наконец, находим маленький магазин, с тремя дохлыми селедками, но зато с приличным набором алкоголя. В низеньком  деревянном зданьице почты взяли письма для «Салдуса», в магазине  бутылку Столичной.  Всё-таки переход мы совершили, забрались можно сказать на край света, имеем право. Когда подошли к причалу, оказалось, что матрос  починил мотор. Лихо подкатили к трапу.  Недалеко от «Салдуса» стоит пришедший ночью такой же лесовоз «Турку», на нём врачом шёл Юра Петров мой товарищ по институту. Мы с ним одновременно прилетели в Мурманск. Выпросил у Капитана разрешение  и шлюпку съездить в гости. Быстро надвигается высокий серый борт. Наверху у трапа стоит Юра.

   Лесовоз «Турку», на котором служит Юра, построили тоже фины, но позднее, чем «Салдус». На нем уже гораздо меньше красного дерева, латунных  комингсов и дверных ручек, той старой  корабельной эстетики, когда не экономили на красоте. «Турку» по спартански прост, сер не только снаружи, но и изнутри. Дерево заменил пластик, латунь нержавейка. Зато медотсек попросторнее, но не такой уютный. И вообще мой дом лучше. Пообедали в каюткомпании.  Выпили ароматного французкого коньяку со штурманами. Ребята рассказывали, как они ходили в Южную Америку, про шторма в 10
балов, про невозможную синь океана, а я слушал и не верил своему счастью.
За мной должны были заехать моряки с «Салдуса»,  но что-то не сложилось. За иллюминатором стемнело, как бы они меня не бросили. Всей компанией полезли на мостик.  Рация что-то прохрипела о 2-х часах ночи. Я ничего не понял, испугался и решил добираться сам. Шлюпку мне не дали, но меня домчал на катере местный сердобольный рыбак. Оказалось нас ставили к причалу под разгрузку.

   29.08.1971. Началась разгрузка. Грузчиков не хватает, а нам надо, как можно скорее сбросить генеральный груз северного завоза и, полным ходом спешить в Игарку за лесом для  Англии. Самое главное, и приятное, что как только закроется граница в Игарке, на счета моряков начнёт капать валюта. С каждым оборотом винта  ШИЛИНГ, ШИЛИНГ, ШИЛИНГ. Разгружаемся наполовину сами. Сформировали бригады, меня расписали на вахту  у крана с 8 до 16. Набежали местные девушки тальманщици  - считать груз. Наши ребята тальманы оживились, возбудились, глаза загорелись в надежде. Груз постепенно тает. Основная сила наш тяжеловес.  Здоровенная стрела мощнее даже портальных кранов. К вечеру палуба очистилась, вскрыли трюмы.

   30.08.1971. Кивают краны, качаются стрелы. Ящики,  мешки, бухты кабелей, металлические фермы, контейнеры  взлетают над палубой и исчезают в кузовах машин. Разгрузка идёт круглосуточно.

   31.08.1971. Ребята ходят обалдевшие.  У  старпома и у 2 помощника Вадима красные от недосыпания глаза. Один отвечает за разгрузку другой за груз. Много всяких эксцессов: то нет пломбы  на контейнере, то сломан ящик с оборудованием, то счёт  груза не сходится. Вобщем не до девушек.

   24.09.1971.Прошёл почти месяц. Теплоход «Лигово», накренившись на левый борт, берёт курс на Мурманск. Я живу в каюте токаря в качестве пассажира. До Мурманска  4 дня ходу, а там рукой подать до дома. 1 сентября «Салдус отвалил от стенки Зелёного мыса и пошёл обратным курсом на Игарку. Льдов было ещё меньше, а пролив Вилькицкого был совершенно чист, и мы прошли его без ледокола. Отдельные льдины, правда, нервировали штурманов и рулевых, но ледяных полей не было. Менялись моря, менялся цвет воды. Проплыли теперь уже с левого борта Таймыр и архипелаг Норденшельда. 5 Сентября показался блин Диксона, море стало бурым, появились плавающие брёвна плавника. Мы вошли в устье Енисея. Первые сутки особых перемен не было. Енисейская губа ничем не уступала морю, но  вечером берега сблизились, и стало видно, как мелкий серый камень пляжем спускается к воде. Чуть выше, поросшие мхом и мелким кустарником уходят вверх пологие холмы левого берега. Правый, низкий болотистый зарос жёлтой линялой травой. Енисей тяжёлой могучей стальной плитой ползёт  нам навстречу в океан.

   Корабли растянулись  гуськом и теряются в этом необъятном просторе. Небо высокое сероватое с еле заметными слабо голубыми прогалинами, спокойно, даже как-то равнодушно, прикрывает этот громадный мощный мир. Среди тундры иногда  появляются бурые конусы юрт.    К вечеру следы человеческой деятельности проявились более отчётливо.
               
   Прошли Дудинку. Вполне современный северный город, с  большим развитым портом,  длинными причалами, с множеством портовых кранов, складов и большущих серебристых цилиндров  нефтехранилища. За портом видны  современные многоэтажки. На окраине Дудинки вертолётная площадка. В воздухе завис  Ми-8 с болтающимся на внешней подвеске вагоном. Но вот Дудинка ушла к северу и скрылась за плавным изгибом Енисея.
Утром я проснулся на рейде Игарки.

   С   Енисея сам город не виден. На сравнительно высоком  берегу прямо под открытым небом лежат громадные  штабеля леса. Аккуратно сложенные светложёлтые  доски, массивныё брусья, горные хребты брёвен круглого леса, Сосна, пихта, кедр, ель. За отличной строевой древесиной видны бесконечные поленницы метровых кругляшей  «баланса». Это сырьё для производства целлюлозы. Множество судов наших  и иностранных развозят это богатство  по всему миру.

   Под погрузку  «Салдус» поставили на следующий день, а сегодня «свободные от вахт и работ» спустили шлюпку и ломанулись  в город. Но надо заметить что первым, доставленный на портовом катере в парадном, с золотыми шевронами, кителе и в капитанской с  золотым крабом  фуражке, с  роскошным букетом георгин, на грязные, залепленные глиной доски причала сошёл наш  великолепный капитан Клим Горшков.
Наш  выход был не такой ослепительный. Деревянные причалы, деревянные дороги,  съезды и переходы. Мимо проносятся длинноногие, похожие на насекомых лесовозки, зажав под брюхом очередной пакет леса.

   Наконец, мы вышли к знаменитой Лестнице, по сути длинной, с набитыми поперечными брусками и собранной из тех же причальных досок дороги  идущей по прибрежным холмам и прикрывающей уже размытую осенними дождями глинистую землю. Что характерно, доски лестницы колышутся, и вода с глиной плещет  сквозь щели. Но вот и проходная. Первый человек кого я встретил после вахтёра, оказался Жора  Четверухин – врач с «Кингисеппа». Парню крупно не повезло: у него на судне дизентерия. Я, естественно, испугался, где мы брали воду, я не знал, а у Жоры вода из Колымы. Буквально через 100 метров новый сюрприз: Олег Лагунов  врач с «Невалеса». С ним мы сговорились встретиться вечером.

   Главная улица Игарки, совершенно не помню ее названия, хотя сама  Игарка произошла от какого-то Егорки, то ли старателя то ли охотника,  но имевшего зимовьё на этом месте. И так улица начинается от речного вокзала и идёт вверх мимо голубого деревянного  здания Интерклуба моряков. В  Игарку за лесом приходят и  иностранные  суда,  и моряки разных национальностей без помех благополучно проводят время  в небольшом ресторанчике. Дальше  из достопримечательностей  Ресторан «Полярный», Гастроном  «Енисей», где я увидел на фоне разнообразных коньяков и вин, о которых уже забыли в Ленинграде, пролетарские бутылки питьевого спирта. Дальше в  небольшой  деревянной избушке универмаг «Егорка». Идём, естественно, по деревянным мостовым вдоль деревянного короба теплотрассы, вознесенного  над вечномёрзлой землёй. Проходим барак общежития, желтые оштукатуренные дома специалистов, деревянный двухэтажный корпус  больниц. Вот и вся разведка. Правда, мы ещё не дошли  до ресторана «Северное сияние», но всё ещё впереди.

   Вечером, одев чёрный костюм и новые вполне приличные туфли, я двинулся в гости к Олегу на «Невалес», естественно, через гастроном «Енисей». Посидели мы очень даже хорошо. Был армянский коньяк, второй штурман принёс полбутылки французского коньяка, был питьевой спирт, была красная рыба. Котлеты с камбуза притащил повар, консервы принёс старпом. Так как, когда на судне кто-то пьёт, гуляют все. Нас просвещали моряки. Морские рассказы и байки я потом вспоминал очень фрагментарно. В основном помнилось трудное продвижение по знаменитой лестнице, скользкой, неустойчивой и подло брызгающей водой из щелей. Утро было тяжелым. Голова просилась на плаху, брюки в стирку, а красивые туфли на помойку. Завтрак  я проболел. Только к вечеру стал оживать. Как оказалось, через это приключение, вернее, причастие  проходили все постепенно и неотвратимо. Нас уже оттянули на рейд. Погрузка шла с барж. Но каждый вечер из города возвращалась шлюпка с телами наших товарищей, и некоторых  приходилось поднимать на борт в грузовой сетке. Времена меняются моряки никогда. Но как ни странно, почти всем хватило надраться по разу. При взгляде на нашего капитана совесть начинала грызть с неимоверной силой. Переход от пьянства к трудовым подвигам стремительно нарастал. Боцман старый моряк и очень положительный человек, согрешивши как все, на следующий день в одиночку выкрасил борт от носа до кормы. Теплоход неотвратимо трезвел. На палубе засуетились матросы, отбивая ржавчину, надстройка покрылась кровавыми пятнами сурика.

   В Машине мотористы и механики загремели своими железками, смазывая, перебирая механизмы, притирая форсунки, закрепляя запасные части и всё что может выскочить и треснуть по башке в рейсе. Но  в это время Игарка продолжала гулять. Приходили новые суда, возвращались завербованные лесорубы. Праздник навигации продолжался. У меня стали появляться знакомые. Однажды, возвращаясь из интерклуба, вижу такую картину. На причале в состоянии очень неустойчивого  равновесия балансирует наш третий помощник  капитана. Надо сказать, что по занятости судовыми делами он ещё на берег не сходил и, естественно, не причащался как все. Но вот причастие, видимо, состоялось, но фаза возвращения застопорилась. Между помощником и причалом стоял милиционер и с большим интересом изучал его балетные па. Рядом, перекрывая выход в город, урчал милицейский УАЗик.  Я, естественно, бросился на помощь. На мои просьбы и обещания  сержант не отреагировал, но предложил нам сесть в машину. От такого предложения не отказываются. В фургоне ещё один еле живой горемыка. Сели, едем. На тёмной улице машина остановилась. Открылась задняя дверь. Заглянул милицейский сержант: «Ребята такое дело очень хочется выпить, вот вы уже веселитесь, а мне не с кем, а водки целый ящик, и смахнув горемыку, вытащил из-под сиденья, действительно,
 ящик водки. Только что я скромно поужинал в интерклубе и наслаждался трезвостью. А тут ящик на двоих. Тех двух я не считал, но, как видно, напрасно. Как только звякнули бутылки, ребята зашевелились, и мы поняли - бойцы  живы. Но я ещё был не готов. Без закуски не буду. «Гена, сейчас  что-нибудь найдём», и, действительно, нашёл кусок хлеба и вяленую рыбёшку. «Из горла не буду» я наглел на глазах. «Минуточку» сержант исчез, машина двинулась, но недалеко, стук в окно. Задняя дверь снова открылась, и в стакан забулькало. Как ни странно, всё было прилично. Мы с милиционером умерено выпили, с удовольствием поговорили обо всём на свете. Допросили горемыку, где он живет, и доставили его домой. А затем поехали в порт. Вдвоем загрузили  на пожарный катер тело третьего помощника и расстались друзьями. Отныне для меня моя милиция меня бережёт не пустые слова. Поднимали на палубу третьего помощника в грузовой сетке.

   Прошло 10 дней, погрузка закончилась. В трюмы «Салдуса» ушло почти два железнодорожных состава леса. При погрузке на палубу последний подъём завалил судно на левый борт, перетащили пакет бруса и накренили  «Салдус» на правый борт. С трудом удалось отцентрировать судно. Великолепный Клим  Горшков, напоив всю Игарку, смог достать бункер здесь (то есть заправиться топливом из местного запаса), и теперь   «Салдус» идет в Англию в порт Рочестер, минуя Мурманск. Граница закрывается в Игарке, а я остаюсь, у меня визы ещё нет.

   17.09.1971. Заметно похолодало, первый снег прикрыл чёрную мокрую землю, аккуратные штабеля леса, надстройки судов и гусиные шеи кранов. Грустно расставаться с кораблём. Как-то сроднился. Жалко покидать уютную тёплую каюту. Борта и надстройка свежеокрашены. Всё блестит перед выходом. Ребята мне сочувствуют. Попрощались  очень тепло.

   Капитан договорился с  «Лигово» меня берут пассажиром до Мурманска. Поздно вечером четвертый механик  Шурик Бобынин на рабочей шлюпке перевёз меня с вещами на «Лигово». «Салдус» ушёл поздно ночью. Счастливого плавания ребята!
«Лигово» тоже лесовоз ледового класса финской постройки похож на «Салдус»,  но значительно его младше. Вместо тёплой деревянной обивки переборок равнодушный серый пластик. Вместо начищенной латуни нержавеющая сталь. В общем, пока чужой дом. Поселили меня в каюту токаря на диванчике.

   «Лигово» грузилось до 22.09.71. В последний день судовые врачи, наши однокашники собрались на «Костино». Серёжа Федоренко, мы с ним учились в одной группе, Володя Молодцов, Борис – врач  с «Лигово» и я - Геннадий Шальопа, бывший врач с «Салдуса», пассажир. Собрались прощаться, кто знает, где ещё доведётся увидеться?
Было много вина, рыба четырёх сортов, твердокопченая колбаса, спирт. Посидели душевно.

   Наутро ждали отхода, но не вышли из-за сильного ветра. «Лигово» загрузили с  небольшим креном  из-за палубного груза, но исправлять не стали. Так и ушли 23.09 в 6 утра с лихим креном на правый борт.

   За 15 дней берега Енисея здорово изменились, трава стала бурой с редкими пятнами снега. Пологие холмы похожи на ободранные шкуры мамонтов. Вода тяжёлая, свинцовая потащила наш накренившийся лесовоз к океану. Осень пришла.

   26.09.71. Исчез за горизонтом Диксон. Мутная вода Енисея сменилась прозрачный зеленовато-серый Карского моря. Мелкие злые волны тычутся в борта, начиная раскачивать груженый лесовоз, и брызжут пеной в иллюминатор, вылетая фонтанами из шпигатов. Ночью шёл снег. На палубе к утру, он стаял, но на досках сепарации, прикрывающей палубный груз, всё ещё лежит. Весь день было довольно ветрено, периодический дождь со снегом загонял в тепло надстройки. Безделье и монотонность качки утомляет. Пропал сон. Вечером с Борисом вылезли на мостик. Ветер растолкал тучи, и далёкие северные звёзды заполнили черноту неба. На крыло мостика вышел третий штурман Слава
-Слава, а где полярная звезда?
-Вот, ищи от ковша к  зениту, чуть левее мачты.
-А там, что?
-Созвездие Близнецов.
Беру бинокль. Господи, звёзд стало в тысячу раз больше. Слава называл звёзды, планеты.  Я высмотрел Марс, Сириус, Спиральную туманность. Ребята уже ушли в рубку, я всё стоял, закинув голову и чуть ли не теряя шапку, и рассматривал в бинокль всё это великолепие.
-Здесь звёзды ерунда, а вот на Юге - это Слава подключился - Ночь тёплая, тихая. С Африки всякими ароматами тянет, идём по звёздам, пока определяешься, пока считаешь, вахта пролетела.

   С правого борта мелькнул,  разгорелся луч, прошел, усиливаясь над ночными облаками, перечеркнул и утопил в молочном свете звёзды.
   И ещё один прошёл над кораблём и уткнулся в горизонт, разделился на три луча, и они, перекручиваясь, прошли над нашими головами. Лучи то бледнели, то снова набирали силу, и вдруг распались на белые столбы, которые стали стекать вниз острыми конусами, разгораясь всё ярче, разрастаясь в ширину и длину. И вот уже белый занавес закрыл полгоризонта, сияние всё усиливалось. В  небе вспыхнули новые столбы света, органными трубами устремились к морю, как будто материализуясь, подхваченные ветром заколебались, задвигались, засветились розовым.
   Мы стояли на крыле мостика завороженные космической симфонией света. Прошло часа полтора, я все не мог уйти, пока сияние вновь не собралось в лучи, которые незаметно растворились в небе.

   27.09.71. Послезавтра мы должны быть в Мурманске. Все книги прочитаны, все, что можно постирано и собрано. Погода отличная. Утром прошли Карские ворота,  и вышли на пологую зыбь Баренцева моря. Вода чистая прозрачная. Мощные валы деловито раскачали «Лигово»; ни злобной пены, ни снега. Сразу видно настоящее море с хорошим настроением. Гудит в рубке авторулевой, идём  ходом 12 узлов, переваливаясь с волны на волну. Медленно, «Салдус» шёл быстрее. Какой-то  невозможно длинный день. Вчера вышел ночью на корму. Убегает к горизонту чуть освещённая пенная кильватерная струя. От жизни до небытия всего один шаг. За спиной тёплая каюта, надёжный металл палубы, а шаг вперёд  и ледяная вода бесконечное море и ни одного свидетеля. Море проглотит и не заметит, да и никто не заметит. Ужасно.  Вдруг в пене за кормой появился зеленый светящийся треугольник с ярким фонариком на вершине. Интересно. Страх прошёл.

   28.09.1971.Вот и пошёл последний день рейса. Пролетел быстро как-то незаметно. С утра по просьбе старпома я с Борисом провел ревизию «артелки», то есть продуктового склада. Взвешивали, переписывали, сверяли, считали продукты. После обеда до 4 часов вечера подводили баланс. Я уткнулся носом в арифмометр, (аналог калькулятора, но механический) и крутил ручку, как автомат.
 
   После вечернего чая день как-то незаметно закончился. Поднялся на мостик.
Небо черное сливается с морем. В рубке как в рентгеновском кабинете. Освещен только компас, да зеленеет экран локатора. Вахтенный штурман достаёт последнюю карту уже с Мурманском. Приходим завтра  часов 10-12. Можно считать, что рейс завершен.  Вещи уложены, документы получены, справки заверены у капитана. Даже не верится, что завтра всё, твёрдая земля, ребята, может даже дом.
 
   29.09.1971. Сегодня день рождения мамы. Напоследок Баренцево море раскачало «Лигово», но мы успели спрятаться в Кольский залив. За нас сразу же заступились серые скалы, поросшие бурым осенним кустарником. Они сомкнулись за кормой, и морю осталось только показать нам в след белые клыки прибоя. Вот и Полярный выглянул из-за скалистого мыса. Неторопливо выплыл Североморск, прикрывшись серыми телами эсминцев. Изгибаясь, петляет среди скал Кольский залив. Всё больше кораблей выходят нам на встречу. Показались портовые краны Мурманска. Высыпали на склоны холмов коробки домов, сбежали толпой к порту, окна сияют  синевой  неба. Мы вышли на рейд. Ход упал до самого малого. Последние метры
- «Палубная команда на бак, ставить якоря». Загремели якорные цепи, вырываясь из  клюзов. Мы пришли.


Рецензии
Добрый день, уважаемый Геннадий! А ведь я Клима Дмитриевича Горшкова знал с детства. С моего детства, понятно. Потрясающий был мужик! Большой друг нашей семьи. Скончался буквально года 3-4 назад. Был самым молодым капитаном БМП в свое время, в середине шестидесятых. А в начале девяностых- уже самым возрастным. Будучи капитаном-наставником, на Профессоре Ухове (учебное судно), под арестом долго стояли, кажется, в Африке, когда пошел развал пароходства. В общем, спасибо Вам, что напомнили об этом прекрасном большом человеке. Удачи! С пожеланием всего наилучшего, Сергей Закржевский

Сергей Закржевский   13.10.2020 13:04     Заявить о нарушении
Большое спасибо Сергей,что напомнили мне о молодости. "Салдус"был прекрасным судном красивым, ухоженным,много красного дерева и начищенной медяшки.Капитан Горшков просто легенда.Очень горжусь,что стал моряком на таком судне.

Геннадий Шальопа   09.11.2020 20:18   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.